Страница:
Шпион сидел, боясь пошевелиться. Кэсои из-под полуприкрытых век разглядывал его, испытывая сильное желание убить это ничтожество. Он мог бы это сделать медленно и мучительно или же в долю секунды, не сходя с места, одним движением пальцев.
Тот, кто напал на шпиона, не мог действовать по плану тайного общества, понял тюнин. Он не верил в то, что заговорщики способны на такой дьявольский ход - изменить место засады, предупредить князя через разоблаченного шпиона, чтобы затем напасть на конвой все-таки на площади. Нет, этот ниндзя действовал по собственному плану, ради собственной выгоды. Он будто предупреждал их всех: деритесь, предавайте, стройте козни, грызитесь, словно пауки в банке, - я вижу все, вы у меня как на ладони.
Итиро Иэхиса был мрачен и задумчив. Несмотря на молодость, он считался способным стратегом, его изворотливый и коварный ум анализировал ситуацию и не мог в ней разобраться. Тюнин Осима Кэсои молчал, понимая, что жизнь его зависит от настроения наследника.
- Как по-твоему, - наконец произнес принц, - за всем этим может стоять мой отец?
- У Симадзу-сан наверняка есть человек в стане заговорщиков, - медленно ответил Кэсои. - И если это так, то главной его задачей является шпион, которого туда послал я по вашему приказу. Его светлость не хочет допустить вашего влияния на тайное общество. Ведь ярость заговорщиков можно повернуть в любое русло.
- И что ты предлагаешь?
Кэсои помедлил, хотя ответ он выншивал уже много дней.
- Надо попытаться извлечь выгоду из этой ситуации. У его светлости много верных солдат. Пусть они оцепят площадь, где состоится казнь. Если заговорщики нападут там, что ж, прекрасно. Если нет…
- Ты думаешь перехватить их на дороге?
Наследный принц пристально посмотрел в глаза Кэсои.
- Смотри. Ошибешься - сам о смерти просить будешь.
Широким военным шагом Итиро прошел в зал для официальных церемоний. Он внутренне поморщился: дайме, герой битвы за Окинаву, превратившей ее в часть земель Японии, человек с заслугами, которые и не снились большинству из смертных, так и не научился жить в надлежащей для людей его сословия роскоши. Замок правителя Окинавы оставался неприступной крепостью снаружи и аскетическим жилищем внутри, напоминающим монашескую келью огромных размеров.
Отец при виде сына встал с широкого татами, и Иэхиса-младший понял вдруг, как постарел князь. Глаза Симадзу Иэхисы еще были зоркими, руки - твердыми, но поднимался с пола он уже с трудом, что пока незаметно было для окружающих, но от «любящего взора» сына не скрылось.
Итиро оставил длинный меч слуге-телохранителю, меч-компаньон положил на пол справа, рукоятью к себе, выражая тем самым полное доверие к собеседнику. Язык меча мог сказать о многом. Меч, лежащий на полу слева, например, указывал на явное недружелюбие. Положить меч рукоятью к собеседнику означало нанести ему страшное оскорбление - усомниться в его способностях фехтовальщика.
Симадзу Иэхиса взглянул на сына:
- Ты что-то хотел сказать, мой мальчик?
- Если позволите, я пришел с предложением, отец. Завтра на рассвете вы поведете самураев на разгром мятежников. Я подумал о том, чтобы не только на площади, но и по всей дороге расставить скрытые кордоны, дабы исключить всякого рода случайности. Позвольте мне принять участие в военных действиях. Например, я мог бы взять на себя организацию засад по дороге от тюрьмы до городской площади.
Дайме несколько секунд молчал, раздумывая.
Потом сказал:
- Я рад слышать от тебя такие слова. Время пролетело незаметно, и ты стал настоящим самураем. В тебе течет кровь Иэхисы.
Старый князь был абсолютно прав.
Глава 11
В куче соломы прошуршала крыса. Узник слабо шевельнул рукой и с трудом поднялся. Стены каменного мешка посерели - приближалось утро. Последнее в жизни узника. Последний раз его глаза видят эту мрачную картину - серый пол, грязная солома, еле заметная полоска света сквозь забранный решеткой потолок.
- Иди.
Онуко Тэрай сделал глубокий вдох и шагнул вперед, припав на больную ногу. Длинный подземный коридор поглощал пляшущий свет факелов, и гулко отдавались в его стенах шаги и бряцанье тяжелого оружия. У поворота коридора узник лицом к лицу столкнулся с Осимой Кэсои. Секунду они смотрели в глаза друг другу, потом Кэсои произнес:
- Теперь я знаю, кто этот человек во дворце. И без тебя знаю, понял?
Онуко Тэрай не успел ответить - в спину грубо толкнули.
- Иди, иди.
Во внутреннем дворе ждала повозка с двумя огромными скрипучими колесами. Узника посадили в нее, связав по рукам и ногам. Повозка тронулась, следом двинулся конвой в тяжелых панцирях, на высокорослых сильных лошадях. Начальник тюрьмы безразлично скользнул взглядом по унылой процессии. Не этот первый, не этот последний. На площади уже собрался народ, по-скотски жадный до подобных зрелищ. Уже готова виселица, уже палач, ухмыляясь, натирает веревку.
Две лошадки медленно тянули повозку по пыльной дороге. Кано Фунори, притаившись за деревом, напряженно разглядывал возницу, всадников, их длинные копья и мечи у поясов.
- Кажется, их шестеро. Не очень-то много!
Конвой на самом деле был слабым. Пятерых совсем молодых но-буси, плохо обученных, просто отдали на заклание, как пешек в большой шахматной игре. Среди них был лишь один опытный самурай - Аката Яцука, громадного роста и силы воин, знаменитые предки которого доблестно воевали под знаменами Хедейоши и Токугавы.
Крестьяне организовали засаду что надо. Стрелы свистнули неожиданно, сзади. Одна отскочила от лат конвоира, другая попала в небольшой щит, третья и четвертая выбили из седел двух всадников.
- Вперед! - крикнул Кэрои Нуэми, выскочив на дорогу. Кто-то из нападавших проткнул копьем брюхо еще одной лошади, лишив солдата способности передвигаться. Остальные вместе с Акатой Яцукой, мгновенно выхватив мечи, ожесточенно прорубали себе и повозке дорогу назад к стенам тюрьмы.
- Защищайте мне спину! - рычал самурай. - Защищайте спину, и мы прорвемся!
- А-ай! - завизжал солдат, когда стрела вонзилась ему в руку. - Предательство! Нас предали!
И в грохоте и лязге боя никто не замечал, как выл, катаясь по полу телеги, связанный и с кляпом во рту Онуко Тэрай.
