Страница:
Многие молодые ученые, впав в отчаяние от того, что им перекрывают со всех сторон кислород, начинали метаться и доходили до того, что предлагали свои работы для публикации на Западе. При этом они не задумывались, что тем самым они лишают свою страну приоритета в каком-нибудь научном открытии, усиливают научный потенциал противника и по совокупности совершают деяния, вполне подпадающие под 64-ю статью уголовного кодекса, трактующую эти действия как измену Родине. Такова была судьба научных работ, которые попадали в поле зрения КГБ, хотя на Лубянке существовал целый отдел анализа научных разработок. Но там занимались главным образом различными научными исследованиями и разработками, украденными или купленными на Западе. В ходе их анализа следовало прежде всего определить их военно-прикладную ценность, а также и выяснить — являются ли эти работы истинными или подброшены в качестве дезинформации с целью загнать в тупик какую-нибудь соответствующую советскую отрасль.
Ход мыслей Куманина, навеянный Надиной диссертацией, был прерван трелями телефонного звонка. Звонили из другого города.
Сергей поднял трубку и услышал голос брата:
— Привет, братан, — прорывался сквозь треск в трубке Андрей Куманин из далекого Душанбе. — Послушай, я что-то до нашего старика не могу дозвониться. Где он? Что с ним?
— Уехал куда-то, — ответил Сергей, чувствуя себя полным идиотом от того, что не знает, куда уехал отец.
Брат, разумеется, именно этот вопрос и прокричал в трубку.
— Куда-то по своим ветеранским делам, — не очень уверенно пробормотал Куманин. — Обещал скоро вернуться, не беспокойся…
Треск в трубке прекратился и Андрей спокойно сказал:
— Я в общем-то не беспокоюсь. Хотел с днем рождения поздравить, завтра ведь уже….
Сергей совсем забыл, что завтра у отца день рождения.
— Может завтра вернется? — предположил брат.
— Очень даже может быть, — обрадовался Сергей такому повороту разговора. — Ты позвони завтра вечерком, а я постараюсь к нему заехать.
Поговорив еще пару минут о жизни и службе и получив на стереотипные вопросы такие же ответы типа «все вроде нормально», братья распрощались, и Сергей снова подошел к столу, где лежала папка с Надиной диссертацией. Читать дальше, пробираясь сквозь непонятную терминологию и еще более непонятное значение, не имело никакого резона. Оставалось только послушать две небольшие кассеты, которые были приложены к неоконченной рукописи. Куманин включил магнитофон и сразу услышал голос Нади:
«Алеша, как звали твою маму?»
«Не знаю», — отвечал детский голос.
«А папу?»
«Не знаю».
«Но ты ведь знаешь, как тебя зовут?»
«Меня зовут Алеша Лисицын».
«А кто тебя так называл? Ты помнишь?»
«Меня так называли все».
«Кто такие эти все, Алеша?»
«Я не знаю, кто они. Но они называли меня Алеша Лисицын».
«Но кто это был — дяди, тети? Сколько их было? Где вы жили?»
«Мы жили в комнате. Комната была большой. Я не знаю, кто такие дяди и тети».
«Алеша, как ты меня называешь? Вспомни».
«Я называю тебя тетя Надя».
«Умница. Значит, я — тетя. Есть мальчики, а есть девочки. Ты это понимаешь?»
«Понимаю. Я мальчик, а есть девочки. Девочки становятся женщинами, а мальчики — мужчинами. Но я не знал, что женщин называют у вас „тетями“.
«Ты сказал у „нас“. Что значит у „нас“, Алеша?»
«Здесь, у вас. В этой комнате, где мы сидим. Я раньше не знал этого слова».
«Хорошо, Алеша. А раньше, где жил?»
«В комнате, в большой комнате. Там висела большая картина».
«Картина? На ней было что-то нарисовано?»
«Да. Она мне нравилась».
«Что же было нарисовано на ней, Алеша?»
«Гибель Дантона».
«Что? Дантона? Ты знаешь, кто такой Дантон?»
«Знаю. Это большой французский линкор. У него было пять труб. Его утопила немецкая подводная лодка. Это был самый крупный успех немецких подводников в позапрошлую мировую войну в Средиземном море. Тетя Надя, я больше не буду. Не сердитесь».
«Нет, нет, Алеша. Я вовсе не сержусь на тебя. Мне страшно, но я нисколько не сержусь. Кто повесил эту картину у тебя в комнате?»
«Я не знаю. Она всегда висела».
«А кто рассказал тебе ее содержание?»
«Учитель».
«Учитель? Это был мужчина, а может это была женщина?»
«Я не знаю».
«Но учитель тебе рассказывал о войне или вообще о войнах? В какой мировой войне погиб этот корабль, что ты видел на картине?»
«У вас ее принято называть первой мировой, но это неправильно. Если даже не считать войн в древности и средневековье, то эта война была уже четвертой мировой».
«Четвертой?»
«По мере того, как расширялись представления о мире, мировые войны охватывали все большие территории. Тридцатилетняя война была уже для своего времени мировой и Семилетняя тоже. Мировой была и война с Наполеоном. В этой войне участвовали даже Соединенные Штаты».
«Боже мой! Откуда ты это знаешь?»
«Я читал книгу, тетя Надя. Ее написал Джемс Бернес. Она вышла в Лондоне в 1897 году. Она называется „Война в Атлантике в 1812 году“.
«Где ты взял эту книгу?»
«Мне дал ее учитель».
«Твой учитель был моряком?»
«Он не был моряком. Он был учителем».
«А ты знаешь, кто такой моряк?»
«Знаю. Это люди, которые управляют кораблями».
«Хорошо, Алеша. Скажи, в той комнате висела только одна эта картина?»
«Да. Только одна. Она была очень красивой: море, взрыв и огромный корабль. Учитель говорил, что так погибнет и весь мир, если не проснется».
«Господи, что ты такое говоришь? А окна в твоей комнате были?»
«Были. С занавесками».
«И ты никогда не покидал комнаты. Ходил ли ты гулять? Ну как здесь?»
«Я ходил гулять каждый день. Я открывал дверь комнаты и выходил в сад. Там были деревья и цветы. Птицы и звери».
«Звери? Какие звери?»
«Я не знаю их. Я спросил учителя, но он сказал, что тоже не знает».
