Брайт Поппи. Потерянные Души

   – Тогда пошел на хер! – Стив сорвался с кровати, выбежал в коридор и бросился к лестнице. Дух пошел следом.
   Но на полпути к двери он остановился и достал из кармана платок. Вернулся к кровати и осторожно – двумя пальцами – вытащил плод за головку из пузыря запекшейся крови. Тыльной стороной ладони он случайно задел бедро Энн. Оно было шершавым от высохшей крови.
   Крошечная головка была еще теплой, и на мгновение Духу показалось, что липкая кожа дышит у него в пальцах. Но это всего лишь дрожала его рука. Он завернул плод в носовой платок и убрал его в карман.
   На площадке бушевал Стив. Он схватил иссушенный труп Аркадия за полы плаща, поднял его и со всей силы ударил головой о стену. Хрупкий череп раскололся. Сухая пыль полетела во все стороны и присыпала руки Стива, испачканные в крови Энн.
   – Что ты с ней сделал?! – прокричал Стив в расколотое лицо. – Что ты такое ей дал, урод?! Ты ее отравил?! И почему мы тебе поверили, почему?!
   Он швырнул тело на пол и пинком спустил его с лестницы. Оно грохнулось на площадку пролетом ниже; белый плащ накрыл кучку пыли и раскрошенных костей. Стив пошел вниз.
   Дух догнал его и попытался взять за руку, но Стив вырвал руку и принялся носиться по магазину, круша все на своем пути. Он пнул накрытый бархатом алтарь, и тот опрокинулся набок; но черепа Эшли под ним не было. Он сорвал занавеску из бусин – яркие пластмассовые шарики рассыпались по полу. Он смел с полок бутылочки и коробки. Воздух наполнился странными едкими запахами.
   – Мудак, – беспомощно проговорил Стив. – Проклятый засранный мудак. – Дух так и не понял, кого он имеет в виду: Господа Бога, Аркадия или себя самого.
   Он стоял, широко расставив ноги и бешено шаря глазами по комнате в поисках, чего бы еще поломать на кусочки, которые потом – по какому-то непонятному, но обязательно доброму волшебству – сложатся в целую и живую Энн. Он вырвал у Духа нож и занес его над головой.
   Дух сразу понял, что Стив собирается сделать: он собирался разбить рукояткой стеклянный прилавок. Звон разбитого стекла весом в несколько сотен фунтов – даже в глухом переулке во Французском квартале посреди ночи – мог бы привлечь чье-то внимание. А им это было совсем ни к чему. Если учесть, что наверху лежит Энн вся в крови, а хозяин магазина и вовсе рассыпался в прах.
   – Не надо. – Дух схватил Стива за руку.
   Стив повернулся к нему, и на мгновение Дух испугался, что Стив ударит его ножом. Прямо в лицо. Но Стив просто стоял, держа кинжал над головой, и его рука дрожала от напряжения.
   – Послушай. – Дух очень старался, чтобы его голос звучал спокойно. – Ты ни в чем не виноват. И даже Аркадий ни в чем не виноват. Энн сама сделала выбор. – Она была околдована, – подумал он, но вслух этого говорить не стал.
   Стиву бы это не помогло.
   Стив беззвучно пошевелил губами. В его красных глазах было только отчаяние. Но он все-таки опустил нож. В это мгновение – несмотря на потеки крови на лбу и морщины усталости вокруг рта – он выглядел очень юным и очень ранимым. Сейчас он выглядел как тот одиннадцатилетний мальчик, которого Дух знал когда-то, которому так хотелось поверить в то, что говорил ему Дух, которому так хотелось доверять Духу, но все-таки не получалось – чтобы до конца.
   Наконец Стив спросил:
   – Ты правда считаешь, что я не виноват?
   – Да, блин. Я, правда, считаю.
   – И что даже Аркадий не виноват? Ты считаешь, она умерла не из-за яда, который он приготовил?
   – Она бы в любом случае умерла, Стив. Аркадий же предупреждал, что ей нельзя делать аборт. И что ребенок ее убьет. Мы ни в чем не виноваты. Ей уже ничто не могло бы помочь.