Впереди Акаты с яростью махал мечом один из оставшихся в живых но-буси. Он успел зарубить трех или четырех крестьян, прежде чем его самого подняли на копья. На другого солдата прыгнул с дерева молодой крестьянин, и они оба, пронзив друг друга клинками, рухнули в порыжевшую от крови траву.
Самому Акате стрела попала в бедро. Вытащить ее он и не подумал, хотя кровь горячим потоком стекала в сапог и нога онемела и перестала слушаться. Рваная рана рассекла левое плечо, но правая вращала меч с фантастической, головокружительной скоростью, и там, где он был, росла гора неприятельских трупов. Воин понимал, что, несмотря на все свое умение, он не уйдет живым из этого боя, слишком много было противников. Они падали перед ним, плохо вооруженные и необученные, но вместо одного вырастали еще десять новых. Все его сознание, весь его дух сосредоточились на острие сверкающего лезвия катаны, души самурая, носителя кодекса чести Бусидо: «Будь постоянно готов к борьбе, к тому, чтобы убивать без жалости и сожаления во имя твоей славы и славы твоего правителя. Будь готов к тому, что однажды придет час, и твоя душа, обласканная Амидой Буддой, устремится ввысь, покидая иссеченное в битве тело».
Итиро Иэхиса холодно наблюдал с вершины холма за последним боем великого фехтовальщика, ученика легендарного мастера Ягю Тэдзимы, и с досадой сознавал, что сам он оказался куда менее талантливым и усердным, хотя учитель тратил на него вдесятеро больше времени и внимания. Когда Аката Яцука, наконец, упал, сраженный ударами копий, Итиро еле заметно кивнул головой, и с холма с гортанными криками на растерявшихся крестьян хлынула лавина конницы.
Служители тюрьмы Сатэ, увидев у ворот процессию, боязливо зашептались. Визит его светлости дайме Симадзу Иэхисы и первого советника Иоро Мацусато со свитой вооруженных самураев не предвещал хорошего. Железные ворота от мощного удара распахнулись. Один из служителей поклонился, сложив ладони в церемониальном приветствии, но советник взял его за грудки и рывком оторвал от пола.
- Где начальник тюрьмы?
- Я не знаю, господин. Он уехал еще утром, никто не видел его целый день, - еле слышно пролепетал служитель.
Тюремщики испуганно попрятались. В неровном свете факелов процессия прошла по коридору, гулко печатая шаги. Перед массивной дверью все остановились. Двое самураев ударили плечом и ворвались в жилище Коихи Нидзикано. Следом в дверях появился Симадзу Иэхиса, холодно наблюдая, как телохранители вихрем проносятся по помещению.
- Этот пес сбежал, мой господин. Его, видимо, кто-то предупредил!
- Допросить всех тюремщиков, - злобно проговорил дайме. - Вытрясите из них душу! Мне нужен тот, кто предупредил его.
Он круто развернулся к Иоро Мацусато:
- У нас под носом действовал враг. Ты проглядел его. Собаку, которая теряет нюх, выбрасывают на помойку!
Итиро Иэхиса в этот момент медленным шагом ехал на своем коне, покрытом алой броней, по дороге, на которой совсем недавно еще гремел бой. Трупы - и своих, и чужих - были свалены в кучу. Лишь тело Акаты Яцуки лежало отдельно, приготовленное для почетного погребения. Оставшихся в живых заговорщиков связали и поставили на колени. Они даже не особенно сопротивлялись - так был велик шок от внезапного нападения, уйти удалось немногим: небольшая горстка во главе с Чико иТакаси Нуэми пробилась в горы и рассеялась. Кэрои Нуэми, весь израненный, с ненавистью смотрел на молодого принца. Тот подошел и взял его за подбородок.
- А вот и главарь. Давно же я ждал встречи.
- Я был бы рад встретиться с тобой на равных, один на один. Но ведь ты побоишься, не так ли? - сказал Кэрои сквозь зубы.
Иэхиса-младший усмехнулся и резко ударил его по шее ребром ладони, так, что Кэрои Нуэми кулем свалился в пыль.
- Ты еще будешь просить меня о смерти, скот, когда начнешь сходить с ума от пыток. Ты еще позавидуешь им, - Итиро кивнул в сторону, где были сложены трупы.
Чико и Такаси Нуэми, спрятавшись за камнями, во все глаза смотрели на пленных. Такаси весь трясся, его руки до боли впились в рукоять меча. Чико с немалым трудом удерживал друга.
- Там мой отец! Ты видишь его. Он там! - из глаз Нуэми катились злые слезы.
- Ему сейчас не поможешь. Только погибнешь сам, без смысла! Кэрои тебе этого бы не простил. Мы еще можем спасти то, что осталось!
- Ничего не осталось, - опустошенно сказал он. - Ты же видел, взяли всех. Значит, о наших планах было все известно, и о кузницах тоже. Если разгромят кузницы, без оружия мы ничто!
Онуко Тэрай, растерянный, униженный, стоял на виду у всех. Между пленными и самураями, как между двух огней. Ему казалось, что на нем скрестились все взгляды - одни ненавидящие, другие презрительные. Иэхиса медленно подъехал к нему, улыбнулся и неожиданно почти ласково похлопал его по щеке.
- Ты неплохо поработал, совсем неплохо. Видишь, - он издевательски широким жестом указал на пленных. - Без тебя ничего бы не вышло.
По рядам заговорщиков прошелестело волнение.
- Обещанная награда ждет тебя. А сейчас иди, ты свободен.
Тэрай с ужасом посмотрел на всадника. Сейчас ему казалось, что перед ним злой дух.
- Нет, - прошептал он. - Это неправда. Клянусь! - Он затравленно огляделся. - Я не предатель! Это все подстроено, вы слышите?
И тут же он получил пинок под зад, от которого ткнулся носом в землю. Холодные глаза с усмешкой разглядывали его, словно гусеницу.
- Пошел вон, - процедил Итиро Иэхиса. - Ты никому не нужен.
И Онуко Тэрай услышал, как по рядам пленных прошелестело, словно тело гремучей змеи по сухим листьям: «Предатель. Предатель…»
Он поднялся, шатаясь, и тяжело и неуклюже побежал прочь, на ходу вытирая кровь, капавщую из разбитого носа. Отныне он был изгой. Объявленный вне закона и своими, и чужими. Он бежал, пока не перестали слушаться ноги. За ним никто и не думал гнаться, но Тэрай испытывал почти животный страх, который либо убивает человека, либо придает ему фантастические силы. Лишь поздно ночью, когда луна своим призрачным бледным светом залила окрестности, Онуко Тэрай, падая от усталости, очутился перед воротами храма Хоккэн.