«Посмотри на эту картинку, Алеша. Были ли похожие звери в саду?»
«Я не помню».
«А как ты попал на то место, откуда тебя привезли к нам? Кто привез тебя туда?»
«Я вышел погулять в сад, и оказался там».
«На автобусной остановке? Что с тобой?»
«Я хочу писать, тетя Надя».
Куманин слушал всю эту ахинею, приоткрыв рот. Он даже вздрогнул, когда раздался щелчок, сигнализирующий о том, что кассета закончилась. Он перевернул ее и стал слушать дальше.
«Алеша, — он снова услышал Надин голос, — почему учитель повесил в твоей комнате эту картину? В войнах гибли и другие корабли. Почему он выбрал эту?»
«Потому что самому Дантону отрубили голову, так он говорил. А потом назвали его именем корабль. Что людей сначала убивают, а потом прославляют. Он считал это странным. Дантон никак не мог представить, что его друг Робеспьер отправит его на гильотину. Никто не мог подумать, что линкор „Дантон“ потонет от одной торпеды. Учитель считает все эти вещи снами. Он всегда говорил, что кошмары во сне способны душить, если не проснуться».
«Ты убедился, Фил? — спросила Надя, — Что скажешь?»
«Да-а, — протянул мужской голос, видимо принадлежавший Феофилу. — Нарочно не придумаешь. Ты проверяла его щитовидку?»
«Все в пределах нормы, — отвечал Надин голос. — Ты улыбаешься, Фил? Надеюсь, не думаешь, что я заставила его выучить все это наизусть и пересказать в твоем присутствии? Ты что-нибудь сам слышал об этом „Дантоне“? О корабле. Я, например, даже не знаю, в какой войне это произошло. А ты?»
«Понятия не имею, — признался Фил, — откуда мне знать подобные вещи? Такой информацией владеют во всем мире только очень узкие специалисты. Уверен, что во всей Москве найдется человек пять, знающих об этом. Из них половина состоит на учете в психдиспансере. Если человек знает и помнит подобные вещи — он ненормальный. Можешь мне поверить».
«Это произошло, — раздался голос Алеши, — 19 марта 1917 года у побережья Сардинии. Немецкая подводная лодка U-64…»
«Алеша, — сказал Феофил. — Ты понимаешь о чем ты говоришь?»
«Понимаю», — ответил мальчик.
«Что такое подводная лодка?»
«Это боевой корабль, который благодаря прочному водонепроницаемому корпусу и системе цистерн затопления может действовать под водой. Когда-то для этой цели использовались бензиновые и электрические двигатели, затем дизельные, а в настоящее время атомные. Хотя этому виду оружия еще нет и ста лет, именно подводные лодки сегодня в состоянии всего за несколько минут уничтожить планету своими ядерными ракетами, запущенными из океанских глубин. Учитель говорил мне…»
Наступило молчание. Затем Надя спросила:
«Что с тобой, Алеша?»
«Тетя Надя, — сказал мальчик, — вы мне обещали конфетку, если я расскажу этому дяде о „Дантоне“.
«Алеша, — ответил Надин голос, — нельзя так много есть сладкого. Ты можешь заболеть».
Раздалось хныканье ребенка и голос Феофила:
«Дай ему конфету. Что ты, в самом деле? Возьми, Алеша, не плачь, маленький».
Затем снова голос Нади: «Ну, что ты на все это скажешь, Фил?»
«Да, это все очень интересно, — ответил Феофил, — ты знаешь, Надь, в некоторых деталях это напоминает то, что произошло в Фатиме. Там девочка говорила как бы от имени Божьей Матери, предостерегая людей. А этот мальчик говорит как бы сам от себя, видимо, он еще мал, чтобы осознать, что служит всего лишь рупором, и, возможно, благодаря каким-то особенностям организма. Ты заметила, что он то включается, то отключается, и при отключениях ведет себя совершенно адекватно своему возрасту. Также вела себя и Лючия Эбобера в Фатиме. Хотя она была немного постарше Алеши. Сколько ей было лет? Ты не помнишь?»
«Кажется 9 или 10, — сказала Надя. — Я постоянно стараюсь понять, что ты хочешь сказать, Фил, но до конца не могу. Если эти дети служили всего лишь чьим-то рупором, то — чьим? Это ведь уже область совершенно далекая от науки. Я бы даже сказала, что это уже область чистой фантастики, даже не очень научной фантастики. Это уже уровень сказок».
«Можно, конечно, все считать сказками, — ответил Феофил, — если бы не одно маленькое обстоятельство. Свидетелями так называемого „Фатимского чуда“ были сотни людей, а Алеша Лисицын не сидел бы сейчас рядом с тобой на диване. Верно, Алеша?»
«Верно, — ответил мальчик немного невнятным голосом, видимо, из-за конфеты во рту. — Чудо в Фатиме произошло 13 мая 1917 года, примерно через месяц после вступления в войну Соединенных Штатов и свержения царской династии в России. Учитель говорил, что иначе война продолжалась бы еще лет пятнадцать. А ее было необходимо срочно закончить…»
Снова наступило молчание. Затем голос Фила спросил:
«Если главной миссией Лючии Эбобера было окончание первой мировой войны, то ты, Алеша, зачем появился здесь?»
«Где?» — переспросил ребенок.
«У нас, — продолжал настаивать Фил, — здесь».
«Меня тетя Надя привезла, — ответил Алеша и добавил: — На машине».
Пленка закончилась. Куманин еще несколько мгновений сидел, тупо уставясь в замолчавший магнитофон, потом взял вторую кассету.
