Бушков Александр Александрович. Д'Артаньян – гвардеец кардинала

   – Черт возьми, а ведь ему будет не до нападения! – расхохотался д'Артаньян. – И уж никак не до попреков и подозрений!
   – Вот именно, Шарль… Есть у вас кто-нибудь на примете?
   «О женщины, вам имя – вероломство! – подумал д'Артаньян. – Право слово, недурно подмечено! И фразочка неплоха! Нужно будет ее запомнить и при случае предложить кому-нибудь из тех, что пишут пьесы для театра…»
   – Луиза, – сказал он решительно. – Все будет улажено быстрее, чем вы себе представляете!
   Он незамедлительно поднялся к себе, крикнул Планше и, не теряя драгоценного времени, спросил:
   – Планше, как ты думаешь, кто ты таков?
   – Слуга вашей милости, – незамедлительно ответил малый.
   – Главным образом, – сказал д'Артаньян. – Главным образом… Но есть еще и другая сторона твоей славной личности. Да будет тебе известно, что в данный момент ты – алчный ростовщик, лихоимец, ссуждающий деньги в долг…
   – Я, сударь?! – воскликнул Планше в совершеннейшем изумлении. – Да у меня и денег-то нет! Тот экю, что я, согласно вашим приказаниям, должен был пропить за ваше здоровье, уже остался в кабачке «Сосновая шишка»…
   – Друг мой, ты пребываешь в совершеннейшем заблуждении, – сказал д'Артаньян, загадочно ухмыляясь. – В гостиной, на столе, лежит куча золотых монет, которые ты под заемное письмо ссудил нашей любезной хозяйке…
   И он вкратце посвятил Планше в тайны задуманного предприятия, ставившего своей целью посадить дражайшего г-на Бриквиля на невидимую миру цепь и напялить на него столь же невидимый намордник.
   – Ну что же, сударь, – вздохнул Планше. – Коли вы приказываете… Откровенно говоря, не лежит у меня сердце к ростовщикам, даже дикие турки, я слышал, их не любят и ущемляют всячески, даром что безбожные агаряне… А у нас в Ниме одного ростовщика опустили головой вниз в выгребную яму, причем до сих пор неизвестно, кто его так искупал… Но, коли уж мой господин приказывает… Я, знаете ли, не слепой и кое о чем догадываюсь, но язык буду держать за зубами, как хорошему слуге и подобает…
   – Планше, ты образец слуги, – сказал д'Артаньян. – Когда я стану маршалом Франции, отдам тебе в управление все ветряные мельницы в какой-нибудь провинции…
   – Благодарю вас, сударь, но у нас в стране нет такой должности…
   – Что за важность? – фыркнул д'Артаньян. – Мы ее изобретем специально для тебя! Пошли, нужно послать за стряпчим и быстренько составить заемное письмо…
   План Луизы был претворен в жизнь незамедлительно – уже через час Планше был сделан заимодавцем, что подтверждалось соответствующей бумагой, а назавтра выставленная на торги обстановка была им куплена и, разумеется, так и осталась на месте.
   – Черт возьми, а если Бриквиль привезет кучу денег, выиграв-таки процесс о наследстве? – спросил д'Артаньян ночью, пребывая, как легко догадаться, в супружеской постели помянутого господина. – И быстренько расплатится?
   – Нам нечего беспокоиться, Шарль, – сообщила Луиза. – Наследство это заключается в земельном участке и недвижимости. У Бриквиля всегда было туговато с наличностью…
   И больше о деньгах в эту ночь не было сказано ни слова.

Глава двенадцатая. Перевязь Портоса

   Положительно, сам бог послал д'Артаньяну в друзья столь искушенного и всезнающего человека, как Пишегрю. Так полагал сам гасконец, чья жизнь со времен нового знакомства изменилась самым решительным образом.
