Страница:
Именно поэтому силы Хаоса, штурмующие подступы к перевалу Стервятника, потеснив противника в центре и получив ощутимый удар с фланга, предпочли остановить наступление, отведя войска на исходные позиции. Чтобы на следующий день продолжить бой.
Обо всем этом Ита узнала только вечером. Она очнулась на закате, когда утомленные дневным противостоянием армии покинули поле сражения, оставив его во власти слетевшихся со всей округи стервятников.
Девушка все еще чувствовала себя не слишком хорошо – выпущенная стрела забрала у нее слишком много жизненных сил. Тем не менее, несмотря на слабость и легкое головокружение, лучница пребывала в прекрасном расположении духа, так как выполнила данную себе клятву, лично уничтожив проклятого ренегата.
Ита лежала на спине, глядя в стремительно темнеющий небосвод, на котором уже начали зажигаться первые звезды, и думала о том, что для по-настоящему сильного человека, поставившего перед собой цель, нет ничего невозможного.
– Убив файта повелительницы Хаоса, ты совершила большую ошибку. – Друид, тяжело опустившийся на землю недалеко от ее импровизированного ложа, выглядел предельно усталым.
– Какого файта? – Девушка приподнялась на локте, чтобы лучше видеть собеседника.
– Огромный двуглавый пес был посланцем богини Фасы, а ты убила его.
«Но я... Я же... Я не убивала никакую собаку», – хотела было ответить Ита, но тут перед ее внутренним взором появилась размытая картинка, безмерно удивившая ее на поле боя, а затем стершаяся из памяти. Раскаленная добела стрела летит по прямой, оставляя за собой едва различимый след, похожий на марево, поднимающееся от костра. Она находится уже совсем близко от цели, но тут огромный монстр делает короткий шаг в сторону, закрывая человека, в сердце которого Ита только что выстрелила, и стрела слегка изменяет траекторию. Собака двигается еще, и стрела повторяет маневр, пытаясь обогнуть неожиданно возникшее на пути препятствие. А затем ослепительная вспышка света резко ударила по глазам, и лучница потеряла сознание.
– Так значит, я не убила Хрустального Принца? – в бессильной ярости выкрикнула Ита, поднимаясь с земли.
Ее все еще пошатывало от слабости, но это ровным счетом ничего не значило, так же как не имела значения и смерть какого-то файта, пускай даже он был посланцем самой Фасы.
– Ты убила файта богини, – еще раз терпеливо повторил друид, как будто разговаривал с маленьким несмышленым ребенком, а не со взрослой девушкой. – А это грозит навлечь на всех нас гнев небожителей.
– Ты боиш-шься? – Слова, вырвавшиеся из человеческого горла, были скорее похожи на шипение змеи, нежели на обычную речь.
Но Ита не обратила на это внимания. Стремительная и неуправляемая, как сход горной лавины, волна ненависти затопила ее сознание, и очарование тихого летнего вечера мгновенно пропало.
– Ты не слышишь меня, потому что не хочешь слушать. – Большие, внимательные глаза много повидавшего на своем веку друида печально смотрели на девушку. – Я не боюсь за себя, потому что давно уже прожил отмеренный мне срок, но люди, собравшиеся под кронами этого леса, не заслужили того, чтобы бы их разорвали на части гончие ада.
– Если им кто-то и нужен, то я. Остальные здесь ни при чем.
– Гольстерры, безжалостные кровожадные твари, состоящие на службе у Фасы, приходят в наш мир очень редко. Но когда они появляются здесь, то упиваются кровью до тех пор, пока хотя бы отчасти не утолят свою ненасытную жажду.
– Я ухожу. – Ита с трудом опустилась на одно колено, чтобы взять лук, колчан и походный плащ – всю нехитрую амуницию путника.
– Останься. – Отрывистая фраза прозвучала скорее как приказ, нежели как просьба. – Твой уход ничего не изменит. Если гольстерры появятся в этом районе, то не ограничатся лишь тобой одной, а будут убивать до тех пор, пока их время не истечет, – а это произойдет, так как, подобно своим хозяевам, лордам Хаоса, они не могут слишком долго находиться в подлунном мире.
– Ты хочешь сказать, что я, ты и все те воины, которые разбили здесь лагерь, обречены?
– Я хочу лишь сказать, что твоя ненависть убивает не только тебя, но и все, к чему прикасается. Если бы Сарг не вручил тебе стрелы судьбы, я мог бы подумать, что ты ветреная девчонка, чьи прихоти и сиюминутные желания преобладают над здравым смыслом.
– Ты назвал их «стрелы судьбы»?
Ита сочла ниже своего достоинства обижаться на собеседника. Пускай говорит что хочет, это его право. Слова – это всего лишь слова, и ничего более. Если, конечно, за ними не стоит что-то реальное – сильное чувство или благородный порыв.
– Первое упоминание о двуглавом чудовище, – друид не захотел продолжить рассказ об интересующих Иту вещах, вместо этого резко сменив тему, – внешне похожем на огромного пса, относится к давно позабытой эпохе становления цивилизации. У Фасы есть несколько файтов, но именно этот всегда появлялся, когда богиня решала лично вмешаться в судьбу нашего мира. По всей видимости, он был ее любимцем.
Последнее слово друид особо выделил, наверное, для того, чтобы девушка прочувствовала всю глубину содеянной ошибки.
– Боги без людей – всего лишь монархи без подданных, небо без облаков и солнце без света. – В дерзком ответе полукровки не было даже тени раскаяния. – Я не хотела убивать этого файта, ведь я выпустила стрелу не в него и не несу ответа за то, что кто-то по собственной воле захотел умереть.
– Сейчас все это уже не имеет никакого значения, потому что гольстерры не признают ни законов справедливости, ни смягчающих обстоятельств. Вырвавшись из оков вечной тюрьмы, они возьмут след добычи и сокрушат все на своем пути. Нас было четверо, сотворивших заклинание, способное скрыть этот лагерь. Альянс не может лишиться сразу четырех сильных друидов, поэтому трое ушли, я же остался, чтобы поддерживать действие магии. Сейчас лагерь скрыт от взоров практически всех существ, населяющих наш мир, но адские твари, идущие по твоему следу... – он на мгновение замолчал, о чем-то задумавшись, – от них эта защита может и не спасти.
– Я ухожу. – Та, в чьих жилах текла кровь эльфов и людей, привыкла сама отвечать за свои слова и поступки. – Если монстры выследят меня, это даст людям, укрывшимся в лагере, шанс на то, что гольстерры не продолжат поиски, а если...
