Страница:
Вошел Ястреб — несуетливый, с плавными, экономными движениями, рюкзак он нес уже не за спиной, а на плече — и рюкзак, чем-то определенно наполненный, ощутимо оттягивал плечо.
Майор посмотрел через его плечо — нет ни оперов, ни отправленной в качестве подстраховки двойки…
— Где они? — вырвалось у него.
— Ты про кого, командир? — спокойно уточнил Ястреб. — Если про тех твоих суперменов, что крались за мной до горушки — то они так там и сидят. Ждут, когда вернусь. А я, понимаешь ли, вернулся другой дорогой, про которую они и понятия не имеют. А если и имеют, то не подумали, что я по ней пойду…
— А…
— Опера? — догадался Ястреб. — И опера здесь… в какой-то степени. Командир, пойдем туда, где свету больше, а то не видно здесь ничего…
Он преспокойно, прямо-таки по-хозяйски прошел мимо оторопевшего майора в комнатку с фонарем на полу. Дернул плечом, уронив с него рюкзак, поймал на лету, рванул шнурок. Взял рюкзак за нижние углы и рывком перевернул у самого фонаря.
Два круглых предмета, глухо стукнув, раскатились в стороны. Один оказался в темноте, а второй попал в тусклый круг бледно-желтого света. Справа от майора раздалось яростное оханье и негромкий щелк передернутого пистолетного затвора — это Слава среагировал гораздо быстрее.
Впрочем, мигом спустя и у майора в руке оказалась рубчатая рукоять «Вектора». Он выхватил пистолет прямо-таки на инстинкте, без участия рассудка, — не мог отвести глаз от головы Самеда, все еще чуточку подтекавшей темным. Она лежала на щеке, лицом к майору, и лицо казалось совершенно спокойным, только глаза закатились так, как у живых, пожалуй что, и не бывает…
Майору не часто случалось оторопевать, но сейчас как раз приключился тот самый случай. Он в жизни видывал кое-что и почище, но это было совсем другое дело. Сейчас Ястреб стоял перед ним со столь невозмутимым и невинным видом, словно принес арбузы с поля, а это неправильно — ему полагалось вести себя совершенно иначе… Все было неправильно: сама эта сцена, спокойное лицо бывшего лейтенанта, щелканье затворов за его спиной — это спохватившийся спецназ отреагировал на происходящее самым простым и эффективным способом, стеклянный взгляд Самеда в тусклом круге света, тонувшая в темноте голова Токарева…
— Не стрелять, — деревянным голосом приказал майор посреди ватной, напряженной тишины. — Эт-то что? Кто?
— Туго соображаешь, командир, — бесстрастно ответил Ястреб. — Я, разумеется. Кому же еще? Не мог я эту операцию доверить другому, мне самому хотелось… Я не знаю в точности, что именно тебе сорвал, но чутье подсказывает, что сорвал нечто чертовски важное. Точно, командир? Ну, не разочаровывай меня, скажи уж… Хотя бы в общих чертах.
— Ты хоть понимаешь, что я с тобой сделаю… Майор и не помнил, когда, пусть ненадолго, терял уверенность в себе. Этот гад стоял перед ним без малейшего страха, цедил слова преспокойнейше — и это тоже было неправильно…
— Ну да? — Ястреб ощерился в кривой улыбочке. — Забавный ты мужик, командир, честное слово. И что же ты мне сделаешь? Бомбы вы мне на дом уже сбросили. Жену с детьми уже убили, брата уже убили, ни с того ни с сего, ни за что ни про что… Что ты мне теперь сделать можешь, дурная твоя голова, после всего этого? Только втолковать, что не ты бомбы бросал, но я это и сам знаю, к чему стараться? Сожаление выразишь из-за трагической ошибки? Ну что ты мне, собака, теперь сделать можешь?
Он отступил на шаг в тень, обе руки взметнулись с неожиданной быстротой…
— Не стрелять!!!
Майор еще кричал, когда чья-то тень метнулась сзади, на спину Ястребу. Чтото вырвала у него — и, сорвав с окна занавеску, что есть мочи запустила подальше. Ястреб еще заваливался, падал, когда за окном оглушительно грохнуло, взрывная волна влепилась в стену, сотряся добротную кладку, ворвалась в оконный проем, но все уже, опомнившись, выйдя из оцепенения, успели распластаться на полу, тугой порыв воздуха прошел над головами…
Тень, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении Доктором Айболитом, поднялась с пола первой. Доктор принялся осматривать лежащего. Вставший на ноги вторым майор, не теряя времени, распорядился:
— Костя, отзывай ребят с высотки. Еще напорются… Юрков, сигнал на «срыв рандеву»!
Юрков бросился наружу, на ходу доставая ракетницу. Майор высунулся в оконный проем: надо сказать, повезло, граната, вне сомнения, была противотанковой, но кумулятивный луч ударил в другую сторону, от здания, иначе могло и стенку проломить к чертям собачьим, ушибить кого-нибудь кирпичами или попортить аппаратуру…
Одна за другой взлетели ракеты — красная, зеленая, красная. Неизвестный, вышедший на встречу с операми, просто обязан был их заметить из предгорий и понять, что встреча сорвалась по не зависящим ни от него, ни от них обстоятельствам, а следовательно переносится…
По деревне из конца в конец волнами прокатывался яростный собачий лай, в окнах затеплились огоньки коптилок — цепочками, кучками, светлячковыми роями. На восточной окраине взлетела белая ракета, в другом направлении раздались два выстрела — им ответили еще два, подальше. Кое-где мелькали лучи фонариков. Деревенская самооборона, надо полагать, была поднята по боевой тревоге в полном составе и торопливо занимала предписанные позиции…
— Ребята пошли назад, — доложил Костя.
— И то хлеб… Доктор, ты что, его… Доктор Айболит, стоявший на коленках над лежащим и умело его обшаривавший, откликнулся без малейшего раскаяния:
— Так уж получилось, чисто автоматически поставил удар на кранты… Майор, этот выблядок взрывчаткой прямо-таки обложен, по всем карманам пакеты с «замазкой». Взорвись граната здесь…
Он не стал развивать тему — все и так могли нарисовать в уме последствия взрыва. Осторожненько выкладывал рядком пакеты с «замазкой», пластиковой взрывчаткой, сейчас, без детонатора, неопасной.