Комната заполнилась веселой мелодией: «С небольшего ручейка начинается река, ну, а дружба начинается с улыбки…» Куманин даже вздрогнул от неожиданности, но песенку прослушал до конца с удовольствием, вспомнив, что это мелодия из какого-то детского мультика. Песенка закончилась, ее сменила другая: «Антошка, Антошка, пошли копать картошку…»
Обе стороны второй кассеты были заполнены детскими песенками и веселыми мелодиями. Видимо, Надя их использовала для занятий с детьми в своей группе. Прокрутив пленку на большой скорости и убедившись, что кроме детских песен, она более ничего не содержит, Куманин выключил магнитофон. Он хотел еще раз прослушать первую кассету, но передумал. Если то, что он услышал — не мистификация, то можно, конечно, сдохнуть от удивления. Впрочем, Надя никогда не отличалась склонностью ни к фантазиям, ни к дешевым эскападам. Она всегда была очень серьезной девочкой, хорошо училась, учителя считали ее очень добросовестной, а подруги — немного не от мира сего. Теперь, по крайней мере, стало понятно, почему Надя прибежала к нему в поисках пропавшего Алеши. Она же говорила ему об удивительных способностях этого ребенка, но он, конечно, ничего подобного не мог представить, пока не прослушал эту пленку. Впрочем и отреагировал-то он больше на фамилию малыша по ассоциации с фамилией таинственного опера. Да тут еще роль сыграл обрывок телефонного разговора генерала Климова, случайным слушателем которого он стал. Конечно, если все это не какая-нибудь липа и в Москве, действительно появился такой пацан, то кое-где наверху вполне мог начаться маленький переполох. А в силу этого обретают некоторую логику и все дальнейшие события, связанные с Алешей Лисицыным, интернатом и Надей Шестаковой. «Фатимское чудо». Где-то он о нем читал, но где — вспомнить не мог. Кажется, в какой-то брошюре рассказывалось об ухищрениях церковных кругов, пытающихся заморочить головы простому народу и нажить побольше денег. Там перечислялись различные махинации церковников в старой России и в других странах. Помниться там говорилось о крупномасштабной мистификации, организованной царской охранкой, якобы обнаружившей мощи Серафима Саровского, чуть ли не по приказу самого Николая II. Среди прочего, было там и упоминание о чем-то подобном в португальском городе Фатима. Но, судя по пленке, Надя и Фил говорили об этом событии совершенно серьезно. А «Дантон»? Что за «Дантон»? И причем тут «Дантон»?
Создавалось впечатление, что Алеша Лисицын просто издевается над взрослыми. Это характерно для маленьких детей, которые думают будто знают что-то, о чем понятия не имеют взрослые. Обычный рефлекс типа «А я знаю, а я знаю…». Ребенок получает наслаждение, когда убеждается, что взрослые «действительно» понятия не имеют о том, что он им снисходительно поведал. Такие же снисходительные нотки слышались на пленке в Алешином голосе. Интересно было бы посмотреть при этом на выражение его лица и на выражение лица Нади тоже. Кто вбил в ребенка все эти совершенно ненужные знания? Учитель. Что за учитель? Личность бы установить этого, с позволения сказать учителя, и привлечь за эксперименты над несовершеннолетними. Последнее время столько развелось разных магов и — как их? — экстрасенсов. Внушают детям всякую ерунду. Украли, наверное, Алешу Лисицына из какого-нибудь приюта, а может, купили или оформили липовые документы на усыновление, а потом бросили в Ростове на автобусной остановке. Если получить разрешение на официальное расследование, то всю эту историю можно раскрутить за сутки. Учитель! Он мальчику даже имя свое не назвал. Опытный, видимо, аферист! Впрочем, если его коллеги забрали мальчика из интерната, то кто-то следствие уже ведет. Возможно, на Алеше проверяли новые, конечно, секретные, психотропные средства. Пожалуй, этим можно объяснить интерес КГБ к данному ребенку. Мальчика забрали из интерната, конечно, чтобы выйти на учителя и арестовать этого мерзавца. Но тогда причем тут Надя? Как не крути, но пока не удается в этом деле связать все концы с концами.
Куманин вспомнил, как его первый начальник подполковник Волков на все вводные, поступающие сверху, и непонятные рапорты, поступающие снизу от подчиненных, всегда говаривал с улыбкой: «Ничего, разберемся». «Разберемся», — подумал Куманин, но сразу вспомнил, что разбираться-то в этом деле, его никто не уполномочивал. С этой мыслью он залез под душ, а затем завалился спать.
17 августа 1936 года
Капитану государственной безопасности
товарищу Лисицыну АЛ
Ваше объяснение было доложено Наркому. Однако он считает, что вы, как и Голощекин с Юровским, что-то не договариваете и не желаете внести окончательную ясность в это дело, являющееся вопросом особой государственной важности, и не задумываетесь о последствиях не только для вас, но и многих других.
Юровский и Голощекин считают совершенно исключенным оставление пакета в Екатеринбурге в 1918 году в чьих бы то ни было руках и продолжают настаивать на том, что пакет в Москву увезли вы. Товарищ Лисицын! Ваша партийная и чекистская дисциплина ни у кого из руководства не вызывает сомнения. Однако, если вы, сдав пакет Свердлову, Дзержинскому или самому товарищу Ленину, дали при этом известную вам «большевистскую клятву» молчать, то ныне вашим долгом является не сохранение этой тайны, а ее разглашение, поскольку таковым является требование вашего руководства. Вы знаете от чего погибли ваши товарищи. Они продолжают гибнуть, и вы своим молчанием можете погубить всех.
Сейчас вы находитесь на особо привилегированном положении, но такое положение не будет длиться вечно. И вы погибнете вместе со всеми. Поймите хотя бы это.
Агранов Я. С.
Впредь всю корреспонденцию направлять на мое имя».
«Совершенно секретно
Без даты
Заместителю Наркома Внутренних Дел
тов. Агранову Я. С.
Я совершенно не понимаю, какие сведения вы хотите от меня получить. Я видел Свердлова и Дзержинского один раз в жизни до поездки в Екатеринбург в 1918 году. Товарища Ленина я вообще никогда не видел. Действительно, товарищ Свердлов поручил мне взять у Юровского какой-то пакет. О его содержимом я тогда ничего не знал, и товарищ Свердлов упомянул об этом деле вскользь, никак не подчеркивая важности этого задания. Я ехал в Екатеринбург совсем с другой целью, и когда же сообщил о просьбе товарища Свердлова Юровскому, тот вначале согласился отправить пакет вместе со мной, но потом в спешке, видимо, об этом забыл. Перед самым своим отъездом из Екатеринбурга я напомнил ему о поручении Свердлова, но пакета в тот момент не было в помещении Дома Особого Назначения. Он находился в сейфе товарища Юровского в городе. Мы не могли терять времени, поскольку сильно задержались и так, а мне необходимо было выехать из Екатеринбурга задолго до рассвета, чтобы не поставить всю операцию под угрозу срыва. Юровский сказал, что сам привезет пакет, и я возражать не стал. Вы знаете цели, с которыми появились в России все, начиная с Ленина и кончая мной. Эти цели не только не соответствовали, но являлись почти полной противоположностью тем целям, которые ныне ставят перед страной наша партия и ее вожди. В момент нашего появления в России появились и другие группы движения со своими задачами, что в принципе соответствовало созданию хаоса. Никто не понимал опасности входа в этот туннель.
