Страница:
Слушал учительницу старец словно во сне, будто задремал, и вдруг ответил твердо: «Найдется пропавшее ваше, а вор сам объявится и вещи вернет. Сам вор придет. Подождите. Не тревожьтесь. Само все откроется».
Удивилась еще больше Катерина Михайловна и спокойно домой пошла. Улеглось как-то все на душе. Спокойно к занятиям учебным вернулась. Дней шесть от разговора прошло. И что ж вы думаете?
По его слову все получилось. Как отченька сказал.
Не прошла неделя еще, как вдруг вторая уборщица школьная, молодая, какую потом уволили, рассорилась с мужем своим. Раскричались они, по-птичьему, во всю ивановскую. Вылезла со скандалом и тайна у пьяницы. Прибегает, наконец, поломойка молодая в избенку школьную и кричит: «Гляньте, это мой мужик в школу залезал. Искал, что пропить. Спрятаны ваши вещи с новой музыкой в сараюшке у нас, чтоб ему пусто было!»
Побежали, поглядели — и верно. Сложено на соломе все добро вместе с граммофоном в придачу. Связано в нашу шторку, в целости и сохранности.
Обрадовалась Катерина Михайловна великой радостью и очень благодарила доброго отченьку за утешение и за истинные верные слова.
Славила камалинская учительница угодника божьего перед людьми, верила крепко в Бога и церковь почитала».
Встретилась еще мне в Зеленогорске, что от Заозерки недалеко построили, крепко верующая бабушка. Собирала она по древнему обычаю посылочки на святую гору Афон, где монахи за весь мир Богородицу умоляют. Прислали из тамошнего русского монастыря в благодарное благословение иконочку царя-мученика Николая со святой семьей.
Рассказала церковница, как отченька из ада родного братца ее вымолил-избавил.
Передавала историю эту она так.
«Случилась с моим братом беда. Пристрастился он к выпивке и не мог уже бросить. Отправился братец однажды с веселыми друзьями на рыбалку.
Выпили мужики крепко, обычное там дело. Заплыли они на самую середину реки. Перевернулись там и разом все утонули.
Осталась после него и семья, и мне на сердце рана. Любила, надо сказать, я с детства брата. И хотела что-то для него сделать.
Видно было по жизни, что грешная душа родная без покаяния отошла к Богу. Содержатся такие души, по церковному преданию, за винопитие в мучениях. Умереть нетрезвым очень плохо. Сказано, что пьяницы царства божия не наследуют. Страдала я, сестра, от такого исхода с родным человеком.
Подсказали мне бабушки-церковницы, что принимает скорбящих в Красноярске прозорливый монах-отченька. Утешает несчастных людей со всякими бедами. И решилась у отченьки разузнать, где в загробном мире братик мой. И что можно еще сделать. Чем же помочь ему, грешному.
Выбрала я выходной и приехала на поезде в город Красноярск. Отыскала Троицкую церковь. Нашла по советам улочку и дом, где старец божий проживал. Поднялась по лесенке к его дверям. Стоял там везде народ православный. Пришлось подождать. Стою и думаю: «Господи, помилуй. Прости вся согрешения погибшего браточка моего Николая».
Вдруг подошел мой черед. Прошла за дверь, сама в платочке. Вижу на кроватке под одеялом заступника нашего отченьку. Как будто спит и глаза прикрыты. Говорят, он слепенький совсем был. Видел зато дальше всех духовными очами своими.
«Вот, — говорю, — прости, отче, приехала узнать участь, где же обретается в том свете братик мой потонувший? Болею очень за него сердечно». Вдруг отченька, не глядя на меня, говорит: «Сейчас посмотрю, где он». Стало мне страшно. Поняла я, что заправду он сейчас у Господа спрашивать будет о нем. Отвернулся наш отченька и начал молиться. Прошептал что-то тихо и замер. Присмотрелся будто куда-то в дальнюю даль. Заволновалась я, молюсь, да чувствую — дело плохо. Вдруг и отченька серьезно так говорит: «Он в темной яме, цепями прикованный».
Услышала от него такое и заплакала горючими слезами. Стала спрашивать, чем горю помочь, что же делать? Отвечает мне дорогой наш заступник: «Подожди, сейчас помолюсь за покойного и спрошу, что можно сделать». А сама плачу и плачу, так мне жалко родного брата.
Долго молился болящий и слепой старец и отвечал: «Нужно подать пятьдесят просфор за упокой души».
Значит, я сама должна подать за братца в церкви на литургию заупокойное приношение. Пятьдесят хлебов-просфор. Вынет из них священник на литургии частицы. Опустит их в истинную кровь Христову в жертву за упокой раба божия Николая.
Спросила еще, можно ли сразу выкупить все просфоры за одну службу-литургию? Ответил мне отченька, что нельзя. Поняла я тут, какой труд предстоит здесь от Бога. Представь, церквей знаю только две. В Уяре-селе да в самом Красноярске.
Работаю много, устаю очень. Вставать надо засветло, а ездить надо за много верст поездами. Придется так все воскресенья целый год трудиться.
Взялась я исполнять. Поднималась на рассвете в любую погодушку. Бывало, и в дожди, и в метели. Ехала до церкви к ранней литургии.
Отвезла так двенадцать записочек и столько же просфор-хлебов за упокой Николая выкупила. Устала очень, не справлялась. Упиралась тогда почти без выходных. Работать заставляли, и по дому все надо. Поехала снова в Красноярск ко отченьке дорогому пожаловаться на свою немощь и уныние.
Приехала. Дождалась очереди, зашла и спросила у него, как там Николай, да призналась, что не справилась. Отченька же во святую молитву погрузился и говорит: «Можешь подать за него еще пять просфор, если тебе тяжело».
Укрепилась я, грешная, после тех сладких слов и, подав пятикратно за упокой дорогого брата, засобиралась в Красноярск.
Вернулась со страхом и верою ко отченьке. Волновалась еще, что за покойного скажет. Прошла в горницу под иконы. Услышал молитвенник мой голосок, что просфоры поданы, и говорит кротко так: «Сейчас посмотрю, где он».
Отвернулся в сторону и немного погодя очнулся так, будто вернулся издалека, и твердо сказал: «Видел его в белой рубахе в светлом месте».
Заплакала я от радости и умиления, что Господь так милосерден к погибшему братику моему. Не знаю до сих пор, как и благодарить отченьку за спасение родной души из вечного мрака. Слава Богу. Слава Богу».
Думается нам, сам такой сказ и есть лучшая благодарность. Слушают пусть бедные люди, дивятся и обращаются с молитвами и отченьке. Поставит он всякого просящего на истинный путь.
