Страница:
Буковский Владимир
Московский процесс (Часть 2)
ВЛАДИМИР БУКОВСКИЙ
Московский процесс
Часть вторая
НА ЗАПАДЕ
Is it possible that he should know what
he is, and be that he is?
William Shakespeare
And when we think we lead, we are most led
Lord Byron
Глава четвертая
измена
1. Глупость или подлость?
- Что вы думаете о детанте?
Это был один из первых и наиболее часто задававшихся мне вопросов сразу после приезда на Запад. Сначала я, помню, даже не понял, о чем меня спрашивают - вместо слова "детант" в советской прессе чаще всего употреблялась нескладная конструкция "разрядка международной напряженности" или упрощенно - "разрядка". Тем более ничего я не знал тогда о западных дебатах на эту тему. Но стоило мне отозваться негативно на этот вопрос и связанный с ним вопрос о "социализме с человеческим лицом", как я тут же ощутил охлаждение, а то и враждебность даже центристской прессы, не говоря уж о левой. Более того, сперва осторожно, полунамеками, а потом все наглее и наглее начались попытки "компрометации":
"Ах, на него повлияли правые..."
Какие правые? - изумленно оглядывался я, и никаких "правых", разумеется, вокруг не находил.
"Он звучит, как Солженицын..."
Ага, попался! Поймали с поличным, на месте преступления.
Но уже через пару лет, когда охранявшая меня волна "паблисити" начала спадать, отпала и нужда в осторожности. Уже сам я стал именоваться не иначе как "правым", да еще и "экстремис-том". А как же не экстремист? Ведь я отвергаю "умеренные" улучшения коммунистической системы, не хочу даже социализма с человеческим лицом!
Поначалу, правда, больше пытались приспособить, обломать, и приемчики даром, что на цивилизованном Западе - мало чем отличались от заурядного лагерного кума. Помню, в Нью-Йорке вскоре после моего приезда - обед с директорами Фордовского фонда. Слушают внимательно, и даже на мгновение начинаешь верить, что им можно что-то объяснить и что-то они сделают толковое, послушав, как обстоит дело в реальности. Ведь у них в руках сотни миллионов долларов, которые им, хоть не хоть, а распределять на общественные нужды. Но под конец - один-единственный вопрос председателя:
- А вот что бы вы сделали, если бы, с одной стороны, у вас была информация о вопиющих преследованиях конкретного человека, а с другой - от ее публикации зависело бы заключение договора о сокращении вооружений?
Бог ты мой, да был бы то лагерный кум - в самую бы пору и послать куда следует. Ушам своим не веря - ведь это ж на Западе! - начинаю предельно вежливо объяснять, что вся советская игра в "сокращение вооружений" яйца выеденного не стоит, сплошной обман... И вижу, как тускнеют глаза навостривших было ушки директоров фонда. Больше я от них не то что денег, а и открытки к Рождеству не получал.
С кем только я тогда - таким-то вот образом - не покушал. Даже с Рокфеллером. И каждый нагло примерялся, прилаживался - не послушать, не узнать что-то новое, не понять смысл системы, нацелившей на тебя ракеты, но приспособить, заставить говорить ему желательное. В каждой аудитории, где бы ни приходилось мне выступать, с тоской, как приговоренный к смерти ждет утра, ждал я неизбежного вопроса:
- А не повредит ли шум на Западе тем, кто остался в СССР?
И сколько сотен раз ни объясняй, сколько ни тычь в себя пальцем как в лучший пример обратного, ровно тот же вопрос да ровно в той же аудитории зададут тебе опять и опять. Но вот отыскали-таки кого-то из нас, кто дрогнул, не вынес соблазна "успеха", подтвердил желанное:
- Да, повредит...
И это - по всем газетам, притом на первую полосу. А не найдя среди русских диссидентов никого с достаточным именем - ратовать за "социализм с человеческим лицом", - стали создавать диссидентов прямо из ничего. Какие-то сомнительные чехи, вечно тоскующие о "пражской весне" в мировом масштабе, какие-то случайные эмигранты из СССР, только вчера еще платившие партвзносы, - вот они, "настоящие диссиденты". Хорошие. Им - газетные страницы, им - профессорские звания...
Представим себе, что вышел из тюрьмы Нельсон Мандела после длительной общественной кампании за его освобождение и на первой же пресс-конференции ему задают вопрос:
- А как вы относитесь к апартеиду с человеческим лицом?
И очень недовольны, коли ни апартеид с человеческим лицом, ни "мирное сосуществование" с таковым Манделе не нравятся.
"Ну, экстремист, что с него взять".
А еще бы ему, Манделе, в каждую его программу по телевидению всунуть умеренного "апартеидоведа" из американского университета - для баланса. Или, того лучше, какого-нибудь коллаборанта из Претории: нельзя же публике представлять только экстремистские взгляды, нужна уравновешенность!
- Вы слишком пострадали от апартеида, - сказали бы ему сочувственно. Конечно, вы не можете быть объективным.
"Объективность" же, услужливо подсказанная "умеренными специалистами по апартеиду", состояла бы в том, что южноафриканские негры не имеют "традиций демократии" (т.е. попросту сказать - дикари), а стало быть, нельзя прямо так вот взять и отменить апартеид, но нужно его реформировать постепенно. Следовательно, открыто осуждать апартеид, устраивать ему бойкоты и обструкции, не только бесполезно, но и вредно. Напротив, с ним нужно развивать сотрудничество, оказывать на него "цивилизующее влияние", а изменений добиваться путем "тайной дипломатии"...
Даже вообразить себе такого в отношении Нельсона Манделы невозможно. И если бы нашелся хоть один отчаянный западный деятель, осмелившийся сказать такое - конечно, не в лицо ему, этого и представить себе не могу, но хоть за глаза, хоть бы полунамеком, - враз исчез бы такой камикадзе с лица земли, испепеленный общественным негодованием. Иного и названия ему бы не было в мире, кроме как расист, прислужник апартеида. Невзирая на всякие там свободы слова и печати, ни одна газета, ни один канал телевидения или радиостанция в мире не дали бы ему возможности и полслова сказать в свое оправдание.
А что такое апартеид по сравнению с коммунизмом? Так, мелкое местное недоразумение, никому, в сущности, за пределами Южной Африки не угрожавшее. Ни ядерных ракет, ни танковых колонн не целил он в сердце Запада; не навязывался светлым будущим всему человечеству; не стремился к экспорту своей модели; не имел рьяных сторонников (тайных или явных) в каждом уголке мира.
