Страница:
9-й армии Л.З.Мехлису
о проверке наличия
валенок в 163-й дивизии
По полученным ЛВО данным, 163-я дивизия получила более 14 тыс. пар валенок. Кроме того, имеется резерв в армии 18,5 тыс. пар. Примите меры по выяснению правильности сообщения командования округом и доставке валенок в дивизию.
ТХТ = К. ВОРОШИЛОВ
13
14
о проверке наличия
валенок в 163-й дивизии
По полученным ЛВО данным, 163-я дивизия получила более 14 тыс. пар валенок. Кроме того, имеется резерв в армии 18,5 тыс. пар. Примите меры по выяснению правильности сообщения командования округом и доставке валенок в дивизию.
ТХТ = К. ВОРОШИЛОВ
13
Четверо лыжников быстро бежали по снежному склону. Воскобойников даже протер глаза – мало ли, вдруг двоится от постоянной белизны... Нет, в самом деле четверо.
– Кто-то с ними к нам едет, – поторопился сказать Керьялайнен. – Не знаю, кто, господин офицер! Уходили двое, честное слово!
– Черт... Ладно, хоть один да уцелеет для допроса... Стой, и чтоб всё тихо, понял?
– Понял, господин офицер.
Воскобойников спрятался внутри, оставив вход открытым. Керьялайнен стоял в паре метров от него, спокойно курил трубочку. Странно – финн, кажется, вовсе уже не боялся, хотя вначале, казалось, в штаны наложит от страха. Наверное, окончательно уверился, что русские его убивать не будут. А что с ним делать, когда они будут уходить?..
Ладно, потом, сказал себе Воскобойников, Может, в качестве проводника сгодится, переводчика. А сейчас главное – эти четверо.
Лыжники приближались. Что-то с ними не так, подумал Воскобойников, и тут же понял, что именно – трое бежали без палок, как обычно и бегают с детства привычные к лыжам финны, а четвертый двигался менее сноровисто и отталкивался палками.
Вот они съехали с холма и пропали из поля зрения, сейчас поднимутся и будут совсем рядом... Судя по всему, кто-то из приближавшихся окликнул Керьялайнена, потому что тот приветственно помахал рукой. Всё, мол, в порядке.
Молодец, Керьялайнен. Молодец. Зачтется тебе.
– Стрелять только в крайнем случае, – шепнул полковой комиссар Вершинину.
– А если они сами стрелять начнут?
– В самом крайнем случае, я сказал! А в того, что с палками, вообще не стрелять. Живой нужен.
Керьялайнен что-то крикнул по-фински, и Воскобойников напрягся – не подведет ли финн, но четверка уже появилась из-за снежного гребня. Они снимали лыжи, когда полковой комиссар и Вершинин вышли изнутри, и Воскобойников сказал негромко:
– Руки вверх!
Винтовки у всех четверых были закинуты за спины, толстые рукавицы не позволяли быстро выхватить пистолеты из кобур, поэтому всё произошло спокойно, без шума. Керьялайнен философски взирал, как его соплеменников разоружили и повели внутрь дота.
– Я всё правильно сделал, господин офицер? – спросил он.
– Молодец, – кивнул Воскобойников.
– Вы не станете меня, убивать, господин офицер?
– Не станем, не станем. За переводчика побудешь?
– Отчего же нет, господин офицер, – согласился Керьялайнен.
Финн указал капрала Вуоринена и бывшего учителя Риихиланти, человека с приятным, интеллигентным лицом.
– Двоих других не знаю, господин офицер, – сказал он.
– Кто вы? – спросил Воскобойников, жестом сделав Керьялайнену знак переводить.
Оба незнакомца молчали.
– Это лейтенант Ахо, – поспешил сказать капрал, мордастый низенький дядька. Очень плохой человек, вспомнил Воскобойников слова Керьялайнена.
– Что за лейтенант Ахо? Откуда?
– Я знаю только, что он вчера прибыл из Оулу, и с ним этот немец.
– Немец?! – удивился Воскобойников и внимательно посмотрел на пленного. Тот сидел на корточках, вытянув перед собой связанные руки, таращился в пол. Бритая голова, усики ниточкой, маленький шрам на подбородке. Что тут делать немцу? У них отношения с Финляндией вроде бы не ахти... Хотя разные есть сведения, опять же мало ли что случилось за последнее время.
– Что здесь делает немец, капрал?
– Не знаю, господин офицер.
– Чибисов, – распорядился полковой комиссар, – обыщите этого... немца.
Однако ничего, что указывало бы на германское гражданство, при пленном не обнаружилось. Обыск он перенес брезгливо, как, наверное, перенес бы подобное и сам Станислав Федорович.
– Спросите у лейтенанта Ахо, что это за человек и с какими целями прибыл сюда, – велел Воскобойников Керьялайнену. Финн перевел, лейтенант помолчал, потом коротко что-то ответил.
– Господин лейтенант не желает отвечать на ваши вопросы, господин офицер, – развел руками Керьялайнен.
– Скажите лейтенанту, что нам придется его расстрелять.
Ахо выслушал угрозу с видимым спокойствием и ничего не сказал, зато что-то просительно забормотал бывший учитель.
– Господин офицер, Риихиланти говорит, что слышал, как господин лейтенант Ахо называл этого человека обер-лейтенантом Айнцигером, – перевел Керьялайнен.
– Вот как? Хорошо... Политрук, поместите всех пленных, и этого тоже, – Воскобойников кивнул на Керьялайнена, – в спальное помещение. Рук не развязывать. А с господином германцем мы побеседуем отдельно. Остальным отдыхать, и разберитесь там насчет обеда, а то помешали нам незваные гости.
Оставшись наедине с немцем, который сидел всё так же, вытянув руки перед собой, Воскобойников сказал по-немецки:
– Вам нечего бояться, у России с Германией нормальные мирные отношения.
– Так отпустите меня, – отозвался немец.
– Вы бы на моем месте отпустили?
– Нет.
– Тогда не обессудьте. Мне хотелось бы знать, что вы здесь делаете, господин обер-лейтенант.
– Почему вы ко мне так обращаетесь?
– Но вы же признаете себя обер-лейтенантом Айнцигером?
– Я являюсь унтер-офицером финских вооруженных сил Яйво Лаахтиненом.
– У вас есть соответствующие документы?
– Я их забыл в Оулу.
– Забыли? Странно. Однако солдаты захваченного нами отряда показали, что вы – немецкий офицер.
– Хорошо, допустим. Что дальше?
– Мы – союзники Германии.
– Тем более увеличивается ваша вина. Отпустите меня. Хотя в ваших правах поступить со мной так, как это принято у большевиков.
– Мы не собираемся вас расстреливать. Хотя если вы, как утверждаете, финн, то...
