Страница:
Читатель, пожелавший вместе с героями совершить долгое путешествие из Парижа в Бразилию по суше, конечно, не забыл ни о причине выбора подобного пути, ни, тем более, о драматических событиях, ознаменовавших отъезд землепроходцев из Сибири.
Наш читатель уже получил достаточное представление о паническом страхе Жака Арно перед морской болезнью — неисчерпаемом источнике шуток для его друга Жюльена де Клене, отказавшегося, впрочем, от приятного парижского времяпрепровождения и отправившегося в путь вместе с Жаком. Знает он и о том, как друзья, покинув Европу, вступили в Сибирь, где по выезде из Томска стали жертвой роковой ошибки, были схвачены казаками и оказались на положении арестантов. Правда, недоразумение вскоре разрешилось, и путешественники добрались благополучно до города Иркутска.
Точно так же осведомлен читатель и о побеге Алексея Богданова, безвинно пострадавшего ссыльнокаторжного, о его встрече с нашими героями, о фантасмагорических[169] скитаниях этой троицы по бескрайним просторам Восточной Сибири и ее прибытии на арктическую зимовку профессора Норденшельда в Колючинской губе. Помнит он и об ужасной смерти бывшего начальника полиции города Томска, лютого врага отважных парижан и их русского друга, и о неожиданном появлении на островах Диомида трех канадских охотников, спасших путешественников от неминуемой гибели во льдах Берингова пролива.
Предки этих промысловиков были родом из Франции, о чем свидетельствовали имена звероловов и их прекрасное владение французским языком. Местожительством трех рослых канадцев являлась американская фактория Нулато на территории бывшей Русской Америки, приблизительно в двухстах пятидесяти лье от островов Диомида.
Жозеф Перро и два его брата, Эсташ и Малыш Андре, с удивительной легкостью отказались продолжить нелегкий, но суливший немалую выгоду арктический промысел и предложили проводить путешественников до самой фактории, убедив их, что просто не могут лишить себя удовольствия помочь попавшим в затруднительное положение соотечественникам. От имени своих товарищей Жюльен согласился, однако на правах кассира маленького отряда взял с достойных трапперов слово, что по прибытии на место те примут все же небольшое вознаграждение, размеры которого должны быть определены самим Жюльеном.
Прямо скажем, добиться от канадцев такого обещания было нелегко. Охотники упорно твердили, что продают только добытые ими шкурки, да и то американцам, а истинным французам из старой Франции они вправе предложить лишь товар, не имеющий цены, а именно: свою преданность.
— Ну и отлично! — примиряюще ответил Жюльен. — Мы оплатим преданность той же монетой, то есть признательностью, и это справедливо. Но несправедливо, если вы, помогая нам, лишитесь тех доходов, которые мог бы дать зимний промысел. И поэтому я оплачу шкурки не пойманных вами зверей, чтобы вы могли спокойно ожидать следующего охотничьего сезона. Итак, мои отважные друзья, по рукам?.. Тогда в путь!
Якуты раздобыли у местных эскимосов новые оленьи упряжки, канадцы отыскали свои сани, и вскоре арктический караван решительно тронулся на восток.
Впервые за последнее время дорога обошлась без происшествий. Леса обширного полуострова, заключенного между заливами Коцебу и Нортона и оканчивающегося мысом Принца Уэльского, в изобилии снабжали людей свежим мясом, а оленей — мхами и лишайниками. Да и мороз среди огромных деревьев, покрытых снегом и тем самым создававших заслон против ледяных ветров тундры, был не столь жгуч.
Покинув острова Диомида, путешественники уже через шесть дней прибыли в окруженный деревянным частоколом форт Нулато, где господин Андерсон, хозяин фактории, оказал им самое сердечное гостеприимство. Друзья вовремя завершили переход. Ибо менее чем через двое суток после их прибытия в городище над Аляской пронеслась череда ураганов, которые сделали бы их странствие менее приятным и более опасным.
Шолем и якуты-каюры, щедро снабженные товарами со складов фактории, немедленно отправились в обратный путь в Сибирь, спасаясь от порывов ветра и метелей не больше, чем французский крестьянин от первого весеннего дождичка.
Трое путешественников не без сожаления расставались с отважными якутами, особенно с Шолемом, который также успел привязаться к ним. Этот удивительный человек готов был сопровождать их до самого экватора, куда еще никогда не ступала нога его соплеменников. Но разве можно было забирать из родных краев могучее дитя тундры? Кто знает, не окажет ли жаркое экваториальное солнце отрицательное воздействие на этого «железного человека», привыкшего, как и весь его род, к северной стуже? Поэтому, как бы ни было тяжело, распрощаться все же пришлось.
Наши друзья решили, воспользовавшись холодами, добраться на санях хотя бы до Виктории, столицы Британской Колумбии, однако погода распорядилась иначе, и они надолго застряли в форте Нулато.
Алексей Богданов, счастливый тем, что избавился от ужасов русской каторги, терпеливо переносил неудачу. Жюльен де Клене, уверенный, что они в любом случае достигнут цели, философски ожидал, когда природа наконец успокоится. Один лишь Жак Арно пребывал в унынии, ибо знал, что хотя обычно раннее таяние и сменяется новыми морозами, это, однако, вовсе не исключает того, что весна может наступить вслед за первым же потеплением и решительно освободить реки из ледяного плена. Поскольку, несмотря на все трудности и превратности странствий по суше, и без того панический страх Жака перед водной стихией в последнее время даже еще более возрос, если только можно было определить так его чувства, то не стоит и говорить, какое огорчение он испытал, когда убедился, что лед на Юконе тронулся окончательно и бесповоротно.
Вернувшись в форт после последнего посещения реки, Жак впал в отчаяние, ибо ни один, даже самый экстравагантный, способ преодоления Юкона не приходил ему в голову. И тут хозяин с присущей американцам флегмой[170] сообщил ему, словно само собой разумеющееся, что у него есть воздушный шар.
