Страница:
Ригодон
Ригодон — старинный французский танец, веселого характера, в скором движении. Писался в двух или трехколенном складе, по восьми тактов в каждом. Размер четырехдольный или двухдольный.
Рижский залив
Рижский залив — находится на вост. берегу средней части Балтийского моря и на Ю от о-вов Моона и Эзеля. К нему примыкают с С берега Эстляндской губ., с В — Лифляндской, с Ю и З — Курляндской до входного мыса Домеснес. По меридиану залив протягивается на 92 морск. мили (161 в.), а по параллели м. Домеснеса — 55 морск. миль (96 в.). В Р, заливе имеется 3 бухты, в сев.-вост. углу — Перновская, на СЗ — Аренсбургская, на Ю — Рижская. Из о-вов в Р. заливе следует отметить: Кюно, Соркхольм, Маниялайд и др. при входе в Перновскую бухту; Абро — при входе в Аренсбургскую и Руно, лежащий посреди Р. залива. Вост. берег залива направляется с С на Ю и сопровождается многими мелкими о-вами, безлесными и низменными. Далее берег залива заворачивает к ЮЗ и образует много бухт, одна из них — Вайст — пригодна для малых судов. Вост. берег сложен из осадочных пород и конгломератов, по берегу и по близости его в водах залива разбросано много валунов. Лифляндский берег имеет сначала направление к ЮЗ, а затем поворачивает к З; он извилист, со многими маленькими бухтами, усеянными подводными и надводными камнями. Береговая полоса по большей части болотиста и низменна, местами встречаются каменистые части (песчаник). Далее к З встречаются дюнные образования, поросшие сосновым лесом. Наиболее высокая часть этого прибрежья лежит между мысами Пиклейнинна и Саренинна, где в 2-х верст. от берега находятся так наз. Пигнорумские горы, сложенные из песчаных образований и покрытые сосновыми и еловыми лесами. Горы эти шириною ок. 1/2 вер. протягиваются параллельно берегу; высшая точка — 150 фут. По лифляндскому берегу расположено много населенных мест. За р. Зап. Двиной берег поворачивает к С и СЗ и по большей части низмен, песчаные небольшие дюны покрыты низким сосновым лесом. Начиная от м. Мессарагоцем берег, изгибаясь по дуге к СЗ, доходит до м. Домеснес. Далее залив собственно должен считаться кончающимся у м. Домеснес, но пространство моря до м. Люзерорта по берегу материка, ограниченное с С полуо-вом Сворбе (южн. оконечность острова Эзеля) называется западным входом в Р. залив, почему и упомянуто здесь. Общее направление берега от Домеснеса до Люзерорта — к ЗЮЗ; почти на половине расстояния, в некотором удалении от берега, лежит возвышенность Блауберген, 190 фт. над морем, общий же характер этого берега ровный, низменный и песчаный. Сев. берега Р. залива образованы о-вами Эзель и Моон; берег первого идет от м. Церель (южн. оконечность Эзеля) на С; он низмен, местами болотист и порос мелким лесом. От м. Лиэди берег поворачивает на В до м. Феттел, образуя Аренсбургскую бухту. От м. Феттел до м. Киббосар берег идет на СВ. Все пространство береговой полосы от м. Лиэди до м. Киббосар низменно сопровождается рядом о-вов и рифов и сложено из песка с валунами. Южн. берег ова Моона низмен и довольно извилист. Рельеф дна Р. залива: на С глубины на фарватере не более 6 — 8 морск. саж. (6 фт.), далее на Ю до широты о-ва Кюно увеличиваются до 8 — 17 морск. саж. Перновская бухта имеет глубины ок. 10 — 16 фт. От параллели Кюно до южн. берега залива глуб. увеличиваются и посреди залива (в 12,5 в. к В от о-ва Руно) доходят до 29 морск. саж. Вдоль вост., южн. и зап. берегов залива линия 10 саж. глубины следует очертанию берега и подходит к нему на 3 — 8 в.. Между Руно и Домеснесом глуб. 26 — 11 морск. саж., а к С до Эзеля от 15 до 20 морск. саж. В зап. входе в Р. залив между Домеснесом и Церелем глуб. 6 — 19 морск. саж., а между Люзерортом и Церелем не превосходят 12 морск. саж. Грунт дна залива к С от острова Руно — ил и ил с песком, а от о-ва Руно к зап. и южн. берегам — песок, к Эзелю — камень с песком. Входов в Р. залив из Балтийского моря — два: западный между Эзелем и материком и северный между Мооном и материком. Течение в Р. заливе неправильное, оно входит в него из Моонзунда с С или с З из Балтийского моря. В сев. части залива оно идет к Ю и затем уклоняется к В между о-вом Кюно и материком; скорость его 0,5 — 0,75 морск. миль в час. При сильных юго-зап. и зап. ветрах течение, ударяясь о восточный берег залива, идет на СЗ мимо Кюно в пролив Моонзунд; скорость его 1 — 1,5 морск. миль в час. По вост. берегу течение зависит от ветра; на Рижском