Слуга доложил:
– Он здесь.
– Хорошо. Пусть войдет, – сказал Поль. Вошел человек, которого мы видели в морге.
– Садись, Маркас.
Маркас расположился в кресле.
– Господин Дальтон, я пришел по поручению начальника. Ему бы хотелось работать совместно с вами…
– Ишь ты! Да я ни о чем лучшем и не мечтаю. Только я ничего не знаю.
– Нет, господин Дальтон, мы же знаем, что у вас есть сведения.
– Никаких.
– А пуля?
– Пуля? Это была только догадка. Вы бы сами додумались до этого. Понятно, несколько позже, но ведь вы не торопитесь. Узнали что-нибудь?
– Ничего, – вздохнул Маркас, – решительно ничего.
– Брось, – добродушно усмехнулся мой друг. – Я ни за что не поверю, что такой хитрый инспектор, как ты, не нашел хоть какой-нибудь зацепки. Ведь так, Маркас?
– Вы смеетесь надо мной, господин Дальтон?
– Ладно, не буду хитрить с тобой. У меня есть кое-что. Но ты и сам это знаешь.
– Знаю? Что?
– Ты сам идешь по следу.
– Я не иду ни по какому следу.
– Брось дурить. Ты был сегодня в Рэнси?
– Да.
– Что ты там делал?
– Посетил дом.
– Чей дом?
– Господина Пуаврье, конечно.
– И только?
– Да.
– Врешь.
– Нет. Я нигде больше не был.
– Пускай не был. А за каким домом ты наблюдал? Маркас замялся.
– Ну, вот! Значит, и ты подозреваешь Жака Данблеза, авиатора?
– Господин Дальтон, это ложный след, уверяю вас! Я слежу за ним, как и за всеми остальными соседями.
– Успокойся, я не собираюсь делать промахи. Но скажи, как я могу работать в союзе с тобой, если ты от меня что-то скрываешь?
– Это грязная история, – продолжал инспектор, будто не слыша Поля. – Скажите, господин Дальтон, вы же не думаете, что мадам де Шан хотела убить своего отца?
– Я ничего не думаю, решительно ничего. Только знаю, что в черепе сенатора была найдена пуля, выпущенная из револьвера мадам де Шан.
– Это еще не все. И я не буду хитрить с вами, господин Дальтон. Мадемуазель де Шан во время преступления находилась у своего дяди де Лиманду. Он живет неподалеку от Рэнси, в Марни.
– Знаю. Об этом уже растрезвонили газеты.
– Но в газетах не сказано, что уехала она туда не по своей воле. Тэрнизьен, шофер сенатора, рассказал мне, что Мадлен хотела остаться в «Виши», но мать заставила ее уехать. Когда она садилась в машину, мадам де Шан сказала: «Потом ты поймешь, что я должна была удалить тебя в надежное место. Поверь, я думаю только о твоем счастье». Шоферу послышалось, будто девушка ответила: «Ах, мама, ты его никогда не любила!» Впрочем, возможно, что она произнесла: «Ты меня никогда не любила!» Что скажете об этом, господин Дальтон? Мадам де Шан удаляет свою дочь, чтобы поместить ее в надежное место. Какая опасность ей угрожала?
– Ей-Богу, – пожал плечами Поль, – ты поражаешь меня, мой друг! Я не трачу время на пустые предположения, предпочитая иметь дело с фактами, и только с ними. А факты таковы: мадам де Шан стреляла в своего отца. Почему? Как? Вот что я хочу узнать. Почему и как? Но главным образом – как? Слышишь, Маркас? Главным образом – как! Как – это факт. Почему – это размышления. А на них у меня нет времени. Итак, Маркас, я прошу тебя прийти завтра.
– Значит, вы с нами?
– Подумаю. Отвечу завтра. В котором часу будет вскрытие?
– Через час. Следователь торопится.
– Я тоже. Значит, до завтра.
Когда дверь за полицейским закрылась, Поль задумчиво произнес:
– Почему Маркас так нервничает?
Врач снова вскрывает череп… Вытаскивает пулю, передает ее Маркасу… Все как в первый раз.
Маркас берет ее, а Дальтон, наклонившись к нему, говорит вполголоса:
– Браунинг… Калибр восемь миллиметров. При убитом, конечно, не нашли никаких документов, никаких бумаг?
– Решительно ничего.
– Так я и думал…
Поль несколько минут внимательно рассматривает пулю. На оцинкованный стол кладут тело мадам де Шан.
Лицо ее спокойно, на лбу, чуть выше левой брови, маленькое круглое отверстие…
Минут через двадцать пуля извлечена. Поль наклоняется, смотрит на нее и уверенно говорит:
– Маузер… Калибр двенадцать миллиметров.
Маркас не возражает. Дальтон прикасается к моей руке, и мы уходим.
Поль потащил меня на набережную. Всю дорогу он весело насвистывал. Настроение у него было, судя по всему, прекрасное. Я же тщетно пытался выстроить логическую цепочку из того, что узнал.
В сенатора стреляли из смит-вессона, калибр шесть с половиной миллиметров, в мадам де Шан – из маузера, калибр двенадцать миллиметров, в неизвестного – из браунинга, калибр восемь миллиметров. Кроме того, сенатор был зарезан. Какой из всего этого можно сделать вывод? Никакого.
На пересечении набережной и улицы Огюстен Дальтон сел в такси и знаком пригласил меня последовать его примеру.
– Куда мы едем? – спросил я, захлопывая дверцу.
– В Рэнси, – ответил Поль.
7. Полезное посещение
8. Бродяга
9. Кобыла Султанша
– Он здесь.
– Хорошо. Пусть войдет, – сказал Поль. Вошел человек, которого мы видели в морге.
– Садись, Маркас.
Маркас расположился в кресле.
– Господин Дальтон, я пришел по поручению начальника. Ему бы хотелось работать совместно с вами…
– Ишь ты! Да я ни о чем лучшем и не мечтаю. Только я ничего не знаю.
– Нет, господин Дальтон, мы же знаем, что у вас есть сведения.
– Никаких.
– А пуля?
– Пуля? Это была только догадка. Вы бы сами додумались до этого. Понятно, несколько позже, но ведь вы не торопитесь. Узнали что-нибудь?
– Ничего, – вздохнул Маркас, – решительно ничего.
– Брось, – добродушно усмехнулся мой друг. – Я ни за что не поверю, что такой хитрый инспектор, как ты, не нашел хоть какой-нибудь зацепки. Ведь так, Маркас?
– Вы смеетесь надо мной, господин Дальтон?
– Ладно, не буду хитрить с тобой. У меня есть кое-что. Но ты и сам это знаешь.
– Знаю? Что?
– Ты сам идешь по следу.
– Я не иду ни по какому следу.
– Брось дурить. Ты был сегодня в Рэнси?
– Да.
– Что ты там делал?