Все это месяц назад я лично доложил товарищу Сталину во время пребывания вождя нашей партии и народа на моем объекте. Товарищ Сталин согласился с моими доводами и высказал мнение, что пакет, видимо, был передан Голощекиным через Дзержинского Парвусу, после чего последний исчез.
То, что пакет предназначался Парвусу, не вызывает ни малейшего сомнения. Однако показания моих источников дают возможность предположить, что пакет после передачи его полковнику Кобылинскому не был возвращен последним царю, а вывезен за границу. Возможна и еще одна версия: Кобылинский вернул пакет царю, тот передал его Яковлеву (Мячину), а тот передал его Свердлову. Вы понимаете не хуже меня, что Свердлов вполне мог, не поставив в известность ни Ленина, ни Дзержинского, тут же переправить пакет Парвусу. Это подтверждает и его быстрая гибель. Мне кажется, что затем Свердлов и Голощекин могли просто инсценировать пропажу пакета, стараясь выиграть время. Я прекрасно понимаю важность этого дела, но, к сожалению, ничем помочь не могу, хотя бы в силу собственной изолированности.
Комендант объекта 17, капитан госбезопасности
Лисицын А. Е.».
«Сов. Секретно
26 февраля 1937 г.
Народному Комиссару Внутренних Дел
товарищу Ежову Н.И.
Я никогда не встречался с врагом народа Ягодой и не видел его даже на портретах. Для меня он был моим начальником, которого партия надо мною поставила. Нас связывала только служебная переписка, в чем легко убедиться, читая копии его инструкций и моих докладов. Никакого участия в изменическо-вредительской деятельности врага народа Ягоды я не принимал и принимать не мог.
Майор госбезопасности Лисицын А. Е.»
Оказывается, Лисицын был майором, а не капитаном, как значилось в картотеке у Никитина. Куманин перевел дух и выключил аппарат. Генерал Климов все еще в управлении не появлялся. Прапорщицу Светлану уже осаждали заместители и помощники Климова, у которых накопилось множество проблем, разрешить которые мог только сам генерал. Была суббота, как и любая другая суббота — обычный рабочий день на Лубянке. Правда, многие воспользовались отсутствием Климова и общим падением нравов (следовательно, и дисциплины), а равно прекрасной погодой, и еще в пятницу разъехались по дачам, расположенным в самых живописных местах Подмосковья. Однако такую вольность могли себе позволить только полковники и высшие чины. Рядовые сотрудники вкалывали, как обычно. Даже воскресенье не было для них гарантированным выходным днем. В любой момент могла поступить вводная, спутывающая все планы на воскресный день. О праздниках и говорить было нечего — они всегда были хуже любых будней. Иногда по праздникам службы на Лубянке переводились чуть ли не на казарменное положение. Уже став майором, Куманин чуть ли не через воскресенье дежурил либо по управлению, либо по городу, либо торчал в каких-нибудь негласных оцеплениях. Начальство хорошо помнило, что он холостяк, и использовало это обстоятельство максимально.
Неожиданный перевод в распоряжение генерала Климова, помимо всего прочего, освободил его от нарядов и прочей мутоты вроде физподготовки, огневой подготовки и политзанятий, что было обязательным для всех офицеров, включая подполковников. Полковники уже могли позволить себе расслабиться во всем, не считая политзанятий, за посещениями которых тщательно следили. Несколько пропусков подряд могло очень больно и весьма неожиданно аукнуться в самый неподходящий момент, например при оформлении загранкомандировки или при аттестации на повышение. Куманин, после того как Климов выдернул его из отдела, уже пропустил одно политзанятие и хорошо это помнил. Здесь, на вершинах, близких к Олимпу, никаких политзанятий не проводилось, что тоже считалось одной из привилегий, к большого начальства.
Куманин рассчитывал до обеда досмотреть пленку, а затем снова незаметно исчезнуть и заняться отслеживанием следов пропавшей Надежды. Он снова включил аппарат.
«Сов. Секретно
20 июля 1937 г.
Товарищу Сталину И. В.
Дорогой товарищ Сталин.
Поскольку я получил приказ обращаться непосредственно к Вам по вопросам, касающимся Объекта 17, минуя мое непосредственное руководство, прошу Вас оказать нам возможное содействие в следующем вопросе. Срочно нужен врач-специалист по удалению аденомы. Это болезнь не редкая. Ею в той или иной форме страдают все мужчины пожилого и преклонного возраста. Будучи запущенной, она вполне может представлять угрозу для жизни. Я понимаю, насколько неуместно отнимать у Вас — Великого Вождя нашего народа — время для разрешения подобных вопросов, но по Инструкции 12-А от 10 января текущего года мне предписано по всем вопросам обращаться только к Вам. Еще раз прошу прощения.
Комендант Объекта 17 старший майор госбезопасности
Лисицын».
Лисицын уже стал старшим майором, т. е. носил на петлицах два ромба, как армейский комкор! Карьера его пошла в гору после замены Ягоды Ежовым. Это было очевидно.
Следующий документ представлял собой последнюю страницу какого-то изъятого материала. Она, видимо, попала под объектив микрофильматора случайно, по невнимательности архивных работников. На ней значилось: «Итого — 27 миллионов 862 тысячи золотых рублей. Оценка предварительная. И подпись».
Куманин внимательно вгляделся: не подпись ли это, часом самого Сталина? Нет. Не похоже. Значит Инструкция No 12-A действовала какой-то короткий период, после чего вождь перестал заниматься Объектом No 17 лично.
«Совершенно секретно
20 декабря 1939 г.
Товарищу Лисицыну.
Мы уже сообщали, что Юровский умер, так ничего и не сказав. Голощекин также арестован, но с ним уже будут работать не в «кремлевке», а как положено.