   – Это все из-за них, из-за вампиров. – Голос Стива звучал очень тихо, но был исполнен ярости и боли. – Да. Из-за вампиров. Ну и что, что они существуют? Это еще не дает им права приехать в мой город, оттрахать в задницу всю мою жизнь и спокойно уехать на поиски развлечений в каком-нибудь другом месте. Я с успехом проебывал свою жизнь и без посторонней помощи. Я и без них бы прекрасно справился. И Энн прекрасно бы прожила без них. Я по-прежнему ее любил… и я бы для нее… я бы для нее…
   – Я знаю.
   – Но теперь я уже ничего не смогу. – Стив беспомощно развел руками. – И тут уже ничего не поделаешь. Все, что я хотел… все, что хотела она… ничего этого уже не будет. И почему? Потому что какому-то там вампиру захотелось развлечься с девушкой?! – Он взял нож поудобнее. – Нет. Так не должно быть, и так не будет. Ты сумеешь найти их, Дух. Ты приведешь меня к ним. И я им такое устрою…
 
   Кристиан вывалился из ванной и буквально на ощупь прошел через лестничную площадку к своей двери. Он хорошо видел в темноте, но сейчас ему это не помогало – он не мог даже открыть глаза из-за жуткой боли. Она плескалась внутри, зеленая обжигающая тошнота, которая выворачивала его наизнанку, которая затянула его всего кровавой паутиной и давила, давила.
   Он уже дважды бегал в ванную. Он был слишком брезглив и разборчив, чтобы блевать прямо в комнате, как остальные, хотя теперь ему было значительно хуже, чем всем остальным, разве что за исключением Никто.
   Он проклинал себя. Идиот, придурок… поддался на фокусы Зиллаха, пытаясь завоевать их любовь. Все равно ты не станешь таким, как они, – никогда. Они молодые, и сильные, и совершенно безбашенные. Для них кровь – это просто еще один способ получить свою пьяную радость. А ты старый, для тебя кровь – это сама жизнь.
   Но когда он пил шартрез, у него было странное чувство, что он пьет глаза – зеленые глаза Зиллаха. Зиллах заставил его выпить половину бутылки. Молоха с Твигом подстрекали его в перерывах между приступами тошноты. Никто лежал на кровати, обливаясь холодным потом.
   Кристиан закрыл за собой дверь, прошел через комнату и упал на кровать рядом с Никто. Он не слышал ни хрипов, ни стонов; похоже, что все заснули. Зеленое пламя боли как будто слегка поутихло. Кристиан открыл глаза и уставился на влажные подтеки на потолке, которые были похожи на карту неведомых стран, где вряд ли кто-нибудь побывал. Или, может быть, это была карта дорог, которые привели и его, и Никто, и Зиллаха, и всех остальных сюда, в этот город, в эту комнату.
   Он закрыл глаза и погрузился в тяжелый и темный сон без сновидений.
 
   Всю ночь они носились по городу. Ноги болели. Сердце разрывалось от боли за Стива и за себя. Дух вывел Стива на Шартрез-стрит. Стив засунул кинжал Аркадия за пояс. Рукоять, изукрашенная драгоценными камнями, торчала почти непристойно.
   Дух был уверен, что знает, где остановились Никто и все остальные. Не надо обладать какими-то сверхъестественными способностями, чтобы заглянуть в телефонную книгу. Бар «У Кристиана» все еще значился в списке. Но откуда ты знаешь про бар, который пустует уже давно? Откуда ты знаешь про комнату наверху, где одна девочка родила ребенка, а сама умерла? Такие вопросы лучше всего задавать во сне. Дух старался не думать вообще ни о чем. Он решил так: пусть ноги ведут его сами.
   Ему не стоило вовлекать Стива в это дурацкое предприятие, из-за которого им обоим грозила опасность. Надо было его привести в какой-нибудь тупик, в какую-нибудь пустую комнату. Или в какой-нибудь бар. Но за сегодняшний вечер Стив пережил столько всего… и Дух просто не смог бы ему солгать. Тем более что он был уверен, что вампиров не будет дома. Наверняка они где-то гуляют и пьют. Стив поднимется наверх и будет биться в закрытую дверь, пока до него не дойдет, что никого внутри нет. А потом они просто уедут домой.