– Если хотите, можете расстрелять. Я финский солдат моя семья будет знать, что я отдал жизнь за Суоми, но не стал сотрудничать с евреями и коммунистами. А теперь можно мне закурить?
– Пожалуйста.
Воскобойников вставил в губы пленного сигарету из пачки, найденной при нем же, щелкнул зажигалкой. Пленный с наслаждением затянулся.
– Чибисов! – крикнул полковой комиссар. – Присмотрите тут за ним, я навещу финнов.
Судя по испуганной физиономии Керьялайнена, тому пришлось несладко. Видимо, остальные трое запугивали его всяческими карами за пособничество русским, хотя тому же капралу Вуоринену лучше было бы помолчать. Что ж, подумал Воскобойников, тем крепче будет Керьялайнен за нас держаться, раз уж к своим ему возвращаться нет смысла.
– Керьялайнен, переведите лейтенанту, что мы в самом деле можем расстрелять его и остальных, если нам не будет предоставлена информация относительно пленного немецкого офицера.
Воскобойников на самом деле не представлял себе, что может делать здесь, в Северной Карелии, военнослужащий Германии. Обходиться с ним следовало соответственно имевшимся между Советским Союзом и Германией договоренностям, и немец действительно был скорее союзником, чем противником, но полковой комиссар решил, что неплохо бы разобраться до конца. Информация может оказаться слишком ценной, а финны и сам немец... вокруг ведь никого, война, и никто не хватится пропажи.
Финны тем временем оживились. Капрал и бывший учитель явно перепугались, а лейтенант Ахо смотрел на Воскобойникова с нескрываемой злобой. Затем он что-то спросил.
– Господин лейтенант требует гарантий, господин офицер, – перевел Керьялайнен.
– Каких еще гарантий? Идет война, если это неизвестно господину лейтенанту.
– Он – военнопленный и требует обращаться с ним так, как следует обращаться с военнопленными, господин офицер.
– Мы не в лагере для военнопленных, а на финской территории, в особых условиях, – возразил Воскобойников. – Я буду действовать по обстановке, так, как выгоднее мне и моим людям, за которых я несу ответственность. Однако я могу пойти на компромисс. Если я получаю необходимые мне сведения, то мы уходим спустя некоторое время, а всех пленных оставляем здесь – разумеется, без оружия и связанными, но вы сумеете освободиться, когда мы уйдем довольно далеко. Идет?
Лейтенант Ахо внимательно выслушал Керьялайнена, вздохнул и кивнул.
– Хорошо. Итак, лейтенант, кто этот немец? И действительно ли он немец?
– Это обер-лейтенант немецких войск СС Айнцигер. Мне было приказано сопроводить его из Оулу сюда, с какой целью – не знаю.
– Кто отдал приказ?
– Насколько я понимаю... – Лейтенант Ахо замялся. – Насколько я понимаю, какое-то отношение к этому имеет министерство иностранных дел, потому что там был представитель господина Холсти. Лично мне отдавал приказ полковник Хаарала из генерального штаба.
– То есть больше вы ничего не знаете?
– Как я уже сказал, моим заданием было сопровождение обер-лейтенанта сюда и выполнение его распоряжений вплоть до особого приказа.
– В Оулу Айнцигер прибыл один?
– С ним был еще один немецкий офицер, которого называли фон Лоос, подполковник войск СС. Он остался в Оулу.
– Что собирался делать здесь Айнцигер?
– Я не знаю. Мне не говорили. Повторяю: моим заданием было сопровождение обер-лейтенанта сюда и выполнение его распоряжений вплоть до особого приказа.
– Это всё, что вы можете сказать мне?
– Всё.
– Поклянитесь честью офицера.
Лейтенант Ахо сощурился.
– Клянусь. Согласитесь, не очень-то я вам помог.
– Это уже другой вопрос. Хорошо, отдыхайте.
Полковой комиссар вернулся к немцу, отпустил Чибисова и сказал:
– Что ж, оберштурмфюрер Айнцигер, финский лейтенант мне всё рассказал. Давайте таким образом прекратим игру в унтер-офицера Лаахтинена и поговорим серьезно, как союзники.
– Развяжите мне руки, – попросил Айнцигер.
– А вы не наделаете глупостей?
– Не вижу смысла. Тут кругом ваши люди, на выходе – часовой. Разве что я возьму вас в заложники, но я не уверен, что ваши не станут стрелять даже в этом случае. К тому же я всё равно их почти развязал.
С этими словами немец поднял руки повыше, и Воскобойников обнаружил, что они и в самом деле почти свободны. Как и когда Айнцигер ухитрился это сделать, полковой комиссар мог только догадываться.
– Можно еще сигарету? – попросил немец, садясь на табурет.
– Разумеется. Тем более это ваши.
Воскобойников закурил сам, бросил Айнцигеру пачку; тот ловко поймал ее на лету и поблагодарил. Закурив, немец посетовал:
– Мне обещали горячий обед по прибытии сюда, но события распорядились иначе... И вы не представились, что порождает некоторые неудобства – вы знаете, как меня зовут, а я не знаю, как зовут вас.
– Сейчас перекусим, – миролюбиво сказал Воскобойников. – А зовут меня Станислав Федорович. Но для вас будет удобнее «товарищ комиссар».
– Ха! В таком случае зовите меня «господин оберштурмфюрер».
– Договорились. Чибисов!
«Комод» явился и воззрился на панибратски покуривающих офицеров.
– Чибисов, как там с обедом?
– Готово всё давно, товарищ полковой комиссар.
– Так зовите к столу, что ж вы. Вот и господин оберштурмфюрер с нами.
Чибисов покосился на немца.
– Там самогон у финнов, товарищ полковой комиссар...
– Хорошо, разрешаю. Часовому поднесите, на морозе человек стоит, и через час сменить.
– Есть!
Чибисов убежал, а немец спросил:
– Ну и как вы сюда попали, товарищ комиссар? Про войну России с Финляндией я знаю, но, насколько мне известно, боевые действия идут довольно далеко отсюда...
– У меня свое задание, – уклончиво ответил Воскобойников.
– Давайте, как вы сказали, прекратим игру, – сказал немец. – Откроем карты, раз уж мы союзники. Если желаете, я начну первый.
– Как я узнаю, что вы говорите правду?
– Никак. Вам остается надеяться на мою честь и слово офицера.
– Идет, – кивнул Воскобойников. Полковой комиссар ожидал услышать всё, что угодно, но то, что рассказал Айнцигер, если не повергло Станислава Федоровича в шок, то несколько выбило из колеи. Он внимательно слушал, прикуривая сигарету от сигареты, так что к концу разговора почти опустошил пачку немца.