Казалось бы, желание избавиться от коммунизма должно было преобладать на Западе над вполне гуманистическим пожеланием увидеть конец апартеида. Но именно мы, а не Нельсон Мандела должны были сносить оскорбительный для нас бред западной "элиты". Именно нам приходилось продираться сквозь глухое сопротивление здешнего истеблишмента, отбиваться от клеветы, сносить откровенную ненависть, как будто нам - и только нам - нужно было избавление от коммунизма. Будто бы это была наша местная проблема, никого в мире более не касающаяся.
Конечно, это была не "наивность" Запада, как тогда вежливо выражались, и даже не глупость - как иногда говорили мы в сердцах. Это была сознательная политика западного истеблишмента, "глупая" только в том широком смысле, в каком глупа сама идея социализма. Ибо, к великому моему изумлению, западный истеблишмент был, а в большой степени и остался просоциалистическим; в лучшем случае - умеренно социал-демократическим. Ведь совершенно неважно, кто оказался у власти в тот или иной момент: и пресса, и деньги (фонды типа Фордовского) остаются в тех же руках, что и прежде. Истеблишмент не меняется, а его власть при демократии гораздо больше власти правительства, особенно в жизни интеллигенции.
Тем более несущественно, как именует себя та или иная партия: за наше столетие, под влиянием интеллигентской моды и сосредоточенной пропаганды социалистов, политический спектр весь сдвинулся настолько влево, что нынешний "консерватор" в Англии практически ничем не отличается от социал-демократа начала века. Маргарет Тэтчер была исключением, представлявшим отнюдь не большинство своей партии, а ее крошечную часть, да и то возникшую совсем недавно. Гораздо более типичным для нынешних консерваторов был и остается Эдвард Хит - коллега и единомышленник Вилли Брандта по грандиозной идее перекачать "богатство" Севера на "бедный" Юг. Идея - настолько откровенно социалистическая, что просто диву даешься, как ее вообще могли обсуждать всерьез где-либо еще, кроме съезда Социалистического Интернационала. А ведь ее не только обсуждали всерьез как-то само собой получилось, что именно в этот же период (начало 70-х) западные банки действительно перекачали-таки более триллиона долларов странам Третьего мира под видом займов, кредитов и т.п., отлично зная, что никогда этих денег не вернут. Теперь, уже в наши дни, эти фантастические деньги просто списали как "плохой долг", нимало не смущаясь тем, что, по сути, это деньги вкладчиков да налогоплательщиков, согласия которых на эту социалистическую аферу никто и не спрашивал. Словом, совершенно о том не подозревая, мы со своими правами человека, тюрьмами да психушками вылезли в мир, где социализм как идея уже давно победил, а за кулисами спор шел лишь о том, какая именно форма социализма будет господствовать. Как если бы вы, заметив, что жулики грабят дом, прибежали в полицию и сообщили об этом полицейским, не подозревая, что они в сговоре с жуликами. Картинка, не правда ли?
- Та-а-к... - тянет полицейский, - оч-ч-чень интересно. А вы уверены, что это грабители? Может, это сами хозяева - переезжают на другую квартиру... Может - так надо? Да вы-то, собственно, кто такой будете? Вы что, родственник?
Каюсь, мне потребовалось где-то года два, прежде чем я начал соображать, что же происходит. Сначала я никак не мог взять в толк, отчего мне не удается все путем объяснить. То ли дело в моем плохом английском, то ли еще в чем, но - не понимают. Или - я не понимаю. Мы словно говорили на разных языках, где слова вроде бы одни и те же, а смысл совершенно разный.
Поражала меня их манера оперировать понятиями абстрактно, вырванно из контекста, отчего понятия превращались в бессмысленные словечки или коротенькие лозунги, действовавшие на здешнюю публику как звоночек на павловскую собаку: выделением желудочного сока безо всякой видимой причины. Скажем, слово "мир" или "сотрудничество". И все принимаются радостно улыбаться - выделился желудочный сок. Между тем, ни то, ни другое вне конкретного контекста просто и смысла не имеет. В абстрактном-то смысле самое мирное место на земле - кладбище, а сотрудничество, например, с преступником именуется соучастием и карается по законам любой страны. Просто, правда? Но объяснить здешним собеседникам эти простые истины я так и не смог. Преодолеть выработанные десятилетиями павловские рефлексы оказалось невозможно. До сих пор, например, существует такой абсурд, как Нобелевская премия мира. Мира - с кем? Какой ценой? В абстрактном смысле, вне контекста обстоятельств, ее надо бы присуждать деятелям типа Чемберлена.
В самом деле, этот вот пресловутый "детант", эта "разрядка международной напряженности" - что сей сон значит? Почему надо бороться с "напряженностью", а не с ее источником? Ведь откуда-то она берется? Какой же смысл нам ее все время "разряжать", если она будет и дальше "заряжаться"? Но логика тут не действует, а в ответ вам звучит другая фраза-звоночек:
- Нет альтернативы детанту. И собеседник опять выделил желудочный сок.
- Позвольте, - начинаете беспокоиться вы, - то есть как так "нет альтернативы"? Всему на свете есть альтернатива. Наконец, искусство политики в том и состоит, чтобы создавать альтернативы. - И слышите в ответ:
- Надо признавать политические реальности.
Дз-з-з... Опять звоночек. Помню, я как-то битый час пытался объяснить собеседнику, что "политические реальности" надо не признавать, а создавать. Для меня, например, признание политической реальности в СССР означало бы необходимость вступить в партию, сотрудничать с КГБ. Я же вместо этого "создал реальность": сижу теперь перед ним на Западе. Не помогло. Под конец, сильно забурчав желудком, он только произнес.
- Нам нужен мир и сотрудничество.
Скажете, я утрирую или упрощаю? Отнюдь нет. Наши споры со здешним истеблишментом о "детанте" точно так по-дурацки и протекали - как диалог глухих, - ибо никто из "детантистов" даже не пытался всерьез обосновывать свою доктрину. Лгали, крутились, отделывались лозунговыми фразами, но просто и доходчиво объяснить, зачем этот "детант" нужен, так и не могли. Да ведь и невозможно объяснить, зачем, например, снабжать - кредитами, товарами, технологией - тоталитарный режим, открыто провозгласивший целью своего существования ваше уничтожение. Нет таких аргументов в человеческой логике, чтобы это оправдать. Оставалось - лгать.