Она не смогла закончить начатую фразу. Друид же не мог отпустить вздорную девчонку на верную смерть только из-за того, что кипящая лава, бурлящая в ее жилах, толкала полукровку все к новым и новым безумствам. Если Сарг дал в руки этой ослепленной ненавистью лучнице стрелы судьбы, значит, он знал, что делает.
Легкого, едва уловимого взмаха руки вполне хватило, чтобы ноги девушки обвили неожиданно появившиеся прямо из-под земли прочные ветви лиан. Чрезвычайно простое, но эффективное заклинание, которым владеет каждый друид. Освободиться из мертвой хватки живого переплетения практически невозможно.
– Мы продолжим наш разговор утром, перед началом битвы, – пообещал друид и встал, чтобы уйти.
– Постой!!!
В этом полувыдохе-полувскрике смешалась воедино целая гамма чувств, так что было невозможно определить, что он такое: покорная мольба или глас неистовой ярости.
Человек, медленно удаляющийся в сторону поляны, на которой расположились несколько сотен отдыхающих воинов, не остановился и даже не повернул головы. Он знал наверняка: глаза плененной девушки затмила сейчас мутная пелена бессильного гнева и не имеет смысла продолжать этот никчемный разговор.
– Ты совершаешь большую ошибку, не дав мне уйти! – Иту била крупная нервная дрожь, а голос захлебывался от горя и смертной тоски, которая прикоснулась к ее сердцу своими безжизненно холодными пальцами, оставив после себя кровоточащий шрам. – Ты совершаешь большую ошибку! – еще раз выкрикнула она, даже не замечая, как по щекам катятся крупные слезы. – Ты... – Не выдержав нервного напряжения последних минут, ее сознание померкло, и мягкое покрывало тьмы укрыло весь мир.
Друид уходил все дальше и дальше от неподвижно застывшего изваяния – лесной нимфы, увитой зеленым покрывалом листвы, – не подозревая о том, что в последних словах девушки было намного больше правды, чем могло показаться на первый взгляд.
Он действительно совершил большую ошибку, не дав ей уйти, но, пожалуй, еще большей ошибкой была попытка скрыть место расположения лагеря при помощи заклинания.
Гольстерры слепы от рождения, но обладают особым внутренним зрением, которое позволяет им беспрепятственно видеть магию во всех ее проявлениях. И волшебная паутина, раскинувшаяся над частью леса, где безмятежно уснули несколько сотен людей, явилась путеводной нитью – лучом маяка в темном бушующем море, который безошибочно вывел охотников к месту кровавого пира.
Глава 11
Обо всем этом Ита узнала только вечером. Она очнулась на закате, когда утомленные дневным противостоянием армии покинули поле сражения, оставив его во власти слетевшихся со всей округи стервятников.
Девушка все еще чувствовала себя не слишком хорошо – выпущенная стрела забрала у нее слишком много жизненных сил. Тем не менее, несмотря на слабость и легкое головокружение, лучница пребывала в прекрасном расположении духа, так как выполнила данную себе клятву, лично уничтожив проклятого ренегата.
Ита лежала на спине, глядя в стремительно темнеющий небосвод, на котором уже начали зажигаться первые звезды, и думала о том, что для по-настоящему сильного человека, поставившего перед собой цель, нет ничего невозможного.
– Убив файта повелительницы Хаоса, ты совершила большую ошибку. – Друид, тяжело опустившийся на землю недалеко от ее импровизированного ложа, выглядел предельно усталым.
– Какого файта? – Девушка приподнялась на локте, чтобы лучше видеть собеседника.
– Огромный двуглавый пес был посланцем богини Фасы, а ты убила его.
«Но я... Я же... Я не убивала никакую собаку», – хотела было ответить Ита, но тут перед ее внутренним взором появилась размытая картинка, безмерно удивившая ее на поле боя, а затем стершаяся из памяти. Раскаленная добела стрела летит по прямой, оставляя за собой едва различимый след, похожий на марево, поднимающееся от костра. Она находится уже совсем близко от цели, но тут огромный монстр делает короткий шаг в сторону, закрывая человека, в сердце которого Ита только что выстрелила, и стрела слегка изменяет траекторию. Собака двигается еще, и стрела повторяет маневр, пытаясь обогнуть неожиданно возникшее на пути препятствие. А затем ослепительная вспышка света резко ударила по глазам, и лучница потеряла сознание.
– Так значит, я не убила Хрустального Принца? – в бессильной ярости выкрикнула Ита, поднимаясь с земли.
Ее все еще пошатывало от слабости, но это ровным счетом ничего не значило, так же как не имела значения и смерть какого-то файта, пускай даже он был посланцем самой Фасы.
– Ты убила файта богини, – еще раз терпеливо повторил друид, как будто разговаривал с маленьким несмышленым ребенком, а не со взрослой девушкой. – А это грозит навлечь на всех нас гнев небожителей.
– Ты боиш-шься? – Слова, вырвавшиеся из человеческого горла, были скорее похожи на шипение змеи, нежели на обычную речь.
Но Ита не обратила на это внимания. Стремительная и неуправляемая, как сход горной лавины, волна ненависти затопила ее сознание, и очарование тихого летнего вечера мгновенно пропало.
– Ты не слышишь меня, потому что не хочешь слушать. – Большие, внимательные глаза много повидавшего на своем веку друида печально смотрели на девушку. – Я не боюсь за себя, потому что давно уже прожил отмеренный мне срок, но люди, собравшиеся под кронами этого леса, не заслужили того, чтобы бы их разорвали на части гончие ада.
– Если им кто-то и нужен, то я. Остальные здесь ни при чем.
– Гольстерры, безжалостные кровожадные твари, состоящие на службе у Фасы, приходят в наш мир очень редко. Но когда они появляются здесь, то упиваются кровью до тех пор, пока хотя бы отчасти не утолят свою ненасытную жажду.
– Я ухожу. – Ита с трудом опустилась на одно колено, чтобы взять лук, колчан и походный плащ – всю нехитрую амуницию путника.
– Останься. – Отрывистая фраза прозвучала скорее как приказ, нежели как просьба. – Твой уход ничего не изменит. Если гольстерры появятся в этом районе, то не ограничатся лишь тобой одной, а будут убивать до тех пор, пока их время не истечет, – а это произойдет, так как, подобно своим хозяевам, лордам Хаоса, они не могут слишком долго находиться в подлунном мире.