«Страсть к театральным эффектам — штука вредная, — подумал майор отрешенно— Многих сгубила, в том числе и этого Ястреба. Захотелось театра с прочувствованным монологом, патетическими жестами и под занавес — красивым извлечением гранаты. Хотел, чтобы они прониклись напоследок, перед смертью, болван такой. А мстить надо иначе — деловито, без театральных поз и эффектов. Швырнул бы без затей пару гранат в окошко снаружи — и большую часть группы пришлось бы отскребать от стен лопатой. Повезло-то как, господи, что на „театрала“ нарвались…»
— Что случилось? — с порога спросил запыхавшийся Курловский.
Увидел кое-какие декорации и умолк, остановился в сторонке.
— Да поднимите вы их кто-нибудь! — рявкнул майор.
Тогда только к головам осторожненько подошли, отнесли в сторону, зачем-то подстелив кусок брезента, как будто это имело значение.
— Радиообмен в деревне разгорелся не на шутку, — доложил Слава, все это время прилежно дежуривший у аппаратуры. — Занимают позиции, оборону ставят…
— Учтем, — сказал майор равнодушно. Сейчас такая информация и ни к чему.
— Свяжись с центром, доложи ситуацию… нет, погоди пока…
Он отвернулся, шагнул навстречу объявившемуся наконец-то Михалычу. Тот даже в полумраке выглядел печально, потому что успел разглядеть лежащий навзничь труп и опознать его, конечно. А отсюда автоматически проистекало, кто окажется крайним, кому начальство влепит по первое число…
— Что… вышло?
— Да ничего особенного, Михалыч, — сказал майор, чувствуя тяжкую опустошенность. — Твой кадр обложился «замазкой» и хотел тут всех на небеса отправить…
— А опера?
— Вон там, в углу,-сказал майор.-Частично…
— Значит, и встреча сорвалась?
— Какой ты догадливый, Михалыч, это что-то…
— Бля…
— Удивительно точное определение, — сухо бросил майор.
— А что и почему? Нет данных?
— Семья под бомбами… Обидочку затаил до поры до времени.
— Это бывает, — кивнул Михалыч. — Случается… Деревня уже на ушах, строят оборону по всем азимутам… Ты доложил?
— Чуть погодя. Я-то доложу, но это и тебя от доклада не освобождает, друже…
— Майор, ну что ты, как…
— А что — я? Я ничего… Сорвалось вот…
— Господи ты боже мой, но я-то ни при чем, не я его нашел, мне этого кадра другие дали для работы…
— Михалыч, — тихонько, так, чтобы слышали только они двое, сказал майор.
— Не теряй лицо. Не суетись. Что случилось, то случилось, и теперь танцуй не танцуй… Надо срочно думать, как жить дальше. Встреча сорвалась твердо. Нужно послать людей за… телами. Вот только в окрестностях болтаются, похоже, такие же вольные «махновцы». Мы поймали их разговор…
— И это бывает. Ага, вон и Дима бежит…
Глава четвертая. В ЧИСТОМ ПОЛЕ
Глава пятая. ПРЯТАЛКИ-ДОГОНЯШКИ ПО-ВЗРОСЛОМУ
Майор посмотрел через его плечо — нет ни оперов, ни отправленной в качестве подстраховки двойки…
— Где они? — вырвалось у него.
— Ты про кого, командир? — спокойно уточнил Ястреб. — Если про тех твоих суперменов, что крались за мной до горушки — то они так там и сидят. Ждут, когда вернусь. А я, понимаешь ли, вернулся другой дорогой, про которую они и понятия не имеют. А если и имеют, то не подумали, что я по ней пойду…
— А…
— Опера? — догадался Ястреб. — И опера здесь… в какой-то степени. Командир, пойдем туда, где свету больше, а то не видно здесь ничего…
Он преспокойно, прямо-таки по-хозяйски прошел мимо оторопевшего майора в комнатку с фонарем на полу. Дернул плечом, уронив с него рюкзак, поймал на лету, рванул шнурок. Взял рюкзак за нижние углы и рывком перевернул у самого фонаря.
Два круглых предмета, глухо стукнув, раскатились в стороны. Один оказался в темноте, а второй попал в тусклый круг бледно-желтого света. Справа от майора раздалось яростное оханье и негромкий щелк передернутого пистолетного затвора — это Слава среагировал гораздо быстрее.
Впрочем, мигом спустя и у майора в руке оказалась рубчатая рукоять «Вектора». Он выхватил пистолет прямо-таки на инстинкте, без участия рассудка, — не мог отвести глаз от головы Самеда, все еще чуточку подтекавшей темным. Она лежала на щеке, лицом к майору, и лицо казалось совершенно спокойным, только глаза закатились так, как у живых, пожалуй что, и не бывает…
Майору не часто случалось оторопевать, но сейчас как раз приключился тот самый случай. Он в жизни видывал кое-что и почище, но это было совсем другое дело. Сейчас Ястреб стоял перед ним со столь невозмутимым и невинным видом, словно принес арбузы с поля, а это неправильно — ему полагалось вести себя совершенно иначе… Все было неправильно: сама эта сцена, спокойное лицо бывшего лейтенанта, щелканье затворов за его спиной — это спохватившийся спецназ отреагировал на происходящее самым простым и эффективным способом, стеклянный взгляд Самеда в тусклом круге света, тонувшая в темноте голова Токарева…
— Не стрелять, — деревянным голосом приказал майор посреди ватной, напряженной тишины. — Эт-то что? Кто?
— Туго соображаешь, командир, — бесстрастно ответил Ястреб. — Я, разумеется. Кому же еще? Не мог я эту операцию доверить другому, мне самому хотелось… Я не знаю в точности, что именно тебе сорвал, но чутье подсказывает, что сорвал нечто чертовски важное. Точно, командир? Ну, не разочаровывай меня, скажи уж… Хотя бы в общих чертах.
— Ты хоть понимаешь, что я с тобой сделаю… Майор и не помнил, когда, пусть ненадолго, терял уверенность в себе. Этот гад стоял перед ним без малейшего страха, цедил слова преспокойнейше — и это тоже было неправильно…
— Ну да? — Ястреб ощерился в кривой улыбочке. — Забавный ты мужик, командир, честное слово. И что же ты мне сделаешь? Бомбы вы мне на дом уже сбросили. Жену с детьми уже убили, брата уже убили, ни с того ни с сего, ни за что ни про что… Что ты мне теперь сделать можешь, дурная твоя голова, после всего этого? Только втолковать, что не ты бомбы бросал, но я это и сам знаю, к чему стараться? Сожаление выразишь из-за трагической ошибки? Ну что ты мне, собака, теперь сделать можешь?
Он отступил на шаг в тень, обе руки взметнулись с неожиданной быстротой…
— Не стрелять!!!