Он до такой степени обессилел, что едва взобрался по мощным ступеням. Он тронул массивное кольцо, которое, ударив по воротам, издало гулкое «боммм…».
Онуко Тэрай не слышал, как навстречу ему выбежали монахи, приподняли его, бережно внесли внутрь и уложили на мягкую циновку. Душа его, растерянная, мятущаяся, была далеко, когда заботливые руки натирали его измученное тело целебными мазями и когда настоятель легкой, но величественной поступью подошел и глянул ему в лицо, и монахи склонились в почтительном молчании.
Глава 12
Серое утро легким туманом поднималось на холм, словно усталый путник, неторопливо, будто раздумывая, теснить ли царицу-ночь в ее владения или подождать еще, отдохнуть перед долгими трудным днем. Пробуждение было тяжелым, и, как ни страшен был сон, явь представлялась гораздо хуже. Храм проснулся раньше первых лучей солнца и теперь предстал перед Онуко Тэраем во всем величии - высокий, ограненный декоративными колоннами - сваями с изображением свирепых драконов. Далекий звук барабана собирал на молитву.
Онуко Тэрай едва успел покончить с простеньким скудным завтраком, когда в двери показался монах.
- Настоятель ждет тебя, - сказал он без всякого выражения.
- Но сейчас время молитвы…
- Настоятель начинает молиться, когда на небо высыпают звезды, и заканчивает перед рассветом, когда остальные пребывают еще в глубоком сне.
Гористая местность не позволяла строить на Окинаве храмы, подобные китайским - филигранно очерченные ромбы с плоскими ступенями, рассеченные идеально прямыми дорожками. И если храмы Китая напоминали сверху геометрические фигуры, Хоккэн был подобен гнезду огромной величественной птицы на вершине скалистого холма. Прошедшие века оставили отпечаток на стенах, и те потемнели, хотя в нишах, куда не проникали лучи солнца, песчаник оставался девственно-чистым, светло-желтого цвета.
Пройдя прохладный длинный коридор, образованный двумя рядами колонн, Тэрай и его спутник оказались в просторном помещении, у дальней стены которого в полумраке высилась великолепная позолоченная статуя Будды. Настоятель Сюндэй сидел на каменном полу на коленях, скрестив ступни под ягодицами. Фигура его была абсолютно неподвижна, как и сама статуя Будды. Монах, отвесив глубокий поклон, встал рядом.
- Я хочу поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали бедному недостойному путнику, - сказал Онуко Тэрай. - Я прошу дать мне приют на несколько дней, чтобы восстановить силы. Сейчас моя жизнь в опасности, и мне некуда идти.
Настоятель остался неподвижным. Целую долгую минуту он молчал, и Тэрай решил было, что тот не расслышал его. Но когда он решил повторить фразу, настоятель остановил его жестом руки.
- Тебе некуда будет идти и через много лет, - услышал Онуко Тэрай глубокий сильный голос. - Я прожил на земле долгую жизнь, посвятив ее служению Амиде Будде. Обмануть меня трудно. В твоих глазах безысходность. За тобой идет охота, и я не могу привести ее в святые стены.
- Вы знаете? - поразился Тэрай. - Но откуда?
- Будда видит все, что происходит на небе и на земле. Он проникает в души людей, и они не в силах скрыть от него ни черное, ни белое. Ты мирянин, тебе этого не понять.
- За этими стенами меня ждет смерть, - побледневшими губами произнес Тэрай. - Вы считаете себя служителем Будды и отдаете человека на заклание? У меня не осталось друзей, не осталось дома. Мне некуда идти! Мне страшно!
- Заповедь Мидзу-но Кокоро говорит: разум должен быть спокоен, словно поверхность озера в безветренную ночь. Страх - это лишь рябь на воде.
Онуко Тэрай посмотрел на служителя-провожатого, будто ожидая от него защиты, но в его глазах он не прочел ничего и понял, что только что выслушал свой приговор.
- Вы совершаете страшный грех, - хрипло сказал он. - Амида Будда покарает вас.
- Будда видит все, - повторил настоятель. - Я совершил бы грех, укрыв тебя, предавшего своих близких. Слишком многие отдали свои жизни за одну твою, никчемную. Помолись за их души. Может быть, тебе станет легче.
- Неправда!
- Уходи. Я дам тебе еду и одежду, потому что не хочу, чтобы ты умер от голода. Если тебе суждено умереть, умри от рук своих товарищей, кем ты пренебрег. Каждый сам вершит свою карму. Иди, мертвый человек.
Онуко Тэрай нашел в себе силы сделать ритуальный поклон, выпрямиться и поднять голову. И даже его шаги по коридору были не по-стариковски шаркающие, а молодые и упругие. Шаги человека, идущего на смерть.
- У вас не болит душа за его жизнь?
- У меня болит душа за святую обитель, - ответил настоятель. - Мирская суета - это не удел для служителя Бога. И не мне, высокому духовному лицу, выяснять, кто предал его и кого предал он.
Собеседник усмехнулся и пристально посмотрел в его глаза. И старый настоятель, не выдержав, отвел взгляд в сторону.
Еле волоча разбитые ноги, Онуко Тэрай брел по пыльной дороге на север. Несколько раз ему попадались конные разъезды, и он моментально скатывался в высокую траву на обочине. Еду он сумел растянуть на три дня, потом попробовал украсть немного рыбы, но был пойман крестьянами и жестоко избит. Он стучал в разные двери, но испуганные люди ничего не отвечали, а лишь выталкивали в спину: иди прочь, ничего не знаем.
Деревню Тятаи он обошел дальней дорогой, хотя обходить было нечего: там не осталось ни одной неразоренной хижины. Поля были вытоптаны, посевы сожжены, жители, кто остался в живых, попрятались.
Онуко Тэрай двигался на север в надежде найти подпольные кузницы, делавшие оружие для заговорщиков. Он мог предупредить кузнецов, чтобы те ушли в лес от самураев Иэхисы. Теперь только эта мысль владела его воспаленным мозгом.
Ветви деревьев били его по лицу, высокая трава цеплялась за ноги и шептала: отдохни! Упади и усни, не думай ни о ком, тебе нужны прохлада, и покой, и неподвижность, о которой можно только мечтать…
Из последних сил он переплыл озеро и вышел на болотистый берег, отдирая от ног немилосердных пиявок.
Кузниц не было. Стены и крыши сгорели, на пепелище торчали скелеты свай, лежали убитые, несколько тел висело на деревьях, и их лениво раскачивал ветер. Шатаясь от усталости и ужаса, Онуко Тэрай подошел поближе. Прямо у его ног лежал мертвый кузнец. Тэрай подхватил его под мышки и уложил на траву неподалеку. То же самое он сделал со вторым трупом, и с третьим, и с четвертым… Он очень хотел заплакать, но в горле стоял ком, а глаза оставались предательски сухими и расширенными. Восемь тел были уложены вряд, приготовленные к погребению: ноги вместе, руки на груди. Затем Тэрай нашел острый обломок и стал снимать с деревьев повешенных.
