Страница:
Гаишник подошел к машине и приложил руку к козырьку.
— Майор Куманин? — спросил он.
— Да, — в изумлении ответил тот. — В чем дело?
— Проезжайте под кирпич, вас там ждут.
— Кто ждет? — возмутился Куманин. — Вы что — рехнулись?
— Очень ждут, — повторил капитан, — подвиньтесь. Я сяду за руль.
Отодвинув в сторону пассажирского сидения совершенно ошалевшего Куманина, капитан сел за руль, развернул машину через разъединительную полосу и поехал на запрещающий «кирпич» по уходящей в сторону дороге.
— Вы мне можете объяснить, в чем дело? — свирепо спросил Куманин, — Что все это значит? Вы мне срываете…
— Вам все объяснят, — буркнул капитан, — сидите спокойно.
В это время за поворотом дороги открылся шлагбаум, возле которого стояли лейтенант и двое солдат войск КГБ с короткоствольными автоматами. Один из них держал на коротком поводке огромную немецкую овчарку в строгом наморднике.
Шлагбаум поднялся, и машина, не останавливаясь, поехала дальше. Внезапно лес как бы раздвинулся, и перед Куманиным во всей красе открылся особняк его деда Агафона. Уютный трехэтажный дом с колоннами и галереями на первый взгляд совершенно не пострадал от времени. Правда, Куманин был в несколько нервозном состоянии, чтобы по достоинству оценить вкус своего деда.
В былые времена особняк, видимо, стоял на искусственном островке посреди декоративного пруда. Ныне пруд высох, и создавалось впечатление, что дом окружен высохшими рвами, как средневековый замок. К нему был переброшен мостик более поздней постройки, нисколько не гармонировавший с архитектурой самого здания.
Машина переехала мост и остановилась между колоннами подъездной галереи, прямо у массивных дверей, где некогда останавливалась бричка (а, может, автомобиль?) Агафона Ивановича.
«А ведь он погиб, когда ему было чуть больше, чем мне», — мелькнула мысль у Куманина.
Массивная дверь открылась, и навстречу им вышел мужчина лет пятидесяти в жилетке без пиджака и в галстуке-бабочке.
— Выходите, — приказал капитан Куманину. Ничего не соображая, Куманин вылез из машины.
— Сдайте оружие, — сказал человек в жилетке.
— У меня нет оружия, — ответил Куманин.
— Вот как? — удивился встречающий. — Тогда приведите форму в порядок и следуйте за мной.
Куманин подтянул галстук, поправил фуражку и застегнул китель на все пуговицы. Между тем, «гаишник» развернулся и поехал на машине Куманина через мост в обратном направлении.
— Моя машина! — пришел в себя Куманин. — Куда он поехал?
— Не задавайте вопросов, — строго произнес человек в жилетке. — Следуйте за мной.
Первое, что увидел Куманин, войдя в дверь, был пожарный щит, рядом с которым висела табличка: «Ответственный за противопожарную безопасность объекта тов. …», но фамилия отсутствовала. Они поднялись на второй этаж. Интерьер был «стилизован» под общий казенный образец: оштукатуренные стены с остатками лепнины, красные дорожки на полу, как на Лубянке, портрет Дзержинского в холле второго этажа, какие-то дополнительные перегородки, разделяющие некогда обширные помещения.
— Откройте дипломат, — потребовал тот, что в жилетке, когда они поднялись в холл.
Куманин повиновался.
— Что это? — тем же ровным голосом спросил неизвестный, указывая на завернутую в платок латунную табличку, которую Куманин изъял с ракетной свалки Краснознаменной дивизии ПВО.
— Не ваше дело, — внезапно окрысился Куманин, захлопывая дипломат.
— Не надо хамить, — спокойно проговорил человек в жилетке, — не забывайте, где находитесь.
— А я не знаю, где нахожусь и что все это вообще значит, — зло продолжал Куманин. — На каком основании я задержан в момент проведения оперативно-розыскного…
— Достаточно, — прервал его мужчина в галстуке бабочкой, — не пререкайтесь. Я спрашиваю, что у вас в дипломате?
— Личные вещи, — сдерживаясь, ответил Куманин.
— Хорошо, — после некоторой паузы проговорил мужчина в жилете. — Следуйте за мной.
Шагая друг за другом (Куманин сзади), они прошли по ковровой дороже к двустворчатым дверям, за которыми оказалось обширное помещение, уставленное низкими столиками и мягкими креслами — что-то вроде курительной. На стене висели портреты Горбачева и Андропова.
Жестом руки приказав Куманину подождать, человек в жилетке прошел в обитую кожей дверь, находящуюся в глубине помещения. Вскоре он вернулся и кивком головы разрешил Куманину войти. Пропустив его мимо себя, он бесшумно прикрыл дверь.
Куманин очутился в кабинете с тщательно зашторенными окнами. В комнате было полутемно, и ее размеры скрадывались тенями. За массивным письменным столом, освещенном настольной лампой со старомодным зеленым абажуром казенного образца, сидел человек в военной форме с погонами генерал-лейтенанта. Он перебирал пожелтевшие документы в толстенной папке с тесемками. Какое-то мгновение Куманин не мог понять, кто сидит перед ним. Генерал-лейтенант поднял голову от бумаг и посмотрел на Куманина, и только тогда до него дошло, что за столом сидит генерал Климов.
— Майор Куманин? — спросил он.
— Да, — в изумлении ответил тот. — В чем дело?
— Проезжайте под кирпич, вас там ждут.
— Кто ждет? — возмутился Куманин. — Вы что — рехнулись?
— Очень ждут, — повторил капитан, — подвиньтесь. Я сяду за руль.
Отодвинув в сторону пассажирского сидения совершенно ошалевшего Куманина, капитан сел за руль, развернул машину через разъединительную полосу и поехал на запрещающий «кирпич» по уходящей в сторону дороге.
— Вы мне можете объяснить, в чем дело? — свирепо спросил Куманин, — Что все это значит? Вы мне срываете…
— Вам все объяснят, — буркнул капитан, — сидите спокойно.
В это время за поворотом дороги открылся шлагбаум, возле которого стояли лейтенант и двое солдат войск КГБ с короткоствольными автоматами. Один из них держал на коротком поводке огромную немецкую овчарку в строгом наморднике.
Шлагбаум поднялся, и машина, не останавливаясь, поехала дальше. Внезапно лес как бы раздвинулся, и перед Куманиным во всей красе открылся особняк его деда Агафона. Уютный трехэтажный дом с колоннами и галереями на первый взгляд совершенно не пострадал от времени. Правда, Куманин был в несколько нервозном состоянии, чтобы по достоинству оценить вкус своего деда.