Воздушный шар!.. Здесь!
Жак и его друзья не верили своим ушам. Жюльен, зная, что Жак ни за что не поступится своими принципами, и опасаясь новых коварств местного климата, сразу же загорелся этой идеей.
— Продается ли шар? — обратился он к начальнику фактории.
— Да, если вы захотите купить его.
— Отлично! В каком он состоянии?
— В превосходном. Впрочем, вы сами сможете убедиться в этом, перед тем как выложить деньги.
— Но где, черт побери, вы нашли хранилище для сего навигационного средства?
— Э!.. Ты произнес слово «навигация», — прервал Жюльена Жак.
— Мой дорогой, термин не имеет ничего общего с тем, о чем ты подумал, и мне кажется, что от одного только этого слова ты не заболеешь морской болезнью.
Жак невольно рассмеялся.
— Как нетрудно предположить, — сказал господин Андерсон, — аэростат мне совсем без надобности. Он достался мне от английского капитана Роджерса, когда тот на паровом судне «Город Глазго» отправился на поиски нового пути к Северному полюсу. Этот отважный человек решил осуществить мечту вашего соотечественника Гюстава Ламбера, чья жизнь, к величайшему сожалению, уже оборвалась. Следуя вдоль берега острова Врангеля, Роджерс надеялся найти незамерзающий морской проход.
Обнаружив его, он бы вернулся на следующее лето за своим монгольфьером[171] и здесь, на месте, наполнил бы его водородом. Исследователь собирался с помощью шара изучить режим верхних слоев атмосферы и одновременно, используя особо сильные увеличительные стекла, — простершееся за горизонт ледовое пространство, чтобы убедиться de visu[172], где лучше прокладывать путь кораблям или нартам. Увы, как и многие другие, капитан Роджерс пропал безвестно, и его детище вот уже три года является моей собственностью. Именно моей, поскольку сумма, которую я смогу выручить от его продажи, едва компенсирует стоимость провизии, одежды, собачьих и оленьих упряжек, которые я в свое время предоставил членам экспедиции.
— И где же теперь шар?
— В одном из бастионов по углам частокола. Я приказал разрушить верхние перекрытия укрепления и установить на высоте кровли крепкий блок, через который пропущен перлинь[173] с четырьмя крюками на конце. Затем шар перевезли в бастион и подняли, подцепив крюками за ячейки сетки. Там-то на него и можно взглянуть.
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет?
Действительно, хозяин очень точно описал местонахождение монгольфьера. В центре фортеции[174], словно огромный светильник, висел великолепный аэростат без такелажа[175]. Легкая корзина свободно вмещала четырех человек, а шелковая сетка, казалось, была так прочна, что выдержала бы любые нагрузки. Да и сама оболочка летательного аппарата, по-видимому, находилась в отличном состоянии, ибо хранилась в совершенно сухом и прекрасно проветриваемом помещении.
Жюльен пощупал складки, провисшие под сеткой, и не без удивления констатировал, что оболочка сделана не из прорезиненной ткани, а из кусочков бодрюша[176], наклеенных один на другой.
— Кишечная пленка, — пояснил капитан, — иногда предпочтительнее прорезиненной ткани. Особенно в полярных областях, где под воздействием холода каучук становится ломким. А с этим материалом вам никакой мороз не страшен, да и ремонт значительно облегчается — достаточно только иметь несколько лоскутов и немного клея для заделывания прорех. Разрыв же тканевой оболочки практически невозможно починить.
— Ну и отлично, дорогой капитан, значит, договорились, и я становлюсь владельцем вашего аэростата, — заключил Жюльен. — С наступлением первых погожих дней мы приступим к его наполнению… У вас ведь найдется, из чего получить водород, а именно: цинк и серная кислота?
— О Господи!.. — шумно вздохнул хозяин и звучно, словно в гонг, ударил себя в грудь.
— Что такое?
— Капитан Роджерс не оставил мне ни цинка… ни кислоты!..
Разочарованный вопль вырвался из груди троих друзей.
— Ни газа! — воскликнул огорченно Жюльен.
— Ни газа! — словно эхо, повторил Жак, глубоко огорченный новым препятствием.
— Мой бедный друг, — обратился к нему со вздохом Жюльен, — согласно истине, открытой когда-то господином де ла Палиссом, не следует самому ухудшать свое и без того плачевное положение. Я бы просто сказал, что нам снова предстоит решить очередную неразрешимую задачу.
— Опять ты веселишься, злодей! Не лучше ли изречь что-нибудь дельное?
— Ну что ж, слушай: воздушному шару подъемную силу придать без водорода так же невозможно, как выстрелить из ружья без пороха или приготовить заячье рагу без зайца.
— Неужели нет другого способа получения водорода без этой варварской смеси из цинка и безводной серной кислоты?.. Подумайте, Алексей, что еще можно сделать: вы же ученый! — взмолился Жак.
— Есть неплохой способ получения водорода приразложении воды электричеством…
— Ах да, электролиз воды… Мы изучали его на занятиях по физике.
— Но для этого потребуются сложные механизмы, — продолжал Алексей. — Или, по крайней мере, электрические батареи значительной мощности… Конечно, можно было бы использовать энергию падающей воды… Течение Юкона… как мне кажется…
— «Как мне кажется»!.. Хорошенький ответ для ученого, даже если и прозвучал за стенами его лаборатории! — искренне возмутился Жак. — Значит, я, как пень, по-прежнему должен торчать перед рекой, не в состоянии перебраться на другой берег, — да еще на сей раз и с пустым шаром в придачу! Что ж, видно, остается смириться и положиться на милость природы.
