Страница:
– Нет, конечно, – отвечает Стедимен, – сейчас я веду машину. Я по поводу передачи в тюрьму.
– В скрэббл играют вдвоем, – говорит Петворт.
– Да, – после секундной задумчивости соглашается Стедимен. – Да, наверное, это отпадает. Представляете, переехал крестьянина.
– Вы? – спрашивает Петворт.
– Нет, разумеется, нет, – отвечает Стедимен. – Он. За это его и посадили. Смешные они, это крестьяне. Когда видят приближающийся мех… механический предмет, их первая реакция – ринуться наперерез. А первая реакция здешних водителей – жать на газ и давить. Только иностранцам это не разрешается. Ну вот, старик, приехали. Наш дом.
Они остановились. По одну сторону улицы застыл гротескными силуэтами темный парк, по другую выстроились основательные серые здания. У кариатид под балконами дырки от пуль Добавили к старым пупкам новые. Перед каждым подъездом – белая будочка с солдатом.
– Дипломатическая защита, – говорит Стедимен. – Теперь минуточку подождите.
Он обходит машину, встает спереди и, глядя на Петворта через лобовое стекло, снимает «дворники». Когда дипломат подходит к пассажирской двери, оба «дворника» торчат у него из пиджачного кармана и покачиваются перед носом.
– Мы здесь всегда их снимаем, – поясняет он, поднимая зонт и ведя Петворта к подъезду. – Разумеется, официально при со-со-социализме воров нет. С другой стороны, люди часто присваивают чужое. Ума не приложу, зачем им «дворники», если большинству карма не позволяет… карман не позволяет купить авто. Помашите солдату.
Солдат смотрит из будки, как Стедимен толкает тяжелую дверь; внутри абсолютно темно.
– Минуточку, я найду рубь… найду рубильник. – Стедимен, по-прежнему держа зонт над головой, включает свет. Петворту предстает огромный сумрачный вестибюль с обшарпанными стенами и допотопной клеткой лифта посередине.
– Живее, в лифт, здесь автоматический выключатель, через секунду…
Наступает полная тьма.
– Давайте на ощупь, – доносится из нее голос Стедимена. – Когда закроем дверь лифта, свет снова включится.
В кабине загорается лампочка, освещая исписанные стены и замызганный пол; лифт медленно ползет вверх по продуваемой ветром шахте.
– Ой, – говорит Стедимен, когда кабина внезапно замирает между этажами и свет гаснет. – Иногда случается. Ничего страшного. Надо подождать, пока кто-нибудь нас вызволит. Обычно это ненадолго.
В шахте свистит ветер, пахнет застарелой готовкой; где-то за плотно закрытыми дверьми орет младенец. В темной кабине Стедимен, благоухая одеколоном, начинает обсуждать ранние романы Маргарет Дрэббл [19]. Идет время. Наконец на темной лестнице слышатся шаги.
– Слибоб, камърадакии! – кричит Стедимен. – Понги! Понги!
Его призыв достигает желаемого результата: с невидимой площадки на них смотрят два глаза, и слышно, как кто-то несколько раз нажимает кнопку. Свет вспыхивает и начинает мор-Гать; лифт дергается, неуверенно ползет вверх и замирает чуть ниже площадки.
– Ну вот. Можно остаться здесь и рискнуть ехать доверху, – говорит Стедимен, – а можно идти в темноте.
– Я бы лучше пошел, – отвечает Петворт.
– Что, тогда идемте. – Стедимен открывает дверь клетки. – В темноте видите?
– Нет, – признается Петворт.
– Тогда идите на звук моих шагов, – говорит Стедимен. – Я привычный.
И так, в кромешной тьме, спотыкаясь и падая, Петворт начинает подъем по бесконечной лестнице, вьющейся по спирали, как сама жизнь. Пахнет непривычной едой, из-за невидимых дверей доносятся невразумительные звуки радио, стены облупленные и сырые; шаги провожатого раздаются где-то впереди и вдруг резко останавливаются. Петворт налетает на что-то большое, темное, твердо-мягкое. Это спина Стедимена.
– Почти дошли, – сообщает спина. – Просто хочу напомнить, пока не вошли в ква-ква-квартиру. Она прослушивается.
– Да, – говорит Петворт.
– Еще есть горничная Магда, – продолжает Стедимен. – Нам пришлось взять ее из дипломатического бюро по найму. Якобы не понимает по-английски, то есть наверняка понимает. И само собой, она секс… секс… секс…
Дверь впереди внезапно раскрывается; в ярко освещенном проеме стоит рослая угрюмая горничная в черном платье, белом фартуке и белых перчатках. Волосы у ней зачесаны назад и собраны на затылке в пучок, взгляд полон суровой укоризны. Руку она держит согнутой, словно готовится принять пальто.
– А-а-гх, – говорит Стедимен, вручая ей зонтик и «дворники». – Слибоб, Магда.
– Слубоб, – говорит Петворт, протягивая свой плащ.
Магда сопит и смотрит на него с подозрением. За спиной у Магды свет, смех и веселые голоса – звуки светской вечеринки. Моргая после темной лестницы, Петворт мысленно готовится к производственной беседе о Соссюре и Деррида, законе бутерброда и золотом правиле.
Это просторная дипломатическая квартира, говорящая, как большинство дипломатических квартир, о множестве прошлых миссий. Иранские седельные сумы, мексиканские маски и африканские циновки по стенам соседствуют со стульями из Швеции, или Дании, или лондонского магазина «Хабитат», индийскими кофейными столиками и курдскими вьючными сундуками. Горят настольные лампы, из окна, как в большинстве дипломатических квартир, открывается прекрасный вид на парк и сверкающий неоном город. Однако по комнате не прохаживаются, беседуя о Т.С. Элиоте, профессора, и вообще она практически пуста: смех и разговоры доносятся из черного ящичка на столе. «Ка-ка-кассета», – поясняет Стедимен. Однако эффектная хозяйка в чем-то этническом на месте; собственно, и ее наряд, как у большинства дипломатических жен, говорит о множестве прошлых миссий. В ушах у нее болтаются арабские серебряные серьги, на запястьях – индейские браслеты, с плеч ниспадает свободное гавайское платье. Хозяйка встает навстречу гостю, высокая, темноволосая, благоухающая «Ма Грифф», и хватает его за руку.
– Вы, должно быть, мистер Петворт, – кричит она, не выпуская его ладонь. – Входите, входите. Ах, даже выразить не могу, какое это счастье – новое лицо. Ваше, разумеется. Мое у меня уже много лет.
– Добрый вечер, – говорит Петворт.
– Здравствуйте, здравствуйте. Даже выразить не могу, как я мечтала о новом человеке, хоть мало-мальски интересном. А ведь вы мало-мальски интересны, правда? Вы представляетесь мне здоровым, сильным, неутомимым.