   Прежде всего, он открыл для себя новый удивительный мир, заключенный внутри Парижа, как семечко в яблоке, и неизвестный людям непосвященным, – целую Вселенную игорных зальчиков, укрытых в задних комнатах кабачков, ресторанов и даже лавочек, торговавших вроде бы исключительно галантереей или шорным товаром. Пишегрю, не ограничиваясь Прихожей короля, был своим человеком во всех этих местах, куда ввел и д'Артаньяна как полноправного члена Братства игроков, по своей многочисленности и неимоверно далеко простиравшихся связях, пожалуй, превосходившего даже таинственный орден иезуитов.
   Д'Артаньян, пользуясь высоким слогом авторов старинных триолетов, отдался этому вихрю удовольствий со всем пылом новичка. Его довольно быстро выучили играть не только в кости, но и в карты – в пикет, ландскнехт, экарте. Гвардейские обязанности отнимали не так уж много времени, и д'Артаньян чуть ли не все свободное от караулов время проводил, странствуя с Пишегрю по всему Парижу, со всей юношеской завзятостью гордясь тем, что там и сям его после условленных фраз или попросту узнав в лицо пропускают в укрытые от посторонних глаз помещения, куда может попасть не всякий герцог, если только он не входит в Братство.
   Жизнь игрока была неустойчивой и переменчивой, как ветер: д'Артаньян то покупал Луизе драгоценные безделушки и жаловал Планше полновесными пистолями, когда его карманы трещали от тяжести выигранного, то вынужден был за полцены продавать что-то из своего пополнившегося гардероба, а то и оставлять заемные письма ростовщикам, вившимся вокруг игроков, как мухи. Однако, как ни удручит это иных моралистов, именно такая жизнь, богатая впечатлениями и эмоциями, щекочущими нервы почище любой дуэли, притягивала д'Артаньяна несказанно. Впрочем, дуэлей тоже хватало – точнее, тех быстрых и безжалостных поединков в глухих тупичках, что случаются чуть ли не ежедневно, когда за игорным столом вспыхивают ссоры. Нужно добавить, что далеко не всегда д'Артаньян острием клинка расплачивался за собственные обиды – он считал своим долгом непременно вставать на защиту своего друга Пишегрю (каковой, упомянем втихомолку, особенной храбростью не отличался, сплошь и рядом предоставляя д'Артаньяну улаживать вспыхивавшие скандалы с помощью шпаги). За короткое время гасконец, к его тайному удовольствию, приобрел в определенных кругах репутацию опасного бретёра, задевать которого себе дороже…
   Очень быстро Пишегрю посвятил его и в другие стороны жизни Парижа, которые, впрочем, в отличие от тайных игорных комнат, не особенно и таили свое местопребывание. Речь идет о тех кварталах, где обитали веселые и сговорчивые девицы, которые, заслышав звон монет, приходили в совершеннейший восторг и старались сделать все возможное, чтобы заглянувший к ним кавалер остался доволен. Многие из них были по-настоящему красивы и остры на язычок, причем, что немаловажно, проводивший время в их обществе дворянин был свободен от всяких последующих обязательств вроде обещаний жениться или просто уделять красотке время. Быстро преодолев робость, д'Артаньян, опять-таки ведомый оборотистым Пишегрю, стал своим и в иных из этих заведений. На сей раз совесть его была совершенно спокойна: отец д'Артаньяна ни словечком не упомянул о подобных веселых домах, не говоря уж о том, чтобы предостерегать сына от их посещения. Теперь д'Артаньян не на шутку подозревал, что его почтенный родитель, никогда не бывавший в Париже и других больших городах, попросту не ведал о существовании таких заведений, – но, как бы там ни было, коли нет запрета, нет и его нарушения… Так что с формальной точки зрения все обстояло благолепно.