Долго принимал монах Иов скорбящих в самой столице нашего края. Возненавидели болящего за такую любовь ко ближнему безбожные власти. Много стращали его, угрожали, но до срока не попустил Господь угоднику своему скорби. Не все святые на земле благоденствовали и побеждали, но все поскорбели и много пострадали.
За несколько лет до блаженной кончины испил болящий горькую чашу изгнания. Объявила святому старцу милиция постановление о выселении из города. Пожелал тогда отченька Иов провести последние дни свои в деревушке Большая Камала. Говорят в народе, что жили там какие-то дальние его родственники. И верно, потому что нашелся в Камале и дом подходящий с огородом да подворьем. Где потом послушницы жить и остались.
Вроде бы прислали, если не ошибаюсь, за монахом Иовом казенную машину с охраной и вывезли на ней в избранную деревушку навсегда. Вместе со служившими больному верными церковницами.
Прибыл тогда дорогой наш дедушка в благословенную Камалу. Углубился еще более в сердечную молитву любящим своим сердцем. И дал отченьке Господь Бог видение будущих судеб родной сибирской стороны.
Начал святой говорить ближним своим почитателям о грядущем.
Пророчествовал угодник божий о самой Камале, о камалинской церкви, о прославлении церковном святых мощей своих да о последних временах.
Передали нам немного из тех предсказаний. Благословится волею божией вся местность вокруг деревни Камалы. Станет совсем особым местом.
Построена будет в Большой Камале прекрасная и благодатная церковь. Изберется это место в особый удел, что обнаружится перед концом света.
Когда наступят последние времена, исполнится сказанное в святом Апокалипсисе Иоанна Богослова об отравлении вод падением в них звезды Полынь. Отравлена будет вода в реках по всей Сибири.
Явится тогда сила благословения этих мест. Пребудет до второго пришествия вся вода в самой Камале и речке Камалинке чистой, хрустальной и пригодной для пития. Хорошо будет тем, кто приедет в Камалу жить и спасительно для души. Избегнут живущие там многих скорбей и бед последних времен.
Завещал потому старец Иов верным послушницам своим никуда не уезжать отсюда. Жить после кончины его дружной и тайной общиной в Камале. Иметь все для жизни свое из огорода. Выращивать и плоды, и овощи. Насаждать все нужное и самим заботиться.
Зная, что вскоре наступит от власти антихриста по всей земле великий голод, продавать при антихристе всем христианам ничего съестного не будут без печати зверя. Погибнут тогда многие любящие Господа от недостатка пищи телесной, но за то сам Бог и примет их в царство небесное. Но как бы ни пришлось терпеть и страдать, это все лучше несравненно, чем принять из-за пищи страшную печать зверя. Лишает та злая печать душу принявшего вечной жизни и возможности соединиться со Христом и на земле, и на небушке божьем.
Совершится еще в нашей Камале великое чудо. Избавит Господь от всеобщего разорения во времена антихриста камалинскую церковь. И даже местность вокруг той святыни избавит чудесным образом.
Когда будет антихрист разорять церкви, дойдет очередь до здешних благословенных мест.
Вдруг поднимется в воздух белая церковь и земля вокруг нее. И люди. Вознесется все по воздуху прямо на небо, чтобы предстать ко Господу с достойными верующими.
Добавим от себя, что при всей необычности очень сходно пророчество это с обещанием преподобного старца Серафима Саровского подобного чуда с Казанским собором при Дивеевском монастыре близ Арзамаса. А само место, где красуется село Большая Камала, очень сходно с великой Почаевской горой. Среди равнины гора и на ней высится обитель белая Матери Божьей. Сходны все святые места и внешностью, и судьбою.
Обещал сам отченька большую благодать и благословение тому, кто жить будет тогда в Камале, сохраняя истинную веру православную и церковное благочестие древнее. Сподобится таковой человек увидеть чудо вознесения и окажется, если достоин, ради своей веры и покаяния в грехах, на небе у самого Христа Бога.
Предсказывал сибирский праведник и наставник молитвы всецерковное прославление имени своего и святых мощей. Произойдет все в особое время благодаря ревнующим о славе божьей добрым пастырям.
Явится в Красноярске и возглавит церковь молодой епископ святой жизни. Поведет он людей прямой дорогой к Богу. Вызовет архиерей божий для руководства людей ко спасению из Троице-Сергиевой лавры премудрого и прозорливого старца-духовника. Узнает вызванный архиереем подвижник все о монахе Иове и исполнит волю божию. Прославит в смиренном и болезном отченьке истинного угодника Христова и предстателя за всех грешных сибиряков перед Богом.
Посетит духовник-ревнитель благословенную Камалу. Отыщет отче простое сельское кладбище со святой могилкою и крестом. Соберет средь людей свидетельства доброй жизни и чудотворных дел камалинского праведника.
Затем архиерей и старец едиными устами исповедуют монаха Иова преподобным и святым православной церкви и всея Сибири чудотворцем.
Соберется тогда весь причт церковный и священство со множеством народа и отправятся они с владыкой в Камалу. Совершат все по чину древних. Откроют с молебнами и песнопениями могилку отченьки. Явятся тогда для поклонения народного святые мощи праведного и преподобного Иова Камалинского. Поместят с честью те мощи под видом благолепных костей в золоченый ковчег.
Поднимут с великой радостью тот ковчег и, воспевая, понесут крестным ходом. Возложат архиерей со старцем-духовником явленые мощи на плечи и понесут благодатную святыню в большой Красноярск.
Положат мощи преподобного Иова в архиерейской церкви Покровской для всеобщего молитвенного обращения в нуждах и напастях.
Предсказывал еще отченька Иов про часовню мученицы Параскевы Пятницы на Караульной горе. Больше прежнего благословится то место. Станет часовня церковью Параскевы. А вокруг той церкви будет построен женский монастырь. Явится рядом с часовней из горы святой источник. Не придется, видно, больше воду церковную на себе носить.
Представьте, из вершины горы вода святая выйдет. Вопреки всем правилам человеческим.
Хотели мы закончить теми предсказаниями сказ про святого отченьку. Да, видно, не будет никакого конца народной к нему благодарности и сердечной молитве в нынешних нуждах и напастях.
Ближе к нашему времени, за семь лет до всей этой перестройки, ослабел заступник народный.
Завещал ближним своим монахиням жить в его домике безвыходно. Растить все съестное свое, чтобы даже в магазин сельский не ходить, пребывая в молитвах. Не сообщаться с лукавым миром и ни с кем не говорить. Хранить себя в глубоком смирении и молитве постоянной.