– Посетил дом.
– Чей дом?
– Господина Пуаврье, конечно.
– И только?
– Да.
– Врешь.
– Нет. Я нигде больше не был.
– Пускай не был. А за каким домом ты наблюдал? Маркас замялся.
– Ну, вот! Значит, и ты подозреваешь Жака Данблеза, авиатора?
– Господин Дальтон, это ложный след, уверяю вас! Я слежу за ним, как и за всеми остальными соседями.
– Успокойся, я не собираюсь делать промахи. Но скажи, как я могу работать в союзе с тобой, если ты от меня что-то скрываешь?
– Это грязная история, – продолжал инспектор, будто не слыша Поля. – Скажите, господин Дальтон, вы же не думаете, что мадам де Шан хотела убить своего отца?
– Я ничего не думаю, решительно ничего. Только знаю, что в черепе сенатора была найдена пуля, выпущенная из револьвера мадам де Шан.
– Это еще не все. И я не буду хитрить с вами, господин Дальтон. Мадемуазель де Шан во время преступления находилась у своего дяди де Лиманду. Он живет неподалеку от Рэнси, в Марни.
– Знаю. Об этом уже растрезвонили газеты.
– Но в газетах не сказано, что уехала она туда не по своей воле. Тэрнизьен, шофер сенатора, рассказал мне, что Мадлен хотела остаться в «Виши», но мать заставила ее уехать. Когда она садилась в машину, мадам де Шан сказала: «Потом ты поймешь, что я должна была удалить тебя в надежное место. Поверь, я думаю только о твоем счастье». Шоферу послышалось, будто девушка ответила: «Ах, мама, ты его никогда не любила!» Впрочем, возможно, что она произнесла: «Ты меня никогда не любила!» Что скажете об этом, господин Дальтон? Мадам де Шан удаляет свою дочь, чтобы поместить ее в надежное место. Какая опасность ей угрожала?
– Ей-Богу, – пожал плечами Поль, – ты поражаешь меня, мой друг! Я не трачу время на пустые предположения, предпочитая иметь дело с фактами, и только с ними. А факты таковы: мадам де Шан стреляла в своего отца. Почему? Как? Вот что я хочу узнать. Почему и как? Но главным образом – как? Слышишь, Маркас? Главным образом – как! Как – это факт. Почему – это размышления. А на них у меня нет времени. Итак, Маркас, я прошу тебя прийти завтра.
– Значит, вы с нами?
– Подумаю. Отвечу завтра. В котором часу будет вскрытие?
– Через час. Следователь торопится.
– Я тоже. Значит, до завтра.
Когда дверь за полицейским закрылась, Поль задумчиво произнес:
– Почему Маркас так нервничает?
* * *
Снова морг. Снова оцинкованный стол и труп на нем. Неизвестный, которого агент Иггинса назвал англосаксом. Рослый широкоплечий мужчина с широким лбом, светлыми волосами и усами, такими светлыми, что почти сливаются с белым лицом. На лбу у него маленькая дырочка от пули.Врач снова вскрывает череп… Вытаскивает пулю, передает ее Маркасу… Все как в первый раз.
Маркас берет ее, а Дальтон, наклонившись к нему, говорит вполголоса:
– Браунинг… Калибр восемь миллиметров. При убитом, конечно, не нашли никаких документов, никаких бумаг?
– Решительно ничего.
– Так я и думал…
Поль несколько минут внимательно рассматривает пулю. На оцинкованный стол кладут тело мадам де Шан.
Лицо ее спокойно, на лбу, чуть выше левой брови, маленькое круглое отверстие…
Минут через двадцать пуля извлечена. Поль наклоняется, смотрит на нее и уверенно говорит:
– Маузер… Калибр двенадцать миллиметров.
Маркас не возражает. Дальтон прикасается к моей руке, и мы уходим.
Поль потащил меня на набережную. Всю дорогу он весело насвистывал. Настроение у него было, судя по всему, прекрасное. Я же тщетно пытался выстроить логическую цепочку из того, что узнал.
В сенатора стреляли из смит-вессона, калибр шесть с половиной миллиметров, в мадам де Шан – из маузера, калибр двенадцать миллиметров, в неизвестного – из браунинга, калибр восемь миллиметров. Кроме того, сенатор был зарезан. Какой из всего этого можно сделать вывод? Никакого.
На пересечении набережной и улицы Огюстен Дальтон сел в такси и знаком пригласил меня последовать его примеру.
– Куда мы едем? – спросил я, захлопывая дверцу.
– В Рэнси, – ответил Поль.
7. Полезное посещение
Я был не в духе. Ужасно надоело сидеть в кабинете моего друга, сидеть часами и бездельничать, в то время как Дальтон знает так много и говорит так мало. Машинально я проверил, в кармане ли револьвер.
Дальтон заметил этот жест.
– Ты прав. Но только помни: стрелять лишь в крайнем случае.
Он помолчал.
– Пора сообщить тебе о последних сведениях, полученных Иггинсом, – Поль спохватился и странным тоном добавил – «Иггинсом и K°». Мы узнали – это было не очень трудно, – что мадемуазель де Шан была обручена с капитаном де Лиманду. Это уже сообщили все газеты. Но репортеры не выяснили, что обручение состоялось две недели назад. Всего две недели назад мадемуазель де Шан была обручена со своим кузеном, капитаном де Лиманду. Но прежде «Виши» охотно посещал один молодой человек, Жак Данблез.
– Авиатор?
– Да.
– Сын ученого?
– Да.
– Ну, и…
– Жак Данблез живет в Рэнси.
– И что же?
– Хм… По какой-то еще не известной нам причине сенатор и его дочь поспешно обручили Мадлен де Шан с капитаном де Лиманду. А затем мать удалила ее из Рэнси, говоря об угрожающей ей опасности. Опасность эта действительно должна быть велика, раз они, вопреки всем правилам, отправила девушку в дом родителей жениха. Вот так! А теперь мы отправляемся в Рэнси и будем наблюдать.
Такси довезло нас до виллы сенатора. Дальтон наклонился и отдал шоферу какое-то приказание, которого я не расслышал. И в ту минуту, когда водитель утвердительно кивнул головой, я узнал его: это был Казимир, слуга Поля.
Почти в то же мгновение у ворот появился высокий мужчина.
– Это ты, Тэрнизьен? – спросил мой друг.
– Я.
– Приняты все меры предосторожности?
– Да. В доме никого нет.
– Прекрасно! Оставь дверь открытой. Мы сейчас придем. По дорожке, усыпанной гравием, мы подошли к дому.
Дальтон огляделся и толкнул входную дверь. Я последовал за ним.
В холле нас ждал Тэрнизьен. По просьбе Дальтона он зажег свет и проводил нас в кабинет сенатора, указав, где находились трупы в момент их обнаружения.