Но пассивное ожидание счастливого случая никак не соответствовало нынешнему душевному настрою бывшего помощника префекта, ибо с той поры, как Жак покинул префектуру департамента Сена, его характер сильно изменился. Поэтому, что бы там ни говорили, он не собирался безропотно сдаваться. Вспомнив, что все изобретения в промышленности были вызваны необходимостью, упрямец принялся энергично размышлять и, проведя ночь без сна, наутро вышел к друзьям, радостно потирая руки:
— Держу пари, что ни один из вас — ни вы, юное академическое дарование, взращенное в московских университетах, ни ты, наш запасливый путешественник, — не додумался, как поднять шар в воздух!
— Если ты предлагаешь пари, значит, уверен, что выиграешь, — заметил Жюльен. — Так с чего это ты так развеселился?
— Это уж мое дело!
— Ах, вот как!
— Именно так.
— А все-таки, что ты там придумал?
— Узнаете, но не сейчас. Чем сильнее вы удивитесь, тем полнее будет мой триумф. Я собираюсь подняться в воздух с помощью устройства, о котором вы даже представления не имеете. И даю вам хороший совет: готовьтесь-ка в путь-дорогу! Я тоже буду собираться, но самостоятельно. А затем мы отбудем отсюда при первой же возможности. Как только прекратится дождь и стихнет ветер — вперед, навигаторы, по воде и по воздуху! Жюльен, можешь покупать шар. А что до вас, дорогой капитан, то я буду вам весьма признателен, если вместе с ключами от бастиона получу пару ножниц, несколько мотков железной или латунной проволоки, кусок печной трубы из черной жести[177], глиняный кувшин из тех, где вы держите свои соленья, двадцать пять литров китового жира и четыре метра тюленьих кишок. Думаю, что раздобыть для меня все эти предметы не составит особого труда.
— Конечно, проще простого, — ответил удивленный хозяин.
— Ах!.. Совсем забыл про обруч из железа или дерева. Материал не имеет значения, лишь бы его диаметр был равен сорока сантиметрам… А теперь, господа, за работу! Займемся-ка каждый своим делом. И главное, чтобы никто не входил ко мне в мастерскую в течение двадцати четырех часов.
Окончательно сбив с толку своих спутников, пораженных не столько его хвастливым тоном, сколько беспорядочным набором предметов, которые обязательный капитан собирался для него разыскать, Жак, важный, как павлин, направился, насвистывая, к бастиону.
Когда же вечером он вошел в гостиную, где собрались за трапезой обитатели большого дома фактории, то можно было смело сказать, что он с пользой употребил время, ибо лицо его буквально излучало сияние. Впрочем, энтузиаст-самоучка ни словом не обмолвился о том, в каком же состоянии находится то, что он отвлеченно называл «моим делом», и, как человек, уверенный в успехе своего начинания, лишь кратко отвечал на многочисленные вопросы:
— Завтра утром… Увидите… Если, конечно, погода позволит… Да… завтра утром я надую мой шар… Сперва простой опыт, а потом и взлет… Теперь же, с вашего позволения, поговорим о другом.
Решительно все способствовало тому, чтобы звезда начинающего изобретателя ярко засияла на небосклоне. Порывы ураганного ветра за ночь разогнали последние дождевые облака, а с восходом солнца подул свежий бриз[178], избравший к утру постоянное направление на северо-восток. Лучшей погоды для испытания шара Жак и желать не мог.
Зрители торжественно собрались у бастиона, и наемные рабочие, предоставленные хозяином в распоряжение путешественника, быстро вынесли аэростат во двор, где было намечено произвести его пробный запуск.
Взору присутствующих предстало странное сооружение, в центре коего располагался глиняный кувшин с куском жестяной трубы, выглядывавшим из его горлышка. Жак взирал на свое детище с нескрываемым умилением.
— Он сошел с ума, — пробормотал вполголоса Жюльен, созерцая это чудовище.
— Сошел с ума?! — перебил его Жак с горькой улыбкой непризнанного гения. — Он говорит, что я сошел с ума! Увы, замечательные изобретения всегда встречали на своем пути недоверчивую толпу хулителей. К примеру, разве не отверг Наполеон Фултона[179], — на собственное же несчастье? И не заявлял ли господин Тьер[180], что железные дороги навсегда останутся всего-навсего дорогостоящими игрушками, а телеграф будет применяться в лучшем случае лишь в лабораторных опытах?.. Вспомним также Араго[181] и Бабине[182]. Если первый говорил, что пассажиры никогда не станут ездить в туннелях, то второй уверял всех в невозможности создания трансатлантической телеграфной связи… Называю только самых знаменитых, ибо для перечисления всех скептиков и дураков не хватит и целого дня. Ты считаешь, что я сошел с ума, словно мною и в самом деле сделано гениальное открытие. Спешу тебя заверить, что лично я ничего не изобретал, а лишь ограничился повторением эксперимента, поставленного впервые, и весьма успешно, братьями Монгольфье.
— Ладно, давай начинай, — ответил Жюльен без особого энтузиазма. — Если и в самом деле тебя ждет удача, я с радостью тебе поаплодирую, ну а если ничего не получится, то выражу свое сочувствие.
— Готовься аплодировать, я уверен в успехе!.. Впрочем, согласен, что неуклюжий аппарат, который ты видишь перед собой, внешне довольно невзрачен. Однако имей почтение к сему кувшину, содержавшему некогда червивое мясо, ибо сейчас в него заключена душа моего монгольфьера. Правда, слово «душа» звучит несколько вычурно. И все же я настаиваю на нем… Именно душа! В кувшине имеется двадцать пять литров китового жира, в который опущен толстый пеньковый фитиль, продетый через пробку с трубой, прикрепленной к ней, словно стекло к керосиновой лампе. Я рассчитал, что, сжигая этот вид топлива, смогу подогреть воздух в шаре до соответствующей температуры и тем самым придать ему нужную подъемную силу.
— Для начала неплохо. Но получишь ли ты достаточно тепла?