В былые времена особняк, видимо, стоял на искусственном островке посреди декоративного пруда. Ныне пруд высох, и создавалось впечатление, что дом окружен высохшими рвами, как средневековый замок. К нему был переброшен мостик более поздней постройки, нисколько не гармонировавший с архитектурой самого здания.
Машина переехала мост и остановилась между колоннами подъездной галереи, прямо у массивных дверей, где некогда останавливалась бричка (а, может, автомобиль?) Агафона Ивановича.
«А ведь он погиб, когда ему было чуть больше, чем мне», — мелькнула мысль у Куманина.
Массивная дверь открылась, и навстречу им вышел мужчина лет пятидесяти в жилетке без пиджака и в галстуке-бабочке.
— Выходите, — приказал капитан Куманину. Ничего не соображая, Куманин вылез из машины.
— Сдайте оружие, — сказал человек в жилетке.
— У меня нет оружия, — ответил Куманин.
— Вот как? — удивился встречающий. — Тогда приведите форму в порядок и следуйте за мной.
Куманин подтянул галстук, поправил фуражку и застегнул китель на все пуговицы. Между тем, «гаишник» развернулся и поехал на машине Куманина через мост в обратном направлении.
— Моя машина! — пришел в себя Куманин. — Куда он поехал?
— Не задавайте вопросов, — строго произнес человек в жилетке. — Следуйте за мной.
Первое, что увидел Куманин, войдя в дверь, был пожарный щит, рядом с которым висела табличка: «Ответственный за противопожарную безопасность объекта тов. …», но фамилия отсутствовала. Они поднялись на второй этаж. Интерьер был «стилизован» под общий казенный образец: оштукатуренные стены с остатками лепнины, красные дорожки на полу, как на Лубянке, портрет Дзержинского в холле второго этажа, какие-то дополнительные перегородки, разделяющие некогда обширные помещения.
— Откройте дипломат, — потребовал тот, что в жилетке, когда они поднялись в холл.
Куманин повиновался.
— Что это? — тем же ровным голосом спросил неизвестный, указывая на завернутую в платок латунную табличку, которую Куманин изъял с ракетной свалки Краснознаменной дивизии ПВО.
— Не ваше дело, — внезапно окрысился Куманин, захлопывая дипломат.
— Не надо хамить, — спокойно проговорил человек в жилетке, — не забывайте, где находитесь.
— А я не знаю, где нахожусь и что все это вообще значит, — зло продолжал Куманин. — На каком основании я задержан в момент проведения оперативно-розыскного…
— Достаточно, — прервал его мужчина в галстуке бабочкой, — не пререкайтесь. Я спрашиваю, что у вас в дипломате?
— Личные вещи, — сдерживаясь, ответил Куманин.
— Хорошо, — после некоторой паузы проговорил мужчина в жилете. — Следуйте за мной.
Шагая друг за другом (Куманин сзади), они прошли по ковровой дороже к двустворчатым дверям, за которыми оказалось обширное помещение, уставленное низкими столиками и мягкими креслами — что-то вроде курительной. На стене висели портреты Горбачева и Андропова.
Жестом руки приказав Куманину подождать, человек в жилетке прошел в обитую кожей дверь, находящуюся в глубине помещения. Вскоре он вернулся и кивком головы разрешил Куманину войти. Пропустив его мимо себя, он бесшумно прикрыл дверь.
Куманин очутился в кабинете с тщательно зашторенными окнами. В комнате было полутемно, и ее размеры скрадывались тенями. За массивным письменным столом, освещенном настольной лампой со старомодным зеленым абажуром казенного образца, сидел человек в военной форме с погонами генерал-лейтенанта. Он перебирал пожелтевшие документы в толстенной папке с тесемками. Какое-то мгновение Куманин не мог понять, кто сидит перед ним. Генерал-лейтенант поднял голову от бумаг и посмотрел на Куманина, и только тогда до него дошло, что за столом сидит генерал Климов.
Глава 9
Казалось, оба были удивлены одинаково.
По-видимому, Климову раньше не приходилось видеть Куманина в военной форме, поскольку генерал, закрыв лежащую перед ним папку и откинувшись в кресле, рассматривал того с изумлением.
Сам Куманин, как, впрочем, и все на Лубянке, также никогда не видел Климова в форме. Кроме того, он считал Климова генерал-майором, и несколько опешил, заметив на нем погоны генерал-лейтенанта.
Все это стало причиной несколько затянувшейся паузы, которую прервал Климов:
— Хорош! На войну собрался?
Куманин, которому пауза позволила более или менее оценить ситуацию, решил потянуть время:
— Здравия желаю, товарищ генерал!
— Ты что рыскаешь, как волк, по Симферопольскому шоссе? — игнорируя приветствие подчиненного, поинтересовался Климов. — Ты чем должен был заниматься в мое отсутствие?
Куманин обратил внимание, что орденских колодок на мундире генерала Климова было поменьше, чем у маршалов Брежнева и Жукова, но вполне достаточно, чтобы создать впечатление, будто генерал две мировые войны подряд командовал какой-нибудь ударной армией прорыва.
— Ты оглох? — переспросил генерал. — Я, кажется, спросил, майор Куманин, чем занимаетесь, гоняя по дорогам с недопустимой скоростью?
— Выполняю ваше приказание, товарищ генерал, — скромно ответил Куманин.
— Мое приказание? — деланно удивился Климов. — Я тебе давал приказ создавать дорожно-транспортные происшествия или понижать боеготовность краснознаменных дивизий?
— Никак нет, — рапортовал Куманин. — Вы мне дали приказ, товарищ генерал, отыскать место захоронения последнего императора Николая II.
— Ах, вот как?! — оживился Климов. — И что же? Император у вас захоронен на обочине Симферопольского шоссе, где-нибудь между Москвой и Серпуховым? Возможно, в огороде у этого психически ненормального психиатора, как его?
— Пименова, — почтительно подсказал Куманин. — Если вы мне разрешите доложить…
— Докладывай, — разрешил генерал, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство подчиненным, которому было доверено выполнение особо важного государственного задания.
Куманин открыл дипломат и положил перед Климовым латунную табличку, завернутую в носовой платок. Табличка от времени покрыта патиной, но грубо вырезанный на ней текст читался без особых усилий. «ПОЛКОВНИК РОМАНОВ Н. А. 1867-1940».
Климов оторопело смотрел на этот текст, то поднимая глаза на Куманина, то снова опуская их на табличку, беззвучно шевеля губами. Наконец, он достал из ящика огромную лупу и стал изучать надпись на табличке.
— Да-а! — проговорил он, клада лупу на стол. — Интересное кино! Где ты ее добыл?
— На территории дивизии генерала Петрунина, — доложил Куманин. — Для этого и форму одел.