рейде идет к СЗ или В, смотря по ветру. По зап. берегу течение зависит от ветров. В западн. входе в залив оно неправильно, зависит от ветра и скорость его не более 1 — 11/2 морск. мили в час. Ветра господствуют в Р. заливе большею частью зап., особенно осенью и разводят крупное волнение. Туманы не редки, густы и продолжительны весною. Залив не замерзает сплошь, у берегов в декабре он покрывается на некоторое расстояние льдом, вскрывающимся в начале апреля. Середина залива замерзает только в суровые зимы и то не надолго. Зап. вход свободен от льда средним числом 325 дней в год. В Р. зал. имеется, кроме знаков и огней, 9 маяков. При Р. зал. расположены порты Рига, Пернов, Аренсбург и др.; движение судов по нему громадно, так как кроме судов, направляющихся в означенные порты, залив пересекают суда, идущие в Ревель, С.-Петербург и др. порты Финского залива. Ю. Ш.
Ризница
Ризница — название места при алтаре христ. церкви, в котором хранятся ризы или облачения священнослужителей. Большей частью для Р. не имеется особого отделения в алтаре, а они размещаются в нескольких закрытых шкафах. В католических церквах Р. состоит из особой комнаты, рядом с алтарем; сюда допускаются и миряне, для объяснений с клиром по делам церковным.
Рикардо
Рикардо (David Ricardo) — известный английский экономист XIX в., принадлежащий к классической школе политической экономии; род. 19 апреля 1Т72 г. в Лондоне. Будучи сыном еврея-банкира, Р. получил довольно скудное образование, сначала дома, затем в одной торговой школе в Голландии, и стал заниматься в конторе отца. Переход его еще в юности в англиканское вероисповедание повел к полному разрыву с отцом и вынудил его самостоятельно искать себе средств существования. Занявшись частным маклерством в лондонской Сити, Р., благодаря своим выдающимся коммерческим дарованиям, в скором времени составил себе состояние и основал собственное банкирское дело. Благодаря удачным спекуляциям на фондах и на хлебе, он уже к 25 годам имел капитал в несколько миллионов. Только с этого времени он стал посвящать значительную часть времени занятиям математикой, минералогией и химией. Чтение сочинения Смита «О богатстве народов» оказало на Р. столь сильное впечатление, что направило его почти исключительно на занятия политической экономией. Первым литературным опытом Р. была брошюра, изданная им в 1810 г.: «The high price of bullion a proof of the depreciation of bank Notes». В этой статье он выяснял, что при металлическом денежном обращении или при обращении бумажных денег, размениваемых, по предъявлению, на металл, рыночная цена денег может отклоняться от их номинальной цены только на стоимость пересылки металлических денег или слитков из страны за границу или наоборот; цена же неразменных бумажных денег может падать гораздо ниже, вследствие чрезмерных выпусков. По мнению P., существовавший в начале XIX ст. низкий вексельный курс представлял как раз такой случай обесценения бумажных денег, вследствие их неразменности и излишнего выпуска. В скором времени Р. издал ответ на брошюру Бозанкета: «Practical observations on the report of the bullion commitee», где подробные разъяснял свою точки зрения и опровергал возражения против нее довольно известного тогда купца и члена парламентской комиссии по вопросу о денежном обращении. Следующая работа Р. была посвящена выяснению влияния увеличивающихся цен хлеба на прибыль и заработную плату. Эта работа, под заглавием: «Essay on the influence of a low price of corn ou the profits of stock» (1815), содержит в себе изложение теории поземельной ренты и доводов в пользу свободы хлебной торговли. В 1816 г. Р. издал брошюру «Proposals for an economical and secure currency», а в 1817 г. — свое наиболее важное сочинение, посвященное главным вопросам экономической теории: теории ценности, поземельной ренты, заработной платы, прибыли и внешней торговли, а также теории налогов: «Principles of political economy and taxation». В 1819 г. Р. избран членом нижней палаты и неоднократно выступал оратором в качестве представителя интересов денежного капитала. В 1820 г. он написал статью о фондовой системе в «Британской Энциклопедии» и, наконец, в 1822 г. издал брошюру: «On protection to agriculture». Скончался 11 сентября 1823 г. Р. — один из самых значительных теоретиков экономической науки; он оставил в ней глубокий след и оказал сильное влияние на умы многих мыслителей. Основой теоретических