— Все ли приготовлено на море? — спросил Колиман, правительственный делегат Капской обпасти, осанистый старик. Опираясь на трость, он озабоченно наблюдал последние приготовления.
— Все, Колиман! Портовые власти только-что сообщили нам, что как электрические курьерские лодки, так и подъемные суда известили по радио о своем прибытии на назначенные места. Самый южный пост находится у острова Кергуэлена. На мысе Гвардафуй, затем в Аравийском море, у западного берега Передней Индии, на Цейлоне, в Бенгальском заливе, на Суматре и Яве, на западном и южном берегах Австралии уже расставлены посты. Впрочем, у вас не будет с нами хлопот: полет будет совершенно безопасен! Однако, мы будем держаться над Индийским океаном, дабы оставаться в поле зрения станции; разумеется, вы разглядите нас только в самые сильные телескопы.
— И вы действительно думаете, что, по крайней мере, в этом пробном полете исключены все опасности?
— Вне всякого сомнения! Видите ли, тут все очень несложно. В воздушном океане земли мы будем лететь так, как до сих пор это делали все летучие гранаты. Этот воздушный океан простирается, все более разрежаясь, приблизительно до ста восьмидесяти километров высоты, о чем свидетельствуют зажигающиеся на этом расстоянии падающие звезды, уже встречающие, таким образом, незначительное сопротивление воздуха. Но границы в собственном смысле вовсе не существует! Медленно, незаметно наша воздушная оболочка переходит в пустое пространство, которое теперь занято, однако, „Свенденгамовским облаком“. Приблизительно в двенадцати километрах от земли носятся последние легкие облачка из ледяных игл. Мы, понятно, скоро узнаем, продолжает-ли еще наша граната перемещаться в веществе Облака пыли и газов, — я это считаю вероятным на основании своих вычислений. Если это не так, наша „Звезда Африки“ до некоторой степени сама собой скользнет обратно в стихию, в которой она может перемещаться. Стало-быть, здесь опасности нет! Но если наш летательный снаряд при своей огромной скорости встретит достаточное сопротивление, мы полетим дальше в пространство, приблизительно до высоты в тысячу километров от земной поверхности, а затем вернемся обратно; проба будет сделана, и дальше, по направлению к луне, мы уже не встретим новых препятствий!
— А сколько времени вам понадобится на этот полет? — спросил Бенджамин Граахтен. Скорость летучего корабля составляет пятьсот километров в час. Через две минуты мы будем за пределами границы облаков, через двадцать минут мы достигнем границы атмосферы, а через два часа мы будем в тысяче километров от поверхности земли, в веществе „Свенденгамовского облака“! На этом расстоянии мы в виде опыта дважды сбросим цилиндры с депешами.
— Будем надеяться, что их найдут! — отозвался Граатхен.
— А как вы их сбросите? В первый раз слышу об этом приспособлении! — осведомился Колиман.
— Мы сами напали на эту мысль лишь в самые последние недели, и Стэндертон-Квиль внес еще кой-какие небольшие изменения. Это — блестящие легкие стальные цилиндры, в которые мы вкладываем депеши. Эти депеши будут награвированы стенографически на тонких платиновых пластинках стальным резцом. Цилиндры эти снабжены сверху крылатым колесом, и при проникновении в земную атмосферу тотчас же замедляют полет и постепенно спускаются вниз. Начиная вертеться, колесо зажигает заряд магниевого порошка, который будет гореть довольно продолжительное время. Благодаря этому, цилиндр не может ускользнуть от внимания наблюдательных постов. Он достаточно легок, чтобы плавать на воде, и будет найден, если даже упадет в океан!
— И вы намерены сбрасывать такие цилиндры во время полета на луну?
— Именно так! Стэндертон проделал для этого отверстие в полу нашей гранаты. Мы кладем цилиндр в эту маленькую камеру, запираем внутреннюю крышку, и рычагом открываем наружную крышку. Цилиндр выскальзывает в пространство, притягивается землей, летит к ней, наконец, проникает в земную атмосферу, — где вследствие сопротивления воздуха колесо начинает вертеться и, медленно спускаясь вниз, зажигает магний. Разумеется, мы можем посылать эти депеши, лишь пока будем находиться в сфере земного притяжения. За известной линией вступает в свои права притяжение лунного шара и, стало быть, наши цилиндры падали бы на луну!
— А вы не боитесь, — проговорила Элизабет, до сих пор молча стоявшая возле Баумгарта и с покорной грустью смотревшая на него, — не боитесь вы разве, что эти депеши, несмотря на свое свечение, будут не замечены?
— Нет, мисс Готорн! Вероятно будут замечены не все, но все же большая часть! Мы будем каждый вечер в одно и то же время сбрасывать такие „письма“, и так как нам придется держаться заранее намеченного пути, чтобы через тридцать два дня столкнуться с луной в заранее же намеченной точке, то цилиндры будут двигаться в определенном, заранее вычисленном направлении и вступать в земную атмосферу в заранее вычисленный момент, зависящий от нашего расстояния от земного шара! Все эти таблицы имеются на всех обсерваториях, их раздадут также сторожевым судам, наконец, будут печатать во всех газетах, в школах, на них будут обращать внимание молодежи! Было бы очень странно, если бы эти вестники из звездных пространств ускользнули от внимания бесчисленных глаз, занимающихся наблюдением неба по профессии или по охоте! Разумеется, некоторые цилиндры пропадут, но мы всегда будем отправлять нашим далеким друзьям по два экземпляра одновременно!