   Случилось так, что Пишегрю, несмотря на всю свою осторожность и благоразумие (именуемые иными циниками трусостью), все же получил однажды удар шпагой в бок и оказался прикован к постели. А потому д'Артаньян, нежданно-негаданно оставшийся без своего Вергилия (впрочем, по невежеству в изящной словесности наш гасконец никогда и не прилагал к другу этого имени), в одиночестве отправился бродить по Парижу. Случаю было угодно привести его в кабачок у Люксембургских конюшен, где был устроен зал для только что изобретенной игры под названием бильярд (игра эта была настолько новой, что никто не додумался пока, даже склонные по любому поводу заключать пари англичане, делать денежные ставки).
   По причине той же новизны игроков вокруг массивного стола, крытого зеленым сукном, было совсем мало. Большая часть присутствующих выступала в роли зрителей, намереваясь сначала хорошенько присмотреться к правилам и приемам игры, чтобы не оконфузиться, поспешив, – и внимательно следила, как мелькают палки, именуемые киями, и щелкают большие костяные шары.
   Зрелище это было настолько новым и занимательным, что господа дворяне из исконно враждующих меж собой гвардейских рот, вопреки обычной практике, даже почти не бросали косые взгляды на извечных соперников, полностью сосредоточившись на увлекательном зрелище.
   Однако д'Артаньян зорким глазом охотника почти сразу же высмотрел среди игроков знакомую фигуру – не кто иной, как Портос браво действовал кием с таким видом, словно пытался поддеть на копье какого-нибудь испанца. Впрочем, мудрено было не заметить издали эту огромную фигуру, знаменитую перевязь, сиявшую ярче солнца, и плащ из алого бархата, призванный скрыть кое-какие недостатки помянутой перевязи. Судя по этому плащу, Портос по-прежнему страдал насморком не на шутку…
   Д'Артаньян подумал, что ему сегодня несказанно везет. Дождавшись момента, когда очередной тур (или как там это называлось) новомодной игры закончился и Портос, передав кий соседу, отошел от стола, гасконец направился прямо к нему – но с видом отнюдь не вызывающим, а вполне мирным.
   Вежливо раскланявшись перед Портосом и стоявшими рядом с ним дворянами, д'Артаньян учтиво произнес:
   – Сударь, не откажите в любезности… Я – провинциал, совсем недавно приехавший в Париж. К стыду своему должен признаться, что в нашей глуши, как вы понимаете, далеки от последних веянии столичной моды… Меж тем вы, сударь, судя по вашему облику, безусловно являетесь одним из признанных законодателей моды… Не расскажете ли, где можно приобрести столь великолепную перевязь?
   Портос, насупясь, мрачно взирал на д'Артаньяна с таким видом, словно готов был не просто вызвать гасконца на дуэль, а сожрать его со всеми потрохами, подобно дикому туземцу из Африки. Что до д'Артаньяна, то он улыбался великану доброжелательно и смущенно, как и подобает робкому провинциалу.
   Пауза затянулась, так что окружающие, не посвященные в суть их взаимоотношений, стали удивленно переглядываться.
   – Черт возьми, Портос! – воскликнул один из мушкетеров. – Что с вами такое? Молодой человек, несомненно воспитанный, вежливо задал вам вопрос… Неучтиво столь долго держать его в ожидании.
   Как ни зол был Портос, он, несомненно, понял, что, ответив грубо, будет понят окружающими неправильно. Сделав над собой превеликое усилие, он произнес:
   – Перевязи такие, сударь, продаются у Марго на улице Вожирар…
   – Благодарю вас, – еще галантнее раскланялся д'Артаньян. – И, должно быть, стоят они не менее сотни пистолей?
   – Ну, в любом случае недешево, молодой человек, недешево, – ответил Портос с тем же усилием, словно грыз невидимые удила.
   Видно было, что он лихорадочно размышляет, силясь усмотреть повод для ссоры, – но найти таковой было бы трудновато, не объяснив предварительно присутствующим, в чем тут дело. А этого-то, крепко подозревал д'Артаньян, Портос ни за что не сделает…
   – Благодарю вас, сударь, – еще раз поклонился он и, отойдя в сторону, принялся наблюдать за игроками.