– Ты хочешь сказать, что я, ты и все те воины, которые разбили здесь лагерь, обречены?
– Я хочу лишь сказать, что твоя ненависть убивает не только тебя, но и все, к чему прикасается. Если бы Сарг не вручил тебе стрелы судьбы, я мог бы подумать, что ты ветреная девчонка, чьи прихоти и сиюминутные желания преобладают над здравым смыслом.
– Ты назвал их «стрелы судьбы»?
Ита сочла ниже своего достоинства обижаться на собеседника. Пускай говорит что хочет, это его право. Слова – это всего лишь слова, и ничего более. Если, конечно, за ними не стоит что-то реальное – сильное чувство или благородный порыв.
– Первое упоминание о двуглавом чудовище, – друид не захотел продолжить рассказ об интересующих Иту вещах, вместо этого резко сменив тему, – внешне похожем на огромного пса, относится к давно позабытой эпохе становления цивилизации. У Фасы есть несколько файтов, но именно этот всегда появлялся, когда богиня решала лично вмешаться в судьбу нашего мира. По всей видимости, он был ее любимцем.
Последнее слово друид особо выделил, наверное, для того, чтобы девушка прочувствовала всю глубину содеянной ошибки.
– Боги без людей – всего лишь монархи без подданных, небо без облаков и солнце без света. – В дерзком ответе полукровки не было даже тени раскаяния. – Я не хотела убивать этого файта, ведь я выпустила стрелу не в него и не несу ответа за то, что кто-то по собственной воле захотел умереть.
– Сейчас все это уже не имеет никакого значения, потому что гольстерры не признают ни законов справедливости, ни смягчающих обстоятельств. Вырвавшись из оков вечной тюрьмы, они возьмут след добычи и сокрушат все на своем пути. Нас было четверо, сотворивших заклинание, способное скрыть этот лагерь. Альянс не может лишиться сразу четырех сильных друидов, поэтому трое ушли, я же остался, чтобы поддерживать действие магии. Сейчас лагерь скрыт от взоров практически всех существ, населяющих наш мир, но адские твари, идущие по твоему следу... – он на мгновение замолчал, о чем-то задумавшись, – от них эта защита может и не спасти.
– Я ухожу. – Та, в чьих жилах текла кровь эльфов и людей, привыкла сама отвечать за свои слова и поступки. – Если монстры выследят меня, это даст людям, укрывшимся в лагере, шанс на то, что гольстерры не продолжат поиски, а если...
Она не смогла закончить начатую фразу. Друид же не мог отпустить вздорную девчонку на верную смерть только из-за того, что кипящая лава, бурлящая в ее жилах, толкала полукровку все к новым и новым безумствам. Если Сарг дал в руки этой ослепленной ненавистью лучнице стрелы судьбы, значит, он знал, что делает.
Легкого, едва уловимого взмаха руки вполне хватило, чтобы ноги девушки обвили неожиданно появившиеся прямо из-под земли прочные ветви лиан. Чрезвычайно простое, но эффективное заклинание, которым владеет каждый друид. Освободиться из мертвой хватки живого переплетения практически невозможно.
– Мы продолжим наш разговор утром, перед началом битвы, – пообещал друид и встал, чтобы уйти.
– Постой!!!
В этом полувыдохе-полувскрике смешалась воедино целая гамма чувств, так что было невозможно определить, что он такое: покорная мольба или глас неистовой ярости.
Человек, медленно удаляющийся в сторону поляны, на которой расположились несколько сотен отдыхающих воинов, не остановился и даже не повернул головы. Он знал наверняка: глаза плененной девушки затмила сейчас мутная пелена бессильного гнева и не имеет смысла продолжать этот никчемный разговор.
– Ты совершаешь большую ошибку, не дав мне уйти! – Иту била крупная нервная дрожь, а голос захлебывался от горя и смертной тоски, которая прикоснулась к ее сердцу своими безжизненно холодными пальцами, оставив после себя кровоточащий шрам. – Ты совершаешь большую ошибку! – еще раз выкрикнула она, даже не замечая, как по щекам катятся крупные слезы. – Ты... – Не выдержав нервного напряжения последних минут, ее сознание померкло, и мягкое покрывало тьмы укрыло весь мир.
Друид уходил все дальше и дальше от неподвижно застывшего изваяния – лесной нимфы, увитой зеленым покрывалом листвы, – не подозревая о том, что в последних словах девушки было намного больше правды, чем могло показаться на первый взгляд.
Он действительно совершил большую ошибку, не дав ей уйти, но, пожалуй, еще большей ошибкой была попытка скрыть место расположения лагеря при помощи заклинания.
Гольстерры слепы от рождения, но обладают особым внутренним зрением, которое позволяет им беспрепятственно видеть магию во всех ее проявлениях. И волшебная паутина, раскинувшаяся над частью леса, где безмятежно уснули несколько сотен людей, явилась путеводной нитью – лучом маяка в темном бушующем море, который безошибочно вывел охотников к месту кровавого пира.
Глава 11
Мир изменился.
Это не подлежало сомнению и не требовало доказательств. Бессмысленно оспаривать то, что очевидно буквально всем.
Фаса все так же сидела в тронном зале среди непередаваемой роскоши огромного замка, своды которого терялись в необъятных далях, а шпили пронзали миллиарды миров и вселенных.
Она была задумчива и печальна, потому что со временем большинство чувств отмирают, оставляя после себя лишь тихий налет мягкой грусти. И в тот самый миг, когда бог перестает что-либо чувствовать, он исчезает в темной реке мироздания, на дне которой, словно драгоценные жемчужины, мерцают неясные отблески призрачных звезд.
Она потеряла файта. Его убили смертные, хотя, казалось бы, в принципе не могли этого сделать. Но ее мятежный сын раскачал маятник мироздания, сдвинув эту реальность с устойчивого фундамента – и мир изменился. Невозможное стало возможным, а ее самый верный и преданный друг, тот, кто любил ее искренне и беззаветно, так, как можно любить только один раз за всю вечность погиб.
Это начиналось так.