– Моя жена Ба-ба-баджи, – представляет Стедимен, чмокая ее в щечку. – Кажется, я говорил, что она умирает от желания с вами по-по-познакомиться.
ІІ
III
– В скрэббл играют вдвоем, – говорит Петворт.
– Да, – после секундной задумчивости соглашается Стедимен. – Да, наверное, это отпадает. Представляете, переехал крестьянина.
– Вы? – спрашивает Петворт.
– Нет, разумеется, нет, – отвечает Стедимен. – Он. За это его и посадили. Смешные они, это крестьяне. Когда видят приближающийся мех… механический предмет, их первая реакция – ринуться наперерез. А первая реакция здешних водителей – жать на газ и давить. Только иностранцам это не разрешается. Ну вот, старик, приехали. Наш дом.
Они остановились. По одну сторону улицы застыл гротескными силуэтами темный парк, по другую выстроились основательные серые здания. У кариатид под балконами дырки от пуль Добавили к старым пупкам новые. Перед каждым подъездом – белая будочка с солдатом.
– Дипломатическая защита, – говорит Стедимен. – Теперь минуточку подождите.
Он обходит машину, встает спереди и, глядя на Петворта через лобовое стекло, снимает «дворники». Когда дипломат подходит к пассажирской двери, оба «дворника» торчат у него из пиджачного кармана и покачиваются перед носом.
– Мы здесь всегда их снимаем, – поясняет он, поднимая зонт и ведя Петворта к подъезду. – Разумеется, официально при со-со-социализме воров нет. С другой стороны, люди часто присваивают чужое. Ума не приложу, зачем им «дворники», если большинству карма не позволяет… карман не позволяет купить авто. Помашите солдату.
Солдат смотрит из будки, как Стедимен толкает тяжелую дверь; внутри абсолютно темно.
– Минуточку, я найду рубь… найду рубильник. – Стедимен, по-прежнему держа зонт над головой, включает свет. Петворту предстает огромный сумрачный вестибюль с обшарпанными стенами и допотопной клеткой лифта посередине.
– Живее, в лифт, здесь автоматический выключатель, через секунду…
Наступает полная тьма.
– Давайте на ощупь, – доносится из нее голос Стедимена. – Когда закроем дверь лифта, свет снова включится.
В кабине загорается лампочка, освещая исписанные стены и замызганный пол; лифт медленно ползет вверх по продуваемой ветром шахте.
– Ой, – говорит Стедимен, когда кабина внезапно замирает между этажами и свет гаснет. – Иногда случается. Ничего страшного. Надо подождать, пока кто-нибудь нас вызволит. Обычно это ненадолго.
В шахте свистит ветер, пахнет застарелой готовкой; где-то за плотно закрытыми дверьми орет младенец. В темной кабине Стедимен, благоухая одеколоном, начинает обсуждать ранние романы Маргарет Дрэббл [19]. Идет время. Наконец на темной лестнице слышатся шаги.
– Слибоб, камърадакии! – кричит Стедимен. – Понги! Понги!
Его призыв достигает желаемого результата: с невидимой площадки на них смотрят два глаза, и слышно, как кто-то несколько раз нажимает кнопку. Свет вспыхивает и начинает мор-Гать; лифт дергается, неуверенно ползет вверх и замирает чуть ниже площадки.
– Ну вот. Можно остаться здесь и рискнуть ехать доверху, – говорит Стедимен, – а можно идти в темноте.
– Я бы лучше пошел, – отвечает Петворт.
– Что, тогда идемте. – Стедимен открывает дверь клетки. – В темноте видите?
– Нет, – признается Петворт.
– Тогда идите на звук моих шагов, – говорит Стедимен. – Я привычный.
И так, в кромешной тьме, спотыкаясь и падая, Петворт начинает подъем по бесконечной лестнице, вьющейся по спирали, как сама жизнь. Пахнет непривычной едой, из-за невидимых дверей доносятся невразумительные звуки радио, стены облупленные и сырые; шаги провожатого раздаются где-то впереди и вдруг резко останавливаются. Петворт налетает на что-то большое, темное, твердо-мягкое. Это спина Стедимена.
– Почти дошли, – сообщает спина. – Просто хочу напомнить, пока не вошли в ква-ква-квартиру. Она прослушивается.
– Да, – говорит Петворт.
– Еще есть горничная Магда, – продолжает Стедимен. – Нам пришлось взять ее из дипломатического бюро по найму. Якобы не понимает по-английски, то есть наверняка понимает. И само собой, она секс… секс… секс…
Дверь впереди внезапно раскрывается; в ярко освещенном проеме стоит рослая угрюмая горничная в черном платье, белом фартуке и белых перчатках. Волосы у ней зачесаны назад и собраны на затылке в пучок, взгляд полон суровой укоризны. Руку она держит согнутой, словно готовится принять пальто.
– А-а-гх, – говорит Стедимен, вручая ей зонтик и «дворники». – Слибоб, Магда.
– Слубоб, – говорит Петворт, протягивая свой плащ.
Магда сопит и смотрит на него с подозрением. За спиной у Магды свет, смех и веселые голоса – звуки светской вечеринки. Моргая после темной лестницы, Петворт мысленно готовится к производственной беседе о Соссюре и Деррида, законе бутерброда и золотом правиле.
Это просторная дипломатическая квартира, говорящая, как большинство дипломатических квартир, о множестве прошлых миссий. Иранские седельные сумы, мексиканские маски и африканские циновки по стенам соседствуют со стульями из Швеции, или Дании, или лондонского магазина «Хабитат», индийскими кофейными столиками и курдскими вьючными сундуками. Горят настольные лампы, из окна, как в большинстве дипломатических квартир, открывается прекрасный вид на парк и сверкающий неоном город. Однако по комнате не прохаживаются, беседуя о Т.С. Элиоте, профессора, и вообще она практически пуста: смех и разговоры доносятся из черного ящичка на столе. «Ка-ка-кассета», – поясняет Стедимен. Однако эффектная хозяйка в чем-то этническом на месте; собственно, и ее наряд, как у большинства дипломатических жен, говорит о множестве прошлых миссий. В ушах у нее болтаются арабские серебряные серьги, на запястьях – индейские браслеты, с плеч ниспадает свободное гавайское платье. Хозяйка встает навстречу гостю, высокая, темноволосая, благоухающая «Ма Грифф», и хватает его за руку.
– Вы, должно быть, мистер Петворт, – кричит она, не выпуская его ладонь. – Входите, входите. Ах, даже выразить не могу, какое это счастье – новое лицо. Ваше, разумеется. Мое у меня уже много лет.
