Буревой Роман. Тень Нерона

   Тут Люс испугался. Хватит ли у него кредитов, чтобы оплатить такой шикарный номер на столько дней? Он весьма смутно представлял расценки Петры. Впрочем, как и любые другие расценки. На Колеснице он никогда ни за что не платил. А все дни, что ему довелось пробыть на Лации, он жил в больнице, где его обследовали, лечили и где его посетил один из Манлиев, осчастливив известием, что отныне Люс стал клиентом патрицианского рода. Обязанность клиента – чтить патрона и верно служить ему, а патрон будет отныне опекать Люса, где бы тот ни находился. А находиться вольноотпущенник должен на Петре.
   – И сколько это будет стоить – за десять дней? – выдавил Люс.
   – Два кредита в день, значит, за десять суток – двадцать, – отвечал портье.
   – Двадцать? И только?! Тогда я заплачу за месяц вперед! – расхрабрился бывший раб.
   – Это совсем не обязательно, – вмешался Турн. – К чему за месяц…
   – Я хочу за месяц! Да, да, за целый месяц! Вот! – Люс протянул свою карточку портье. – Прошу.
   Портье посмотрел на карточку, потом почему-то на Турна и сказал:
   – Тогда уж оплатите и завтраки с ужинами. У нас шведский стол.
   – Какой? – не понял Люс.
   – Шведский. Вы можете брать еды сколько захотите. Только выносить нельзя. За месяц тридцать кредитов. Завтрак длится час, ужин – два часа.
   – Ужины и завтраки? Каждый день? – Новый постоялец не верил своему счастью. – Хорошо, плачу!
   Портье вернул ему кредитку вместе с пластиковым ключом от номера.
   – Через час уже начнется ужин. Мы ждем вас, уважаемый Люс. Ключ послужит вам пропуском в зал.
   – Идем, приятель, я покажу, где твой номер, – Турн подхватил Люса под локоть и повлек к лифту.
   У нового обитателя Петры подгибались ноги. Номер находился на двадцатом этаже. В общем-то, не слишком шикарный номер – это понял даже Люс, когда открыл дверь. Комнатка была крошечной, без окон. Кровать, над нею – шкафчик для вещей, откидной столик, над которым выступала консоль галанета, углом в эту комнатушку вдавалась ванная – раковина и туалет впритык друг к другу, и, наконец – сама ванна, в которой можно было сидеть, только согнув колени.
   Но Люс был непривередливым постояльцем. Чистое белое белье на кровати, покрытый чем-то ворсистым пол (можно ходить босиком), регулятор температуры, автономный переговорник, по которому можно было заказать услуги из перечня, что висел на пентаценовой пленке у кровати. О чем еще может мечтать бывший раб?
   «Я готов жить здесь хоть целый год!» – подумал Люс, падая на кровать.
   И тут же сообразил, что это вполне можно устроить. Пока что все его траты составили не так уж и много. Наверняка придется еще за что-то платить – он, правда, пока не знает, за что. Но даже если тратить триста кредов в месяц, можно прожить десять месяцев, ни о чем не думая. Десять месяцев безделья. Десять месяцев он может делать все, что душа пожелает, и ни о чем не думать. Правда, потом надо будет где-то работать, добывать кредиты. А как это можно сделать, Люс представлял весьма смутно.

***

   На ужин новый постоялец спустился в своем единственном костюме, в белой рубашке и туфлях из кожи потолочника. Обеденный зал был огромен и состоял из трех отделений. Повсюду – стойки с едой: в одном месте холодные закуски, в другом – горячее, в третьем – Десерт. Люс не знал за что хвататься. Набрал еды полный поднос – что это за деликатесы и каковы они на вкус, бывший раб представлял весьма смутно, брал все подряд, сознавая, что съесть не удастся и половины. Занял место за столиком. Рядом очутился Турн. На его подносе сиротливо притулились две тарелки. Немного ветчины, бифштекс и запеканка – ужин весьма скромный.