   Стив увидел заколоченное досками окно, ободранную дверь, над которой еще сохранилась вывеска: У КРИСТИАНА. Рядом со входом в бар была еще одна дверь. Приоткрытая. Длинная лестница вела куда-то в темноту.
   – Это здесь? – Стив не стал дожидаться ответа.
   Он все понял по глазам Духа. Держа руку на рукояти кинжала, он пошел вверх по лестнице.
   Где-то на середине пролета темнота сделалась вязкой и чуть ли не осязаемой, как черный бархат. Духу казалось, что ее действительно можно потрогать. Стив поднимался на ощупь, держась за перила. Один раз он задел головой о стену, потом пропустил ступеньку и едва не упал, когда наконец выбрался на площадку. Здесь был хотя бы какой-то свет – тусклый и водянистый, как будто луна светила сквозь невидимую дыру в крыше.
   – Эта дверь? – спросил Стив. Всего на площадку их выходило три.
   – Да, но… – Дух сомнением посмотрел на дверь.
   Он думал, что в комнате никого не будет, но – по его ощущениям – там кто-то был.
   Стив повернул ручку и со всей силы пнул дверь ногой. Дверь распахнулась, и, прежде чем Дух успел опомниться, Стив уже был внутри.
 
   В комнате было еще темнее, чем на лестнице. Стив не увидел кровати, на которой лежали двое, пока не наткнулся на нее коленями. Он едва не упал на постель, но все-таки удержался; вернее, его удержала мысль, как это будет «приятно» – плюхнуться на кровать с двумя вампирами.
   В комнате воняло несвежей кровью и блевотиной. Стива самого чуть не стошнило от этого запаха. Все пиво, выпитое за вечер, вполне недвусмысленно грозило опять показаться ему на глаза. Но его все-таки не стошнило. В комнате был и другой запах – чего-то травяного и алкогольного. Этот второй запах исходил от одной из фигур на кровати. Так пахло его дыхание.
   Стив вытащил нож. Рукоять хорошо легла в руку, тяжело и надежно. Лезвие уверенно войдет в сердце этого мудака – его кровь за кровь Энн. А потом он убьет остальных. Скольких успеет.
   Нож тянул руку Стива, как будто острое лезвие само хотело напиться крови. Он на секунду засомневался. Кровь за кровь. Это правильно. Справедливо. Но почему-то он был уверен, что это – не тот вампир, кто убил Энн. Это не Зиллах. Неужели они все должны умереть за грехи Зиллаха?
   Стив пошатнулся и едва не выронил нож. А потом у него в голове снова раздался бесовский шепот. Только теперь это был не тот старый знакомый, который являлся раньше. Это был другой демон – злее и извращеннее, – с темным бесформенным ртом и глазами, сочащимися алой кровью. Энн умерла, как какой-нибудь зверь под колесами автомобиля, – нашептывал он. – И ты знаешь: она умерла по твоей вине. Не важно, что говорит Дух, ты-то знаешь, что ты виноват. И если ты сейчас оступишься и не сделаешь что задумал, тогда можешь спокойно взвалить ее окровавленный труп на плечо и нести его всю дорогу до Потерянной Мили.
   Рука Стива сама сжалась на рукояти ножа. Острые грани драгоценных камней больно врезались в ладонь. Зиллах где-то здесь, в этой комнате. Стив это знал. И Зиллах будет следующим.
   А потом демон резко опустил его руку вниз, и Стив издал торжествующий вопль ярости, когда лезвие пробило грудину вампира и вошло в его темное сердце.
 
   Никто попытался проснуться. Что-то было не так. Его тело было покрыто коркой засохшего пота, а глаза почему-то не открывались.
   Он отравился кровью Уолласа. Ему было плохо. Им всем было плохо. Запах блевотины до сих пор висел в комнате. Запах блевотины, и шартреза, и пива…
   Но сегодня никто из них не пил пива. В этом Никто был уверен. Он все же сумел разлепить глаза.