Не знаем мы, внешние да грешные, что еще старец для своих заповедал.
Скончался болящий безболезненно и мирно, перейдя ко Господу, которого от юности возлюбил всею душою и всем помышлением и которому служил через ближних своих меньших людей.
Приняла святого матушка-земля и была ему мягче пуха. А душа отченьки нашего возликовала со ангелами.
Стали тогда люди православные навещать тихое кладбище на холме. Приносить на могилку отченьки помыслы свои и горести, нужды и печали. Открывали простую калиточку, заходили за оградку ко кресту поклониться. Сложили почитатели отченьки и особый чин молитвословия у могилки старца Иова.
Церковному человеку легко все это найти и прочитать по книжечке на месте.
После начальных молитв, всем известных, прочитывают несчастные просители три акафиста. Троице благодарственный или «Слава Богу за все», вторым — Пресвятой Богородице и третий акафист ко Господу Иисусу сладчайшему.
Кто один приехал, сам читает, а коли вас вся семья, так и по очереди легче исполнить.
Ставят на могилку свечи. Освящают разную пищу, хлебы, масло или мед. По вере утешается здесь всякое горе и забываются беды и печали. Чувствуют люди по-разному, но все получают тихую благодать и освобождаются от всякого зла. Запоминают прямо навсегда посещение такое и стремятся поездочку такую повторить во исцеление души и тела. Вернувшись по своим городам, в церквях подают записочки на литургию за упокой монаха Иова.
Едут люди в Большую Камалу, и только Господь пока знает, сколько их бывает там за год.
Не умирает святая любовь Божия. Всегда она с нами. И батюшка наш Господь, когда возносился к небесному Отцу, ласково так говорил: «Се Я с вами до скончания века». Потому что любовь рядом и всегда нашего произволения и пожелания любить ожидает скромно.
Ожидает и отченька святой нашего к нему обращения. Вместилась в широкое сердце его вся огромная наша Сибирь навсегда. Со всех сторон поднимаются в Небесное Село к нему молитвы и всех ему жаль. Вздыхают несчастные грешники на земле красноярской: «Помолись о нас, монах Иов! Отченька».
ОХОТНИЧИЙ КОТ
Удивилась еще больше Катерина Михайловна и спокойно домой пошла. Улеглось как-то все на душе. Спокойно к занятиям учебным вернулась. Дней шесть от разговора прошло. И что ж вы думаете?
По его слову все получилось. Как отченька сказал.
Не прошла неделя еще, как вдруг вторая уборщица школьная, молодая, какую потом уволили, рассорилась с мужем своим. Раскричались они, по-птичьему, во всю ивановскую. Вылезла со скандалом и тайна у пьяницы. Прибегает, наконец, поломойка молодая в избенку школьную и кричит: «Гляньте, это мой мужик в школу залезал. Искал, что пропить. Спрятаны ваши вещи с новой музыкой в сараюшке у нас, чтоб ему пусто было!»
Побежали, поглядели — и верно. Сложено на соломе все добро вместе с граммофоном в придачу. Связано в нашу шторку, в целости и сохранности.
Обрадовалась Катерина Михайловна великой радостью и очень благодарила доброго отченьку за утешение и за истинные верные слова.
Славила камалинская учительница угодника божьего перед людьми, верила крепко в Бога и церковь почитала».
Встретилась еще мне в Зеленогорске, что от Заозерки недалеко построили, крепко верующая бабушка. Собирала она по древнему обычаю посылочки на святую гору Афон, где монахи за весь мир Богородицу умоляют. Прислали из тамошнего русского монастыря в благодарное благословение иконочку царя-мученика Николая со святой семьей.
Рассказала церковница, как отченька из ада родного братца ее вымолил-избавил.
Передавала историю эту она так.
«Случилась с моим братом беда. Пристрастился он к выпивке и не мог уже бросить. Отправился братец однажды с веселыми друзьями на рыбалку.
Выпили мужики крепко, обычное там дело. Заплыли они на самую середину реки. Перевернулись там и разом все утонули.
Осталась после него и семья, и мне на сердце рана. Любила, надо сказать, я с детства брата. И хотела что-то для него сделать.
Видно было по жизни, что грешная душа родная без покаяния отошла к Богу. Содержатся такие души, по церковному преданию, за винопитие в мучениях. Умереть нетрезвым очень плохо. Сказано, что пьяницы царства божия не наследуют. Страдала я, сестра, от такого исхода с родным человеком.
Подсказали мне бабушки-церковницы, что принимает скорбящих в Красноярске прозорливый монах-отченька. Утешает несчастных людей со всякими бедами. И решилась у отченьки разузнать, где в загробном мире братик мой. И что можно еще сделать. Чем же помочь ему, грешному.
Выбрала я выходной и приехала на поезде в город Красноярск. Отыскала Троицкую церковь. Нашла по советам улочку и дом, где старец божий проживал. Поднялась по лесенке к его дверям. Стоял там везде народ православный. Пришлось подождать. Стою и думаю: «Господи, помилуй. Прости вся согрешения погибшего браточка моего Николая».
Вдруг подошел мой черед. Прошла за дверь, сама в платочке. Вижу на кроватке под одеялом заступника нашего отченьку. Как будто спит и глаза прикрыты. Говорят, он слепенький совсем был. Видел зато дальше всех духовными очами своими.
«Вот, — говорю, — прости, отче, приехала узнать участь, где же обретается в том свете братик мой потонувший? Болею очень за него сердечно». Вдруг отченька, не глядя на меня, говорит: «Сейчас посмотрю, где он». Стало мне страшно. Поняла я, что заправду он сейчас у Господа спрашивать будет о нем. Отвернулся наш отченька и начал молиться. Прошептал что-то тихо и замер. Присмотрелся будто куда-то в дальнюю даль. Заволновалась я, молюсь, да чувствую — дело плохо. Вдруг и отченька серьезно так говорит: «Он в темной яме, цепями прикованный».
Услышала от него такое и заплакала горючими слезами. Стала спрашивать, чем горю помочь, что же делать? Отвечает мне дорогой наш заступник: «Подожди, сейчас помолюсь за покойного и спрошу, что можно сделать». А сама плачу и плачу, так мне жалко родного брата.
Долго молился болящий и слепой старец и отвечал: «Нужно подать пятьдесят просфор за упокой души».
Значит, я сама должна подать за братца в церкви на литургию заупокойное приношение. Пятьдесят хлебов-просфор. Вынет из них священник на литургии частицы. Опустит их в истинную кровь Христову в жертву за упокой раба божия Николая.