- Хоронить нечестивцев собрался, слизняк?
Тэрай повернул голову. На него смотрели в упор двое усмехающихся солдат но-буси, рекруты с длинными копьями. Впереди них стоял здоровенный самурай в синей с серебром броне и шлеме с длинными острыми рогами.
- А ну подойди.
И Тэрай, сгорбившись, будто в ожидании удара, сделал шаг навстречу.
- Э! - удивился самурай. - Да я тебя знаю. Ты тот самый, что продал смутьянов. Следы, стало быть, прячешь?
Жалкий вид стоявшего перед ним человека сыграл с самураем злую шутку. Он и глазом не успел моргнуть, а Тэрай, по-звериному разогнувшись, вонзил свой железный обломок в горло врагу и, издав вопль, бросился напролом через чащу. Солдаты на мгновение растерялись, но потом кинулись за ним, ругаясь и прорубая мечами себе дорогу.
Страх придавал беглецу силы. Ему казалось, что его вот-вот схватят, начнут пытать, а потом, истерзанного, повесят на дереве так же, как тех несчастных, на съедение птицам и хищным зверям-трупоедам. Он бежал все быстрее и быстрее, и солдаты в своих тяжелых кольчугах вскоре отстали. Задыхаясь и хрипя, он прорвался сквозь чащу и выбрался на небольшую поляну, где и упал, потеряв последние силы. Трава мягко приняла его тело, давая измученному разуму спасительное забытье.
Продолжалось это не более пяти минут. Тэрай проснулся вдруг, как от толчка, и ноги сами понесли его дальше, подчиняясь животному инстинкту. В маленьком дворике возле крестьянской хижины он прислонился спиной к дереву и отдышался. На крохотном поле он нашел какие-то побеги и стал жадно жевать, не чувствуя вкуса. Неожиданно он ощутил затылком чей-то пристальный взгляд. За его спиной молча и неподвижно стояли высохшие изможденные фигурки дряхлой старухи и маленькой девочки. Девочка была красива, несмотря на нездоровый от постоянного недоедания цвет лица. Они не были испуганы. Они просто стояли и смотрели, как странный человек давится и ест, спеша набить абы чем свой желудок.
- Я не трону вас, - сказал Онуко Тэрай и сам не узнал собственного голоса. - Только, пожалуйста, не кричите. Я сейчас уйду. У вас найдется что-нибудь поесть? Хоть немного…
А сам краем глаза поглядывал на прислоненную к стене сарая мотыгу. Если они все же закричат… Но кричать они и не думали. Он боком протиснулся в хижину, где прямо на грязном полу стояла глиняная миска с нехитрой едой. А возле нее сидели двое молодых мужчин: Чико и Такаси Нуэми…
По всем дорогам до самой имперской столицы Эдо стояли усиленные кордоны. По харчевням, гостиницам и постоялым дворам сновали шпики, на улицах всматривались в прохожих соглядатаи тайной полиции.
Оуэма Тэдзива не торопился уйти из города, так как знал: самая мощная волна поисков - всегда первая. Тут легко поддаться панике и быть пойманным. Найдя укромное место, он быстро сменил внешность: исчезли борода и усы, появился роскошный седой парик с косичкой на затылке, небольшая подушечка создала сутулость. Цвет лица приобрел сероватый оттенок, так что целитель - травоискатель сразу сказал бы: у этого человека печень нуждается в лечении, иначе горячий ветер съест ее, как огонь пожирает сухие листья. Одежда купца среднего достатка завершила дело: начальник тюрьмы Сатэ Коихи Нидзикано исчез, растворился в воздухе. Торговца же останавливали много раз, проверяли, обыскивали с ног до головы - и отпускали ни с чем.
Путь Оуэмы Тэдзивы лежал на север - через острова Яку и Токунасима, через пролив Осуми к южным берегам Японии. Этот трудный путь начинался из чайной господина Сикэна, плотного невысокого человека, весь облик которого говорил о душевном и физическом здоровье. От самых ворот чайной через живописный миниатюрный садик-дзен петляла узенькая дорожка, посыпанная желтым песком. Дорожка казалась длинной благодаря ее извилистости - вступая на нее человек отрешался от земных проблем, очищал свой дух-разум, прежде чем погрузиться в священно действие чайной церемонии. Само помещение напоминало игрушку - до того миниатюрно и изящно оно выглядело. Оуэме пришлось пригнуться, переступая порог. Сама чайная стояла на крошечном островке, и через ручей был перекинут ажурный мостик из белого камня.
Хозяин чайной встретил гостя с поклоном. Они сели за низкий стол, поджав ноги, и господин Сикэн начал священнодействовать. Оуэма задумчиво смотрел, как ловко, точно - ни одного лишнего движения! - Сикэн-сан манипулирует большими и маленькими кувшинами и множеством других хитрых приспособлений. Отвлекать разговорами его было нельзя, поэтому гость молчал, да и говорить особо не хотелось, хотелось лишь сидеть, вдыхать ароматы трав и глядеть на шипящую на огне воду в кувшинах. Помощник подал пиалу с прохладной водой для омовения рук и другую - для того, чтобы прополоскать рот.
По обычаю с этой водой из человека должна уйти вся скверна, все черные мысли, чтобы сознание очистилось и стало спокойным, как поверхность горного озера. Только после этого можно было приступать к чаепитию.
- Прекрасно, - сказал Оуэма Тэдзива, отпив глоток. - Букет напоминает хэнанский, его можно сразу узнать по некоторой остроте, словно вводу добавили две-три крупинки перца. Но определенно скажу, что этот настой - ваш фамильный секрет, уважаемый?
Хозяин довольно улыбнулся:
- Я чувствую в вас истинного знатока, и тем более мне приятна ваша похвала. Бумаги готовы, они ждут вас. Делали мастера, ни одна таможня не подкопается.
- Кто переправит меня на материк?
- Вас переправят контрабандисты. Их корабль будет завтра на рассвете у северной бухты. Место тихое, и экипаж надежный.
Оуэма придирчиво осмотрел бумаги. Они были действительно сделаны профессионалами. Не слишком новые, с настоящими печатями и прекрасной фактурой. Он убрал документы в широкий рукав и сказал:
- Я, возможно, буду не один. Придется захватить еще двоих.
Господин Сикэн пожал округлыми плечами.