   И еще успел увидеть, как Стив стоит над кроватью. На его лице – страх, но и бешеное торжество. Руки подняты над головой… а потом Никто увидел, как нож с длинным лезвием входит в тело Кристиана, распростертое рядом с ним. Из груди Кристиана брызнула черная кровь. Кровь забрызгала лунный свет и пролилась на ковер, чтобы смешаться с давно поблекшей кровью Джесси.
 
   От удара Кристиан проснулся.
   В первый миг была только боль, глубокая и холодная. Но по сравнению с тем, как ему было плохо с шартреза, боль казалась вполне терпимой. Это было похоже на то, как если бы ты плыл по реке – по реке, которая пахнет костями и илом, как, например, Миссисипи, – только эта река была ярко-зеленой. Мягкая искрящаяся вода омывала его и просачивалась насквозь. Наконец он был пьян. По-настоящему пьян. Это река опьянила его, и его сознание поблекло и погрузилось в покой.
   Рот переполнился кровью, и он слизал ее с губ. Густой, темный, знакомый вкус… теперь он останется с ним навсегда. Это – его существо. Сквозь яркую пленку, что плескалась перед глазами, Кристиан разглядел лицо, склонившееся над ним: прозрачные длинные волосы – как водопад, в широко распахнутых бледных глазах – потрясение.
   Погружаясь в зеленые воды смерти, Кристиан думал: Триста восемьдесят три года. И он был красивым… таким, каким и должен был быть. Очень красивым.
 
   У Духа было столько слов, уже готовых пролиться в тишину. Убийца, – хотелось ему сказать. – Мой лучший друг, мой единственный брат. Самый близкий мне человек. Однажды я видел, как ты свернул с дороги в кювет, чтобы не сбить бродячего пса. И как же так получилось, что ты хладнокровно вонзаешь нож с сердце спящего человека… ну, ладно, пусть не человека… Но все равно, как же ты можешь его убивать, глядя ему в глаза?!
   Но он ничего не сказал. Ни единого слова. Потому что вокруг изверглась тишина.
   Дух подошел к кровати и встал за спиной у Стива. Он не видел, как к ним приблизился Зиллах. А вот Стив, наверное, видел, потому что он отступил на шаг.
   А потом был только стремительный промельк движения из темноты. Блестнула бритва, и весь свет, который был в комнате, казалось, собрался на ее смертоносном лезвии. Духу в лицо брызнуло что-то мокрое – едкое и горячее. Вкус во рту, в горле. Кровь. Кровь Стива.
   Зиллах полоснул Стива бритвой по груди, и Стив упал. Он успел схватить Зиллаха за руку, но не за ту руку, в которой была бритва. И бритва уже опускалась к горлу Стива.
   Нож Аркадия по-прежнему торчал из груди Кристиана, драгоценные камни на рукояти тускло поблескивали в бледном свете. Дух протянул руку и вырвал нож. Сердце Кристиана едва слышно хлюпнуло. Кровь тонкой струйкой потекла из раны.
   У Духа было такое чувство, как будто все происходит в замедленной съемке. Бритва все еще опускалась. Он сделал два шага вперед. На удивление легко он обхватил Зиллаха за шею левой рукой и запрокинул ему голову.
   А потом он воткнул нож Аркадия прямо Зиллаху в висок, и это было самое трудное из того, что он делал в жизни.
 
   Никто все это видел. Он по-прежнему лежал на кровати, приподнявшись на локтях. Под испачканной блевотиной простыней он был совершенно голый. Он видел, как Стив вонзил нож Кристиану в грудь, и все это случилось так быстро, что он не успел даже никак среагировать, а потом Зиллах вылетел из своего угла, подобно взбесившейся летучей мыши, и полоснул бритвой по поднятым рукам Стива.
   А потом случилось самое невероятное: Дух вырвал нож из груди Кристиана, шагнул вперед и приподнял Зиллаха над полом, обхватив его шею одной рукой. На самом деле. Никто видел, что ноги Зиллаха приподнялись над полом на целый дюйм. Дух развернул Зиллаха лицом к кровати.