Если коротко, то Айнцигер прибыл в Финляндию за тем же, за чем шел Воскобойников. Нет, конечно же, немцы не знали об операции «Фьорд», но, как выяснилось, владели информацией примерно в тех же объемах, что и организаторы операции в СССР. Может быть, в несколько меньших объемах – если немец не врал. Но в незначительно меньших.
– Понимаю, что всё это похоже на сказку, – закончил Айнцигер, – но дело обстоит именно так.
– Верю, – сказал Воскобойников, сплевывая табачную горечь. – Верю, потому что имею точно такое же задание. Как видите, не только вашим хозяевам известно о занятных вещах, хранимых лесами Финляндии. Однако эта деревенька... у меня данные другие. Почему вы сразу не отправились туда?
– Жизнь – весьма сложная штука. У нас недостаточно времени, чтобы быть врагами. Самым разумным будет, раз уж мы союзники, объединить усилия, – предложил немец. – Там и разберемся, чьи данные точнее. Вместе у нас получится гораздо лучше, а в конце концов мы разойдемся в разные стороны.
– Вы думаете, это будет так легко сделать? Всерьез?
– Пока что я ничего не думаю. Давайте доберемся до места, а там всё решится
– Сомневаюсь, – покачал головой Станислав Федорович. – Очень сильно сомневаюсь.
– А вам больше ничего не остается, – улыбнулся немец. – Я раскрыл карты, вы, как ни странно, тоже раскрыли. При этом я полностью завишу от вас, поэтому вы находитесь в более выгодном положении, товарищ комиссар. Так или не так?
– Так, – согласился Воскобойников.
Стол получился нехитрый, но сытный – суп из мясных консервов и консервированная каша с мясом. Самогон разлили в жестяные кружки. Дали поесть и пленным, но без выпивки.
– Товарищи! – сказал Воскобойников, вставая. – Так получилось, что мы собрались вместе, и у нас есть важнейшая цель, важнейшее задание, доверенное нам партией и правительством, всем нашим народом. Буду с вами откровенен. Наверное, вы думаете, что в самое ближайшее время мы постараемся соединиться с частями Рабоче-Крестьянской Красной Армии, которая, без сомнения, громит сейчас врага в глубине его территории, далеко от нашей границы. Я вынужден сообщить вам, что у нас иная миссия. К сожалению, я не могу говорить о деталях, но надеюсь, что вы меня понимаете. Таков приказ, и мы обязаны выполнить его со всей ответственностью.
Красноармейцы молчали, внимательно глядя на комиссара. Еще во время первой их встречи, после кровопролитного лесного боя, Воскобойников приказал двигаться на запад. Вопрос был в том, как далеко на запад?
– Главная задача – достигнуть определенной точки на территории Финляндии, – продолжал Воскобойников. – И в этом нам поможет наш союзник, офицер вооруженных сил Германии обер-лейтенант Айнцигер.
Немец привстал и коротко кивнул. Воскобойников специально не стал упоминать об СС – так было проще для бойцов.
– Ясно, товарищ полковой комиссар, – сказал Вершинин, хотя и глядел на немца с сомнением.
– А раз ясно, давайте выпьем! – Воскобойников одним духом проглотил самогон, скривился и пробормотал: – Сильна, зараза!
Все засмеялись, даже немец, который, надо полагать, понял, что говорит Воскобойников. Обстановка за столом немного разрядилась, но на немца всё равно посматривали с опаской, с недоверием.
– Вашим людям я не нравлюсь, товарищ комиссар, – шепнул Айнцигер, наклонившись к Воскобойникову.
– А чего же вы хотели? – спросил тот. – Вы фашист. Если бы я попал в компанию немецких солдат, разве они бы радовались?
– Я был в Брест-Литовске на совместном параде советских и немецких войск, так там была вполне дружелюбная обстановка.
– Всё зависит от ситуации. И не стоит называть это парадом: во-первых, торжественное прохождение ваших и наших войск не являлось парадом победы, оно состоялось после согласования деталей и подписания соглашения о передаче вами Бреста Красной Армии. Сначала торжественным маршем прошли германские войска, а после того как они покинули город, туда вошли наши танковые части. Если на прохождении немецких подразделений присутствовал наш комбриг Кривошеин, то при прохождении советских подразделений ни одного немецкого солдата и офицера на улицах Бреста уже никто не видел.
– Вы тоже там были? – поднял брови немец.
– Да, – коротко ответил Воскобойников, хотя ни в каком Брест-Литовске в то время не находился, а летал в Хабаровск по делам, никак с событиями в Западной Белоруссии не связанным. «Спасение идет из СССР, – писали тогда „Известия“. – Грозная, суровая, непреклонная и великодушная – идет Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Ради счастья человеческого построена наша страна, и на страже его стоит Красная Армия. Ради этой цели Красная Армия двинулась сегодня, затемняя небо стальными крыльями, потрясая землю бронемашинами, тяжелой поступью неисчислимых полков».
И спасение в самом деле шло.
Когда закончили трапезничать, Воскобойников распорядился накормить пленных финнов. Сменившийся часовой – красноармеец Каримов – грелся у печурки, не обращая на немца никакого внимания.
– Всем отдыхать, – велел Воскобойников. – Утром выходим.
– Кто-то с ними к нам едет, – поторопился сказать Керьялайнен. – Не знаю, кто, господин офицер! Уходили двое, честное слово!
– Черт... Ладно, хоть один да уцелеет для допроса... Стой, и чтоб всё тихо, понял?
– Понял, господин офицер.
Воскобойников спрятался внутри, оставив вход открытым. Керьялайнен стоял в паре метров от него, спокойно курил трубочку. Странно – финн, кажется, вовсе уже не боялся, хотя вначале, казалось, в штаны наложит от страха. Наверное, окончательно уверился, что русские его убивать не будут. А что с ним делать, когда они будут уходить?..
Ладно, потом, сказал себе Воскобойников, Может, в качестве проводника сгодится, переводчика. А сейчас главное – эти четверо.
Лыжники приближались. Что-то с ними не так, подумал Воскобойников, и тут же понял, что именно – трое бежали без палок, как обычно и бегают с детства привычные к лыжам финны, а четвертый двигался менее сноровисто и отталкивался палками.
Вот они съехали с холма и пропали из поля зрения, сейчас поднимутся и будут совсем рядом... Судя по всему, кто-то из приближавшихся окликнул Керьялайнена, потому что тот приветственно помахал рукой. Всё, мол, в порядке.
Молодец, Керьялайнен. Молодец. Зачтется тебе.
– Стрелять только в крайнем случае, – шепнул полковой комиссар Вершинину.
– А если они сами стрелять начнут?
– В самом крайнем случае, я сказал! А в того, что с палками, вообще не стрелять. Живой нужен.
