Страница:
Мэрион Зиммер Брэдли
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ЯСТРЕБА
Часть первая
«“Соколиная лужайка” на холмах Киллгард»
1
Ромили так устала, что едва держалась на ногах.
Луга, расстилавшиеся за порогом, скрывала сумеречная мгла. В доме тьма; редкие тусклые полосы света, сочившиеся из подвешенной к балке лампы, да золотистые, с черными точками-зрачками глаза хищной птицы — дикие, пылающие гневом — вспарывали мрак. Вот ястреб опять повел головой, отвернулся, замер. Скрипнув, качнулась лампа.
«Испугалась до смерти. Это не ненависть. Страх. Только страх… Даже вздрагивает от испуга…»
Собственно, то же самое Ромили могла сказать и о себе — недавний гнев был рожден ужасом. Отсюда и необоримая слабость в теле. Девичьи глаза вспыхнули, готовые в ярости сжечь грязную солому, разбросанную по полу. Это последнее желание пришло извне — не от ястреба ли? Следом, вдогон, ненависть, безрассудная готовность.
Ромили вытащила из-за пояса острый нож и осторожно вырезала из лежащей рядом туши жирный кусок — в то же мгновение ее бросило в дрожь, она едва справилась со стремлением в который раз наброситься на ремешок, спутавший ее ноги. Ее? Или птицы? Скорее бы истерзать в клочья этот привязанный, к балке кожаный ремень, лишивший ее свободы.
Чье это желание — ее? Или ястреба?
Птица моргнула, ударила крыльями. Ромили невольно отпрянула, кусок мяса упал на солому. И вновь смешались в душе собственная усталость и гнев и безумный ужас, испытываемые птицей. Словно этот ремень — Ромили въяве ощутила прикосновение холодной полоски кожи к своей ноге — и ее держал в неволе. Хотелось изо всех сил рвануться, клюнуть, истерзать эти предательские путы. Ромили с трудом подняла кусок мяса, попыталась очистить его, однако новая волна чужих мыслей затопила сознание девушки. Она со стоном закрыла глаза руками. Как переживания ястреба стали частью ее существа? Почему Ромили не могла избавиться от ощущения, что это она неистово бьет крыльями? Бьет, бьет!.. В первый раз она испытала подобное наваждение более года назад — тогда, пораженная, испуганная, она бросилась в луга. Мчалась как безумная, пока не споткнулась и не полетела на землю у самой пропасти. Совсем недалеко от стен замка «Соколиная лужайка», что на холмах Киллгард… Там, внизу, на берегу Кадарина, торчали острые скалы.
Ей не следует позволять проникать в ее сознание чуждым ощущениям; следует помнить, что она человек, что ее зовут Ромили Макаран… Девушка усилием воли восстановила дыхание — для этого пришлось припомнить заклинания молодой лерони[1], которая как-то поделилась с ней своими тайнами. Говорила почти на бегу, торопливым шепотком, перед самым возвращением в Башню Трамонтана. Слова сами собой всплыли в сознании.
«У тебя редкий дар, девочка, одно из самых невероятных чудес природы, наделившей тебя лараном[2]. Не знаю, почему твой отец так возражает против того, чтобы подвергнуть испытаниям тебя, твоих сестер и братьев! Почему он не желает, чтобы вы овладели этим даром, научились им пользоваться? Я уверена, ему отлично известно, что необразованный в телепатии человек представляет огромную угрозу как для самого себя, так и для всех окружающих; ведь твой отец тоже в полной мере наделен этим даром».
Ромили догадывалась, что лерони лукавила — им обеим хорошо было известно, в чем причина, однако вследствие дочерней почтительности не смела говорить об этом вслух, а вот зачем молодая колдунья прикидывалась несведущей, было непонятно. Лорд Макаран не отказал ей в гостеприимстве; когда же посланница сообщила о цели визита, хозяин замка сдвинул брови…
— Мои дети не будут подвергнуты проверке на наличие ларана. Все, об этом ни слова. И не упоминай!.. — Потом подумал и добавил: — Вы моя гостья, домна[3] Марели. — Хочу сообщить, что уже потерял сына. Он спрятался в одной из этих проклятых Башен, расплодившихся на наших землях и соблазняющих сыновей честных людей и — что скрывать? — дочерей тоже! Они настраивают их против родичей, против семьи. Пока в горах бушует буря, вы найдете здесь надежное убежище и все, чем хозяин обязан одаривать гостей, однако предупреждаю — держитесь подальше от моих детей.
«Потерял сына в одной из этих проклятых Башен», — припомнила Ромили слова отца. Это случилось с братом Руйвеном, который тайком переправился через Кадарин и сбежал в Башню Нескья. Четыре года назад… Неужели вскоре отец лишится и Дарена, которого куда больше прельщает монастырь Неварсин или одна из Башен, чем замок «Соколиная лужайка», который должен перейти ему по наследству?»
Дарен долго жил и воспитывался в Неварсине, как то подобает сыну благородного господина — обычаи в горной стране строги, — и вряд ли испытывал желание вернуться в родовое гнездо. С другой стороны, нельзя было ослушаться отца, когда тот потребовал, чтобы наследник возвратился домой.
Как Руйвен мог так подвести брата? Как мог решиться на побег, зная, что Дарену в одиночку не удержать в своих руках «Соколиную лужайку»? Братья были погодками и очень дружили. Словно двойняшки… Вместе отправились в монастырь Неварсин — только Дарен вернулся на зов отца, а Руйвен нет. Старший брат сказал, что Руйвен подался в Башню Нескья. Руйвен прислал письмо — его прочитал отец. Пробежал глазами, тут же порвал и выбросил. С той поры в замке было запрещено произносить имя Руйвена.
— У меня два сына, — объявил отец. — Один вновь отправился в монастырь, другой сидит у матери на коленях. Ясно? — Это он обратился к Марели.
Уже позже лерони, встретив Ромили, шепнула ей:
— Я сделала все что могла, но он даже слышать не хочет об этом, так что выбор ты должна сделать сама. Твой дар — твое богатство, наследство, судьба… Ты должна овладеть им, или он овладеет тобой… За то время, что я пробуду в замке, я постараюсь научить тебя кое-чему. Если лорд Макаран об этом узнает, то выставит меня из замка. Но я обязана помочь тебе и научить, как следует защитить себя, когда проснется ларан. Тебе придется сражаться с ним в одиночку, это будет нелегко. Это будет очень трудно, девочка, но у тебя достаточно сил. Немногие способны овладеть лараном. В их числе твой брат.
— Вы знакомы с моим братом? — шепотом спросила Ромили.
— Да, моя девочка. Как ты думаешь, кто надоумил меня приехать в ваш замок и повидаться с тобой? Это он, твой брат.