   И Зиллах встретился взглядом с Никто, когда нож Духа вонзился ему в висок.
   В глазах Зиллаха не было ни любви, ни печали. Только боль, и упрек, и слепая ярость. Зиллах даже не думал, что так может быть. Он часто рисковал и часто – по-глупому, но ему ни разу не приходило в голову, что он может умереть. Это ты виноват, – говорил взгляд Зиллаха Никто. – Это все из-за тебя. И это должно было случиться с тобой. Не со мной.
   Глаза Зиллаха блеснули зеленым огнем и погасли. Теперь они были мертвы, как перегоревшие лампочки. Но последний взгляд этих глаз отпечатался в сознании Никто, буквально вплавился ему в мозг и закалил его так, как его не закаляло ничто другое – мгновенно и верно.
   Ноги Зиллаха дернулись в дюйме от пола. Сначала кровь потекла по рукояти ножа, потом – из ноздрей и из уголков глаз Зиллаха. Его рот непроизвольно открылся, и кровь хлынула на подбородок, стекая на руку Духа. Дух вздрогнул, словно очнувшись от наваждения. Он отпустил Зиллаха, и тот упал на пол. Дух уставился на свои руки, как будто не веря, что это его руки.
   – Стив? – Его голос дрожал и срывался. – Что…
   Стив сидел на полу, привалившись спиной к кровати. Он снял рубашку и сжимал ее между располосованными запястьями, стараясь остановить кровь. Он поднял голову и устало взглянул на Духа.
   – Теперь я дважды твой должник.
 
   Никто оглядел комнату. Где Молоха с Твигом? Они скорчились на полу у дальней стены. Он слышал, что их обоих рвет; причем еще сильнее, чем раньше. Он не знал, видели ли они – поняли ли они, – что Зиллаха убили. Судя по звукам, доносившимся с их стороны, их сейчас вообще ничего не волновало.
   Он посмотрел на Духа. Дух тоже смотрел на него. Его глаза были ясными и очень бледными.
   – Знаешь, я мог бы тебя убить. – Никто услышал свой собственный голос как будто со стороны. – Или заставить их встать и убить тебя.
   Дух даже не шелохнулся.
   – Я знаю.
   – Я мог бы заставить их убить вас обоих.
   – Но я был бы первым, – сказал Дух.
   Никто перевел взгляд на тело Зиллаха, распростертое на полу. Ручейки крови растекались по трещинам между паркетинами в том месте, где лежала голова Зиллаха. Он подумал о том, что эти красивые сильные руки никогда больше его не обнимут, что он никогда больше не поцелует эти сочные губы.
   Он подумал о том, что теперь ему больше никто не скажет, что делать.
   – Вытащи из него эту штуку, – сказал он Духу.
   Пришлось провернуть лезвие и слегка его раскачать, но Никто не отвел взгляд. На виске Зиллаха осталась чистая узкая рана. Из нее потекла не кровь, а какая-то светлая, чуть мутноватая жидкость.
   – А теперь уходите, – сказал Никто.
   Стив с Духом уставились на него, как будто не понимая.
   – Уходите сейчас же. Если они встанут, я им скажу, чтобы они вас убили. Они тоже любили Зиллаха. – Никто не знал, исполнит ли он свою угрозу, если дойдет до дела. Сможет ли он хладнокровно смотреть, как Молоха с Твигом будут убивать Стива и Духа, даже теперь, после всего, что случилось? Он вспомнил последний – холодный – взгляд Зиллаха и подумал, что ему все равно никогда не узнать всей правды. Даже если бы Зиллах остался жив.
   И все же… отец по-своему его любил. Любил любовью, замешенной на декадансе и самолюбовании. Но даже такая любовь хоть чего-то, да стоит. Никто сам удивлялся тому, насколько он сейчас спокоен. Он не заметил, что плачет.