Пылкий и самоотверженный паж, до потери сознания влюбленный в свою королеву. Что может быть банальнее и глупее этой, в общем-то, ничем не примечательной истории? Ничего. Даже уставшие от скуки небеса не проявили ровным счетом никакого интереса к мальчику, бросившему вызов богам, потому что сочли – из этого юношеского порыва ничего не выйдет. И просчитались. Жестоко. Он не стал плести интриги и заговоры, потому что считал это ниже своего достоинства. Настоящий романтик до мозга костей, он вошел в тронный зал с первым ударом гонга, возвещавшего начало великого бала.
Тогда, вечность назад, молодые властители Хаоса еще находили забавным держать при себе двор, чья пестрая суета являлась приятным разнообразием среди бесконечной череды монотонных будней.
Двери распахнулись, и на пороге возникла странная человеческая фигура, передвигающаяся на трех конечностях. Третьей был осколок ледяного кристалла, сросшийся с рукой. На бедре зияла страшная рана, из которой по ноге медленно стекали капли тяжелой темно-бордовой крови. Ему было трудно идти, поэтому он опирался на ледяной костыль, являвшийся не чем иным, как обломком «темного айсберга» – одной из неразрешимых загадок Хаоса, чья природа необъяснима в той же мере, как неизвестно то, где начало этого мира.
Никто никогда не смел нарушить покой огромной глыбы, медленно дрейфующей на самой границе сферы Хаоса. Считалось, что даже крохотный осколок айсберга может наделить смельчака невиданной силой, но лишь на ничтожно короткое время. Откуда взялись эти слухи, доподлинно неизвестно, но то, что ни у кого и никогда не хватало мужества проверить их на собственном опыте, – бесспорный факт.
Гонг ударил во второй раз, однако никто из присутствующих в зале не обратил внимания на этот призывный звон, возвещающий о начале первого танца. Всем уже было не до бала. Публика расступилась в стороны, уступая дорогу истекающему кровью безумцу, который с обреченной решимостью медленно ковылял к подножию королевского трона, где восседали Алт и Фаса – лорды Хаоса, бессмертные боги, попирающие ногами мир и открыто, без всякого страха смотрящие в глаза самой Вечности.
Паж шел, напрягая последние силы, и было очевидно, что каждый шаг дается ему с огромным трудом. Этот отчаянный вызов, при всей его неразумности, по крайней мере, заслуживал уважения, так как был продиктован возвышенным чувством. Но блестящий Терьсен – избалованный красавец, привыкший быть центром внимания высшего общества, – не понял, что бывают случаи, когда лучше промолчать.
– Какое нелепое зрелище, – негромко, но достаточно внятно произнес он, при этом с картинной небрежностью поднеся кружевной платок (дар очередной пассии) ко рту, с трудом подавляя наигранный зевок.
Он был прекрасным дуэлянтом и, несмотря на показную вальяжность, обладал феноменальной реакцией. Однако против осколка «темного айсберга» все эти качества были бессильны.
Даже не обернувшись к источнику звука, как будто речь шла о докучливой мухе, жужжащей над ухом, паж только слегка повел рукой – и с конца ледяного костыля сорвалась капля.
Словно пчела, устремившаяся к цветку, она в считаные мгновения преодолела расстояние до жертвы и расплылась влажным пятном на крахмально-белой поверхности кружевного платка.
– Какая гадость! – Красивое лицо скривилось в брезгливой гримасе, а рука отбросила прочь оскверненный платок.
Презент пылкой возлюбленной пролетел несколько метров и упал под ноги пажа, который, не останавливаясь и не обращая внимания на это оскорбление, прошествовал дальше. При этом с набухшей от крови штанины сорвалась еще одна капля, но на этот раз – темно-бордовая, которая тоже упала на смятый платок.
Кровь расплылась на увлажненном материале бутоном нежно-розового цветка и...
Терьсен умер.
Но прежде его безупречно красивое белое лицо потемнело, пойдя мелкими трещинами, как будто состояло из высохшей глины, а затем, развалившись на части, осыпалось мелкой пылью к ногам. Некогда блестящий светский лев, покоритель сердец и любимец света, лишился головы из-за одного неосторожно сказанного слова.
В дальнейшем его кончина обрела некий мистический ореол, и при дворе сложилось мнение, что он погиб «под колесами любви», безжалостно раздавленный силой, для которой не существует преград и препятствий. Но все это будет потом, а прямо сейчас взоры присутствующих были прикованы к пажу, теряющему остатки сил вместе с вытекающей кровью, которая оставляла уродливый темный шлейф на кристально чистом полу.
Он пришел сюда, чтобы бросить вызов богам. Но не для того, чтобы победить их. Даже если бы не было этой ужасной раны, а темная мощь ледяного кристалла, сросшегося с рукой, была несоизмеримо больше, у него все равно не было ни единого шанса. И с самого начала он знал об этом. Но не мог жить без любви и не мог умереть в роли жалкого воздыхателя, не способного ни на что другое, кроме как бесславно уйти из жизни по собственной воле.
Поэтому влюбленный выбрал этот путь – войдя в историю Хаоса, как первый и единственный, кто смог прикоснуться к «темному айсбергу», унеся с собой частицу неведомой силы. Как ему удалось совершить этот подвиг, осталось загадкой. Из тех, кто впоследствии пробовал сделать нечто подобное, не выжил никто.
Наверное, этот мальчик являлся избранником Вечности, которая и помогла ему совершить невозможное, потому что такая любовь может быть только один раз.
Он подошел к подножию трона и обратился к Алту.
– Я вызываю тебя, – негромко сказал смертный, обращаясь к всемогущему лорду Хаоса.
И, быть может, впервые в истории мира бог не нашелся, что ответить.
Из этой изначально патовой ситуации не было выхода. Алт не мог отказаться, так как была затронута честь их семьи. Но он не мог и принять вызов, потому что считал ниже собственного достоинства убивать слабого противника, который к тому же страстно желал быть поверженным. В конце-то концов, бог – не марионетка, исполняющая прихоти смертных, а вершитель их судеб. Если бы дерзкие слова этого юноши не были подкреплены наличием осколка «темного айсберга», могущественный правитель Хаоса просто высмеял бы его и, оттрепав за уши, выгнал вон как плохого шута, но паж совершил невозможное – а значит, заслуживал уважения.
– Я вызываю тебя, – повторил истекающий кровью юнец и поднял хрустальный костыль, направив его в сторону повелителя.
Это была неслыханная дерзость, которую даже при всем желании нельзя было простить, и Алту не оставалось ничего иного, как проиграть первый и единственный раз в жизни, но Фаса спасла своего мужа. Королева поднялась с трона и, спустившись вниз по ступеням, вплотную подошла к тому, кто любил ее настолько сильно, что не хотел больше жить.