   Он стоял совсем близко от стола. Видел, как Портос вновь взял в руки кий, но поначалу не заподозрил ничего плохого…
   И успел уклониться в самый последний момент, когда большой костяной шар, пущенный могучей рукой великана, просвистел у самого его виска. Д'Артаньян, несмотря на всю свою храбрость, вынужден был отпрянуть: тяжелый шар, пожалуй, мог проломить голову, словно мушкетная пуля…
   В нескольких местах послышались смешки. А следом раздался оглушительный бас Портоса:
   – Ничего удивительного, что этот юнец испугался шарика… Самым грозным, что он видел в провинции, наверняка были исключительно гадящие ему на голову воробьи…
   Он выпрямился, с хищным любопытством глядя на гасконца. Однако д'Артаньян, у которого молниеносно родился великолепный план, сделал над собой усилие и, убрав руку с эфеса, бочком-бочком отошел в сторонку с робкой улыбкой сконфуженного провинциала. Смех усилился, но гасконец стоически вытерпел и это.
   Портос, хохотнув и пожав плечами, вновь склонился над бильярдным столом, целясь в очередной шар…
   Д'Артаньян тщательно рассчитанным маневром зашел ему за спину и наступил на край алого плаща, что есть сил прижав его к полу каблуком.
   Не заметивший этого Портос сделал выпад кием, резко наклонившись вперед…
   Послышался треск лопнувшего шнура, удерживавшего плащ на плечах. Туго натянувшийся бархат моментально сполз с плеч великана, открыв на всеобщее обозрение потаенную часть перевязи, отнюдь не блиставшую великолепием.
   Портос повернулся к гасконцу, еще не осознав в полной мере, что произошло, – и тут грянул всеобщий хохот, причем его мишенью был уже вовсе не д'Артаньян.
   – Дьявол! – воскликнул гасконец громко. – У нас в Беарне и не подозревали, сколь прихотливой может быть парижская мода! Это ее очередной изыск, не так ли, сударь, – обильное золото впереди и простая буйволиная кожа сзади?
   Хохот крепчал – и поводом опять-таки был не д'Артаньян. Красный как рак, Портос подхватил плащ и быстренько задрапировался в него, подобно римскому патрицию, но дело было сделано, тайна выплыла на свет божий, и д'Артаньян, еще не достав шпаги, одержал первую победу…
   – Черт возьми! – прорычал великан, судорожно нашаривая в складках алого бархата эфес шпаги. – Сударь, вы невежа!
   – А вы, надо признать, – записной модник, – кротко ответил д'Артаньян. – Страшно подумать, каких высот вы достигли бы, став сущим законодателем мод, будь у вас в кармане лишняя пара пистолей…
   – Ага! – сказал кто-то рядом. – Дело принимает интересный оборот! Пожалуй, это все неспроста…
   – Вы удивительно наблюдательны, сударь, – сказал д'Артаньян, обернувшись к говорившему и отвесив ему поклон. – Когда мы последний раз встречались с этим господином…
   Он едва успел отскочить – Портос ринулся на него, как бешеный бык.
   – Портос, Портос! – закричали несколько голосов. – С ума вы сошли? Если хотите его проткнуть, соблюдайте правила…
   – Сударь! – взревел малость опомнившийся Портос. – Я вас насажу на шпагу, как куренка на вертел!
   – Ого! – сказал д'Артаньян хладнокровно. – Не слишком ли сильно сказано?
   – Сказано человеком, привыкшим грудью встречать опасность!
   – Ну еще бы, – усмехнулся д'Артаньян. – Не сомневаюсь, что все опасности вы встречаете исключительно грудью. Как же иначе, коли у вас есть весомейшие причины не показывать никому спину…
   – Достаточно! – крикнул Портос. – Я вас вызываю!