воззрений Р. является его учение о меновой ценности. По его мнению, меновая ценность тех товаров, которые не могут быть умножены по произволу человека (редкие картины, вина из винограда, растущего только в известной местности), определяется их редкостью, т. е. интенсивностью спроса и богатством покупателей. Для большей же части товаров — именно для тех, количество которых умножается человеческим трудом, — источником ценности является затрачиваемый на их производство труд, количество которого и определяет меновые отношения товаров: так например, бобер обменивается на две дикие козы, если охота на одного бобра стоит столько же труда, сколько охота на двух коз. В расчет труда, которым измеряется ценность товаров, входит не только труд, непосредственно затрачиваемый при производстве их, но и труд, направленный на создание необходимых при производстве капиталов (напр., машин, сырья), труд перевозки, труд торгового посредничества и пр. Таким образом Р. устанавливает, как общее правило, что меновая ценность товаров определяется количеством труда, затраченного на производство, и не зависит от величины заработной платы и прибыли. В дальнейшем изложении он допускает, однако, некоторые исключения: размер заработной платы влияет на ценность при различном разделении капиталов на постоянный и оборотный, при неодинаковой прочности капитала, при неодинаковой быстроте его оборота. Из учения о ценности вытекает теория распределения, развитая Рикардо. Ценность товаров распадается на две части: прибыль с капитала, доставляющуюся капиталистам, и заработную плату, идущую в пользу наемных рабочих. В последней следует различать естественную и рыночную цену труда. Естественная цена труда — та, которая необходима для доставления рабочему и его семье средств существования; она зависит от уровня привычек рабочего класса и нравов населения и от цены предметов потребления рабочих и, поэтому, не одинакова в разные периоды времени и у различных народов. Рыночная цена труда, устанавливающаяся в данное время на рынке, определяется отношением спроса и предложения труда. При постоянных колебаниях рыночная цена, однако, стремится сообразоваться с естественной, так как при повышенной заработной плате увеличивается население и, следовательно, предложение труда, а при пониженной население, вследствие усиленной смертности, уменьшается и предложение сокращается. Остальная часть ценности (по вычете заработной платы) составляет прибыль капиталиста. Таким образом прибыль и заработная плата находятся в обратно пропорциональном отношении по мере возвышения заработной платы падает прибыль, и наоборот. Кроме указанных частей народного дохода, существует еще поземельная рента, являющаяся вознаграждением земельных собственников за пользование первоначальными и неистощимыми свойствами почвы. Вследствие различия в плодородия и в расстоянии от рынка одно и тоже количество земледельческих продуктов создается неодинаковым количеством труда, ценность же их определяется количеством труда, затрачиваемого при наименее благоприятных условиях. В результате землевладельцы, затрачивающие, благодаря плодородию почвы или близости рынка, сравнительно меньше труда на производство, будут иметь после продажи продуктов некоторый излишек, который и составляет поземельную ренту. Ход развития экономической жизни ведет к необходимости возделывать землю при все более неблагоприятных условиях; это сопровождается повышением ценности хлеба и других земледельческих продуктов и увеличением поземельной ренты; вследствие вздорожания предметов питания рабочих классов поднимается их заработная плата, а прибыль капиталистов падает. Таковы важнейшие пункты теории Р. При установлении экономических законов Р. все время остается исключительно на почве строгой дедукции. Он исходит из нескольких предположенных посылок — напр., о господстве конкуренции, о свободе капитала, о возможности неограниченно увеличивать производство и пр., — и на этих посылках строит свои рассуждения. Благодаря такому приему, получается необыкновенная ясность, точность и определенность выводов, чти и было главной причиной широкого распространения идей Р. Однако, при оценке его теоретических положений всегда следует помнить, что они носят абстрактный, гипотетический характер и могли бы иметь реальное значение лишь при наличности всех предположений, на которых они построены, и при отсутствии противодействующих причин. Это нередко