Баукгарт умолк и, прищурившись, заглянул в серьезное лицо Элизабет. Он украдкой тихонько пожал ее руку. Она сделала знак, и он вышел с нею из круга споривших. Белокурой дочери Готорна нужно было обменяться еще несколькими прощальными словами наедине — это почуствовал и старик, видевший, как молодые люди отошли. Его это обрадовало, ибо его дочь не нравилась ему в последние недели. Он увидел в руках Элизабет свежую розу, еще обрызганную росой, которую она срезала в саду на заре и теперь сунула в руку своему спутнику. Тут между ними и Готорном стало несколько групп рабочих с шестами для под'ема стартовой площадки, и громкий голос Стэндертона окликнул его. Он протиснулся в толпе и поспешил к „Звезде Африки“, к этому небесному кораблю, который должен был покинуть землю и навеки прославить его имя и управляемый им завод в истории человечества! Глаза старика самодовольно скользнули по длинному блестящему корпусу и несущим поверхностям. В эту минуту Арчибальд Плэг протискивался с бутылками вина в круглое боковое окно. Стэндертон-Квиль со смехом подталкивал его снаружи, а Ковенкотт тянул изнутри. Только на минуту застряло объемистое тело шарообразного моряка — и на взволнованную, напряженно шумевшую толпу это подействовало, как освежительный дождь. Каждый понимал, что Плэг в этот момент оправдывал свою фамилию, ибо он в самом деле сидел в круглом люке гранаты, как затычка в бочке!
Наконец, он протиснулся внутрь, и его побагровевшее лицо самодовольно высунулось наружу.
— Внутрь я забрался, милейший Стэндертон, но смогу ли я после тридцатидвухдневного откармливания в этой тюрьме вылезть из нее на луне — это покажет будущее!
— В таком случае мы вам пропишем лечение голодом, — проговорил Готорн и еще раз пожал руку неизменно веселому моряку.
Баумгарт попрощался. Он поставил ногу на стальную лесенку и легко перекинулся в отверстие. Стэндертон отдавал последние приказания. Последние клинья были выбиты, и затем он вошел внутрь корабля.
Еще пара рукопожатий! Элизабет отошла в сторону.
Путешественники привинтили толстые хрустальные окна к резиновой оправе. Ковенкотт в воздушной маске показался на мгновение в маленьком окошке машинного отделения. Готорн отдавал приказания снаружи. Проревела сирена. Все хлынули вон из отгороженного пространства.
Старик стоял с хронометром в руке. До семи часов оставалось еще две минуты. Ровно в семь, по предварительному соглашению со всеми наблюдательными постами, „Звезда Африки“ должна была быть выброшена в пространство!
Как-то вдруг сама собою воцарилась торжественная тишина, в которой, казалось, можно было расслышать взволнованные биения тысяч сердец. Человеческая стена на взморье стояла неподвижно. Кругом на всех холмах замерли в ожидании густые толпы. На дорогах стояли сотни экипажей, дороги пестрели черными и белыми пятнами, любопытные обоего пола заливали их во всю ширину.
Без одной минуты семь!
Готорн подошел к флаг-мачте. На ней со скрипом взвилось кверху знамя Соединенных Штатов Африки. По толпе пробежало движение, шум — и опять все успокоилось; наступил долгожданный момент.
Своеобразный сигнал послышался изнутри летучего корабля. Еще десять секунд. Готорн подошел к ограде…
У Элизабет подгибались колени. Она прижала руку к сердцу и села на подвернувшуюся поленницу дров —
Раздались два-три гулких взрыва, и „Звезда Африки“ содрогнулась на стартовой площадке. Новый оглушительный залп — и вот она поднялась вверх под барабанную дробь взрывов!
Стартовая площадка с треском отскочила назад на своих рельсах, потом дернулась вверх, и опрокинулась бы, если бы не встретила тяжелых дубовых свай ограды.
Нестройный шум пробежал по массам. Торопливо заработали фотографы „Герольда“, заволновалось море красноватых пятен — лица десятков тысяч зрителей, смотревших на небо, в лазурных далях которого, степенно уменьшаясь, терялся блестящий предмет.
Инженер направлял корабль кверху и вперед. Нужно было держаться над поверхностью Индейского океана. Вдали темными точками виднелись суда, наблюдавшие за полетом и готовые придти на помощь в любую минуту, если „Звезда Африки“ упадет в море. По жесткому лицу Стэндертона промелькнула улыбка: этого нечего было опасаться! Правительство не в меру тревожилось. Впрочем, оно делало все, что могло.
Баумгарт и Плэг стояли у большого круглого окна и смотрели вниз на медленно сжимавшееся поле разноцветных пятен, при чем над всем господствовал зеленый тон лугов, отделявшийся от темного фона лесов. Странный фантастический вид имели эти люди в своих масках, кончавшихся кольцевидными хоботами воздушных рукавов, соединенных с воздушными ранцами на груди. Огромные круглые стекла очков казались глазами допотопных чудовищ, а отходившие от них провода телефона довершали впечатление привидений.
Арчибальд Плэг включил свой проволочный шнур в маленький медный штепсель на грудном щите Баумгарта.
— Через две минуты мы будем знать, друг мой, правильны ли ваши предположения — или же прав этот Юсуф Драммен с Тимбуктской фабрики ученых!
— Чертовски трудное, однако, положение! И должен вам откровенно сказать, что сердце мое стучит, как лошадиные копыта по шоссе!