Ромили сжала губы, и Марели торопливо продолжила:
— Он помнит о тебе и любит. Он любит отца. Он бы никогда не покинул вас, если бы на то не было веской причины. Сама знаешь: что подходит кворебни[4], для молодого сокола — смерть. Ему не пристало жить в клетке. Если бы Руйвен вернулся сюда, ему бы уже не вырваться на волю, а жизнь без ларана для него хуже смерти, Ромили. Как ты не можешь понять?! Это все равно что оглохнуть и ослепнуть. Душу потерять!..
— Тогда что такое этот ларан?! Что это за проклятье, если ради него он предал всех нас? — вскрикнула Ромили и прикрыла рот ладошкой.
Марели печально посмотрела на нее.
— Узнаешь, когда проснется твой собственный дар, девочка.
Ромили возмутилась:
— Ненавижу! Ненавижу эту пакость, грызущую человека изнутри!.. Ненавижу ваши Башни!.. Эти ваши колдовские гнезда украли у нас Руйвена.
Она решительно повернулась спиной к Марели, показывая тем самым, что не желает продолжать разговор. Лерони, глядя ей вслед, тихо произнесла:
— Конечно, верность семье, любовь к отцу — это очень важно. Я не могу осуждать тебя за это.
Марели вздохнула и направилась в предоставленную ей комнату. Утром она, даже не пытаясь повидаться с Ромили, оставила замок.
Это случилось два года назад. С той поры девушка много раз пыталась забыть слова лерони. Не тут-то было! Примерно с год назад ее словно пронзило ощущение беды, тревога стала очевидной, мысли — более ясными… Смысл видения, открывшейся истины был в том, что дар Макаранов, способность при помощи ясновидения проникать в самую суть, мысленно сливаться с живыми существами, проявился в ней с невиданной силой. Что-то стронулось в ее сознании, девушка с легкостью могла отождествиться с коршуном, молодой борзой, жеребцом — любым животным. Более того, она временами ощущала полное слияние с этими послушными и дерзкими, добрыми, покладистыми и хищными, злобными и простодушными созданиями. Вот когда наступил момент, о котором предупреждала ее приезжая чародейка. Самое время посоветоваться с ней, порасспросить, выведать — как же бороться или по крайней мере как ужиться с этим чудесным даром?..
Но об этом не приходилось даже мечтать. «Пусть ларан выжжет меня изнутри, — снова и снова твердила Ромили, — я никогда не оставлю дом и семью. Не хватало еще!..»
С просыпающимся лараном она боролась в одиночку — изо всех сил пыталась овладеть, приручить, научиться управлять им. И теперь, один на один с молодой самкой ястреба, девушка заставила себя успокоиться, восстановить дыхание. Вот так, вот так… Потихоньку, помаленьку… Плененная хищница замерла. Ромили почувствовала, что вновь вернулась в человеческое обличье — вернее, замерла на границе двух сознаний: собственного и чуждого, рвущегося в полет. Оба потока чувств умещались в ее душе, текли ровно, без всплесков и водоворотов, открывая неизведанные и такие волнующие глубины. Когда схлынула волна ярости и страха, пришла новая мысль: «Узелок на лапах слишком затянут. Очень больно…»
Ромили напряглась, пытаясь излучить в пространство волны безмятежного спокойствия, влить их в сознание птицы. В следующее мгновение вновь произошло перевоплощение, и глазами молодой самки она глянула на пленившего ее недруга. Тот тоже страдал от голода и страха. «Силы на исходе, я не причиню тебе вреда. Поверь…» Девушка осторожно потянула за ремешок из сыромятной кожи. Где-то на краю сознания, уже почти успокоившегося, еще билась пугающая мысль: что ты делаешь, опомнись, взгляни ястребу в глаза, сколько там обжигающей ярости; обрати внимание на длинный крепкий клюв! Однако Ромили сумела взять себя в руки, смирить панические мысли и не спеша, уже настойчивее продолжила распутывать путы. Сначала на левой ноге, потом на правой…
Боже, взмолилась она, благодарю тебя, что надоумил свое глупое чадо поучиться вязать узлы в темноте, что позволил свободно развязывать их вслепую. Благодарю, что смирил гордыню, одолел упрямство, благодарю, что послушала старого Девина. Тот по многу раз заставлял ее проделывать эти манипуляции. Пальцы теперь сильны и очень чувствительны. Ведь как говорил старик: «Жить ты будешь большей частью в темных помещениях и одной рукой будешь держать ястреба». Вот и проводила Ромили день за днем, час за часом, сплетая и расплетая молодые гибкие ветви, затягивая и распуская на них узлы. Старик долго не подпускал ее к птицам. «Трудись, трудись…» — повторял он. Сколько раз пот увлажнял ее пальцы, но Ромили не позволяла себе отвлекаться. Перерывы были кратки… «Трудись, трудись, иначе погубишь птицу…»
Ромили напряглась и, осторожно потянувшись, свободной рукой нащупала в соломе кусок мяса, попыталась стряхнуть с него налипшие травинки и грязь. Можно было, конечно, обойтись и без этого — птицам в общем-то наплевать на приставшие стебельки и землю. Крылатые создания глотают камешки, чтобы пища лучше переваривалась. И все равно девушка снова попыталась очистить кусок мяса, затем осторожно, пристроив еду на ладонь, протянула птице. Подождала, положила на балку. Неужели птица когда-нибудь будет есть из ее рук? Или, несмотря на острое чувство голода, откажется питаться в неволе — такое тоже случается. Тогда придется выпустить ястреба на волю. Про себя Ромили решила, что этого она не допустит. Хватит, одного уже выпустила!..
Произошло это несколько дней назад, как раз когда старый Девин свалился от приступа лихорадки. Только он поймал двух ястребов, как его скрутило, и кормить их, заняться приручением уже не мог. У Ромили тоже ничего не получилось — птицы даже не глядели на мясо. Ей было очень обидно, она хотела попробовать еще раз, ведь Девин обещал подарить ей одного из ястребов. Другим, мол, он сам займется… Однако лихорадка добралась и до «Соколиной лужайки», и старик попросил Ромили отпустить птиц, иначе они погибнут от голода. «Ничего, девочка, — стуча зубами, добавил он, — придут другие времена, эти ястребы не последние…»
В тот момент Ромили подумала, что эти ястребы — редкость. Они же верины, поймать такого хищника — большая удача. Редко кому выпадает такое счастье. И все-таки, освобождая более крупную, зрелую птицу, Ромили знала, что старый Девин прав. Ястребы из семейства веринов являлись бесценной добычей. Особенно тот, могучий… У короля Каролина из Каркосы никогда не было лучшей птицы, так сказал Девин. Уж кто-кто, а он-то знал… Дедушка Ромили служил сокольничим при короле Каролине, которого вынудили отправиться в изгнание в горы Хеллеры после того, как Ракхел взбунтовал народ. Что теперь с королем, никто не знает — может, нашел смерть на чужбине? Его приближенные тоже были сосланы в свои поместья, узурпатор не доверял им и окружил себя верными людьми.