Спросила еще, можно ли сразу выкупить все просфоры за одну службу-литургию? Ответил мне отченька, что нельзя. Поняла я тут, какой труд предстоит здесь от Бога. Представь, церквей знаю только две. В Уяре-селе да в самом Красноярске.
Работаю много, устаю очень. Вставать надо засветло, а ездить надо за много верст поездами. Придется так все воскресенья целый год трудиться.
Взялась я исполнять. Поднималась на рассвете в любую погодушку. Бывало, и в дожди, и в метели. Ехала до церкви к ранней литургии.
Отвезла так двенадцать записочек и столько же просфор-хлебов за упокой Николая выкупила. Устала очень, не справлялась. Упиралась тогда почти без выходных. Работать заставляли, и по дому все надо. Поехала снова в Красноярск ко отченьке дорогому пожаловаться на свою немощь и уныние.
Приехала. Дождалась очереди, зашла и спросила у него, как там Николай, да призналась, что не справилась. Отченька же во святую молитву погрузился и говорит: «Можешь подать за него еще пять просфор, если тебе тяжело».
Укрепилась я, грешная, после тех сладких слов и, подав пятикратно за упокой дорогого брата, засобиралась в Красноярск.
Вернулась со страхом и верою ко отченьке. Волновалась еще, что за покойного скажет. Прошла в горницу под иконы. Услышал молитвенник мой голосок, что просфоры поданы, и говорит кротко так: «Сейчас посмотрю, где он».
Отвернулся в сторону и немного погодя очнулся так, будто вернулся издалека, и твердо сказал: «Видел его в белой рубахе в светлом месте».
Заплакала я от радости и умиления, что Господь так милосерден к погибшему братику моему. Не знаю до сих пор, как и благодарить отченьку за спасение родной души из вечного мрака. Слава Богу. Слава Богу».
Думается нам, сам такой сказ и есть лучшая благодарность. Слушают пусть бедные люди, дивятся и обращаются с молитвами и отченьке. Поставит он всякого просящего на истинный путь.
Долго принимал монах Иов скорбящих в самой столице нашего края. Возненавидели болящего за такую любовь ко ближнему безбожные власти. Много стращали его, угрожали, но до срока не попустил Господь угоднику своему скорби. Не все святые на земле благоденствовали и побеждали, но все поскорбели и много пострадали.
За несколько лет до блаженной кончины испил болящий горькую чашу изгнания. Объявила святому старцу милиция постановление о выселении из города. Пожелал тогда отченька Иов провести последние дни свои в деревушке Большая Камала. Говорят в народе, что жили там какие-то дальние его родственники. И верно, потому что нашелся в Камале и дом подходящий с огородом да подворьем. Где потом послушницы жить и остались.
Вроде бы прислали, если не ошибаюсь, за монахом Иовом казенную машину с охраной и вывезли на ней в избранную деревушку навсегда. Вместе со служившими больному верными церковницами.
Прибыл тогда дорогой наш дедушка в благословенную Камалу. Углубился еще более в сердечную молитву любящим своим сердцем. И дал отченьке Господь Бог видение будущих судеб родной сибирской стороны.
Начал святой говорить ближним своим почитателям о грядущем.
Пророчествовал угодник божий о самой Камале, о камалинской церкви, о прославлении церковном святых мощей своих да о последних временах.
Передали нам немного из тех предсказаний. Благословится волею божией вся местность вокруг деревни Камалы. Станет совсем особым местом.
Построена будет в Большой Камале прекрасная и благодатная церковь. Изберется это место в особый удел, что обнаружится перед концом света.
Когда наступят последние времена, исполнится сказанное в святом Апокалипсисе Иоанна Богослова об отравлении вод падением в них звезды Полынь. Отравлена будет вода в реках по всей Сибири.
Явится тогда сила благословения этих мест. Пребудет до второго пришествия вся вода в самой Камале и речке Камалинке чистой, хрустальной и пригодной для пития. Хорошо будет тем, кто приедет в Камалу жить и спасительно для души. Избегнут живущие там многих скорбей и бед последних времен.
Завещал потому старец Иов верным послушницам своим никуда не уезжать отсюда. Жить после кончины его дружной и тайной общиной в Камале. Иметь все для жизни свое из огорода. Выращивать и плоды, и овощи. Насаждать все нужное и самим заботиться.
Зная, что вскоре наступит от власти антихриста по всей земле великий голод, продавать при антихристе всем христианам ничего съестного не будут без печати зверя. Погибнут тогда многие любящие Господа от недостатка пищи телесной, но за то сам Бог и примет их в царство небесное. Но как бы ни пришлось терпеть и страдать, это все лучше несравненно, чем принять из-за пищи страшную печать зверя. Лишает та злая печать душу принявшего вечной жизни и возможности соединиться со Христом и на земле, и на небушке божьем.
Совершится еще в нашей Камале великое чудо. Избавит Господь от всеобщего разорения во времена антихриста камалинскую церковь. И даже местность вокруг той святыни избавит чудесным образом.
Когда будет антихрист разорять церкви, дойдет очередь до здешних благословенных мест.
Вдруг поднимется в воздух белая церковь и земля вокруг нее. И люди. Вознесется все по воздуху прямо на небо, чтобы предстать ко Господу с достойными верующими.
Добавим от себя, что при всей необычности очень сходно пророчество это с обещанием преподобного старца Серафима Саровского подобного чуда с Казанским собором при Дивеевском монастыре близ Арзамаса. А само место, где красуется село Большая Камала, очень сходно с великой Почаевской горой. Среди равнины гора и на ней высится обитель белая Матери Божьей. Сходны все святые места и внешностью, и судьбою.
Обещал сам отченька большую благодать и благословение тому, кто жить будет тогда в Камале, сохраняя истинную веру православную и церковное благочестие древнее. Сподобится таковой человек увидеть чудо вознесения и окажется, если достоин, ради своей веры и покаяния в грехах, на небе у самого Христа Бога.
Предсказывал сибирский праведник и наставник молитвы всецерковное прославление имени своего и святых мощей. Произойдет все в особое время благодаря ревнующим о славе божьей добрым пастырям.
Явится в Красноярске и возглавит церковь молодой епископ святой жизни. Поведет он людей прямой дорогой к Богу. Вызовет архиерей божий для руководства людей ко спасению из Троице-Сергиевой лавры премудрого и прозорливого старца-духовника. Узнает вызванный архиереем подвижник все о монахе Иове и исполнит волю божию. Прославит в смиренном и болезном отченьке истинного угодника Христова и предстателя за всех грешных сибиряков перед Богом.