Климов посмотрел на Куманина так, будто увидел его впервые в жизни. Так герои мультфильмов смотрят на любимых собак, когда те неожиданно начинают говорить человеческим голосом.
— Садись, — после очередной паузы произнес Климов и снова стал рассматривать пластинку в лупу, как бы подозревая, что Куманин изготовил ее сам, чтобы отчитаться о выполнении задания.
— А совпадения никакого тут быть не может? — спрашивая скорее самого себя, чем Куманина, проговорил Климов.
— Исключено, — ответил Куманин. — Все сходится.
— Исключено? — переспросил Климов. — Ничего нельзя исключать. До войны в системе работали такие хитрованы, которые только и мечтали, чтобы будущие поколения посчитали их дураками. Кто там рядом с ним похоронен?
— Какие-то монахи-отшельники, — доложил Куманин. — Последнее захоронение — в конце 1918 года.
— Как ты вышел на это кладбище? — спросил генерал.
— Здесь в ближайших деревнях полно вдов, чьи мужья некогда охраняли шлагбаумы на пути к этому особняку, — ответил Куманин. — Эти вдовы, несмотря на преклонный возраст, помнят гораздо больше, чем вы себе представляете. Они помнят даже старшего майора Лисицына.
— Интересно, — проговорил Климов в некотором недоумении. — Я пытался найти это кладбище, но в дивизии сказали, что оно давно, чуть ли не сразу после войны, уничтожено. А как тебе удалось туда пробраться?
— Меня приняли за кого-то другого, — улыбнулся Куманин, — за инспектора по экологии, кажется. Они там отравили огромную площадь ракетным топливом. В самом центре этой территории и находится кладбище, весьма прилично сохранилось. Я вам скажу даже больше — на могиле полковника Романова, кем бы он ни был, я обнаружил свежие гвоздики. Совершено потрясающе! Крутом картина грядущего апокалипсиса, а тут… Туда даже запрещен вход без противогазов.
— И тебе выдали противогаз? — поинтересовался Климов.
— Хотели, но я отказался.
— Напрасно, — покачал головой генерал. — Пары разлагающегося ракетного топлива провоцируют галлюцинации. Тебе померещилось. Гвоздики были красными?
— Красными — подтвердил Куманин.
— Одни принимают это за гвоздики, другие за маки. Это не ракетное топливо. Это гораздо хуже. Я бы на твоем месте лег в госпиталь на обследование, — почему-то улыбаясь, сказал Климов.
— Это были гвоздики, красные гвоздики, — настаивал на своем Куманин.
— Если это так, — Климов согнал с лица улыбку, — то вообще получается какая-то чертовщина. Хочется думать, что только гвоздики тебе померещились.
— Мне померещились не только гвоздики, товарищ генерал, — ответил Куманин. — Мне много чего померещилось, пока вы отсутствовали.
— Например? — генерал Климов продолжал смотреть на своего подчиненного с неослабевающим интересом.
Куманин снова открыл свой дипломат и вынул прозрачную папочку, в которой лежало свидетельство о смерти старушки, приехавшей из сибирской глухомани на экскурсию в ростовский Кремль.
— Вот как? — удивился Климов. — Куда ни кинь — везде Романовы. Надо бы вообще всех Романовых в Союзе арестовать и собрать в специальный лагерь, а комендантом назначить майора Куманина, чтобы он заставил всех признаться, какое они имеют отношение к царской фамилии.
— Все это так, — согласился Куманин, — но вы упустили из внимания одну маленькую подробность. Вы не обратили внимания на дату смерти этой гражданки.
— Почему не обратил, — возразил Климов. — Вот она, дата — 28 июля 1988 года. Ну и что?
— Именно в этот день, — подсказал Куманин, — милиция города Ростова подобрала на автобусной остановке мальчика по имени Алеша Лисицын.
Климов вздрогнул, как от неожиданного удара. Он даже сжался в кресле, хотя, возможно, это Куманину тоже померещилось, как гвоздики на могиле полковника Романова.
— Шестакова… — прошептал генерал. — Я слишком поздно узнал, что вы с ней учились в одном классе, а позднее были любовниками. Думал, что ты порвал с этой диссиденткой все отношения…
Куманин молчал. Когда начальство признается в собственных ошибках, лучше всего помалкивать и всем своим видом показывать, что ты скорбишь по этому поводу не меньше самого начальства.
— Конечно, — продолжал Климов, — о мальчике знает и этот псих из Нефедове?
— В общих чертах, — соврал Куманин, которому стало неожиданно жалко Феофила. — Разрешите напомнить, товарищ генерал, что об этом мальчике знает и целый интернат, где директором Петухова.
— Знание знанию рознь, — возразил Климов. — Одно дело слышать, другое дело — знать. И уж совсем плохо, когда знаешь слишком много. Или предполагаешь, что много знаешь и начинаешь писать разные диссертации. Есть вещи, которые вообще никто не имеет права знать, даже мы с тобой. Если бы я не был в командировке, никогда бы не позволил тебе доехать до Нефедово. Ты меня понимаешь?
— В Нефедове я искал не могилу царя, а Надю Шестакову, — попытался оправдаться Куманин.
— Мог бы и догадаться, что она у нас. Кроме нее, никто не может хоть как-то управлять этим мальчиком, — недовольно пробурчал Климов. — И не лезь не в свои дела. Ты уже узнал в интернате, что Алешу увезли мы. И нечего было дальше этим вопросом интересоваться. Уедешь на два дня, а потом расхлебывай, что подчиненные натворят!
Однако то, как выговаривал Климов Сергею, говорило скорее о некоторой растерянности генерала, нежели о сильном гневе. Если вначале репликами типа «Здравия желаю, товарищ генерал!» время пытался выиграть Куманин, то сейчас, поругивая Куманина за его безответственные импровизации, Климов явно пытался выиграть время, чтобы собраться с мыслями. А потому наступила еще одна пауза.
— Так ты говоришь, — нарушил молчание Климов, — что она приехала в Ростов с Алешей Лисицыным?
— Я этого не говорил, — быстро ответил Куманин, — даже совсем наоборот. Мне удалось выяснить, что она выехала из Томска одна.
— Значит, — предположил генерал, — они встретились где-то по дороге в Ростов?
— Думаю, — возразил Куманин, — что все было не совсем так. Она приехала в Ростов Великий, поскольку знала точную дату появления там Алеши Лисицына, убедилась в этом и… — Куманин замолчал.
— И… — повторил Климов, — и что же дальше?
— И умерла, как вы знаете, — пожал плечами Куманин.
— Веселые дела! — проговорил Климов. — А откуда она знала точную дату появления мальчика?
— Говорят, — не совсем уверенно сказал Куманин, — что эта дата была в свое время точно предсказана.
— Кем? — поинтересовался Климов.