– Добрый вечер, – говорит Петворт.
– Здравствуйте, здравствуйте. Даже выразить не могу, как я мечтала о новом человеке, хоть мало-мальски интересном. А ведь вы мало-мальски интересны, правда? Вы представляетесь мне здоровым, сильным, неутомимым.
– Моя жена Ба-ба-баджи, – представляет Стедимен, чмокая ее в щечку. – Кажется, я говорил, что она умирает от желания с вами по-по-познакомиться.
ІІ
– Да, да, правда, умираю от желания, – восклицает Баджи Стедимен, беря Петворта под руку и ведя его к кушетке. – А теперь расскажите мне, что вы думаете о Слаке.
– Когда мы ждем остальных гостей, дорогая? – спрашивает Стедимен, стоя в углу.
– В половине девятого, – отвечает Баджи. – Я хотела немножко побыть с мистером Петвортом без посторонних. Понимаете, мистер Петворт, я мечтаю выяснить, так ли вы обворожительны, как я надеялась.
– Боюсь, я вас разочарую, – говорит Петворт.
– О, так вы скромник? Не отпирайтесь, первое впечатление вполне в вашу пользу. Садитесь со мной рядышком, и перейдем к следующим впечатлениям. Феликс принесет вам выпить.
– Не хотите для начала отли… – спрашивает Стедимен, – отличного персикового коньяка?
– Нечто незабываемое, – подхватывает Баджи.
– Я сегодня уже многовато его выпил, – отвечает Петворт, – на официальном завтраке.
– Ах, этот официоз! – восклицает Баджи. – Скука смертная!
– Как насчет пис-пис… – спрашивает Стедимен, – пис-портера? – Он открыл курдский вьючник с экзотическими посольскими винами.
– Замечательное здешнее вино. Белое, сухое, – говорит Баджи. – Прекрасно помогает раскрепоститься.
– Отлично, я выпью писпортера, – отвечает Петворт.
– Извините меня на минуточку, – говорит Стедимен, сжимая бутылку. – Мне надо сходить на ку-ку-кухню, взять у Магды штопор.
– Конечно, дорогой. – Баджи Стедимен небрежно взмахивает рукой, так что та случайно опускается Петворту на колено. – А пока обворожительный мистер Петворт расскажет мне все про свой богатый событиями день.
– Он был не так уж богат событиями, – говорит Петворт. – Меня сытно накормили и отвели в мавзолей Григорика.
– Да, конечно, они всегда туда водят, – замечает Баджи. – Боюсь, я так и не смогла понять, в чем тут удовольствие. Впрочем, мне и у мадам Тюссо не нравится.
Ниспадающее платье ниспадает всё заметнее и заметнее; Баджи улыбается Петворту.
– Ну, расскажите же мне, что вы думаете о Слаке, – просит она. – Расскажите, как вам здесь показалось.
– Очень мило, – говорит Петворт.
– Слака, город искусства и музыки, жучков и шпионов, – произносит Баджи. – Полагаю, вам настоятельно советовали быть осторожным? Сказали, что у стен есть уши, у окон – глаза, а горничные чулками сигналят тайной полиции?
– Да, – отвечает Петворт.
– Золотое правило Слаки – всем, чем занимаешься, занимайся не на виду. А чем бы вы хотели заняться, мистер Петворт? Какое у вас хобби?
– Вообще-то никакого, – отвечает Петворт.
– О, не скрытничайте. – Баджи берет его за руку. – Наверное, вы заметили, что во мне совсем нет того, что принято называть благоразумием. Мной руководит сердце, не рассудок. Вообще-то я совсем не гожусь для Слаки.
– Да, сложно, наверное.
– Феликс, дорогой, бутылки может открыть Магда! – кричит Баджи Стедимен через плечо. – Почему бы тебе не зайти в душ, смыть с себя пот трудового дня? А я пока развлеку мистера Петворта. Да, мистер Петворт, у меня очень трудная жизнь. Как вы проницательны, я ощущаю ваше сочувствие. У меня, как я говорила, неуемный, взбалмошный, легкомысленный нрав. Здесь, в Слаке, меня постоянно преследуют, фотографируют, записывают, словно какую-нибудь политически значимую кинозвезду.
– Да, вероятно, очень утомительно.
– Утомительно – не то слово! – восклицает Баджи. – Моя жизнь трагична и беспросветна, мистер Петворт. Я здесь как в темнице.
– Неужели? – говорит Петворт.
– Да, да! – Баджи крепко стискивает его бедро. – Я не могу спокойно поехать в теннисный клуб или пойти в мясную лавочку – везде за мной следуют агенты. За мной волочатся микрофоны. Когда мы занимаемся любовью, то включаем Вагнера, и не уверена, что даже он заглушает. Скажите, вы любите Вагнера, мистер Петворт?
– Да, очень.
– Я знала! – восклицает Баджи. – Хотите послушать? Что ж, если вечер пройдет хорошо, возможно, послушаем. Опера, опера, мистер Петворт, – вот моя стихия! Пролетать под маской, в карете, с пением – вот для чего я создана. Такой я всегда себя видела – танцующей под легкой вуалью с избранником судеб. Теперь вы знаете мою мечту. А вы, мистер Петворт? Вы – избранник судеб?
– Не думаю, – отвечает Петворт.
– А я думаю. Правительство вас выбрало, вам поручили дела, тайны. Может быть, вы обладаете властью, о которой сами не подозреваете? Полагаю, в каждом из нас есть что-то неисследованное. – Она нежно касается волос на его затылке.
– Да, наверное, – отвечает Петворт.
– Пожалуйста, не надо себя принижать, – говорит Баджи. – Я никогда себя не принижаю. У вас очень красивая шея. Это банальность, но сексуальная привлекательность всегда выражается штампами.
– Да, конечно, – отвечает Петворт, оглядываясь.
– Феликс в душе, – успокаивает Баджи. – Мы совершенно одни, если не считать агентов. Однако подумайте, как скучна их жизнь, если кто-то не озарит ее яркой вспышкой. Поневоле чувствуешь свой долг быть хоть сколько-нибудь интересной.
– Уверен, вы очень интересны.
– О да! Знаете, сколько я здесь? Три года, три года в заточении. Как легко догадаться, это не такое место, куда бы я мечтала поехать. Я всегда видела себя в одной из мировых столиц. Петь, танцевать, носить бриллиант в пупке. Знаете, что говорят? Если бы Феликс не заикался, нас бы послали в Токио!
– Наверняка есть места куда хуже Слаки.
– Ах да! – восклицает Баджи. – Нефтяником в Северном море? Младшим переводчиком бухгалтерского отдела в Бангладеш? Да, вечно говорят, что кому-то еще хуже.