   – У вас та же шпага, которую я выбил во время нашей последней встречи? – с деловым видом спросил д'Артаньян. – Если так, быть может, вам стоит послать за другой? Эта как-то не приносит вам удачи… Быть может, какая-нибудь цыганка наложила на нее порчу?
   – Достаточно! – взревел Портос. – Если хотите драться, пойдемте на улицу! Кто ваш секундант?
   – Боюсь, у меня нет здесь знакомых… – с искренней озабоченностью сказал д'Артаньян.
   – Сударь, могу ли я предложить вам свои услуги? – спросил молодой человек лет двадцати пяти, судя по одежде, гвардеец кардинала. – Меня зовут граф де Вард…
   – Охотно, граф, – поклонился д'Артаньян. Портос оглянулся, поводя налитыми кровью глазами:
   – Кто-нибудь здесь… Черт побери, Атос, вы как нельзя более кстати!
   Мушкетер с величавой осанкой выступил вперед, недружелюбно глядя на д'Артаньяна. Тот тоже его узнал с первого взгляда и преспокойно сказал, обращаясь скорее к собравшимся:
   – Ну что же, господин Портос, ничего не имею против такого секунданта… Хотя… Должен заметить, что этому господину если и пристало участвовать в дуэлях, то исключительно в качестве секунданта. В любой другой роли он, безусловно, не на месте…
   – Поосторожней, молодой человек! – воскликнул стоявший рядом мушкетер. – Вы оскорбляете человека, участвовавшего во множестве поединков…
   – Неужели? – с наигранным изумлением воскликнул д'Артаньян. – Право, сударь, вы меня несказанно изумили! Мне дважды приходилось самым недвусмысленным образом вызывать этого господина, и оба раза он уклонялся…
   – Черт раздери, что вы такое говорите!
   – Спросите у господина Атоса, – сказал гасконец. – Всецело полагаюсь на его откровенность.
   – Атос, вы слышали, что несет этот юнец? – удивился мушкетер. – Что же вы молчите?
   Д'Артаньян злорадно сказал:
   – Должно быть, господин Атос столь молчалив оттого, что на сей раз в его распоряжении нет толпы простолюдинов с жердями и вилами.
   – Достаточно! – сказал Атос, побледнев. В его взгляде сверкнула молния. – Молодой человек, вы мне немедленно ответите…
   – Я всецело к вашим услугам, – поклонился д'Артаньян и добавил с неподдельным огорчением: – Правда, слово «немедленно» тут не вполне уместно, ибо это зависит не от меня… Прежде мне нужно уладить маленькое дельце с господином Портосом. Впрочем, если он вам уступит свою очередь, я охотно…
   – Да ни за что на свете! – зарычал великан. – Атос, я для вас готов на что угодно, но этот наглый сопляк – мой! Уж простите, но я его убью, не откладывая и не уступая никому это удовольствие!
   – Вот совпадение, я думаю о происходящем точно теми же словами! – сказал д'Артаньян.
   – Господа! – негодующе воскликнул кто-то. – Вы, право, мешаете играть! Идите деритесь и дайте нам закончить партию.
   – Пойдемте, господа? – предложил д'Артаньян.

Глава тринадцатая. Плечо Атоса

   Они вышли на пустырь, и д'Артаньян немедленно обнажил шпагу:
   – Ну что же, любезный Портос, посмотрим, так ли вы ловко щелкаете шпагой, как щелкаете по шарам…
   Шпага великана сверкнула на ярком солнце, и он ринулся в сторону гасконца очертя голову – но держась, правда, гораздо осмотрительнее, чем в прошлый раз. Уже по его первым выпадам д'Артаньян понял, что поражение в Менге кое-чему бахвала все-таки научило.