Вы, кажется, оказались правы: пакет попал к Свердлову через Мячина, который также арестован. Товарищ Сталин считает, что за преступления против народа и государства все должны нести персональную ответственность, независимо от того, чем они руководствовались и когда это происходило.
Отдельный конверт предназначен не для вас.
Сердечно поздравляю вас с Днем ВЧК — НКВД и с предстоящим 60-летием нашего вождя и учителя Великого Сталина.
Ход мыслей Куманина, навеянный Надиной диссертацией, был прерван трелями телефонного звонка. Звонили из другого города.
Сергей поднял трубку и услышал голос брата:
— Привет, братан, — прорывался сквозь треск в трубке Андрей Куманин из далекого Душанбе. — Послушай, я что-то до нашего старика не могу дозвониться. Где он? Что с ним?
— Уехал куда-то, — ответил Сергей, чувствуя себя полным идиотом от того, что не знает, куда уехал отец.
Брат, разумеется, именно этот вопрос и прокричал в трубку.
— Куда-то по своим ветеранским делам, — не очень уверенно пробормотал Куманин. — Обещал скоро вернуться, не беспокойся…
Треск в трубке прекратился и Андрей спокойно сказал:
— Я в общем-то не беспокоюсь. Хотел с днем рождения поздравить, завтра ведь уже….
Сергей совсем забыл, что завтра у отца день рождения.
— Может завтра вернется? — предположил брат.
— Очень даже может быть, — обрадовался Сергей такому повороту разговора. — Ты позвони завтра вечерком, а я постараюсь к нему заехать.
Поговорив еще пару минут о жизни и службе и получив на стереотипные вопросы такие же ответы типа «все вроде нормально», братья распрощались, и Сергей снова подошел к столу, где лежала папка с Надиной диссертацией. Читать дальше, пробираясь сквозь непонятную терминологию и еще более непонятное значение, не имело никакого резона. Оставалось только послушать две небольшие кассеты, которые были приложены к неоконченной рукописи. Куманин включил магнитофон и сразу услышал голос Нади:
«Алеша, как звали твою маму?»
«Не знаю», — отвечал детский голос.
«А папу?»
«Не знаю».
«Но ты ведь знаешь, как тебя зовут?»
«Меня зовут Алеша Лисицын».
«А кто тебя так называл? Ты помнишь?»
«Меня так называли все».
«Кто такие эти все, Алеша?»
«Я не знаю, кто они. Но они называли меня Алеша Лисицын».
«Но кто это был — дяди, тети? Сколько их было? Где вы жили?»
«Мы жили в комнате. Комната была большой. Я не знаю, кто такие дяди и тети».
«Алеша, как ты меня называешь? Вспомни».
«Я называю тебя тетя Надя».
«Умница. Значит, я — тетя. Есть мальчики, а есть девочки. Ты это понимаешь?»
«Понимаю. Я мальчик, а есть девочки. Девочки становятся женщинами, а мальчики — мужчинами. Но я не знал, что женщин называют у вас „тетями“.
«Ты сказал у „нас“. Что значит у „нас“, Алеша?»
«Здесь, у вас. В этой комнате, где мы сидим. Я раньше не знал этого слова».
«Хорошо, Алеша. А раньше, где жил?»
«В комнате, в большой комнате. Там висела большая картина».
«Картина? На ней было что-то нарисовано?»
«Да. Она мне нравилась».
«Что же было нарисовано на ней, Алеша?»
«Гибель Дантона».
«Что? Дантона? Ты знаешь, кто такой Дантон?»
«Знаю. Это большой французский линкор. У него было пять труб. Его утопила немецкая подводная лодка. Это был самый крупный успех немецких подводников в позапрошлую мировую войну в Средиземном море. Тетя Надя, я больше не буду. Не сердитесь».
«Нет, нет, Алеша. Я вовсе не сержусь на тебя. Мне страшно, но я нисколько не сержусь. Кто повесил эту картину у тебя в комнате?»
«Я не знаю. Она всегда висела».
«А кто рассказал тебе ее содержание?»
«Учитель».
«Учитель? Это был мужчина, а может это была женщина?»
«Я не знаю».
«Но учитель тебе рассказывал о войне или вообще о войнах? В какой мировой войне погиб этот корабль, что ты видел на картине?»
«У вас ее принято называть первой мировой, но это неправильно. Если даже не считать войн в древности и средневековье, то эта война была уже четвертой мировой».
«Четвертой?»
«По мере того, как расширялись представления о мире, мировые войны охватывали все большие территории. Тридцатилетняя война была уже для своего времени мировой и Семилетняя тоже. Мировой была и война с Наполеоном. В этой войне участвовали даже Соединенные Штаты».
«Боже мой! Откуда ты это знаешь?»
«Я читал книгу, тетя Надя. Ее написал Джемс Бернес. Она вышла в Лондоне в 1897 году. Она называется „Война в Атлантике в 1812 году“.
«Где ты взял эту книгу?»
«Мне дал ее учитель».
«Твой учитель был моряком?»
«Он не был моряком. Он был учителем».
«А ты знаешь, кто такой моряк?»
«Знаю. Это люди, которые управляют кораблями».
«Хорошо, Алеша. Скажи, в той комнате висела только одна эта картина?»
«Да. Только одна. Она была очень красивой: море, взрыв и огромный корабль. Учитель говорил, что так погибнет и весь мир, если не проснется».
«Господи, что ты такое говоришь? А окна в твоей комнате были?»
«Были. С занавесками».
«И ты никогда не покидал комнаты. Ходил ли ты гулять? Ну как здесь?»
«Я ходил гулять каждый день. Я открывал дверь комнаты и выходил в сад. Там были деревья и цветы. Птицы и звери».
«Звери? Какие звери?»
«Я не знаю их. Я спросил учителя, но он сказал, что тоже не знает».
«Посмотри на эту картинку, Алеша. Были ли похожие звери в саду?»
«Я не помню».
«А как ты попал на то место, откуда тебя привезли к нам? Кто привез тебя туда?»
«Я вышел погулять в сад, и оказался там».
«На автобусной остановке? Что с тобой?»
«Я хочу писать, тетя Надя».