— Вспомни адскую жару в чуме у чукчей, поддерживаемую с помощью ламп значительно меньших размеров.
— Да, правда.
— Продолжаю. Ножницами я прорезал отверстие в нижней части шара и закрепил в нем обруч, чтобы оно все время оставалось открытым. Что же касается тюленьего желудка, то один конец его я подвесил на четырех веревках к внутренней стороне оболочки монгольфьера, расположив ровно посредине, словно вытяжную трубу. Второй же, как видишь, болтается в центре обруча, ожидая с нетерпением, когда я наконец натяну его на жестяную трубу.
— С какой целью?
— Если ветер начнет вдруг швырять из стороны в сторону корзину с установленным в ней этим примитивным нагревательным устройством, то и гибкая труба тоже будет раскачиваться, и я не потеряю ни грана[183] тепла. Поскольку же мой генератор теплого воздуха достаточно удален от оболочки шара, я смогу не опасаться пожара.
— Но тепло, проходящее по металлическому цилиндру, поджарит тюлений желудок.
— Вовсе нет, поскольку в том месте, где он должен был бы касаться жестяной трубы, на него надеты кольца из пробкового дерева, наложенные друг на друга и образующие изоляционную муфту[184].
— А как будет гореть твоя лампа, если у тебя нет ни единого приспособления для создания тяги воздуха, необходимой для поддержания огня?
— Почему нет? Ты просто не заметил его… Приглядись повнимательнее и увидишь четыре ряда дырок, проделанных в жести с помощью гвоздя. Так что моя лампа сможет гореть и подогревать воздух, а это значит, что шар поднимется в атмосферу, и я поплыву — слышишь, свободно поплыву! — в поднебесной выси, не страшась морской болезни, в то время как вы далеко внизу, у меня под ногами, будете плескаться в грязной воде в лодках из оленьих шкур.
— Твоя взяла! Хочешь услышать правду?
— Конечно.
— Так вот, хотя ты и утаил от нас свой замысел, ты победил! Изобретение превосходно!.. Аплодирую и от всего сердца поздравляю тебя!
— Браво, мой дорогой! Браво! — следом за Жюльеном воскликнул восторженно и Алексей.
— Я счастлив, достойные друзья мои, что заслужил от вас похвалу, но вернемся к делу. Самое большое удовольствие я испытываю при мысли о том, что мне наконец удалось преодолеть непреодолимое на первый взгляд препятствие.
Внезапно голос Жака был заглушён поистине громовым возгласом, вырвавшимся из глотки хозяина:
— Гип!.. Гип!.. Гип… Ур-ра!.. Великолепно!.. Превосходно!.. Джентльмен, вы достойны называться американцем!.. Посмотрите, вы только посмотрите, шар наполняется!
Мы забыли сообщить читателю о том, что, демонстрируя свое изобретение, Жак соединил все части нагревательного устройства и зажег лампу, — сохраним же вслед за нашим изобретателем это название, — и горячий воздух начал заполнять огромный шар, расправляя постепенно его складки.
Для облегчения запуска аэростат пришвартовали[185] к мачте с развевавшимся вымпелом форта. Фал[186], закрепленный на верхушке и перекинутый через блок, присоединили к пустой оболочке, чтобы, по мере наполнения ее воздухом, удерживать шар в вертикальном положении. Размеры летательного аппарата были таковы, что всего лишь через полчаса он обладал уже столь большой тяговой силой, что когда Жак забрался в корзину, то та даже не коснулась земли.
В предвкушении счастливого мига отлета наш герой с поистине детской радостью расхаживал важно в своей птичьей клетке и, страстно желая поскорее перебраться через Юкон, мечтал о том, как уже завтра отправится в задуманное им путешествие, которое, казалось ему, будет непродолжительным и совершенно безопасным. Он уже ясно представлял себе, как возьмет на буксир своих друзей, привязав к корзине лодку, в которой они поплывут: ведь для этого нужна лишь веревка длиной метров двадцать, и все! Поскольку же ему неизбежно придется расстаться с шаром, слишком громоздким для того, чтобы брать его с собой в Южную Америку, то лучше всего, считал он, заранее договориться с лодочниками, которых Жюльен с Алексеем захватят с собой, и те без особого труда доставят аэростат назад.
Восторг хозяина возрастал с каждой минутой. Он притопывал ногами, издавая звучные «ура», и приглашал всех обитателей фактории на грандиозный праздник по поводу крещения шара:
— Мы назовем его «Аляска», а его крестной матерью станет миссис Андерсон… Гип!.. Гип!.. Ура «Аляске»!.. Прошу вас, господин Арно, возьмите меня с собой!..
— Охотно, дорогой капитан, — ответил Жак. — Места и подъемной силы вполне хватит на нескольких пассажиров. Впрочем, в этом легко убедиться.
Начальник фактории, чей вес неуклонно стремился к ста килограммам, степенно поднялся в корзину, и та под его тяжестью осела на землю.
Прошло несколько минут. Лампа горела, все сильнее нагревая воздух, и корзина, в подтверждение слов Жака, постепенно оторвалась от земли. Сомнений больше не было, шар вполне смог бы поднять нескольких человек.
— Что ж, джентльмены, не кажется ли вам, что на сегодня спектакль окончен? Идемте по домам, а вечером соберемся на наш праздник! — И с этими словами хозяин вылез из корзины.
Жак собирался последовать за ним, но не тут-то было. На глазах у публики, невольно издавшей вопль изумления, аэростат, освободившись от тяжелого груза, взвился вертикально вверх, привязанный к нему фал выскользнул из рук державшего его человека и с пронзительным свистом заскользил по блоку, и через каких-то несколько секунд Жак оказался на высоте не менее тысячи метров. Потрясенные зрители разинув рты глядели в испуге вслед улетавшему шару.