   После обмена ударами, нескольких выпадов и перемещений д'Артаньян вдруг ощутил, что ему совершенно не хочется не то что убивать этого глуповатого великана, но и вообще наносить ему телесный урон. Победить Портоса без всякого пролития крови отчего-то было гораздо занятнее…
   А посему он в последний миг отказался от уже намеченного удара и, сделав вид, что оплошал, занял оборону. Портос наседал, приняв игру д'Артаньяна за чистую монету, его шпага сверкала перед лицом гасконца, отступившего ровно на три шага, как и наметил поначалу.
   Воспрянувший Портос напирал, рискнув сбросить плащ по причине полного отсутствия зрителей.
   – Ах, как сияет ваша перевязь! – проговорил сквозь зубы д'Артаньян, снова сделав вид, что дрогнул перед противником и вообще устает.
   – Я еще погляжу, как засияют твои кишки! – откликнулся Портос.
   – Если не секрет, сколько вы все же заплатили за перевязь? Я себе непременно хочу такую…
   – Дороже, чем ты стоишь!
   – Господа! – поморщился Атос. – Не превращайте поединок в балаган! И не забывайте, что я жду своей очереди. Деритесь всерьез!
   – Черт возьми, вы совершенно правы! – сказал д'Артаньян.
   И, нанеся несколько ударов уже в полную силу, со всей быстротой юности и гасконским проворством, вновь пустил в ход испытанный прием, справедливо рассудив, что есть вещи, которые ничуть не обесцениваются от частого употребления, наоборот.
   Как и в прошлый раз, шпага Портоса, сверкая золоченым эфесом, взлетела высоко вверх, описала дугу – весьма изящную, заметим – и полетела прямехонько в прошлогодний бурьян, широкой полосой окаймлявший пустырь.
   Портос, определено кое-чему научившийся за время тесного общения с д'Артаньяном, на сей раз не потерял ни мига – он опрометью кинулся было в ту сторону, куда упала шпага, спеша ее подобрать, на что имел полное право согласно дуэльному кодексу. Вот только д'Артаньян не расположен был затягивать события сверх всякой меры. Он сделал ложный выпад под воротник, потом молниеносно приставил острие шпаги к животу Портоса, заставив того замереть перед лицом неизбежного.
   – Вам не кажется, сударь, что самое время для вас просить пощады? – осведомился он с торжеством. – Или хотя бы извинения? Я готов удовольствоваться как раз последним, право…
   Портос оглянулся на своего секунданта в полной растерянности.
   – Ничего не поделаешь, Портос, – пожал тот плечами, не столько даже удрученный постигшим друга поражением, сколько просияв от радости, потому что сообразил, что ничто не мешает теперь ему схватиться с д'Артаньяном. – Вы проиграли…
   – Извините, – пробормотал Портос. – Дьявол вам ворожит, что ли…
   – Да, конечно, если считать дьяволом моего отца, научившего меня этому приему, – сказал д'Артаньян. – Но, уверяю вас, нет решительно никаких оснований отождествлять этого почтенного дворянина и врага рода человеческого… Полагаю, я могу взять вашу шпагу?
   – Разумеется, можете, – нетерпеливо сказал Атос. – Эй, эй! Портос на нее не покушается более, она так там и будет лежать, оставьте ее в покое, черт подери! Мы с вами еще не закончили!
   И он с решительным видом обнажил свою.
   – К вашим услугам, сударь! – поклонился д'Артаньян.
   Клинки со звоном скрестились. На сей раз д'Артаньян сам оказался в роли Портоса – он, памятуя подсознательно, как Атос дважды уклонялся от схватки, отчего-то решил, что и впрямь имеет дело с робким и неуверенным противником, и в первую минуту пустил в ход далеко не все свое умение и проворство.
   За что и был немедленно наказан – шпага Атоса раз и другой сверкнула в столь опасной близости, что д'Артаньян моментально опомнился и сообразил, что следует, по гасконскому присловью, из шкуры вон вывернуться, если он хочет выйти живым из этой истории.