Куманин слушал всю эту ахинею, приоткрыв рот. Он даже вздрогнул, когда раздался щелчок, сигнализирующий о том, что кассета закончилась. Он перевернул ее и стал слушать дальше.
«Алеша, — он снова услышал Надин голос, — почему учитель повесил в твоей комнате эту картину? В войнах гибли и другие корабли. Почему он выбрал эту?»
«Потому что самому Дантону отрубили голову, так он говорил. А потом назвали его именем корабль. Что людей сначала убивают, а потом прославляют. Он считал это странным. Дантон никак не мог представить, что его друг Робеспьер отправит его на гильотину. Никто не мог подумать, что линкор „Дантон“ потонет от одной торпеды. Учитель считает все эти вещи снами. Он всегда говорил, что кошмары во сне способны душить, если не проснуться».
«Ты убедился, Фил? — спросила Надя, — Что скажешь?»
«Да-а, — протянул мужской голос, видимо принадлежавший Феофилу. — Нарочно не придумаешь. Ты проверяла его щитовидку?»
«Все в пределах нормы, — отвечал Надин голос. — Ты улыбаешься, Фил? Надеюсь, не думаешь, что я заставила его выучить все это наизусть и пересказать в твоем присутствии? Ты что-нибудь сам слышал об этом „Дантоне“? О корабле. Я, например, даже не знаю, в какой войне это произошло. А ты?»
«Понятия не имею, — признался Фил, — откуда мне знать подобные вещи? Такой информацией владеют во всем мире только очень узкие специалисты. Уверен, что во всей Москве найдется человек пять, знающих об этом. Из них половина состоит на учете в психдиспансере. Если человек знает и помнит подобные вещи — он ненормальный. Можешь мне поверить».
«Это произошло, — раздался голос Алеши, — 19 марта 1917 года у побережья Сардинии. Немецкая подводная лодка U-64…»
«Алеша, — сказал Феофил. — Ты понимаешь о чем ты говоришь?»
«Понимаю», — ответил мальчик.
«Что такое подводная лодка?»
«Это боевой корабль, который благодаря прочному водонепроницаемому корпусу и системе цистерн затопления может действовать под водой. Когда-то для этой цели использовались бензиновые и электрические двигатели, затем дизельные, а в настоящее время атомные. Хотя этому виду оружия еще нет и ста лет, именно подводные лодки сегодня в состоянии всего за несколько минут уничтожить планету своими ядерными ракетами, запущенными из океанских глубин. Учитель говорил мне…»
Наступило молчание. Затем Надя спросила:
«Что с тобой, Алеша?»
«Тетя Надя, — сказал мальчик, — вы мне обещали конфетку, если я расскажу этому дяде о „Дантоне“.
«Алеша, — ответил Надин голос, — нельзя так много есть сладкого. Ты можешь заболеть».
Раздалось хныканье ребенка и голос Феофила:
«Дай ему конфету. Что ты, в самом деле? Возьми, Алеша, не плачь, маленький».
Затем снова голос Нади: «Ну, что ты на все это скажешь, Фил?»
«Да, это все очень интересно, — ответил Феофил, — ты знаешь, Надь, в некоторых деталях это напоминает то, что произошло в Фатиме. Там девочка говорила как бы от имени Божьей Матери, предостерегая людей. А этот мальчик говорит как бы сам от себя, видимо, он еще мал, чтобы осознать, что служит всего лишь рупором, и, возможно, благодаря каким-то особенностям организма. Ты заметила, что он то включается, то отключается, и при отключениях ведет себя совершенно адекватно своему возрасту. Также вела себя и Лючия Эбобера в Фатиме. Хотя она была немного постарше Алеши. Сколько ей было лет? Ты не помнишь?»
«Кажется 9 или 10, — сказала Надя. — Я постоянно стараюсь понять, что ты хочешь сказать, Фил, но до конца не могу. Если эти дети служили всего лишь чьим-то рупором, то — чьим? Это ведь уже область совершенно далекая от науки. Я бы даже сказала, что это уже область чистой фантастики, даже не очень научной фантастики. Это уже уровень сказок».
«Можно, конечно, все считать сказками, — ответил Феофил, — если бы не одно маленькое обстоятельство. Свидетелями так называемого „Фатимского чуда“ были сотни людей, а Алеша Лисицын не сидел бы сейчас рядом с тобой на диване. Верно, Алеша?»
«Верно, — ответил мальчик немного невнятным голосом, видимо, из-за конфеты во рту. — Чудо в Фатиме произошло 13 мая 1917 года, примерно через месяц после вступления в войну Соединенных Штатов и свержения царской династии в России. Учитель говорил, что иначе война продолжалась бы еще лет пятнадцать. А ее было необходимо срочно закончить…»
Снова наступило молчание. Затем голос Фила спросил:
«Если главной миссией Лючии Эбобера было окончание первой мировой войны, то ты, Алеша, зачем появился здесь?»
«Где?» — переспросил ребенок.
«У нас, — продолжал настаивать Фил, — здесь».
«Меня тетя Надя привезла, — ответил Алеша и добавил: — На машине».
Пленка закончилась. Куманин еще несколько мгновений сидел, тупо уставясь в замолчавший магнитофон, потом взял вторую кассету.