— Это естественно, добрейший Плэг! И я в общем чувствую себя не лучше. Можно быть сколько угодно уверенным в теории, практика всегда рождает некоторые сомнения. Впрочем, это скорей дело нервов, чем испытующего разума!
— Если бы хоть не слышалось этих отчаянных взрывов! Надо полагать, нечто в этом роде переживает мышь, залезшая во время увертюры в большой барабан оркестра!
Баумгарт кивнул. Плэг выдернул провод и подошел к противоположному окну. Он чувствовал, что немцу хочется остаться наедине со своим лихорадочным ожиданием. Вдали еще мерцали желтоватым туманом берега Африки. Они были окаймлены белой полосой — это были буруны, прибой. А дальше лежало море — однообразная серо-зеленая поверхность. На нем плавало несколько клочков ваты; в действительности это были белые облака на высоте свыше пяти километров над морем. Над ними виднелась черная точка, — что это, птица? Нет, не может быть! Птицу нельзя было бы увидеть! Плэг схватил бинокль. Это был большой аэроплан, летевший над сушей и, наверное, приветствовавший „Звезду Африки“! Местами старый моряк узнавал, как ему казалось, корабли в виде крохотных точек — но, может-быть, это был и обман зрения.
Баумгарт подошел к нему и включился в его телефон.
— Вы ничего не замечаете?
— Ничего особенного. Позвольте! Проклятый шум взрывов стал слабее, заметно слабее.
— Совершенно верно! Мы теперь приближаемся к границе воздушной оболочки. Звук не может уже доходить до наших ушей с прежней силой, ибо воздух, передающий его, стал очень разрежен! В безвоздушном пространстве мы совершенно не будем слышать никаких звуков, и только воздух внутри нашего корабля будет служить им проводником!
Загорелась красная лампочка — сигнал Стэндертона. Спутники подошли к окну, за которым виднелось помещение рулевого. Инженер обернулся и указал на барометр. Они находились уже на высоте больше ста километров. Стрелка колебалась, отзываясь на все сотрясения летучего корабля. Одновременно измеритель скорости показал, что „Звезда Африки“ перемещается теперь быстрее, соответственно уменьшившемуся сопротивлению атмосферы.
Плэг обратил внимание на стрелку аппарата беспроволочной телеграфии. Она показывала „вызывают“. Баумгарт подошел к аппарату. На узенькой бумажной ленточке появились буквы и слова. Но вот стрелка остановилась.
— „Герольд, Капштадт. Потеряли вас из виду. Просим сообщений о полете и самочувствии“.
— Не могут дождаться! — заметил Плэг. — Телеграфируйте, что мы сейчас выпьем первую бутылку за здоровье старого Марабу и имеем намерение продолжать поездку на луну!
Баумгарг улыбнулся; тонкие металлические проволоки, как шупальцы торчавшие по сторонам летучего зверя, послали в пространство слова: „Звезда Африки“. Летим выше ста километров. Покуда все в порядке и нет никаких оснований для беспокойства. Привет семье Готорна“.
Через несколько минут игла опять затрепетала. Появилась следующая радиограмма: „Дозорное судно „Кондор“, расположенное у острова святого Маврикия, летучему кораблю „Звезда Африки“. Все еще видим вас в шести-футовый телескоп. Перед тем, как сбросить цилиндр, отправьте беспроволочный сигнал“.
— Смотрите! Они на посту! Дозорное судно „Кондор“. Это распоряжение старого Гинценбройха! Я знаю его с молодых лет. Надеюсь, мне не придется дожить до того, чтобы он выловил меня в этой консервной банке с глубины в три тысячи метров!
— Стэндертон-Квиль ручается, что „Звезда Африки“ не потонет, если упадет в море. Но она и не упадет!
Опять загорелась лампа инженера. Он поманил к себе Баумгарта. Тог пролез в крохотную соединительную дверцу и стал рядом со Стэндертоном. В маленьком пространстве было так тесно, что второй человек мог стоять только согнувшись, у самого руля. Инженер включился в телефон своего спутника.
— Меня берет сомнение. Мы находимся уже близко к границе последних остатков атмосферы! Руль не реагирует уже правильно, он встречает слишком мало сопротивления. Его мы должны будем переделать, сделать обширнее! Скорость значительно усилилась, но корабль норовит проваливаться, когда я его направляю круто вверх! Все же, испробуем до последнего! Ближайшие десять минут решат вопрос об осуществимости нашего плана!
Баумгарт ничего не сказал. Слова были излишни. Факты сами должны были говорить за себя. Он решил, что лучше предоставить инженера самому себе — и опять протиснулся в салон.
— Ну? как дела? Прорвемся?
Немец пожал плечами.
— Еще несколько минут терпения, дружище! Через десять минут мы либо будем лететь в „Свенденгамовском облаке“, либо соскользнем вниз, к земле!
Только теперь он почувствовал окружавший его сильный холод! Плэг давно уже закутался в толстую шубу. Уже чувствовалось ледяное дыхание межзвездного пространства. Покуда еще было сносно, потому что граната летела в лучах солнца, согревавшего ее стенки. Кроме того, трубы отопления понемногу начинали действовать. Но уже пора было потеплее одеться, по примеру полярных исследователей. Пока достаточно было шубы.