   – Ну как, доволен? – ухмыльнулся новый знакомый.
   – Замечательно!
   – Советую белое вино, оно лучше, чем красное, – сказал Турн.
   – Неужели здесь есть еще и вино? Оно тоже бесплатно? Вино – наливай сколько хочешь? – не поверил Люс.
   – Конечно. Принести?
   Люс кивнул – говорить он не мог: горло перехватило. Ему хотелось плакать. Он был в раю. Турн вернулся с двумя бокалами.
   – Что планируешь делать дальше? Как жить? – поинтересовался он как будто между прочим.
   – Я посчитал, что целый год могу жить в гостинице.
   – Вот как? – Турн удивленно приподнял брови. – А ты учел, что надо платить за купол?
   – Как это? – Про оплату купола Люс, разумеется, ничего не знал.
   – Если ты живешь в купольном городе, ты должен платить каждый день. Кред за местные сутки. Они будут сниматься с твоего счета автоматически. Каждый полдень – щелк – и нету. Петрийский полдень – учти. Так же и за номер платишь – каждый короткий полдень.
   Люс не сразу сообразил, что сутки на Петре в два раза короче, чем на Лации, так что за год набежит сумма немаленькая. Тут же заодно вспомнил, что суток в петрийском месяце в два с лишним раза больше, и, значит, номер Люсу обошелся в два раза дороже, чем он полагал.
   – А завтраки… и ужины? Они как – по-петрийски? – с надеждой спросил Люс.
   – Нет, – покачал головой Турн. – Купол живет по стандартному времени. Двадцать четыре стандартных часа – лучший биологический цикл для человека. Завтраки с ужинами – по этому циклу.
   Услышав про все эти тонкости, а, главное, про самопроизвольно исчезающие кредиты, Люс приуныл.
   – Нет, нет, растянуть надолго твои три тысячи никак не удастся, – тут же посетовал Турн. – Ты все истратишь месяца через три-четыре. Даже если будешь экономить на каждой мелочи. И учти, год на Петре – почти полтора стандартных. Именно столько тебе придется ждать посылки от своих благодетелей.
   – Что же делать? – разочарованно протянул Люс. Он вдруг испугался как-то совершенно по-детски, потому что три месяца – это срок в самом деле ничтожный, даже если в каждом месяце – шестьдесят пять сумасшедших ополовиненных суток.
   – Не переживай, парень, все можно исправить! – ободрил его Турн. – Придется вложиться.
   – Как это? – не понял Люс.
   – Надо срочно вложить твои три тысячи в фирму по строительству куполов. Беспроигрышный вариант. Двести процентов годовых. Купола всем нужны. За купола платят. «Небесный город», – слышал про наш холдинг?
   – Н-нет… – выдавил Люс и едва не подавился куском искусственной свинины.
   – Лучший холдинг! – заверил Турн нового знакомого. – Ты каждый год будешь получать шесть тысяч. Понимаешь? Вместо трех – шесть, и каждый год.
   – Но у меня на счету уже не три тысячи, а меньше, – признался Люс.
   – Вот-вот! – раздраженно перебил Турн. – Я же говорил: не плати за месяц вперед.
   – Что же ты сразу не сказал? – Люс едва не плакал.
   – Ничего страшного. Вложим две с половиной. Да ты не переживай, все креды не удалось бы снять: банк непременно заблокирует не меньше сотни, гарантируя оплату за купол. Ну, ты готов? Завтра идем вкладываться.

***

   Весь вечер и почти всю ночь Люс провел в галанете, заснул только под утро, пропустил в результате завтрак, потому что явившийся за ним Турн разбудил его после того, как вход в столовую закрылся.
   Голодный и неумытый (норму воды за сутки он, оказывается, уже израсходовал) новый обитатель Сердца Петры отправился покупать акции. Со счета удалось снять только две тысячи четыреста кредитов (больше банк отказался выдать), и на указанную сумму Люсу вручили несколько очень красивых глянцевых бумаг. После чего Турн пожал приятелю руку, поздравил с удачным приобретением и сообщил, что его ждут неотложные дела. Так что обратно в отель Люс вернулся один.