Комната заполнилась веселой мелодией: «С небольшего ручейка начинается река, ну, а дружба начинается с улыбки…» Куманин даже вздрогнул от неожиданности, но песенку прослушал до конца с удовольствием, вспомнив, что это мелодия из какого-то детского мультика. Песенка закончилась, ее сменила другая: «Антошка, Антошка, пошли копать картошку…»
Обе стороны второй кассеты были заполнены детскими песенками и веселыми мелодиями. Видимо, Надя их использовала для занятий с детьми в своей группе. Прокрутив пленку на большой скорости и убедившись, что кроме детских песен, она более ничего не содержит, Куманин выключил магнитофон. Он хотел еще раз прослушать первую кассету, но передумал. Если то, что он услышал — не мистификация, то можно, конечно, сдохнуть от удивления. Впрочем, Надя никогда не отличалась склонностью ни к фантазиям, ни к дешевым эскападам. Она всегда была очень серьезной девочкой, хорошо училась, учителя считали ее очень добросовестной, а подруги — немного не от мира сего. Теперь, по крайней мере, стало понятно, почему Надя прибежала к нему в поисках пропавшего Алеши. Она же говорила ему об удивительных способностях этого ребенка, но он, конечно, ничего подобного не мог представить, пока не прослушал эту пленку. Впрочем и отреагировал-то он больше на фамилию малыша по ассоциации с фамилией таинственного опера. Да тут еще роль сыграл обрывок телефонного разговора генерала Климова, случайным слушателем которого он стал. Конечно, если все это не какая-нибудь липа и в Москве, действительно появился такой пацан, то кое-где наверху вполне мог начаться маленький переполох. А в силу этого обретают некоторую логику и все дальнейшие события, связанные с Алешей Лисицыным, интернатом и Надей Шестаковой. «Фатимское чудо». Где-то он о нем читал, но где — вспомнить не мог. Кажется, в какой-то брошюре рассказывалось об ухищрениях церковных кругов, пытающихся заморочить головы простому народу и нажить побольше денег. Там перечислялись различные махинации церковников в старой России и в других странах. Помниться там говорилось о крупномасштабной мистификации, организованной царской охранкой, якобы обнаружившей мощи Серафима Саровского, чуть ли не по приказу самого Николая II. Среди прочего, было там и упоминание о чем-то подобном в португальском городе Фатима. Но, судя по пленке, Надя и Фил говорили об этом событии совершенно серьезно. А «Дантон»? Что за «Дантон»? И причем тут «Дантон»?
Создавалось впечатление, что Алеша Лисицын просто издевается над взрослыми. Это характерно для маленьких детей, которые думают будто знают что-то, о чем понятия не имеют взрослые. Обычный рефлекс типа «А я знаю, а я знаю…». Ребенок получает наслаждение, когда убеждается, что взрослые «действительно» понятия не имеют о том, что он им снисходительно поведал. Такие же снисходительные нотки слышались на пленке в Алешином голосе. Интересно было бы посмотреть при этом на выражение его лица и на выражение лица Нади тоже. Кто вбил в ребенка все эти совершенно ненужные знания? Учитель. Что за учитель? Личность бы установить этого, с позволения сказать учителя, и привлечь за эксперименты над несовершеннолетними. Последнее время столько развелось разных магов и — как их? — экстрасенсов. Внушают детям всякую ерунду. Украли, наверное, Алешу Лисицына из какого-нибудь приюта, а может, купили или оформили липовые документы на усыновление, а потом бросили в Ростове на автобусной остановке. Если получить разрешение на официальное расследование, то всю эту историю можно раскрутить за сутки. Учитель! Он мальчику даже имя свое не назвал. Опытный, видимо, аферист! Впрочем, если его коллеги забрали мальчика из интерната, то кто-то следствие уже ведет. Возможно, на Алеше проверяли новые, конечно, секретные, психотропные средства. Пожалуй, этим можно объяснить интерес КГБ к данному ребенку. Мальчика забрали из интерната, конечно, чтобы выйти на учителя и арестовать этого мерзавца. Но тогда причем тут Надя? Как не крути, но пока не удается в этом деле связать все концы с концами.
Куманин вспомнил, как его первый начальник подполковник Волков на все вводные, поступающие сверху, и непонятные рапорты, поступающие снизу от подчиненных, всегда говаривал с улыбкой: «Ничего, разберемся». «Разберемся», — подумал Куманин, но сразу вспомнил, что разбираться-то в этом деле, его никто не уполномочивал. С этой мыслью он залез под душ, а затем завалился спать.
III
«Совершенно секретно17 августа 1936 года
Капитану государственной безопасности
товарищу Лисицыну АЛ
Ваше объяснение было доложено Наркому. Однако он считает, что вы, как и Голощекин с Юровским, что-то не договариваете и не желаете внести окончательную ясность в это дело, являющееся вопросом особой государственной важности, и не задумываетесь о последствиях не только для вас, но и многих других.
Юровский и Голощекин считают совершенно исключенным оставление пакета в Екатеринбурге в 1918 году в чьих бы то ни было руках и продолжают настаивать на том, что пакет в Москву увезли вы. Товарищ Лисицын! Ваша партийная и чекистская дисциплина ни у кого из руководства не вызывает сомнения. Однако, если вы, сдав пакет Свердлову, Дзержинскому или самому товарищу Ленину, дали при этом известную вам «большевистскую клятву» молчать, то ныне вашим долгом является не сохранение этой тайны, а ее разглашение, поскольку таковым является требование вашего руководства. Вы знаете от чего погибли ваши товарищи. Они продолжают гибнуть, и вы своим молчанием можете погубить всех.
Сейчас вы находитесь на особо привилегированном положении, но такое положение не будет длиться вечно. И вы погибнете вместе со всеми. Поймите хотя бы это.
Агранов Я. С.
Впредь всю корреспонденцию направлять на мое имя».
«Совершенно секретно
Без даты
Заместителю Наркома Внутренних Дел
тов. Агранову Я. С.
Я совершенно не понимаю, какие сведения вы хотите от меня получить. Я видел Свердлова и Дзержинского один раз в жизни до поездки в Екатеринбург в 1918 году. Товарища Ленина я вообще никогда не видел. Действительно, товарищ Свердлов поручил мне взять у Юровского какой-то пакет. О его содержимом я тогда ничего не знал, и товарищ Свердлов упомянул об этом деле вскользь, никак не подчеркивая важности этого задания. Я ехал в Екатеринбург совсем с другой целью, и когда же сообщил о просьбе товарища Свердлова Юровскому, тот вначале согласился отправить пакет вместе со мной, но потом в спешке, видимо, об этом забыл. Перед самым своим отъездом из Екатеринбурга я напомнил ему о поручении Свердлова, но пакета в тот момент не было в помещении Дома Особого Назначения. Он находился в сейфе товарища Юровского в городе. Мы не могли терять времени, поскольку сильно задержались и так, а мне необходимо было выехать из Екатеринбурга задолго до рассвета, чтобы не поставить всю операцию под угрозу срыва. Юровский сказал, что сам привезет пакет, и я возражать не стал. Вы знаете цели, с которыми появились в России все, начиная с Ленина и кончая мной. Эти цели не только не соответствовали, но являлись почти полной противоположностью тем целям, которые ныне ставят перед страной наша партия и ее вожди. В момент нашего появления в России появились и другие группы движения со своими задачами, что в принципе соответствовало созданию хаоса. Никто не понимал опасности входа в этот туннель.