Дальтон подошел к окну, наклонился, осмотрел ковер. Подобрал что-то, чего я не заметил, и положил в карман. Затем очень внимательно осмотрел комнату.
– Я узнал все, что мне было нужно. Идем, Валлорб, – сказал он и направился к двери.
Но в это мгновение раздался звонок. Мы переглянулись. Тэрнизьен побледнел.
– Открой, – приказал ему Поль. – Мы поднимемся на второй этаж и спрячемся там. Поторапливайся!
Встревоженный Тэрнизьен повиновался. Дальтон поволок меня на лестницу. Несколько секунд спустя мы оказались в комнате, расположенной как раз над кабинетом сенатора. Поль подошел к окну, чтобы посмотреть, кто приехал. У входной двери стояли Жиру с секретарем и какой-то человек с красной розеткой [1]в петлице.
– Однако он здорово взялся за дело, – шепнул Дальтон. – В первый раз, кажется, снимают печати всего через двое суток после того, как они были наложены. А этот человек из министерства иностранных дел, должно быть, никогда в жизни не торопился так, как сегодня.
Тэрнизьен открыл дверь и впустил посетителей. По звуку голосов мы догадались, что они прошли в кабинет.
– Как услышать, о чем они говорят? – пробормотал Дальтон.
Он лег на паркет и приложил ухо к полу. Затем, раздосадованный, поднялся.
– Ничего не слышно! Ладно, я спускаюсь.
Поль вышел из комнаты и направился к лестнице. Через несколько минут я не выдержал и последовал за ним. Ведь мой друг не приказывал мне остаться! Я тихо спустился вниз, стараясь не привлечь внимания людей в кабинете к своей персоне.
Дальтон сидел на нижней ступеньке лестницы. Я уселся рядом. Он даже не посмотрел на меня, прислушиваясь к тому, что происходит в кабинете.
Жиру говорил громко и внушительно:
– Все бумаги в порядке, и нам нужно только убедиться, не попало ли какое-нибудь дело в другую папку. Посмотрим. Испанское дело… Немецкие предложения… Английские…
– Я забираю эти бумаги, господин следователь, – послышался звучный голос сотрудника министерства. – Мы внимательно рассмотрим их. Если в них обнаружатся хоть малейшие указания на причины драмы, не сомневайтесь, все будет сообщено вам.
– Пожалуйста, забирайте, – ответил Жиру. – Впрочем, маловероятно, чтобы это дело имело политическую подоплеку. Стоп! Вот пачка писем, кажется, совершенно не дипломатического свойства и фотографии… Взгляните на эту фотографию… Кажется, никакой такой королевы нет. Впрочем, может быть, это какая-нибудь королевская любовница. Знаете вы эту красавицу?
Наступило долгое молчание.
– Как, господин следователь! Вы не знали Жаклин Дюбуа?
– Жаклин Дюбуа? Нет, я не знаю Жаклин Дюбуа. Я провинциал, и уже имел честь сообщить вам это по дороге. Кто такая эта Жаклин Дюбуа? Женщина легкого поведения?
– Хм… Пожалуй, вы правы, но она талантлива, а талант – всегда прекрасное прикрытие!
– Позвольте, я взгляну на подпись… «Тому, кого я буду любить всегда; люби меня – а не то берегись!» Что скажете, сударь? Но я представить себе не могу, чтобы эта надпись относилась к сенатору. Господин Пуаврье вел достойную жизнь. Ну ладно, давайте займемся его перепиской. Опять чувствуется человек системы. Даже конверты сохранены. Посмотрим… Жаклин Дюбуа, Авеню-де-Турвиль, 2… «Когда я вас покинул час назад…» Письмо с объяснением в любви. Подписано… Жак Данблез… Вам это имя знакомо?
– Конечно, и вам оно знакомо также. Жак Данблез, авиатор, сын ученого Ренэ Данблеза.
– Извините, но требуется уйма времени на то, чтобы узнать имена всех ваших парижских знаменитостей. Значит, Жак Данблез – авиатор, а его отец ученый?
– Быть может, самый крупный ученый нашего времени, и я себе представить не могу, чтобы его имя не было известно вам.
– Не забывайте, что я не так давно живу в Париже. Ну ладно, в ящиках письменного стола мы все осмотрели. Остается сейф. Не думаю, чтобы ключ помог. Впрочем, попробуем. Как!? Он открывается без всяких секретов?..
– О, господин Пуаврье был хитрым человеком. Он хранил бумаги в письменном столе, а сейф служил для того, чтобы отвлекать внимание. Так, впрочем, поступает большинство провинциальных нотариусов. Воры, как правило, лезут сразу в сейф, а ценности лежат в каком-нибудь более доступном месте. Недурной психологический прием, не правда ли?
Послышалось легкое поскрипывание, и Жиру продолжал:
– В сейфе только обрывок бумаги с цифрами: «27002». Может быть, цифры эти ничего не обозначают, а может быть – очень многое. Во всяком случае, я забираю бумажку. Ну, теперь можно уходить.
– А другие комнаты мы не будем осматривать?
– Зачем? Этим уже занималась полиция. Наверху три комнаты, ни в одной нет ни письменных столов, ни каких-либо других предметов для хранения бумаг. К тому же все уже осмотрено. Парижская полиция достаточно искусна.
Больше я ничего не услышал. Дальтон коснулся моей руки, и мы поспешно поднялись наверх. Когда мы вошли в комнату, хлопнула входная дверь. В окно я увидел Жиру с туго набитым портфелем под мышкой. Чиновник министерства иностранных дел нес объемистые папки. Шествие замыкал толстый секретарь. Он не нес ничего.
Через несколько минут, убедившись, что следователь и его спутники уехали, Поль торопливо сказал:
– Уйдем, уйдем немедленно! Первое посещение принесло кое-какие плоды. Нужно благодарить небо за то, что Бог одарил Жиру таким зычным голосом. Но второе посещение может разрушить все мои планы. На улице расстанемся. На перекрестке тебя ждет Казимир. Поезжай в редакцию «Времени», отдай им вот это и возвращайся.
Он вырвал листок из записной книжки и написал: «Выпущенная мадам де Шан пуля попала в сенатора случайно».
Я направился к двери, но Дальтон остановил меня.
– Послушай, ты запомнил цифры, которые назвал Жиру?
– 27002.
– Отлично! Я хотел проверить свою память, – он записал эти цифры. – 27002. Верно.
Мы спустились по лестнице. Тэрнизьен ждал нас в холле.
– Еще немного, и мы бы попались. Ну и натерпелся же я страха, господин Дальтон!
– Вот тебе пятьдесят франков за страх, – Поль протянул ему деньги.
На улице мы молча разошлись в разные стороны. Я сел в такси, за рулем которого был Казимир. В ответ на распоряжение отвезти меня в редакцию он молча кивнул и нажал на газ.