упускалось из виду последователями P., да и самим Р. Последний в целом ряде случаев прямо прилагал выведенные гипотетические законы к реальной действительности и давал оценку мерам экономической и финансовой политики с точки зрения своих теоретических взглядов. Особенно характерно в этом отношении учение Рикардо о налогах; при выяснении значения отдельных видов налогов Р. руководится исключительно абстрактными соображениями, совершенно игнорируя реальную обстановку явлений и ту массу осложняющих факторов, которые подчас совершенно видоизменяют ход развития, намеченный в теории. Согласно теоретическим предположениям Р., налог на сырые продукты поднимает цены последних и в силу этого ведет к возвышению заработной платы и падению прибыли; от этого налога терпят, следовательно, капиталисты — утверждение, далеко не всегда оправдываемое действительностью. Равным образом налог на заработную плату, по убеждению Р., нисколько не затрагивает интересов рабочего класса, так как целиком перелагается на капиталистов. Особенно восставал Р. против английского налога в пользу бедных. Этот налог, по его мнению, должен привести к разорению всех имущих классов, так как в конце концов поглотит весь чистый доход страны; необходимо постепенно ограничить круг действия законов о бедных и, наконец, совершенно уничтожить их, вместе с налогом. В области экономической политики Р. выступал защитником неограниченной свободы; он утверждал, что таможенные пошлины на иностранные товары сообщают части капиталов такое направление, какого они не стали бы искать при естественном ходе вещей; премии за вывоз хлеба и запрещение его ввоза увеличивают спрос и побуждают к обработке худших земель, чем причиняют только увеличение трудности производства. — В оценке значения Р., как экономистатеоретика, мнения ученых чрезвычайно расходятся. Многие его последователи, преимущественно из среды эпигонов классической школы, положительно преклонялись перед ним и создали, по выражению Ингрэма, «культ Рикардо»; они находили в нем проявление высшего человеческого гения, раскрывшего основные законы экономической жизни; по их мнению, политическая экономия в трудах Р. получила настолько полное завершение, что для дальнейших исследователей остается только развитие и усовершенствование частностей и деталей возведенного здания. Другие экономисты — главным образом представители исторической школы (Шмоллер, Книс, Ингрэм и др.), относятся к Р. довольно отрицательно, находя, что выведенные им, путем дедукции, законы не соответствуют действительности и лишены, поэтому, научного значения. Однако, поскольку индуктивный метод имеет значение в экономической науке, приемы Р. были правильны и привели ко многим весьма ценным выводам. Конечно, последние не представляют собой завершения теории, а скорее являются началом разработки науки, имеющей перед собою еще много неразрешенных задач. Во всяком случае работы Р. сохранят навсегда почетное место среди теоретических исследований в области политической экономии. Рассматривая Р. в исторической перспективе, следует иметь в виду то обстоятельство, что он был последовательным представителем интересов денежного капитала, интересов крупной буржуазии; отсюда защита им тех начал экономической и социальной политики, которые были выгодны для этого класса. С другой стороны характерно отсутствие у Р. всякого представления об исторической эволюции; для него существующий экономический строй, покоящийся на началах свободной конкуренции и частной собственности, представляется естественным, неизменным порядком. Из этого общего мировоззрения Р. вытекает его оптимистический взгляд на бедствия рабочего класса, на пауперизм и т. п.; все это, по его мнению — мелочи, которые сами собой устранятся с полным осуществлением свободы труда и капитала. На русском языке полное собрание сочинений Рикардо существует в очень хорошем переводе Н. Зибера: «Сочинения Давида Рикардо» (СПб., 1882); кроме того есть сокращенное изложение его сочинений, в «Библиотеке экономистов», изд. Солдатенкова (1895). В «Handworterbuch der Staatswissenschaften» (том V) приведена подробная библиография статей и исследований о Рикардо и его учении. На русском языке см. Чупров, «история политич. экономии»; Янжул, «Английская свободная торговля» (выпуск первый); Ингрэм, «История политической экономии»; Ю. Жуковский, «История политической литературы»; Зибер, «Давид Рикардо и Карл Маркс». М. С — в.