Посетит духовник-ревнитель благословенную Камалу. Отыщет отче простое сельское кладбище со святой могилкою и крестом. Соберет средь людей свидетельства доброй жизни и чудотворных дел камалинского праведника.
Затем архиерей и старец едиными устами исповедуют монаха Иова преподобным и святым православной церкви и всея Сибири чудотворцем.
Соберется тогда весь причт церковный и священство со множеством народа и отправятся они с владыкой в Камалу. Совершат все по чину древних. Откроют с молебнами и песнопениями могилку отченьки. Явятся тогда для поклонения народного святые мощи праведного и преподобного Иова Камалинского. Поместят с честью те мощи под видом благолепных костей в золоченый ковчег.
Поднимут с великой радостью тот ковчег и, воспевая, понесут крестным ходом. Возложат архиерей со старцем-духовником явленые мощи на плечи и понесут благодатную святыню в большой Красноярск.
Положат мощи преподобного Иова в архиерейской церкви Покровской для всеобщего молитвенного обращения в нуждах и напастях.
Предсказывал еще отченька Иов про часовню мученицы Параскевы Пятницы на Караульной горе. Больше прежнего благословится то место. Станет часовня церковью Параскевы. А вокруг той церкви будет построен женский монастырь. Явится рядом с часовней из горы святой источник. Не придется, видно, больше воду церковную на себе носить.
Представьте, из вершины горы вода святая выйдет. Вопреки всем правилам человеческим.
Хотели мы закончить теми предсказаниями сказ про святого отченьку. Да, видно, не будет никакого конца народной к нему благодарности и сердечной молитве в нынешних нуждах и напастях.
Ближе к нашему времени, за семь лет до всей этой перестройки, ослабел заступник народный.
Завещал ближним своим монахиням жить в его домике безвыходно. Растить все съестное свое, чтобы даже в магазин сельский не ходить, пребывая в молитвах. Не сообщаться с лукавым миром и ни с кем не говорить. Хранить себя в глубоком смирении и молитве постоянной.
Не знаем мы, внешние да грешные, что еще старец для своих заповедал.
Скончался болящий безболезненно и мирно, перейдя ко Господу, которого от юности возлюбил всею душою и всем помышлением и которому служил через ближних своих меньших людей.
Приняла святого матушка-земля и была ему мягче пуха. А душа отченьки нашего возликовала со ангелами.
Стали тогда люди православные навещать тихое кладбище на холме. Приносить на могилку отченьки помыслы свои и горести, нужды и печали. Открывали простую калиточку, заходили за оградку ко кресту поклониться. Сложили почитатели отченьки и особый чин молитвословия у могилки старца Иова.
Церковному человеку легко все это найти и прочитать по книжечке на месте.
После начальных молитв, всем известных, прочитывают несчастные просители три акафиста. Троице благодарственный или «Слава Богу за все», вторым — Пресвятой Богородице и третий акафист ко Господу Иисусу сладчайшему.
Кто один приехал, сам читает, а коли вас вся семья, так и по очереди легче исполнить.
Ставят на могилку свечи. Освящают разную пищу, хлебы, масло или мед. По вере утешается здесь всякое горе и забываются беды и печали. Чувствуют люди по-разному, но все получают тихую благодать и освобождаются от всякого зла. Запоминают прямо навсегда посещение такое и стремятся поездочку такую повторить во исцеление души и тела. Вернувшись по своим городам, в церквях подают записочки на литургию за упокой монаха Иова.
Едут люди в Большую Камалу, и только Господь пока знает, сколько их бывает там за год.
Не умирает святая любовь Божия. Всегда она с нами. И батюшка наш Господь, когда возносился к небесному Отцу, ласково так говорил: «Се Я с вами до скончания века». Потому что любовь рядом и всегда нашего произволения и пожелания любить ожидает скромно.
Ожидает и отченька святой нашего к нему обращения. Вместилась в широкое сердце его вся огромная наша Сибирь навсегда. Со всех сторон поднимаются в Небесное Село к нему молитвы и всех ему жаль. Вздыхают несчастные грешники на земле красноярской: «Помолись о нас, монах Иов! Отченька».
ОХОТНИЧИЙ КОТ
За горами, за долами, за кедровыми лесами притаилась от смутных времен чудесная деревня Семеновка.
Не похожа она на прочие всякие сибирские поселки ни видом, ни судьбою своей неповторимой. Потому-то и появилось в том местечке такое диво — кот охотничий. Не дикий, не камышовый какой-нибудь, а самый что ни на есть домашний и ручной. Но не как прочие мурыски, а серьезный добытчик с притравкой по рябчику и даже крупному зайцу. Настоящий охотник и хозяину своему сущий кормилец. Ну да все по порядку, издалека надо обсказать, ибо случай сам беспримерный.
Когда по всей нашей Сибири хлебосольной после смутного переворота новая власть крестьян в общие артели загоняла, не было от этой напасти никакого спасения.
Поголовно всех наших богатых поселян принуждали общим делом жить. Не хочешь — не живи, будет у тебя две сажени земли на кладбище или на север отправят замерзать. Не было у людей простых никакого выбора и ответа на вопросы от новых властей.
Есть деревня, значит, есть пашня. Должна земля быть общей и все, что на ней пасется, мычит и телится. Везде земля, везде красная артель. Но вдруг докатилось разорение яблочком до чудесной Семеновки и мимо прошло.
Как же так? А вот потому, что не было в деревне крестьян и скота всякого не было. И даже земли пахотной днем с огнем не сыщешь. Не рвали мудрые семеновцы матушку-землю железными плугами. Тем и спаслись.
Жили в таежной деревне одни охотники. Стоял вокруг тихого поселочка вековечный лес и все-то в нем водилось да размножалось. Не трогали природу мудрые следопыты. Трудились беречь кормилицу свою добрые люди. Вышла семеновцам за такую премудрость от Господа Бога высшая благодарность.
Когда разорили все села в смутные времена, спаслась Семеновка от колхозного дышла и красного ярма избежала. Не смогли поставить там даже сельской управы. Поверить трудно в такое.
Прошли через общую кабалу все крестьяне. А семеновцы в чудесной Семеновке тихонько жили-поживали себе охотой и Бога прославляли.
Шли годы, совсем жизнь в Сибири изменилась. Хоть и хорошо было в лесной деревеньке, да человеку всегда большего хочется. Разъехались понемногу из поселка охотники.