Их лица находились так близко друг от друга, что весь остальной мир со всей его мелкой, бессмысленной суетой скрылся, исчезнув на заднем плане и не оставив после себя ничего такого, о чем стоило бы вспоминать.
Некогда полное сил и желаний тело уже отказало. И от невосполнимой потери крови, и от убийственного холода осколка «темного айсберга». Паж все еще двигался и находился в сознании только благодаря неимоверной концентрации душевных сил.
Звезда, перед тем как взорваться, начинает светить настолько сильно и яростно, что пробивает своими лучами даже пелену абсолютного мрака, который лежит за границей сущего, где уже нет и не может быть ничего живого.
Этот пылающий мальчик, бросивший вызов не столько мужу богини, сколько равнодушно-бесцветному миру, был подобен звезде, что неизбежно взорвется, но напоследок блеснет такой яркой вспышкой, которая станет началом или концом целой вселенной.
Для Фасы не составляло труда передать свою мысль прямо в его сознание, но паж мог подумать, что обманулся или был обманут, поэтому беззвучно, одними губами она прошептала:
– Ты будешь вечно со мной. Я обещаю.
– Я буду вечно с тобой?! – В ответе на этот безмолвный вопрос заключался весь смысл его жизни.
– Да! – произнесла она вслух, после чего, закрыв своей ладонью эти удивительные глаза, чтобы самой не ослепнуть от предстоящего взрыва, второй рукой слегка притянула к себе ослабевшее тело, одарив прощальным поцелуем бесчувственно холодные губы того, кто оказался достойным любви богини.
Никто не способен выжить, соприкоснувшись с холодными объятиями «темного айсберга». Паж должен был умереть, но Фаса спасла его, сделав файтом. Она перенесла его разум из умирающего тела в новую оболочку, а само тело заключила в саркофаг, покоящийся в глубинах подпространства – там, где, кроме нее, никто и никогда не смог бы его отыскать.
Повелительница Хаоса искренне верила, что сдержит обещание, данное мальчику-солнцу, и он вечно будет с ней в образе преданного и бесконечно любящего свою госпожу слуги. Но файта убили, божественное обещание оказалось обманом, а сердце того, кого выбрала сама Вечность, взорвалось не от любви, а от чьей-то никчемной глупой ненависти.
Боги напрямую не вмешиваются в дела смертных, считая это ниже собственного достоинства, но в данном случае речь шла не о достоинстве, а о мести.
Пять гольстерров, задрав безглазые морды, расселись полукругом перед троном госпожи. Пять безжалостных мясников ожидали, когда их спустит с цепи могущественная хозяйка. Отдаст короткий приказ – и жалкие красные ручейки, которые смертные называли кошмаром войны, покажутся детской забавой по сравнению с этим бушующим водопадом, вакханалией смерти в своем первозданном виде.
– Идите туда, найдите виновного в смерти файта и убейте всех, кого сможете. Расовая принадлежность не имеет значения. Этот день навсегда должен запечатлиться в памяти всех без исключения смертных как день гнева богов. Нельзя трогать только этого человека. – Она приложила ко лбу вожака перстень, в котором хранились осколки душ всех присягнувших ей слуг. – Все остальное зависит только от ваших способностей.
Никогда прежде она не отдавала подобных приказов, но мир изменился. И смутная тень жабы со стальными глазами вплотную подобралась к сердцу богини.
Красная масть раскинулась веером в раскладе старой гадалки.
Безглазые гольстерры хрипло взвыли.
Древнее зло вырвалось на свободу.
И ад опустился на землю.
Только трое из пяти членов экспедиции, преодолев все опасности лабиринта, смогли достигнуть конечной цели – Врат Печали. Двое остальных сгинули в переплетении коридоров Хаоса, пав от рук демонов.
С трудом восстанавливая сбившееся после продолжительного бега дыхание, Левсет с тревогой оглянулся назад – во мрак тоннеля. Оттуда в любую секунду могло появиться чудовище, против которого бессильна всякая магия.
Этан же, напротив, был абсолютно спокоен, сосредоточенно изучая препятствие, преграждавшее доступ к святыне, которая могла решить исход не только противостояния Хаоса и Альянса, но и его личный спор с родителями за абсолютную власть на небесном Олимпе. Спокойствие молодого полубога-получеловека объяснялось просто. С тех пор как Мелиус вышел навстречу взбешенному Исбиту, прошло не меньше пяти минут – вполне достаточно, чтобы демон догнал и убил беглецов. Раз он не сделал этого, значит, хитроумный файт нашел способ остановить монстра. Другого объяснения тому факту, что все они до сих пор живы, у Этана не было.
– Ты уверен, что демон потерял наш след? – спросил Левсет.
Старый маг знал – демон не может сбиться с пути, но, судя по всему, загадочный юноша был достаточно хорошо осведомлен обо всем, что касалось сферы Хаоса, поэтому мог прояснить ситуацию.
– Если бы он не сбился со следа, мы бы уже были трупами, – рассеянно ответил Этан, продолжая все так же внимательно изучать ничем не примечательную глыбу, перекрывающую один из боковых тоннелей.
Если не знать наверняка, то нельзя было даже заподозрить, что за этой преградой скрывается одна из ключевых святынь Хаоса, благодаря которой Альянс сможет повернуть ход войны вспять.
Однако в прошлой жизни Этан несколько раз бывал здесь, поэтому, в отличие от своих спутников, не сомневался – это и есть Врата Печали. Но распахнутся ли они перед бывшим богом – вот что в данный момент занимало все мысли Этана.
Если бы от этого не зависела вся его жизнь, то, вероятнее всего, он произнес бы ключевые слова сразу. Однако ставки в игре были баснословно высоки, и даже такая невероятно сильная и целеустремленная личность, как сын властителей Хаоса, испытывал волнение, перед тем как метнуть кости судьбы, сделав единственный ход в этой партии. Ход, который может в корне изменить облик всего мира.
Наконец он решился. Отбросив сомнения, Этан подошел к скале и прижался всем телом к равнодушно холодной поверхности камня. Со стороны могло показаться, что он хочет обнять Врата Печали – прильнуть к ним, после чего, расщепив свое тело на атомы, пройти сквозь стену, отделяющую его от такой близкой и в то же время такой недостижимой цели.