Керьялайнен что-то крикнул по-фински, и Воскобойников напрягся – не подведет ли финн, но четверка уже появилась из-за снежного гребня. Они снимали лыжи, когда полковой комиссар и Вершинин вышли изнутри, и Воскобойников сказал негромко:
– Руки вверх!
Винтовки у всех четверых были закинуты за спины, толстые рукавицы не позволяли быстро выхватить пистолеты из кобур, поэтому всё произошло спокойно, без шума. Керьялайнен философски взирал, как его соплеменников разоружили и повели внутрь дота.
– Я всё правильно сделал, господин офицер? – спросил он.
– Молодец, – кивнул Воскобойников.
– Вы не станете меня, убивать, господин офицер?
– Не станем, не станем. За переводчика побудешь?
– Отчего же нет, господин офицер, – согласился Керьялайнен.
Финн указал капрала Вуоринена и бывшего учителя Риихиланти, человека с приятным, интеллигентным лицом.
– Двоих других не знаю, господин офицер, – сказал он.
– Кто вы? – спросил Воскобойников, жестом сделав Керьялайнену знак переводить.
Оба незнакомца молчали.
– Это лейтенант Ахо, – поспешил сказать капрал, мордастый низенький дядька. Очень плохой человек, вспомнил Воскобойников слова Керьялайнена.
– Что за лейтенант Ахо? Откуда?
– Я знаю только, что он вчера прибыл из Оулу, и с ним этот немец.
– Немец?! – удивился Воскобойников и внимательно посмотрел на пленного. Тот сидел на корточках, вытянув перед собой связанные руки, таращился в пол. Бритая голова, усики ниточкой, маленький шрам на подбородке. Что тут делать немцу? У них отношения с Финляндией вроде бы не ахти... Хотя разные есть сведения, опять же мало ли что случилось за последнее время.
– Что здесь делает немец, капрал?
– Не знаю, господин офицер.
– Чибисов, – распорядился полковой комиссар, – обыщите этого... немца.
Однако ничего, что указывало бы на германское гражданство, при пленном не обнаружилось. Обыск он перенес брезгливо, как, наверное, перенес бы подобное и сам Станислав Федорович.
– Спросите у лейтенанта Ахо, что это за человек и с какими целями прибыл сюда, – велел Воскобойников Керьялайнену. Финн перевел, лейтенант помолчал, потом коротко что-то ответил.
– Господин лейтенант не желает отвечать на ваши вопросы, господин офицер, – развел руками Керьялайнен.
– Скажите лейтенанту, что нам придется его расстрелять.
Ахо выслушал угрозу с видимым спокойствием и ничего не сказал, зато что-то просительно забормотал бывший учитель.
– Господин офицер, Риихиланти говорит, что слышал, как господин лейтенант Ахо называл этого человека обер-лейтенантом Айнцигером, – перевел Керьялайнен.
– Вот как? Хорошо... Политрук, поместите всех пленных, и этого тоже, – Воскобойников кивнул на Керьялайнена, – в спальное помещение. Рук не развязывать. А с господином германцем мы побеседуем отдельно. Остальным отдыхать, и разберитесь там насчет обеда, а то помешали нам незваные гости.
Оставшись наедине с немцем, который сидел всё так же, вытянув руки перед собой, Воскобойников сказал по-немецки:
– Вам нечего бояться, у России с Германией нормальные мирные отношения.
– Так отпустите меня, – отозвался немец.
– Вы бы на моем месте отпустили?
– Нет.
– Тогда не обессудьте. Мне хотелось бы знать, что вы здесь делаете, господин обер-лейтенант.
– Почему вы ко мне так обращаетесь?
– Но вы же признаете себя обер-лейтенантом Айнцигером?
– Я являюсь унтер-офицером финских вооруженных сил Яйво Лаахтиненом.
– У вас есть соответствующие документы?
– Я их забыл в Оулу.
– Забыли? Странно. Однако солдаты захваченного нами отряда показали, что вы – немецкий офицер.
– Хорошо, допустим. Что дальше?
– Мы – союзники Германии.
– Тем более увеличивается ваша вина. Отпустите меня. Хотя в ваших правах поступить со мной так, как это принято у большевиков.
– Мы не собираемся вас расстреливать. Хотя если вы, как утверждаете, финн, то...
– Если хотите, можете расстрелять. Я финский солдат моя семья будет знать, что я отдал жизнь за Суоми, но не стал сотрудничать с евреями и коммунистами. А теперь можно мне закурить?
– Пожалуйста.
Воскобойников вставил в губы пленного сигарету из пачки, найденной при нем же, щелкнул зажигалкой. Пленный с наслаждением затянулся.
– Чибисов! – крикнул полковой комиссар. – Присмотрите тут за ним, я навещу финнов.
Судя по испуганной физиономии Керьялайнена, тому пришлось несладко. Видимо, остальные трое запугивали его всяческими карами за пособничество русским, хотя тому же капралу Вуоринену лучше было бы помолчать. Что ж, подумал Воскобойников, тем крепче будет Керьялайнен за нас держаться, раз уж к своим ему возвращаться нет смысла.
– Керьялайнен, переведите лейтенанту, что мы в самом деле можем расстрелять его и остальных, если нам не будет предоставлена информация относительно пленного немецкого офицера.
Воскобойников на самом деле не представлял себе, что может делать здесь, в Северной Карелии, военнослужащий Германии. Обходиться с ним следовало соответственно имевшимся между Советским Союзом и Германией договоренностям, и немец действительно был скорее союзником, чем противником, но полковой комиссар решил, что неплохо бы разобраться до конца. Информация может оказаться слишком ценной, а финны и сам немец... вокруг ведь никого, война, и никто не хватится пропажи.
Финны тем временем оживились. Капрал и бывший учитель явно перепугались, а лейтенант Ахо смотрел на Воскобойникова с нескрываемой злобой. Затем он что-то спросил.
– Господин лейтенант требует гарантий, господин офицер, – перевел Керьялайнен.
– Каких еще гарантий? Идет война, если это неизвестно господину лейтенанту.
– Он – военнопленный и требует обращаться с ним так, как следует обращаться с военнопленными, господин офицер.
– Мы не в лагере для военнопленных, а на финской территории, в особых условиях, – возразил Воскобойников. – Я буду действовать по обстановке, так, как выгоднее мне и моим людям, за которых я несу ответственность. Однако я могу пойти на компромисс. Если я получаю необходимые мне сведения, то мы уходим спустя некоторое время, а всех пленных оставляем здесь – разумеется, без оружия и связанными, но вы сумеете освободиться, когда мы уйдем довольно далеко. Идет?
Лейтенант Ахо внимательно выслушал Керьялайнена, вздохнул и кивнул.
– Хорошо. Итак, лейтенант, кто этот немец? И действительно ли он немец?