   В течение целого месяца бывший раб был счастлив. Вернее, почти счастлив. Днями (или ночами) он гулял по сети, нередко из-за этого пропуская завтрак или ужин. Но в принципе с едой все было нормально. Люс даже научился немного мухлевать: выносил в карманах маленькие тюбики джема и пакетики с соком. Белье ему меняли регулярно. Воду он экономил, так что через два дня на третий принимал полноценную ванну. Минус был один. Девицы. Длинноногие красавицы, с матовой кожей и алыми губами, они всякий раз появлялись перед ужином у стойки и бросали в сторону постояльцев зазывные взгляды. Но бесплатно (это Люс уяснил очень скоро) никто из них не желал иметь с ним дело. Двести кредитов – стандартная такса за час любовных услуг. Подобной роскоши бывший раб барона Фейра позволить себе не мог. Люс решил, что, как только он получит дивиденды по акциям, то непременно снимет себе одну из этих красоток. На час. Или на два.
   Но месяц прошел, и в номер Люса требовательно постучали.
   – Оплата за десять дней вперед, – потребовал смуглолицый парень в форме отеля. Он был на голову выше Люса и куда шире в плечах.
   – Но я… я получу деньги только через два месяца. Так, во всяком случае, обещали в той конторе, где он покупал акции «Небесного города». Только теперь Люс сообразил, что не подумал о том, на что он будет жить целых два месяца – до обещанных дивидендов.
   – Оплата за десять дней вперед, – повторил служитель отеля.
   – У меня акции лучшей строительной фирмы. Они строят купола. «Небесный город».
   – Оплата за десять дней вперед!
   – Подождите до вечера! Я же въехал вечером! – взмолился Люс.
   – Только до полудня.
   Люс кинулся в контору, где покупал такие красивые акции. Парень за стойкой, едва взглянув на протянутую бумажку, отрицательно покачал головой:
   – Не принимаем.
   – Но как же! Это же классные вложения. Купола! Будущее планеты.
   – Не принимаем! – прозвучало вновь.
   Люс вернулся в отель, забрал вещи и вновь отправился искать контору, где можно продать акции. Вывески мелькали, акциями торговали на каждом перекрестке, но всюду на предложение купить бумаги «Небесного города» следовал один и тот же ответ: «Не принимаем!»
   – А когда будете принимать? – тоскливо спросил Люс. – Через неделю? Или через месяц?
   – Это вряд ли, – ответил ему коротко остриженный юноша с прозрачными улыбчивыми глазами и розовыми кукольными щечками.
   Смотрел он странно, – будто не на самого посетителя, а куда-то сквозь. Но при этом знал, что человек здесь, рядом, и этот факт весьма забавлял юнца.
   В тот миг Люс осознал, что погиб. Окончательно и бесповоротно. Будто кто-то ударил огромным молотом по куполу и выпустил из него воздух. Люс стал задыхаться. С каждой минутой он все отчетливее понимал, что пришел конец его свободе, бесконечным прогулкам по сети, надо где-то искать работу и дешевое жилье в кредит, надо решить кучу вопросов, а как это сделать, как просто подступиться к этим страшным проблемам – неизвестно. Люс содрогнулся. Он не представлял, как искать работу. Ему всегда указывали, что делать, как и когда. Он не выбирал, чем заняться. Его задачей было – ускользать от работы, убегать, обманывать надсмотрщиков и стараться не попасться на глаза хозяину.
   До самого искусственного заката бродил Люс по улицам Сердца Петры. Увидев вывеску «скупка», он зашел в магазинчик и вывалил на прилавок содержимое сумки. Старик-хозяин со сморщенным черным лицом взял у него костюм (почти новый), две белые (совершенно новые) рубашки и наладонный компьютер – и выдал семь кредитов.
   – Скажите, уважаемый, а что будет… ну, если на счете кончатся кредиты, и… за купол нечем будет платить?