Ну кому злодей сделал хуже, если не самому себе, ведь дед Ромили был известен как лучший сокольничий от Кадарина до Далерутского моря. Свое искусство он передал Микелу, нынешнему главе рода Макаранов, и его двоюродному брату из простолюдинов Девину, Повелителю Ястребов, как прозвали его в народе. Ястреб из породы веринов, пойманный в зрелом возрасте, был куда более упрям, чем его сородич, взращенный в неволе. Птица скорее умрет от голода, чем возьмет пищу из рук существа, пленившего ее. Так лучше пусть она живет на свободе и сама ищет себе добычу…
Тогда Ромили и выпустила самца — вытащила его из клетки и с горечью взобралась с ним на высокую скалу, подбросила в небо… В глазах стояли слезы — и в то же мгновение ее печаль была сметена взрывом бурной радости… «Свободен, свободен… Наконец-то свободен!..» Перед глазами Ромили открылась удивительная панорама — даже голова закружилась! — далеко внизу лежал родной замок, вокруг поросшие лесом ущелья, а еще дальше, на самом берегу озера, высокая белая башня.
Башня Хали… Неужели ее брат все еще прячется там?
Затем она обнаружила, что все еще стоит на вершине скалы. Одинокая, дрожащая от холода, глаза слезились. Ромили вглядывалась в небо, но ястреба уже не было видно. Потом понурив голову вернулась в сарай за второй птицей. Взглянула на самку — в этот момент их взгляды встретились, и Ромили словно пронзило. «Эту я смогу приручить, эту ни за что не выпущу… Я смогу сломить ее упрямство».
Как ни странно, но лихорадка, свалившая обитателей замка, очень помогла ей. На следующий день Ромили как всегда предстояло вместе со своей младшей сестренкой Мэйлиной заняться уроками и повседневными обязанностями, как подобает дочерям благородного лорда, однако и сестра, и гувернантка заболели.
Когда девушка явилась в классную комнату, строгая домна Калинда уже была там — жалась к пылающему камину. Глаза ее лихорадочно блестели — какие уж тут уроки! Ромили робко испросила разрешения посетить конюшню. Согласие она получила, но вслед последовало наставление, что не дело для дочери лорда шляться по конюшням и любоваться на жеребцов. Было бы лучше и полезнее отправиться наверх в оранжерею и там, среди благоухающих цветов, в тишине, заняться рукоделием или, что еще полезнее, почитать учебник. Ох уж эта домна Калинда!.. Слава Богу, что в тот день ей было не до ученицы — нянюшка Гвенис сидела с Мэйлиной, леди Люсьела не отходила от девятилетнего Раэля — тот, в отличие от Мэйлины, был совсем плох: метался в жару и не мог глотать.
Итак, денек выдался хоть куда! Ромили бегом бросилась во двор к сараю, где Девин держал пойманных птиц. Неужели домна Калинда всерьез рассчитывала, что ее воспитанница проведет свободный день за вышиванием или чтением глупых учебников?! Добравшись до места, девушка обнаружила, что и старого Девина свалила болезнь. Однако сокольничий обрадовался появлению Ромили. Пусть девушка пока не в состоянии заняться дикими птицами, зато может позаботиться об остальных. Почистить клетки и заодно выпустить этих, не поддающихся приручению. Он так и сказал ей: все, хватит их мучить. Ученица подчинилась…
Нет, эта птица все равно ее!.. Пусть ястреб ерепенится, пусть зверем глядит на нее, бьет крыльями, страдает от ненависти и бессилия. Пусть! В конце концов они станут друзьями. Рано или поздно…
Конечно, добиться этого трудно, и времени придется потратить уйму. Она подняла глаза и глянула на птицу. Рожденные в неволе или захваченные птенцами, хищники быстро привыкали брать мясо с руки. Еще до того, как успевали обрасти перьями. Эта же была поймана уже усвоившей науку выживания в диком лесу, оперившейся, научившейся находить добычу. Такие ястребы ценились больше всего — их было трудно приручить, но это лучшие охотники, чем те, что выросли в клетке. Примерно два из пяти ястребов, пойманных в зрелом возрасте, умирали от голода, однако эта птица не погибнет — Ромили отказывалась в это поверить. Неизвестно как, когда, но между ними протянется ниточка. Пусть даже будет она тоньше паутины…
Ястреб вновь занервничал, забил крыльями. Ромили с трудом сдержала яростный напор чуждого сознания, приняла в себя волну гнева и ненависти и затем мягко отправила в сторону ястребицы посыл, полный нежности и покоя: «Я не причиню тебе вреда, моя хорошая. Посмотри, какой вкусненький кусочек мяса». Однако птица проигнорировала сигнал, опять забила крыльями, и Ромили едва сдержалась, чтобы не разгневаться и не впасть в отчаяние. Она напряженно боролась сама с собой, изо всех сил старалась поглотить долетающие до нее мысленные вскрики ужаса плененной птицы.
А ведь на этот раз она куда тише бьет крыльями, чем прежде. Ромили задумалась… Может, она устала? Может, это от слабости и она доведет ее до смерти, настойчиво домогаясь дружбы? Ромили потеряла мысленный контакт с ястребом, но и так было видно, что птица присмирела. Ромили позволила себе коснуться охотничьей перчаткой опоры, чуть выдвинула руку. Перчатка была слишком тяжела для нее, пальцы затекли (часами она тренировалась — стояла, вытянув руку в перчатке, старалась преодолеть усталость; мускулы сводило, однако девушка терпеливо приучала себя преодолевать тяжесть).
Нельзя расслабляться — она должна точно сознавать, когда погружается в сознание ястребицы, когда становится сама собой. Но необходим краткий отдых. Ромили невольно прислонилась спиной к стене. Веки тут же сомкнулись. Нет, спать нельзя! Совершать резкие движения тоже!..
Она не имеет права прерываться — сколько раз Девин твердил ей об этом. Ни на мгновение… Когда она была маленькой, то как-то раз наивно спросила у Девина: «Даже если захочется есть?» Тот фыркнул: «Ты должна научиться обходиться без еды и питья куда дольше, чем ястреб. Если тебе это не под силу, то не стоит и браться за приручение».