Мне удалось попасть в отдел объявлений до его закрытия. Я сдал объявление, не обращая внимания ни на озадаченное лицо принимавшего его служащего, ни на слова, с помощью которых он пытался завязать разговор. Дальтон сказал: «Возвращайся», и я спешил вернуться. Дальтона нельзя было ослушаться. И, вспоминая о влиянии, которое он имел на окружающих, я представить себе не могу, что он погиб. Даже сейчас, в то время как пишу эти строки, всякий раз, как слуга открывает дверь, мне кажется, что Поль Дальтон войдет, сядет и заговорит со мной.
Дальтон заметил этот жест.
– Ты прав. Но только помни: стрелять лишь в крайнем случае.
Он помолчал.
– Пора сообщить тебе о последних сведениях, полученных Иггинсом, – Поль спохватился и странным тоном добавил – «Иггинсом и K°». Мы узнали – это было не очень трудно, – что мадемуазель де Шан была обручена с капитаном де Лиманду. Это уже сообщили все газеты. Но репортеры не выяснили, что обручение состоялось две недели назад. Всего две недели назад мадемуазель де Шан была обручена со своим кузеном, капитаном де Лиманду. Но прежде «Виши» охотно посещал один молодой человек, Жак Данблез.
– Авиатор?
– Да.
– Сын ученого?
– Да.
– Ну, и…
– Жак Данблез живет в Рэнси.
– И что же?
– Хм… По какой-то еще не известной нам причине сенатор и его дочь поспешно обручили Мадлен де Шан с капитаном де Лиманду. А затем мать удалила ее из Рэнси, говоря об угрожающей ей опасности. Опасность эта действительно должна быть велика, раз они, вопреки всем правилам, отправила девушку в дом родителей жениха. Вот так! А теперь мы отправляемся в Рэнси и будем наблюдать.
Такси довезло нас до виллы сенатора. Дальтон наклонился и отдал шоферу какое-то приказание, которого я не расслышал. И в ту минуту, когда водитель утвердительно кивнул головой, я узнал его: это был Казимир, слуга Поля.
Почти в то же мгновение у ворот появился высокий мужчина.
– Это ты, Тэрнизьен? – спросил мой друг.
– Я.
– Приняты все меры предосторожности?
– Да. В доме никого нет.
– Прекрасно! Оставь дверь открытой. Мы сейчас придем. По дорожке, усыпанной гравием, мы подошли к дому.
Дальтон огляделся и толкнул входную дверь. Я последовал за ним.
В холле нас ждал Тэрнизьен. По просьбе Дальтона он зажег свет и проводил нас в кабинет сенатора, указав, где находились трупы в момент их обнаружения.
Дальтон подошел к окну, наклонился, осмотрел ковер. Подобрал что-то, чего я не заметил, и положил в карман. Затем очень внимательно осмотрел комнату.
– Я узнал все, что мне было нужно. Идем, Валлорб, – сказал он и направился к двери.
Но в это мгновение раздался звонок. Мы переглянулись. Тэрнизьен побледнел.
– Открой, – приказал ему Поль. – Мы поднимемся на второй этаж и спрячемся там. Поторапливайся!
Встревоженный Тэрнизьен повиновался. Дальтон поволок меня на лестницу. Несколько секунд спустя мы оказались в комнате, расположенной как раз над кабинетом сенатора. Поль подошел к окну, чтобы посмотреть, кто приехал. У входной двери стояли Жиру с секретарем и какой-то человек с красной розеткой [1]в петлице.
– Однако он здорово взялся за дело, – шепнул Дальтон. – В первый раз, кажется, снимают печати всего через двое суток после того, как они были наложены. А этот человек из министерства иностранных дел, должно быть, никогда в жизни не торопился так, как сегодня.
Тэрнизьен открыл дверь и впустил посетителей. По звуку голосов мы догадались, что они прошли в кабинет.
– Как услышать, о чем они говорят? – пробормотал Дальтон.
Он лег на паркет и приложил ухо к полу. Затем, раздосадованный, поднялся.
– Ничего не слышно! Ладно, я спускаюсь.
Поль вышел из комнаты и направился к лестнице. Через несколько минут я не выдержал и последовал за ним. Ведь мой друг не приказывал мне остаться! Я тихо спустился вниз, стараясь не привлечь внимания людей в кабинете к своей персоне.
Дальтон сидел на нижней ступеньке лестницы. Я уселся рядом. Он даже не посмотрел на меня, прислушиваясь к тому, что происходит в кабинете.
Жиру говорил громко и внушительно:
– Все бумаги в порядке, и нам нужно только убедиться, не попало ли какое-нибудь дело в другую папку. Посмотрим. Испанское дело… Немецкие предложения… Английские…
– Я забираю эти бумаги, господин следователь, – послышался звучный голос сотрудника министерства. – Мы внимательно рассмотрим их. Если в них обнаружатся хоть малейшие указания на причины драмы, не сомневайтесь, все будет сообщено вам.
– Пожалуйста, забирайте, – ответил Жиру. – Впрочем, маловероятно, чтобы это дело имело политическую подоплеку. Стоп! Вот пачка писем, кажется, совершенно не дипломатического свойства и фотографии… Взгляните на эту фотографию… Кажется, никакой такой королевы нет. Впрочем, может быть, это какая-нибудь королевская любовница. Знаете вы эту красавицу?
Наступило долгое молчание.
– Как, господин следователь! Вы не знали Жаклин Дюбуа?
– Жаклин Дюбуа? Нет, я не знаю Жаклин Дюбуа. Я провинциал, и уже имел честь сообщить вам это по дороге. Кто такая эта Жаклин Дюбуа? Женщина легкого поведения?
– Хм… Пожалуй, вы правы, но она талантлива, а талант – всегда прекрасное прикрытие!
– Позвольте, я взгляну на подпись… «Тому, кого я буду любить всегда; люби меня – а не то берегись!» Что скажете, сударь? Но я представить себе не могу, чтобы эта надпись относилась к сенатору. Господин Пуаврье вел достойную жизнь. Ну ладно, давайте займемся его перепиской. Опять чувствуется человек системы. Даже конверты сохранены. Посмотрим… Жаклин Дюбуа, Авеню-де-Турвиль, 2… «Когда я вас покинул час назад…» Письмо с объяснением в любви. Подписано… Жак Данблез… Вам это имя знакомо?
– Конечно, и вам оно знакомо также. Жак Данблез, авиатор, сын ученого Ренэ Данблеза.
– Извините, но требуется уйма времени на то, чтобы узнать имена всех ваших парижских знаменитостей. Значит, Жак Данблез – авиатор, а его отец ученый?
– Быть может, самый крупный ученый нашего времени, и я себе представить не могу, чтобы его имя не было известно вам.
– Не забывайте, что я не так давно живу в Париже. Ну ладно, в ящиках письменного стола мы все осмотрели. Остается сейф. Не думаю, чтобы ключ помог. Впрочем, попробуем. Как!? Он открывается без всяких секретов?..