ГЛАВА 3
Наш читатель уже получил достаточное представление о паническом страхе Жака Арно перед морской болезнью — неисчерпаемом источнике шуток для его друга Жюльена де Клене, отказавшегося, впрочем, от приятного парижского времяпрепровождения и отправившегося в путь вместе с Жаком. Знает он и о том, как друзья, покинув Европу, вступили в Сибирь, где по выезде из Томска стали жертвой роковой ошибки, были схвачены казаками и оказались на положении арестантов. Правда, недоразумение вскоре разрешилось, и путешественники добрались благополучно до города Иркутска.
Точно так же осведомлен читатель и о побеге Алексея Богданова, безвинно пострадавшего ссыльнокаторжного, о его встрече с нашими героями, о фантасмагорических[169] скитаниях этой троицы по бескрайним просторам Восточной Сибири и ее прибытии на арктическую зимовку профессора Норденшельда в Колючинской губе. Помнит он и об ужасной смерти бывшего начальника полиции города Томска, лютого врага отважных парижан и их русского друга, и о неожиданном появлении на островах Диомида трех канадских охотников, спасших путешественников от неминуемой гибели во льдах Берингова пролива.
Предки этих промысловиков были родом из Франции, о чем свидетельствовали имена звероловов и их прекрасное владение французским языком. Местожительством трех рослых канадцев являлась американская фактория Нулато на территории бывшей Русской Америки, приблизительно в двухстах пятидесяти лье от островов Диомида.
Жозеф Перро и два его брата, Эсташ и Малыш Андре, с удивительной легкостью отказались продолжить нелегкий, но суливший немалую выгоду арктический промысел и предложили проводить путешественников до самой фактории, убедив их, что просто не могут лишить себя удовольствия помочь попавшим в затруднительное положение соотечественникам. От имени своих товарищей Жюльен согласился, однако на правах кассира маленького отряда взял с достойных трапперов слово, что по прибытии на место те примут все же небольшое вознаграждение, размеры которого должны быть определены самим Жюльеном.
Прямо скажем, добиться от канадцев такого обещания было нелегко. Охотники упорно твердили, что продают только добытые ими шкурки, да и то американцам, а истинным французам из старой Франции они вправе предложить лишь товар, не имеющий цены, а именно: свою преданность.
— Ну и отлично! — примиряюще ответил Жюльен. — Мы оплатим преданность той же монетой, то есть признательностью, и это справедливо. Но несправедливо, если вы, помогая нам, лишитесь тех доходов, которые мог бы дать зимний промысел. И поэтому я оплачу шкурки не пойманных вами зверей, чтобы вы могли спокойно ожидать следующего охотничьего сезона. Итак, мои отважные друзья, по рукам?.. Тогда в путь!
Якуты раздобыли у местных эскимосов новые оленьи упряжки, канадцы отыскали свои сани, и вскоре арктический караван решительно тронулся на восток.
Впервые за последнее время дорога обошлась без происшествий. Леса обширного полуострова, заключенного между заливами Коцебу и Нортона и оканчивающегося мысом Принца Уэльского, в изобилии снабжали людей свежим мясом, а оленей — мхами и лишайниками. Да и мороз среди огромных деревьев, покрытых снегом и тем самым создававших заслон против ледяных ветров тундры, был не столь жгуч.
Покинув острова Диомида, путешественники уже через шесть дней прибыли в окруженный деревянным частоколом форт Нулато, где господин Андерсон, хозяин фактории, оказал им самое сердечное гостеприимство. Друзья вовремя завершили переход. Ибо менее чем через двое суток после их прибытия в городище над Аляской пронеслась череда ураганов, которые сделали бы их странствие менее приятным и более опасным.
Шолем и якуты-каюры, щедро снабженные товарами со складов фактории, немедленно отправились в обратный путь в Сибирь, спасаясь от порывов ветра и метелей не больше, чем французский крестьянин от первого весеннего дождичка.
Трое путешественников не без сожаления расставались с отважными якутами, особенно с Шолемом, который также успел привязаться к ним. Этот удивительный человек готов был сопровождать их до самого экватора, куда еще никогда не ступала нога его соплеменников. Но разве можно было забирать из родных краев могучее дитя тундры? Кто знает, не окажет ли жаркое экваториальное солнце отрицательное воздействие на этого «железного человека», привыкшего, как и весь его род, к северной стуже? Поэтому, как бы ни было тяжело, распрощаться все же пришлось.
Наши друзья решили, воспользовавшись холодами, добраться на санях хотя бы до Виктории, столицы Британской Колумбии, однако погода распорядилась иначе, и они надолго застряли в форте Нулато.
Алексей Богданов, счастливый тем, что избавился от ужасов русской каторги, терпеливо переносил неудачу. Жюльен де Клене, уверенный, что они в любом случае достигнут цели, философски ожидал, когда природа наконец успокоится. Один лишь Жак Арно пребывал в унынии, ибо знал, что хотя обычно раннее таяние и сменяется новыми морозами, это, однако, вовсе не исключает того, что весна может наступить вслед за первым же потеплением и решительно освободить реки из ледяного плена. Поскольку, несмотря на все трудности и превратности странствий по суше, и без того панический страх Жака перед водной стихией в последнее время даже еще более возрос, если только можно было определить так его чувства, то не стоит и говорить, какое огорчение он испытал, когда убедился, что лед на Юконе тронулся окончательно и бесповоротно.
Вернувшись в форт после последнего посещения реки, Жак впал в отчаяние, ибо ни один, даже самый экстравагантный, способ преодоления Юкона не приходил ему в голову. И тут хозяин с присущей американцам флегмой[170] сообщил ему, словно само собой разумеющееся, что у него есть воздушный шар.
Воздушный шар!.. Здесь!
Жак и его друзья не верили своим ушам. Жюльен, зная, что Жак ни за что не поступится своими принципами, и опасаясь новых коварств местного климата, сразу же загорелся этой идеей.