Эта заповедь была одной из основных, и он сперва недоверчиво поглядывал на малышку. Такого на его памяти еще не случалось. Чтобы девица смогла приручить ястреба? Или хотя бы стремиться к этому? С другой стороны, кто-то должен после его смерти принять на себя заботу о птицах. Что поделать, если старшие братья не очень-то рвутся воспитывать пернатых охотников, а ведь кому-то из них достанется «Соколиная лужайка». Впрочем, такое уже случалось в их роду, когда муж оставлял усадьбу в наследство жене. Но чтобы та любила безумную скачку на лошадях, занималась приручением ястребов?.. Чудеса, да и только! Бабушка Ромили, по слухам, тоже любила лошадей и даже занималась дрессировкой пернатых. Голубей!.. Те, как рассказывают, садились ей на запястье, как бы образуя браслет… Правда, хищных крылатых разбойников она за версту обходила, даже мысль о том, чтобы прикоснуться к красавцу верину, приводила ее в ужас, а вот внучка — пожалуйста! Так и лезет к соколам!
Подобные сомнения, особенно высказанные вслух, очень раздражали Ромили.
«Почему бы и нет? — негодуя спрашивала она себя. — Я же родилась от Макаранов, мне по наследству перешел наш дар. Разве мне может быть отказано в желании повелевать лошадьми, охотничьими собаками? И ястребами… К черту ларан, я никогда не позволю, чтобы это дьявольское проклятье овладело мной… Но как же все-таки древний дар Макаранов?.. А вот так!.. Ястребы мне нравятся, а ларан нет. Ну ни капельки… Пусть я женщина, но у меня такие же права, как и у братьев».
Девушка осторожно отодвинулась от стены, шагнула по направлению к клетке с ястребицей, чуть двигая пальцами, натянула рукавицу и вновь принялась потихоньку подвигать мясо поближе к пленнице. Хищник вскинул голову, чуть склонил ее набок и неотрывно уставился угольно-черными, в густо-оранжевом поле, бусинками зрачков. Далее рука не доставала… А ведь птица может уже дотянуться… Ромили зашептала что-то доброе, успокаивающее, призывающее схватить этот вкусный кусочек. Ну же!..
На нее самое вдруг накатило нестерпимое чувство голода. Ей бы следовало захватить с собой что-нибудь перекусить, а она впопыхах выскочила из дома и бросилась на конюшню… Заглянула бы на кухню или в кладовую, сунула бы кусок хлеба в карман… Девин часто во время работы с птицами что-то жевал — то ли мясо, то ли сухарь. Ему это не вредило… Еще бы надо кое-куда заскочить, а то уже терпение кончалось. Мочевой пузырь почти лопался. Хорошо отцу и братьям — выскочат на мгновение, встанут у стены, и пожалуйста!.. Может, ей — мелькнула мысль у Ромили — тоже выскочить из сарая? Нет уж, вздохнула девушка. Несмотря на то что она была одета в старые бриджи Руйвена, под ними было слишком много завязок, застежек, веревочек, затянутых узелками, и прочей канители. Только попробуй, и с ястребами все пойдет насмарку.
«Если тебе это не под силу, — говаривал старый Девин, — если не способна пересилить птицу, тебе лучше не браться за это дело».
Девушка вздохнула еще раз и осталась на месте. С подобным неудобством она сталкивалась так остро в первый раз. Неужели сразу сдаться? Собственно, это обстоятельство было единственной серьезной помехой, стоявшей перед женщиной, желавшей заняться приручением хищной птицы.
«Ну же, — мысленно обратилась она к ястребице, — попробуй. Смотри, какой вкусный кусочек. Если я голодна и не могу отойти, это вовсе не означает, что и тебе нельзя поесть. Ох, ну и упрямица же ты!»
Хищник не сдвинулся с места, даже не-взглянул на пододвигаемый кусок мяса — смотрел на девушку холодно, отчужденно, и Ромили решила, что еще мгновение, и ястреб вновь впадет в ярость. Снова последует взрыв… Однако птица неожиданно перевела взгляд на еду, потом вновь на Ромили, но не двинулась с места.
«Когда мои братья были в моем возрасте, считалось само собой разумеющимся, что каждый Макаран должен сам объездить коня, вырастить охотничью собаку, воспитать ястреба. Вон Раэль — ему только девять лет, а отец уже настаивает, чтобы он начал овладевать хорошими манерами». Когда Ромили была совсем маленькой — еще до того, как сбежал Руйвен, а Дарен был послан в Башню Нескья, — ее отец гордился тем, что дочь так привязана к животным. Он позволил ей возиться и с лошадьми, и с собаками… Он тогда похвалялся: «Ромили — кровь от крови, плоть от плоти Макаран; у нее есть дар. Не найти такого коня, которого бы она не сумела обуздать, такую гончую, которая отказала бы ей в дружбе. Любая сука может прийти и ощениться у нее в подвале». Так он говорил… Он гордился ею. Сколько раз стыдил Руйвена и Дарена — твердил, что Ромили куда больше Макаран, чем они. Он заставлял их присматриваться к тому, как она обращалась с лошадьми. А теперь он все больше сердится…
С того дня, как сбежал Руйвен, жизнь Ромили резко изменилась. Ей указали, что следует вести себя достойно, подражать мачехе и заниматься тем, что пристало леди. Теперь ей уже почти пятнадцать, ее младшая сестра Мэйлина уже начала закалывать волосы заколкой в виде бабочки, какую носят взрослые дамы. Ох эта Мэйлина!.. Ей вполне достаточно вышивания — целыми днями может провести с иголкой в руках. А как она усаживалась в женское седло! Смех!.. Мэйлину забавляли глупые комнатные собачонки. Ей претила игра с умными, все понимающими овчарками и резвыми гончими. Она и сама была как комнатная собачонка, но самое ужасное было то, что отец настаивал, чтобы Ромили подражала ей. Это, видите ли, прилично!..
«Никогда! Я лучше умру, чем позволю запереть себя в четырех стенах. Еще и вышиванием заниматься!.. Мэйлина привыкла скакать на лошади со всеми удобствами, она как мачеха, право слово, такая же покорная, слабохарактерная… Стоит лошади фыркнуть или мотнуть головой, она от страха помирает. Хороший галоп она и полчаса не выдержит. Тут же бледнеет, того и гляди в обморок упадет. Просто как рыба на дереве!.. Она такая жеманница и болтушка — ну вылитая Люсьела! И отец требует, чтобы я вела себя так же?»
В дальнем конце помещения раздался едва различимый шорох, и сидевшие по клеткам ястребята всполошились. Послышался дикий клекот, резкие крики — птицы почуяли запах пищи. Эти звуки привели ястребицу в состояние сильного возбуждения. Она отчаянно забила крыльями, и девушка в ту же секунду догадалась, что явился парнишка, помощник сокольничего. Наступило время кормежки. Это значило, что уже вечер, а она прибежала сюда утром. Дальше продолжать бессмысленно. Она подняла голову и взглянула на ястреба.