– Это обер-лейтенант немецких войск СС Айнцигер. Мне было приказано сопроводить его из Оулу сюда, с какой целью – не знаю.
– Кто отдал приказ?
– Насколько я понимаю... – Лейтенант Ахо замялся. – Насколько я понимаю, какое-то отношение к этому имеет министерство иностранных дел, потому что там был представитель господина Холсти. Лично мне отдавал приказ полковник Хаарала из генерального штаба.
– То есть больше вы ничего не знаете?
– Как я уже сказал, моим заданием было сопровождение обер-лейтенанта сюда и выполнение его распоряжений вплоть до особого приказа.
– В Оулу Айнцигер прибыл один?
– С ним был еще один немецкий офицер, которого называли фон Лоос, подполковник войск СС. Он остался в Оулу.
– Что собирался делать здесь Айнцигер?
– Я не знаю. Мне не говорили. Повторяю: моим заданием было сопровождение обер-лейтенанта сюда и выполнение его распоряжений вплоть до особого приказа.
– Это всё, что вы можете сказать мне?
– Всё.
– Поклянитесь честью офицера.
Лейтенант Ахо сощурился.
– Клянусь. Согласитесь, не очень-то я вам помог.
– Это уже другой вопрос. Хорошо, отдыхайте.
Полковой комиссар вернулся к немцу, отпустил Чибисова и сказал:
– Что ж, оберштурмфюрер Айнцигер, финский лейтенант мне всё рассказал. Давайте таким образом прекратим игру в унтер-офицера Лаахтинена и поговорим серьезно, как союзники.
– Развяжите мне руки, – попросил Айнцигер.
– А вы не наделаете глупостей?
– Не вижу смысла. Тут кругом ваши люди, на выходе – часовой. Разве что я возьму вас в заложники, но я не уверен, что ваши не станут стрелять даже в этом случае. К тому же я всё равно их почти развязал.
С этими словами немец поднял руки повыше, и Воскобойников обнаружил, что они и в самом деле почти свободны. Как и когда Айнцигер ухитрился это сделать, полковой комиссар мог только догадываться.
– Можно еще сигарету? – попросил немец, садясь на табурет.
– Разумеется. Тем более это ваши.
Воскобойников закурил сам, бросил Айнцигеру пачку; тот ловко поймал ее на лету и поблагодарил. Закурив, немец посетовал:
– Мне обещали горячий обед по прибытии сюда, но события распорядились иначе... И вы не представились, что порождает некоторые неудобства – вы знаете, как меня зовут, а я не знаю, как зовут вас.
– Сейчас перекусим, – миролюбиво сказал Воскобойников. – А зовут меня Станислав Федорович. Но для вас будет удобнее «товарищ комиссар».
– Ха! В таком случае зовите меня «господин оберштурмфюрер».
– Договорились. Чибисов!
«Комод» явился и воззрился на панибратски покуривающих офицеров.
– Чибисов, как там с обедом?
– Готово всё давно, товарищ полковой комиссар.
– Так зовите к столу, что ж вы. Вот и господин оберштурмфюрер с нами.
Чибисов покосился на немца.
– Там самогон у финнов, товарищ полковой комиссар...
– Хорошо, разрешаю. Часовому поднесите, на морозе человек стоит, и через час сменить.
– Есть!
Чибисов убежал, а немец спросил:
– Ну и как вы сюда попали, товарищ комиссар? Про войну России с Финляндией я знаю, но, насколько мне известно, боевые действия идут довольно далеко отсюда...
– У меня свое задание, – уклончиво ответил Воскобойников.
– Давайте, как вы сказали, прекратим игру, – сказал немец. – Откроем карты, раз уж мы союзники. Если желаете, я начну первый.
– Как я узнаю, что вы говорите правду?
– Никак. Вам остается надеяться на мою честь и слово офицера.
– Идет, – кивнул Воскобойников. Полковой комиссар ожидал услышать всё, что угодно, но то, что рассказал Айнцигер, если не повергло Станислава Федоровича в шок, то несколько выбило из колеи. Он внимательно слушал, прикуривая сигарету от сигареты, так что к концу разговора почти опустошил пачку немца.
Если коротко, то Айнцигер прибыл в Финляндию за тем же, за чем шел Воскобойников. Нет, конечно же, немцы не знали об операции «Фьорд», но, как выяснилось, владели информацией примерно в тех же объемах, что и организаторы операции в СССР. Может быть, в несколько меньших объемах – если немец не врал. Но в незначительно меньших.
– Понимаю, что всё это похоже на сказку, – закончил Айнцигер, – но дело обстоит именно так.
– Верю, – сказал Воскобойников, сплевывая табачную горечь. – Верю, потому что имею точно такое же задание. Как видите, не только вашим хозяевам известно о занятных вещах, хранимых лесами Финляндии. Однако эта деревенька... у меня данные другие. Почему вы сразу не отправились туда?
– Жизнь – весьма сложная штука. У нас недостаточно времени, чтобы быть врагами. Самым разумным будет, раз уж мы союзники, объединить усилия, – предложил немец. – Там и разберемся, чьи данные точнее. Вместе у нас получится гораздо лучше, а в конце концов мы разойдемся в разные стороны.
– Вы думаете, это будет так легко сделать? Всерьез?
– Пока что я ничего не думаю. Давайте доберемся до места, а там всё решится
– Сомневаюсь, – покачал головой Станислав Федорович. – Очень сильно сомневаюсь.
– А вам больше ничего не остается, – улыбнулся немец. – Я раскрыл карты, вы, как ни странно, тоже раскрыли. При этом я полностью завишу от вас, поэтому вы находитесь в более выгодном положении, товарищ комиссар. Так или не так?
– Так, – согласился Воскобойников.
Стол получился нехитрый, но сытный – суп из мясных консервов и консервированная каша с мясом. Самогон разлили в жестяные кружки. Дали поесть и пленным, но без выпивки.
– Товарищи! – сказал Воскобойников, вставая. – Так получилось, что мы собрались вместе, и у нас есть важнейшая цель, важнейшее задание, доверенное нам партией и правительством, всем нашим народом. Буду с вами откровенен. Наверное, вы думаете, что в самое ближайшее время мы постараемся соединиться с частями Рабоче-Крестьянской Красной Армии, которая, без сомнения, громит сейчас врага в глубине его территории, далеко от нашей границы. Я вынужден сообщить вам, что у нас иная миссия. К сожалению, я не могу говорить о деталях, но надеюсь, что вы меня понимаете. Таков приказ, и мы обязаны выполнить его со всей ответственностью.
Красноармейцы молчали, внимательно глядя на комиссара. Еще во время первой их встречи, после кровопролитного лесного боя, Воскобойников приказал двигаться на запад. Вопрос был в том, как далеко на запад?