— Мне бы тоже хотелось понять, — честно признался Куманин.
— Как ты считаешь? — спросил Климов. — Этот мальчик, Алеша, имеет какое-либо отношение к коменданту «Объекта 17» Александру Лисицыну?
— И к Василию Александровичу Лисицыну, секретарю Томского обкома партии, — добавил Куманин, — который «курировал» Татьяну Николаевну в поселке Асино Томской области. Все очень странно, если вспомнить, что человек, известный на объекте как Лисицын, в действительности носил совершенно другую фамилию. Лисицын — это оперативный псевдоним.
— А ты откуда знаешь? — изумился Климов.
— Он числится в нашей ветеранской картотеке среди работников, подлежащих реабилитации. Там указано, что «Лисицын» — не настоящая фамилия, — доложил Куманин.
— Ты подумай, — осерчал Климов. — Какой в нашей системе бардак! То что считается сверхсекретным в одном подразделении, можно найти в открытом доступе другого. Это ты у «историков» узнал?
— Так точно, — подтвердил Куманин, — у Никитина.
— А настоящая его фамилия была указана? — поинтересовался генерал.
— Нет, — успокоил Куманин, — стоял только красный значок в виде звездочки. Никитин объяснил, что подобные значки стоят на псевдонимах.
— Ты по-английски читаешь? — неожиданно перешел Климов.
— Да, немного, — с несколько виноватым видом ответил Куманин. Начальство никогда не любило «шибко грамотных».
Климов тяжело поднялся с кресла и удалился в полутемный угол кабинета, где, видимо, был вделанный в стену сейф, и вернулся с небольшой канцелярской папкой с обычными тесемками. Генерал вытащил из нее пожелтевший листок бумаги и протянул Куманину.
— Прочти.
Выцветшими от времени чернилами на листке было написано по-английски:
«My Dear Fox, I need not tell you how I feel indebted for all that you have done toward consummating my escape. I feel that you will do all you can to maintain my State Secret.
Believe me sincerely.
Nicholas, 14.08.1919.»
— Все понял? — спросил Климов.
— Нет, — медленно ответил Куманин, — пока еще ничего не понял. Фокс. Лисицын — это Фокс?
— В том-то и дело, — сказал Климов, — что так до конца и не понять, одно это лицо или нет. В ЧК и ГПУ сидели такие «мудрецы», что запутали и сами себя, и Ленина со Сталиным. В НКВД уже сидели ребята попроще, можно сказать, одни костоломы. Прежних они почти всех без исключения перестреляли. С одной стороны, это можно только приветствовать. В конце концов, что за секретная служба, в действиях которой уже вообще никто не может разобраться. Возьми знаменитую операцию «Трест». Никто уже не понимал, включая Артузова, чем они занимаются? Фильтруют эмиграцию или готовят государственный переворот в СССР? Но после Ежова вся система, от НКВД до КГБ включительно, стала до противного прямоугольной. Ее действия уже мог просчитывать любой секретарь райкома. Это тоже недопустимо. — Климов вздохнул.
— Сначала я тоже считал, что Фокс и Лисицын одно лицо. Потом понял, что нет. Фокс ведь смылся, а Лисицына расстреляли. В самом этом факте, конечно, ничего особенного нет. Лисицына могли включить в списки на расстрел только для того, чтобы дать возможность Фоксу спокойно уйти в тень. Дело курировал лично товарищ Сталин. А это был не простой человек. Мы о нем тоже ровным счетом ничего не знаем. Я говорю, конечно, о довоенном Сталине. Война его окромсала, превратив гения в солдафона, что-то среднее между Гинденбургом и Троцким.
Еще никогда Климов не говорил с ним, как равный с равным, и Куманин слушал, приоткрыв рот.
— А этот Фокс, — спросил он, почему-то понизив голос, — кто он? Немец, еврей?
Климов засмеялся:
— Ты даже не представляешь, Сергей, какая тут смесь. Немецкий еврей с корнями в Витебске, натурализовавшийся в США, но тем не менее сохранивший гражданство Германии. Эта бумага, которую ты сейчас прочел, добыта в Америке. Мне кажется, что тот чекист, который сопровождал Николая II в Екатеринбург, носил фамилию Фокс, а впоследствии он укрылся под псевдонимом Лисицын. Как бы удивительно это ни звучало, но Фокс вернулся в США. Сейчас он уже умер, правда жив его сын, который о папашиных делах не имеет понятия, весь в каком-то бизнесе. Но и у Лисицына здесь остались дети — сын и дочь. Сын умер, а дочь жива, проживает в Риге. Внук же того Лисицына, Алексей Лисицын, пошел добровольцем воевать в Афганистан и там пропал без вести. Другими словами, был ли это один человек, который в Штатах плодил Фоксов, а в России Лисицыных, или это были два прохиндея, к нашему мальчику они, судя по всему, отношения не имеют.
Климов промолчал и продолжал:
— Американцы давно рассекретили все документы, связанные с деятельностью Фокса. В них утверждается, что его предки еще в середине прошлого века обосновались на Дальнем Западе. Если кому-то посчастливится пережить несколько глобальных мировых катастроф, то замести следы совсем не сложно. А вот обратно пройти по этим следам, чтобы попытаться представить себе реальную картину происходившего тогда, практически невозможно. Как бы ты детали ни уточнял, это всегда будет не более чем очередная версия с той или иной долей правдоподобности. Ты меня понимаешь, Куманин?
— Да, конечно, — поспешно согласился Куманин, он хотел услышать продолжение.
— Представь себе, — рассуждал генерал, — что тебе удалось застать ту старушку из Сибири живой. Допустим, она подтвердила, что является второй, если я не ошибаюсь, дочерью царя. Что дальше? Пришлось бы запротоколировать эти слова, как говорится, «со слов потерпевшей». Доказательств не добыть никаких. Кому хочется в это поверить, тот поверит, кому не хочется, тот не поверит. На этом и стоит вся история человечества. Оглядываясь в прошлое, каждый видит в нем то, что хочет.
— Но существуют документы, — робко возразил Куманин, — которые принято считать неопровержимыми…
— Документы? — засмеялся Климов. — Будто ты сам не знаешь, как они составляются. Попробуй по сохранившимся документам воссоздать лет через пятьдесят хотя бы атмосферу того счастья, равенства и братства народов, что царила в нашей стране эти семьдесят лет. Посмотрю, что получится. Впрочем, посмотреть уже не удастся, разве с того света.