Луга, расстилавшиеся за порогом, скрывала сумеречная мгла. В доме тьма; редкие тусклые полосы света, сочившиеся из подвешенной к балке лампы, да золотистые, с черными точками-зрачками глаза хищной птицы — дикие, пылающие гневом — вспарывали мрак. Вот ястреб опять повел головой, отвернулся, замер. Скрипнув, качнулась лампа.
«Испугалась до смерти. Это не ненависть. Страх. Только страх… Даже вздрагивает от испуга…»
Собственно, то же самое Ромили могла сказать и о себе — недавний гнев был рожден ужасом. Отсюда и необоримая слабость в теле. Девичьи глаза вспыхнули, готовые в ярости сжечь грязную солому, разбросанную по полу. Это последнее желание пришло извне — не от ястреба ли? Следом, вдогон, ненависть, безрассудная готовность.
Ромили вытащила из-за пояса острый нож и осторожно вырезала из лежащей рядом туши жирный кусок — в то же мгновение ее бросило в дрожь, она едва справилась со стремлением в который раз наброситься на ремешок, спутавший ее ноги. Ее? Или птицы? Скорее бы истерзать в клочья этот привязанный, к балке кожаный ремень, лишивший ее свободы.
Чье это желание — ее? Или ястреба?
Птица моргнула, ударила крыльями. Ромили невольно отпрянула, кусок мяса упал на солому. И вновь смешались в душе собственная усталость и гнев и безумный ужас, испытываемые птицей. Словно этот ремень — Ромили въяве ощутила прикосновение холодной полоски кожи к своей ноге — и ее держал в неволе. Хотелось изо всех сил рвануться, клюнуть, истерзать эти предательские путы. Ромили с трудом подняла кусок мяса, попыталась очистить его, однако новая волна чужих мыслей затопила сознание девушки. Она со стоном закрыла глаза руками. Как переживания ястреба стали частью ее существа? Почему Ромили не могла избавиться от ощущения, что это она неистово бьет крыльями? Бьет, бьет!.. В первый раз она испытала подобное наваждение более года назад — тогда, пораженная, испуганная, она бросилась в луга. Мчалась как безумная, пока не споткнулась и не полетела на землю у самой пропасти. Совсем недалеко от стен замка «Соколиная лужайка», что на холмах Киллгард… Там, внизу, на берегу Кадарина, торчали острые скалы.
Ей не следует позволять проникать в ее сознание чуждым ощущениям; следует помнить, что она человек, что ее зовут Ромили Макаран… Девушка усилием воли восстановила дыхание — для этого пришлось припомнить заклинания молодой лерони[1], которая как-то поделилась с ней своими тайнами. Говорила почти на бегу, торопливым шепотком, перед самым возвращением в Башню Трамонтана. Слова сами собой всплыли в сознании.
«У тебя редкий дар, девочка, одно из самых невероятных чудес природы, наделившей тебя лараном[2]. Не знаю, почему твой отец так возражает против того, чтобы подвергнуть испытаниям тебя, твоих сестер и братьев! Почему он не желает, чтобы вы овладели этим даром, научились им пользоваться? Я уверена, ему отлично известно, что необразованный в телепатии человек представляет огромную угрозу как для самого себя, так и для всех окружающих; ведь твой отец тоже в полной мере наделен этим даром».
Ромили догадывалась, что лерони лукавила — им обеим хорошо было известно, в чем причина, однако вследствие дочерней почтительности не смела говорить об этом вслух, а вот зачем молодая колдунья прикидывалась несведущей, было непонятно. Лорд Макаран не отказал ей в гостеприимстве; когда же посланница сообщила о цели визита, хозяин замка сдвинул брови…
— Мои дети не будут подвергнуты проверке на наличие ларана. Все, об этом ни слова. И не упоминай!.. — Потом подумал и добавил: — Вы моя гостья, домна[3] Марели. — Хочу сообщить, что уже потерял сына. Он спрятался в одной из этих проклятых Башен, расплодившихся на наших землях и соблазняющих сыновей честных людей и — что скрывать? — дочерей тоже! Они настраивают их против родичей, против семьи. Пока в горах бушует буря, вы найдете здесь надежное убежище и все, чем хозяин обязан одаривать гостей, однако предупреждаю — держитесь подальше от моих детей.
«Потерял сына в одной из этих проклятых Башен», — припомнила Ромили слова отца. Это случилось с братом Руйвеном, который тайком переправился через Кадарин и сбежал в Башню Нескья. Четыре года назад… Неужели вскоре отец лишится и Дарена, которого куда больше прельщает монастырь Неварсин или одна из Башен, чем замок «Соколиная лужайка», который должен перейти ему по наследству?»
Дарен долго жил и воспитывался в Неварсине, как то подобает сыну благородного господина — обычаи в горной стране строги, — и вряд ли испытывал желание вернуться в родовое гнездо. С другой стороны, нельзя было ослушаться отца, когда тот потребовал, чтобы наследник возвратился домой.
Как Руйвен мог так подвести брата? Как мог решиться на побег, зная, что Дарену в одиночку не удержать в своих руках «Соколиную лужайку»? Братья были погодками и очень дружили. Словно двойняшки… Вместе отправились в монастырь Неварсин — только Дарен вернулся на зов отца, а Руйвен нет. Старший брат сказал, что Руйвен подался в Башню Нескья. Руйвен прислал письмо — его прочитал отец. Пробежал глазами, тут же порвал и выбросил. С той поры в замке было запрещено произносить имя Руйвена.
— У меня два сына, — объявил отец. — Один вновь отправился в монастырь, другой сидит у матери на коленях. Ясно? — Это он обратился к Марели.
Уже позже лерони, встретив Ромили, шепнула ей:
— Я сделала все что могла, но он даже слышать не хочет об этом, так что выбор ты должна сделать сама. Твой дар — твое богатство, наследство, судьба… Ты должна овладеть им, или он овладеет тобой… За то время, что я пробуду в замке, я постараюсь научить тебя кое-чему. Если лорд Макаран об этом узнает, то выставит меня из замка. Но я обязана помочь тебе и научить, как следует защитить себя, когда проснется ларан. Тебе придется сражаться с ним в одиночку, это будет нелегко. Это будет очень трудно, девочка, но у тебя достаточно сил. Немногие способны овладеть лараном. В их числе твой брат.
— Вы знакомы с моим братом? — шепотом спросила Ромили.
— Да, моя девочка. Как ты думаешь, кто надоумил меня приехать в ваш замок и повидаться с тобой? Это он, твой брат.