Странной казалась земля с этой высоты, никогда еще не достигавшейся человеком! Получалась иллюзия, что паришь над огромной чашей. Индейский океан расстилался однообразной серо-зеленой равниной. Остров Мадагаскар плавал в ней, как большой кусок пробки, и широкие тени, которые солнце отбрасывало от его горных хребтов, вырисовывались с такой отчетливостью, что можно было без труда сделать точную рельефную карту этой области. На западном горизонте размытой желтоватой массой лежали берега Южной Африки.
Путешественники в глубоком раздумье смотрели вниз. Всех их трепала лихарадка ожидания, не дававшая наслаждаться дивной картиной. Все вопросы, все споры были забыты на время, каждый думал о своем. Стэндертон неподвижно стоял у своего руля, готовый в любой момент повернуть машину назад, в спасительную воздушную стихию. Впервые за всю жизнь нервы этого человека вибрировали так сильно, что он с большим усилием сохранял самообладание. Одно было ясно: руль нужно значительно увеличить и, вероятно, также несущие поверхности. Но постепенно в нем росло убеждение, что „Звезда Африки“ проскочит разреженную среду, ввинтится в нее — иначе машина давно уже отказалась бы служить.
Он почувствовал руку на своем плече. Баумгарт стоял возле него и указывал на хронометр.
— Тридцать минут! Последние следы земной атмосферы остались позади! Мы скользим уже в туманном Облаке — ставка выиграна!
И в самом деле, они удалились на двести пятьдесят слишком километров от поверхности земного шара. Стрелка барометра не показывала давления. Шум взрывов значительно ослабел, а непривычный шорох и скрип у окон доказывали присутствие тонкого потока пыли, в котором неслась теперь „Звезда Африки“.
Черты инженера оживились. Он схватил руку ученого друга и промолвил только:
— Хвала небесам. Мы проскочили!
Баумгарт поспешил к Плэгу.
— Дело на мази: мы находимся в Облаке, подвигаемся вперед! — Меховой клуб поднялся с явным намерением облапить немца.
— Примите мои поздравления и лучшие пожелания, воскресший Колумб и Коперник! Грандиозно, неслыханно, небывало! Ни за что на свете не хотел бы я еще раз пережить эти последние четверть часа! Мысленно я уже видел, как эта банка из под сардин летит вниз, видел нас вылезающими из бочки, как мокрые мыши, в Капштадте под свист наших противников. Знаете, это нужно отпраздновать! Но чем, чем? Ба, да где же мои бутылки с триполитанским?.. — И он кинулся к одному из стенных шкафов.
Баумгарт тем временем провалился в машинное отделение и протянул руку Ковенкотту и Самге. — Мы добились своего! Облако держит нас!..
„Добрая капля“ старого Плэга на этот раз встретила сердечный прием. Даже Стэндертон у своего руля не пренебрег ею! И старый капитан получил, наконец, возможность самолично наложить руку на узду стального коня.
Между тем, Баумгарт отправлял беспроволочные телеграммы „Герольду“, Готорну, правительству. Они повсюду были уловлены и через несколько минут зашумели по всему миру, несясь в самые отдаленные уголки земли. Газеты выпускали экстренные выпуски, повсюду говорили о событии, вызвавшем радостную сенсацию, как всегда, когда смелая идея, воплотившись в действительность, становится достоянием человечества, когда давнишняя, заветная мечта обретает образ и бытие. В расстоянии семисот километров от земли Баумгарт сел к столу и нацарапал стальным резцом на платиновой пластике радостное приветствие Элизабет. Вторая пластинка заключала в себе сообщение президенту Африканских Соединенных Штатов, а третья — краткий отчет для „Африканского Герольда.“ Через несколько секунд три цилиндра выскользнули через выводную трубку в бездну. Блеснув на солнце, как осколки стекла на дна ручейка, они исчезли в бездне.
Из этих трех оригинальных писем найдено было только два. Одно выудило из воды дозорное судно „Кондор“, а второй цилиндр, разбрасывая искры магниевого пламени, упал на небольшой двор ткацкой фабрики на Мадагаскаре. Третий цилиндр, предназначавшийся для „Герольда“, не был найден. Правда, эти металлические приветствия достигли места назначения лишь через два дня, — но какая блаженная улыбка пробежала по лицу Элизабет Готорн, когда она взяла в руки тонкий блестящий листочек! Этот привет с неба потом целых полвека был для нее святыней. Говорят, она так крепко зажала в руке эту металлическую карточку на смертном одре, что пришлось похоронить ее с нею.
В тысяче километров над поверхностью земли „3везда Африки“ повернула. Испытывать было нечего, Стэндертон-Квиль убедился лишь, что несущие поверхности и руль нужно видоизменить для увеличения безопасности полета. Люди, заключенные в стальную темницу, теперь только почувствовали всю красоту необыкновенного зрелища, открывшегося перед ними! Поле зрения колоссально расширилось. Далеко на юге местами показывались из тумана первые ледяные барьеры Полюса. Облачные массы носились над ними, а на севере, где должны были лежать берега Индии, возвышалась темная синеватая стена с белыми зубцами. Облака и опять облака, в которых, однако трудно было признать таковые, ибо они сливались в плотные массы, в горы со снеговыми вершинами, под которыми, казалось, погребены были сооружения людей.
Аппарат медленно спускался к земле.
Чудилось, что „Звезда Африки“ неподвижно стоит в пространстве, а масса серых, зеленоватых, желтых и белых пятен с быстротой урагана поднимается снизу. Хлопья ваты — облака — придвигались все ближе; скоро аппарат потонул в облачном море, затем облака оказались выше его, и корабль понесся на небольшой высоте над океаном.