Куманина уже начала пугать такая откровенность генерала Климова. Он вспомнил о слухах, гуляющих по Лубянке, как куда-то пропадали с концами сотрудники, прикомандированные к генералу. Сейчас они находятся на одной из «секретных точек», Куманина искать здесь никому не придет в голову — допуска сюда он не имел, а потому просто не мог тут оказаться. Сергей представил, как будет работать следователь по факту «пропажи без вести старшего оперуполномоченного майора Куманина». Ему придется повторить весь путь от дома по Симферопольскому шоссе, включая и воинскую часть, посетит дом Феофила и Клавдии Ивановны, арестует их по подозрению в убийстве. Может быть, так все и было задумано?
— Что с тобой? — заметил его состояние Климов. — Устал что ли? Хочешь коньяка?
— Спасибо, — пробормотал Куманин. — Я, наверное, действительно наглотался чего-то на кладбище, знобит, товарищ генерал…
— Тем более, — заметил Климов, — надо глотнуть — полегчает.
Генерал достал откуда-то пузатую бутылку с черно-золотистой этикеткой и налил в две небольшие стопки бурой жидкости.
— Будем живы! — произнес он и выпил, не чокнувшись. Куманин выпил молча.
Вскоре полегчало, и внезапно выползший из глубины души страх уполз обратно в свою темную бездну.
— Значит, — осмелился спросить Куманин, — Фокс и Лисицын или просто Фокс-Лисицын вывезли царя из Екатеринбурга именно в ту ночь, которая вошла в историю как ночь убийства царской семьи?
— Ты меня спрашиваешь? — удивился Климов. — Ты же вел следствие. Мне бы хотелось выслушать твой рапорт, а не собственные рассуждения.
— Рапорт у меня уже почти написан, — доложил Куманин. — Как вы приказали, я представлю его вам в понедельник утром.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАПОРТА МАЙОРА КУМАНИНА
«Вечером 16 июля 1918 года в Екатеринбург прибыл из Москвы отряд, возглавляемый бывшим капитаном немецкой армии, фамилию которого установить не удалось. Однако отряд подчинялся особоуполномоченному Чрезвычайной Комиссии Александру Лисицыну, направленному в Екатеринбург вместе с немецким отрядом. По требованию немецкой стороны, царя должны были доставить в Москву на встречу с представителями немецкого правительства, чтобы подтвердить официально статьи Брестского договора. Все остальное мне представляется импровизацией (хотя и не очень удачной) Юровского, Голощекина, Белобородова, с одной стороны, и Лисицына с немецким капитаном — с другой стороны. Целью указанной „импровизации“ было объявление о расстреле царя, его семьи и свиты после отъезда их из Екатеринбурга с отрядом Лисицына. Царь должен был узнать об этой акции из газет и, по замыслу немцев, стать более податливым на переговорах. В случае несогласия немцы грозили передать русского царя обратно Советскому правительству, уже объявившему о его расстреле. Само Советское правительство было поставлено политически, экономически и в военном отношении в такое положение, что оно никак не могло влиять на подобное поведение немцев».
— В понедельник меня на Лубянке не будет, — продолжал Климов, — рапорт отдашь Свете. Только чтобы ни единого слова там не было о том, что ты обнаружил могилу. Ни звука. Понял?
— А разве мы не будем проводить эксгумацию? — спросил Куманин, явно взбодрившийся после приказания в понедельник утром сдать рапорт прапорщице Светлане — сегодня не убьют.
— Эксгумацию? — переспросил Климов. — Не будем. И вообще никому об этом ни звука. За то, что нашел могилу, хвалю: молодец! Честно скажу, я многое знал из того, что ты мне сегодня доложил, но где находится могила, не подозревал. Предполагал, что она где-то неподалеку, но точного места так и не вычислил, а уж об этой медной табличке и подумать не мог. Век живи — век удивляйся! Теперь подумаем: могли ли без личного разрешения товарища Сталина эту табличку повесить? Может, и могли. В декабре 1940 года Сталину уже было не до этого, после войны уже никого из обслуги и в живых-то не осталось. А за новыми делами об этой истории просто забыли. Тот микрофильм, что ты крутил у меня в приемной, это все, что мне удалось найти. Возможно, есть что-нибудь еще, но я не докопался — Других дел куча. Так что ты молодец, майор Куманин.
— Но ведь вы говорили, — покраснев от начальственной похвалы, заметил Куманин, — что это дело находится на контроле у самого Генерального секретаря. Он отдал приказ обнаружить останки Николая II. Теперь я, то есть мы их обнаружили. Почему же вы не хотите довести работу до конца — эксгумировать останки, провести полную научно-криминалистическую экспертизу и открыто объявить обо всем?
Куманин увидел, как на губах генерала заиграла вкрадчивая улыбка.
— Генеральные секретари приходят и уходят, — сказал он. — Один астролог, которого шлепнули в 1937 году, предсказал, что их будет семь. Это — седьмой, то есть последний. Последний Генеральный секретарь приказывает отыскать останки последнего царя. Очень интересно, правда? А предпоследний Генеральный секретарь Константин Устинович Черненко предсказывал, что на пути к коммунизму нас ждет продолжительный период развитого социализма. Он ошибся, как, помнится, ошибались и все его предшественники в глобальных прогнозах. Ленин предсказывал неизбежность мировой революции и крах капитализма. Период развитого социализма заканчивается, вернее, уже закончился, но не потому, что наступил коммунизм, а потому, что дорога, по которой шествовал этот самый социализм, уперлась в тупик. Горбачев об этом знает лучше других, и в ближайшее время ему будет чем заняться, кроме как подгонять операцию по поиску останков Николая II.
По-видимому, Климову раньше не приходилось видеть Куманина в военной форме, поскольку генерал, закрыв лежащую перед ним папку и откинувшись в кресле, рассматривал того с изумлением.
Сам Куманин, как, впрочем, и все на Лубянке, также никогда не видел Климова в форме. Кроме того, он считал Климова генерал-майором, и несколько опешил, заметив на нем погоны генерал-лейтенанта.
Все это стало причиной несколько затянувшейся паузы, которую прервал Климов:
— Хорош! На войну собрался?
Куманин, которому пауза позволила более или менее оценить ситуацию, решил потянуть время:
— Здравия желаю, товарищ генерал!
— Ты что рыскаешь, как волк, по Симферопольскому шоссе? — игнорируя приветствие подчиненного, поинтересовался Климов. — Ты чем должен был заниматься в мое отсутствие?
Куманин обратил внимание, что орденских колодок на мундире генерала Климова было поменьше, чем у маршалов Брежнева и Жукова, но вполне достаточно, чтобы создать впечатление, будто генерал две мировые войны подряд командовал какой-нибудь ударной армией прорыва.
— Ты оглох? — переспросил генерал. — Я, кажется, спросил, майор Куманин, чем занимаетесь, гоняя по дорогам с недопустимой скоростью?
— Выполняю ваше приказание, товарищ генерал, — скромно ответил Куманин.