Ромили сжала губы, и Марели торопливо продолжила:
— Он помнит о тебе и любит. Он любит отца. Он бы никогда не покинул вас, если бы на то не было веской причины. Сама знаешь: что подходит кворебни[4], для молодого сокола — смерть. Ему не пристало жить в клетке. Если бы Руйвен вернулся сюда, ему бы уже не вырваться на волю, а жизнь без ларана для него хуже смерти, Ромили. Как ты не можешь понять?! Это все равно что оглохнуть и ослепнуть. Душу потерять!..
— Тогда что такое этот ларан?! Что это за проклятье, если ради него он предал всех нас? — вскрикнула Ромили и прикрыла рот ладошкой.
Марели печально посмотрела на нее.
— Узнаешь, когда проснется твой собственный дар, девочка.
Ромили возмутилась:
— Ненавижу! Ненавижу эту пакость, грызущую человека изнутри!.. Ненавижу ваши Башни!.. Эти ваши колдовские гнезда украли у нас Руйвена.
Она решительно повернулась спиной к Марели, показывая тем самым, что не желает продолжать разговор. Лерони, глядя ей вслед, тихо произнесла:
— Конечно, верность семье, любовь к отцу — это очень важно. Я не могу осуждать тебя за это.
Марели вздохнула и направилась в предоставленную ей комнату. Утром она, даже не пытаясь повидаться с Ромили, оставила замок.
Это случилось два года назад. С той поры девушка много раз пыталась забыть слова лерони. Не тут-то было! Примерно с год назад ее словно пронзило ощущение беды, тревога стала очевидной, мысли — более ясными… Смысл видения, открывшейся истины был в том, что дар Макаранов, способность при помощи ясновидения проникать в самую суть, мысленно сливаться с живыми существами, проявился в ней с невиданной силой. Что-то стронулось в ее сознании, девушка с легкостью могла отождествиться с коршуном, молодой борзой, жеребцом — любым животным. Более того, она временами ощущала полное слияние с этими послушными и дерзкими, добрыми, покладистыми и хищными, злобными и простодушными созданиями. Вот когда наступил момент, о котором предупреждала ее приезжая чародейка. Самое время посоветоваться с ней, порасспросить, выведать — как же бороться или по крайней мере как ужиться с этим чудесным даром?..
Но об этом не приходилось даже мечтать. «Пусть ларан выжжет меня изнутри, — снова и снова твердила Ромили, — я никогда не оставлю дом и семью. Не хватало еще!..»
С просыпающимся лараном она боролась в одиночку — изо всех сил пыталась овладеть, приручить, научиться управлять им. И теперь, один на один с молодой самкой ястреба, девушка заставила себя успокоиться, восстановить дыхание. Вот так, вот так… Потихоньку, помаленьку… Плененная хищница замерла. Ромили почувствовала, что вновь вернулась в человеческое обличье — вернее, замерла на границе двух сознаний: собственного и чуждого, рвущегося в полет. Оба потока чувств умещались в ее душе, текли ровно, без всплесков и водоворотов, открывая неизведанные и такие волнующие глубины. Когда схлынула волна ярости и страха, пришла новая мысль: «Узелок на лапах слишком затянут. Очень больно…»
Ромили напряглась, пытаясь излучить в пространство волны безмятежного спокойствия, влить их в сознание птицы. В следующее мгновение вновь произошло перевоплощение, и глазами молодой самки она глянула на пленившего ее недруга. Тот тоже страдал от голода и страха. «Силы на исходе, я не причиню тебе вреда. Поверь…» Девушка осторожно потянула за ремешок из сыромятной кожи. Где-то на краю сознания, уже почти успокоившегося, еще билась пугающая мысль: что ты делаешь, опомнись, взгляни ястребу в глаза, сколько там обжигающей ярости; обрати внимание на длинный крепкий клюв! Однако Ромили сумела взять себя в руки, смирить панические мысли и не спеша, уже настойчивее продолжила распутывать путы. Сначала на левой ноге, потом на правой…
Боже, взмолилась она, благодарю тебя, что надоумил свое глупое чадо поучиться вязать узлы в темноте, что позволил свободно развязывать их вслепую. Благодарю, что смирил гордыню, одолел упрямство, благодарю, что послушала старого Девина. Тот по многу раз заставлял ее проделывать эти манипуляции. Пальцы теперь сильны и очень чувствительны. Ведь как говорил старик: «Жить ты будешь большей частью в темных помещениях и одной рукой будешь держать ястреба». Вот и проводила Ромили день за днем, час за часом, сплетая и расплетая молодые гибкие ветви, затягивая и распуская на них узлы. Старик долго не подпускал ее к птицам. «Трудись, трудись…» — повторял он. Сколько раз пот увлажнял ее пальцы, но Ромили не позволяла себе отвлекаться. Перерывы были кратки… «Трудись, трудись, иначе погубишь птицу…»
Ромили напряглась и, осторожно потянувшись, свободной рукой нащупала в соломе кусок мяса, попыталась стряхнуть с него налипшие травинки и грязь. Можно было, конечно, обойтись и без этого — птицам в общем-то наплевать на приставшие стебельки и землю. Крылатые создания глотают камешки, чтобы пища лучше переваривалась. И все равно девушка снова попыталась очистить кусок мяса, затем осторожно, пристроив еду на ладонь, протянула птице. Подождала, положила на балку. Неужели птица когда-нибудь будет есть из ее рук? Или, несмотря на острое чувство голода, откажется питаться в неволе — такое тоже случается. Тогда придется выпустить ястреба на волю. Про себя Ромили решила, что этого она не допустит. Хватит, одного уже выпустила!..
Произошло это несколько дней назад, как раз когда старый Девин свалился от приступа лихорадки. Только он поймал двух ястребов, как его скрутило, и кормить их, заняться приручением уже не мог. У Ромили тоже ничего не получилось — птицы даже не глядели на мясо. Ей было очень обидно, она хотела попробовать еще раз, ведь Девин обещал подарить ей одного из ястребов. Другим, мол, он сам займется… Однако лихорадка добралась и до «Соколиной лужайки», и старик попросил Ромили отпустить птиц, иначе они погибнут от голода. «Ничего, девочка, — стуча зубами, добавил он, — придут другие времена, эти ястребы не последние…»
В тот момент Ромили подумала, что эти ястребы — редкость. Они же верины, поймать такого хищника — большая удача. Редко кому выпадает такое счастье. И все-таки, освобождая более крупную, зрелую птицу, Ромили знала, что старый Девин прав. Ястребы из семейства веринов являлись бесценной добычей. Особенно тот, могучий… У короля Каролина из Каркосы никогда не было лучшей птицы, так сказал Девин. Уж кто-кто, а он-то знал… Дедушка Ромили служил сокольничим при короле Каролине, которого вынудили отправиться в изгнание в горы Хеллеры после того, как Ракхел взбунтовал народ. Что теперь с королем, никто не знает — может, нашел смерть на чужбине? Его приближенные тоже были сосланы в свои поместья, узурпатор не доверял им и окружил себя верными людьми.