Риксдаг
Риксдаг — шведский парламент, состоящий из двух палат, не имеющих специального названия. Очередная сессия начинается ежегодно 15 января. Место заседаний — Стокгольм, кроме чрезвычайных обстоятельств (нашествие неприятеля и т. п.), когда король назначает другой город. Вопросы предварительно рассматриваются в пяти комиссиях: конституционной, финансовой; субсидий (т. е. чрезвычайных, преимущественно косвенных налогов), банковской и законодательной; каждая из них состоит из членов, избранных в равном числе обеими палатами.
Рим Древний
Рим Древний. Римская история обнимает собой период около тысячи лет и заключает в себе историю гор. Р. от его появления на горизонте истории до разрушения созданной им империи (476 г. по Р. Хр.). римская история представляет, прежде всего, интерес всемирно-исторический. Р. объединил под своей властью и в одной общей культуре все народы древнего Мира и этим создал политическую и культурную почву, на которой развилась средневековая и новая история. Политический интерес к римской истории обусловливается тем, что Рим, расширяясь из города в обширнейшее государство, прошел через несколько фазисов развития, в которых чрезвычайно характерно взаимодействие внешнего роста с видоизменением государственных форм и экономического быта. Наконец, римская история имеет интерес критический, в виду того, что установившееся у самих римлян представление о начальной истории их города (традиционная история) подверглось разложению под влиянием современной исторической науки. Это вызвало множество спорных вопросов и различных критических приемов и сделало из Р. истории школу исторической критики.
Первым Р. анналистом был Фабий Пиктов, живший во время второй пунической войны и писавший по-гречески. Ни его анналы, ни сочинения следующих за ним анналистов не дошли до нас; традиционная история Рима основана для нас почти исключительно на знаменитом труде Тита Ливия, соединившего, в 142 книгах, результаты трудов своих предшественников. Первая декада (десяток) этих книг сохранилась и заключает в себе историю Рима от его основания почти до полного завоевания Италии (295 г. до Р. Хр.). Одновременно с Ливием жил в Риме греческий ритор Дионисий из Галикарнасса, написавший, для ознакомления своих соотечественников с Римом, «Археологию», т. е. древнейшую римскую историю в 20 книгах, из которых до нас дошли целиком первые 10 — от начала Рима до децемвирата. Изложение Диониca гораздо пространнее, вследствие риторических рассуждений и речей, но мало дает существенного. Хотя у самого Ливия иногда проглядывает критическое отношение к его материалу, его текст пользовался каноническим авторитетом у потомков, так что даже прибытие Энея из Трои в Лаций долго принималось всеми за несомненный исторический факт. Помимо некоторых случайных замечаний со стороны гуманиста Лоренцо Баллы и Перицония (в конце XVII в.), критическое отношение к Ливию и к Р. истории начинается лишь с Вико (1668 — 1744), под влиянием его философских конструкций. Критика истины (del vero) заключалась для Вико в исследовании законов всемирного разума. Устанавливая три фазиса в культурном развитии народов — религиозный, героический и демократический, — Вико считал одним из признаков героического века господство поэзии, в силу чего люди этой эпохи мыслили в поэтических образах, и исторические лица этого периода — не что иное, как типы или олицетворение исторического процесса: так напр., Ромул олицетворял собой идею основания города. А так как Вико доводит героический век у римлян до исхода V в. от построения города, то он и начинал достоверную историю Рима лишь с эпохи пунийских войн. К такому же результату пришел, не зная Вико и исходя не из философских, а из скептических оснований, француз Бофор, в своем «Рассуждении о недостоверности первых пяти веков Р. истории» (1737). Бофор проводил мысль, что традиционная история Рима не имеет под собой фактической почвы: по признанию самого Ливия, древнейшие памятники римской истории погибли во время сожжения Рима галлами; если и уцелели некоторые памятники этой эпохи, то Р. историки, как доказывает Бофор примерами, мало интересовались документальными источниками и памятниками, а часто и не могли или не умели ими пользоваться, не понимая древнего языка.