— Мое приказание? — деланно удивился Климов. — Я тебе давал приказ создавать дорожно-транспортные происшествия или понижать боеготовность краснознаменных дивизий?
— Никак нет, — рапортовал Куманин. — Вы мне дали приказ, товарищ генерал, отыскать место захоронения последнего императора Николая II.
— Ах, вот как?! — оживился Климов. — И что же? Император у вас захоронен на обочине Симферопольского шоссе, где-нибудь между Москвой и Серпуховым? Возможно, в огороде у этого психически ненормального психиатора, как его?
— Пименова, — почтительно подсказал Куманин. — Если вы мне разрешите доложить…
— Докладывай, — разрешил генерал, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство подчиненным, которому было доверено выполнение особо важного государственного задания.
Куманин открыл дипломат и положил перед Климовым латунную табличку, завернутую в носовой платок. Табличка от времени покрыта патиной, но грубо вырезанный на ней текст читался без особых усилий. «ПОЛКОВНИК РОМАНОВ Н. А. 1867-1940».
Климов оторопело смотрел на этот текст, то поднимая глаза на Куманина, то снова опуская их на табличку, беззвучно шевеля губами. Наконец, он достал из ящика огромную лупу и стал изучать надпись на табличке.
— Да-а! — проговорил он, клада лупу на стол. — Интересное кино! Где ты ее добыл?
— На территории дивизии генерала Петрунина, — доложил Куманин. — Для этого и форму одел.
Климов посмотрел на Куманина так, будто увидел его впервые в жизни. Так герои мультфильмов смотрят на любимых собак, когда те неожиданно начинают говорить человеческим голосом.
— Садись, — после очередной паузы произнес Климов и снова стал рассматривать пластинку в лупу, как бы подозревая, что Куманин изготовил ее сам, чтобы отчитаться о выполнении задания.
— А совпадения никакого тут быть не может? — спрашивая скорее самого себя, чем Куманина, проговорил Климов.
— Исключено, — ответил Куманин. — Все сходится.
— Исключено? — переспросил Климов. — Ничего нельзя исключать. До войны в системе работали такие хитрованы, которые только и мечтали, чтобы будущие поколения посчитали их дураками. Кто там рядом с ним похоронен?
— Какие-то монахи-отшельники, — доложил Куманин. — Последнее захоронение — в конце 1918 года.
— Как ты вышел на это кладбище? — спросил генерал.
— Здесь в ближайших деревнях полно вдов, чьи мужья некогда охраняли шлагбаумы на пути к этому особняку, — ответил Куманин. — Эти вдовы, несмотря на преклонный возраст, помнят гораздо больше, чем вы себе представляете. Они помнят даже старшего майора Лисицына.
— Интересно, — проговорил Климов в некотором недоумении. — Я пытался найти это кладбище, но в дивизии сказали, что оно давно, чуть ли не сразу после войны, уничтожено. А как тебе удалось туда пробраться?
— Меня приняли за кого-то другого, — улыбнулся Куманин, — за инспектора по экологии, кажется. Они там отравили огромную площадь ракетным топливом. В самом центре этой территории и находится кладбище, весьма прилично сохранилось. Я вам скажу даже больше — на могиле полковника Романова, кем бы он ни был, я обнаружил свежие гвоздики. Совершено потрясающе! Крутом картина грядущего апокалипсиса, а тут… Туда даже запрещен вход без противогазов.
— И тебе выдали противогаз? — поинтересовался Климов.
— Хотели, но я отказался.
— Напрасно, — покачал головой генерал. — Пары разлагающегося ракетного топлива провоцируют галлюцинации. Тебе померещилось. Гвоздики были красными?
— Красными — подтвердил Куманин.
— Одни принимают это за гвоздики, другие за маки. Это не ракетное топливо. Это гораздо хуже. Я бы на твоем месте лег в госпиталь на обследование, — почему-то улыбаясь, сказал Климов.
— Это были гвоздики, красные гвоздики, — настаивал на своем Куманин.
— Если это так, — Климов согнал с лица улыбку, — то вообще получается какая-то чертовщина. Хочется думать, что только гвоздики тебе померещились.
— Мне померещились не только гвоздики, товарищ генерал, — ответил Куманин. — Мне много чего померещилось, пока вы отсутствовали.
— Например? — генерал Климов продолжал смотреть на своего подчиненного с неослабевающим интересом.
Куманин снова открыл свой дипломат и вынул прозрачную папочку, в которой лежало свидетельство о смерти старушки, приехавшей из сибирской глухомани на экскурсию в ростовский Кремль.
— Вот как? — удивился Климов. — Куда ни кинь — везде Романовы. Надо бы вообще всех Романовых в Союзе арестовать и собрать в специальный лагерь, а комендантом назначить майора Куманина, чтобы он заставил всех признаться, какое они имеют отношение к царской фамилии.
— Все это так, — согласился Куманин, — но вы упустили из внимания одну маленькую подробность. Вы не обратили внимания на дату смерти этой гражданки.
— Почему не обратил, — возразил Климов. — Вот она, дата — 28 июля 1988 года. Ну и что?
— Именно в этот день, — подсказал Куманин, — милиция города Ростова подобрала на автобусной остановке мальчика по имени Алеша Лисицын.
Климов вздрогнул, как от неожиданного удара. Он даже сжался в кресле, хотя, возможно, это Куманину тоже померещилось, как гвоздики на могиле полковника Романова.
— Шестакова… — прошептал генерал. — Я слишком поздно узнал, что вы с ней учились в одном классе, а позднее были любовниками. Думал, что ты порвал с этой диссиденткой все отношения…
Куманин молчал. Когда начальство признается в собственных ошибках, лучше всего помалкивать и всем своим видом показывать, что ты скорбишь по этому поводу не меньше самого начальства.
— Конечно, — продолжал Климов, — о мальчике знает и этот псих из Нефедове?
— В общих чертах, — соврал Куманин, которому стало неожиданно жалко Феофила. — Разрешите напомнить, товарищ генерал, что об этом мальчике знает и целый интернат, где директором Петухова.
— Знание знанию рознь, — возразил Климов. — Одно дело слышать, другое дело — знать. И уж совсем плохо, когда знаешь слишком много. Или предполагаешь, что много знаешь и начинаешь писать разные диссертации. Есть вещи, которые вообще никто не имеет права знать, даже мы с тобой. Если бы я не был в командировке, никогда бы не позволил тебе доехать до Нефедово. Ты меня понимаешь?
— В Нефедове я искал не могилу царя, а Надю Шестакову, — попытался оправдаться Куманин.
— Мог бы и догадаться, что она у нас. Кроме нее, никто не может хоть как-то управлять этим мальчиком, — недовольно пробурчал Климов. — И не лезь не в свои дела. Ты уже узнал в интернате, что Алешу увезли мы. И нечего было дальше этим вопросом интересоваться. Уедешь на два дня, а потом расхлебывай, что подчиненные натворят!