Тот, кто напал на шпиона, не мог действовать по плану тайного общества, понял тюнин. Он не верил в то, что заговорщики способны на такой дьявольский ход - изменить место засады, предупредить князя через разоблаченного шпиона, чтобы затем напасть на конвой все-таки на площади. Нет, этот ниндзя действовал по собственному плану, ради собственной выгоды. Он будто предупреждал их всех: деритесь, предавайте, стройте козни, грызитесь, словно пауки в банке, - я вижу все, вы у меня как на ладони.
Итиро Иэхиса был мрачен и задумчив. Несмотря на молодость, он считался способным стратегом, его изворотливый и коварный ум анализировал ситуацию и не мог в ней разобраться. Тюнин Осима Кэсои молчал, понимая, что жизнь его зависит от настроения наследника.
- Как по-твоему, - наконец произнес принц, - за всем этим может стоять мой отец?
- У Симадзу-сан наверняка есть человек в стане заговорщиков, - медленно ответил Кэсои. - И если это так, то главной его задачей является шпион, которого туда послал я по вашему приказу. Его светлость не хочет допустить вашего влияния на тайное общество. Ведь ярость заговорщиков можно повернуть в любое русло.
- И что ты предлагаешь?
Кэсои помедлил, хотя ответ он выншивал уже много дней.
- Надо попытаться извлечь выгоду из этой ситуации. У его светлости много верных солдат. Пусть они оцепят площадь, где состоится казнь. Если заговорщики нападут там, что ж, прекрасно. Если нет…
- Ты думаешь перехватить их на дороге?
Наследный принц пристально посмотрел в глаза Кэсои.
- Смотри. Ошибешься - сам о смерти просить будешь.
Широким военным шагом Итиро прошел в зал для официальных церемоний. Он внутренне поморщился: дайме, герой битвы за Окинаву, превратившей ее в часть земель Японии, человек с заслугами, которые и не снились большинству из смертных, так и не научился жить в надлежащей для людей его сословия роскоши. Замок правителя Окинавы оставался неприступной крепостью снаружи и аскетическим жилищем внутри, напоминающим монашескую келью огромных размеров.
Отец при виде сына встал с широкого татами, и Иэхиса-младший понял вдруг, как постарел князь. Глаза Симадзу Иэхисы еще были зоркими, руки - твердыми, но поднимался с пола он уже с трудом, что пока незаметно было для окружающих, но от «любящего взора» сына не скрылось.
Итиро оставил длинный меч слуге-телохранителю, меч-компаньон положил на пол справа, рукоятью к себе, выражая тем самым полное доверие к собеседнику. Язык меча мог сказать о многом. Меч, лежащий на полу слева, например, указывал на явное недружелюбие. Положить меч рукоятью к собеседнику означало нанести ему страшное оскорбление - усомниться в его способностях фехтовальщика.
Симадзу Иэхиса взглянул на сына:
- Ты что-то хотел сказать, мой мальчик?
- Если позволите, я пришел с предложением, отец. Завтра на рассвете вы поведете самураев на разгром мятежников. Я подумал о том, чтобы не только на площади, но и по всей дороге расставить скрытые кордоны, дабы исключить всякого рода случайности. Позвольте мне принять участие в военных действиях. Например, я мог бы взять на себя организацию засад по дороге от тюрьмы до городской площади.
Дайме несколько секунд молчал, раздумывая.
Потом сказал:
- Я рад слышать от тебя такие слова. Время пролетело незаметно, и ты стал настоящим самураем. В тебе течет кровь Иэхисы.
Старый князь был абсолютно прав.
Глава 11
Изгой
В куче соломы прошуршала крыса. Узник слабо шевельнул рукой и с трудом поднялся. Стены каменного мешка посерели - приближалось утро. Последнее в жизни узника. Последний раз его глаза видят эту мрачную картину - серый пол, грязная солома, еле заметная полоска света сквозь забранный решеткой потолок.
Он знал, что достойно примет смерть. Тело его ныло от ран и побоев, но душа была спокойна, а ум светел и расслаблен. Наконец дверь лязгнула, и в камеру вошли четверо охранников. Двое остались у входа, двое встали по бокам.
Взлеты и беды судьба нам шлет,
Что ж, прими подаянье…
Ведь, как бесплотна роса на траве,
Тщетны цветение и увяданье…
- Иди.
Онуко Тэрай сделал глубокий вдох и шагнул вперед, припав на больную ногу. Длинный подземный коридор поглощал пляшущий свет факелов, и гулко отдавались в его стенах шаги и бряцанье тяжелого оружия. У поворота коридора узник лицом к лицу столкнулся с Осимой Кэсои. Секунду они смотрели в глаза друг другу, потом Кэсои произнес:
- Теперь я знаю, кто этот человек во дворце. И без тебя знаю, понял?
Онуко Тэрай не успел ответить - в спину грубо толкнули.
- Иди, иди.
Во внутреннем дворе ждала повозка с двумя огромными скрипучими колесами. Узника посадили в нее, связав по рукам и ногам. Повозка тронулась, следом двинулся конвой в тяжелых панцирях, на высокорослых сильных лошадях. Начальник тюрьмы безразлично скользнул взглядом по унылой процессии. Не этот первый, не этот последний. На площади уже собрался народ, по-скотски жадный до подобных зрелищ. Уже готова виселица, уже палач, ухмыляясь, натирает веревку.
Две лошадки медленно тянули повозку по пыльной дороге. Кано Фунори, притаившись за деревом, напряженно разглядывал возницу, всадников, их длинные копья и мечи у поясов.
- Кажется, их шестеро. Не очень-то много!
Конвой на самом деле был слабым. Пятерых совсем молодых но-буси, плохо обученных, просто отдали на заклание, как пешек в большой шахматной игре. Среди них был лишь один опытный самурай - Аката Яцука, громадного роста и силы воин, знаменитые предки которого доблестно воевали под знаменами Хедейоши и Токугавы.
Крестьяне организовали засаду что надо. Стрелы свистнули неожиданно, сзади. Одна отскочила от лат конвоира, другая попала в небольшой щит, третья и четвертая выбили из седел двух всадников.
- Вперед! - крикнул Кэрои Нуэми, выскочив на дорогу. Кто-то из нападавших проткнул копьем брюхо еще одной лошади, лишив солдата способности передвигаться. Остальные вместе с Акатой Яцукой, мгновенно выхватив мечи, ожесточенно прорубали себе и повозке дорогу назад к стенам тюрьмы.
- Защищайте мне спину! - рычал самурай. - Защищайте спину, и мы прорвемся!
- А-ай! - завизжал солдат, когда стрела вонзилась ему в руку. - Предательство! Нас предали!
И в грохоте и лязге боя никто не замечал, как выл, катаясь по полу телеги, связанный и с кляпом во рту Онуко Тэрай.