– Главная задача – достигнуть определенной точки на территории Финляндии, – продолжал Воскобойников. – И в этом нам поможет наш союзник, офицер вооруженных сил Германии обер-лейтенант Айнцигер.
Немец привстал и коротко кивнул. Воскобойников специально не стал упоминать об СС – так было проще для бойцов.
– Ясно, товарищ полковой комиссар, – сказал Вершинин, хотя и глядел на немца с сомнением.
– А раз ясно, давайте выпьем! – Воскобойников одним духом проглотил самогон, скривился и пробормотал: – Сильна, зараза!
Все засмеялись, даже немец, который, надо полагать, понял, что говорит Воскобойников. Обстановка за столом немного разрядилась, но на немца всё равно посматривали с опаской, с недоверием.
– Вашим людям я не нравлюсь, товарищ комиссар, – шепнул Айнцигер, наклонившись к Воскобойникову.
– А чего же вы хотели? – спросил тот. – Вы фашист. Если бы я попал в компанию немецких солдат, разве они бы радовались?
– Я был в Брест-Литовске на совместном параде советских и немецких войск, так там была вполне дружелюбная обстановка.
– Всё зависит от ситуации. И не стоит называть это парадом: во-первых, торжественное прохождение ваших и наших войск не являлось парадом победы, оно состоялось после согласования деталей и подписания соглашения о передаче вами Бреста Красной Армии. Сначала торжественным маршем прошли германские войска, а после того как они покинули город, туда вошли наши танковые части. Если на прохождении немецких подразделений присутствовал наш комбриг Кривошеин, то при прохождении советских подразделений ни одного немецкого солдата и офицера на улицах Бреста уже никто не видел.
– Вы тоже там были? – поднял брови немец.
– Да, – коротко ответил Воскобойников, хотя ни в каком Брест-Литовске в то время не находился, а летал в Хабаровск по делам, никак с событиями в Западной Белоруссии не связанным. «Спасение идет из СССР, – писали тогда „Известия“. – Грозная, суровая, непреклонная и великодушная – идет Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Ради счастья человеческого построена наша страна, и на страже его стоит Красная Армия. Ради этой цели Красная Армия двинулась сегодня, затемняя небо стальными крыльями, потрясая землю бронемашинами, тяжелой поступью неисчислимых полков».
И спасение в самом деле шло.
Когда закончили трапезничать, Воскобойников распорядился накормить пленных финнов. Сменившийся часовой – красноармеец Каримов – грелся у печурки, не обращая на немца никакого внимания.
– Всем отдыхать, – велел Воскобойников. – Утром выходим.
14
Дождик обрушился на листву с веселым шорохом, забарабанил по черной крыше «эмки», и Мокеев громко крикнул, выныривая:
– Федорыч! Снимай портки да ныряй скорее!
Вода вокруг пухлого торса комбрига словно кипела под ударами капель, брызги сверкали на солнце. Воскобойникову неожиданно сделалось необычайно хорошо, и он заскакал на одной ноге, стягивая сапог, потерял равновесие, повалился в намокшую траву... Мокеев и Берлин захохотали, прижавшийся к дереву лейтенант тоже засмеялся. Воскобойников, лежа на спине, стащил сапог, другой, потом галифе вместе с подштанниками и прямо с глинистого берега прыгнул в воду. Вошел красиво – сам он не видел, но тело почувствовало воду не жестко, как это бывает, когда плюхнешься пузом, а мягко, приятно.
Вынырнул он рядом с Мокеевым, зацепив его толстое брюхо локтем.
– Тише, Федорыч! – попенял комбриг шутливо. – Жиры растрясешь.
– А что ж ты отъелся, словно попадья? Небось конь уже не поднимает?
– Какой тут конь... вон конь, под деревом стоит, бензином воняет. Да и танк пока еще выдерживает, вот в люк пролезать труднехонько...
Дождик барабанил по голове, колол плечи. Воскобойников окунулся еще раз в теплую парную воду, зафыркал, стряхнул со лба налипшую нитку водоросли.
– Чисто водяной, – засмеялся Берлин, подплывая. – Ты одежду-то чего под дождем побросал? Намокнет.
– А я и сам мокрый, – ответил Воскобойников.
– Коля, собери одежду! – крикнул на берег Мокеев. Лейтенант почему-то на цыпочках, как кот, пробежал под дождем, быстро собрал вещи Воскобойникова и шмыгнул обратно под дерево.
– На тот берег рванем? – спросил комбриг, пихая Воскобойникова.
– А не далеко?
– Когда это мне далеко будет, я на пенсию подамся, мемуары писать. Наумыч, ты с нами?
– Увольте, – отказался Берлин и уплыл плескаться на мелководье. Мокрая бритая голова бригинтенданта блестела в солнечных лучах, словно церковный купол.
– Ну, как знаешь, – сказал Мокеев и поплыл саженками, разгоняя волну. Воскобойников двинулся следом и обнаружил, что никак не может приноровиться к скорости толстого комбрига. Тот обернулся и крикнул на плаву:
– То-то, брат! Я на Оке вырос, а ты, небось, в бассейн ходил!
– Не ходил я в бассейн, – обиделся Воскобойников. – У нас в деревне речка была – таракан перескочит.
Когда до противоположного берега оставалось метров пятьдесят, Мокеев неожиданно остановился и подождал Воскобойникова. Отдуваясь, он пробормотал:
– Есть разговор, Федорыч.
– Прямо тут?
– Прямо тут, – серьезно сказал комбриг. – Рыбы коли и услышат, никому не скажут. Вот что... Слушай, Федорыч, помнишь Спасского?
– Из Уральского округа, у Гарькавого служит?
– Нет, из Наркоминдела. Гражданская, Орел...
– А, носатый этот? Помню. А что?
Про Спасского Воскобойников только то и помнил, что Орел, гражданская, носатый... В каком-то рыжем кожушке, с большим нелепым маузером. Что он там делал, Спасский? Уполномоченный Реввоенсовета? Что-то, связанное с Троцким...
– Говорил с ним третьего дня, – сказал Мокеев, тихонько подгребая руками, чтобы не сносило течение.
– Как он? – спросил Воскобойников, потому что нужно было что-то спросить. Разговор ему не нравился, хотя он не мог представить, что плохого, опасного может сказать добродушный Мокеев, которого он знает без малого двадцать лет. Но Мокеев сказал:
– Ты надежный человек, Федорыч. В армии есть люди, которые хотят... В общем, готовится переворот.
– Ты с ума сошел, Кириллыч.
– Я тоже сперва так подумал. Знаешь, кого он называл? Какие фамилии? Уборевич, Тухачевский, Эйдеман... Не нам чета.