Однако то, как выговаривал Климов Сергею, говорило скорее о некоторой растерянности генерала, нежели о сильном гневе. Если вначале репликами типа «Здравия желаю, товарищ генерал!» время пытался выиграть Куманин, то сейчас, поругивая Куманина за его безответственные импровизации, Климов явно пытался выиграть время, чтобы собраться с мыслями. А потому наступила еще одна пауза.
— Так ты говоришь, — нарушил молчание Климов, — что она приехала в Ростов с Алешей Лисицыным?
— Я этого не говорил, — быстро ответил Куманин, — даже совсем наоборот. Мне удалось выяснить, что она выехала из Томска одна.
— Значит, — предположил генерал, — они встретились где-то по дороге в Ростов?
— Думаю, — возразил Куманин, — что все было не совсем так. Она приехала в Ростов Великий, поскольку знала точную дату появления там Алеши Лисицына, убедилась в этом и… — Куманин замолчал.
— И… — повторил Климов, — и что же дальше?
— И умерла, как вы знаете, — пожал плечами Куманин.
— Веселые дела! — проговорил Климов. — А откуда она знала точную дату появления мальчика?
— Говорят, — не совсем уверенно сказал Куманин, — что эта дата была в свое время точно предсказана.
— Кем? — поинтересовался Климов.
— Мне бы тоже хотелось понять, — честно признался Куманин.
— Как ты считаешь? — спросил Климов. — Этот мальчик, Алеша, имеет какое-либо отношение к коменданту «Объекта 17» Александру Лисицыну?
— И к Василию Александровичу Лисицыну, секретарю Томского обкома партии, — добавил Куманин, — который «курировал» Татьяну Николаевну в поселке Асино Томской области. Все очень странно, если вспомнить, что человек, известный на объекте как Лисицын, в действительности носил совершенно другую фамилию. Лисицын — это оперативный псевдоним.
— А ты откуда знаешь? — изумился Климов.
— Он числится в нашей ветеранской картотеке среди работников, подлежащих реабилитации. Там указано, что «Лисицын» — не настоящая фамилия, — доложил Куманин.
— Ты подумай, — осерчал Климов. — Какой в нашей системе бардак! То что считается сверхсекретным в одном подразделении, можно найти в открытом доступе другого. Это ты у «историков» узнал?
— Так точно, — подтвердил Куманин, — у Никитина.
— А настоящая его фамилия была указана? — поинтересовался генерал.
— Нет, — успокоил Куманин, — стоял только красный значок в виде звездочки. Никитин объяснил, что подобные значки стоят на псевдонимах.
— Ты по-английски читаешь? — неожиданно перешел Климов.
— Да, немного, — с несколько виноватым видом ответил Куманин. Начальство никогда не любило «шибко грамотных».
Климов тяжело поднялся с кресла и удалился в полутемный угол кабинета, где, видимо, был вделанный в стену сейф, и вернулся с небольшой канцелярской папкой с обычными тесемками. Генерал вытащил из нее пожелтевший листок бумаги и протянул Куманину.
— Прочти.
Выцветшими от времени чернилами на листке было написано по-английски:
«My Dear Fox, I need not tell you how I feel indebted for all that you have done toward consummating my escape. I feel that you will do all you can to maintain my State Secret.
Believe me sincerely.
Nicholas, 14.08.1919.»
— Все понял? — спросил Климов.
— Нет, — медленно ответил Куманин, — пока еще ничего не понял. Фокс. Лисицын — это Фокс?
— В том-то и дело, — сказал Климов, — что так до конца и не понять, одно это лицо или нет. В ЧК и ГПУ сидели такие «мудрецы», что запутали и сами себя, и Ленина со Сталиным. В НКВД уже сидели ребята попроще, можно сказать, одни костоломы. Прежних они почти всех без исключения перестреляли. С одной стороны, это можно только приветствовать. В конце концов, что за секретная служба, в действиях которой уже вообще никто не может разобраться. Возьми знаменитую операцию «Трест». Никто уже не понимал, включая Артузова, чем они занимаются? Фильтруют эмиграцию или готовят государственный переворот в СССР? Но после Ежова вся система, от НКВД до КГБ включительно, стала до противного прямоугольной. Ее действия уже мог просчитывать любой секретарь райкома. Это тоже недопустимо. — Климов вздохнул.
— Сначала я тоже считал, что Фокс и Лисицын одно лицо. Потом понял, что нет. Фокс ведь смылся, а Лисицына расстреляли. В самом этом факте, конечно, ничего особенного нет. Лисицына могли включить в списки на расстрел только для того, чтобы дать возможность Фоксу спокойно уйти в тень. Дело курировал лично товарищ Сталин. А это был не простой человек. Мы о нем тоже ровным счетом ничего не знаем. Я говорю, конечно, о довоенном Сталине. Война его окромсала, превратив гения в солдафона, что-то среднее между Гинденбургом и Троцким.
Еще никогда Климов не говорил с ним, как равный с равным, и Куманин слушал, приоткрыв рот.
— А этот Фокс, — спросил он, почему-то понизив голос, — кто он? Немец, еврей?
Климов засмеялся:
— Ты даже не представляешь, Сергей, какая тут смесь. Немецкий еврей с корнями в Витебске, натурализовавшийся в США, но тем не менее сохранивший гражданство Германии. Эта бумага, которую ты сейчас прочел, добыта в Америке. Мне кажется, что тот чекист, который сопровождал Николая II в Екатеринбург, носил фамилию Фокс, а впоследствии он укрылся под псевдонимом Лисицын. Как бы удивительно это ни звучало, но Фокс вернулся в США. Сейчас он уже умер, правда жив его сын, который о папашиных делах не имеет понятия, весь в каком-то бизнесе. Но и у Лисицына здесь остались дети — сын и дочь. Сын умер, а дочь жива, проживает в Риге. Внук же того Лисицына, Алексей Лисицын, пошел добровольцем воевать в Афганистан и там пропал без вести. Другими словами, был ли это один человек, который в Штатах плодил Фоксов, а в России Лисицыных, или это были два прохиндея, к нашему мальчику они, судя по всему, отношения не имеют.
Климов промолчал и продолжал:
— Американцы давно рассекретили все документы, связанные с деятельностью Фокса. В них утверждается, что его предки еще в середине прошлого века обосновались на Дальнем Западе. Если кому-то посчастливится пережить несколько глобальных мировых катастроф, то замести следы совсем не сложно. А вот обратно пройти по этим следам, чтобы попытаться представить себе реальную картину происходившего тогда, практически невозможно. Как бы ты детали ни уточнял, это всегда будет не более чем очередная версия с той или иной долей правдоподобности. Ты меня понимаешь, Куманин?