Впереди Акаты с яростью махал мечом один из оставшихся в живых но-буси. Он успел зарубить трех или четырех крестьян, прежде чем его самого подняли на копья. На другого солдата прыгнул с дерева молодой крестьянин, и они оба, пронзив друг друга клинками, рухнули в порыжевшую от крови траву.
Самому Акате стрела попала в бедро. Вытащить ее он и не подумал, хотя кровь горячим потоком стекала в сапог и нога онемела и перестала слушаться. Рваная рана рассекла левое плечо, но правая вращала меч с фантастической, головокружительной скоростью, и там, где он был, росла гора неприятельских трупов. Воин понимал, что, несмотря на все свое умение, он не уйдет живым из этого боя, слишком много было противников. Они падали перед ним, плохо вооруженные и необученные, но вместо одного вырастали еще десять новых. Все его сознание, весь его дух сосредоточились на острие сверкающего лезвия катаны, души самурая, носителя кодекса чести Бусидо: «Будь постоянно готов к борьбе, к тому, чтобы убивать без жалости и сожаления во имя твоей славы и славы твоего правителя. Будь готов к тому, что однажды придет час, и твоя душа, обласканная Амидой Буддой, устремится ввысь, покидая иссеченное в битве тело».
Итиро Иэхиса холодно наблюдал с вершины холма за последним боем великого фехтовальщика, ученика легендарного мастера Ягю Тэдзимы, и с досадой сознавал, что сам он оказался куда менее талантливым и усердным, хотя учитель тратил на него вдесятеро больше времени и внимания. Когда Аката Яцука, наконец, упал, сраженный ударами копий, Итиро еле заметно кивнул головой, и с холма с гортанными криками на растерявшихся крестьян хлынула лавина конницы.
Служители тюрьмы Сатэ, увидев у ворот процессию, боязливо зашептались. Визит его светлости дайме Симадзу Иэхисы и первого советника Иоро Мацусато со свитой вооруженных самураев не предвещал хорошего. Железные ворота от мощного удара распахнулись. Один из служителей поклонился, сложив ладони в церемониальном приветствии, но советник взял его за грудки и рывком оторвал от пола.
- Где начальник тюрьмы?
- Я не знаю, господин. Он уехал еще утром, никто не видел его целый день, - еле слышно пролепетал служитель.
Тюремщики испуганно попрятались. В неровном свете факелов процессия прошла по коридору, гулко печатая шаги. Перед массивной дверью все остановились. Двое самураев ударили плечом и ворвались в жилище Коихи Нидзикано. Следом в дверях появился Симадзу Иэхиса, холодно наблюдая, как телохранители вихрем проносятся по помещению.
- Этот пес сбежал, мой господин. Его, видимо, кто-то предупредил!
- Допросить всех тюремщиков, - злобно проговорил дайме. - Вытрясите из них душу! Мне нужен тот, кто предупредил его.
Он круто развернулся к Иоро Мацусато:
- У нас под носом действовал враг. Ты проглядел его. Собаку, которая теряет нюх, выбрасывают на помойку!
Итиро Иэхиса в этот момент медленным шагом ехал на своем коне, покрытом алой броней, по дороге, на которой совсем недавно еще гремел бой. Трупы - и своих, и чужих - были свалены в кучу. Лишь тело Акаты Яцуки лежало отдельно, приготовленное для почетного погребения. Оставшихся в живых заговорщиков связали и поставили на колени. Они даже не особенно сопротивлялись - так был велик шок от внезапного нападения, уйти удалось немногим: небольшая горстка во главе с Чико иТакаси Нуэми пробилась в горы и рассеялась. Кэрои Нуэми, весь израненный, с ненавистью смотрел на молодого принца. Тот подошел и взял его за подбородок.
- А вот и главарь. Давно же я ждал встречи.
- Я был бы рад встретиться с тобой на равных, один на один. Но ведь ты побоишься, не так ли? - сказал Кэрои сквозь зубы.
Иэхиса-младший усмехнулся и резко ударил его по шее ребром ладони, так, что Кэрои Нуэми кулем свалился в пыль.
- Ты еще будешь просить меня о смерти, скот, когда начнешь сходить с ума от пыток. Ты еще позавидуешь им, - Итиро кивнул в сторону, где были сложены трупы.
Чико и Такаси Нуэми, спрятавшись за камнями, во все глаза смотрели на пленных. Такаси весь трясся, его руки до боли впились в рукоять меча. Чико с немалым трудом удерживал друга.
- Там мой отец! Ты видишь его. Он там! - из глаз Нуэми катились злые слезы.
- Ему сейчас не поможешь. Только погибнешь сам, без смысла! Кэрои тебе этого бы не простил. Мы еще можем спасти то, что осталось!
- Ничего не осталось, - опустошенно сказал он. - Ты же видел, взяли всех. Значит, о наших планах было все известно, и о кузницах тоже. Если разгромят кузницы, без оружия мы ничто!
Онуко Тэрай, растерянный, униженный, стоял на виду у всех. Между пленными и самураями, как между двух огней. Ему казалось, что на нем скрестились все взгляды - одни ненавидящие, другие презрительные. Иэхиса медленно подъехал к нему, улыбнулся и неожиданно почти ласково похлопал его по щеке.
- Ты неплохо поработал, совсем неплохо. Видишь, - он издевательски широким жестом указал на пленных. - Без тебя ничего бы не вышло.
По рядам заговорщиков прошелестело волнение.
- Обещанная награда ждет тебя. А сейчас иди, ты свободен.
Тэрай с ужасом посмотрел на всадника. Сейчас ему казалось, что перед ним злой дух.
- Нет, - прошептал он. - Это неправда. Клянусь! - Он затравленно огляделся. - Я не предатель! Это все подстроено, вы слышите?
И тут же он получил пинок под зад, от которого ткнулся носом в землю. Холодные глаза с усмешкой разглядывали его, словно гусеницу.
- Пошел вон, - процедил Итиро Иэхиса. - Ты никому не нужен.
И Онуко Тэрай услышал, как по рядам пленных прошелестело, словно тело гремучей змеи по сухим листьям: «Предатель. Предатель…»
Он поднялся, шатаясь, и тяжело и неуклюже побежал прочь, на ходу вытирая кровь, капавщую из разбитого носа. Отныне он был изгой. Объявленный вне закона и своими, и чужими. Он бежал, пока не перестали слушаться ноги. За ним никто и не думал гнаться, но Тэрай испытывал почти животный страх, который либо убивает человека, либо придает ему фантастические силы. Лишь поздно ночью, когда луна своим призрачным бледным светом залила окрестности, Онуко Тэрай, падая от усталости, очутился перед воротами храма Хоккэн.