В основании древнейшей Р. истории лежит, поэтому, очень мало фактических данных; она, главным образом, плод честолюбивых стремлений знатных Р. фамилий, превозносивших в надгробных речах славу предков и вносивших в свои родословные вымышленные консульства и триумфы. Научнокритическая разработка Р. истории началась с Нибура, жившего в эпоху роскошного расцвета классической филологии в Германии. Он страстно любил эту науку, как средство проникнуть в классическую древность, к которой он относился с энтузиазмом, видя в ней осуществление высших человеческих идеалов в сфере мысли, искусства, политики и этики. Он считал призванием истории, как «посредницы вечности», сблизить нас с творениями духа и с подвигами благороднейших народов древности, "как будто бы между нами не было бездны времени, и обеспечить нам полное наслаждение сознания нашего тождества с ними>. Нибур относился с пренебрежением к ученой технике в филологи, если благодаря ей мы не приобретем «мудрости и величия души лучших людей древности, не будем чувствовать и мыслить подобно им». При таком настроении Нибур не мог, по отношению к Р. истории, довольствоваться скептицизмом: он стремился не к тому, чтобы доказать несостоятельность традиционной Р. истории, а к положительному познанию ее, и мечтал о том, чтобы воссоздать, на место скудной и подчас ошибочной истории, прошлое Рима, как оно было в действительности. Он хотел сделать дело Ливия, но лучше и полнее. Нибур полагал, что в распоряжении современного историка много ценных обломков старины, требующих истолкования. Как Кювье считал задачей зоолога воссоздать, на основании допотопного зуба или кости, весь образ погибшего животного, так Нибур признал своим «радостным призванием» воскресить истинный облик римской старины. Он обнаружил еще в детстве большую способность исправлять или дополнять испорченные тексты древних авторов; немудрено, что он приписывал историкам особое чутье, особую способность угадывать прошлое и, подобно художнику, дорисовывать недостающее в пострадавшей от времени исторической картине. Применяя к себе поэтическую славянскую сказку о юноше, полюбившем призрачную деву и с такой страстью ее созерцавшем, что едва заметный образ русалки превратился в земную деву, Нибур утверждал, что в истории «события искаженные, неузнаваемые, исчезнувшие, восстают из мрака и принимают жизнь и форму от долголетнего, постоянно возобновляемого, упорного созерцания их исследователем». Это давало ему убеждение в достоверности созданной им римской истории; по его словам, если бы какой-нибудь римлянин восстал из мертвых, то засвидетельствовал бы ее несомненную правду. Римская история Нибура основана на гипотезах, иногда гениальных, всегда замечательных и вызывающих на размышления. Главная из этих гипотез — мысль Нибура об эпическом происхождении древнейшей Р. истории. Еще Перицоний указывал на былины у римлян; у Вико эпический элемент играет видную роль; независимо от них Нибур открыл в самом рассказе Ливия следы римского эпоса. Это мнимое открытие было в духе времени; с половины прошлого века пробудился интерес к народной поэзии (Берись, Гердер); на самого Нибура произвели глубокое впечатление песни храбрых сулютов, сражавшихся с турками. Нибур предполагал у римлян не только былины об отдельных царях, но и целый эпос о Тарквиниях; эпическое творчество, по Нибуру, продолжалось и после царской эпохи, почти до начала историографии, когда оно было заглушено литературным, заимствованным у греков эпосом. Исходя из этого предположения, Нибур признал