— Продается ли шар? — обратился он к начальнику фактории.
— Да, если вы захотите купить его.
— Отлично! В каком он состоянии?
— В превосходном. Впрочем, вы сами сможете убедиться в этом, перед тем как выложить деньги.
— Но где, черт побери, вы нашли хранилище для сего навигационного средства?
— Э!.. Ты произнес слово «навигация», — прервал Жюльена Жак.
— Мой дорогой, термин не имеет ничего общего с тем, о чем ты подумал, и мне кажется, что от одного только этого слова ты не заболеешь морской болезнью.
Жак невольно рассмеялся.
— Как нетрудно предположить, — сказал господин Андерсон, — аэростат мне совсем без надобности. Он достался мне от английского капитана Роджерса, когда тот на паровом судне «Город Глазго» отправился на поиски нового пути к Северному полюсу. Этот отважный человек решил осуществить мечту вашего соотечественника Гюстава Ламбера, чья жизнь, к величайшему сожалению, уже оборвалась. Следуя вдоль берега острова Врангеля, Роджерс надеялся найти незамерзающий морской проход.
Обнаружив его, он бы вернулся на следующее лето за своим монгольфьером[171] и здесь, на месте, наполнил бы его водородом. Исследователь собирался с помощью шара изучить режим верхних слоев атмосферы и одновременно, используя особо сильные увеличительные стекла, — простершееся за горизонт ледовое пространство, чтобы убедиться de visu[172], где лучше прокладывать путь кораблям или нартам. Увы, как и многие другие, капитан Роджерс пропал безвестно, и его детище вот уже три года является моей собственностью. Именно моей, поскольку сумма, которую я смогу выручить от его продажи, едва компенсирует стоимость провизии, одежды, собачьих и оленьих упряжек, которые я в свое время предоставил членам экспедиции.
— И где же теперь шар?
— В одном из бастионов по углам частокола. Я приказал разрушить верхние перекрытия укрепления и установить на высоте кровли крепкий блок, через который пропущен перлинь[173] с четырьмя крюками на конце. Затем шар перевезли в бастион и подняли, подцепив крюками за ячейки сетки. Там-то на него и можно взглянуть.
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет?
Действительно, хозяин очень точно описал местонахождение монгольфьера. В центре фортеции[174], словно огромный светильник, висел великолепный аэростат без такелажа[175]. Легкая корзина свободно вмещала четырех человек, а шелковая сетка, казалось, была так прочна, что выдержала бы любые нагрузки. Да и сама оболочка летательного аппарата, по-видимому, находилась в отличном состоянии, ибо хранилась в совершенно сухом и прекрасно проветриваемом помещении.
Жюльен пощупал складки, провисшие под сеткой, и не без удивления констатировал, что оболочка сделана не из прорезиненной ткани, а из кусочков бодрюша[176], наклеенных один на другой.
— Кишечная пленка, — пояснил капитан, — иногда предпочтительнее прорезиненной ткани. Особенно в полярных областях, где под воздействием холода каучук становится ломким. А с этим материалом вам никакой мороз не страшен, да и ремонт значительно облегчается — достаточно только иметь несколько лоскутов и немного клея для заделывания прорех. Разрыв же тканевой оболочки практически невозможно починить.
— Ну и отлично, дорогой капитан, значит, договорились, и я становлюсь владельцем вашего аэростата, — заключил Жюльен. — С наступлением первых погожих дней мы приступим к его наполнению… У вас ведь найдется, из чего получить водород, а именно: цинк и серная кислота?
— О Господи!.. — шумно вздохнул хозяин и звучно, словно в гонг, ударил себя в грудь.
— Что такое?
— Капитан Роджерс не оставил мне ни цинка… ни кислоты!..
Разочарованный вопль вырвался из груди троих друзей.
— Ни газа! — воскликнул огорченно Жюльен.
— Ни газа! — словно эхо, повторил Жак, глубоко огорченный новым препятствием.
— Мой бедный друг, — обратился к нему со вздохом Жюльен, — согласно истине, открытой когда-то господином де ла Палиссом, не следует самому ухудшать свое и без того плачевное положение. Я бы просто сказал, что нам снова предстоит решить очередную неразрешимую задачу.
— Опять ты веселишься, злодей! Не лучше ли изречь что-нибудь дельное?
— Ну что ж, слушай: воздушному шару подъемную силу придать без водорода так же невозможно, как выстрелить из ружья без пороха или приготовить заячье рагу без зайца.
— Неужели нет другого способа получения водорода без этой варварской смеси из цинка и безводной серной кислоты?.. Подумайте, Алексей, что еще можно сделать: вы же ученый! — взмолился Жак.
— Есть неплохой способ получения водорода приразложении воды электричеством…
— Ах да, электролиз воды… Мы изучали его на занятиях по физике.
— Но для этого потребуются сложные механизмы, — продолжал Алексей. — Или, по крайней мере, электрические батареи значительной мощности… Конечно, можно было бы использовать энергию падающей воды… Течение Юкона… как мне кажется…
— «Как мне кажется»!.. Хорошенький ответ для ученого, даже если и прозвучал за стенами его лаборатории! — искренне возмутился Жак. — Значит, я, как пень, по-прежнему должен торчать перед рекой, не в состоянии перебраться на другой берег, — да еще на сей раз и с пустым шаром в придачу! Что ж, видно, остается смириться и положиться на милость природы.
Но пассивное ожидание счастливого случая никак не соответствовало нынешнему душевному настрою бывшего помощника префекта, ибо с той поры, как Жак покинул префектуру департамента Сена, его характер сильно изменился. Поэтому, что бы там ни говорили, он не собирался безропотно сдаваться. Вспомнив, что все изобретения в промышленности были вызваны необходимостью, упрямец принялся энергично размышлять и, проведя ночь без сна, наутро вышел к друзьям, радостно потирая руки:
— Держу пари, что ни один из вас — ни вы, юное академическое дарование, взращенное в московских университетах, ни ты, наш запасливый путешественник, — не додумался, как поднять шар в воздух!