   Теперь его жизнь принадлежала только ему самому. Когда он уедет отсюда, он будет думать про Стива и Духа. Ему нужно будет знать, что они где-то есть, что они живы. Он не хотел, чтобы все так получилось. Не хотел, чтобы умер ребенок Энн. Его братик или сестренка. Если бы этот ребенок выжил, Никто бы о нем позаботился. Он бы забрал его себе и держал бы на коленях, чтобы маленький мог смотреть в окна фургончика и сосать из бутылочки кровь и вино.
   Он знал, что Энн умерла. Иначе бы Стив не ворвался сюда с явным намерением перебить их всех. Никто решил не спрашивать о ребенке. Если не спрашивать, то можно всегда себя уговорить, что ребенок жив. Что он где-то растет, в совершенно чужой семье, как рос сам Никто. Что когда-нибудь, на каком-то глухом проселке, они встретят ребенка Зиллаха – брата или сестру Никто, – который с надеждой поднимет палец, чтобы застопить их фургон, и тогда…
   Может быть.
   – Уходите, – сказал он Духу уже не так жестко. – Стив ранен. Отведи его в больницу. А потом отвези домой.
   Дух помог Стиву подняться на ноги, и они вышли из комнаты, не сказав больше ни слова. Никто не смотрел им вслед. Ему и так было с кем попрощаться.
   Ближе к утру, когда небо из темно-бордового стало почти фиолетовым, Молоха с Твигом проснулись, более или менее оклемавшись. Сначала они испугались, увидев тела. Потом они разъярились, но Никто лишь смотрел на них, сложив руки на груди.
   – Зиллах должен был их убить, – упрямо твердил Твиг.
   – Он пытался. – Никто и сам понимал, как холодно и бездушно прозвучали его слова. Но он понимал и другое: надо дать Молохе с Твигом почувствовать его силу сейчас, в первые минуты, чтобы потом у них уже не возникало вопросов, кто главный.
   – Я все сделал так, как хотел, – сказал он, и никто не нашелся, чем ему возразить.
   Они все знали, что делать со своими мертвыми. В теле Кристиана осталось совсем мало крови. Нож пронзил его сердце насквозь, и почти вся кровь вытекла на постель. Они слизали что смогли с его лица, рук и груди. Они обсосали края раны. Влажно всхлипнув, Молоха вжался лицом в рану. Он достал языком до развороченного сердца Кристиана и сказал, что оно горькое.
   Они бережно переложили Зиллаха на кровать и разрезали ему живот от грудины до лобка его же собственной бритвой с перламутровой рукояткой. Внутри были бледные органы странной формы. Они достали все внутренности и любовно разложили их на постели. Потом – по очереди – они дочиста вылизали Зиллаха изнутри.
   Когда встало солнце, излившее свой бледный свет на гордые старые здания Французского квартала и на мусор в его канавах, они вышли из комнаты Кристиана и спустились на улицу. Их фургончик стоял в двух кварталах от дома. Никто не нравилось, что они уезжают так скоро. Ему хотелось остаться здесь подольше. Он провел в этом городе всего-то две ночи, причем во вторую ночь только лежал и блевал. Это было несправедливо.
   Он улыбнулся, но лишь уголками губ. Справедливо?! Он давно уже не обольщается и не ждет справедливости. Если тебе что-то нужно, не надо ждать, пока тебе это дадут. Надо взять самому. Потому что тебе ничего не дадут, ничего. Хотя бы этому – если уж ничему другому – он научился у Зиллаха. И потом, это не так уж и страшно, что он уезжает из Нового Орлеана так скоро. Этот город у него в крови. И когда-нибудь он вернется сюда. И не раз. У него будет время вернуться.
   Никто оставил свой черный плащ в комнате у Кристиана – накрыл им тела, как саваном. Вместо плаща он надел куртку Зиллаха с ярко-красной шелковой подкладкой. Подтеки свежей крови были как знак отличия. И он носил эти знаки с гордостью, хотя от запаха этой крови сжималось сердце.
   Перед тем, как уйти, Никто раздвинул плотные занавески. Когда первый луч солнца коснулся тел Зиллаха и Кристиана, их плоть начала тлеть и крошиться. Уже через час от них не останется ничего – только пепел.