Он до такой степени обессилел, что едва взобрался по мощным ступеням. Он тронул массивное кольцо, которое, ударив по воротам, издало гулкое «боммм…».
Онуко Тэрай не слышал, как навстречу ему выбежали монахи, приподняли его, бережно внесли внутрь и уложили на мягкую циновку. Душа его, растерянная, мятущаяся, была далеко, когда заботливые руки натирали его измученное тело целебными мазями и когда настоятель легкой, но величественной поступью подошел и глянул ему в лицо, и монахи склонились в почтительном молчании.
Глава 12
Хрип
Серое утро легким туманом поднималось на холм, словно усталый путник, неторопливо, будто раздумывая, теснить ли царицу-ночь в ее владения или подождать еще, отдохнуть перед долгими трудным днем. Пробуждение было тяжелым, и, как ни страшен был сон, явь представлялась гораздо хуже. Храм проснулся раньше первых лучей солнца и теперь предстал перед Онуко Тэраем во всем величии - высокий, ограненный декоративными колоннами - сваями с изображением свирепых драконов. Далекий звук барабана собирал на молитву.
Онуко Тэрай едва успел покончить с простеньким скудным завтраком, когда в двери показался монах.
- Настоятель ждет тебя, - сказал он без всякого выражения.
- Но сейчас время молитвы…
- Настоятель начинает молиться, когда на небо высыпают звезды, и заканчивает перед рассветом, когда остальные пребывают еще в глубоком сне.
Гористая местность не позволяла строить на Окинаве храмы, подобные китайским - филигранно очерченные ромбы с плоскими ступенями, рассеченные идеально прямыми дорожками. И если храмы Китая напоминали сверху геометрические фигуры, Хоккэн был подобен гнезду огромной величественной птицы на вершине скалистого холма. Прошедшие века оставили отпечаток на стенах, и те потемнели, хотя в нишах, куда не проникали лучи солнца, песчаник оставался девственно-чистым, светло-желтого цвета.
Пройдя прохладный длинный коридор, образованный двумя рядами колонн, Тэрай и его спутник оказались в просторном помещении, у дальней стены которого в полумраке высилась великолепная позолоченная статуя Будды. Настоятель Сюндэй сидел на каменном полу на коленях, скрестив ступни под ягодицами. Фигура его была абсолютно неподвижна, как и сама статуя Будды. Монах, отвесив глубокий поклон, встал рядом.
- Я хочу поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали бедному недостойному путнику, - сказал Онуко Тэрай. - Я прошу дать мне приют на несколько дней, чтобы восстановить силы. Сейчас моя жизнь в опасности, и мне некуда идти.
Настоятель остался неподвижным. Целую долгую минуту он молчал, и Тэрай решил было, что тот не расслышал его. Но когда он решил повторить фразу, настоятель остановил его жестом руки.
- Тебе некуда будет идти и через много лет, - услышал Онуко Тэрай глубокий сильный голос. - Я прожил на земле долгую жизнь, посвятив ее служению Амиде Будде. Обмануть меня трудно. В твоих глазах безысходность. За тобой идет охота, и я не могу привести ее в святые стены.
- Вы знаете? - поразился Тэрай. - Но откуда?
- Будда видит все, что происходит на небе и на земле. Он проникает в души людей, и они не в силах скрыть от него ни черное, ни белое. Ты мирянин, тебе этого не понять.
- За этими стенами меня ждет смерть, - побледневшими губами произнес Тэрай. - Вы считаете себя служителем Будды и отдаете человека на заклание? У меня не осталось друзей, не осталось дома. Мне некуда идти! Мне страшно!
- Заповедь Мидзу-но Кокоро говорит: разум должен быть спокоен, словно поверхность озера в безветренную ночь. Страх - это лишь рябь на воде.
Онуко Тэрай посмотрел на служителя-провожатого, будто ожидая от него защиты, но в его глазах он не прочел ничего и понял, что только что выслушал свой приговор.
- Вы совершаете страшный грех, - хрипло сказал он. - Амида Будда покарает вас.
- Будда видит все, - повторил настоятель. - Я совершил бы грех, укрыв тебя, предавшего своих близких. Слишком многие отдали свои жизни за одну твою, никчемную. Помолись за их души. Может быть, тебе станет легче.
- Неправда!
- Уходи. Я дам тебе еду и одежду, потому что не хочу, чтобы ты умер от голода. Если тебе суждено умереть, умри от рук своих товарищей, кем ты пренебрег. Каждый сам вершит свою карму. Иди, мертвый человек.
Онуко Тэрай нашел в себе силы сделать ритуальный поклон, выпрямиться и поднять голову. И даже его шаги по коридору были не по-стариковски шаркающие, а молодые и упругие. Шаги человека, идущего на смерть.
- У вас не болит душа за его жизнь?
- У меня болит душа за святую обитель, - ответил настоятель. - Мирская суета - это не удел для служителя Бога. И не мне, высокому духовному лицу, выяснять, кто предал его и кого предал он.
Собеседник усмехнулся и пристально посмотрел в его глаза. И старый настоятель, не выдержав, отвел взгляд в сторону.
Еле волоча разбитые ноги, Онуко Тэрай брел по пыльной дороге на север. Несколько раз ему попадались конные разъезды, и он моментально скатывался в высокую траву на обочине. Еду он сумел растянуть на три дня, потом попробовал украсть немного рыбы, но был пойман крестьянами и жестоко избит. Он стучал в разные двери, но испуганные люди ничего не отвечали, а лишь выталкивали в спину: иди прочь, ничего не знаем.
Деревню Тятаи он обошел дальней дорогой, хотя обходить было нечего: там не осталось ни одной неразоренной хижины. Поля были вытоптаны, посевы сожжены, жители, кто остался в живых, попрятались.
Онуко Тэрай двигался на север в надежде найти подпольные кузницы, делавшие оружие для заговорщиков. Он мог предупредить кузнецов, чтобы те ушли в лес от самураев Иэхисы. Теперь только эта мысль владела его воспаленным мозгом.
Ветви деревьев били его по лицу, высокая трава цеплялась за ноги и шептала: отдохни! Упади и усни, не думай ни о ком, тебе нужны прохлада, и покой, и неподвижность, о которой можно только мечтать…
Из последних сил он переплыл озеро и вышел на болотистый берег, отдирая от ног немилосердных пиявок.