— Если ты предлагаешь пари, значит, уверен, что выиграешь, — заметил Жюльен. — Так с чего это ты так развеселился?
— Это уж мое дело!
— Ах, вот как!
— Именно так.
— А все-таки, что ты там придумал?
— Узнаете, но не сейчас. Чем сильнее вы удивитесь, тем полнее будет мой триумф. Я собираюсь подняться в воздух с помощью устройства, о котором вы даже представления не имеете. И даю вам хороший совет: готовьтесь-ка в путь-дорогу! Я тоже буду собираться, но самостоятельно. А затем мы отбудем отсюда при первой же возможности. Как только прекратится дождь и стихнет ветер — вперед, навигаторы, по воде и по воздуху! Жюльен, можешь покупать шар. А что до вас, дорогой капитан, то я буду вам весьма признателен, если вместе с ключами от бастиона получу пару ножниц, несколько мотков железной или латунной проволоки, кусок печной трубы из черной жести[177], глиняный кувшин из тех, где вы держите свои соленья, двадцать пять литров китового жира и четыре метра тюленьих кишок. Думаю, что раздобыть для меня все эти предметы не составит особого труда.
— Конечно, проще простого, — ответил удивленный хозяин.
— Ах!.. Совсем забыл про обруч из железа или дерева. Материал не имеет значения, лишь бы его диаметр был равен сорока сантиметрам… А теперь, господа, за работу! Займемся-ка каждый своим делом. И главное, чтобы никто не входил ко мне в мастерскую в течение двадцати четырех часов.
Окончательно сбив с толку своих спутников, пораженных не столько его хвастливым тоном, сколько беспорядочным набором предметов, которые обязательный капитан собирался для него разыскать, Жак, важный, как павлин, направился, насвистывая, к бастиону.
Когда же вечером он вошел в гостиную, где собрались за трапезой обитатели большого дома фактории, то можно было смело сказать, что он с пользой употребил время, ибо лицо его буквально излучало сияние. Впрочем, энтузиаст-самоучка ни словом не обмолвился о том, в каком же состоянии находится то, что он отвлеченно называл «моим делом», и, как человек, уверенный в успехе своего начинания, лишь кратко отвечал на многочисленные вопросы:
— Завтра утром… Увидите… Если, конечно, погода позволит… Да… завтра утром я надую мой шар… Сперва простой опыт, а потом и взлет… Теперь же, с вашего позволения, поговорим о другом.
Решительно все способствовало тому, чтобы звезда начинающего изобретателя ярко засияла на небосклоне. Порывы ураганного ветра за ночь разогнали последние дождевые облака, а с восходом солнца подул свежий бриз[178], избравший к утру постоянное направление на северо-восток. Лучшей погоды для испытания шара Жак и желать не мог.
Зрители торжественно собрались у бастиона, и наемные рабочие, предоставленные хозяином в распоряжение путешественника, быстро вынесли аэростат во двор, где было намечено произвести его пробный запуск.
Взору присутствующих предстало странное сооружение, в центре коего располагался глиняный кувшин с куском жестяной трубы, выглядывавшим из его горлышка. Жак взирал на свое детище с нескрываемым умилением.
— Он сошел с ума, — пробормотал вполголоса Жюльен, созерцая это чудовище.
— Сошел с ума?! — перебил его Жак с горькой улыбкой непризнанного гения. — Он говорит, что я сошел с ума! Увы, замечательные изобретения всегда встречали на своем пути недоверчивую толпу хулителей. К примеру, разве не отверг Наполеон Фултона[179], — на собственное же несчастье? И не заявлял ли господин Тьер[180], что железные дороги навсегда останутся всего-навсего дорогостоящими игрушками, а телеграф будет применяться в лучшем случае лишь в лабораторных опытах?.. Вспомним также Араго[181] и Бабине[182]. Если первый говорил, что пассажиры никогда не станут ездить в туннелях, то второй уверял всех в невозможности создания трансатлантической телеграфной связи… Называю только самых знаменитых, ибо для перечисления всех скептиков и дураков не хватит и целого дня. Ты считаешь, что я сошел с ума, словно мною и в самом деле сделано гениальное открытие. Спешу тебя заверить, что лично я ничего не изобретал, а лишь ограничился повторением эксперимента, поставленного впервые, и весьма успешно, братьями Монгольфье.
— Ладно, давай начинай, — ответил Жюльен без особого энтузиазма. — Если и в самом деле тебя ждет удача, я с радостью тебе поаплодирую, ну а если ничего не получится, то выражу свое сочувствие.
— Готовься аплодировать, я уверен в успехе!.. Впрочем, согласен, что неуклюжий аппарат, который ты видишь перед собой, внешне довольно невзрачен. Однако имей почтение к сему кувшину, содержавшему некогда червивое мясо, ибо сейчас в него заключена душа моего монгольфьера. Правда, слово «душа» звучит несколько вычурно. И все же я настаиваю на нем… Именно душа! В кувшине имеется двадцать пять литров китового жира, в который опущен толстый пеньковый фитиль, продетый через пробку с трубой, прикрепленной к ней, словно стекло к керосиновой лампе. Я рассчитал, что, сжигая этот вид топлива, смогу подогреть воздух в шаре до соответствующей температуры и тем самым придать ему нужную подъемную силу.
— Для начала неплохо. Но получишь ли ты достаточно тепла?
— Вспомни адскую жару в чуме у чукчей, поддерживаемую с помощью ламп значительно меньших размеров.
— Да, правда.