Майор еще кричал, когда чья-то тень метнулась сзади, на спину Ястребу. Чтото вырвала у него — и, сорвав с окна занавеску, что есть мочи запустила подальше. Ястреб еще заваливался, падал, когда за окном оглушительно грохнуло, взрывная волна влепилась в стену, сотряся добротную кладку, ворвалась в оконный проем, но все уже, опомнившись, выйдя из оцепенения, успели распластаться на полу, тугой порыв воздуха прошел над головами…
Тень, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении Доктором Айболитом, поднялась с пола первой. Доктор принялся осматривать лежащего. Вставший на ноги вторым майор, не теряя времени, распорядился:
— Костя, отзывай ребят с высотки. Еще напорются… Юрков, сигнал на «срыв рандеву»!
Юрков бросился наружу, на ходу доставая ракетницу. Майор высунулся в оконный проем: надо сказать, повезло, граната, вне сомнения, была противотанковой, но кумулятивный луч ударил в другую сторону, от здания, иначе могло и стенку проломить к чертям собачьим, ушибить кого-нибудь кирпичами или попортить аппаратуру…
Одна за другой взлетели ракеты — красная, зеленая, красная. Неизвестный, вышедший на встречу с операми, просто обязан был их заметить из предгорий и понять, что встреча сорвалась по не зависящим ни от него, ни от них обстоятельствам, а следовательно переносится…
По деревне из конца в конец волнами прокатывался яростный собачий лай, в окнах затеплились огоньки коптилок — цепочками, кучками, светлячковыми роями. На восточной окраине взлетела белая ракета, в другом направлении раздались два выстрела — им ответили еще два, подальше. Кое-где мелькали лучи фонариков. Деревенская самооборона, надо полагать, была поднята по боевой тревоге в полном составе и торопливо занимала предписанные позиции…
— Ребята пошли назад, — доложил Костя.
— И то хлеб… Доктор, ты что, его… Доктор Айболит, стоявший на коленках над лежащим и умело его обшаривавший, откликнулся без малейшего раскаяния:
— Так уж получилось, чисто автоматически поставил удар на кранты… Майор, этот выблядок взрывчаткой прямо-таки обложен, по всем карманам пакеты с «замазкой». Взорвись граната здесь…
Он не стал развивать тему — все и так могли нарисовать в уме последствия взрыва. Осторожненько выкладывал рядком пакеты с «замазкой», пластиковой взрывчаткой, сейчас, без детонатора, неопасной.
«Страсть к театральным эффектам — штука вредная, — подумал майор отрешенно— Многих сгубила, в том числе и этого Ястреба. Захотелось театра с прочувствованным монологом, патетическими жестами и под занавес — красивым извлечением гранаты. Хотел, чтобы они прониклись напоследок, перед смертью, болван такой. А мстить надо иначе — деловито, без театральных поз и эффектов. Швырнул бы без затей пару гранат в окошко снаружи — и большую часть группы пришлось бы отскребать от стен лопатой. Повезло-то как, господи, что на „театрала“ нарвались…»
— Что случилось? — с порога спросил запыхавшийся Курловский.
Увидел кое-какие декорации и умолк, остановился в сторонке.
— Да поднимите вы их кто-нибудь! — рявкнул майор.
Тогда только к головам осторожненько подошли, отнесли в сторону, зачем-то подстелив кусок брезента, как будто это имело значение.
— Радиообмен в деревне разгорелся не на шутку, — доложил Слава, все это время прилежно дежуривший у аппаратуры. — Занимают позиции, оборону ставят…
— Учтем, — сказал майор равнодушно. Сейчас такая информация и ни к чему.
— Свяжись с центром, доложи ситуацию… нет, погоди пока…
Он отвернулся, шагнул навстречу объявившемуся наконец-то Михалычу. Тот даже в полумраке выглядел печально, потому что успел разглядеть лежащий навзничь труп и опознать его, конечно. А отсюда автоматически проистекало, кто окажется крайним, кому начальство влепит по первое число…
— Что… вышло?
— Да ничего особенного, Михалыч, — сказал майор, чувствуя тяжкую опустошенность. — Твой кадр обложился «замазкой» и хотел тут всех на небеса отправить…
— А опера?
— Вон там, в углу,-сказал майор.-Частично…
— Значит, и встреча сорвалась?
— Какой ты догадливый, Михалыч, это что-то…
— Бля…
— Удивительно точное определение, — сухо бросил майор.
— А что и почему? Нет данных?
— Семья под бомбами… Обидочку затаил до поры до времени.
— Это бывает, — кивнул Михалыч. — Случается… Деревня уже на ушах, строят оборону по всем азимутам… Ты доложил?
— Чуть погодя. Я-то доложу, но это и тебя от доклада не освобождает, друже…
— Майор, ну что ты, как…
— А что — я? Я ничего… Сорвалось вот…
— Господи ты боже мой, но я-то ни при чем, не я его нашел, мне этого кадра другие дали для работы…
— Михалыч, — тихонько, так, чтобы слышали только они двое, сказал майор.
— Не теряй лицо. Не суетись. Что случилось, то случилось, и теперь танцуй не танцуй… Надо срочно думать, как жить дальше. Встреча сорвалась твердо. Нужно послать людей за… телами. Вот только в окрестностях болтаются, похоже, такие же вольные «махновцы». Мы поймали их разговор…
— И это бывает. Ага, вон и Дима бежит…
Глава четвертая. В ЧИСТОМ ПОЛЕ
Старлей Дима ворвался в сопровождении двух солдат и, выслушав краткое изложение недавних событий, прямо-таки увял на глазах, как спущенный воздушный шарик. Майору он сейчас положительно не нравился, потому что, чувствуется и просекается, задумался в первую очередь о себе, о последствиях для себя лично, для своей спокойной жизни в тихом уголке…
— Деревня не на шутку всполошится, — протянул он убито. — Хорошо еще, этот — не местный, без последствий обойдется…
— Старлей, ты — местный? — резко спросил майор. — Деревенский?
— Шутите, товарищ майор?
— Я вам задал вопрос, старший лейтенант! Вы — деревенский?
— Никак нет!
— Ну тогда извольте о деревенской реакции на события думать во вторую очередь, — сказал майор тоном столь же непреклонным. — Доложите обстановку.
— Личный состав занял места по боевому расписанию, — уныло отбарабанил старлей. — Жду ваших распоряжений.