- Идея в том и состоит, чтобы было удобнее влиять на СССР и заставлять их уважать права человека, - говорили, "детантисты", заговорщицки подмигивая. - Вот мы их привяжем к себе, сделаем экономически зависимыми от Запада и - будем влиять.
Но подходило время "влиять" - как было при нарушении СССР Хельсинских соглашений или вторжении в Афганистан, - и вдруг выяснялось: "мы зависим от них больше, чем они от нас". Не то что объявить им бойкот или эмбарго мы, оказывается, не можем, но, наоборот, они вполне могут экономически шантажировать Запад.
Что это - глупость? Случайность? Ни то и ни другое, ибо тут же, не переводя дыхания, предлагали влезть в еще большую зависимость от СССР, например, проведя трубопровод для советского газа в Европу.
Какие уж там заботы о правах человека, если "остполитик" германских социалистов свела эту проблему просто к торговле людьми. Возникла целая индустрия: за каждого освобожденного заключенного властям ГДР платили до 40 тысяч марок, чем только стимулировали новые немотивированные аресты.
"Мы, немцы, прежде всего, должны заботиться о своих восточных братьях".
И "заботились" - и награду за массированные вливания в экономику ГДР получали милостивое разрешение для некоторых избранных посетить своих родственников на Востоке. Трогательные кадры, аж слеза прошибает, старички со старушками, наконец, свиделись, благодаря "детанту"... А в это же время "восточных братьев" расстреливали на стене, травили собаками, взрывали минами. Стену посреди города и замечать-то не полагалось, тем более говорить о ней. Как можно! Это же "риторика холодной войны".
"Детант - это мир и сотрудничество".
Что это было - глупость? трусость? Нет - предательство.
2. Кто придумал детант?
Я всегда думал, что детант 70-х годов придумали в Кремле, и оказался не прав: его придумали германские социалисты. Ошибка моя вполне понятна: чередования периодов "напряженности" и ее "разрядки" типичны для всей истории отношении Востока с Западом и всегда зачинались советской стороной. Начиная с ленинского нэпа через годы "великого альянса" Второй Мировой войны и кончая хрущевским "мирным сосуществованием" решения "разрядиться" или "нагнетаться" принимались в Москве, а Запад лишь принимал навязанную ему игру. В сущности, идеальным для режима было бы всегда находиться в таких отношениях со своим "капиталистическим окружением", когда в ответ на "усиление классовой борьбы" Запад реагировал бы увеличением дружелюбия. Но этого не получалось: напуганный усилением советского влияния, захватом новых территорий, активизацией подрывной деятельности, Запад ощетинивался, обычно ненадолго, и наступал период "холодной войны", проклинаемой всем прогрессивным человечеством.
Как бы ни преподносила все это левая пропаганда, западная политика в отношении СССР всегда была пассивной, оборонительной, а не наступательной. Даже в самый разгар "холодной войны" господствующей доктриной Запада было "сдерживание", что и оставляло всю инициативу в руках советских вождей. Поэтому, подустав от противостояния да подыстощив свои ресурсы, но и поизмотав нервы противнику, советский режим начинал "мирное наступление", рассчитывая получить и передышку в гонке вооружений, и западные кредиты с технологиями, и более благоприятную обстановку для дальнейшего расширения своего влияния. И не было случая, чтобы Запад отверг эти домогательства "дружбы", хотя режим никогда не скрывал, что суть его осталась неизменной. Знаменитое хрущевское обещание: "Мы вас похороним!" - переполошило Запад гораздо больше Берлинской стены, хотя по сути дела он не сказал ничего нового, а лишь повторил своими словами марксистскую догму о "пролетариате могильщике капитализма". Брежнев, в отличие от Хрущева своими словами ничего не говоривший, тем не менее, везде и всюду повторял, что "разрядка ни в коей мере не отменяет и не может отменить законов классовой борьбы". Но звучит туманно, и никто не взволновался.
Естественно, кончались эти "детанты" всегда одинаково - очередным вторжением, советским захватом той или иной страны, прямой враждебностью по отношению к Западу, угрозами. Подобно стайке обезьян, у которых тигр унес подружку, западные страны переживали короткий период нездорового ажиотажа, а потом успокаивались. И все начиналось сначала, с той лишь разницей, что со временем циклы становились все короче. Все меньше и меньше мог вынести режим напряжение, а его экономика - протянуть без западных вливаний. Однако и передышки со временем становились все опасней, поскольку без "напряженности" начинал теряться контроль над разными частями империи.
Словом, было более чем достаточно причин думать, что и "детант" 70-х тоже начался по советской инициативе. К тому же уж больно он был кстати брежневскому руководству, только что раздавившему Чехословакию и оказавшемуся в изоляции да еще и начавшему "косыгинские реформы", то есть особо остро нуждавшемуся тогда в западной помощи. Но факты - вещь упрямая. То немногое, что я нашел в архивах по этому вопросу, поразило даже меня.
Вспомним документ, уже приведенный в начале первой главы, - о встрече "источника КГБ" с "доверенным лицом" одного из лидеров СДПГ Эгона Бара и о начале "неофициальных контактов" германских социал-демократов с КГБ.
Эту позорную политику они и начинали позорным образом - тайком от своего народа, как заговор, да еще и через "каналы КГБ". Но дело даже не в этом - в конце концов, скажут мне, есть много примеров в истории, когда нужное дело делалось тайком, - а в том, что документ напрочь опровергает всю ложь, позднее сочиненную социал-демократами в оправдание своей новой политики.
Например, зависимость ФРГ от советского соседа, на которую потом ссылались социал-демократы как на "реальность", с коей им "приходится считаться", была, как видим, создана ими сознательно. Или возьмите их истошные крики о том, как они "спасают человечество от ядерной войны" с помощью своей "остполитик", все их заклинания о том, что "нет альтернативы детанту". Но ведь Германии, как мы знаем, в 1969 году ничего реально не угрожало (во всяком случае не более, чем обычно), а пресловутая "международная напряженность" еще и не начинала господствовать в мире. Никакой "альтернативы" искать и не требовалось. Напротив, "напряженность" появилась как раз в результате "детанта", когда, воспользовавшись западным благодушием, СССР к концу 70-х стал наращивать свои вооружения.