– О, господин Пуаврье был хитрым человеком. Он хранил бумаги в письменном столе, а сейф служил для того, чтобы отвлекать внимание. Так, впрочем, поступает большинство провинциальных нотариусов. Воры, как правило, лезут сразу в сейф, а ценности лежат в каком-нибудь более доступном месте. Недурной психологический прием, не правда ли?
Послышалось легкое поскрипывание, и Жиру продолжал:
– В сейфе только обрывок бумаги с цифрами: «27002». Может быть, цифры эти ничего не обозначают, а может быть – очень многое. Во всяком случае, я забираю бумажку. Ну, теперь можно уходить.
– А другие комнаты мы не будем осматривать?
– Зачем? Этим уже занималась полиция. Наверху три комнаты, ни в одной нет ни письменных столов, ни каких-либо других предметов для хранения бумаг. К тому же все уже осмотрено. Парижская полиция достаточно искусна.
Больше я ничего не услышал. Дальтон коснулся моей руки, и мы поспешно поднялись наверх. Когда мы вошли в комнату, хлопнула входная дверь. В окно я увидел Жиру с туго набитым портфелем под мышкой. Чиновник министерства иностранных дел нес объемистые папки. Шествие замыкал толстый секретарь. Он не нес ничего.
Через несколько минут, убедившись, что следователь и его спутники уехали, Поль торопливо сказал:
– Уйдем, уйдем немедленно! Первое посещение принесло кое-какие плоды. Нужно благодарить небо за то, что Бог одарил Жиру таким зычным голосом. Но второе посещение может разрушить все мои планы. На улице расстанемся. На перекрестке тебя ждет Казимир. Поезжай в редакцию «Времени», отдай им вот это и возвращайся.
Он вырвал листок из записной книжки и написал: «Выпущенная мадам де Шан пуля попала в сенатора случайно».
Я направился к двери, но Дальтон остановил меня.
– Послушай, ты запомнил цифры, которые назвал Жиру?
– 27002.
– Отлично! Я хотел проверить свою память, – он записал эти цифры. – 27002. Верно.
Мы спустились по лестнице. Тэрнизьен ждал нас в холле.
– Еще немного, и мы бы попались. Ну и натерпелся же я страха, господин Дальтон!
– Вот тебе пятьдесят франков за страх, – Поль протянул ему деньги.
На улице мы молча разошлись в разные стороны. Я сел в такси, за рулем которого был Казимир. В ответ на распоряжение отвезти меня в редакцию он молча кивнул и нажал на газ.
Мне удалось попасть в отдел объявлений до его закрытия. Я сдал объявление, не обращая внимания ни на озадаченное лицо принимавшего его служащего, ни на слова, с помощью которых он пытался завязать разговор. Дальтон сказал: «Возвращайся», и я спешил вернуться. Дальтона нельзя было ослушаться. И, вспоминая о влиянии, которое он имел на окружающих, я представить себе не могу, что он погиб. Даже сейчас, в то время как пишу эти строки, всякий раз, как слуга открывает дверь, мне кажется, что Поль Дальтон войдет, сядет и заговорит со мной.
8. Бродяга
Сдав объявление и получив обещание, что оно будет опубликовано завтра, я вышел на улицу, сел в машину, но она, к моему удивлению, отправилась не в Рэнси. Очевидно, Поль не предупредил своего слугу. Я повернулся к нему и сказал:
– Скорей возвращайтесь в Рэнси!
– В Рэнси мы еще успеем попасть.
– Куда вы меня везете? Казимир невозмутимо шепнул:
– За нами следят. Я вас отвезу на улицу Асса.
Вы расплатитесь со мной и войдете в дом. Если в дверь позвонят, вылезайте из окна, отправляйтесь в кафе за углом и ждите меня там.
Я кивнул и посмотрел в заднее стекло. Действительно, за нами следовал автомобиль.
Через несколько минут мы подъехали к дому Поля. Я быстро вышел, протянул шоферу деньги, а он, давая сдачу, сунул мне в руку ключ. Я вошел в дом, отворил дверь в квартиру и прислушался.
Почти немедленно раздался звонок. Я вылез из окна и помчался в кафе за углом, заказал себе там что-то и, потребовав газету, укрылся за ней. Через четверть часа подъехало такси. Я бросился к нему, и мы поехали в Рэнси.
Казимир высадил меня у дверей какого-то скромного ресторана. В зале сидел Дальтон и жадно ел.
– Ну? – спросил он.
– Сдал объявление. Запоздал, потому что за мной следили. Я рассказал ему о том, что произошло.
– Очевидно, какой-нибудь репортер. Преступника ему найти не удалось, и он пытается узнать что-нибудь от нас. Мой слуга назначил тебе свидание в ближайшем кафе, потому что газетчики туда не ходят, там нет телефона.
– А если бы следили за ним?
– За пустыми такси не следят. А если бы стали… Что ж, он отправился бы на ближайшую стоянку и сбил бы с толку этих ищеек.
– Как бы то ни было, во «Времени» знают теперь твой адрес.
– Все равно бы узнали.
Дальтон распорядился, чтобы ему поскорей подали кофе, так как он торопится. Через пятнадцать минут мы вышли из ресторана. На улице было уже темно.
– Вот еще что, – задумчиво сказал Поль. – Если тебе будет нужно говорить со мной, ограничивайся необходимым. Но самое лучшее – помолчать.
Мы миновали пустынную улицу, вышли из Рэнси и оказались на дороге. Невдалеке темнел ангар, возле него – небольшой дом. Стена средней высоты окружала здание. Ангар располагался у самой стены; дом – шагах в ста от калитки.
На другой стороне дороги рос кустарник. За ним мы и спрятались. Мой друг не произнес ни слова. Я тоже.
Мы ждали примерно час. Внезапно раздался резкий звук, точно захлопнулась тяжелая дверь, звякнула цепь, чуть слышно скрипнула калитка. Чуть позже на дороге послышался конский топот.
Я вытянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит. Какой-то человек, держа лошадь под уздцы, осторожно закрыл калитку, сел в седло и проехал мимо нас.
Дальтон прошептал:
– Не думаю, чтобы в этот час Жак Данблез отправился просто погулять.
– А ты убежден, что это Жак Данблез?
– Абсолютно.
– Он, видно, старается не шуметь.
– О нашем присутствии Данблез не подозревает. Он боится разбудить своего слугу, не желая, чтобы тот знал, что его хозяин сегодня ночью куда-то отправился верхом.
Поль скрипнул зубами:
– И самое неприятное, что нам предстоит добрых два часа проторчать здесь, в кустах. По меньшей мере два часа! Жак Данблез может поехать в одно из двух мест: в пятнадцати километрах отсюда или в четырнадцати. Лошадь у него хорошая, но больше двадцати километров в час не сделает… Важно только знать, надолго ли он задержится в том месте, куда направился.