34

   Дух отвез Стива в благотворительный госпиталь на краю Французского квартала, где ему наложили швы и туго перебинтовали запястья. Врачи в травмопункте подумали, что это была попытка самоубийства, но Стив «заливал» им придуманную историю, а Дух ему поддакивал. Они якобы пили в баре, потом вышли на улицу, и к ним пристали какие-то ребята. У одного из них была бритва. Стив поднял руки, чтобы уберечь лицо, и тот парень полоснул его по запястьям.
   Им пришлось пообщаться еще и с полицией, и Дух заметил, что Стив вот-вот сломается. Это было заметно по тому, как вдруг ссутулились его плечи, как скривились его губы. Дух закрыл глаза и попробовал влить в Стива силу. Наконец их отпустили.
   Пару минут они постояли на крыльце больницы, вдыхая прохладный воздух. Ночь была уже на исходе. Стив взглянул на свои туго перебинтованные запястья.
   – Если бы я хотел покончить жизнь самоубийством, – пробормотал он, – я бы не стал резать себе запястья, как какой-нибудь идиот.
   Дух направился к машине. Через пару секунд Стив пошел следом.
   – Я бы выстрелил себе в голову. Чтобы мозги разлетелись. – Дух передернул плечами, но Стив этого не заметил. – Или поехал бы в горы и направил машину с обрыва. Тысячу футов вниз, и – БАБАХ! – ты благополучно размазан по скалам.
   Они подошли к машине. Стив огляделся, как будто в поисках чего-то. Или он просто решил в последний раз посмотреть на город, который забрал у него столько всего. Интересно, подумал Дух, вернутся они сюда когда-нибудь или нет.
   Обратно машину вел Дух – всю дорогу до Потерянной Мили. Под конец у него разболелись руки и плечи. Ладони слегка пощипывало, они постоянно потели, и он вытирал их о джинсы или прямо о сиденье. Он опять и опять вспоминал, как легко нож Аркадия вошел в череп Зиллаха, пробил кость безо всякого сопротивления. У себя в голове он услышал последний крик Зиллаха – крик ярости и боли. Но если бы он не убил Зиллаха, Зиллах убил бы Стива: перерезал бы ему горло, и Стив бы истек кровью. Да, все правильно. Но Дух все равно продолжал вспоминать, как легко нож Аркадия вошел в череп Зиллаха.
   Где-то посреди болот Луизианы Стив попросил:
   – Останови машину.
   Дух съехал на обочину и заглушил двигатель. В тусклом свечении болота слезы в глазах у Стива блестели словно осколки горного хрусталя. Он прильнул к Духу, зарылся лицом ему в волосы, принялся слепо шарить руками ему по лицу, потом мертвой хваткой вцепился ему в футболку.
   – Ты здесь, – шептал он. – Я знаю, ты здесь… я тебя чувствую… я слышу твой запах… ты никуда не уйдешь, ты всегда будешь рядом…
   – Стив, – выдохнул Дух. – Стив…
   Он не мог говорить. Просто держать друг друга в объятиях – этого было мало. Он опять пожалел о том, что нельзя соприкоснуться сердцами. Может быть, это бы стерло немного крови с их рук.
 
   В Потерянной Миле никто не встретил их с удивлением, и это слегка озадачило Стива с Духом. Им было трудно свыкнуться с мыслью, что их не было в городе всего несколько дней. Терри сказал им, что Саймон Брансби был найден мертвым у себя в гостиной. В доме, продолжил Терри слегка смущенно, было полно всякой дряни. Кошачьи внутренности, замаринованные в формальдегиде, террариумы с совершенно бесноватыми жабами, которые бросались на стекла, словно нажравшиеся кислоты. Саймон умер от передозировки валиума, и все считали, что это было самоубийство – предположительно из-за того, что его единственная дочь наконец-то сбежала из дома.
   Об Энн не было никаких известий, и лишь немногие люди в Потерянной Миле – Ар-Джей, Терри, Моника – кое-что знали о том, что с ней приключилось. Но и они не знали всей правды.