Наконец, не забудем и тот простой факт, что Германия - член НАТО, а социал-демократы в 1969 году - члены правительственной коалиции ФРГ и, стало быть, ведя такие переговоры с Москвой за спиной своих союзников, просто совершают предательство. В условиях демократии никто не запрещает им, конечно, изменить свою прежнюю линию поддержки НАТО или даже стать союзниками Москвы, но для этого они обязаны сперва выйти из правительственной коалиции и открыто объявить о своем новом выборе. Не сделав ни того, ни другого, они, по сути, превращаются в агентов влияния Москвы в НАТО. В результате этой политики Германия ничего существенного не выиграла, но отношения между Востоком и Западом были надолго заражены вирусом капитулянтства.
Между тем, рекомендуемый Андроповым сбалансированный подход в отношениях с "обеими партиями" - не более чем игра. В то же самое время, в мае 1969 года, КГБ посылает в ЦК следующую бумагу:
В соответствии с решением Секретариата ЦК КПСС (Ст-57/59гс от 16 сентября 1968 года) в октябре 1968 года Комитет государственной безопасности при СМ СССР передал МГБ ГДР фотокопии архивных документов о нацистском прошлом западногерманского канцлера КИЗИНГЕРА.
В настоящее время МГБ ГДР просит передать на время подлинники дополнительных документов для использования их в подготовке мероприятий по компрометации КИЗИНГЕРА.
Полагаем возможным удовлетворить просьбу немецких друзей и передать им во временное пользование упомянутые документы о нацистском прошлом канцлера ФРГ КИЗИНГЕРА, хранящиеся в ГАУ при СМ СССР.
Просим согласия.
Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.
Игра Москвы вполне понятна: не удастся шантажом склонить канцлера Кизингера к сотрудничеству, так можно от него избавиться, сделав ставку на его партнеров по "большой коалиции" - социал-демократов. Как мы знаем, так и было, и в том же году Вилли Брандт стал канцлером, а Кизингер ушел в отставку в результате "мероприятий" по его "компрометации" (и не без помощи социал-демократических "партнеров", искусственно устроивших правительственный кризис). Однако понять мотивы социал-демократов, добровольно полезших в советскую петлю, гораздо труднее. Разумеется, впоследствии они много говорили о своей благородной миссии защиты прав человека, якобы невыполнимой без определенных уступок СССР, без определенной "взаимовыгодной" игры с Москвой... Но ведь это всего лишь дымовая завеса, если не сказать попросту ложь, ибо основные уступки Москве пришлось делать именно в вопросе о правах человека. Достаточно вспомнить, что вся эта игра была затеяна всего через полгода после того, как советские танки раздавили "пражскую весну", а человечество еще не устало этим возмущаться. В такой момент уже само предложение установить "особые отношения" с агрессором было солидной "уступкой", если не прямым предательством. Не удивительно, что, начавшись с такой ноты, новая "остполитик" и превратилась в политику предательства дела прав человека, а сама Германия к началу 70-х - во вторую Финляндию. Вот, например, еще один документ, иллюстрирующий "правозащитную" деятельность правительства ФРГ к 1972 году, - доклад Андропова ЦК:
5 марта 1972 года по личному приглашению президента ХАННЕМАНА в ФРГ по частной визе выехал старший научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР доктор исторических наук ВОСЛЕНСКИЙ Михаил Сергеевич, 1920 года рождения, русский, беспартийный, холостой. 29 апреля с.г. статс-секретарь МИД ФРГ ФРАНК сообщил совпослу в Бонне тов. ФАЛИНУ о том, что ВОСЛЕНСКИЙ ходатайствовал перед властями ФРГ о продлении ему визы на пребывание в стране на 2-3 года, а также просил оказать ему содействие в продлении на указанный срок советского загранпаспорта. При этом ВОСЛЕНСКИЙ обосновывал свое ходатайство стремлением заняться научной деятельностью, не высказывая при этом никаких политических мотивов. По заявлению ФРАНКА, поведение ВОСЛЕНСКОГО вызывает определенное подозрение, в связи с чем правительство ФРГ не заинтересовано в продлении срока его пребывания в стране. В то же время западногерманская сторона не может пойти на прямой отказ в продлении ему визы, так как опасается, что ВОСЛЕНСКИЙ может апеллировать к общественности, и не исключает, что он в качестве крайней меры может обратиться в полицию с ходатайством о предоставлении ему убежища со всеми вытекающими из этого последствиями.
В условиях сложной политической обстановки в ФРГ такой оборот событий, по мнению ФРАНКА, был бы крайне нежелателен. Исходя из этого, ФРАНК заявил, что, по мнению западногерманской стороны, наилучшим выходом из сложившейся ситуации было бы продление ВОСЛЕНСКОМУ срока действия советского паспорта и западногерманской визы на 2-3 месяца. (...)
Учитывая, что ВОСЛЕНСКИЙ находится в ФРГ по личному приглашению президента ХАННЕМАНА, представляется целесообразным согласиться с предложением ФРАНКА о продлении визы ВОСЛЕНСКОМУ, оговорив при этом, что западногерманские органы примут меры к недопущению нежелательных действии с его стороны.
Одновременно через совпосла в Бонне, а также имеющиеся у Комитета госбезопасности возможности поставить вопрос перед западногерманской стороной о негласном вывозе ВОСЛЕНСКОГО в Советский Союз, если в этом возникнет необходимость.
Просим рассмотреть.
Словом, к 1972 году немецкое руководство было уже просто в заговоре с Москвой и против своего общества, и даже против полиции в вопросе об этих самых "правах человека". А к 1974 году это "доверительное сотрудничество" настолько окрепло, что, например, вопрос о насильственной высылке Солженицына из СССР решался практически совместно советским политбюро и социалистическими лидерами ФРГ (причем, по-видимому, в тайне от их партнеров по коалиционному правительству). Читатель помнит, какую головоломную проблему представляло дело Солженицына для советских вождей: с одной стороны, политбюро вроде бы высказалось за судебную расправу над писателем, а с другой - все они (в особенности Андропов и Громыко) понимали, что такое вопиющее нарушение прав человека сильно подорвет их успехи в международных делах. Особенно волновало их предстоящее заключение Хельсинского соглашения, где в обмен на "признание послевоенных границ" (т.е. узаконение советской оккупации доброй половины Европы) они обещали дать всяческие гарантии соблюдения прав человека - разумеется, без малейшего намерения их соблюдать. Но одно дело - нарушать договоры после их подписания, другое - до. Арест Солженицына в тот момент мог сорвать им всю игру, а выслать его против воли, как предлагал Андропов, было трудно, не найдя страны, готовой его принять. Тут-то и пришел им в голову сюжет с Брандтом - к кому же было и обращаться за помощью, кроме самой заинтересованной в "детанте" стороны?