Но впечатление было обманчивым. Этан знал, что сквозь эти двери невозможно пройти. Они либо откроются, признав в нем своего повелителя, либо нет. Третьего не дано.
Сын Хаоса специально прижался всем телом к холодному камню, чтобы Врата Печали могли опознать в нем того, кого прежде не раз пропускали внутрь. Он плотно закрыл глаза, пытаясь собрать воедино все те осколки божественного прошлого, которые еще сохранились в нем, и произнес всего одно слово...
Игральные кости Судьбы развалились на части, так и не долетев до стола. И в подтверждение того, что нечестная игра окончена, Врата Печали не открылись.
«Врата не открылись!» – пронеслась лихорадочная мысль в сознании человека без сердца и бога без силы.
«Врата не открылись!» – хотел было в ярости крикнуть Этан, но не стал, так как случившееся было еще не самым худшим, что могло произойти. Самое же страшное заключалось в том, что скала не отпустила наглеца, посмевшего выдавать себя за бога, намертво приклеив его к себе.
Этан знал, на что шел, когда планировал эту дерзкую операцию. Он отдавал себе отчет и в том, что может умереть в лабиринтах Хаоса, став жертвой рокового стечения обстоятельств.
Но мысль о том, что он, словно муха, попал на «липучку», была невыносимой. Какой позор, какое бесчестье! Сочувственные насмешки всего остального мира не стоили одного взгляда отца, который мог принять даже измену, но искренне презирал бездарность.
Попутный ветер удачи, который до сих пор надувал паруса Этана, оказался лжецом, заманившим корабль на рифы. А он, как глупый юнец, позволил ловушке захлопнуться и прямо теперь заплатит сполна за то, что вместе с потерей божественной сути лишился и разума.
Вырваться из плена не представлялось возможности, и все, что оставалось в его положении, – умереть до того, как здесь появится Мелиус. Как бы он ни приказывал, какие бы доводы ни приводил, файт все равно не сможет убить своего господина и не позволит сделать это никому другому.
– Прикончи меня.
Сначала Левсет решил, что ослышался, но после того, как юноша повторил свою странную просьбу, сомнения отпали.
Было очевидно, что попытка преодолеть преграду не удалась, но это еще не означало конец жизни. Пока человек дышит и чувствует, всегда остается место надежде.
– Давай для начала вернемся домой, а...
– Я захвачен Вратами и уже никуда не вернусь. – Этан говорил быстро, почти захлебываясь, так как Мелиус был уже где-то совсем рядом. – Если ты не нанесешь мне «удар милосердия», то мучительно долгая смерть будет наградой тому, кто сделал для победы Альянса все, что было в его силах...
Это не подлежало сомнению и не требовало доказательств. Бессмысленно оспаривать то, что очевидно буквально всем.
Фаса все так же сидела в тронном зале среди непередаваемой роскоши огромного замка, своды которого терялись в необъятных далях, а шпили пронзали миллиарды миров и вселенных.
Она была задумчива и печальна, потому что со временем большинство чувств отмирают, оставляя после себя лишь тихий налет мягкой грусти. И в тот самый миг, когда бог перестает что-либо чувствовать, он исчезает в темной реке мироздания, на дне которой, словно драгоценные жемчужины, мерцают неясные отблески призрачных звезд.
Она потеряла файта. Его убили смертные, хотя, казалось бы, в принципе не могли этого сделать. Но ее мятежный сын раскачал маятник мироздания, сдвинув эту реальность с устойчивого фундамента – и мир изменился. Невозможное стало возможным, а ее самый верный и преданный друг, тот, кто любил ее искренне и беззаветно, так, как можно любить только один раз за всю вечность погиб.
* * *
Это начиналось так.
Пылкий и самоотверженный паж, до потери сознания влюбленный в свою королеву. Что может быть банальнее и глупее этой, в общем-то, ничем не примечательной истории? Ничего. Даже уставшие от скуки небеса не проявили ровным счетом никакого интереса к мальчику, бросившему вызов богам, потому что сочли – из этого юношеского порыва ничего не выйдет. И просчитались. Жестоко. Он не стал плести интриги и заговоры, потому что считал это ниже своего достоинства. Настоящий романтик до мозга костей, он вошел в тронный зал с первым ударом гонга, возвещавшего начало великого бала.
Тогда, вечность назад, молодые властители Хаоса еще находили забавным держать при себе двор, чья пестрая суета являлась приятным разнообразием среди бесконечной череды монотонных будней.
Двери распахнулись, и на пороге возникла странная человеческая фигура, передвигающаяся на трех конечностях. Третьей был осколок ледяного кристалла, сросшийся с рукой. На бедре зияла страшная рана, из которой по ноге медленно стекали капли тяжелой темно-бордовой крови. Ему было трудно идти, поэтому он опирался на ледяной костыль, являвшийся не чем иным, как обломком «темного айсберга» – одной из неразрешимых загадок Хаоса, чья природа необъяснима в той же мере, как неизвестно то, где начало этого мира.
Никто никогда не смел нарушить покой огромной глыбы, медленно дрейфующей на самой границе сферы Хаоса. Считалось, что даже крохотный осколок айсберга может наделить смельчака невиданной силой, но лишь на ничтожно короткое время. Откуда взялись эти слухи, доподлинно неизвестно, но то, что ни у кого и никогда не хватало мужества проверить их на собственном опыте, – бесспорный факт.
Гонг ударил во второй раз, однако никто из присутствующих в зале не обратил внимания на этот призывный звон, возвещающий о начале первого танца. Всем уже было не до бала. Публика расступилась в стороны, уступая дорогу истекающему кровью безумцу, который с обреченной решимостью медленно ковылял к подножию королевского трона, где восседали Алт и Фаса – лорды Хаоса, бессмертные боги, попирающие ногами мир и открыто, без всякого страха смотрящие в глаза самой Вечности.
Паж шел, напрягая последние силы, и было очевидно, что каждый шаг дается ему с огромным трудом. Этот отчаянный вызов, при всей его неразумности, по крайней мере, заслуживал уважения, так как был продиктован возвышенным чувством. Но блестящий Терьсен – избалованный красавец, привыкший быть центром внимания высшего общества, – не понял, что бывают случаи, когда лучше промолчать.
– Какое нелепое зрелище, – негромко, но достаточно внятно произнес он, при этом с картинной небрежностью поднеся кружевной платок (дар очередной пассии) ко рту, с трудом подавляя наигранный зевок.