   – Вас отправят, – кратко сказал старьевщик.
   – Куда? На Лаций?
   Старик посмотрел на собеседника как на идиота:
   – На строительство куполов. Сделают опекаемым.
   – Что? – Люс потрогал шею. – Это рабство?
   – Вам не дадут умереть.
   – Вам не нужен помощник, уважаемый?
   Скупщик презрительно дернул ртом, и от этой усмешки все внутри Люса оборвалось. Он спешно сгреб ненужные вещи в сумку, взял жетончики-кредиты и вышел. Прошел до следующего квартала, остановился там и разрыдался совершенно по-детски – с громкими всхлипываниями, с размазыванием слез и соплей по лицу. Он хотел, чтобы кто-нибудь его немедленно отсюда забрал. Сейчас же. Он даже готов был умереть. Только чтобы это было не больно.
   – Эй, парень, хочешь двадцатку? – окликнул Люса немолодой тощий мужчина, с головы до ног затянутый в блестящий черный костюм из кожи потолочника.
   Люс почти сразу понял, что означает это предложение, и пустился бежать. Он мчался, пока совершенно не выдохся, а грудь не стало разрывать и царапать изнутри наждаком. Обессиленный, он привалился к стене и, хватая ртом воздух, тупо смотрел на вывеску кафешки на другой стороне улицы, на мутные, покрытые толстым слоем пыли окна, в одном из которых висело написанное от руки объявление: «Требуется мойщик посуды». Люс смотрел на эту кривую красную надпись, и до него не сразу дошло, что это означает: «Работа!»
   Ему повезло!
   Люс кинулся через улицу, едва не попал под мобиль, толкнул дверь в кафе, скатился по ступеням и припал к стойке, вцепившись в покрытый жирным налетом пластик ногтями.
   – Мне нужен хозяин, – выдохнул охрипшим, севшим голосом,
   – Я – хозяин, – буркнул лысый полный мужчина за стойкой. – Чего тебе?
   – Там… – только и сумел выговорить Люс и ткнул в окно, где висело объявление. Теперь он заметил, что изнутри прилепленное к окну объявление вовсе не объявление, а красивая акция холдинга «Небесный город».
   – Мытье посуды – три кредита в сутки, – отвечал скучным голосом хозяин. – Плюс пожрать задарма можешь два раза. Объедки твои, если не брезгуешь. Раз в месяц – премия. Двадцать кредов. Если работать будешь старательно. Станешь прогуливать или опаздывать – лишу премии. – Ну, готов?
   – Хоть сегодня, – сказал Люс и, покосившись на окно, спросил. – Откуда у вас это?
   – Ты о чем? А, «Небесный город»?! Да их печатают каждый месяц сотнями. Втюхивают бывшим рабам. Дурни их покупают. Мы их так и называем «рабские акции».

***

   «Неужели сегодня я тоже должен идти туда и мыть посуду? – в ужасе думал Люс утром, открывая глаза. – Неужели мое предназначение – мыть посуду? Зачем? Зачем я должен мыть посуду? За три кредита? А зачем мне три кредита? Кредит за эту чертову дыру, кредит за купол и кредит просто так».
   От синтезированной жратвы в дешевой кафешке его уже тошнило. Но он не мог позволить себе ничего другого. Кредит за крошечную комнатенку без окна, зато с сортиром и раковиной, кредит за купол… и… еще один лишний кредит. Почему-то всегда кто-то непременно его требовал себе: то коп, штрафующий за переход в недозволенном месте, то служба связи за пользование галанетом, то еще кто-то. Они падальщиками спускались с искусственного купольного неба, чтобы потребовать с несчастного Люса мзду.