Ну кому злодей сделал хуже, если не самому себе, ведь дед Ромили был известен как лучший сокольничий от Кадарина до Далерутского моря. Свое искусство он передал Микелу, нынешнему главе рода Макаранов, и его двоюродному брату из простолюдинов Девину, Повелителю Ястребов, как прозвали его в народе. Ястреб из породы веринов, пойманный в зрелом возрасте, был куда более упрям, чем его сородич, взращенный в неволе. Птица скорее умрет от голода, чем возьмет пищу из рук существа, пленившего ее. Так лучше пусть она живет на свободе и сама ищет себе добычу…
Тогда Ромили и выпустила самца — вытащила его из клетки и с горечью взобралась с ним на высокую скалу, подбросила в небо… В глазах стояли слезы — и в то же мгновение ее печаль была сметена взрывом бурной радости… «Свободен, свободен… Наконец-то свободен!..» Перед глазами Ромили открылась удивительная панорама — даже голова закружилась! — далеко внизу лежал родной замок, вокруг поросшие лесом ущелья, а еще дальше, на самом берегу озера, высокая белая башня.
Башня Хали… Неужели ее брат все еще прячется там?
Затем она обнаружила, что все еще стоит на вершине скалы. Одинокая, дрожащая от холода, глаза слезились. Ромили вглядывалась в небо, но ястреба уже не было видно. Потом понурив голову вернулась в сарай за второй птицей. Взглянула на самку — в этот момент их взгляды встретились, и Ромили словно пронзило. «Эту я смогу приручить, эту ни за что не выпущу… Я смогу сломить ее упрямство».
Как ни странно, но лихорадка, свалившая обитателей замка, очень помогла ей. На следующий день Ромили как всегда предстояло вместе со своей младшей сестренкой Мэйлиной заняться уроками и повседневными обязанностями, как подобает дочерям благородного лорда, однако и сестра, и гувернантка заболели.
Когда девушка явилась в классную комнату, строгая домна Калинда уже была там — жалась к пылающему камину. Глаза ее лихорадочно блестели — какие уж тут уроки! Ромили робко испросила разрешения посетить конюшню. Согласие она получила, но вслед последовало наставление, что не дело для дочери лорда шляться по конюшням и любоваться на жеребцов. Было бы лучше и полезнее отправиться наверх в оранжерею и там, среди благоухающих цветов, в тишине, заняться рукоделием или, что еще полезнее, почитать учебник. Ох уж эта домна Калинда!.. Слава Богу, что в тот день ей было не до ученицы — нянюшка Гвенис сидела с Мэйлиной, леди Люсьела не отходила от девятилетнего Раэля — тот, в отличие от Мэйлины, был совсем плох: метался в жару и не мог глотать.
Итак, денек выдался хоть куда! Ромили бегом бросилась во двор к сараю, где Девин держал пойманных птиц. Неужели домна Калинда всерьез рассчитывала, что ее воспитанница проведет свободный день за вышиванием или чтением глупых учебников?! Добравшись до места, девушка обнаружила, что и старого Девина свалила болезнь. Однако сокольничий обрадовался появлению Ромили. Пусть девушка пока не в состоянии заняться дикими птицами, зато может позаботиться об остальных. Почистить клетки и заодно выпустить этих, не поддающихся приручению. Он так и сказал ей: все, хватит их мучить. Ученица подчинилась…
Нет, эта птица все равно ее!.. Пусть ястреб ерепенится, пусть зверем глядит на нее, бьет крыльями, страдает от ненависти и бессилия. Пусть! В конце концов они станут друзьями. Рано или поздно…
Конечно, добиться этого трудно, и времени придется потратить уйму. Она подняла глаза и глянула на птицу. Рожденные в неволе или захваченные птенцами, хищники быстро привыкали брать мясо с руки. Еще до того, как успевали обрасти перьями. Эта же была поймана уже усвоившей науку выживания в диком лесу, оперившейся, научившейся находить добычу. Такие ястребы ценились больше всего — их было трудно приручить, но это лучшие охотники, чем те, что выросли в клетке. Примерно два из пяти ястребов, пойманных в зрелом возрасте, умирали от голода, однако эта птица не погибнет — Ромили отказывалась в это поверить. Неизвестно как, когда, но между ними протянется ниточка. Пусть даже будет она тоньше паутины…
Ястреб вновь занервничал, забил крыльями. Ромили с трудом сдержала яростный напор чуждого сознания, приняла в себя волну гнева и ненависти и затем мягко отправила в сторону ястребицы посыл, полный нежности и покоя: «Я не причиню тебе вреда, моя хорошая. Посмотри, какой вкусненький кусочек мяса». Однако птица проигнорировала сигнал, опять забила крыльями, и Ромили едва сдержалась, чтобы не разгневаться и не впасть в отчаяние. Она напряженно боролась сама с собой, изо всех сил старалась поглотить долетающие до нее мысленные вскрики ужаса плененной птицы.
А ведь на этот раз она куда тише бьет крыльями, чем прежде. Ромили задумалась… Может, она устала? Может, это от слабости и она доведет ее до смерти, настойчиво домогаясь дружбы? Ромили потеряла мысленный контакт с ястребом, но и так было видно, что птица присмирела. Ромили позволила себе коснуться охотничьей перчаткой опоры, чуть выдвинула руку. Перчатка была слишком тяжела для нее, пальцы затекли (часами она тренировалась — стояла, вытянув руку в перчатке, старалась преодолеть усталость; мускулы сводило, однако девушка терпеливо приучала себя преодолевать тяжесть).
Нельзя расслабляться — она должна точно сознавать, когда погружается в сознание ястребицы, когда становится сама собой. Но необходим краткий отдых. Ромили невольно прислонилась спиной к стене. Веки тут же сомкнулись. Нет, спать нельзя! Совершать резкие движения тоже!..
Она не имеет права прерываться — сколько раз Девин твердил ей об этом. Ни на мгновение… Когда она была маленькой, то как-то раз наивно спросила у Девина: «Даже если захочется есть?» Тот фыркнул: «Ты должна научиться обходиться без еды и питья куда дольше, чем ястреб. Если тебе это не под силу, то не стоит и браться за приручение».