— Отправьте людей на высотку за телами. Я вам придам свою тройку…
— Стой, кто идет? — окрикнул Краб снаружи. И почти сразу же позвал: — Товарищ майор! Здесь местный…
— Ну да, — сказал Михалыч майору, рассмотрев, кто стоит снаружи. — Явился… неформальный лидер. Президент, так сказать. Один приперся, фасон держит…
— Пропустить, — распорядился майор. Уже рассветало, и он без труда разглядел, что пришедший незнакомец не только один-одинешенек, но и, похоже, без оружия — по крайней мере, на виду ничего не держит, хотя под курткой вполне может оказаться пистоль, но не станешь же его обыскивать, президента местного, да и к чему?
Лет сорока, ровесник, по первому впечатлению — такой же бесстрастнозагадочный, как большинство здешнего народа с их хваленой индейской невозмутимостью. Ну разумеется, держит фасон — один и без оружия, дает понять, что в своих силах уверен заранее…
— Вы здесь старший?
— Я, — сказал майор.
— Я — Гарей Кахарманов, глава местного самоуправления.
Он определенно ждал, что и майор назовется, но тот промолчал — и оттого, что не следовало называть свою фамилию каждому встречному (не первый день живет на свете, должен знать, что у военного народа иногда и не бывает фамилий), и потому, что в таких вот ситуациях молчание порой — наилучшая линия поведения. Когда ты молчишь с непроницаемым видом, собеседник вынужден к тебе подстраиваться, менять тактику на ходу, а не наоборот…
— Что вы здесь делаете? — после короткой паузы спросил Кахарманов.
— Выполняю задание командования со вверенным мне подразделением, — ответил майор спокойно, показывая всем видом, что на конфронтацию идти не намерен, но и считает себя вправе кое-какие подробности оставить при себе.
— И долго намерены… выполнять?
— До полного выполнения.
— Я имею в виду, вы здесь долго намерены оставаться?
— Время покажет.
— Понятно… Зачем вы убили Абалиева? Никакой сверхъестественной проницательностью здесь и не пахло, конечно, — вон он, Абалиев, в трех шагах, мертвее мертвого. Майор даже не оглянулся в ту сторону. Пожал плечами:
— Чтобы он нас не убил. Когда человек вырывает уже чеку из гранаты, а сам обложен взрывчаткой по самые уши, с ним не ведут душеспасительных бесед. Хотя бы потому, что времени уже нет… Вы согласны? И добавим справедливости ради, что ваш Абалиев начал первым. Убил двух моих людей…
— Я знаю.
— Уже? Интересно, откуда?
— Мы, знаете ли, стараемся знать все, что делается в деревне и поблизости. В этом нет ничего необычного, правда?
— Правда, — кивнул майор.
Он не стал спрашивать, следили ли за Абалиевым и операми, — к чему терять лицо перед восточным человеком? И так ясно, что следили, иначе откуда такая информированность?
— В конце концов, Абалиев — не здешний. Что вас, как вы понимаете, избавляет от некоторых… сложностей, — сказал Кахарманов. — Правда, всех сложностей не снимает… Но мы все же постараемся вместе над ними поработать. Вы не против?
— Я не против, — кивнул майор.
— У вас я в данную минуту что-то не замечаю особых сложностей. — Он небрежно кивнул сторону трупа. — Вы свои сложности уже решили. Позвольте тогда и мне свои решить… Моя единственная сложность сейчас — это вы, товарищ без фамилии.
— В смысле?
— В том смысле, что вам следует побыстрее отсюда убраться. У нас — нейтралитет, вы, должно быть, наслышаны? Так что с нашей стороны вам пока опасаться нечего, а за тех, кто бродит в чистом поле, я, легко догадаться, ответчиком быть не могу. В общем, я вас прошу немедленно покинуть деревню. И отправляться своей дорогой. Вы ведь не обычное подразделение, которое прислали на усиление блокпоста, а? У вас какие-то другие задачи… Мне о них знать ни к чему. Только, я вас убедительно прошу, решайте свои задачи где подальше.
— Это — единственное требование?
— Не заводитесь, товарищ без фамилии, — спокойно произнес Кахарманов. — Я с вами вовсе не собираюсь ссориться. У меня там, — он небрежно показал куда-то в сторону,-двести стволов, а при необходимости будет и больше. К чему мне с кемто ссориться? Это слабый ссорится, скандалит, а человек сильный и уверенный в себе спокойно предупреждает. В расчете на то, что собеседник — человек умный, сам все поймет и глупостей не наделает.
— Спасибо за откровенность…
— Не за что. Сколько вам нужно на сборы? Не особенно много времени, я думаю?
— Я прежде всего обязан…
— Забрать тела? — понятливо подхватил Кахарманов. — Об этом можете не беспокоиться. Их принесут на блокпост, я распорядился. Да уже и принесли, наверное. Чужие покойники нам ни к чему. И вот этот, кстати, тоже, — он кивком показал на бывшего танкиста. — Приютили как человека, а он начал здесь проворачивать какие-то свои дела… Этого тоже заберите. Куда хотите.
— Мне он ни к чему, собственно…
— Тогда оставьте блокпосту. Здесь я все равно эту падаль закапывать не дам. Не наши проблемы… Кто вы все-таки по званию?
— Майор.
— Ну, не высоко и не низко… Я вам постараюсь растолковать кое-какие простейшие вещи, майор. Мы не впутываемся в чужие, посторонние дела, вот и все. У нас есть свои. Деревня на этом месте стоит лет триста, здесь могилы предков, все остальное… У нас нет ни другой земли, ни других могил, и слава Аллаху. Хватает того, что есть. И нужно жить дальше. Ни вы, ни эти… которые болтаются по горам, не будете за нас пасти скот и пахать землю. Мы подмоги и не просим, сами обойдемся. Но уж извольте не лезть ни со враждой, ни с дружбой. И то, и другое нам ни к чему. С бородачами мы давно определились, если не поймут — еще раз объясним. Что до вас… Воевать с вами нам пока не из-за чего, а дружить… А зачем? От бандитов вы нас все равно не защитите, в работе ничем не поможете. Вы не знаете крестьянского труда, вы только бегаете с автоматами по горам — и вы, и бородатые… Отсюда вытекает, что нам ни с кем из вас не по дороге. Вот и идите себе на все четыре стороны. Душевно вас прошу…
Майор молчал. В глубине души, рассуждая трезво, он не мог не признать, что у собеседника есть своя правд очка. У каждого из нас есть своя правдочка, беда только, что у каждого — своя… И нет, увы, такой, чтобы устраивала всех… А значит, каждый вынужден жить по своей, притирая ее к другим по мере возможности и в интересах дела…
— Я с вами вовсе не собираюсь ссориться, — сказал Кахарманов, явственно давая понять, что желает видеть в происходящем не упрямую конфронтацию, а взаимный договор двух серьезных людей. — Всего-навсего пытаюсь объяснить, что аул для меня на первом месте, а все остальные сложности жизни — на десятом… И без вас нелегко, — признался он. — Приходится еще и за дорогой следить. Ктонибудь вполне может устроить покушение на муфтия Мадурова или кого-то из ваших генералов, а вину свалить на нас. Бывали, знаете, примеры… Итак? Майор твердо сказал:
— Мне придется связаться по радио с командованием. А там — возможны варианты, сами понимаете. Если прикажут уйти, я уйду. Если приказ будет какимто другим — придется его все равно выполнять, сами понимаете. Ничуть не заботясь, сколько против меня стволов… Двести там или триста.