Осталось от сорока богатых дворов в деревне семь. Живут в них добрые старые семеновцы и ехать никуда от природы-матушки не хотят.
Превзошел всех земляков опытом и множеством лет жизни дедушка одинокий. Дожил наш дедушка даже до ста лет. Сохранил здоровье. А ведь на раздобытки давно не ходил. И доход по старости у него назначен был от властей самый кошачий. Вот кошки его и спасли.
Имеет он к столу своему и жирного рябчика, и крупного зайца. Причем постоянно. Кормит дедушку настоящий охотничий кот.
Началась кошачья охота давно. Был тогда семеновский охотничий кот еще маленьким котеночком. А мама его — хитрая кошка — мучилась одним заветным желанием. Самым простым, извечным желаньем худой молоденькой кошечки. Хотела она очень покушать.
Пытались, конечно, мурку накормить. Наливали ей, любезной и пушистой, холодненького молочка в смиренную мисочку. Подбрасывали летом серебристых окуней. Да все молодушке пышнохвостой мало было и мало. Словно пекло, родимую, изнутри. Животик розовый так и урчал. Грызла и косточки утиные, и корки хлеба. Но все напрасно. Бывает, наестся досыту всякой домашней требухи, откинется на коврике спать, как на сносях. Брюшком набок. Глядишь, а поутру прибежит со двора снова голодная. Успевай корми. Еда — как с гуся вода. И голосила, и бегала целыми днями за хозяином, но не понять людям звериного сердца. Так и не наелась ни разу по-настоящему, по-кошачьему.
Ходила даже худая и тонкая по селу. Жалели ее соседи и чем могли помогали такой вечной нужде. Ловила с горя наглых крыс полевых да мышей лесных по деревне, но есть их не могла — брезговала. Мечтала она о большой, настоящей добыче.
И вдруг потянуло страдалицу нашу со страшной силой в окрестный лес. А там-то, там-то живности всякой видимо-невидимо. Раскинулся вокруг Семеновки вековечный и первозданный, нерубленный кедровый бор. Лежит между кедрами пышный зеленый мох вместо травы. Покрывает он чудесным ковром все вокруг. Продавливается глубоко под сапогами и лапами.
И всюду жизнь. Выйдет, бывало, кошечка за околицу, поведет носиком и почует, что полно в тайге семеновской и быстрых ушастых зайцев, и жирных невидимок-рябчиков. Даже селятся те звери рядом с тихой слободою. Дивятся на людей. Лазят в огороды с проверками, полакомиться сладкой морковкой.
Прикинула все это наша кошечка, сверкнула хищными глазенками. Наточила-надрала по весне об дедушкину завалинку острющие свои коготки и на охоту вышла.
Есть, видно, очень хотелось с утра, а дедушка старый еще спит.
Неслышно закралась голодная кошечка в тайгу. Сделалась совсем уже на тигра похожа. Ушки на макушке. Вдруг заметила киса впереди сонную куропатку под кустом и замерла. Приноровилась, подкралась осторожно. Да как прыгнет со всего маху на жирную невидимку! Как схватит! Ой! Только перья пестрые и полетели. Мигом прокусила хищница рябую шейку птичке и со страху еще свалилась набок и все когти-крючья в тушку запустила.
Боялась, что улетит пернатая восвояси. Потому, не теряя времени, взялась хвостатая охотница за обед. Съела дикую курицу наша кисонька единым духом. И хотела в деревню идти, да от тяжести в животе подкосились у нее лапки. Упала она, родимая, в мягкую травку и заснула без памяти на солнышке. Заснула потому, что впервые в жизни наелась киска по-настоящему, по-кошачьему.
С тех пор стала кошечка наша совсем самостоятельной. Выкормила глазастых да пушистых котят. А один белый такой котеночек бегал все за мамой и приглядывался, и наконец взяла она его с собой в лес. Волновался он, глазастик, поначалу, но вскоре возмужал и смело брал толстушку-куропатку с одного прыжка.
Подрос, набрался ума-разума и совсем стал красавец и умница. Сам досыту ел и главное, взялся хозяину отчего дома своего, семеновскому дедушке, в благодарность за теплый ночлег из лесу рябчиков и зайцев носить.
Представь, какая нечаянная была дедушке старому радость. Вечером соберется котик на охоту по зайцу. Наточит на завалинке когти, расправит язычком на боках да на лапках белый пух. Украшены ловкие лапки кота черными носочками-сапогами. Настроится охотник на серьезное дело и в сумерках за порог бесшумно уходит. Крадется во тьме по лесу. А иначе и нельзя. Заяц — зверь чуткий, спит даже при открытых глазах. Днем его взять трудно. А летней ночью, при полной луне, ушастые бегуны дают себе послабление и можно их с дерева или из укрытия большим прыжком настигнуть. Силен заяц задними ногами и весьма опасен даже для лисы. Может он ловко снизу двинуть хищнице в челюсть и ежели приложит к такому приему всю силу, наверняка шею сломает. Да и размером ушастый прыгун кошке ничем не уступает. Семеновские зайцы просто огромные. Немного у кота превосходства над косым. Сильные зубы-клыки, цепкие когти, а самое главное — хитрость и внезапность нападения в темноте.
Бывает, в лунную ночь сорвется заяц с логова, почуяв неладное, и начнется невиданная погоня. Несутся в свете луны первозданным лесом огненноглазый кот и ушастый прыгун большими прыжками так быстро, что даже лап не видно. Вдруг как молния прыгнет свирепый кот на беглеца сверху и сбоку, глубоко запустив ему в спинку растопыренные крючки-коготки, со всех сил укусит длинноухого в шею. Споткнется мигом здоровенный беляк, кувыркнется вместе с хищником через голову и замрет.
Подержит добычу охотник для верности в зубах и, отдохнув от быстрой погони, сядет рядом с важным взглядом. Успокоится, встряхнется хвостатый полуночник и крепко схватит тушку зубами за холку. Поднимая зайца за холку повыше, будто хвастаясь кому-то, семенит котик по звериной тропе к родному дому. Положит добычу на тропу, отдохнет минутку и вот уже появится за деревьями дедушкина Семеновка.
Имела еще мамка его такую манеру — носить домой дичь. Заботилась кошечка о гнезде своем, кошачьем, чтобы детки росли в достатке. Как говорится, кошек мясом не испортишь.
Вот и котик наш научился добро в дом приносить. Был у пушистого охотника еще один резон нести зайцев да рябчиков к родному порогу. Приелись дедовы кошки к сырому мяску. Жуется плохо, и скользкое, и жесткое, одним словом — неудобное.