   Уж неведомо почему, но Люс месяца три или четыре пребывал в уверенности, что этот кошмар должен вот-вот кончиться сам по себе, и наступит какое-то новое житье. Ему даже стало казаться, что ему кто-то (только он не помнил, кто) пообещал, и не просто пообещал, а гарантировал счастье в грядущем, и надо только терпеливо дождаться выполнения этого обещания, и все будет замечательно. Но через три месяца Люс сообразил (это было как вспышка, как озарение), что никто ничего ему не обещал и не мог обещать. А все эти его надежды, весь этот план счастливой будущей жизни – взялся неведомо откуда.
   Самым ужасным, наверное, было осознание факта, что нет никакого предела, никакого срока. Возможность куда-то уйти, уехать, изменить хоть что-то была ничтожной. На Колеснице Фаэтона Люс носил ошейник, и подобные мысли никогда не посещали раба, хотя нельзя было назвать его счастливым. Просто раб не понимал смысла этих слов – счастье или несчастье. Он считал, что так и должно быть, – ему положено работать и подчиняться, а не работать и не подчиняться – плохо, хотя иногда удавалось пофилонить.
   На Петре он осознал, что подчиняется ничтожествам, а работа не дает ему ничего, кроме жалкого куска хлеба, затхлого воздуха и пахнущей водорослями воды. Неужели это и есть свобода – чертов купол, мытье посуды в кафе двенадцать часов в сутки и полуголодная жизнь? Или свобода в том, что один получает все, а другой – долю хуже рабской?
   Несколько раз Люс пытался отыскать в галанете адрес Марка Валерия Корвина. При наборе этого имени на него сваливались гигабайты информации, но адреса Люс не находил. Связи не было. «Марк, помоги!» – кричал Люс в чертову консоль галанета, но крик его уходил в никуда. В ответ выпархивали голограммы порномоделей и предложения снять одну из этих красоток за двести или триста кредитов.
   Это утро было таким же, как и все другие: внутри купола всегда царило теплое лето, сменялись искусственные ночи и дни, голубое небо или черное небо, всегда одинаковая липкая теплынь, шум бесчисленных работающих механизмов и безветрие.
   Люс оделся (он уже давно носил фирменные белые брюки мойщика и рыжую майку с эмблемой кафе и цифрой «7» на спине – просто потому, что их отдавали в стирку, и не надо было платить в прачечной полкредита), плеснул на ладонь чуть-чуть воды, отер лицо. Ощутил ладонью щетину, но никак на это не среагировал (два кредита за лезвия и гель он выкладывать пока не собирался) и побрел в кафе.
   В роскошных ресторанах подавали на фарфоре и серебре, там посуду мыли посудомоечные машины. В заведениях попроще пользовались разовой посудой и спускали все в утилизатор. В их забегаловке в тазу с едким раствором, от которого кожа на руках становилась шершавой и опадала серыми чешуйками, Люс двенадцать стандартных часов подряд полоскал пластмассовые разовые стаканчики и разовые пластиковые тарелки. Вилки и ложки, тоже разовые, он замачивал в другом тазу, а потом выгребал на поднос и нес в зал.
   – Ложка грязная, ты что, не видишь, кретин, ложка грязная? – совал ему в нос покрытую желтым налетом пластмассовую ложку какой-то парень в черном комбинезоне и в трикотажной, натянутой до бровей шапочке вольноотпущенника.
   Носить такую шапочку считалось среди бывших рабов особым шиком.
   Люс не отвечал, он поворачивался и уходил в свой закуток, проверял на всякий случай бутылку с надписью «Жидкие перчатки». В бутылке что-то плескалось на дне, но из горлышка не вытекало ни капли. Хозяин на вопрос «Где перчатки?» отмахивался: «Нет денег» – и шел за стойку.