Московский процесс
Часть вторая
НА ЗАПАДЕ
Is it possible that he should know what
he is, and be that he is?
William Shakespeare
And when we think we lead, we are most led
Lord Byron
Глава четвертая
измена
1. Глупость или подлость?
- Что вы думаете о детанте?
Это был один из первых и наиболее часто задававшихся мне вопросов сразу после приезда на Запад. Сначала я, помню, даже не понял, о чем меня спрашивают - вместо слова "детант" в советской прессе чаще всего употреблялась нескладная конструкция "разрядка международной напряженности" или упрощенно - "разрядка". Тем более ничего я не знал тогда о западных дебатах на эту тему. Но стоило мне отозваться негативно на этот вопрос и связанный с ним вопрос о "социализме с человеческим лицом", как я тут же ощутил охлаждение, а то и враждебность даже центристской прессы, не говоря уж о левой. Более того, сперва осторожно, полунамеками, а потом все наглее и наглее начались попытки "компрометации":
"Ах, на него повлияли правые..."
Какие правые? - изумленно оглядывался я, и никаких "правых", разумеется, вокруг не находил.
"Он звучит, как Солженицын..."
Ага, попался! Поймали с поличным, на месте преступления.
Но уже через пару лет, когда охранявшая меня волна "паблисити" начала спадать, отпала и нужда в осторожности. Уже сам я стал именоваться не иначе как "правым", да еще и "экстремис-том". А как же не экстремист? Ведь я отвергаю "умеренные" улучшения коммунистической системы, не хочу даже социализма с человеческим лицом!
Поначалу, правда, больше пытались приспособить, обломать, и приемчики даром, что на цивилизованном Западе - мало чем отличались от заурядного лагерного кума. Помню, в Нью-Йорке вскоре после моего приезда - обед с директорами Фордовского фонда. Слушают внимательно, и даже на мгновение начинаешь верить, что им можно что-то объяснить и что-то они сделают толковое, послушав, как обстоит дело в реальности. Ведь у них в руках сотни миллионов долларов, которые им, хоть не хоть, а распределять на общественные нужды. Но под конец - один-единственный вопрос председателя:
- А вот что бы вы сделали, если бы, с одной стороны, у вас была информация о вопиющих преследованиях конкретного человека, а с другой - от ее публикации зависело бы заключение договора о сокращении вооружений?
Бог ты мой, да был бы то лагерный кум - в самую бы пору и послать куда следует. Ушам своим не веря - ведь это ж на Западе! - начинаю предельно вежливо объяснять, что вся советская игра в "сокращение вооружений" яйца выеденного не стоит, сплошной обман... И вижу, как тускнеют глаза навостривших было ушки директоров фонда. Больше я от них не то что денег, а и открытки к Рождеству не получал.
С кем только я тогда - таким-то вот образом - не покушал. Даже с Рокфеллером. И каждый нагло примерялся, прилаживался - не послушать, не узнать что-то новое, не понять смысл системы, нацелившей на тебя ракеты, но приспособить, заставить говорить ему желательное. В каждой аудитории, где бы ни приходилось мне выступать, с тоской, как приговоренный к смерти ждет утра, ждал я неизбежного вопроса:
- А не повредит ли шум на Западе тем, кто остался в СССР?
И сколько сотен раз ни объясняй, сколько ни тычь в себя пальцем как в лучший пример обратного, ровно тот же вопрос да ровно в той же аудитории зададут тебе опять и опять. Но вот отыскали-таки кого-то из нас, кто дрогнул, не вынес соблазна "успеха", подтвердил желанное:
- Да, повредит...
И это - по всем газетам, притом на первую полосу. А не найдя среди русских диссидентов никого с достаточным именем - ратовать за "социализм с человеческим лицом", - стали создавать диссидентов прямо из ничего. Какие-то сомнительные чехи, вечно тоскующие о "пражской весне" в мировом масштабе, какие-то случайные эмигранты из СССР, только вчера еще платившие партвзносы, - вот они, "настоящие диссиденты". Хорошие. Им - газетные страницы, им - профессорские звания...
Представим себе, что вышел из тюрьмы Нельсон Мандела после длительной общественной кампании за его освобождение и на первой же пресс-конференции ему задают вопрос:
- А как вы относитесь к апартеиду с человеческим лицом?
И очень недовольны, коли ни апартеид с человеческим лицом, ни "мирное сосуществование" с таковым Манделе не нравятся.
"Ну, экстремист, что с него взять".
А еще бы ему, Манделе, в каждую его программу по телевидению всунуть умеренного "апартеидоведа" из американского университета - для баланса. Или, того лучше, какого-нибудь коллаборанта из Претории: нельзя же публике представлять только экстремистские взгляды, нужна уравновешенность!
- Вы слишком пострадали от апартеида, - сказали бы ему сочувственно. Конечно, вы не можете быть объективным.
"Объективность" же, услужливо подсказанная "умеренными специалистами по апартеиду", состояла бы в том, что южноафриканские негры не имеют "традиций демократии" (т.е. попросту сказать - дикари), а стало быть, нельзя прямо так вот взять и отменить апартеид, но нужно его реформировать постепенно. Следовательно, открыто осуждать апартеид, устраивать ему бойкоты и обструкции, не только бесполезно, но и вредно. Напротив, с ним нужно развивать сотрудничество, оказывать на него "цивилизующее влияние", а изменений добиваться путем "тайной дипломатии"...
Даже вообразить себе такого в отношении Нельсона Манделы невозможно. И если бы нашелся хоть один отчаянный западный деятель, осмелившийся сказать такое - конечно, не в лицо ему, этого и представить себе не могу, но хоть за глаза, хоть бы полунамеком, - враз исчез бы такой камикадзе с лица земли, испепеленный общественным негодованием. Иного и названия ему бы не было в мире, кроме как расист, прислужник апартеида. Невзирая на всякие там свободы слова и печати, ни одна газета, ни один канал телевидения или радиостанция в мире не дали бы ему возможности и полслова сказать в свое оправдание.
А что такое апартеид по сравнению с коммунизмом? Так, мелкое местное недоразумение, никому, в сущности, за пределами Южной Африки не угрожавшее. Ни ядерных ракет, ни танковых колонн не целил он в сердце Запада; не навязывался светлым будущим всему человечеству; не стремился к экспорту своей модели; не имел рьяных сторонников (тайных или явных) в каждом уголке мира.