   Увы, первая ошибка сплошь и рядом влечет за собой и последующие. Д'Артаньян пропустил удар, и острие шпаги Атоса вонзилось ему в левое плечо.
   К счастью, большую часть удара приняла на себя перевязь, и клинок лишь по касательной проник под кожу.
   – У него кровь! – воскликнул де Вард.
   – Но он, как я вижу, не намерен выйти из боя, – отозвался Атос, наседая.
   – Вот именно! – крикнул д'Артаньян, сосредоточив все внимание на клинке противника и не видя ничего более вокруг.
   Сверкающая паутина мастерских ударов вновь и вновь сплеталась вокруг него, но д'Артаньян, собрав все свое умение, успешно оборонялся. А там и перешел в наступление. Он вызвал в памяти воспоминание о позорной неудаче в Менге, о презрительной усмешке Атоса, обращенной к нему, распростертому в пыли во дворе, – и это придало нечеловеческие силы. Он словно бы отрешился от всего сущего, в мире больше не было ничего, кроме острого мелькания шпаг – вот только над схваткой сиял еще взгляд огромных синих глаз…
   Д'Артаньян нанес удар – и его клинок пронзил правое плечо Атоса. Мушкетер, проворно отступив, перебросил шпагу в левую руку и довольно мастерски пробовал обороняться, но гасконец налетел на него, как вихрь, в свою очередь, сплетая сеть молниеносных ударов.
   Не прошло и полминуты, как Атос был вторично ранен, на сей раз в левый бок. Он бледнел на глазах от потери крови, взмахивая шпагой все неувереннее, и д'Артаньян уже пару раз мог бы покончить с ним. Однако ему вновь пришло в голову, что победа над противником вовсе не обязательно должна заключаться в том, чтобы тот свалился у твоих ног бездыханным трупом…
   Он задержал руку – и, окончательно измотав противника, выбил у него шпагу тем же отточенным приемом. Атос, шатаясь, опустился в траву. Д'Артаньян не стал наседать на него, требуя громко умолять о пощаде или хотя бы извиниться, – он и так был вполне удовлетворен исходом. Он лишь спросил:
   – Полагаю, я могу взять вашу шпагу?
   Сидевший в сухой прошлогодней траве Атос кивнул, стараясь сохранять достоинство, насколько это возможно для человека, находящегося в столь невыгодной позе. Портос приблизился, что-то ворча со свирепым и в то же время унылым видом – сочетание, из-за своей несомненной несовместимости немало повеселившее д'Артаньяна.
   – Господа, я считаю себя удовлетворенным, – поклонился он весело. – Надеюсь, наша сегодняшняя встреча заставит вас несколько изменить мнение о гасконцах… или, по крайней мере, об одном-единственном гасконце…
   – Пожалуй, – слабым голосом отозвался Атос. – Но мы еще встретимся, сударь…
   – Вот именно, – подхватил Портос.
   – Ничего не имею против, – сказал д'Артаньян. – Вот кстати, передайте привет господину Арамису и скажите, что я преклоняюсь перед его страстью к изящной словесности вообще и к испанским романам в особенности… А теперь, любезный Портос, отведите вашего друга туда, где ему окажут помощь… и накиньте сначала плащ, бога ради, иначе ваша простуда опять обострится…
   Ответив ему полным бессильной ярости взглядом, Портос, однако, накинул плащ и, подняв Атоса, повел его в сторону кабачка. Д'Артаньян, подобрав обе шпаги, безмятежно улыбнулся.
   – Благодарю вас, сударь, за то, что вызвались мне секундировать, – сказал он графу де Варду.
   – Не стоит благодарностей, – ответил тот со всем расположением. – Правда, я охотно поменялся бы с вами ролями, ну да не все еще потеряно… Однако должен вам заметить, д'Артаньян: вы вели себя, как благородный человек, и все же крайне неблагоразумно было с вашей стороны отпускать их живыми.