   Раз в месяц приходил санинспектор, низкорослый толстяк в серебристом переливающемся костюме. Он осматривал кафе, морщился, и тогда официант Кер снимал свой фартук и удалялся с санинспектором в кладовую на полчаса, после чего толстяк уходил, весело насвистывая модный мотивчик. За эти «ценные услуги» хозяин прощал Керу многое: и опоздания, и ночные дебоши в кафе, и воровство жратвы по мелочи. Однажды Кер ударился в загул, и как раз в тот день явился санинспектор. Гость, как всегда морщась, оглядывал помещения и при этом бросал косые взгляды на Люса, потом принялся о чем-то шептаться с хозяином. Бывший раб все понял. И еще он сообразил, что спорить и надеяться отстоять свое достоинство – глупее глупого. Он выскользнул из кафе, удрал на другую сторону улицы, взлетел по открытой лестнице этажей на семь, уселся и стал ждать, когда же инспектор покинет кафе. Тут он обнаружил, что на многочисленных лесенках, опоясывающих высотные здания, что растут в куполе до самых искусственных небес, идет жизнь совсем иная, нежели кипящая внизу. Здесь разгуливают молодые холеные люди, затянутые в изящную одежду из тончайшей кожи потолочников. Они никуда не торопятся, о чем-то болтают, смеются, разговаривают на каком-то особом, не понятном Люсу языке. А главное, чего не понимал Люс, так это почему они весело и непринужденно порхают здесь, а он должен после ухода инспектора спускаться назад и снова мыть эту проклятую посуду. Иногда они уходят в здания и занимаются там какой-то непонятной работой, но что они делают внутри, узнать Люс не мог, потому что снаружи огромные синие псевдостекла не прозрачны.
   Когда Люс вернулся, то получил от хозяина хорошую затрещину. А Кер на другой день был бит немилосердно и в первый раз в том месяце лишен премии.
   Но теперь иногда по ночам после работы Люс тайком карабкался наверх, усаживался где-нибудь на седьмой или восьмой галерее, смотрел во все глаза и слушал. Обычно беднягу не замечали, иногда кто-то бросал ему на колени жетончик на пару кредитов, но чаще проходящие пинали сидящего ногами, а иногда кто-нибудь начинал его бить или пытался сбросить вниз. Тогда Люс уходил, но следующей ночью взбирался на верхние уровни в другом месте. И непременно – выше прежнего. Он и сам не понимал, почему карабкался на десятый уровень, если накануне его пытались сбросить с девятого.
   В это утро, едва Люс явился на работу и увидел груду неведомо откуда взявшейся посуды (вчера, уходя, он все вымыл, все, до последнего треснувшего стакана), он завыл от отчаяния. Явилось безумное желание – кинуться к границе города, выскочить без скафандра и защиты наружу и умереть. Ему было безумно жаль себя, хотелось назад, под открытое небо Колесницы, на простор, невыносимо хотелось жареной маисоли. Да что маисоль, – он уже и морковку сырую готов был грызть, но только чтоб убраться отсюда, из этого вонючего кафе, от этого таза с дезраствором – навсегда. Люс уже не помнил, как мерз осенью на уборке ле карро, как ноги дубели в пластиковых башмаках, как сидел зимними короткими днями в хранилище и очищал гнилые кочаны капусты от черных листьев, как ночью пробирался в вонючий уличный туалет. Ничего этого он не помнил. Ни бараков, ни нар, ни ударов кнута Жерара, ни воплей барона Фейра, ни перекрытого доступа в галанет, ни отсутствия книг. На кой черт ему теперь книги в этой мерзкой забегаловке? Он и не читает уже почти! Так устает, что валится на кровать в черноту, где нет снов, как прежде не было их на Колеснице.
   – Люс! – гаркнул хозяин. – Иди, вытри столики. Там повсюду лужи. И на полу грязь. Замой.
   – Вчера вытирал. Не знаю, кто тут насвинячил! – огрызнулся Люс. – Наверняка Кер. Вот пусть он и убирает.
   – Кер мыть не будет, он – официант. Ты будешь! – рявкнул хозяин. – Я тебя для этого держу.
   – А пошел ты!.. – впрочем, не особенно громко огрызнулся Люс.
   – Марш, кому сказано! Или вылетишь к чертям за дверь! Ну!
   «Вот она, свобода, извольте кушать», – мысленно усмехнулся Люс и отправился вытирать столики.