– Однако у Слаки должны быть и свои преимущества, – предполагает Петворт.
– Кто вам сказал? – спрашивает Баджи. – Кстати, как ваше имя?
– Энгус.
– Так вот, Энгус, полагаю, вы не совсем поняли, что я вам говорю, как одна родственная душа другой. Я говорю, что одинока, бесконечно одинока.
– Да, понимаю.
– А я, кажется, понимаю вас. – Баджи запускает руку в его брючный карман. – Знаете, каким я вас вижу? Человеком, разочарованным в любви. У вас такой грустный, озабоченный вид. Я угадала?
Петворт вспоминает сегодняшний день, видит лицо Кати Принцип и отвечает:
– Ну, более или менее.
– Сколько у нас общего! – восклицает Баджи. – Одиночество и потребность в утешении. У меня мигрень, Энгус, вас не затруднит помассировать мне затылок? Не здесь, ниже. Не обращайте внимание на платье. Ой, Феликс, я думала, ты в душе.
Воду снова отключили, – говорит Стедимен, глядя на них сверху вниз.
– Я только что рассказывала Энгусу, какой замкнутый образ жизни мы ведем, – объясняет Баджи.
Стедимен садится в датское кресло напротив них.
– Трудно ждать, что тут будет так же весело, как в Москве или Вашингтоне.
– Или в Белграде, или в Читтагонге, – подхватывает Баджи.
– Мне нравится, – говорит Стедимен. – Надо не бо-бо-бояться землетрясений, и еду можно купить лишь по определенным дням, зато пе-пе-персиковый коньяк замечательный, да, вполне на мой вкус.
– При всем своем мальчишеском шарме, Феликс – скучный прагматик. Неудивительно, что моя мать, мудрая женщина, советовала мне не выходить за него замуж. Она сказала, что это может развить привычку шастать по чужим спальням. Так и вышло.
– Да, Баджи, – говорит Стедимен, – ты не могла бы секундочку потерпеть? Сюда идет Магда.
Через мгновение перед Петвортом оказывается огромный поднос, на котором шипят два больших бокала с джин-тоником и еще один с белым вином, такой же большой и шипящий.
– Плиз, комрад, – говорит Магда, вглядываясь в Петворта так, словно его лицо стоит запомнить.
– Слубоб, – отвечает Петворт.
– Да, конечно, – с чувством произносит Стедимен, беря бокал. – Нам тут очень нравится. Чудесная природа, замечательные места для…
– Пикников, – вставляет Баджи.
– Именно это я собирался сказать.
– Прекрасные озера и пляжи, – продолжает Баджи.
– Незабываемые прогулки верхом, – подхватывает Стедимен, – обширные леса для любителей ох-ох-охоты.
– Считается, что Магда ни слова не понимает, – говорит Баджи, когда могучая черная спина скрывается в коридоре, – но она всегда начинает ронять подносы, если мы что-нибудь здесь ругаем. Вы, наверное, очень заняты, Энгус? А то мы могли бы свозить вас на озеро. Там можно раздеться догола.
– Баджи, здесь не принято раздеваться догола, – говорит Стедимен. – В Слаке очень строгие нравы. Уверен, об этом доносят.
– Мне вовсе не кажется, что нравы такие уж строгие, – возражает Баджи. – Взгляните на мой загар, Энгус, и только представьте, что под одеждой я вся такая.
– Очень мило, – отвечает Петворт.
– Баджи, – произносит Стедимен, вставая, – ты правда пригласила других гостей?
– О да, – отвечает Баджи, – хотя многие отказались. Сегодня прием у шейха и премьера в опере.
– Но кто-то всё же согласился прийти? – спрашивает Стедимен.
– Посол прислал свои извинения. Он очень хотел повидаться, но не любит выходить по вечерам. Говорит, его повсюду преследует человек в плаще и с сигарой.
– Очень вероятно, – отвечает Стедимен.
– Да, но то же самое ему казалось, когда он был министром просвещения в Лондоне.
– А что Уинн-Джонсы? – спрашивает Стедимен. – Это наш первый cек… первый секретарь.
– Они очень сожалеют, но их пригласили на прием к шейху.
– А Кутсы? Это наш третий cек.
– Ты знаешь, какие они меломаны, – отвечает Баджи. – Пошли слушать эту странную новую оперу.
– Так хоть кто-нибудь согласился? Я разослал приглашения по всему городу.
– Мисс Пил и мистер Бленхейм, – отвечает Баджи.
– Личный секретарь посла и пресс-аташе, – объясняет Стедимен.
– И, разумеется, мы пригласили многих местных.
– Бе-бе-беда в том, что никогда не знаешь, кто из них отважится прийти. Они обязаны сообщать, что идут к иностранцу. И впустит ли их охрана. Компания может собраться совсем маленькая.
– Тем ближе мы узнаем друг друга, – замечает Баджи. – И потом, будет сюрприз.
– О да, – говорит Стедимен. – Да.
Звонят в дверь, и Магда – очевидно, она всё это время стояла в нише прямо у них за спиной – идет открывать.
– Видите, – говорит Баджи, стискивая Петворту руку. – Вот и гости.
Слышны приглушенные голоса: кто-то вручает Магде плащ и «дворники». Гость стоит в дверях: на нем темный пиджак поверх аккуратной белой тенниски, в одной руке мужская сумочка, в другой – несколько алых гвоздик.
– Добрый вечер, – говорит он, сверкая птичьими глазами. – Плитплов.
– Цветы, как мило, я их обожаю! – восклицает Баджи Стедимен.
– О, здравствуйте, миссис Стедимен. – Плитплов склоняется к ее руке и целует унизанные перстнями пальцы. – Огромное спасибо, что пригласили. Кажется, мы встречались раз или другой. Вынужден передать огорчительную новость: профессор Маркович мечтал бы прийти, но не хочет, чтобы его фотографировали на входе. Разумеется, вы понимаете, что я весьма немало рискую, приходя к вам.
– Молодцом, старик, – говорит Стедимен. – Заходите и познакомьтесь с нашим почетным гостем, доктором Петвортом.
– Ах да, ваш английский гость, доктор Петворт, мне кажется, я читал некоторые книги его. – Плитплов, стоя в дверях, обводит глазами комнату, как будто почетным гостем может оказаться любой из отсутствующих. – Так, значит, он сумел прибыть поперек всем забастовкам в Лондоне?
С некоторым усилием Стедимен разворачивает его к Петворту; птичьи глаза Плитплова сверкают.
– А, значит, вы – именитый доктор Петворт, – говорит Плитплов. – Как видите, мы здесь о вас слыхали. Моя фамилия Плитплов. С приездом!
– Рад встрече, – отвечает Петворт.
– Вы разве не знакомы? – спрашивает Стедимен.