Все это месяц назад я лично доложил товарищу Сталину во время пребывания вождя нашей партии и народа на моем объекте. Товарищ Сталин согласился с моими доводами и высказал мнение, что пакет, видимо, был передан Голощекиным через Дзержинского Парвусу, после чего последний исчез.
То, что пакет предназначался Парвусу, не вызывает ни малейшего сомнения. Однако показания моих источников дают возможность предположить, что пакет после передачи его полковнику Кобылинскому не был возвращен последним царю, а вывезен за границу. Возможна и еще одна версия: Кобылинский вернул пакет царю, тот передал его Яковлеву (Мячину), а тот передал его Свердлову. Вы понимаете не хуже меня, что Свердлов вполне мог, не поставив в известность ни Ленина, ни Дзержинского, тут же переправить пакет Парвусу. Это подтверждает и его быстрая гибель. Мне кажется, что затем Свердлов и Голощекин могли просто инсценировать пропажу пакета, стараясь выиграть время. Я прекрасно понимаю важность этого дела, но, к сожалению, ничем помочь не могу, хотя бы в силу собственной изолированности.
Комендант объекта 17, капитан госбезопасности
Лисицын А. Е.».
«Сов. Секретно
26 февраля 1937 г.
Народному Комиссару Внутренних Дел
товарищу Ежову Н.И.
Я никогда не встречался с врагом народа Ягодой и не видел его даже на портретах. Для меня он был моим начальником, которого партия надо мною поставила. Нас связывала только служебная переписка, в чем легко убедиться, читая копии его инструкций и моих докладов. Никакого участия в изменическо-вредительской деятельности врага народа Ягоды я не принимал и принимать не мог.
Майор госбезопасности Лисицын А. Е.»
Оказывается, Лисицын был майором, а не капитаном, как значилось в картотеке у Никитина. Куманин перевел дух и выключил аппарат. Генерал Климов все еще в управлении не появлялся. Прапорщицу Светлану уже осаждали заместители и помощники Климова, у которых накопилось множество проблем, разрешить которые мог только сам генерал. Была суббота, как и любая другая суббота — обычный рабочий день на Лубянке. Правда, многие воспользовались отсутствием Климова и общим падением нравов (следовательно, и дисциплины), а равно прекрасной погодой, и еще в пятницу разъехались по дачам, расположенным в самых живописных местах Подмосковья. Однако такую вольность могли себе позволить только полковники и высшие чины. Рядовые сотрудники вкалывали, как обычно. Даже воскресенье не было для них гарантированным выходным днем. В любой момент могла поступить вводная, спутывающая все планы на воскресный день. О праздниках и говорить было нечего — они всегда были хуже любых будней. Иногда по праздникам службы на Лубянке переводились чуть ли не на казарменное положение. Уже став майором, Куманин чуть ли не через воскресенье дежурил либо по управлению, либо по городу, либо торчал в каких-нибудь негласных оцеплениях. Начальство хорошо помнило, что он холостяк, и использовало это обстоятельство максимально.
Неожиданный перевод в распоряжение генерала Климова, помимо всего прочего, освободил его от нарядов и прочей мутоты вроде физподготовки, огневой подготовки и политзанятий, что было обязательным для всех офицеров, включая подполковников. Полковники уже могли позволить себе расслабиться во всем, не считая политзанятий, за посещениями которых тщательно следили. Несколько пропусков подряд могло очень больно и весьма неожиданно аукнуться в самый неподходящий момент, например при оформлении загранкомандировки или при аттестации на повышение. Куманин, после того как Климов выдернул его из отдела, уже пропустил одно политзанятие и хорошо это помнил. Здесь, на вершинах, близких к Олимпу, никаких политзанятий не проводилось, что тоже считалось одной из привилегий, к большого начальства.
Куманин рассчитывал до обеда досмотреть пленку, а затем снова незаметно исчезнуть и заняться отслеживанием следов пропавшей Надежды. Он снова включил аппарат.
«Сов. Секретно
20 июля 1937 г.
Товарищу Сталину И. В.
Дорогой товарищ Сталин.
Поскольку я получил приказ обращаться непосредственно к Вам по вопросам, касающимся Объекта 17, минуя мое непосредственное руководство, прошу Вас оказать нам возможное содействие в следующем вопросе. Срочно нужен врач-специалист по удалению аденомы. Это болезнь не редкая. Ею в той или иной форме страдают все мужчины пожилого и преклонного возраста. Будучи запущенной, она вполне может представлять угрозу для жизни. Я понимаю, насколько неуместно отнимать у Вас — Великого Вождя нашего народа — время для разрешения подобных вопросов, но по Инструкции 12-А от 10 января текущего года мне предписано по всем вопросам обращаться только к Вам. Еще раз прошу прощения.
Комендант Объекта 17 старший майор госбезопасности
Лисицын».
Лисицын уже стал старшим майором, т. е. носил на петлицах два ромба, как армейский комкор! Карьера его пошла в гору после замены Ягоды Ежовым. Это было очевидно.
Следующий документ представлял собой последнюю страницу какого-то изъятого материала. Она, видимо, попала под объектив микрофильматора случайно, по невнимательности архивных работников. На ней значилось: «Итого — 27 миллионов 862 тысячи золотых рублей. Оценка предварительная. И подпись».
Куманин внимательно вгляделся: не подпись ли это, часом самого Сталина? Нет. Не похоже. Значит Инструкция No 12-A действовала какой-то короткий период, после чего вождь перестал заниматься Объектом No 17 лично.
«Совершенно секретно
20 декабря 1939 г.
Товарищу Лисицыну.
Мы уже сообщали, что Юровский умер, так ничего и не сказав. Голощекин также арестован, но с ним уже будут работать не в «кремлевке», а как положено.
Вы, кажется, оказались правы: пакет попал к Свердлову через Мячина, который также арестован. Товарищ Сталин считает, что за преступления против народа и государства все должны нести персональную ответственность, независимо от того, чем они руководствовались и когда это происходило.
Отдельный конверт предназначен не для вас.
Сердечно поздравляю вас с Днем ВЧК — НКВД и с предстоящим 60-летием нашего вождя и учителя Великого Сталина.