историю римских царей за быль, хотя и смешанную с поэтическим вымыслом, и счел даже возможным восстановить ее в цельном и связном рассказе. С начала республики — или, точнее, с ухода (сецессии) плебеев на священную гору, — Нибур начинал исторический период Рима, т. е. период, засвидетельствованный современными ему письменными памятниками. Такими памятниками Нибур считал фасты, священные книги разных жреческих коллегий и анналы. Фасты или списки консулов велись с самого начала республики; в жреческих книгах сохранилась память о многих событиях, имевших отношение к деятельности жрецов. Нибур полагал, что имена патрициев, заключивших договор с плебеями на священной горе, сохранились в жреческих книгах и на этом основании утверждал, что имена патрицианских послов 493 г. до Р. Хр. нам столь же достоверно известны, как имена дипломатов, подписавших Вестфальский мир в 1648 г. Всего более полагался Нибур на анналы.
Первым Р. анналистом был Фабий Пиктов, живший во время второй пунической войны и писавший по-гречески. Ни его анналы, ни сочинения следующих за ним анналистов не дошли до нас; традиционная история Рима основана для нас почти исключительно на знаменитом труде Тита Ливия, соединившего, в 142 книгах, результаты трудов своих предшественников. Первая декада (десяток) этих книг сохранилась и заключает в себе историю Рима от его основания почти до полного завоевания Италии (295 г. до Р. Хр.). Одновременно с Ливием жил в Риме греческий ритор Дионисий из Галикарнасса, написавший, для ознакомления своих соотечественников с Римом, «Археологию», т. е. древнейшую римскую историю в 20 книгах, из которых до нас дошли целиком первые 10 — от начала Рима до децемвирата. Изложение Диониca гораздо пространнее, вследствие риторических рассуждений и речей, но мало дает существенного. Хотя у самого Ливия иногда проглядывает критическое отношение к его материалу, его текст пользовался каноническим авторитетом у потомков, так что даже прибытие Энея из Трои в Лаций долго принималось всеми за несомненный исторический факт. Помимо некоторых случайных замечаний со стороны гуманиста Лоренцо Баллы и Перицония (в конце XVII в.), критическое отношение к Ливию и к Р. истории начинается лишь с Вико (1668 — 1744), под влиянием его философских конструкций. Критика истины (del vero) заключалась для Вико в исследовании законов всемирного разума. Устанавливая три фазиса в культурном развитии народов — религиозный, героический и демократический, — Вико считал одним из признаков героического века господство поэзии, в силу чего люди этой эпохи мыслили в поэтических образах, и исторические лица этого периода — не что иное, как типы или олицетворение исторического процесса: так напр., Ромул олицетворял собой идею основания города. А так как Вико доводит героический век у римлян до исхода V в. от построения города, то он и начинал достоверную историю Рима лишь с эпохи пунийских войн. К такому же результату пришел, не зная Вико и исходя не из философских, а из скептических оснований, француз Бофор, в своем «Рассуждении о недостоверности первых пяти веков Р. истории» (1737). Бофор проводил мысль, что традиционная история Рима не имеет под собой фактической почвы: по признанию самого Ливия, древнейшие памятники римской истории погибли во время сожжения Рима галлами; если и уцелели некоторые памятники этой эпохи, то Р. историки, как доказывает Бофор примерами, мало интересовались документальными источниками и памятниками, а часто и не могли или не умели ими пользоваться, не понимая древнего языка.