– Вы бывали раньше в Слаке, доктор Петворт? – вопрошает Плитплов, осматривая Петворта с головы до пят. – Вряд ли. В таком случае мы никак не можем быть знакомы. Скажите, доктор Петворт, вы правда сейчас читаете лекции в нашей стране?
– Мне казалось, вам это известно, – говорит Стедимен. – В университете завтра утром.
– Вот как? В какое время? Как интересно!
– В одиннадцать, – отвечает Петворт.
– В одиннадцать, какая жалость! – Плитплов вынимает маленький ежедневник и раскрывает его на чистой странице. – Столько всяких встреч, очень трудно будет выкроить время. Но если я всё же смогу, вы разрешите прийти? И не обидитесь, если не смогу? Раз вы учите в университете, то сами понимаете, какая это занятая жизнь.
Вновь появляется Магда в белых перчатках; бокалов у нее на подносе хватило бы на куда более многолюдный прием.
– Думаю, я попробую что-нибудь чуточку западное. – Плитплов, склонившись над подносом, внимательно исследует бокалы. – Вуску, та?
– Та, камърадаки, – отвечает Магда.
– Я слышал, что виски – напиток всех западных интеллектуалов, – говорит Плитплов, беря бокал. – Может быть, в нем есть что-то очень хорошее для мозга. Как раз это мне нужно. За вашу поездку, доктор Петворт. Надеюсь, вы посетите многие места.
– Несколько, – отвечает Петворт. – Глит, Ногод, Провд.
– Все очень хорошие, – говорит Плитплов.
– Я слышал, вы сыграли тут орган… сыграли организующую роль, – вставляет Стедимен.
– Кто, я? – изумляется Плитплов. – Нет, это был Маркович.
– Я вообще-то с ним незнаком, – говорит Стедимен.
– Тогда, может быть, знакомы вы, доктор Петворт? – спрашивает Плитплов. – Может быть, встречались на конференции? Может быть, он ваш добрый старый друг? Может быть, он знает вашу жену, если вы женаты?
– Нет, – отвечает Петворт, – мы незнакомы.
– Что ж, он просил передать, что мечтает о встрече с вами и о хорошем критическом разговоре, – говорит Плитплов. – Наверняка вы знаете прекрасные книги, которые он пишет о Дефо.
– Вы ведь препод… преподаете в университете, доктор Плитплов? – спрашивает Стедимен.
– Ответ: чуточку да и чуточку нет, – отвечает Плитплов. – У меня есть там некоторые важные связи, но занимаюсь я и другим. Разумеется, наша система отличается от вашей, скучно объяснять, да и бессмысленно, потому что сейчас мы делаем кое-какие реформы. Ачем занимаетесь вы, доктор Петворт? Некоторые утверждают, что языком. Это, наверное, очень интересная область.
– Да, – отвечает Петворт, – особенно сейчас в Слаке.
– О, вы слышали про наши перемены! – восклицает Плитплов. – Некоторые из них очень хорошие, некоторые очень плохие. Мое мнение посередине.
В дверь снова звонят.
– Ах! – вскрикивает Баджи, стискивая Петворту руку. – Кто-то еще!
Словно из-под земли вырастает Магда в белых перчатках и направляется к двери; Стедимены, обворожительная пара, идут вслед за ней.
– Всегда в обществе красавиц, – замечает Плитплов, обращая на Петворта пронзительный взгляд. – Я это помню. И вы ей нравитесь. Однако надо быть очень осторожными. Повсюду уши.
Тем временем в дверях еще двое гостей вручают Магде плащи. Одна из них – немолодая барышня-крестьянка в приталенном сарафане; у нее типично английский выговор и остроносое личико, волосы заколоты в пучок. Второй – седовласый усатый джентльмен в фуляровом шейном платке, белом пиджаке и темных брюках. Видимо, по пути сюда приключилось какое-то несчастье; по лицу у барышни-крестьянки текут слезы.
– Простите, что запоздали, – говорит джентльмен, чмокая Баджи в щеку. – Небольшая накладка.
– Я полчаса просидела в лифте! – восклицает барышня-крестьянка. – Люди шли мимо, но никто не откликнулся. По счастью, появился мистер Бленхейм и, как истинный рыцарь, меня спас.
– Входите и знакомьтесь с нашими друзьями, – говорит Баджи.
– Наверное, вы кричали, – произносит Плитплов, галантно выступая вперед.
– Вопила как резаная, – отвечает барышня.
– Я слышал крики, когда поднимался по лестнице, – говорит Плитплов, – однако подумал про себя, может быть, свадьба, и не стал вмешиваться. В моей стране не принято вмешиваться.
– Я заметила, – говорит барышня-крестьянка.
– Примите мои извинения. – Плитплов, склонившись, целует ей пальцы. – Плитплов.
– Мисс Пил и мистер Бленхейм, из посольства, – представляет Стедимен.
– Должен быть еще какой-то почетный гость?… – осведомляется мисс Пил.
– Да, вот он, наш милый доктор Петворт, – говорит Баджи, за руку вытаскивая Петворта на середину комнаты.
– А, значит, добрались, – говорит мисс Пил. – Это хорошо.
– Здравствуйте, старина, – вступает в разговор Бленхейм. – Добро пожаловать в дурдом.
– А как насчет главного события? – спрашивает мисс Пил. – Они прибыли? Вы их встретили?
– Да, – отвечает Баджи, – но это пока секрет.
– О, сегодня будет секрет? – оживляется Плитплов. – Всюду секреты.
– Исключительно приятный секрет, – говорит мисс Пил.
– Но мы, может быть, выясним? – спрашивает Плитплов.
– Позднее, – отвечает Баджи. – Вот почему сейчас я должна на минутку исчезнуть. Пожалуйста, развлекайтесь. И блюдите себя в чистоте ради меня, мистер Петворт.
– Очередной восхитительный прием у Баджи! – восклицает мисс Пил. – Вот так она нас и заманивает!
– И мистером Петвортом, разумеется, – добавляет Бленхейм.
– Камърадакет, – говорит Магда, появляясь с подносом.
– Апельсиновый сок, пожалуйста, – просит мисс Пил по-английски.
– Та, – отвечает Магда, протягивая ей сок.
– Правда, она замечательно справляется, при том что не владеет английским? – обращается мисс Пил к Петворту. – Ну разве не замечательно, что вы пришли именно сегодня? Секреты нашей Баджи нельзя пропускать!
– Когда мы ждем остальных гостей, дорогая? – спрашивает Стедимен, стоя в углу.
– В половине девятого, – отвечает Баджи. – Я хотела немножко побыть с мистером Петвортом без посторонних. Понимаете, мистер Петворт, я мечтаю выяснить, так ли вы обворожительны, как я надеялась.