Местами виднелись темные точки судов. От них поднимались крохотные белые дымки: это были салютные выстрелы, гром которых тонул в грохоте взрывов. Наконец, вынырнул Капштадт со своими белыми крышами и зеркальными окнами. Показались человеческие массы — целое море красноватых пятен, десятки тысяч белых платочков, трепетавших, как мотыльки!
Вот вынырнули черные постройки узамбаранитных заводов, показались светлые рельсы стартовой площадки. Машину застопорили. С шипением опустилось блестящее тело.
А вокруг слышался шум, неясный гул, словно ураган мчался по лесам.
Сильный толчок, еще толчок, скрип… „Звезда Африки“ легла неподвижно!
Распахнулись окна, ворвался свежий воздух. Показалось радостное взволнованное лицо Баумгарта. Нежная белая ручка вдвинулась в люк, и когда голова немца высунулась из окна, две мягких руки обвили его шею, и горячее лицо прижалось к его лицу.
А шум нарастал, нарастал, и десятки тысяч платочков трепетали в солнечном свете.
ГЛАВА XI
— Все, Колиман! Портовые власти только-что сообщили нам, что как электрические курьерские лодки, так и подъемные суда известили по радио о своем прибытии на назначенные места. Самый южный пост находится у острова Кергуэлена. На мысе Гвардафуй, затем в Аравийском море, у западного берега Передней Индии, на Цейлоне, в Бенгальском заливе, на Суматре и Яве, на западном и южном берегах Австралии уже расставлены посты. Впрочем, у вас не будет с нами хлопот: полет будет совершенно безопасен! Однако, мы будем держаться над Индийским океаном, дабы оставаться в поле зрения станции; разумеется, вы разглядите нас только в самые сильные телескопы.
— И вы действительно думаете, что, по крайней мере, в этом пробном полете исключены все опасности?
— Вне всякого сомнения! Видите ли, тут все очень несложно. В воздушном океане земли мы будем лететь так, как до сих пор это делали все летучие гранаты. Этот воздушный океан простирается, все более разрежаясь, приблизительно до ста восьмидесяти километров высоты, о чем свидетельствуют зажигающиеся на этом расстоянии падающие звезды, уже встречающие, таким образом, незначительное сопротивление воздуха. Но границы в собственном смысле вовсе не существует! Медленно, незаметно наша воздушная оболочка переходит в пустое пространство, которое теперь занято, однако, „Свенденгамовским облаком“. Приблизительно в двенадцати километрах от земли носятся последние легкие облачка из ледяных игл. Мы, понятно, скоро узнаем, продолжает-ли еще наша граната перемещаться в веществе Облака пыли и газов, — я это считаю вероятным на основании своих вычислений. Если это не так, наша „Звезда Африки“ до некоторой степени сама собой скользнет обратно в стихию, в которой она может перемещаться. Стало-быть, здесь опасности нет! Но если наш летательный снаряд при своей огромной скорости встретит достаточное сопротивление, мы полетим дальше в пространство, приблизительно до высоты в тысячу километров от земной поверхности, а затем вернемся обратно; проба будет сделана, и дальше, по направлению к луне, мы уже не встретим новых препятствий!
— А сколько времени вам понадобится на этот полет? — спросил Бенджамин Граахтен. Скорость летучего корабля составляет пятьсот километров в час. Через две минуты мы будем за пределами границы облаков, через двадцать минут мы достигнем границы атмосферы, а через два часа мы будем в тысяче километров от поверхности земли, в веществе „Свенденгамовского облака“! На этом расстоянии мы в виде опыта дважды сбросим цилиндры с депешами.
— Будем надеяться, что их найдут! — отозвался Граатхен.
— А как вы их сбросите? В первый раз слышу об этом приспособлении! — осведомился Колиман.
— Мы сами напали на эту мысль лишь в самые последние недели, и Стэндертон-Квиль внес еще кой-какие небольшие изменения. Это — блестящие легкие стальные цилиндры, в которые мы вкладываем депеши. Эти депеши будут награвированы стенографически на тонких платиновых пластинках стальным резцом. Цилиндры эти снабжены сверху крылатым колесом, и при проникновении в земную атмосферу тотчас же замедляют полет и постепенно спускаются вниз. Начиная вертеться, колесо зажигает заряд магниевого порошка, который будет гореть довольно продолжительное время. Благодаря этому, цилиндр не может ускользнуть от внимания наблюдательных постов. Он достаточно легок, чтобы плавать на воде, и будет найден, если даже упадет в океан!
— И вы намерены сбрасывать такие цилиндры во время полета на луну?
— Именно так! Стэндертон проделал для этого отверстие в полу нашей гранаты. Мы кладем цилиндр в эту маленькую камеру, запираем внутреннюю крышку, и рычагом открываем наружную крышку. Цилиндр выскальзывает в пространство, притягивается землей, летит к ней, наконец, проникает в земную атмосферу, — где вследствие сопротивления воздуха колесо начинает вертеться и, медленно спускаясь вниз, зажигает магний. Разумеется, мы можем посылать эти депеши, лишь пока будем находиться в сфере земного притяжения. За известной линией вступает в свои права притяжение лунного шара и, стало быть, наши цилиндры падали бы на луну!
— А вы не боитесь, — проговорила Элизабет, до сих пор молча стоявшая возле Баумгарта и с покорной грустью смотревшая на него, — не боитесь вы разве, что эти депеши, несмотря на свое свечение, будут не замечены?