— Да, конечно, — поспешно согласился Куманин, он хотел услышать продолжение.
— Представь себе, — рассуждал генерал, — что тебе удалось застать ту старушку из Сибири живой. Допустим, она подтвердила, что является второй, если я не ошибаюсь, дочерью царя. Что дальше? Пришлось бы запротоколировать эти слова, как говорится, «со слов потерпевшей». Доказательств не добыть никаких. Кому хочется в это поверить, тот поверит, кому не хочется, тот не поверит. На этом и стоит вся история человечества. Оглядываясь в прошлое, каждый видит в нем то, что хочет.
— Но существуют документы, — робко возразил Куманин, — которые принято считать неопровержимыми…
— Документы? — засмеялся Климов. — Будто ты сам не знаешь, как они составляются. Попробуй по сохранившимся документам воссоздать лет через пятьдесят хотя бы атмосферу того счастья, равенства и братства народов, что царила в нашей стране эти семьдесят лет. Посмотрю, что получится. Впрочем, посмотреть уже не удастся, разве с того света.
Куманина уже начала пугать такая откровенность генерала Климова. Он вспомнил о слухах, гуляющих по Лубянке, как куда-то пропадали с концами сотрудники, прикомандированные к генералу. Сейчас они находятся на одной из «секретных точек», Куманина искать здесь никому не придет в голову — допуска сюда он не имел, а потому просто не мог тут оказаться. Сергей представил, как будет работать следователь по факту «пропажи без вести старшего оперуполномоченного майора Куманина». Ему придется повторить весь путь от дома по Симферопольскому шоссе, включая и воинскую часть, посетит дом Феофила и Клавдии Ивановны, арестует их по подозрению в убийстве. Может быть, так все и было задумано?
— Что с тобой? — заметил его состояние Климов. — Устал что ли? Хочешь коньяка?
— Спасибо, — пробормотал Куманин. — Я, наверное, действительно наглотался чего-то на кладбище, знобит, товарищ генерал…
— Тем более, — заметил Климов, — надо глотнуть — полегчает.
Генерал достал откуда-то пузатую бутылку с черно-золотистой этикеткой и налил в две небольшие стопки бурой жидкости.
— Будем живы! — произнес он и выпил, не чокнувшись. Куманин выпил молча.
Вскоре полегчало, и внезапно выползший из глубины души страх уполз обратно в свою темную бездну.
— Значит, — осмелился спросить Куманин, — Фокс и Лисицын или просто Фокс-Лисицын вывезли царя из Екатеринбурга именно в ту ночь, которая вошла в историю как ночь убийства царской семьи?
— Ты меня спрашиваешь? — удивился Климов. — Ты же вел следствие. Мне бы хотелось выслушать твой рапорт, а не собственные рассуждения.
— Рапорт у меня уже почти написан, — доложил Куманин. — Как вы приказали, я представлю его вам в понедельник утром.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАПОРТА МАЙОРА КУМАНИНА
«Вечером 16 июля 1918 года в Екатеринбург прибыл из Москвы отряд, возглавляемый бывшим капитаном немецкой армии, фамилию которого установить не удалось. Однако отряд подчинялся особоуполномоченному Чрезвычайной Комиссии Александру Лисицыну, направленному в Екатеринбург вместе с немецким отрядом. По требованию немецкой стороны, царя должны были доставить в Москву на встречу с представителями немецкого правительства, чтобы подтвердить официально статьи Брестского договора. Все остальное мне представляется импровизацией (хотя и не очень удачной) Юровского, Голощекина, Белобородова, с одной стороны, и Лисицына с немецким капитаном — с другой стороны. Целью указанной „импровизации“ было объявление о расстреле царя, его семьи и свиты после отъезда их из Екатеринбурга с отрядом Лисицына. Царь должен был узнать об этой акции из газет и, по замыслу немцев, стать более податливым на переговорах. В случае несогласия немцы грозили передать русского царя обратно Советскому правительству, уже объявившему о его расстреле. Само Советское правительство было поставлено политически, экономически и в военном отношении в такое положение, что оно никак не могло влиять на подобное поведение немцев».
— В понедельник меня на Лубянке не будет, — продолжал Климов, — рапорт отдашь Свете. Только чтобы ни единого слова там не было о том, что ты обнаружил могилу. Ни звука. Понял?
— А разве мы не будем проводить эксгумацию? — спросил Куманин, явно взбодрившийся после приказания в понедельник утром сдать рапорт прапорщице Светлане — сегодня не убьют.
— Эксгумацию? — переспросил Климов. — Не будем. И вообще никому об этом ни звука. За то, что нашел могилу, хвалю: молодец! Честно скажу, я многое знал из того, что ты мне сегодня доложил, но где находится могила, не подозревал. Предполагал, что она где-то неподалеку, но точного места так и не вычислил, а уж об этой медной табличке и подумать не мог. Век живи — век удивляйся! Теперь подумаем: могли ли без личного разрешения товарища Сталина эту табличку повесить? Может, и могли. В декабре 1940 года Сталину уже было не до этого, после войны уже никого из обслуги и в живых-то не осталось. А за новыми делами об этой истории просто забыли. Тот микрофильм, что ты крутил у меня в приемной, это все, что мне удалось найти. Возможно, есть что-нибудь еще, но я не докопался — Других дел куча. Так что ты молодец, майор Куманин.
— Но ведь вы говорили, — покраснев от начальственной похвалы, заметил Куманин, — что это дело находится на контроле у самого Генерального секретаря. Он отдал приказ обнаружить останки Николая II. Теперь я, то есть мы их обнаружили. Почему же вы не хотите довести работу до конца — эксгумировать останки, провести полную научно-криминалистическую экспертизу и открыто объявить обо всем?
Куманин увидел, как на губах генерала заиграла вкрадчивая улыбка.
— Генеральные секретари приходят и уходят, — сказал он. — Один астролог, которого шлепнули в 1937 году, предсказал, что их будет семь. Это — седьмой, то есть последний. Последний Генеральный секретарь приказывает отыскать останки последнего царя. Очень интересно, правда? А предпоследний Генеральный секретарь Константин Устинович Черненко предсказывал, что на пути к коммунизму нас ждет продолжительный период развитого социализма. Он ошибся, как, помнится, ошибались и все его предшественники в глобальных прогнозах. Ленин предсказывал неизбежность мировой революции и крах капитализма. Период развитого социализма заканчивается, вернее, уже закончился, но не потому, что наступил коммунизм, а потому, что дорога, по которой шествовал этот самый социализм, уперлась в тупик. Горбачев об этом знает лучше других, и в ближайшее время ему будет чем заняться, кроме как подгонять операцию по поиску останков Николая II.