Он взглянул на часы.
– Десять. До полуночи мы свободны. Хочешь спать? Но я был так увлечен всем происходящим, что ни малейшего желания отдохнуть не испытывал.
– Прекрасно, – сказал Дальтон, – а я попытаюсь уснуть. Наблюдай за дорогой. Даже если ничего не случится, в полночь разбуди меня.
Он растянулся на траве и вскоре заснул. Я не шевелился. Примерно через час на дороге появился сгорбленный старик в рваной одежде. Он остановился перед домом, сел у стены, вытащил что-то из мешка – очевидно, хлеб, – и принялся есть. Затем устроился поудобнее и задремал.
Я добросовестно следил за ним, не думая будить Поля. Зачем? Чтобы сообщить ему, что возле дома, под открытым небом, спит бродяга?
Было очень тихо. Даже ветерок утих. Бесполезное бдение начало раздражать меня. Я уже жалел, что согласился на роль ночного сторожа. Как хорошо сейчас оказаться дома, в своей спальне!
Не успел я подумать об этом, как вдалеке послышался конский топот. Наверное, это возвращается Жак Данблез. Я достал часы. Без десяти двенадцать. Пора будить Дальтона!
Он тут же проснулся и хотел что-то сказать, но я приложил палец к губам и прошептал:
– Тише, у стены какой-то бродяга!
Поль поднялся и выглянул из-за кустов. В этот миг на дороге показался всадник. Остановившись перед домом, он спешился, тихо открыл калитку и ввел лошадь во двор. Калитка бесшумно закрылась.
Мы ждали. Как и два часа назад, послышался стук захлопнувшейся двери. И тут бродяга поднялся с земли, подошел к калитке, оглянулся, ухватился за прутья и полез во двор.
Рядом со мной зашуршала трава. Дальтон бросился через дорогу, схватил бродягу за ноги и рванул вниз изо всех сил. Тот разжал руки, испустив приглушенный крик. Через секунду Поль уже вязал его, вязал с поразительной ловкостью. Нахлобучил бродяге на голову его мешок и скрутил руки и ноги веревкой. Сделал он это так быстро, что я едва успел подбежать.
– Скорей возвращайтесь в Рэнси!
– В Рэнси мы еще успеем попасть.
– Куда вы меня везете? Казимир невозмутимо шепнул:
– За нами следят. Я вас отвезу на улицу Асса.
Вы расплатитесь со мной и войдете в дом. Если в дверь позвонят, вылезайте из окна, отправляйтесь в кафе за углом и ждите меня там.
Я кивнул и посмотрел в заднее стекло. Действительно, за нами следовал автомобиль.
Через несколько минут мы подъехали к дому Поля. Я быстро вышел, протянул шоферу деньги, а он, давая сдачу, сунул мне в руку ключ. Я вошел в дом, отворил дверь в квартиру и прислушался.
Почти немедленно раздался звонок. Я вылез из окна и помчался в кафе за углом, заказал себе там что-то и, потребовав газету, укрылся за ней. Через четверть часа подъехало такси. Я бросился к нему, и мы поехали в Рэнси.
Казимир высадил меня у дверей какого-то скромного ресторана. В зале сидел Дальтон и жадно ел.
– Ну? – спросил он.
– Сдал объявление. Запоздал, потому что за мной следили. Я рассказал ему о том, что произошло.
– Очевидно, какой-нибудь репортер. Преступника ему найти не удалось, и он пытается узнать что-нибудь от нас. Мой слуга назначил тебе свидание в ближайшем кафе, потому что газетчики туда не ходят, там нет телефона.
– А если бы следили за ним?
– За пустыми такси не следят. А если бы стали… Что ж, он отправился бы на ближайшую стоянку и сбил бы с толку этих ищеек.
– Как бы то ни было, во «Времени» знают теперь твой адрес.
– Все равно бы узнали.
Дальтон распорядился, чтобы ему поскорей подали кофе, так как он торопится. Через пятнадцать минут мы вышли из ресторана. На улице было уже темно.
– Вот еще что, – задумчиво сказал Поль. – Если тебе будет нужно говорить со мной, ограничивайся необходимым. Но самое лучшее – помолчать.
Мы миновали пустынную улицу, вышли из Рэнси и оказались на дороге. Невдалеке темнел ангар, возле него – небольшой дом. Стена средней высоты окружала здание. Ангар располагался у самой стены; дом – шагах в ста от калитки.
На другой стороне дороги рос кустарник. За ним мы и спрятались. Мой друг не произнес ни слова. Я тоже.
Мы ждали примерно час. Внезапно раздался резкий звук, точно захлопнулась тяжелая дверь, звякнула цепь, чуть слышно скрипнула калитка. Чуть позже на дороге послышался конский топот.
Я вытянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит. Какой-то человек, держа лошадь под уздцы, осторожно закрыл калитку, сел в седло и проехал мимо нас.
Дальтон прошептал:
– Не думаю, чтобы в этот час Жак Данблез отправился просто погулять.
– А ты убежден, что это Жак Данблез?
– Абсолютно.
– Он, видно, старается не шуметь.
– О нашем присутствии Данблез не подозревает. Он боится разбудить своего слугу, не желая, чтобы тот знал, что его хозяин сегодня ночью куда-то отправился верхом.
Поль скрипнул зубами:
– И самое неприятное, что нам предстоит добрых два часа проторчать здесь, в кустах. По меньшей мере два часа! Жак Данблез может поехать в одно из двух мест: в пятнадцати километрах отсюда или в четырнадцати. Лошадь у него хорошая, но больше двадцати километров в час не сделает… Важно только знать, надолго ли он задержится в том месте, куда направился.
Он взглянул на часы.
– Десять. До полуночи мы свободны. Хочешь спать? Но я был так увлечен всем происходящим, что ни малейшего желания отдохнуть не испытывал.
– Прекрасно, – сказал Дальтон, – а я попытаюсь уснуть. Наблюдай за дорогой. Даже если ничего не случится, в полночь разбуди меня.
Он растянулся на траве и вскоре заснул. Я не шевелился. Примерно через час на дороге появился сгорбленный старик в рваной одежде. Он остановился перед домом, сел у стены, вытащил что-то из мешка – очевидно, хлеб, – и принялся есть. Затем устроился поудобнее и задремал.
Я добросовестно следил за ним, не думая будить Поля. Зачем? Чтобы сообщить ему, что возле дома, под открытым небом, спит бродяга?
Было очень тихо. Даже ветерок утих. Бесполезное бдение начало раздражать меня. Я уже жалел, что согласился на роль ночного сторожа. Как хорошо сейчас оказаться дома, в своей спальне!
Не успел я подумать об этом, как вдалеке послышался конский топот. Наверное, это возвращается Жак Данблез. Я достал часы. Без десяти двенадцать. Пора будить Дальтона!