— Я не говорил, что мои стволы направлены против вас…
— А, мы с вами взрослые люди… — махнул рукой майор. — Давно на свете живем, давненько играем в подтексты… Вы соблаговолите подождать?
— Разумеется. Надеюсь, это будет недолго?
— Постараюсь…
Его ребята смотрели на здешнего лидера не зло и не дружески — с подобным наигранным безразличием хорошо обученная служебная собака, получившая конкретную команду, взирает на оказавшуюся поблизости кошку. И разорвать тянет, и разрешения не поступало. У них была своя прав-дочка, и по другой они жить не собирались…
Майор вышел в «штабную», кратко изложил задачу Славе.
Невидимая радиониточка, связывавшая его с Ханкалой, работала исправно. Переговоры много времени не отняли.
Ему предписывалось немедленно покинуть деревню и уходить по одному из проработанных маршрутов, посетив две запасные точки рандеву. А так же провести предварительно еще один радиосеанс…
Честно говоря, он в первую очередь испытал нешуточное облегчение: не будет никакой конфронтации с этим местным князем, все обошлось к удовлетворению высоких договаривающихся сторон….
Примерно с минуту Слава монотонно повторял, работая на одной из тех частот, что легко прослушивалась кем угодно:
— Ждем бензин для Махмуда, ждем бензин для Махмуда…
Это была весточка для Каюма — единственная возможность дать ему понять, что встреча сорвалась по независящим от них причинам и агента следует послать в одну из запасных точек, в какую Каюму удобнее. Своей рации у Каюма не было, конечно, но при его положении в Джинновой бандочке он мог знакомиться со всеми радиоперехватами, а значит, есть шанс, окажется в курсе. Если только Джинн ведет постоянный перехват, но ведь обязан, скотина, просто обязан…
— Вс„? Сворачиваемся! На крыло, ребята! Мир вокруг был молочно-серым — полосы сырого утреннего тумана струились из предгорий в низины, заволакивали улочки и дома, тропинки и высотки, блокпоста не было видно, лишь кусочек стенки из серых облаков и могучая задница бронетранспортера. Один за другим они проходили мимо бесстрастного Кахарманова, скрестившего руки на груди, ныряли в туман, вновь появлялись из него, бесшумно двигаясь волчьей цепочкой, след в след…
— Майор, может, вас на «бэхе» куда подвезти? — с видимым облегчением предложил старлей Дима.
— Обойдемся, — кратко ответил майор.
— Нет, ну, может, обиды какие?
— Какие тут обиды? — дернул майор плечом. — Служи, старлей, и далее, что тебе еще пожелать… Шагай на объект, мы дорогу знаем… Всего и самого!
Они пересекли, автостраду, развернулись в походный строй — с боевым охранением, ядром группы, замыкающими. На душе у майора было неспокойно: где-то поблизости, голову можно прозакладывать, ошивался тот, кто именовал себя Накиром. Его приходилось постоянно держать в расчете. Какие-нибудь «махновцы», мстители, мать их, вроде покойного Ястреба. Если эта бандочка никому не подчиняется и ни на кого конкретно не работает, еще хуже — подобных «вольных стрелков» чертовски трудно засекать и ловить, ни к чему и ни к кому не привязаны. Кто мог просчитать Ястреба заранее? Не зная кое-каких деталей его биографии, оказавшихся решающим фактором? То-то…
Михалыч старательно топал рядом с ним в компании обоих своих юных орлов — совершенно ненужное рвение выказывал, чувствуя себя виновным. Язык не поворачивался ляпнуть ему что-нибудь резкое — и он не виноват, по большому счету, никто не виноват, кроме войны. Уже три человека, черт, какой прокол…
— Майор…
— Михалыч, иди-ка ты домой, вот что, — сказал майор отстраненно.-Дальше мы и сами. Ты, главное…
Выстрела он не слышал. Никто не слышал. Просто-напросто капитан Курловский, бесшумно, сноровисто двигавшийся в зыбкой пелене полупрозрачнобелесого тумана, вдруг споткнулся на ровном месте, дернулся, завалился в нелепой позе, расслабленно выпуская автомат, — и тут же высоко над ними прошла бесприцельная очередь, а возле левой ноги майора взлетел фонтанчик земли от одиночной пули, и вновь не слышно было выстрела…
…Все было непонятно и неожиданно. Капитану Курловскому вдруг ударило в лицо что-то горячее, мощное, неотвратимое, и не было боли, он просто-напросто не почувствовал больше тела, и его ноги сорвались с твердой земли, весь земной шар, огромный, бескрайний и необозримый, выскользнул из-под тяжелых ботинок, капитан сорвался в пустоту, полетел куда-то навстречу разгоравшемуся светлому сиянию, и вся его жизнь прокрутилась, как кинолента, перед глазами, и он стал невесомым, свободным, а боли все не было, и капитану показалось, что он попал в какую-то уютную и спокойную страну, где никто не стреляет, где все веселы и счастливы, где нет ни зла, ни вражды…
…и автору хочется верить, что капитан остался в этой стране, покойной и недостижимой для оставшихся в живых…
Они залегли, рассыпавшись цепью, прозвучало несколько ответных очередей — скупых, экономных, наугад сделанных. Все вокруг казалось нереальным, зыбким, как сам туман, — и не было видно противника, он больше не подавал признаков жизни. Лишь еще одна пуля, опять-таки наверняка из снайперки с глушителем, вспорола землю неподалеку от майора да стрекотнула короткая очередь — и вновь пули прошли высоко над головой. Это ничуть не походило на толково поставленную засаду — скорее уж противник, точно так же двигаясь в тумане, вдруг столкнулся с ними чуть ли не нос к носу. И, пальнув пару раз, поспешил отступить — судя по звуку, вторая очередь была сделана уже с гораздо большего расстояния, нежели первая…
Оказавшийся ближе всех к Курловскому Костя подполз, не поднимая головы, прикрываемый своей двойкой. Не оборачиваясь, чуть приподняв руку над травой, сделал красноречивый жест, понятный всем и каждому, — капитана Курловского больше не было…
— Заберете, — распорядился майор, лежа плечо в плечо с Михалычем. — Мы прикроем. Живо!