– Ловушка, Кириллыч, – убежденно сказал Воскобойников.
– Оно бы и так, но мне и раньше говорили. Ты его не знаешь, из политуправления товарищ. Что делать, Федорыч?
– Сообщи куда следует. Ты большевик, Кириллыч!
– Большевик, – ответил Мокеев, пожевав толстыми губами. – И ты большевик. И Тухачевский, и Рыков...
– Ты еще Троцкого вспомни! – озлился Воскобойников.
– А что Троцкий? Когда Троцкий был наркомвоенмор, Лев Революции, мы на него такими глазами смотрели! А сейчас у нас кто герои? Сема Буденный? Клим? Ока со Щаденкой?
– Так вон ты куда... – понял Воскобойников. Вода вокруг неожиданно стала ледяной, хотя дождь уже утих и солнце припекало с новой силой.
– Да никуда я, Федорыч! Никуда! – рявкнул Мокеев. – Думаешь, хоромы захотел? Барином? Какой с меня барин, ети его...
– Тогда языком не трепи, – жестко сказал Воскобойников.
– Так, Федорыч... Дело-то в чем? Дело в том, что неспроста у них всё это. Говорят, Тухачевский знает.
– Что?!
– ЗНАЕТ, – Мокеев произнес это слово таинственно, со значением.
– Что он знает?
– Сказали бы мне, и я б тебе сказал... – буркнул комбриг. – Только у них не просто план, у них за этим планом стоит что-то. Важное что-то стоит, Тухачевский, он, думаешь, напрасно в Европу ездит? И Путна... Путна говорил спьяну, что есть такая штука... не объяснишь, короче, но штука страшная, Федорыч.
– Не знал бы тебя, решил бы, что пьян с утра, – брезгливо сказал Воскобойников. – Сказки сказываешь, штуки страшные... Всё! Считай, не было этого разговора, товарищ комбриг. Не было! Поплыли назад, жрать охота после купания.
Лейтенант уже собрал на расстеленных полотенцах перекусить: огурцы, помидоры, свежие булки, шпроты и сардины во вскрытых банках, тонко нарезанная копченая колбаса и ветчина, бутылка «белой головки»... Голый Берлин потешно прыгал рядом на одной ноге, вытряхивая из уха воду.
– Ты обрезом-то своим не тряси, не пугай народ, – мрачно велел Мокеев. Быстро вытерся, надел галифе, сел на корточки, разлил водку по стаканам. Внимательно посмотрел в глаза Воскобойникову и серьезно сказал: – За здоровье товарища Сталина.
Потом, всего несколько месяцев спустя, Воскобойников узнал об аресте Мокеева, и первым, что вспыхнуло в его мозгу, было: «Сдаст!» Ему сказал об этом знакомый военюрист на ступеньках Главного артиллерийского управления, и Воскобойников даже прислонился на миг к стене, осмысливая.
Что проще? «В беседе с работником Политуправления РККА Воскобойниковым я рассказал ему о готовящемся заговоре, сообщив, что получил сведения от сотрудника Наркоминдела Спасского. Воскобойников высказал мнение, что не стоит продолжать этот разговор».
Кое-кто – и Воскобойников знал это наверняка – сел за меньшее. И не только сел. О том, что в верхах РККА зреет заговор, Воскобойников тоже догадывался, ничего нового Мокеев ему не открыл... Но вот «страшная штука»...
Что там такое ведал расстрелянный к тому времени Тухачевский, Воскобойников даже не представлял – до одной из первых своих бесед с Мехлисом.
– То, что я вам сейчас расскажу, Станислав Федорович, вы, как большевик, несомненно назовете бредом, бабкиными сказками. И будете совершенно правы, потому что настоящий большевик должен относиться к подобным вещам именно таким образом. Но в каждой сказке есть доля правды, есть она и в том, что вам предстоит услышать. Но запомните: кроме меня и еще нескольких человек, фамилии которых вы в свое время узнаете, больше никто – никто! – даже не подозревает о существовании так называемых рун.
– Рун? Извините, товарищ Мехлис... – смутился Воскобойников.
– Ничего... Как человек образованный, вы можете знать, что руны – это такие буквы, буквы скандинавских и древнегерманских языков. Руническая письменность – может, слыхали. Мы, признаюсь, вначале отнеслись к полученным нами из определенных источников сведениям без должного внимания, по-большевистски сочтя их вредным суеверием. Но, как потом выяснилось, просчитались и едва не сели в калошу. Вот, посмотрите, Станислав Федорович.
Мехлис вынул из ящика стола плотный черный конверт, в которых обычно хранят фотографии. Они там и были – три снимка заурядной вещицы, квадратика тусклого металла, на котором был выдавлен заковыристый угловатый значок. Вверху – дырочка, видимо, чтобы пропустить шнурок и носить на шее.
– Федорыч! Снимай портки да ныряй скорее!
Вода вокруг пухлого торса комбрига словно кипела под ударами капель, брызги сверкали на солнце. Воскобойникову неожиданно сделалось необычайно хорошо, и он заскакал на одной ноге, стягивая сапог, потерял равновесие, повалился в намокшую траву... Мокеев и Берлин захохотали, прижавшийся к дереву лейтенант тоже засмеялся. Воскобойников, лежа на спине, стащил сапог, другой, потом галифе вместе с подштанниками и прямо с глинистого берега прыгнул в воду. Вошел красиво – сам он не видел, но тело почувствовало воду не жестко, как это бывает, когда плюхнешься пузом, а мягко, приятно.
Вынырнул он рядом с Мокеевым, зацепив его толстое брюхо локтем.
– Тише, Федорыч! – попенял комбриг шутливо. – Жиры растрясешь.
– А что ж ты отъелся, словно попадья? Небось конь уже не поднимает?
– Какой тут конь... вон конь, под деревом стоит, бензином воняет. Да и танк пока еще выдерживает, вот в люк пролезать труднехонько...
Дождик барабанил по голове, колол плечи. Воскобойников окунулся еще раз в теплую парную воду, зафыркал, стряхнул со лба налипшую нитку водоросли.
– Чисто водяной, – засмеялся Берлин, подплывая. – Ты одежду-то чего под дождем побросал? Намокнет.
– А я и сам мокрый, – ответил Воскобойников.
– Коля, собери одежду! – крикнул на берег Мокеев. Лейтенант почему-то на цыпочках, как кот, пробежал под дождем, быстро собрал вещи Воскобойникова и шмыгнул обратно под дерево.
– На тот берег рванем? – спросил комбриг, пихая Воскобойникова.
– А не далеко?
– Когда это мне далеко будет, я на пенсию подамся, мемуары писать. Наумыч, ты с нами?
– Увольте, – отказался Берлин и уплыл плескаться на мелководье. Мокрая бритая голова бригинтенданта блестела в солнечных лучах, словно церковный купол.