Он тут же проснулся и хотел что-то сказать, но я приложил палец к губам и прошептал:
– Тише, у стены какой-то бродяга!
Поль поднялся и выглянул из-за кустов. В этот миг на дороге показался всадник. Остановившись перед домом, он спешился, тихо открыл калитку и ввел лошадь во двор. Калитка бесшумно закрылась.
Мы ждали. Как и два часа назад, послышался стук захлопнувшейся двери. И тут бродяга поднялся с земли, подошел к калитке, оглянулся, ухватился за прутья и полез во двор.
Рядом со мной зашуршала трава. Дальтон бросился через дорогу, схватил бродягу за ноги и рванул вниз изо всех сил. Тот разжал руки, испустив приглушенный крик. Через секунду Поль уже вязал его, вязал с поразительной ловкостью. Нахлобучил бродяге на голову его мешок и скрутил руки и ноги веревкой. Сделал он это так быстро, что я едва успел подбежать.
9. Кобыла Султанша
Когда бродяга понял, что всякое сопротивление бессмысленно, Поль взял его под мышки, а я за ноги, и мы перенесли его в кусты. Управившись с ним, Дальтон потащил меня на дорогу и прошептал:
– Идем.
Мы подошли к калитке. Он взялся за прутья и легко перелез через нее. Я последовал за ним.
В доме было темно. Поль, пригнувшись, подкрался к конюшне. Большая деревянная дверь в нее была закрыта на засов – вот объяснение того стука, который мы слышали.
Я следовал за своим другом. Дальтон долго возился с засовом. Наконец мы вошли. Я стоял в полной темноте, стараясь понять, зачем мы пришли сюда. Поль зажег электрический фонарик и подошел к стойлу, в котором лошадь жевала сено.
Это была чудесная кобыла арабских кровей. Я приблизился. Она была мокра от пота, ноги дрожали.
Дальтон рассматривал ее несколько мгновений, затем погасил фонарик и сказал:
– Идем.
Мы уже были у двери, когда он внезапно вернулся, отвязал лошадь, вывел ее из конюшни и приказал мне:
– Возвращайся на дорогу и жди.
Едва я успел перелезть через калитку, как раздалось громкое ржание и топот. Поль, видимо, выпустил лошадь в сад.
В ту минуту, когда Дальтон догнал меня, в доме открылась дверь, по гравию дорожки зашуршали шаги. Мы не видели, кто это, так как прятались за стеной, но было слышно, как вышедший говорил с раздражением:
– Ах, дрянь какая! Опять отвязалась! Ну, ступай сюда… Пауза.
– Где это ты так вспотела? Куда бегала? Ну, успокойся.
С шумом распахнулось окно и раздался чей-то голос:
– В чем дело, Изидор?
– Опять Султанша фокусничает.
– Что она натворила?
– Отвязалась и бегает по саду. Я сейчас отведу ее в конюшню.
– Не смей трогать ее! Я сейчас спущусь. Слуга в ответ что-то пробормотал.
Через две минуты Жак Данблез вышел в сад. Я не в силах был совладать с любопытством и подошел к калитке. К тому же было настолько темно, что меня вряд ли могли увидеть. С трудом я различил полуодетого мужчину, который подошел к лошади, взял ее за повод и похлопал по загривку.
– Она вся мокрая, – заметил слуга.
– Пустяки. Но как она оказалась в саду? Я уверен, что дверь конюшни была заперта.
– Знаете, – хмыкнул Изидор, – лошади хитры, как женщины, но у нее вид такой, будто она проскакала километров тридцать.
– Ерунда! Она просто чего-то испугалась, – проворчал Жак Данблез и отвел лошадь в конюшню.
Вернувшись, он сказал:
– Иди к себе, Изидор. Ты должен быть готов в два часа, а сейчас уже начало первого.
– Будьте спокойны, я не просплю.
Жак Данблез со слугой ушел в дом. Дальтон взял меня под руку и предложил:
– Погуляем. Ведь никому не запрещено гулять в любое время, даже в полночь. Кроме того, гимнастика, которой мы только что занимались, разгорячила меня.
– Что ты сделал с лошадью, что она так громко заржала? – поинтересовался я.
– Уколол.
– Зачем?
– Чтобы слуга проснулся. Надо, чтобы был свидетель, который бы подтвердил, что лошадь, вся в мыле, носилась по саду. Я, если можно так выразиться, создал некоторую очевидность. Если господин Жиру заинтересуется Жаком Данблезом, его слуга расскажет, что лошадь сегодня ночью проскакала, очевидно, не один десяток километров. В это время мы услышали далекий гудок поезда.
– Последний поезд, – вздохнул Дальтон. – А я-то надеялся, что успею вернуться в Париж и хорошо выспаться дома. Увы, не суждено!
Он помолчал.
– Ты слышал, Данблез велел слуге быть готовым к двум часам? Остается утешаться, по крайней мере, тем, что он тоже не спит.
– Кстати, ты не забыл о бродяге?
– Не волнуйся, он связан крепко. Впрочем, наверное, надо ослабить веревки. Нам предстоит ждать еще час с лишним. Вот развлечение!
Бродяга лежал на том же месте, где мы его оставили. За время нашего отсутствия он, очевидно, пытался освободиться от веревок.
– Дорогой друг, – насмешливо сказал Дальтон, – мы склонны дать вам свободу, но предварительно вы должны сказать, почему так стремились проникнуть в расположенное напротив нас домовладение. Я сниму с вас этот мешок, который мешает говорить, и затем мы послушаем вас с большим вниманием.
Он снял мешок, но старик молчал.
– Вы напрасно упорствуете, – продолжал Поль. – Даю вам пять минут на размышление для того, чтобы понять, что говорить необходимо. В противном случае я буду вынужден снова накинуть на вас этот мешок и за дальнейшее не отвечаю.
Эти слова не произвели на бродягу никакого впечатления. Он молчал.
Дальтон вышел из себя.
– Ты будешь говорить? – закричал он. Бродяга молчал.
– Приходится прибегать к крайним мерам, – Дальтон вытащил из кармана револьвер и приставил дуло к виску бродяги.
Совершенно спокойно тот вдруг сказал:
– Не шутите, господин Дальтон!
Мой друг зажег фонарик и осветил лицо бродяги.
– Маркас!
– Да, это я. Развяжите меня, господин Дальтон.
– Но почему ты молчал?
– Я не знал, кто вы такие.
– Разве ты не узнал меня по голосу?
– Боже мой, господин Дальтон! У каждого человека есть самолюбие. Я был убежден, что вы не узнаете меня. Грим-то ведь великолепен.
Поль, казалось, удовлетворился таким объяснением. Развязывая веревки, он заметил:
– Действительно, грим великолепен! Особенно удачны штаны.