— Нет, мисс Готорн! Вероятно будут замечены не все, но все же большая часть! Мы будем каждый вечер в одно и то же время сбрасывать такие „письма“, и так как нам придется держаться заранее намеченного пути, чтобы через тридцать два дня столкнуться с луной в заранее же намеченной точке, то цилиндры будут двигаться в определенном, заранее вычисленном направлении и вступать в земную атмосферу в заранее вычисленный момент, зависящий от нашего расстояния от земного шара! Все эти таблицы имеются на всех обсерваториях, их раздадут также сторожевым судам, наконец, будут печатать во всех газетах, в школах, на них будут обращать внимание молодежи! Было бы очень странно, если бы эти вестники из звездных пространств ускользнули от внимания бесчисленных глаз, занимающихся наблюдением неба по профессии или по охоте! Разумеется, некоторые цилиндры пропадут, но мы всегда будем отправлять нашим далеким друзьям по два экземпляра одновременно!
Баукгарт умолк и, прищурившись, заглянул в серьезное лицо Элизабет. Он украдкой тихонько пожал ее руку. Она сделала знак, и он вышел с нею из круга споривших. Белокурой дочери Готорна нужно было обменяться еще несколькими прощальными словами наедине — это почуствовал и старик, видевший, как молодые люди отошли. Его это обрадовало, ибо его дочь не нравилась ему в последние недели. Он увидел в руках Элизабет свежую розу, еще обрызганную росой, которую она срезала в саду на заре и теперь сунула в руку своему спутнику. Тут между ними и Готорном стало несколько групп рабочих с шестами для под'ема стартовой площадки, и громкий голос Стэндертона окликнул его. Он протиснулся в толпе и поспешил к „Звезде Африки“, к этому небесному кораблю, который должен был покинуть землю и навеки прославить его имя и управляемый им завод в истории человечества! Глаза старика самодовольно скользнули по длинному блестящему корпусу и несущим поверхностям. В эту минуту Арчибальд Плэг протискивался с бутылками вина в круглое боковое окно. Стэндертон-Квиль со смехом подталкивал его снаружи, а Ковенкотт тянул изнутри. Только на минуту застряло объемистое тело шарообразного моряка — и на взволнованную, напряженно шумевшую толпу это подействовало, как освежительный дождь. Каждый понимал, что Плэг в этот момент оправдывал свою фамилию, ибо он в самом деле сидел в круглом люке гранаты, как затычка в бочке!
Наконец, он протиснулся внутрь, и его побагровевшее лицо самодовольно высунулось наружу.
— Внутрь я забрался, милейший Стэндертон, но смогу ли я после тридцатидвухдневного откармливания в этой тюрьме вылезть из нее на луне — это покажет будущее!
— В таком случае мы вам пропишем лечение голодом, — проговорил Готорн и еще раз пожал руку неизменно веселому моряку.
Баумгарт попрощался. Он поставил ногу на стальную лесенку и легко перекинулся в отверстие. Стэндертон отдавал последние приказания. Последние клинья были выбиты, и затем он вошел внутрь корабля.
Еще пара рукопожатий! Элизабет отошла в сторону.
Путешественники привинтили толстые хрустальные окна к резиновой оправе. Ковенкотт в воздушной маске показался на мгновение в маленьком окошке машинного отделения. Готорн отдавал приказания снаружи. Проревела сирена. Все хлынули вон из отгороженного пространства.
Старик стоял с хронометром в руке. До семи часов оставалось еще две минуты. Ровно в семь, по предварительному соглашению со всеми наблюдательными постами, „Звезда Африки“ должна была быть выброшена в пространство!
Как-то вдруг сама собою воцарилась торжественная тишина, в которой, казалось, можно было расслышать взволнованные биения тысяч сердец. Человеческая стена на взморье стояла неподвижно. Кругом на всех холмах замерли в ожидании густые толпы. На дорогах стояли сотни экипажей, дороги пестрели черными и белыми пятнами, любопытные обоего пола заливали их во всю ширину.
Без одной минуты семь!
Готорн подошел к флаг-мачте. На ней со скрипом взвилось кверху знамя Соединенных Штатов Африки. По толпе пробежало движение, шум — и опять все успокоилось; наступил долгожданный момент.
Своеобразный сигнал послышался изнутри летучего корабля. Еще десять секунд. Готорн подошел к ограде…
У Элизабет подгибались колени. Она прижала руку к сердцу и села на подвернувшуюся поленницу дров —
Раздались два-три гулких взрыва, и „Звезда Африки“ содрогнулась на стартовой площадке. Новый оглушительный залп — и вот она поднялась вверх под барабанную дробь взрывов!
Стартовая площадка с треском отскочила назад на своих рельсах, потом дернулась вверх, и опрокинулась бы, если бы не встретила тяжелых дубовых свай ограды.
Нестройный шум пробежал по массам. Торопливо заработали фотографы „Герольда“, заволновалось море красноватых пятен — лица десятков тысяч зрителей, смотревших на небо, в лазурных далях которого, степенно уменьшаясь, терялся блестящий предмет.