Он был прекрасным дуэлянтом и, несмотря на показную вальяжность, обладал феноменальной реакцией. Однако против осколка «темного айсберга» все эти качества были бессильны.
Даже не обернувшись к источнику звука, как будто речь шла о докучливой мухе, жужжащей над ухом, паж только слегка повел рукой – и с конца ледяного костыля сорвалась капля.
Словно пчела, устремившаяся к цветку, она в считаные мгновения преодолела расстояние до жертвы и расплылась влажным пятном на крахмально-белой поверхности кружевного платка.
– Какая гадость! – Красивое лицо скривилось в брезгливой гримасе, а рука отбросила прочь оскверненный платок.
Презент пылкой возлюбленной пролетел несколько метров и упал под ноги пажа, который, не останавливаясь и не обращая внимания на это оскорбление, прошествовал дальше. При этом с набухшей от крови штанины сорвалась еще одна капля, но на этот раз – темно-бордовая, которая тоже упала на смятый платок.
Кровь расплылась на увлажненном материале бутоном нежно-розового цветка и...
Терьсен умер.
Но прежде его безупречно красивое белое лицо потемнело, пойдя мелкими трещинами, как будто состояло из высохшей глины, а затем, развалившись на части, осыпалось мелкой пылью к ногам. Некогда блестящий светский лев, покоритель сердец и любимец света, лишился головы из-за одного неосторожно сказанного слова.
В дальнейшем его кончина обрела некий мистический ореол, и при дворе сложилось мнение, что он погиб «под колесами любви», безжалостно раздавленный силой, для которой не существует преград и препятствий. Но все это будет потом, а прямо сейчас взоры присутствующих были прикованы к пажу, теряющему остатки сил вместе с вытекающей кровью, которая оставляла уродливый темный шлейф на кристально чистом полу.
Он пришел сюда, чтобы бросить вызов богам. Но не для того, чтобы победить их. Даже если бы не было этой ужасной раны, а темная мощь ледяного кристалла, сросшегося с рукой, была несоизмеримо больше, у него все равно не было ни единого шанса. И с самого начала он знал об этом. Но не мог жить без любви и не мог умереть в роли жалкого воздыхателя, не способного ни на что другое, кроме как бесславно уйти из жизни по собственной воле.
Поэтому влюбленный выбрал этот путь – войдя в историю Хаоса, как первый и единственный, кто смог прикоснуться к «темному айсбергу», унеся с собой частицу неведомой силы. Как ему удалось совершить этот подвиг, осталось загадкой. Из тех, кто впоследствии пробовал сделать нечто подобное, не выжил никто.
Наверное, этот мальчик являлся избранником Вечности, которая и помогла ему совершить невозможное, потому что такая любовь может быть только один раз.
Он подошел к подножию трона и обратился к Алту.
– Я вызываю тебя, – негромко сказал смертный, обращаясь к всемогущему лорду Хаоса.
И, быть может, впервые в истории мира бог не нашелся, что ответить.
Из этой изначально патовой ситуации не было выхода. Алт не мог отказаться, так как была затронута честь их семьи. Но он не мог и принять вызов, потому что считал ниже собственного достоинства убивать слабого противника, который к тому же страстно желал быть поверженным. В конце-то концов, бог – не марионетка, исполняющая прихоти смертных, а вершитель их судеб. Если бы дерзкие слова этого юноши не были подкреплены наличием осколка «темного айсберга», могущественный правитель Хаоса просто высмеял бы его и, оттрепав за уши, выгнал вон как плохого шута, но паж совершил невозможное – а значит, заслуживал уважения.
– Я вызываю тебя, – повторил истекающий кровью юнец и поднял хрустальный костыль, направив его в сторону повелителя.
Это была неслыханная дерзость, которую даже при всем желании нельзя было простить, и Алту не оставалось ничего иного, как проиграть первый и единственный раз в жизни, но Фаса спасла своего мужа. Королева поднялась с трона и, спустившись вниз по ступеням, вплотную подошла к тому, кто любил ее настолько сильно, что не хотел больше жить.
Их лица находились так близко друг от друга, что весь остальной мир со всей его мелкой, бессмысленной суетой скрылся, исчезнув на заднем плане и не оставив после себя ничего такого, о чем стоило бы вспоминать.
Некогда полное сил и желаний тело уже отказало. И от невосполнимой потери крови, и от убийственного холода осколка «темного айсберга». Паж все еще двигался и находился в сознании только благодаря неимоверной концентрации душевных сил.
Звезда, перед тем как взорваться, начинает светить настолько сильно и яростно, что пробивает своими лучами даже пелену абсолютного мрака, который лежит за границей сущего, где уже нет и не может быть ничего живого.
Этот пылающий мальчик, бросивший вызов не столько мужу богини, сколько равнодушно-бесцветному миру, был подобен звезде, что неизбежно взорвется, но напоследок блеснет такой яркой вспышкой, которая станет началом или концом целой вселенной.
Для Фасы не составляло труда передать свою мысль прямо в его сознание, но паж мог подумать, что обманулся или был обманут, поэтому беззвучно, одними губами она прошептала:
– Ты будешь вечно со мной. Я обещаю.
– Я буду вечно с тобой?! – В ответе на этот безмолвный вопрос заключался весь смысл его жизни.
– Да! – произнесла она вслух, после чего, закрыв своей ладонью эти удивительные глаза, чтобы самой не ослепнуть от предстоящего взрыва, второй рукой слегка притянула к себе ослабевшее тело, одарив прощальным поцелуем бесчувственно холодные губы того, кто оказался достойным любви богини.
Никто не способен выжить, соприкоснувшись с холодными объятиями «темного айсберга». Паж должен был умереть, но Фаса спасла его, сделав файтом. Она перенесла его разум из умирающего тела в новую оболочку, а само тело заключила в саркофаг, покоящийся в глубинах подпространства – там, где, кроме нее, никто и никогда не смог бы его отыскать.
Повелительница Хаоса искренне верила, что сдержит обещание, данное мальчику-солнцу, и он вечно будет с ней в образе преданного и бесконечно любящего свою госпожу слуги. Но файта убили, божественное обещание оказалось обманом, а сердце того, кого выбрала сама Вечность, взорвалось не от любви, а от чьей-то никчемной глупой ненависти.
Боги напрямую не вмешиваются в дела смертных, считая это ниже собственного достоинства, но в данном случае речь шла не о достоинстве, а о мести.