Кузниц не было. Стены и крыши сгорели, на пепелище торчали скелеты свай, лежали убитые, несколько тел висело на деревьях, и их лениво раскачивал ветер. Шатаясь от усталости и ужаса, Онуко Тэрай подошел поближе. Прямо у его ног лежал мертвый кузнец. Тэрай подхватил его под мышки и уложил на траву неподалеку. То же самое он сделал со вторым трупом, и с третьим, и с четвертым… Он очень хотел заплакать, но в горле стоял ком, а глаза оставались предательски сухими и расширенными. Восемь тел были уложены вряд, приготовленные к погребению: ноги вместе, руки на груди. Затем Тэрай нашел острый обломок и стал снимать с деревьев повешенных.
- Хоронить нечестивцев собрался, слизняк?
Тэрай повернул голову. На него смотрели в упор двое усмехающихся солдат но-буси, рекруты с длинными копьями. Впереди них стоял здоровенный самурай в синей с серебром броне и шлеме с длинными острыми рогами.
- А ну подойди.
И Тэрай, сгорбившись, будто в ожидании удара, сделал шаг навстречу.
- Э! - удивился самурай. - Да я тебя знаю. Ты тот самый, что продал смутьянов. Следы, стало быть, прячешь?
Жалкий вид стоявшего перед ним человека сыграл с самураем злую шутку. Он и глазом не успел моргнуть, а Тэрай, по-звериному разогнувшись, вонзил свой железный обломок в горло врагу и, издав вопль, бросился напролом через чащу. Солдаты на мгновение растерялись, но потом кинулись за ним, ругаясь и прорубая мечами себе дорогу.
Страх придавал беглецу силы. Ему казалось, что его вот-вот схватят, начнут пытать, а потом, истерзанного, повесят на дереве так же, как тех несчастных, на съедение птицам и хищным зверям-трупоедам. Он бежал все быстрее и быстрее, и солдаты в своих тяжелых кольчугах вскоре отстали. Задыхаясь и хрипя, он прорвался сквозь чащу и выбрался на небольшую поляну, где и упал, потеряв последние силы. Трава мягко приняла его тело, давая измученному разуму спасительное забытье.
Продолжалось это не более пяти минут. Тэрай проснулся вдруг, как от толчка, и ноги сами понесли его дальше, подчиняясь животному инстинкту. В маленьком дворике возле крестьянской хижины он прислонился спиной к дереву и отдышался. На крохотном поле он нашел какие-то побеги и стал жадно жевать, не чувствуя вкуса. Неожиданно он ощутил затылком чей-то пристальный взгляд. За его спиной молча и неподвижно стояли высохшие изможденные фигурки дряхлой старухи и маленькой девочки. Девочка была красива, несмотря на нездоровый от постоянного недоедания цвет лица. Они не были испуганы. Они просто стояли и смотрели, как странный человек давится и ест, спеша набить абы чем свой желудок.
- Я не трону вас, - сказал Онуко Тэрай и сам не узнал собственного голоса. - Только, пожалуйста, не кричите. Я сейчас уйду. У вас найдется что-нибудь поесть? Хоть немного…
А сам краем глаза поглядывал на прислоненную к стене сарая мотыгу. Если они все же закричат… Но кричать они и не думали. Он боком протиснулся в хижину, где прямо на грязном полу стояла глиняная миска с нехитрой едой. А возле нее сидели двое молодых мужчин: Чико и Такаси Нуэми…
По всем дорогам до самой имперской столицы Эдо стояли усиленные кордоны. По харчевням, гостиницам и постоялым дворам сновали шпики, на улицах всматривались в прохожих соглядатаи тайной полиции.
Оуэма Тэдзива не торопился уйти из города, так как знал: самая мощная волна поисков - всегда первая. Тут легко поддаться панике и быть пойманным. Найдя укромное место, он быстро сменил внешность: исчезли борода и усы, появился роскошный седой парик с косичкой на затылке, небольшая подушечка создала сутулость. Цвет лица приобрел сероватый оттенок, так что целитель - травоискатель сразу сказал бы: у этого человека печень нуждается в лечении, иначе горячий ветер съест ее, как огонь пожирает сухие листья. Одежда купца среднего достатка завершила дело: начальник тюрьмы Сатэ Коихи Нидзикано исчез, растворился в воздухе. Торговца же останавливали много раз, проверяли, обыскивали с ног до головы - и отпускали ни с чем.
Путь Оуэмы Тэдзивы лежал на север - через острова Яку и Токунасима, через пролив Осуми к южным берегам Японии. Этот трудный путь начинался из чайной господина Сикэна, плотного невысокого человека, весь облик которого говорил о душевном и физическом здоровье. От самых ворот чайной через живописный миниатюрный садик-дзен петляла узенькая дорожка, посыпанная желтым песком. Дорожка казалась длинной благодаря ее извилистости - вступая на нее человек отрешался от земных проблем, очищал свой дух-разум, прежде чем погрузиться в священно действие чайной церемонии. Само помещение напоминало игрушку - до того миниатюрно и изящно оно выглядело. Оуэме пришлось пригнуться, переступая порог. Сама чайная стояла на крошечном островке, и через ручей был перекинут ажурный мостик из белого камня.
Хозяин чайной встретил гостя с поклоном. Они сели за низкий стол, поджав ноги, и господин Сикэн начал священнодействовать. Оуэма задумчиво смотрел, как ловко, точно - ни одного лишнего движения! - Сикэн-сан манипулирует большими и маленькими кувшинами и множеством других хитрых приспособлений. Отвлекать разговорами его было нельзя, поэтому гость молчал, да и говорить особо не хотелось, хотелось лишь сидеть, вдыхать ароматы трав и глядеть на шипящую на огне воду в кувшинах. Помощник подал пиалу с прохладной водой для омовения рук и другую - для того, чтобы прополоскать рот.
По обычаю с этой водой из человека должна уйти вся скверна, все черные мысли, чтобы сознание очистилось и стало спокойным, как поверхность горного озера. Только после этого можно было приступать к чаепитию.
- Прекрасно, - сказал Оуэма Тэдзива, отпив глоток. - Букет напоминает хэнанский, его можно сразу узнать по некоторой остроте, словно вводу добавили две-три крупинки перца. Но определенно скажу, что этот настой - ваш фамильный секрет, уважаемый?
Хозяин довольно улыбнулся:
- Я чувствую в вас истинного знатока, и тем более мне приятна ваша похвала. Бумаги готовы, они ждут вас. Делали мастера, ни одна таможня не подкопается.
- Кто переправит меня на материк?
- Вас переправят контрабандисты. Их корабль будет завтра на рассвете у северной бухты. Место тихое, и экипаж надежный.
Оуэма придирчиво осмотрел бумаги. Они были действительно сделаны профессионалами. Не слишком новые, с настоящими печатями и прекрасной фактурой. Он убрал документы в широкий рукав и сказал:
- Я, возможно, буду не один. Придется захватить еще двоих.
Господин Сикэн пожал округлыми плечами.