* * *
Пять человек, летевших в пространстве, как муравьи, запертые в жестянку, производили странное впечатление в своем необыкновенном наряде. В „салоне“ находились Баумгарт и Арчибальд Плэг. Стэндертон, разумеется, стоял в рулевом помещении. Ковенкотт и Самга работали еще над автоматом, пробуя рычаги. Позднее, по разрешении важного вопроса, в состоянии-ли материя Облака нести корабль, управление кораблем должны были брать на себя попеременно также Баумгарт и Плэг под руководством Стэндертона. В старом капитане Стэндертон был уверен, но техническое уменье ученого немца он ценил не очень высоко; к нему следовало прибегнуть лишь в самом крайнем случае.Инженер направлял корабль кверху и вперед. Нужно было держаться над поверхностью Индейского океана. Вдали темными точками виднелись суда, наблюдавшие за полетом и готовые придти на помощь в любую минуту, если „Звезда Африки“ упадет в море. По жесткому лицу Стэндертона промелькнула улыбка: этого нечего было опасаться! Правительство не в меру тревожилось. Впрочем, оно делало все, что могло.
Баумгарт и Плэг стояли у большого круглого окна и смотрели вниз на медленно сжимавшееся поле разноцветных пятен, при чем над всем господствовал зеленый тон лугов, отделявшийся от темного фона лесов. Странный фантастический вид имели эти люди в своих масках, кончавшихся кольцевидными хоботами воздушных рукавов, соединенных с воздушными ранцами на груди. Огромные круглые стекла очков казались глазами допотопных чудовищ, а отходившие от них провода телефона довершали впечатление привидений.
Арчибальд Плэг включил свой проволочный шнур в маленький медный штепсель на грудном щите Баумгарта.
— Через две минуты мы будем знать, друг мой, правильны ли ваши предположения — или же прав этот Юсуф Драммен с Тимбуктской фабрики ученых!
— Чертовски трудное, однако, положение! И должен вам откровенно сказать, что сердце мое стучит, как лошадиные копыта по шоссе!
— Это естественно, добрейший Плэг! И я в общем чувствую себя не лучше. Можно быть сколько угодно уверенным в теории, практика всегда рождает некоторые сомнения. Впрочем, это скорей дело нервов, чем испытующего разума!
— Если бы хоть не слышалось этих отчаянных взрывов! Надо полагать, нечто в этом роде переживает мышь, залезшая во время увертюры в большой барабан оркестра!
Баумгарт кивнул. Плэг выдернул провод и подошел к противоположному окну. Он чувствовал, что немцу хочется остаться наедине со своим лихорадочным ожиданием. Вдали еще мерцали желтоватым туманом берега Африки. Они были окаймлены белой полосой — это были буруны, прибой. А дальше лежало море — однообразная серо-зеленая поверхность. На нем плавало несколько клочков ваты; в действительности это были белые облака на высоте свыше пяти километров над морем. Над ними виднелась черная точка, — что это, птица? Нет, не может быть! Птицу нельзя было бы увидеть! Плэг схватил бинокль. Это был большой аэроплан, летевший над сушей и, наверное, приветствовавший „Звезду Африки“! Местами старый моряк узнавал, как ему казалось, корабли в виде крохотных точек — но, может-быть, это был и обман зрения.
Баумгарт подошел к нему и включился в его телефон.
— Вы ничего не замечаете?
— Ничего особенного. Позвольте! Проклятый шум взрывов стал слабее, заметно слабее.
— Совершенно верно! Мы теперь приближаемся к границе воздушной оболочки. Звук не может уже доходить до наших ушей с прежней силой, ибо воздух, передающий его, стал очень разрежен! В безвоздушном пространстве мы совершенно не будем слышать никаких звуков, и только воздух внутри нашего корабля будет служить им проводником!
Загорелась красная лампочка — сигнал Стэндертона. Спутники подошли к окну, за которым виднелось помещение рулевого. Инженер обернулся и указал на барометр. Они находились уже на высоте больше ста километров. Стрелка колебалась, отзываясь на все сотрясения летучего корабля. Одновременно измеритель скорости показал, что „Звезда Африки“ перемещается теперь быстрее, соответственно уменьшившемуся сопротивлению атмосферы.
Плэг обратил внимание на стрелку аппарата беспроволочной телеграфии. Она показывала „вызывают“. Баумгарт подошел к аппарату. На узенькой бумажной ленточке появились буквы и слова. Но вот стрелка остановилась.
— „Герольд, Капштадт. Потеряли вас из виду. Просим сообщений о полете и самочувствии“.
— Не могут дождаться! — заметил Плэг. — Телеграфируйте, что мы сейчас выпьем первую бутылку за здоровье старого Марабу и имеем намерение продолжать поездку на луну!
Баумгарг улыбнулся; тонкие металлические проволоки, как шупальцы торчавшие по сторонам летучего зверя, послали в пространство слова: „Звезда Африки“. Летим выше ста километров. Покуда все в порядке и нет никаких оснований для беспокойства. Привет семье Готорна“.
Через несколько минут игла опять затрепетала. Появилась следующая радиограмма: „Дозорное судно „Кондор“, расположенное у острова святого Маврикия, летучему кораблю „Звезда Африки“. Все еще видим вас в шести-футовый телескоп. Перед тем, как сбросить цилиндр, отправьте беспроволочный сигнал“.
— Смотрите! Они на посту! Дозорное судно „Кондор“. Это распоряжение старого Гинценбройха! Я знаю его с молодых лет. Надеюсь, мне не придется дожить до того, чтобы он выловил меня в этой консервной банке с глубины в три тысячи метров!
— Стэндертон-Квиль ручается, что „Звезда Африки“ не потонет, если упадет в море. Но она и не упадет!
Опять загорелась лампа инженера. Он поманил к себе Баумгарта. Тог пролез в крохотную соединительную дверцу и стал рядом со Стэндертоном. В маленьком пространстве было так тесно, что второй человек мог стоять только согнувшись, у самого руля. Инженер включился в телефон своего спутника.