Эта заповедь была одной из основных, и он сперва недоверчиво поглядывал на малышку. Такого на его памяти еще не случалось. Чтобы девица смогла приручить ястреба? Или хотя бы стремиться к этому? С другой стороны, кто-то должен после его смерти принять на себя заботу о птицах. Что поделать, если старшие братья не очень-то рвутся воспитывать пернатых охотников, а ведь кому-то из них достанется «Соколиная лужайка». Впрочем, такое уже случалось в их роду, когда муж оставлял усадьбу в наследство жене. Но чтобы та любила безумную скачку на лошадях, занималась приручением ястребов?.. Чудеса, да и только! Бабушка Ромили, по слухам, тоже любила лошадей и даже занималась дрессировкой пернатых. Голубей!.. Те, как рассказывают, садились ей на запястье, как бы образуя браслет… Правда, хищных крылатых разбойников она за версту обходила, даже мысль о том, чтобы прикоснуться к красавцу верину, приводила ее в ужас, а вот внучка — пожалуйста! Так и лезет к соколам!
Подобные сомнения, особенно высказанные вслух, очень раздражали Ромили.
«Почему бы и нет? — негодуя спрашивала она себя. — Я же родилась от Макаранов, мне по наследству перешел наш дар. Разве мне может быть отказано в желании повелевать лошадьми, охотничьими собаками? И ястребами… К черту ларан, я никогда не позволю, чтобы это дьявольское проклятье овладело мной… Но как же все-таки древний дар Макаранов?.. А вот так!.. Ястребы мне нравятся, а ларан нет. Ну ни капельки… Пусть я женщина, но у меня такие же права, как и у братьев».
Девушка осторожно отодвинулась от стены, шагнула по направлению к клетке с ястребицей, чуть двигая пальцами, натянула рукавицу и вновь принялась потихоньку подвигать мясо поближе к пленнице. Хищник вскинул голову, чуть склонил ее набок и неотрывно уставился угольно-черными, в густо-оранжевом поле, бусинками зрачков. Далее рука не доставала… А ведь птица может уже дотянуться… Ромили зашептала что-то доброе, успокаивающее, призывающее схватить этот вкусный кусочек. Ну же!..
На нее самое вдруг накатило нестерпимое чувство голода. Ей бы следовало захватить с собой что-нибудь перекусить, а она впопыхах выскочила из дома и бросилась на конюшню… Заглянула бы на кухню или в кладовую, сунула бы кусок хлеба в карман… Девин часто во время работы с птицами что-то жевал — то ли мясо, то ли сухарь. Ему это не вредило… Еще бы надо кое-куда заскочить, а то уже терпение кончалось. Мочевой пузырь почти лопался. Хорошо отцу и братьям — выскочат на мгновение, встанут у стены, и пожалуйста!.. Может, ей — мелькнула мысль у Ромили — тоже выскочить из сарая? Нет уж, вздохнула девушка. Несмотря на то что она была одета в старые бриджи Руйвена, под ними было слишком много завязок, застежек, веревочек, затянутых узелками, и прочей канители. Только попробуй, и с ястребами все пойдет насмарку.
«Если тебе это не под силу, — говаривал старый Девин, — если не способна пересилить птицу, тебе лучше не браться за это дело».
Девушка вздохнула еще раз и осталась на месте. С подобным неудобством она сталкивалась так остро в первый раз. Неужели сразу сдаться? Собственно, это обстоятельство было единственной серьезной помехой, стоявшей перед женщиной, желавшей заняться приручением хищной птицы.
«Ну же, — мысленно обратилась она к ястребице, — попробуй. Смотри, какой вкусный кусочек. Если я голодна и не могу отойти, это вовсе не означает, что и тебе нельзя поесть. Ох, ну и упрямица же ты!»
Хищник не сдвинулся с места, даже не-взглянул на пододвигаемый кусок мяса — смотрел на девушку холодно, отчужденно, и Ромили решила, что еще мгновение, и ястреб вновь впадет в ярость. Снова последует взрыв… Однако птица неожиданно перевела взгляд на еду, потом вновь на Ромили, но не двинулась с места.
«Когда мои братья были в моем возрасте, считалось само собой разумеющимся, что каждый Макаран должен сам объездить коня, вырастить охотничью собаку, воспитать ястреба. Вон Раэль — ему только девять лет, а отец уже настаивает, чтобы он начал овладевать хорошими манерами». Когда Ромили была совсем маленькой — еще до того, как сбежал Руйвен, а Дарен был послан в Башню Нескья, — ее отец гордился тем, что дочь так привязана к животным. Он позволил ей возиться и с лошадьми, и с собаками… Он тогда похвалялся: «Ромили — кровь от крови, плоть от плоти Макаран; у нее есть дар. Не найти такого коня, которого бы она не сумела обуздать, такую гончую, которая отказала бы ей в дружбе. Любая сука может прийти и ощениться у нее в подвале». Так он говорил… Он гордился ею. Сколько раз стыдил Руйвена и Дарена — твердил, что Ромили куда больше Макаран, чем они. Он заставлял их присматриваться к тому, как она обращалась с лошадьми. А теперь он все больше сердится…
С того дня, как сбежал Руйвен, жизнь Ромили резко изменилась. Ей указали, что следует вести себя достойно, подражать мачехе и заниматься тем, что пристало леди. Теперь ей уже почти пятнадцать, ее младшая сестра Мэйлина уже начала закалывать волосы заколкой в виде бабочки, какую носят взрослые дамы. Ох эта Мэйлина!.. Ей вполне достаточно вышивания — целыми днями может провести с иголкой в руках. А как она усаживалась в женское седло! Смех!.. Мэйлину забавляли глупые комнатные собачонки. Ей претила игра с умными, все понимающими овчарками и резвыми гончими. Она и сама была как комнатная собачонка, но самое ужасное было то, что отец настаивал, чтобы Ромили подражала ей. Это, видите ли, прилично!..
«Никогда! Я лучше умру, чем позволю запереть себя в четырех стенах. Еще и вышиванием заниматься!.. Мэйлина привыкла скакать на лошади со всеми удобствами, она как мачеха, право слово, такая же покорная, слабохарактерная… Стоит лошади фыркнуть или мотнуть головой, она от страха помирает. Хороший галоп она и полчаса не выдержит. Тут же бледнеет, того и гляди в обморок упадет. Просто как рыба на дереве!.. Она такая жеманница и болтушка — ну вылитая Люсьела! И отец требует, чтобы я вела себя так же?»
В дальнем конце помещения раздался едва различимый шорох, и сидевшие по клеткам ястребята всполошились. Послышался дикий клекот, резкие крики — птицы почуяли запах пищи. Эти звуки привели ястребицу в состояние сильного возбуждения. Она отчаянно забила крыльями, и девушка в ту же секунду догадалась, что явился парнишка, помощник сокольничего. Наступило время кормежки. Это значило, что уже вечер, а она прибежала сюда утром. Дальше продолжать бессмысленно. Она подняла голову и взглянула на ястреба.