– Ну, как знаешь, – сказал Мокеев и поплыл саженками, разгоняя волну. Воскобойников двинулся следом и обнаружил, что никак не может приноровиться к скорости толстого комбрига. Тот обернулся и крикнул на плаву:
– То-то, брат! Я на Оке вырос, а ты, небось, в бассейн ходил!
– Не ходил я в бассейн, – обиделся Воскобойников. – У нас в деревне речка была – таракан перескочит.
Когда до противоположного берега оставалось метров пятьдесят, Мокеев неожиданно остановился и подождал Воскобойникова. Отдуваясь, он пробормотал:
– Есть разговор, Федорыч.
– Прямо тут?
– Прямо тут, – серьезно сказал комбриг. – Рыбы коли и услышат, никому не скажут. Вот что... Слушай, Федорыч, помнишь Спасского?
– Из Уральского округа, у Гарькавого служит?
– Нет, из Наркоминдела. Гражданская, Орел...
– А, носатый этот? Помню. А что?
Про Спасского Воскобойников только то и помнил, что Орел, гражданская, носатый... В каком-то рыжем кожушке, с большим нелепым маузером. Что он там делал, Спасский? Уполномоченный Реввоенсовета? Что-то, связанное с Троцким...
– Говорил с ним третьего дня, – сказал Мокеев, тихонько подгребая руками, чтобы не сносило течение.
– Как он? – спросил Воскобойников, потому что нужно было что-то спросить. Разговор ему не нравился, хотя он не мог представить, что плохого, опасного может сказать добродушный Мокеев, которого он знает без малого двадцать лет. Но Мокеев сказал:
– Ты надежный человек, Федорыч. В армии есть люди, которые хотят... В общем, готовится переворот.
– Ты с ума сошел, Кириллыч.
– Я тоже сперва так подумал. Знаешь, кого он называл? Какие фамилии? Уборевич, Тухачевский, Эйдеман... Не нам чета.
– Ловушка, Кириллыч, – убежденно сказал Воскобойников.
– Оно бы и так, но мне и раньше говорили. Ты его не знаешь, из политуправления товарищ. Что делать, Федорыч?
– Сообщи куда следует. Ты большевик, Кириллыч!
– Большевик, – ответил Мокеев, пожевав толстыми губами. – И ты большевик. И Тухачевский, и Рыков...
– Ты еще Троцкого вспомни! – озлился Воскобойников.
– А что Троцкий? Когда Троцкий был наркомвоенмор, Лев Революции, мы на него такими глазами смотрели! А сейчас у нас кто герои? Сема Буденный? Клим? Ока со Щаденкой?
– Так вон ты куда... – понял Воскобойников. Вода вокруг неожиданно стала ледяной, хотя дождь уже утих и солнце припекало с новой силой.
– Да никуда я, Федорыч! Никуда! – рявкнул Мокеев. – Думаешь, хоромы захотел? Барином? Какой с меня барин, ети его...
– Тогда языком не трепи, – жестко сказал Воскобойников.
– Так, Федорыч... Дело-то в чем? Дело в том, что неспроста у них всё это. Говорят, Тухачевский знает.
– Что?!
– ЗНАЕТ, – Мокеев произнес это слово таинственно, со значением.
– Что он знает?
– Сказали бы мне, и я б тебе сказал... – буркнул комбриг. – Только у них не просто план, у них за этим планом стоит что-то. Важное что-то стоит, Тухачевский, он, думаешь, напрасно в Европу ездит? И Путна... Путна говорил спьяну, что есть такая штука... не объяснишь, короче, но штука страшная, Федорыч.
– Не знал бы тебя, решил бы, что пьян с утра, – брезгливо сказал Воскобойников. – Сказки сказываешь, штуки страшные... Всё! Считай, не было этого разговора, товарищ комбриг. Не было! Поплыли назад, жрать охота после купания.
Лейтенант уже собрал на расстеленных полотенцах перекусить: огурцы, помидоры, свежие булки, шпроты и сардины во вскрытых банках, тонко нарезанная копченая колбаса и ветчина, бутылка «белой головки»... Голый Берлин потешно прыгал рядом на одной ноге, вытряхивая из уха воду.
– Ты обрезом-то своим не тряси, не пугай народ, – мрачно велел Мокеев. Быстро вытерся, надел галифе, сел на корточки, разлил водку по стаканам. Внимательно посмотрел в глаза Воскобойникову и серьезно сказал: – За здоровье товарища Сталина.
Потом, всего несколько месяцев спустя, Воскобойников узнал об аресте Мокеева, и первым, что вспыхнуло в его мозгу, было: «Сдаст!» Ему сказал об этом знакомый военюрист на ступеньках Главного артиллерийского управления, и Воскобойников даже прислонился на миг к стене, осмысливая.
Что проще? «В беседе с работником Политуправления РККА Воскобойниковым я рассказал ему о готовящемся заговоре, сообщив, что получил сведения от сотрудника Наркоминдела Спасского. Воскобойников высказал мнение, что не стоит продолжать этот разговор».
Кое-кто – и Воскобойников знал это наверняка – сел за меньшее. И не только сел. О том, что в верхах РККА зреет заговор, Воскобойников тоже догадывался, ничего нового Мокеев ему не открыл... Но вот «страшная штука»...
Что там такое ведал расстрелянный к тому времени Тухачевский, Воскобойников даже не представлял – до одной из первых своих бесед с Мехлисом.
– То, что я вам сейчас расскажу, Станислав Федорович, вы, как большевик, несомненно назовете бредом, бабкиными сказками. И будете совершенно правы, потому что настоящий большевик должен относиться к подобным вещам именно таким образом. Но в каждой сказке есть доля правды, есть она и в том, что вам предстоит услышать. Но запомните: кроме меня и еще нескольких человек, фамилии которых вы в свое время узнаете, больше никто – никто! – даже не подозревает о существовании так называемых рун.
– Рун? Извините, товарищ Мехлис... – смутился Воскобойников.
– Ничего... Как человек образованный, вы можете знать, что руны – это такие буквы, буквы скандинавских и древнегерманских языков. Руническая письменность – может, слыхали. Мы, признаюсь, вначале отнеслись к полученным нами из определенных источников сведениям без должного внимания, по-большевистски сочтя их вредным суеверием. Но, как потом выяснилось, просчитались и едва не сели в калошу. Вот, посмотрите, Станислав Федорович.
Мехлис вынул из ящика стола плотный черный конверт, в которых обычно хранят фотографии. Они там и были – три снимка заурядной вещицы, квадратика тусклого металла, на котором был выдавлен заковыристый угловатый значок. Вверху – дырочка, видимо, чтобы пропустить шнурок и носить на шее.