Казалось бы, желание избавиться от коммунизма должно было преобладать на Западе над вполне гуманистическим пожеланием увидеть конец апартеида. Но именно мы, а не Нельсон Мандела должны были сносить оскорбительный для нас бред западной "элиты". Именно нам приходилось продираться сквозь глухое сопротивление здешнего истеблишмента, отбиваться от клеветы, сносить откровенную ненависть, как будто нам - и только нам - нужно было избавление от коммунизма. Будто бы это была наша местная проблема, никого в мире более не касающаяся.
Конечно, это была не "наивность" Запада, как тогда вежливо выражались, и даже не глупость - как иногда говорили мы в сердцах. Это была сознательная политика западного истеблишмента, "глупая" только в том широком смысле, в каком глупа сама идея социализма. Ибо, к великому моему изумлению, западный истеблишмент был, а в большой степени и остался просоциалистическим; в лучшем случае - умеренно социал-демократическим. Ведь совершенно неважно, кто оказался у власти в тот или иной момент: и пресса, и деньги (фонды типа Фордовского) остаются в тех же руках, что и прежде. Истеблишмент не меняется, а его власть при демократии гораздо больше власти правительства, особенно в жизни интеллигенции.
Тем более несущественно, как именует себя та или иная партия: за наше столетие, под влиянием интеллигентской моды и сосредоточенной пропаганды социалистов, политический спектр весь сдвинулся настолько влево, что нынешний "консерватор" в Англии практически ничем не отличается от социал-демократа начала века. Маргарет Тэтчер была исключением, представлявшим отнюдь не большинство своей партии, а ее крошечную часть, да и то возникшую совсем недавно. Гораздо более типичным для нынешних консерваторов был и остается Эдвард Хит - коллега и единомышленник Вилли Брандта по грандиозной идее перекачать "богатство" Севера на "бедный" Юг. Идея - настолько откровенно социалистическая, что просто диву даешься, как ее вообще могли обсуждать всерьез где-либо еще, кроме съезда Социалистического Интернационала. А ведь ее не только обсуждали всерьез как-то само собой получилось, что именно в этот же период (начало 70-х) западные банки действительно перекачали-таки более триллиона долларов странам Третьего мира под видом займов, кредитов и т.п., отлично зная, что никогда этих денег не вернут. Теперь, уже в наши дни, эти фантастические деньги просто списали как "плохой долг", нимало не смущаясь тем, что, по сути, это деньги вкладчиков да налогоплательщиков, согласия которых на эту социалистическую аферу никто и не спрашивал. Словом, совершенно о том не подозревая, мы со своими правами человека, тюрьмами да психушками вылезли в мир, где социализм как идея уже давно победил, а за кулисами спор шел лишь о том, какая именно форма социализма будет господствовать. Как если бы вы, заметив, что жулики грабят дом, прибежали в полицию и сообщили об этом полицейским, не подозревая, что они в сговоре с жуликами. Картинка, не правда ли?
- Та-а-к... - тянет полицейский, - оч-ч-чень интересно. А вы уверены, что это грабители? Может, это сами хозяева - переезжают на другую квартиру... Может - так надо? Да вы-то, собственно, кто такой будете? Вы что, родственник?
Каюсь, мне потребовалось где-то года два, прежде чем я начал соображать, что же происходит. Сначала я никак не мог взять в толк, отчего мне не удается все путем объяснить. То ли дело в моем плохом английском, то ли еще в чем, но - не понимают. Или - я не понимаю. Мы словно говорили на разных языках, где слова вроде бы одни и те же, а смысл совершенно разный.
Поражала меня их манера оперировать понятиями абстрактно, вырванно из контекста, отчего понятия превращались в бессмысленные словечки или коротенькие лозунги, действовавшие на здешнюю публику как звоночек на павловскую собаку: выделением желудочного сока безо всякой видимой причины. Скажем, слово "мир" или "сотрудничество". И все принимаются радостно улыбаться - выделился желудочный сок. Между тем, ни то, ни другое вне конкретного контекста просто и смысла не имеет. В абстрактном-то смысле самое мирное место на земле - кладбище, а сотрудничество, например, с преступником именуется соучастием и карается по законам любой страны. Просто, правда? Но объяснить здешним собеседникам эти простые истины я так и не смог. Преодолеть выработанные десятилетиями павловские рефлексы оказалось невозможно. До сих пор, например, существует такой абсурд, как Нобелевская премия мира. Мира - с кем? Какой ценой? В абстрактном смысле, вне контекста обстоятельств, ее надо бы присуждать деятелям типа Чемберлена.
В самом деле, этот вот пресловутый "детант", эта "разрядка международной напряженности" - что сей сон значит? Почему надо бороться с "напряженностью", а не с ее источником? Ведь откуда-то она берется? Какой же смысл нам ее все время "разряжать", если она будет и дальше "заряжаться"? Но логика тут не действует, а в ответ вам звучит другая фраза-звоночек:
- Нет альтернативы детанту. И собеседник опять выделил желудочный сок.
- Позвольте, - начинаете беспокоиться вы, - то есть как так "нет альтернативы"? Всему на свете есть альтернатива. Наконец, искусство политики в том и состоит, чтобы создавать альтернативы. - И слышите в ответ:
- Надо признавать политические реальности.
Дз-з-з... Опять звоночек. Помню, я как-то битый час пытался объяснить собеседнику, что "политические реальности" надо не признавать, а создавать. Для меня, например, признание политической реальности в СССР означало бы необходимость вступить в партию, сотрудничать с КГБ. Я же вместо этого "создал реальность": сижу теперь перед ним на Западе. Не помогло. Под конец, сильно забурчав желудком, он только произнес.
- Нам нужен мир и сотрудничество.
Скажете, я утрирую или упрощаю? Отнюдь нет. Наши споры со здешним истеблишментом о "детанте" точно так по-дурацки и протекали - как диалог глухих, - ибо никто из "детантистов" даже не пытался всерьез обосновывать свою доктрину. Лгали, крутились, отделывались лозунговыми фразами, но просто и доходчиво объяснить, зачем этот "детант" нужен, так и не могли. Да ведь и невозможно объяснить, зачем, например, снабжать - кредитами, товарами, технологией - тоталитарный режим, открыто провозгласивший целью своего существования ваше уничтожение. Нет таких аргументов в человеческой логике, чтобы это оправдать. Оставалось - лгать.