– Боюсь, я вас разочарую, – говорит Петворт.
– О, так вы скромник? Не отпирайтесь, первое впечатление вполне в вашу пользу. Садитесь со мной рядышком, и перейдем к следующим впечатлениям. Феликс принесет вам выпить.
– Не хотите для начала отли… – спрашивает Стедимен, – отличного персикового коньяка?
– Нечто незабываемое, – подхватывает Баджи.
– Я сегодня уже многовато его выпил, – отвечает Петворт, – на официальном завтраке.
– Ах, этот официоз! – восклицает Баджи. – Скука смертная!
– Как насчет пис-пис… – спрашивает Стедимен, – пис-портера? – Он открыл курдский вьючник с экзотическими посольскими винами.
– Замечательное здешнее вино. Белое, сухое, – говорит Баджи. – Прекрасно помогает раскрепоститься.
– Отлично, я выпью писпортера, – отвечает Петворт.
– Извините меня на минуточку, – говорит Стедимен, сжимая бутылку. – Мне надо сходить на ку-ку-кухню, взять у Магды штопор.
– Конечно, дорогой. – Баджи Стедимен небрежно взмахивает рукой, так что та случайно опускается Петворту на колено. – А пока обворожительный мистер Петворт расскажет мне все про свой богатый событиями день.
– Он был не так уж богат событиями, – говорит Петворт. – Меня сытно накормили и отвели в мавзолей Григорика.
– Да, конечно, они всегда туда водят, – замечает Баджи. – Боюсь, я так и не смогла понять, в чем тут удовольствие. Впрочем, мне и у мадам Тюссо не нравится.
Ниспадающее платье ниспадает всё заметнее и заметнее; Баджи улыбается Петворту.
– Ну, расскажите же мне, что вы думаете о Слаке, – просит она. – Расскажите, как вам здесь показалось.
– Очень мило, – говорит Петворт.
– Слака, город искусства и музыки, жучков и шпионов, – произносит Баджи. – Полагаю, вам настоятельно советовали быть осторожным? Сказали, что у стен есть уши, у окон – глаза, а горничные чулками сигналят тайной полиции?
– Да, – отвечает Петворт.
– Золотое правило Слаки – всем, чем занимаешься, занимайся не на виду. А чем бы вы хотели заняться, мистер Петворт? Какое у вас хобби?
– Вообще-то никакого, – отвечает Петворт.
– О, не скрытничайте. – Баджи берет его за руку. – Наверное, вы заметили, что во мне совсем нет того, что принято называть благоразумием. Мной руководит сердце, не рассудок. Вообще-то я совсем не гожусь для Слаки.
– Да, сложно, наверное.
– Феликс, дорогой, бутылки может открыть Магда! – кричит Баджи Стедимен через плечо. – Почему бы тебе не зайти в душ, смыть с себя пот трудового дня? А я пока развлеку мистера Петворта. Да, мистер Петворт, у меня очень трудная жизнь. Как вы проницательны, я ощущаю ваше сочувствие. У меня, как я говорила, неуемный, взбалмошный, легкомысленный нрав. Здесь, в Слаке, меня постоянно преследуют, фотографируют, записывают, словно какую-нибудь политически значимую кинозвезду.
– Да, вероятно, очень утомительно.
– Утомительно – не то слово! – восклицает Баджи. – Моя жизнь трагична и беспросветна, мистер Петворт. Я здесь как в темнице.
– Неужели? – говорит Петворт.
– Да, да! – Баджи крепко стискивает его бедро. – Я не могу спокойно поехать в теннисный клуб или пойти в мясную лавочку – везде за мной следуют агенты. За мной волочатся микрофоны. Когда мы занимаемся любовью, то включаем Вагнера, и не уверена, что даже он заглушает. Скажите, вы любите Вагнера, мистер Петворт?
– Да, очень.
– Я знала! – восклицает Баджи. – Хотите послушать? Что ж, если вечер пройдет хорошо, возможно, послушаем. Опера, опера, мистер Петворт, – вот моя стихия! Пролетать под маской, в карете, с пением – вот для чего я создана. Такой я всегда себя видела – танцующей под легкой вуалью с избранником судеб. Теперь вы знаете мою мечту. А вы, мистер Петворт? Вы – избранник судеб?
– Не думаю, – отвечает Петворт.
– А я думаю. Правительство вас выбрало, вам поручили дела, тайны. Может быть, вы обладаете властью, о которой сами не подозреваете? Полагаю, в каждом из нас есть что-то неисследованное. – Она нежно касается волос на его затылке.
– Да, наверное, – отвечает Петворт.
– Пожалуйста, не надо себя принижать, – говорит Баджи. – Я никогда себя не принижаю. У вас очень красивая шея. Это банальность, но сексуальная привлекательность всегда выражается штампами.
– Да, конечно, – отвечает Петворт, оглядываясь.
– Феликс в душе, – успокаивает Баджи. – Мы совершенно одни, если не считать агентов. Однако подумайте, как скучна их жизнь, если кто-то не озарит ее яркой вспышкой. Поневоле чувствуешь свой долг быть хоть сколько-нибудь интересной.
– Уверен, вы очень интересны.
– О да! Знаете, сколько я здесь? Три года, три года в заточении. Как легко догадаться, это не такое место, куда бы я мечтала поехать. Я всегда видела себя в одной из мировых столиц. Петь, танцевать, носить бриллиант в пупке. Знаете, что говорят? Если бы Феликс не заикался, нас бы послали в Токио!
– Наверняка есть места куда хуже Слаки.
– Ах да! – восклицает Баджи. – Нефтяником в Северном море? Младшим переводчиком бухгалтерского отдела в Бангладеш? Да, вечно говорят, что кому-то еще хуже.
– Однако у Слаки должны быть и свои преимущества, – предполагает Петворт.
– Кто вам сказал? – спрашивает Баджи. – Кстати, как ваше имя?
– Энгус.
– Так вот, Энгус, полагаю, вы не совсем поняли, что я вам говорю, как одна родственная душа другой. Я говорю, что одинока, бесконечно одинока.
– Да, понимаю.
– А я, кажется, понимаю вас. – Баджи запускает руку в его брючный карман. – Знаете, каким я вас вижу? Человеком, разочарованным в любви. У вас такой грустный, озабоченный вид. Я угадала?
Петворт вспоминает сегодняшний день, видит лицо Кати Принцип и отвечает:
– Ну, более или менее.
– Сколько у нас общего! – восклицает Баджи. – Одиночество и потребность в утешении. У меня мигрень, Энгус, вас не затруднит помассировать мне затылок? Не здесь, ниже. Не обращайте внимание на платье. Ой, Феликс, я думала, ты в душе.