В основании древнейшей Р. истории лежит, поэтому, очень мало фактических данных; она, главным образом, плод честолюбивых стремлений знатных Р. фамилий, превозносивших в надгробных речах славу предков и вносивших в свои родословные вымышленные консульства и триумфы. Научнокритическая разработка Р. истории началась с Нибура, жившего в эпоху роскошного расцвета классической филологии в Германии. Он страстно любил эту науку, как средство проникнуть в классическую древность, к которой он относился с энтузиазмом, видя в ней осуществление высших человеческих идеалов в сфере мысли, искусства, политики и этики. Он считал призванием истории, как «посредницы вечности», сблизить нас с творениями духа и с подвигами благороднейших народов древности, "как будто бы между нами не было бездны времени, и обеспечить нам полное наслаждение сознания нашего тождества с ними>. Нибур относился с пренебрежением к ученой технике в филологи, если благодаря ей мы не приобретем «мудрости и величия души лучших людей древности, не будем чувствовать и мыслить подобно им». При таком настроении Нибур не мог, по отношению к Р. истории, довольствоваться скептицизмом: он стремился не к тому, чтобы доказать несостоятельность традиционной Р. истории, а к положительному познанию ее, и мечтал о том, чтобы воссоздать, на место скудной и подчас ошибочной истории, прошлое Рима, как оно было в действительности. Он хотел сделать дело Ливия, но лучше и полнее. Нибур полагал, что в распоряжении современного историка много ценных обломков старины, требующих истолкования. Как Кювье считал задачей зоолога воссоздать, на основании допотопного зуба или кости, весь образ погибшего животного, так Нибур признал своим «радостным призванием» воскресить истинный облик римской старины. Он обнаружил еще в детстве большую способность исправлять или дополнять испорченные тексты древних авторов; немудрено, что он приписывал историкам особое чутье, особую способность угадывать прошлое и, подобно художнику, дорисовывать недостающее в пострадавшей от времени исторической картине. Применяя к себе поэтическую славянскую сказку о юноше, полюбившем призрачную деву и с такой страстью ее созерцавшем, что едва заметный образ русалки превратился в земную деву, Нибур утверждал, что в истории «события искаженные, неузнаваемые, исчезнувшие, восстают из мрака и принимают жизнь и форму от долголетнего, постоянно возобновляемого, упорного созерцания их исследователем». Это давало ему убеждение в достоверности созданной им римской истории; по его словам, если бы какой-нибудь римлянин восстал из мертвых, то засвидетельствовал бы ее несомненную правду. Римская история Нибура основана на гипотезах, иногда гениальных, всегда замечательных и вызывающих на размышления. Главная из этих гипотез — мысль Нибура об эпическом происхождении древнейшей Р. истории. Еще Перицоний указывал на былины у римлян; у Вико эпический элемент играет видную роль; независимо от них Нибур открыл в самом рассказе Ливия следы римского эпоса. Это мнимое открытие было в духе времени; с половины прошлого века пробудился интерес к народной поэзии (Берись, Гердер); на самого Нибура произвели глубокое впечатление песни храбрых сулютов, сражавшихся с турками. Нибур предполагал у римлян не только былины об отдельных царях, но и целый эпос о Тарквиниях; эпическое творчество, по Нибуру, продолжалось и после царской эпохи, почти до начала историографии, когда оно было заглушено литературным, заимствованным у греков эпосом. Исходя из этого предположения, Нибур признал историю римских царей за быль, хотя и смешанную с поэтическим вымыслом, и счел даже возможным восстановить ее в цельном и связном рассказе. С начала республики — или, точнее, с ухода (сецессии) плебеев на священную гору, — Нибур начинал исторический период Рима, т. е. период, засвидетельствованный современными ему письменными памятниками. Такими памятниками Нибур считал фасты, священные книги разных жреческих коллегий и анналы. Фасты или списки консулов велись с самого начала республики; в жреческих книгах сохранилась память о многих событиях, имевших отношение к деятельности жрецов. Нибур полагал, что имена патрициев, заключивших договор с плебеями на священной горе, сохранились в жреческих книгах и на этом основании утверждал, что имена патрицианских послов 493 г. до Р. Хр. нам столь же достоверно известны, как имена дипломатов, подписавших Вестфальский мир в 1648 г. Всего более полагался Нибур на анналы.