- Идея в том и состоит, чтобы было удобнее влиять на СССР и заставлять их уважать права человека, - говорили, "детантисты", заговорщицки подмигивая. - Вот мы их привяжем к себе, сделаем экономически зависимыми от Запада и - будем влиять.
Но подходило время "влиять" - как было при нарушении СССР Хельсинских соглашений или вторжении в Афганистан, - и вдруг выяснялось: "мы зависим от них больше, чем они от нас". Не то что объявить им бойкот или эмбарго мы, оказывается, не можем, но, наоборот, они вполне могут экономически шантажировать Запад.
Что это - глупость? Случайность? Ни то и ни другое, ибо тут же, не переводя дыхания, предлагали влезть в еще большую зависимость от СССР, например, проведя трубопровод для советского газа в Европу.
Какие уж там заботы о правах человека, если "остполитик" германских социалистов свела эту проблему просто к торговле людьми. Возникла целая индустрия: за каждого освобожденного заключенного властям ГДР платили до 40 тысяч марок, чем только стимулировали новые немотивированные аресты.
"Мы, немцы, прежде всего, должны заботиться о своих восточных братьях".
И "заботились" - и награду за массированные вливания в экономику ГДР получали милостивое разрешение для некоторых избранных посетить своих родственников на Востоке. Трогательные кадры, аж слеза прошибает, старички со старушками, наконец, свиделись, благодаря "детанту"... А в это же время "восточных братьев" расстреливали на стене, травили собаками, взрывали минами. Стену посреди города и замечать-то не полагалось, тем более говорить о ней. Как можно! Это же "риторика холодной войны".
"Детант - это мир и сотрудничество".
Что это было - глупость? трусость? Нет - предательство.
2. Кто придумал детант?
Я всегда думал, что детант 70-х годов придумали в Кремле, и оказался не прав: его придумали германские социалисты. Ошибка моя вполне понятна: чередования периодов "напряженности" и ее "разрядки" типичны для всей истории отношении Востока с Западом и всегда зачинались советской стороной. Начиная с ленинского нэпа через годы "великого альянса" Второй Мировой войны и кончая хрущевским "мирным сосуществованием" решения "разрядиться" или "нагнетаться" принимались в Москве, а Запад лишь принимал навязанную ему игру. В сущности, идеальным для режима было бы всегда находиться в таких отношениях со своим "капиталистическим окружением", когда в ответ на "усиление классовой борьбы" Запад реагировал бы увеличением дружелюбия. Но этого не получалось: напуганный усилением советского влияния, захватом новых территорий, активизацией подрывной деятельности, Запад ощетинивался, обычно ненадолго, и наступал период "холодной войны", проклинаемой всем прогрессивным человечеством.
Как бы ни преподносила все это левая пропаганда, западная политика в отношении СССР всегда была пассивной, оборонительной, а не наступательной. Даже в самый разгар "холодной войны" господствующей доктриной Запада было "сдерживание", что и оставляло всю инициативу в руках советских вождей. Поэтому, подустав от противостояния да подыстощив свои ресурсы, но и поизмотав нервы противнику, советский режим начинал "мирное наступление", рассчитывая получить и передышку в гонке вооружений, и западные кредиты с технологиями, и более благоприятную обстановку для дальнейшего расширения своего влияния. И не было случая, чтобы Запад отверг эти домогательства "дружбы", хотя режим никогда не скрывал, что суть его осталась неизменной. Знаменитое хрущевское обещание: "Мы вас похороним!" - переполошило Запад гораздо больше Берлинской стены, хотя по сути дела он не сказал ничего нового, а лишь повторил своими словами марксистскую догму о "пролетариате могильщике капитализма". Брежнев, в отличие от Хрущева своими словами ничего не говоривший, тем не менее, везде и всюду повторял, что "разрядка ни в коей мере не отменяет и не может отменить законов классовой борьбы". Но звучит туманно, и никто не взволновался.
Естественно, кончались эти "детанты" всегда одинаково - очередным вторжением, советским захватом той или иной страны, прямой враждебностью по отношению к Западу, угрозами. Подобно стайке обезьян, у которых тигр унес подружку, западные страны переживали короткий период нездорового ажиотажа, а потом успокаивались. И все начиналось сначала, с той лишь разницей, что со временем циклы становились все короче. Все меньше и меньше мог вынести режим напряжение, а его экономика - протянуть без западных вливаний. Однако и передышки со временем становились все опасней, поскольку без "напряженности" начинал теряться контроль над разными частями империи.
Словом, было более чем достаточно причин думать, что и "детант" 70-х тоже начался по советской инициативе. К тому же уж больно он был кстати брежневскому руководству, только что раздавившему Чехословакию и оказавшемуся в изоляции да еще и начавшему "косыгинские реформы", то есть особо остро нуждавшемуся тогда в западной помощи. Но факты - вещь упрямая. То немногое, что я нашел в архивах по этому вопросу, поразило даже меня.
Вспомним документ, уже приведенный в начале первой главы, - о встрече "источника КГБ" с "доверенным лицом" одного из лидеров СДПГ Эгона Бара и о начале "неофициальных контактов" германских социал-демократов с КГБ.
Эту позорную политику они и начинали позорным образом - тайком от своего народа, как заговор, да еще и через "каналы КГБ". Но дело даже не в этом - в конце концов, скажут мне, есть много примеров в истории, когда нужное дело делалось тайком, - а в том, что документ напрочь опровергает всю ложь, позднее сочиненную социал-демократами в оправдание своей новой политики.
Например, зависимость ФРГ от советского соседа, на которую потом ссылались социал-демократы как на "реальность", с коей им "приходится считаться", была, как видим, создана ими сознательно. Или возьмите их истошные крики о том, как они "спасают человечество от ядерной войны" с помощью своей "остполитик", все их заклинания о том, что "нет альтернативы детанту". Но ведь Германии, как мы знаем, в 1969 году ничего реально не угрожало (во всяком случае не более, чем обычно), а пресловутая "международная напряженность" еще и не начинала господствовать в мире. Никакой "альтернативы" искать и не требовалось. Напротив, "напряженность" появилась как раз в результате "детанта", когда, воспользовавшись западным благодушием, СССР к концу 70-х стал наращивать свои вооружения.