Воду снова отключили, – говорит Стедимен, глядя на них сверху вниз.
– Я только что рассказывала Энгусу, какой замкнутый образ жизни мы ведем, – объясняет Баджи.
Стедимен садится в датское кресло напротив них.
– Трудно ждать, что тут будет так же весело, как в Москве или Вашингтоне.
– Или в Белграде, или в Читтагонге, – подхватывает Баджи.
– Мне нравится, – говорит Стедимен. – Надо не бо-бо-бояться землетрясений, и еду можно купить лишь по определенным дням, зато пе-пе-персиковый коньяк замечательный, да, вполне на мой вкус.
– При всем своем мальчишеском шарме, Феликс – скучный прагматик. Неудивительно, что моя мать, мудрая женщина, советовала мне не выходить за него замуж. Она сказала, что это может развить привычку шастать по чужим спальням. Так и вышло.
– Да, Баджи, – говорит Стедимен, – ты не могла бы секундочку потерпеть? Сюда идет Магда.
Через мгновение перед Петвортом оказывается огромный поднос, на котором шипят два больших бокала с джин-тоником и еще один с белым вином, такой же большой и шипящий.
– Плиз, комрад, – говорит Магда, вглядываясь в Петворта так, словно его лицо стоит запомнить.
– Слубоб, – отвечает Петворт.
– Да, конечно, – с чувством произносит Стедимен, беря бокал. – Нам тут очень нравится. Чудесная природа, замечательные места для…
– Пикников, – вставляет Баджи.
– Именно это я собирался сказать.
– Прекрасные озера и пляжи, – продолжает Баджи.
– Незабываемые прогулки верхом, – подхватывает Стедимен, – обширные леса для любителей ох-ох-охоты.
– Считается, что Магда ни слова не понимает, – говорит Баджи, когда могучая черная спина скрывается в коридоре, – но она всегда начинает ронять подносы, если мы что-нибудь здесь ругаем. Вы, наверное, очень заняты, Энгус? А то мы могли бы свозить вас на озеро. Там можно раздеться догола.
– Баджи, здесь не принято раздеваться догола, – говорит Стедимен. – В Слаке очень строгие нравы. Уверен, об этом доносят.
– Мне вовсе не кажется, что нравы такие уж строгие, – возражает Баджи. – Взгляните на мой загар, Энгус, и только представьте, что под одеждой я вся такая.
– Очень мило, – отвечает Петворт.
– Баджи, – произносит Стедимен, вставая, – ты правда пригласила других гостей?
– О да, – отвечает Баджи, – хотя многие отказались. Сегодня прием у шейха и премьера в опере.
– Но кто-то всё же согласился прийти? – спрашивает Стедимен.
– Посол прислал свои извинения. Он очень хотел повидаться, но не любит выходить по вечерам. Говорит, его повсюду преследует человек в плаще и с сигарой.
– Очень вероятно, – отвечает Стедимен.
– Да, но то же самое ему казалось, когда он был министром просвещения в Лондоне.
– А что Уинн-Джонсы? – спрашивает Стедимен. – Это наш первый cек… первый секретарь.
– Они очень сожалеют, но их пригласили на прием к шейху.
– А Кутсы? Это наш третий cек.
– Ты знаешь, какие они меломаны, – отвечает Баджи. – Пошли слушать эту странную новую оперу.
– Так хоть кто-нибудь согласился? Я разослал приглашения по всему городу.
– Мисс Пил и мистер Бленхейм, – отвечает Баджи.
– Личный секретарь посла и пресс-аташе, – объясняет Стедимен.
– И, разумеется, мы пригласили многих местных.
– Бе-бе-беда в том, что никогда не знаешь, кто из них отважится прийти. Они обязаны сообщать, что идут к иностранцу. И впустит ли их охрана. Компания может собраться совсем маленькая.
– Тем ближе мы узнаем друг друга, – замечает Баджи. – И потом, будет сюрприз.
– О да, – говорит Стедимен. – Да.
Звонят в дверь, и Магда – очевидно, она всё это время стояла в нише прямо у них за спиной – идет открывать.
– Видите, – говорит Баджи, стискивая Петворту руку. – Вот и гости.
Слышны приглушенные голоса: кто-то вручает Магде плащ и «дворники». Гость стоит в дверях: на нем темный пиджак поверх аккуратной белой тенниски, в одной руке мужская сумочка, в другой – несколько алых гвоздик.
– Добрый вечер, – говорит он, сверкая птичьими глазами. – Плитплов.
– Цветы, как мило, я их обожаю! – восклицает Баджи Стедимен.
– О, здравствуйте, миссис Стедимен. – Плитплов склоняется к ее руке и целует унизанные перстнями пальцы. – Огромное спасибо, что пригласили. Кажется, мы встречались раз или другой. Вынужден передать огорчительную новость: профессор Маркович мечтал бы прийти, но не хочет, чтобы его фотографировали на входе. Разумеется, вы понимаете, что я весьма немало рискую, приходя к вам.
– Молодцом, старик, – говорит Стедимен. – Заходите и познакомьтесь с нашим почетным гостем, доктором Петвортом.
– Ах да, ваш английский гость, доктор Петворт, мне кажется, я читал некоторые книги его. – Плитплов, стоя в дверях, обводит глазами комнату, как будто почетным гостем может оказаться любой из отсутствующих. – Так, значит, он сумел прибыть поперек всем забастовкам в Лондоне?
С некоторым усилием Стедимен разворачивает его к Петворту; птичьи глаза Плитплова сверкают.
– А, значит, вы – именитый доктор Петворт, – говорит Плитплов. – Как видите, мы здесь о вас слыхали. Моя фамилия Плитплов. С приездом!
– Рад встрече, – отвечает Петворт.
– Вы разве не знакомы? – спрашивает Стедимен.
– Вы бывали раньше в Слаке, доктор Петворт? – вопрошает Плитплов, осматривая Петворта с головы до пят. – Вряд ли. В таком случае мы никак не можем быть знакомы. Скажите, доктор Петворт, вы правда сейчас читаете лекции в нашей стране?
– Мне казалось, вам это известно, – говорит Стедимен. – В университете завтра утром.
– Вот как? В какое время? Как интересно!
– В одиннадцать, – отвечает Петворт.
– В одиннадцать, какая жалость! – Плитплов вынимает маленький ежедневник и раскрывает его на чистой странице. – Столько всяких встреч, очень трудно будет выкроить время. Но если я всё же смогу, вы разрешите прийти? И не обидитесь, если не смогу? Раз вы учите в университете, то сами понимаете, какая это занятая жизнь.
Вновь появляется Магда в белых перчатках; бокалов у нее на подносе хватило бы на куда более многолюдный прием.