— А вы?
— Дальше идем…
Он вполголоса отдал команды. Два пулемета, выдвинувшись с флангов, принялись полосовать туман крест-накрест в направлении противника. Краб, лежа на боку, заложил в гранатомет предпоследний выстрел — и через пару секунд там, далеко впереди, вспыхнуло яркое желтое пламя, просвечивая сквозь туман подобно восходящему солнцу.
Под прикрытием этого огня две группы разошлись в разные стороны — Михалыч с бойцами, пригибаясь, потащили тело капитана к блокпосту, а спецназ принялся отступать вправо классической «улиткой» — сначала лупили автоматы, под их прикрытием отступали пулеметчики, потом они менялись ролями, и опять, и снова, экономя патроны по мере возможности, потому что пополнять запасы было негде…
Потом они поднялись на ноги и припустили бегом, той же волчьей цепочкой, круто забирая вправо, сбивая с толку возможных преследователей, отрываясь.
И оторвались — пока что.
— Деревня не на шутку всполошится, — протянул он убито. — Хорошо еще, этот — не местный, без последствий обойдется…
— Старлей, ты — местный? — резко спросил майор. — Деревенский?
— Шутите, товарищ майор?
— Я вам задал вопрос, старший лейтенант! Вы — деревенский?
— Никак нет!
— Ну тогда извольте о деревенской реакции на события думать во вторую очередь, — сказал майор тоном столь же непреклонным. — Доложите обстановку.
— Личный состав занял места по боевому расписанию, — уныло отбарабанил старлей. — Жду ваших распоряжений.
— Отправьте людей на высотку за телами. Я вам придам свою тройку…
— Стой, кто идет? — окрикнул Краб снаружи. И почти сразу же позвал: — Товарищ майор! Здесь местный…
— Ну да, — сказал Михалыч майору, рассмотрев, кто стоит снаружи. — Явился… неформальный лидер. Президент, так сказать. Один приперся, фасон держит…
— Пропустить, — распорядился майор. Уже рассветало, и он без труда разглядел, что пришедший незнакомец не только один-одинешенек, но и, похоже, без оружия — по крайней мере, на виду ничего не держит, хотя под курткой вполне может оказаться пистоль, но не станешь же его обыскивать, президента местного, да и к чему?
Лет сорока, ровесник, по первому впечатлению — такой же бесстрастнозагадочный, как большинство здешнего народа с их хваленой индейской невозмутимостью. Ну разумеется, держит фасон — один и без оружия, дает понять, что в своих силах уверен заранее…
— Вы здесь старший?
— Я, — сказал майор.
— Я — Гарей Кахарманов, глава местного самоуправления.
Он определенно ждал, что и майор назовется, но тот промолчал — и оттого, что не следовало называть свою фамилию каждому встречному (не первый день живет на свете, должен знать, что у военного народа иногда и не бывает фамилий), и потому, что в таких вот ситуациях молчание порой — наилучшая линия поведения. Когда ты молчишь с непроницаемым видом, собеседник вынужден к тебе подстраиваться, менять тактику на ходу, а не наоборот…
— Что вы здесь делаете? — после короткой паузы спросил Кахарманов.
— Выполняю задание командования со вверенным мне подразделением, — ответил майор спокойно, показывая всем видом, что на конфронтацию идти не намерен, но и считает себя вправе кое-какие подробности оставить при себе.
— И долго намерены… выполнять?
— До полного выполнения.
— Я имею в виду, вы здесь долго намерены оставаться?
— Время покажет.
— Понятно… Зачем вы убили Абалиева? Никакой сверхъестественной проницательностью здесь и не пахло, конечно, — вон он, Абалиев, в трех шагах, мертвее мертвого. Майор даже не оглянулся в ту сторону. Пожал плечами:
— Чтобы он нас не убил. Когда человек вырывает уже чеку из гранаты, а сам обложен взрывчаткой по самые уши, с ним не ведут душеспасительных бесед. Хотя бы потому, что времени уже нет… Вы согласны? И добавим справедливости ради, что ваш Абалиев начал первым. Убил двух моих людей…
— Я знаю.
— Уже? Интересно, откуда?
— Мы, знаете ли, стараемся знать все, что делается в деревне и поблизости. В этом нет ничего необычного, правда?
— Правда, — кивнул майор.
Он не стал спрашивать, следили ли за Абалиевым и операми, — к чему терять лицо перед восточным человеком? И так ясно, что следили, иначе откуда такая информированность?
— В конце концов, Абалиев — не здешний. Что вас, как вы понимаете, избавляет от некоторых… сложностей, — сказал Кахарманов. — Правда, всех сложностей не снимает… Но мы все же постараемся вместе над ними поработать. Вы не против?
— Я не против, — кивнул майор.
— У вас я в данную минуту что-то не замечаю особых сложностей. — Он небрежно кивнул сторону трупа. — Вы свои сложности уже решили. Позвольте тогда и мне свои решить… Моя единственная сложность сейчас — это вы, товарищ без фамилии.
— В смысле?
— В том смысле, что вам следует побыстрее отсюда убраться. У нас — нейтралитет, вы, должно быть, наслышаны? Так что с нашей стороны вам пока опасаться нечего, а за тех, кто бродит в чистом поле, я, легко догадаться, ответчиком быть не могу. В общем, я вас прошу немедленно покинуть деревню. И отправляться своей дорогой. Вы ведь не обычное подразделение, которое прислали на усиление блокпоста, а? У вас какие-то другие задачи… Мне о них знать ни к чему. Только, я вас убедительно прошу, решайте свои задачи где подальше.
— Это — единственное требование?
— Не заводитесь, товарищ без фамилии, — спокойно произнес Кахарманов. — Я с вами вовсе не собираюсь ссориться. У меня там, — он небрежно показал куда-то в сторону,-двести стволов, а при необходимости будет и больше. К чему мне с кемто ссориться? Это слабый ссорится, скандалит, а человек сильный и уверенный в себе спокойно предупреждает. В расчете на то, что собеседник — человек умный, сам все поймет и глупостей не наделает.