Наконец, не забудем и тот простой факт, что Германия - член НАТО, а социал-демократы в 1969 году - члены правительственной коалиции ФРГ и, стало быть, ведя такие переговоры с Москвой за спиной своих союзников, просто совершают предательство. В условиях демократии никто не запрещает им, конечно, изменить свою прежнюю линию поддержки НАТО или даже стать союзниками Москвы, но для этого они обязаны сперва выйти из правительственной коалиции и открыто объявить о своем новом выборе. Не сделав ни того, ни другого, они, по сути, превращаются в агентов влияния Москвы в НАТО. В результате этой политики Германия ничего существенного не выиграла, но отношения между Востоком и Западом были надолго заражены вирусом капитулянтства.
Между тем, рекомендуемый Андроповым сбалансированный подход в отношениях с "обеими партиями" - не более чем игра. В то же самое время, в мае 1969 года, КГБ посылает в ЦК следующую бумагу:
В соответствии с решением Секретариата ЦК КПСС (Ст-57/59гс от 16 сентября 1968 года) в октябре 1968 года Комитет государственной безопасности при СМ СССР передал МГБ ГДР фотокопии архивных документов о нацистском прошлом западногерманского канцлера КИЗИНГЕРА.
В настоящее время МГБ ГДР просит передать на время подлинники дополнительных документов для использования их в подготовке мероприятий по компрометации КИЗИНГЕРА.
Полагаем возможным удовлетворить просьбу немецких друзей и передать им во временное пользование упомянутые документы о нацистском прошлом канцлера ФРГ КИЗИНГЕРА, хранящиеся в ГАУ при СМ СССР.
Просим согласия.
Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.
Игра Москвы вполне понятна: не удастся шантажом склонить канцлера Кизингера к сотрудничеству, так можно от него избавиться, сделав ставку на его партнеров по "большой коалиции" - социал-демократов. Как мы знаем, так и было, и в том же году Вилли Брандт стал канцлером, а Кизингер ушел в отставку в результате "мероприятий" по его "компрометации" (и не без помощи социал-демократических "партнеров", искусственно устроивших правительственный кризис). Однако понять мотивы социал-демократов, добровольно полезших в советскую петлю, гораздо труднее. Разумеется, впоследствии они много говорили о своей благородной миссии защиты прав человека, якобы невыполнимой без определенных уступок СССР, без определенной "взаимовыгодной" игры с Москвой... Но ведь это всего лишь дымовая завеса, если не сказать попросту ложь, ибо основные уступки Москве пришлось делать именно в вопросе о правах человека. Достаточно вспомнить, что вся эта игра была затеяна всего через полгода после того, как советские танки раздавили "пражскую весну", а человечество еще не устало этим возмущаться. В такой момент уже само предложение установить "особые отношения" с агрессором было солидной "уступкой", если не прямым предательством. Не удивительно, что, начавшись с такой ноты, новая "остполитик" и превратилась в политику предательства дела прав человека, а сама Германия к началу 70-х - во вторую Финляндию. Вот, например, еще один документ, иллюстрирующий "правозащитную" деятельность правительства ФРГ к 1972 году, - доклад Андропова ЦК:
5 марта 1972 года по личному приглашению президента ХАННЕМАНА в ФРГ по частной визе выехал старший научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР доктор исторических наук ВОСЛЕНСКИЙ Михаил Сергеевич, 1920 года рождения, русский, беспартийный, холостой. 29 апреля с.г. статс-секретарь МИД ФРГ ФРАНК сообщил совпослу в Бонне тов. ФАЛИНУ о том, что ВОСЛЕНСКИЙ ходатайствовал перед властями ФРГ о продлении ему визы на пребывание в стране на 2-3 года, а также просил оказать ему содействие в продлении на указанный срок советского загранпаспорта. При этом ВОСЛЕНСКИЙ обосновывал свое ходатайство стремлением заняться научной деятельностью, не высказывая при этом никаких политических мотивов. По заявлению ФРАНКА, поведение ВОСЛЕНСКОГО вызывает определенное подозрение, в связи с чем правительство ФРГ не заинтересовано в продлении срока его пребывания в стране. В то же время западногерманская сторона не может пойти на прямой отказ в продлении ему визы, так как опасается, что ВОСЛЕНСКИЙ может апеллировать к общественности, и не исключает, что он в качестве крайней меры может обратиться в полицию с ходатайством о предоставлении ему убежища со всеми вытекающими из этого последствиями.
В условиях сложной политической обстановки в ФРГ такой оборот событий, по мнению ФРАНКА, был бы крайне нежелателен. Исходя из этого, ФРАНК заявил, что, по мнению западногерманской стороны, наилучшим выходом из сложившейся ситуации было бы продление ВОСЛЕНСКОМУ срока действия советского паспорта и западногерманской визы на 2-3 месяца. (...)
Учитывая, что ВОСЛЕНСКИЙ находится в ФРГ по личному приглашению президента ХАННЕМАНА, представляется целесообразным согласиться с предложением ФРАНКА о продлении визы ВОСЛЕНСКОМУ, оговорив при этом, что западногерманские органы примут меры к недопущению нежелательных действии с его стороны.
Одновременно через совпосла в Бонне, а также имеющиеся у Комитета госбезопасности возможности поставить вопрос перед западногерманской стороной о негласном вывозе ВОСЛЕНСКОГО в Советский Союз, если в этом возникнет необходимость.
Просим рассмотреть.
Словом, к 1972 году немецкое руководство было уже просто в заговоре с Москвой и против своего общества, и даже против полиции в вопросе об этих самых "правах человека". А к 1974 году это "доверительное сотрудничество" настолько окрепло, что, например, вопрос о насильственной высылке Солженицына из СССР решался практически совместно советским политбюро и социалистическими лидерами ФРГ (причем, по-видимому, в тайне от их партнеров по коалиционному правительству). Читатель помнит, какую головоломную проблему представляло дело Солженицына для советских вождей: с одной стороны, политбюро вроде бы высказалось за судебную расправу над писателем, а с другой - все они (в особенности Андропов и Громыко) понимали, что такое вопиющее нарушение прав человека сильно подорвет их успехи в международных делах. Особенно волновало их предстоящее заключение Хельсинского соглашения, где в обмен на "признание послевоенных границ" (т.е. узаконение советской оккупации доброй половины Европы) они обещали дать всяческие гарантии соблюдения прав человека - разумеется, без малейшего намерения их соблюдать. Но одно дело - нарушать договоры после их подписания, другое - до. Арест Солженицына в тот момент мог сорвать им всю игру, а выслать его против воли, как предлагал Андропов, было трудно, не найдя страны, готовой его принять. Тут-то и пришел им в голову сюжет с Брандтом - к кому же было и обращаться за помощью, кроме самой заинтересованной в "детанте" стороны?