– Думаю, я попробую что-нибудь чуточку западное. – Плитплов, склонившись над подносом, внимательно исследует бокалы. – Вуску, та?
– Та, камърадаки, – отвечает Магда.
– Я слышал, что виски – напиток всех западных интеллектуалов, – говорит Плитплов, беря бокал. – Может быть, в нем есть что-то очень хорошее для мозга. Как раз это мне нужно. За вашу поездку, доктор Петворт. Надеюсь, вы посетите многие места.
– Несколько, – отвечает Петворт. – Глит, Ногод, Провд.
– Все очень хорошие, – говорит Плитплов.
– Я слышал, вы сыграли тут орган… сыграли организующую роль, – вставляет Стедимен.
– Кто, я? – изумляется Плитплов. – Нет, это был Маркович.
– Я вообще-то с ним незнаком, – говорит Стедимен.
– Тогда, может быть, знакомы вы, доктор Петворт? – спрашивает Плитплов. – Может быть, встречались на конференции? Может быть, он ваш добрый старый друг? Может быть, он знает вашу жену, если вы женаты?
– Нет, – отвечает Петворт, – мы незнакомы.
– Что ж, он просил передать, что мечтает о встрече с вами и о хорошем критическом разговоре, – говорит Плитплов. – Наверняка вы знаете прекрасные книги, которые он пишет о Дефо.
– Вы ведь препод… преподаете в университете, доктор Плитплов? – спрашивает Стедимен.
– Ответ: чуточку да и чуточку нет, – отвечает Плитплов. – У меня есть там некоторые важные связи, но занимаюсь я и другим. Разумеется, наша система отличается от вашей, скучно объяснять, да и бессмысленно, потому что сейчас мы делаем кое-какие реформы. Ачем занимаетесь вы, доктор Петворт? Некоторые утверждают, что языком. Это, наверное, очень интересная область.
– Да, – отвечает Петворт, – особенно сейчас в Слаке.
– О, вы слышали про наши перемены! – восклицает Плитплов. – Некоторые из них очень хорошие, некоторые очень плохие. Мое мнение посередине.
В дверь снова звонят.
– Ах! – вскрикивает Баджи, стискивая Петворту руку. – Кто-то еще!
Словно из-под земли вырастает Магда в белых перчатках и направляется к двери; Стедимены, обворожительная пара, идут вслед за ней.
– Всегда в обществе красавиц, – замечает Плитплов, обращая на Петворта пронзительный взгляд. – Я это помню. И вы ей нравитесь. Однако надо быть очень осторожными. Повсюду уши.
Тем временем в дверях еще двое гостей вручают Магде плащи. Одна из них – немолодая барышня-крестьянка в приталенном сарафане; у нее типично английский выговор и остроносое личико, волосы заколоты в пучок. Второй – седовласый усатый джентльмен в фуляровом шейном платке, белом пиджаке и темных брюках. Видимо, по пути сюда приключилось какое-то несчастье; по лицу у барышни-крестьянки текут слезы.
– Простите, что запоздали, – говорит джентльмен, чмокая Баджи в щеку. – Небольшая накладка.
– Я полчаса просидела в лифте! – восклицает барышня-крестьянка. – Люди шли мимо, но никто не откликнулся. По счастью, появился мистер Бленхейм и, как истинный рыцарь, меня спас.
– Входите и знакомьтесь с нашими друзьями, – говорит Баджи.
– Наверное, вы кричали, – произносит Плитплов, галантно выступая вперед.
– Вопила как резаная, – отвечает барышня.
– Я слышал крики, когда поднимался по лестнице, – говорит Плитплов, – однако подумал про себя, может быть, свадьба, и не стал вмешиваться. В моей стране не принято вмешиваться.
– Я заметила, – говорит барышня-крестьянка.
– Примите мои извинения. – Плитплов, склонившись, целует ей пальцы. – Плитплов.
– Мисс Пил и мистер Бленхейм, из посольства, – представляет Стедимен.
– Должен быть еще какой-то почетный гость?… – осведомляется мисс Пил.
– Да, вот он, наш милый доктор Петворт, – говорит Баджи, за руку вытаскивая Петворта на середину комнаты.
– А, значит, добрались, – говорит мисс Пил. – Это хорошо.
– Здравствуйте, старина, – вступает в разговор Бленхейм. – Добро пожаловать в дурдом.
– А как насчет главного события? – спрашивает мисс Пил. – Они прибыли? Вы их встретили?
– Да, – отвечает Баджи, – но это пока секрет.
– О, сегодня будет секрет? – оживляется Плитплов. – Всюду секреты.
– Исключительно приятный секрет, – говорит мисс Пил.
– Но мы, может быть, выясним? – спрашивает Плитплов.
– Позднее, – отвечает Баджи. – Вот почему сейчас я должна на минутку исчезнуть. Пожалуйста, развлекайтесь. И блюдите себя в чистоте ради меня, мистер Петворт.
– Очередной восхитительный прием у Баджи! – восклицает мисс Пил. – Вот так она нас и заманивает!
– И мистером Петвортом, разумеется, – добавляет Бленхейм.
– Камърадакет, – говорит Магда, появляясь с подносом.
– Апельсиновый сок, пожалуйста, – просит мисс Пил по-английски.
– Та, – отвечает Магда, протягивая ей сок.
– Правда, она замечательно справляется, при том что не владеет английским? – обращается мисс Пил к Петворту. – Ну разве не замечательно, что вы пришли именно сегодня? Секреты нашей Баджи нельзя пропускать!
III
Итак, в далекой Слаке, при чуждой идеологии, в стране, где рослая горничная вездесуща, а у стен, без сомнения, есть уши, несколько британцев, заброшенных судьбой на чужбину, начинают вечеринку. За окнами льет дождь и свистит ветер, кто-то, кто уж отвечает за такие подробности, прилепил над темными крышами огромную, почти зеленую луну; на ее фоне прорисовываются купол и пара шпилей. Внизу обнаруживает себя редкими неоновыми вспышками «КОМФЛУГ» и «МУГ» город, клубок страхов и угроз, наблюдателей и доносчиков. Да, прием у шейха и опера сманили большую часть приглашенных, и на серебряном подносе у рослой горничной напитков куда больше, чем гости в силах поглотить. В атмосфере висит некоторая настороженность, как всегда, когда сходятся вместе люди, разделенные множеством политических и социальных границ, к тому же британцам вообще мало свойственна душевность в общении: представитель этой нации не ищет взаимопонимания с посторонними, да и, если на то пошло, даже с самим собой. Однако компания понемногу начинает оттаивать; Стедимен, в своем безукоризненном костюме, подходит к проигрывателю и запускает что-то ностальгическое, возникает подобие непринужденности, отблески какого-то мира, объединяющего их всех.