— Спасибо за откровенность…
— Не за что. Сколько вам нужно на сборы? Не особенно много времени, я думаю?
— Я прежде всего обязан…
— Забрать тела? — понятливо подхватил Кахарманов. — Об этом можете не беспокоиться. Их принесут на блокпост, я распорядился. Да уже и принесли, наверное. Чужие покойники нам ни к чему. И вот этот, кстати, тоже, — он кивком показал на бывшего танкиста. — Приютили как человека, а он начал здесь проворачивать какие-то свои дела… Этого тоже заберите. Куда хотите.
— Мне он ни к чему, собственно…
— Тогда оставьте блокпосту. Здесь я все равно эту падаль закапывать не дам. Не наши проблемы… Кто вы все-таки по званию?
— Майор.
— Ну, не высоко и не низко… Я вам постараюсь растолковать кое-какие простейшие вещи, майор. Мы не впутываемся в чужие, посторонние дела, вот и все. У нас есть свои. Деревня на этом месте стоит лет триста, здесь могилы предков, все остальное… У нас нет ни другой земли, ни других могил, и слава Аллаху. Хватает того, что есть. И нужно жить дальше. Ни вы, ни эти… которые болтаются по горам, не будете за нас пасти скот и пахать землю. Мы подмоги и не просим, сами обойдемся. Но уж извольте не лезть ни со враждой, ни с дружбой. И то, и другое нам ни к чему. С бородачами мы давно определились, если не поймут — еще раз объясним. Что до вас… Воевать с вами нам пока не из-за чего, а дружить… А зачем? От бандитов вы нас все равно не защитите, в работе ничем не поможете. Вы не знаете крестьянского труда, вы только бегаете с автоматами по горам — и вы, и бородатые… Отсюда вытекает, что нам ни с кем из вас не по дороге. Вот и идите себе на все четыре стороны. Душевно вас прошу…
Майор молчал. В глубине души, рассуждая трезво, он не мог не признать, что у собеседника есть своя правд очка. У каждого из нас есть своя правдочка, беда только, что у каждого — своя… И нет, увы, такой, чтобы устраивала всех… А значит, каждый вынужден жить по своей, притирая ее к другим по мере возможности и в интересах дела…
— Я с вами вовсе не собираюсь ссориться, — сказал Кахарманов, явственно давая понять, что желает видеть в происходящем не упрямую конфронтацию, а взаимный договор двух серьезных людей. — Всего-навсего пытаюсь объяснить, что аул для меня на первом месте, а все остальные сложности жизни — на десятом… И без вас нелегко, — признался он. — Приходится еще и за дорогой следить. Ктонибудь вполне может устроить покушение на муфтия Мадурова или кого-то из ваших генералов, а вину свалить на нас. Бывали, знаете, примеры… Итак? Майор твердо сказал:
— Мне придется связаться по радио с командованием. А там — возможны варианты, сами понимаете. Если прикажут уйти, я уйду. Если приказ будет какимто другим — придется его все равно выполнять, сами понимаете. Ничуть не заботясь, сколько против меня стволов… Двести там или триста.
— Я не говорил, что мои стволы направлены против вас…
— А, мы с вами взрослые люди… — махнул рукой майор. — Давно на свете живем, давненько играем в подтексты… Вы соблаговолите подождать?
— Разумеется. Надеюсь, это будет недолго?
— Постараюсь…
Его ребята смотрели на здешнего лидера не зло и не дружески — с подобным наигранным безразличием хорошо обученная служебная собака, получившая конкретную команду, взирает на оказавшуюся поблизости кошку. И разорвать тянет, и разрешения не поступало. У них была своя прав-дочка, и по другой они жить не собирались…
Майор вышел в «штабную», кратко изложил задачу Славе.
Невидимая радиониточка, связывавшая его с Ханкалой, работала исправно. Переговоры много времени не отняли.
Ему предписывалось немедленно покинуть деревню и уходить по одному из проработанных маршрутов, посетив две запасные точки рандеву. А так же провести предварительно еще один радиосеанс…
Честно говоря, он в первую очередь испытал нешуточное облегчение: не будет никакой конфронтации с этим местным князем, все обошлось к удовлетворению высоких договаривающихся сторон….
Примерно с минуту Слава монотонно повторял, работая на одной из тех частот, что легко прослушивалась кем угодно:
— Ждем бензин для Махмуда, ждем бензин для Махмуда…
Это была весточка для Каюма — единственная возможность дать ему понять, что встреча сорвалась по независящим от них причинам и агента следует послать в одну из запасных точек, в какую Каюму удобнее. Своей рации у Каюма не было, конечно, но при его положении в Джинновой бандочке он мог знакомиться со всеми радиоперехватами, а значит, есть шанс, окажется в курсе. Если только Джинн ведет постоянный перехват, но ведь обязан, скотина, просто обязан…
— Вс„? Сворачиваемся! На крыло, ребята! Мир вокруг был молочно-серым — полосы сырого утреннего тумана струились из предгорий в низины, заволакивали улочки и дома, тропинки и высотки, блокпоста не было видно, лишь кусочек стенки из серых облаков и могучая задница бронетранспортера. Один за другим они проходили мимо бесстрастного Кахарманова, скрестившего руки на груди, ныряли в туман, вновь появлялись из него, бесшумно двигаясь волчьей цепочкой, след в след…
— Майор, может, вас на «бэхе» куда подвезти? — с видимым облегчением предложил старлей Дима.
— Обойдемся, — кратко ответил майор.
— Нет, ну, может, обиды какие?
— Какие тут обиды? — дернул майор плечом. — Служи, старлей, и далее, что тебе еще пожелать… Шагай на объект, мы дорогу знаем… Всего и самого!