Штаны Маркаса были подлинным произведением искусства. Просто не представляю себе, каким образом ему удалось покрыть их таким слоем грязи. Заплаты, швы, штопки привели бы в восторг любого актера.
Маркас попытался встать и свалился.
– Вы связали меня слишком туго, все тело затекло!
– Пустяки! Куда тебе торопиться? Возьми сигару и давай поговорим.
Маркас закурил.
– О чем?
– Что ты собирался делать у Данблеза?
– То же, что сделали вы: выпустить лошадь и разбудить слугу. Я слышал почти все, господин Дальтон. Правда, я был связан, но мог ползти на животе. Это неудобно, но что поделаешь!
– Идем.
Мы подошли к калитке. Он взялся за прутья и легко перелез через нее. Я последовал за ним.
В доме было темно. Поль, пригнувшись, подкрался к конюшне. Большая деревянная дверь в нее была закрыта на засов – вот объяснение того стука, который мы слышали.
Я следовал за своим другом. Дальтон долго возился с засовом. Наконец мы вошли. Я стоял в полной темноте, стараясь понять, зачем мы пришли сюда. Поль зажег электрический фонарик и подошел к стойлу, в котором лошадь жевала сено.
Это была чудесная кобыла арабских кровей. Я приблизился. Она была мокра от пота, ноги дрожали.
Дальтон рассматривал ее несколько мгновений, затем погасил фонарик и сказал:
– Идем.
Мы уже были у двери, когда он внезапно вернулся, отвязал лошадь, вывел ее из конюшни и приказал мне:
– Возвращайся на дорогу и жди.
Едва я успел перелезть через калитку, как раздалось громкое ржание и топот. Поль, видимо, выпустил лошадь в сад.
В ту минуту, когда Дальтон догнал меня, в доме открылась дверь, по гравию дорожки зашуршали шаги. Мы не видели, кто это, так как прятались за стеной, но было слышно, как вышедший говорил с раздражением:
– Ах, дрянь какая! Опять отвязалась! Ну, ступай сюда… Пауза.
– Где это ты так вспотела? Куда бегала? Ну, успокойся.
С шумом распахнулось окно и раздался чей-то голос:
– В чем дело, Изидор?
– Опять Султанша фокусничает.
– Что она натворила?
– Отвязалась и бегает по саду. Я сейчас отведу ее в конюшню.
– Не смей трогать ее! Я сейчас спущусь. Слуга в ответ что-то пробормотал.
Через две минуты Жак Данблез вышел в сад. Я не в силах был совладать с любопытством и подошел к калитке. К тому же было настолько темно, что меня вряд ли могли увидеть. С трудом я различил полуодетого мужчину, который подошел к лошади, взял ее за повод и похлопал по загривку.
– Она вся мокрая, – заметил слуга.
– Пустяки. Но как она оказалась в саду? Я уверен, что дверь конюшни была заперта.
– Знаете, – хмыкнул Изидор, – лошади хитры, как женщины, но у нее вид такой, будто она проскакала километров тридцать.
– Ерунда! Она просто чего-то испугалась, – проворчал Жак Данблез и отвел лошадь в конюшню.
Вернувшись, он сказал:
– Иди к себе, Изидор. Ты должен быть готов в два часа, а сейчас уже начало первого.
– Будьте спокойны, я не просплю.
Жак Данблез со слугой ушел в дом. Дальтон взял меня под руку и предложил:
– Погуляем. Ведь никому не запрещено гулять в любое время, даже в полночь. Кроме того, гимнастика, которой мы только что занимались, разгорячила меня.
– Что ты сделал с лошадью, что она так громко заржала? – поинтересовался я.
– Уколол.
– Зачем?
– Чтобы слуга проснулся. Надо, чтобы был свидетель, который бы подтвердил, что лошадь, вся в мыле, носилась по саду. Я, если можно так выразиться, создал некоторую очевидность. Если господин Жиру заинтересуется Жаком Данблезом, его слуга расскажет, что лошадь сегодня ночью проскакала, очевидно, не один десяток километров. В это время мы услышали далекий гудок поезда.
– Последний поезд, – вздохнул Дальтон. – А я-то надеялся, что успею вернуться в Париж и хорошо выспаться дома. Увы, не суждено!
Он помолчал.
– Ты слышал, Данблез велел слуге быть готовым к двум часам? Остается утешаться, по крайней мере, тем, что он тоже не спит.
– Кстати, ты не забыл о бродяге?
– Не волнуйся, он связан крепко. Впрочем, наверное, надо ослабить веревки. Нам предстоит ждать еще час с лишним. Вот развлечение!
Бродяга лежал на том же месте, где мы его оставили. За время нашего отсутствия он, очевидно, пытался освободиться от веревок.
– Дорогой друг, – насмешливо сказал Дальтон, – мы склонны дать вам свободу, но предварительно вы должны сказать, почему так стремились проникнуть в расположенное напротив нас домовладение. Я сниму с вас этот мешок, который мешает говорить, и затем мы послушаем вас с большим вниманием.
Он снял мешок, но старик молчал.
– Вы напрасно упорствуете, – продолжал Поль. – Даю вам пять минут на размышление для того, чтобы понять, что говорить необходимо. В противном случае я буду вынужден снова накинуть на вас этот мешок и за дальнейшее не отвечаю.
Эти слова не произвели на бродягу никакого впечатления. Он молчал.
Дальтон вышел из себя.
– Ты будешь говорить? – закричал он. Бродяга молчал.
– Приходится прибегать к крайним мерам, – Дальтон вытащил из кармана револьвер и приставил дуло к виску бродяги.
Совершенно спокойно тот вдруг сказал:
– Не шутите, господин Дальтон!
Мой друг зажег фонарик и осветил лицо бродяги.
– Маркас!
– Да, это я. Развяжите меня, господин Дальтон.
– Но почему ты молчал?
– Я не знал, кто вы такие.
– Разве ты не узнал меня по голосу?
– Боже мой, господин Дальтон! У каждого человека есть самолюбие. Я был убежден, что вы не узнаете меня. Грим-то ведь великолепен.
Поль, казалось, удовлетворился таким объяснением. Развязывая веревки, он заметил:
– Действительно, грим великолепен! Особенно удачны штаны.
Штаны Маркаса были подлинным произведением искусства. Просто не представляю себе, каким образом ему удалось покрыть их таким слоем грязи. Заплаты, швы, штопки привели бы в восторг любого актера.
Маркас попытался встать и свалился.
– Вы связали меня слишком туго, все тело затекло!
– Пустяки! Куда тебе торопиться? Возьми сигару и давай поговорим.
Маркас закурил.
– О чем?
– Что ты собирался делать у Данблеза?
– То же, что сделали вы: выпустить лошадь и разбудить слугу. Я слышал почти все, господин Дальтон. Правда, я был связан, но мог ползти на животе. Это неудобно, но что поделаешь!