Пять гольстерров, задрав безглазые морды, расселись полукругом перед троном госпожи. Пять безжалостных мясников ожидали, когда их спустит с цепи могущественная хозяйка. Отдаст короткий приказ – и жалкие красные ручейки, которые смертные называли кошмаром войны, покажутся детской забавой по сравнению с этим бушующим водопадом, вакханалией смерти в своем первозданном виде.
– Идите туда, найдите виновного в смерти файта и убейте всех, кого сможете. Расовая принадлежность не имеет значения. Этот день навсегда должен запечатлиться в памяти всех без исключения смертных как день гнева богов. Нельзя трогать только этого человека. – Она приложила ко лбу вожака перстень, в котором хранились осколки душ всех присягнувших ей слуг. – Все остальное зависит только от ваших способностей.
Никогда прежде она не отдавала подобных приказов, но мир изменился. И смутная тень жабы со стальными глазами вплотную подобралась к сердцу богини.
Красная масть раскинулась веером в раскладе старой гадалки.
Безглазые гольстерры хрипло взвыли.
Древнее зло вырвалось на свободу.
И ад опустился на землю.
* * *
Только трое из пяти членов экспедиции, преодолев все опасности лабиринта, смогли достигнуть конечной цели – Врат Печали. Двое остальных сгинули в переплетении коридоров Хаоса, пав от рук демонов.
С трудом восстанавливая сбившееся после продолжительного бега дыхание, Левсет с тревогой оглянулся назад – во мрак тоннеля. Оттуда в любую секунду могло появиться чудовище, против которого бессильна всякая магия.
Этан же, напротив, был абсолютно спокоен, сосредоточенно изучая препятствие, преграждавшее доступ к святыне, которая могла решить исход не только противостояния Хаоса и Альянса, но и его личный спор с родителями за абсолютную власть на небесном Олимпе. Спокойствие молодого полубога-получеловека объяснялось просто. С тех пор как Мелиус вышел навстречу взбешенному Исбиту, прошло не меньше пяти минут – вполне достаточно, чтобы демон догнал и убил беглецов. Раз он не сделал этого, значит, хитроумный файт нашел способ остановить монстра. Другого объяснения тому факту, что все они до сих пор живы, у Этана не было.
– Ты уверен, что демон потерял наш след? – спросил Левсет.
Старый маг знал – демон не может сбиться с пути, но, судя по всему, загадочный юноша был достаточно хорошо осведомлен обо всем, что касалось сферы Хаоса, поэтому мог прояснить ситуацию.
– Если бы он не сбился со следа, мы бы уже были трупами, – рассеянно ответил Этан, продолжая все так же внимательно изучать ничем не примечательную глыбу, перекрывающую один из боковых тоннелей.
Если не знать наверняка, то нельзя было даже заподозрить, что за этой преградой скрывается одна из ключевых святынь Хаоса, благодаря которой Альянс сможет повернуть ход войны вспять.
Однако в прошлой жизни Этан несколько раз бывал здесь, поэтому, в отличие от своих спутников, не сомневался – это и есть Врата Печали. Но распахнутся ли они перед бывшим богом – вот что в данный момент занимало все мысли Этана.
Если бы от этого не зависела вся его жизнь, то, вероятнее всего, он произнес бы ключевые слова сразу. Однако ставки в игре были баснословно высоки, и даже такая невероятно сильная и целеустремленная личность, как сын властителей Хаоса, испытывал волнение, перед тем как метнуть кости судьбы, сделав единственный ход в этой партии. Ход, который может в корне изменить облик всего мира.
Наконец он решился. Отбросив сомнения, Этан подошел к скале и прижался всем телом к равнодушно холодной поверхности камня. Со стороны могло показаться, что он хочет обнять Врата Печали – прильнуть к ним, после чего, расщепив свое тело на атомы, пройти сквозь стену, отделяющую его от такой близкой и в то же время такой недостижимой цели.
Но впечатление было обманчивым. Этан знал, что сквозь эти двери невозможно пройти. Они либо откроются, признав в нем своего повелителя, либо нет. Третьего не дано.
Сын Хаоса специально прижался всем телом к холодному камню, чтобы Врата Печали могли опознать в нем того, кого прежде не раз пропускали внутрь. Он плотно закрыл глаза, пытаясь собрать воедино все те осколки божественного прошлого, которые еще сохранились в нем, и произнес всего одно слово...
Игральные кости Судьбы развалились на части, так и не долетев до стола. И в подтверждение того, что нечестная игра окончена, Врата Печали не открылись.
«Врата не открылись!» – пронеслась лихорадочная мысль в сознании человека без сердца и бога без силы.
«Врата не открылись!» – хотел было в ярости крикнуть Этан, но не стал, так как случившееся было еще не самым худшим, что могло произойти. Самое же страшное заключалось в том, что скала не отпустила наглеца, посмевшего выдавать себя за бога, намертво приклеив его к себе.
Этан знал, на что шел, когда планировал эту дерзкую операцию. Он отдавал себе отчет и в том, что может умереть в лабиринтах Хаоса, став жертвой рокового стечения обстоятельств.
Но мысль о том, что он, словно муха, попал на «липучку», была невыносимой. Какой позор, какое бесчестье! Сочувственные насмешки всего остального мира не стоили одного взгляда отца, который мог принять даже измену, но искренне презирал бездарность.
Попутный ветер удачи, который до сих пор надувал паруса Этана, оказался лжецом, заманившим корабль на рифы. А он, как глупый юнец, позволил ловушке захлопнуться и прямо теперь заплатит сполна за то, что вместе с потерей божественной сути лишился и разума.
Вырваться из плена не представлялось возможности, и все, что оставалось в его положении, – умереть до того, как здесь появится Мелиус. Как бы он ни приказывал, какие бы доводы ни приводил, файт все равно не сможет убить своего господина и не позволит сделать это никому другому.
– Прикончи меня.
Сначала Левсет решил, что ослышался, но после того, как юноша повторил свою странную просьбу, сомнения отпали.
Было очевидно, что попытка преодолеть преграду не удалась, но это еще не означало конец жизни. Пока человек дышит и чувствует, всегда остается место надежде.
– Давай для начала вернемся домой, а...
– Я захвачен Вратами и уже никуда не вернусь. – Этан говорил быстро, почти захлебываясь, так как Мелиус был уже где-то совсем рядом. – Если ты не нанесешь мне «удар милосердия», то мучительно долгая смерть будет наградой тому, кто сделал для победы Альянса все, что было в его силах...