Они пересекли, автостраду, развернулись в походный строй — с боевым охранением, ядром группы, замыкающими. На душе у майора было неспокойно: где-то поблизости, голову можно прозакладывать, ошивался тот, кто именовал себя Накиром. Его приходилось постоянно держать в расчете. Какие-нибудь «махновцы», мстители, мать их, вроде покойного Ястреба. Если эта бандочка никому не подчиняется и ни на кого конкретно не работает, еще хуже — подобных «вольных стрелков» чертовски трудно засекать и ловить, ни к чему и ни к кому не привязаны. Кто мог просчитать Ястреба заранее? Не зная кое-каких деталей его биографии, оказавшихся решающим фактором? То-то…
Михалыч старательно топал рядом с ним в компании обоих своих юных орлов — совершенно ненужное рвение выказывал, чувствуя себя виновным. Язык не поворачивался ляпнуть ему что-нибудь резкое — и он не виноват, по большому счету, никто не виноват, кроме войны. Уже три человека, черт, какой прокол…
— Майор…
— Михалыч, иди-ка ты домой, вот что, — сказал майор отстраненно.-Дальше мы и сами. Ты, главное…
Выстрела он не слышал. Никто не слышал. Просто-напросто капитан Курловский, бесшумно, сноровисто двигавшийся в зыбкой пелене полупрозрачнобелесого тумана, вдруг споткнулся на ровном месте, дернулся, завалился в нелепой позе, расслабленно выпуская автомат, — и тут же высоко над ними прошла бесприцельная очередь, а возле левой ноги майора взлетел фонтанчик земли от одиночной пули, и вновь не слышно было выстрела…
…Все было непонятно и неожиданно. Капитану Курловскому вдруг ударило в лицо что-то горячее, мощное, неотвратимое, и не было боли, он просто-напросто не почувствовал больше тела, и его ноги сорвались с твердой земли, весь земной шар, огромный, бескрайний и необозримый, выскользнул из-под тяжелых ботинок, капитан сорвался в пустоту, полетел куда-то навстречу разгоравшемуся светлому сиянию, и вся его жизнь прокрутилась, как кинолента, перед глазами, и он стал невесомым, свободным, а боли все не было, и капитану показалось, что он попал в какую-то уютную и спокойную страну, где никто не стреляет, где все веселы и счастливы, где нет ни зла, ни вражды…
…и автору хочется верить, что капитан остался в этой стране, покойной и недостижимой для оставшихся в живых…
Они залегли, рассыпавшись цепью, прозвучало несколько ответных очередей — скупых, экономных, наугад сделанных. Все вокруг казалось нереальным, зыбким, как сам туман, — и не было видно противника, он больше не подавал признаков жизни. Лишь еще одна пуля, опять-таки наверняка из снайперки с глушителем, вспорола землю неподалеку от майора да стрекотнула короткая очередь — и вновь пули прошли высоко над головой. Это ничуть не походило на толково поставленную засаду — скорее уж противник, точно так же двигаясь в тумане, вдруг столкнулся с ними чуть ли не нос к носу. И, пальнув пару раз, поспешил отступить — судя по звуку, вторая очередь была сделана уже с гораздо большего расстояния, нежели первая…
Оказавшийся ближе всех к Курловскому Костя подполз, не поднимая головы, прикрываемый своей двойкой. Не оборачиваясь, чуть приподняв руку над травой, сделал красноречивый жест, понятный всем и каждому, — капитана Курловского больше не было…
— Заберете, — распорядился майор, лежа плечо в плечо с Михалычем. — Мы прикроем. Живо!
— А вы?
— Дальше идем…
Он вполголоса отдал команды. Два пулемета, выдвинувшись с флангов, принялись полосовать туман крест-накрест в направлении противника. Краб, лежа на боку, заложил в гранатомет предпоследний выстрел — и через пару секунд там, далеко впереди, вспыхнуло яркое желтое пламя, просвечивая сквозь туман подобно восходящему солнцу.
Под прикрытием этого огня две группы разошлись в разные стороны — Михалыч с бойцами, пригибаясь, потащили тело капитана к блокпосту, а спецназ принялся отступать вправо классической «улиткой» — сначала лупили автоматы, под их прикрытием отступали пулеметчики, потом они менялись ролями, и опять, и снова, экономя патроны по мере возможности, потому что пополнять запасы было негде…
Потом они поднялись на ноги и припустили бегом, той же волчьей цепочкой, круто забирая вправо, сбивая с толку возможных преследователей, отрываясь.
И оторвались — пока что.
Глава пятая. ПРЯТАЛКИ-ДОГОНЯШКИ ПО-ВЗРОСЛОМУ
Они уходили, чередуя бег и быстрый шаг, используя рельеф так, чтобы преследователи не смогли их высмотреть с какой-нибудь подходящей вершинки, а сами старались использовать выгодные высоты, чтобы узреть наконец, с кем имеют дело, и внести хоть какую-то определенность. Пока что не получалось.
Юрков дважды закладывал мины, ставя их на неизвлекаемость с помощью простейших приспособлений: трех гвоздей (у него был с собой некоторый запас) и палки, то бишь подходящего сучка. Закладка мин в таких вот условиях превращается в самую настоящую шахматную партию: человек с некоторым опытом знает, что мины, как правило, закладывают отступающие на своих следах. Значит, преследователь должен двигаться не по следам убегающего, а чуть в стороне. Однако и преследуемый этими нехитрыми истинами владеет в полной мере. Мы знаем, что они знают, что мы знаем… Одним словом, комбинации нехитрые, но решает все случай. Пойдешь по следам дичи — а вдруг она именно там и заложила? Пойдешь в стороне — а вдруг дичь как раз такой оборот и предусмотрела? Сущая лотерея получается…
В первый раз они так и не услышали взрыва — надо полагать, растяжка так и осталась в неприкосновенности ждать, пока не подвернется кто-то невезучий или сделает свое дело природа. Зато вторая закладка сработала, как по нотам, отдаленный взрыв опытное ухо без раздумий приписало результатам юрковского рукоделья. Даже если невезучий и не подорвался насмерть, то выбыл из строя, что полностью исключало его как боевую единицу.
Юрков дважды закладывал мины, ставя их на неизвлекаемость с помощью простейших приспособлений: трех гвоздей (у него был с собой некоторый запас) и палки, то бишь подходящего сучка. Закладка мин в таких вот условиях превращается в самую настоящую шахматную партию: человек с некоторым опытом знает, что мины, как правило, закладывают отступающие на своих следах. Значит, преследователь должен двигаться не по следам убегающего, а чуть в стороне. Однако и преследуемый этими нехитрыми истинами владеет в полной мере. Мы знаем, что они знают, что мы знаем… Одним словом, комбинации нехитрые, но решает все случай. Пойдешь по следам дичи — а вдруг она именно там и заложила? Пойдешь в стороне — а вдруг дичь как раз такой оборот и предусмотрела? Сущая лотерея получается…
В первый раз они так и не услышали взрыва — надо полагать, растяжка так и осталась в неприкосновенности ждать, пока не подвернется кто-то невезучий или сделает свое дело природа. Зато вторая закладка сработала, как по нотам, отдаленный взрыв опытное ухо без раздумий приписало результатам юрковского рукоделья. Даже если невезучий и не подорвался насмерть, то выбыл из строя, что полностью исключало его как боевую единицу.