— Продолжаю. Ножницами я прорезал отверстие в нижней части шара и закрепил в нем обруч, чтобы оно все время оставалось открытым. Что же касается тюленьего желудка, то один конец его я подвесил на четырех веревках к внутренней стороне оболочки монгольфьера, расположив ровно посредине, словно вытяжную трубу. Второй же, как видишь, болтается в центре обруча, ожидая с нетерпением, когда я наконец натяну его на жестяную трубу.
— С какой целью?
— Если ветер начнет вдруг швырять из стороны в сторону корзину с установленным в ней этим примитивным нагревательным устройством, то и гибкая труба тоже будет раскачиваться, и я не потеряю ни грана[183] тепла. Поскольку же мой генератор теплого воздуха достаточно удален от оболочки шара, я смогу не опасаться пожара.
— Но тепло, проходящее по металлическому цилиндру, поджарит тюлений желудок.
— Вовсе нет, поскольку в том месте, где он должен был бы касаться жестяной трубы, на него надеты кольца из пробкового дерева, наложенные друг на друга и образующие изоляционную муфту[184].
— А как будет гореть твоя лампа, если у тебя нет ни единого приспособления для создания тяги воздуха, необходимой для поддержания огня?
— Почему нет? Ты просто не заметил его… Приглядись повнимательнее и увидишь четыре ряда дырок, проделанных в жести с помощью гвоздя. Так что моя лампа сможет гореть и подогревать воздух, а это значит, что шар поднимется в атмосферу, и я поплыву — слышишь, свободно поплыву! — в поднебесной выси, не страшась морской болезни, в то время как вы далеко внизу, у меня под ногами, будете плескаться в грязной воде в лодках из оленьих шкур.
— Твоя взяла! Хочешь услышать правду?
— Конечно.
— Так вот, хотя ты и утаил от нас свой замысел, ты победил! Изобретение превосходно!.. Аплодирую и от всего сердца поздравляю тебя!
— Браво, мой дорогой! Браво! — следом за Жюльеном воскликнул восторженно и Алексей.
— Я счастлив, достойные друзья мои, что заслужил от вас похвалу, но вернемся к делу. Самое большое удовольствие я испытываю при мысли о том, что мне наконец удалось преодолеть непреодолимое на первый взгляд препятствие.
Внезапно голос Жака был заглушён поистине громовым возгласом, вырвавшимся из глотки хозяина:
— Гип!.. Гип!.. Гип… Ур-ра!.. Великолепно!.. Превосходно!.. Джентльмен, вы достойны называться американцем!.. Посмотрите, вы только посмотрите, шар наполняется!
Мы забыли сообщить читателю о том, что, демонстрируя свое изобретение, Жак соединил все части нагревательного устройства и зажег лампу, — сохраним же вслед за нашим изобретателем это название, — и горячий воздух начал заполнять огромный шар, расправляя постепенно его складки.
Для облегчения запуска аэростат пришвартовали[185] к мачте с развевавшимся вымпелом форта. Фал[186], закрепленный на верхушке и перекинутый через блок, присоединили к пустой оболочке, чтобы, по мере наполнения ее воздухом, удерживать шар в вертикальном положении. Размеры летательного аппарата были таковы, что всего лишь через полчаса он обладал уже столь большой тяговой силой, что когда Жак забрался в корзину, то та даже не коснулась земли.
В предвкушении счастливого мига отлета наш герой с поистине детской радостью расхаживал важно в своей птичьей клетке и, страстно желая поскорее перебраться через Юкон, мечтал о том, как уже завтра отправится в задуманное им путешествие, которое, казалось ему, будет непродолжительным и совершенно безопасным. Он уже ясно представлял себе, как возьмет на буксир своих друзей, привязав к корзине лодку, в которой они поплывут: ведь для этого нужна лишь веревка длиной метров двадцать, и все! Поскольку же ему неизбежно придется расстаться с шаром, слишком громоздким для того, чтобы брать его с собой в Южную Америку, то лучше всего, считал он, заранее договориться с лодочниками, которых Жюльен с Алексеем захватят с собой, и те без особого труда доставят аэростат назад.
Восторг хозяина возрастал с каждой минутой. Он притопывал ногами, издавая звучные «ура», и приглашал всех обитателей фактории на грандиозный праздник по поводу крещения шара:
— Мы назовем его «Аляска», а его крестной матерью станет миссис Андерсон… Гип!.. Гип!.. Ура «Аляске»!.. Прошу вас, господин Арно, возьмите меня с собой!..
— Охотно, дорогой капитан, — ответил Жак. — Места и подъемной силы вполне хватит на нескольких пассажиров. Впрочем, в этом легко убедиться.
Начальник фактории, чей вес неуклонно стремился к ста килограммам, степенно поднялся в корзину, и та под его тяжестью осела на землю.
Прошло несколько минут. Лампа горела, все сильнее нагревая воздух, и корзина, в подтверждение слов Жака, постепенно оторвалась от земли. Сомнений больше не было, шар вполне смог бы поднять нескольких человек.
— Что ж, джентльмены, не кажется ли вам, что на сегодня спектакль окончен? Идемте по домам, а вечером соберемся на наш праздник! — И с этими словами хозяин вылез из корзины.
Жак собирался последовать за ним, но не тут-то было. На глазах у публики, невольно издавшей вопль изумления, аэростат, освободившись от тяжелого груза, взвился вертикально вверх, привязанный к нему фал выскользнул из рук державшего его человека и с пронзительным свистом заскользил по блоку, и через каких-то несколько секунд Жак оказался на высоте не менее тысячи метров. Потрясенные зрители разинув рты глядели в испуге вслед улетавшему шару.
ГЛАВА 3
Население Аляски. —Роль трансатлантического кабеля в исследовании Русской Америки. —Река Юкон. —Путешествие по воздуху. —Жак Арно — воздухоплаватель. —Морская болезнь на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря. —Топография Аляски. —Опасность приземления. —Воздушное течение. —Сон — та же еда. —Неприятное пробуждение. —«Где же я?» — Краснокожие.