А вот у деда-человека на столе все вареное и куда как лучше и для желудка да брюшка приятнее. Осознали, видно, это коты и по-барски, как породистые борзые в графском дворце, сырое есть перестали.
Доставит кот деловито из лесу свежатинку и, чинно на крыльцо положив, мяукнет по-своему, мол, хозяин, выходи. Начинай обед варить, мяу-мяу. Сядет важно охотник у большой печи и сидит битый час терпеливо. Ждет-пождет отварной зайчатины в капусте с луком. Или рябчика в бульоне с картошкой. Поблагодарит его дед и положит добытчику жирную ножку, и все кости, и хрящики, и требуху.
Забудет пушистый ловец ночные тревоги и погони, раздобреет. Замурчит-запоет, разгрызая вареную лапку, и, досыта наевшись, начнет умываться на коврике. Разливается от кота по всему дому теплое счастье.
Радуется и дедушка такой божественной дружбе и помощи. Ведь не двух или трех, а сразу по пять-шесть зверюшек добывает ему охотничий кот. Пожалуй, что такой зверолов лучше, чем даже собака. За той нужен присмотр, команда брать след и все такое. А кот-следопыт сам везде поспевает и пустым никогда не приходит. И по причине изобилия дичи, и, прямо сказать, по невероятной ловкости кошачьей хватки. А уж незаметно подойти собачишка вовсе не умеет и не хочет, ее дело только спугнуть.
На охоте кот издали зверя голосом не пугает. Крадется как тень к логовищу и — что важно — по чистоплотности своей перед охотой весь вылизывается и не пахнет ничем. Сменится случайно ветер, подует на зайца, он и почует сразу легавую псину за версту. А с котика нашего взятки гладки. Прирожденный ловец. Художник в своем деле.
И это не все его умение. Подружилась еще мамка ловчего котика с прекрасной лесною куницей. Играли поначалу вместе. Бегали наперегонки, кувыркались. А потом всех удивили. Стали меняться охотой. Пускает кошка юркую куницу в хозяйский дом и погреб за мышами да крысами. Надоели они кошкам да и в пищу им неприятны. А куницам серые воровки необычны и весело кунице задавить домашнего пасюка.
Не похожа она на прочие всякие сибирские поселки ни видом, ни судьбою своей неповторимой. Потому-то и появилось в том местечке такое диво — кот охотничий. Не дикий, не камышовый какой-нибудь, а самый что ни на есть домашний и ручной. Но не как прочие мурыски, а серьезный добытчик с притравкой по рябчику и даже крупному зайцу. Настоящий охотник и хозяину своему сущий кормилец. Ну да все по порядку, издалека надо обсказать, ибо случай сам беспримерный.
Когда по всей нашей Сибири хлебосольной после смутного переворота новая власть крестьян в общие артели загоняла, не было от этой напасти никакого спасения.
Поголовно всех наших богатых поселян принуждали общим делом жить. Не хочешь — не живи, будет у тебя две сажени земли на кладбище или на север отправят замерзать. Не было у людей простых никакого выбора и ответа на вопросы от новых властей.
Есть деревня, значит, есть пашня. Должна земля быть общей и все, что на ней пасется, мычит и телится. Везде земля, везде красная артель. Но вдруг докатилось разорение яблочком до чудесной Семеновки и мимо прошло.
Как же так? А вот потому, что не было в деревне крестьян и скота всякого не было. И даже земли пахотной днем с огнем не сыщешь. Не рвали мудрые семеновцы матушку-землю железными плугами. Тем и спаслись.
Жили в таежной деревне одни охотники. Стоял вокруг тихого поселочка вековечный лес и все-то в нем водилось да размножалось. Не трогали природу мудрые следопыты. Трудились беречь кормилицу свою добрые люди. Вышла семеновцам за такую премудрость от Господа Бога высшая благодарность.
Когда разорили все села в смутные времена, спаслась Семеновка от колхозного дышла и красного ярма избежала. Не смогли поставить там даже сельской управы. Поверить трудно в такое.
Прошли через общую кабалу все крестьяне. А семеновцы в чудесной Семеновке тихонько жили-поживали себе охотой и Бога прославляли.
Шли годы, совсем жизнь в Сибири изменилась. Хоть и хорошо было в лесной деревеньке, да человеку всегда большего хочется. Разъехались понемногу из поселка охотники.
Осталось от сорока богатых дворов в деревне семь. Живут в них добрые старые семеновцы и ехать никуда от природы-матушки не хотят.
Превзошел всех земляков опытом и множеством лет жизни дедушка одинокий. Дожил наш дедушка даже до ста лет. Сохранил здоровье. А ведь на раздобытки давно не ходил. И доход по старости у него назначен был от властей самый кошачий. Вот кошки его и спасли.
Имеет он к столу своему и жирного рябчика, и крупного зайца. Причем постоянно. Кормит дедушку настоящий охотничий кот.
Началась кошачья охота давно. Был тогда семеновский охотничий кот еще маленьким котеночком. А мама его — хитрая кошка — мучилась одним заветным желанием. Самым простым, извечным желаньем худой молоденькой кошечки. Хотела она очень покушать.
Пытались, конечно, мурку накормить. Наливали ей, любезной и пушистой, холодненького молочка в смиренную мисочку. Подбрасывали летом серебристых окуней. Да все молодушке пышнохвостой мало было и мало. Словно пекло, родимую, изнутри. Животик розовый так и урчал. Грызла и косточки утиные, и корки хлеба. Но все напрасно. Бывает, наестся досыту всякой домашней требухи, откинется на коврике спать, как на сносях. Брюшком набок. Глядишь, а поутру прибежит со двора снова голодная. Успевай корми. Еда — как с гуся вода. И голосила, и бегала целыми днями за хозяином, но не понять людям звериного сердца. Так и не наелась ни разу по-настоящему, по-кошачьему.
Ходила даже худая и тонкая по селу. Жалели ее соседи и чем могли помогали такой вечной нужде. Ловила с горя наглых крыс полевых да мышей лесных по деревне, но есть их не могла — брезговала. Мечтала она о большой, настоящей добыче.
И вдруг потянуло страдалицу нашу со страшной силой в окрестный лес. А там-то, там-то живности всякой видимо-невидимо. Раскинулся вокруг Семеновки вековечный и первозданный, нерубленный кедровый бор. Лежит между кедрами пышный зеленый мох вместо травы. Покрывает он чудесным ковром все вокруг. Продавливается глубоко под сапогами и лапами.