   Грязь в кафе была ужасная. К тому же в углу кто-то наблевал. Под столиками были набросаны мятые пластиковые стаканчики и тарелки. Многие посетители нарочно их ломают, чтобы нельзя было использовать по второму разу.
   Сейчас посетителей почти не было. Лишь за одним почти чистым столиком сидел невысокий парень в шелковой блузе и шелковых шароварах. На Петре подобные одеяния из серебристо-серого и блекло-лилового материала были очень модными и дорогими.
   В первый момент Люс подумал, что перед ним Марк. Но, приблизившись, Люс понял, что это вовсе не его старый друг с Колесницы Фаэтона. Гость выглядел куда изящнее и аристократичее. Впрочем, откуда знать мойщику посуды, как теперь выглядит патриций Марк Валерий Корвин.
   – Люс? – спросил посетитель, когда парнишка принялся размазывать губкой по его столику разлитое накануне пиво.
   – Ну…
   – Я – Валентин Толь, – представился гость. – Из благотворительной организации. Мы помогаем бывшим рабам. Ведь ты бывший раб? – Лицо гостя озарилось мягкой доброжелательностью. Светло-голубые глаза так и лучились добротой.
   – Ну. Только у меня нет кредитов. Понял? – Люс постарался ответить грубо.
   – Ну что ты, уважаемый Люс! О чем речь! Мне ничего не надо. Наоборот, я пришел помочь. У тебя есть друзья во внешнем мире? Кто-то, способный тебе помочь, кому можно передать весть? Человек, обладающий силой. Например, твой отец или брат. Или друг. Ведь кто-то у тебя должен быть, не так ли?
   – Может быть, и есть. – Люс продолжал возить губкой по столу, не замечая, что пачкает роскошный наряд посетителя.
   – И кто это? Если не секрет.
   – Не секрет, – буркнул Люс. – Это Марк Валерий Корвин.
   – Патриций с Лация? – воскликнул Толь. – Он – твой брат?
   – Нет, он – друг. Мы вместе… то есть неважно. Он поможет. Если его найти.
   – Как долго вы с ним знакомы? Месяц? Два? – выспрашивал Толь.
   – Двенадцать лет.
   – Отлично. Этот человек непременно сделает все возможное.
   – Я не смог с ним связаться, – признался Люс.
   – Для нашей организации это не проблема. Я без труда переправлю послание твоему другу. Надо только его записать. Но это не так просто сделать. Это сложно.
   – Я его ненавижу, – вдруг выкрикнул Люс и яростно шлепнул губкой по столу, будто ставил точку. – Не буду ничего писать. Чтоб ему до Ватерлоо дожить.
   – Кого ненавидишь? – не понял Толь и стер брызги разовым белым платком со щеки.
   – Марка. Он там на своем Лации, который как рай, а я здесь, в этой дыре. В этой мерзости. Неужели не ясно?! А?
   – Это неважно, – сказал Валентин Толь очень тихо. – Вопрос в другом. Марк Валерий Корвин тебя помнит, как ты думаешь?
   – Помнит, куда ж ему деться! Но сделал вид, что забыл. Мы вместе на Колеснице были рабами. Вместе убирали эту чертову ле карро. А теперь он – патриций. А я – вот… – Отчаяние, копившееся многие дни, вырвалось наружу. Люс забыл, что должен молчать о Колеснице. Да и кому должен? Зачем? А пошли вы все! – Я – здесь!
   – Люс! – угрожающе прорычал хозяин за стойкой.
   – Иди, Люс! – добрым голосом напутствовал Валентин Толь. – Иди, добрый мой человечек. Я приду позже. Когда ты закончишь работу. Мы поможем тебе. Мы отправим письмо твоему другу Марку.
   Люс переместился к следующему столику, а посетитель поднялся и вышел. Люса охватило отчаяние. Вдруг этот парень никогда больше не появится в дешевом отвратительном кафе? Да и найдет ли он заведение, которое на карте Петры обозначено всего лишь как котел 7?