И всюду жизнь. Выйдет, бывало, кошечка за околицу, поведет носиком и почует, что полно в тайге семеновской и быстрых ушастых зайцев, и жирных невидимок-рябчиков. Даже селятся те звери рядом с тихой слободою. Дивятся на людей. Лазят в огороды с проверками, полакомиться сладкой морковкой.
Прикинула все это наша кошечка, сверкнула хищными глазенками. Наточила-надрала по весне об дедушкину завалинку острющие свои коготки и на охоту вышла.
Есть, видно, очень хотелось с утра, а дедушка старый еще спит.
Неслышно закралась голодная кошечка в тайгу. Сделалась совсем уже на тигра похожа. Ушки на макушке. Вдруг заметила киса впереди сонную куропатку под кустом и замерла. Приноровилась, подкралась осторожно. Да как прыгнет со всего маху на жирную невидимку! Как схватит! Ой! Только перья пестрые и полетели. Мигом прокусила хищница рябую шейку птичке и со страху еще свалилась набок и все когти-крючья в тушку запустила.
Боялась, что улетит пернатая восвояси. Потому, не теряя времени, взялась хвостатая охотница за обед. Съела дикую курицу наша кисонька единым духом. И хотела в деревню идти, да от тяжести в животе подкосились у нее лапки. Упала она, родимая, в мягкую травку и заснула без памяти на солнышке. Заснула потому, что впервые в жизни наелась киска по-настоящему, по-кошачьему.
С тех пор стала кошечка наша совсем самостоятельной. Выкормила глазастых да пушистых котят. А один белый такой котеночек бегал все за мамой и приглядывался, и наконец взяла она его с собой в лес. Волновался он, глазастик, поначалу, но вскоре возмужал и смело брал толстушку-куропатку с одного прыжка.
Подрос, набрался ума-разума и совсем стал красавец и умница. Сам досыту ел и главное, взялся хозяину отчего дома своего, семеновскому дедушке, в благодарность за теплый ночлег из лесу рябчиков и зайцев носить.
Представь, какая нечаянная была дедушке старому радость. Вечером соберется котик на охоту по зайцу. Наточит на завалинке когти, расправит язычком на боках да на лапках белый пух. Украшены ловкие лапки кота черными носочками-сапогами. Настроится охотник на серьезное дело и в сумерках за порог бесшумно уходит. Крадется во тьме по лесу. А иначе и нельзя. Заяц — зверь чуткий, спит даже при открытых глазах. Днем его взять трудно. А летней ночью, при полной луне, ушастые бегуны дают себе послабление и можно их с дерева или из укрытия большим прыжком настигнуть. Силен заяц задними ногами и весьма опасен даже для лисы. Может он ловко снизу двинуть хищнице в челюсть и ежели приложит к такому приему всю силу, наверняка шею сломает. Да и размером ушастый прыгун кошке ничем не уступает. Семеновские зайцы просто огромные. Немного у кота превосходства над косым. Сильные зубы-клыки, цепкие когти, а самое главное — хитрость и внезапность нападения в темноте.
Бывает, в лунную ночь сорвется заяц с логова, почуяв неладное, и начнется невиданная погоня. Несутся в свете луны первозданным лесом огненноглазый кот и ушастый прыгун большими прыжками так быстро, что даже лап не видно. Вдруг как молния прыгнет свирепый кот на беглеца сверху и сбоку, глубоко запустив ему в спинку растопыренные крючки-коготки, со всех сил укусит длинноухого в шею. Споткнется мигом здоровенный беляк, кувыркнется вместе с хищником через голову и замрет.
Подержит добычу охотник для верности в зубах и, отдохнув от быстрой погони, сядет рядом с важным взглядом. Успокоится, встряхнется хвостатый полуночник и крепко схватит тушку зубами за холку. Поднимая зайца за холку повыше, будто хвастаясь кому-то, семенит котик по звериной тропе к родному дому. Положит добычу на тропу, отдохнет минутку и вот уже появится за деревьями дедушкина Семеновка.
Имела еще мамка его такую манеру — носить домой дичь. Заботилась кошечка о гнезде своем, кошачьем, чтобы детки росли в достатке. Как говорится, кошек мясом не испортишь.
Вот и котик наш научился добро в дом приносить. Был у пушистого охотника еще один резон нести зайцев да рябчиков к родному порогу. Приелись дедовы кошки к сырому мяску. Жуется плохо, и скользкое, и жесткое, одним словом — неудобное.
А вот у деда-человека на столе все вареное и куда как лучше и для желудка да брюшка приятнее. Осознали, видно, это коты и по-барски, как породистые борзые в графском дворце, сырое есть перестали.
Доставит кот деловито из лесу свежатинку и, чинно на крыльцо положив, мяукнет по-своему, мол, хозяин, выходи. Начинай обед варить, мяу-мяу. Сядет важно охотник у большой печи и сидит битый час терпеливо. Ждет-пождет отварной зайчатины в капусте с луком. Или рябчика в бульоне с картошкой. Поблагодарит его дед и положит добытчику жирную ножку, и все кости, и хрящики, и требуху.
Забудет пушистый ловец ночные тревоги и погони, раздобреет. Замурчит-запоет, разгрызая вареную лапку, и, досыта наевшись, начнет умываться на коврике. Разливается от кота по всему дому теплое счастье.
Радуется и дедушка такой божественной дружбе и помощи. Ведь не двух или трех, а сразу по пять-шесть зверюшек добывает ему охотничий кот. Пожалуй, что такой зверолов лучше, чем даже собака. За той нужен присмотр, команда брать след и все такое. А кот-следопыт сам везде поспевает и пустым никогда не приходит. И по причине изобилия дичи, и, прямо сказать, по невероятной ловкости кошачьей хватки. А уж незаметно подойти собачишка вовсе не умеет и не хочет, ее дело только спугнуть.
На охоте кот издали зверя голосом не пугает. Крадется как тень к логовищу и — что важно — по чистоплотности своей перед охотой весь вылизывается и не пахнет ничем. Сменится случайно ветер, подует на зайца, он и почует сразу легавую псину за версту. А с котика нашего взятки гладки. Прирожденный ловец. Художник в своем деле.
И это не все его умение. Подружилась еще мамка ловчего котика с прекрасной лесною куницей. Играли поначалу вместе. Бегали наперегонки, кувыркались. А потом всех удивили. Стали меняться охотой. Пускает кошка юркую куницу в хозяйский дом и погреб за мышами да крысами. Надоели они кошкам да и в пищу им неприятны. А куницам серые воровки необычны и весело кунице задавить домашнего пасюка.