— Меня берет сомнение. Мы находимся уже близко к границе последних остатков атмосферы! Руль не реагирует уже правильно, он встречает слишком мало сопротивления. Его мы должны будем переделать, сделать обширнее! Скорость значительно усилилась, но корабль норовит проваливаться, когда я его направляю круто вверх! Все же, испробуем до последнего! Ближайшие десять минут решат вопрос об осуществимости нашего плана!
Баумгарт ничего не сказал. Слова были излишни. Факты сами должны были говорить за себя. Он решил, что лучше предоставить инженера самому себе — и опять протиснулся в салон.
— Ну? как дела? Прорвемся?
Немец пожал плечами.
— Еще несколько минут терпения, дружище! Через десять минут мы либо будем лететь в „Свенденгамовском облаке“, либо соскользнем вниз, к земле!
Только теперь он почувствовал окружавший его сильный холод! Плэг давно уже закутался в толстую шубу. Уже чувствовалось ледяное дыхание межзвездного пространства. Покуда еще было сносно, потому что граната летела в лучах солнца, согревавшего ее стенки. Кроме того, трубы отопления понемногу начинали действовать. Но уже пора было потеплее одеться, по примеру полярных исследователей. Пока достаточно было шубы.
Странной казалась земля с этой высоты, никогда еще не достигавшейся человеком! Получалась иллюзия, что паришь над огромной чашей. Индейский океан расстилался однообразной серо-зеленой равниной. Остров Мадагаскар плавал в ней, как большой кусок пробки, и широкие тени, которые солнце отбрасывало от его горных хребтов, вырисовывались с такой отчетливостью, что можно было без труда сделать точную рельефную карту этой области. На западном горизонте размытой желтоватой массой лежали берега Южной Африки.
Путешественники в глубоком раздумье смотрели вниз. Всех их трепала лихарадка ожидания, не дававшая наслаждаться дивной картиной. Все вопросы, все споры были забыты на время, каждый думал о своем. Стэндертон неподвижно стоял у своего руля, готовый в любой момент повернуть машину назад, в спасительную воздушную стихию. Впервые за всю жизнь нервы этого человека вибрировали так сильно, что он с большим усилием сохранял самообладание. Одно было ясно: руль нужно значительно увеличить и, вероятно, также несущие поверхности. Но постепенно в нем росло убеждение, что „Звезда Африки“ проскочит разреженную среду, ввинтится в нее — иначе машина давно уже отказалась бы служить.
Он почувствовал руку на своем плече. Баумгарт стоял возле него и указывал на хронометр.
— Тридцать минут! Последние следы земной атмосферы остались позади! Мы скользим уже в туманном Облаке — ставка выиграна!
И в самом деле, они удалились на двести пятьдесят слишком километров от поверхности земного шара. Стрелка барометра не показывала давления. Шум взрывов значительно ослабел, а непривычный шорох и скрип у окон доказывали присутствие тонкого потока пыли, в котором неслась теперь „Звезда Африки“.
Черты инженера оживились. Он схватил руку ученого друга и промолвил только:
— Хвала небесам. Мы проскочили!
Баумгарт поспешил к Плэгу.
— Дело на мази: мы находимся в Облаке, подвигаемся вперед! — Меховой клуб поднялся с явным намерением облапить немца.
— Примите мои поздравления и лучшие пожелания, воскресший Колумб и Коперник! Грандиозно, неслыханно, небывало! Ни за что на свете не хотел бы я еще раз пережить эти последние четверть часа! Мысленно я уже видел, как эта банка из под сардин летит вниз, видел нас вылезающими из бочки, как мокрые мыши, в Капштадте под свист наших противников. Знаете, это нужно отпраздновать! Но чем, чем? Ба, да где же мои бутылки с триполитанским?.. — И он кинулся к одному из стенных шкафов.
Баумгарт тем временем провалился в машинное отделение и протянул руку Ковенкотту и Самге. — Мы добились своего! Облако держит нас!..
„Добрая капля“ старого Плэга на этот раз встретила сердечный прием. Даже Стэндертон у своего руля не пренебрег ею! И старый капитан получил, наконец, возможность самолично наложить руку на узду стального коня.
Между тем, Баумгарт отправлял беспроволочные телеграммы „Герольду“, Готорну, правительству. Они повсюду были уловлены и через несколько минут зашумели по всему миру, несясь в самые отдаленные уголки земли. Газеты выпускали экстренные выпуски, повсюду говорили о событии, вызвавшем радостную сенсацию, как всегда, когда смелая идея, воплотившись в действительность, становится достоянием человечества, когда давнишняя, заветная мечта обретает образ и бытие. В расстоянии семисот километров от земли Баумгарт сел к столу и нацарапал стальным резцом на платиновой пластике радостное приветствие Элизабет. Вторая пластинка заключала в себе сообщение президенту Африканских Соединенных Штатов, а третья — краткий отчет для „Африканского Герольда.“ Через несколько секунд три цилиндра выскользнули через выводную трубку в бездну. Блеснув на солнце, как осколки стекла на дна ручейка, они исчезли в бездне.
Из этих трех оригинальных писем найдено было только два. Одно выудило из воды дозорное судно „Кондор“, а второй цилиндр, разбрасывая искры магниевого пламени, упал на небольшой двор ткацкой фабрики на Мадагаскаре. Третий цилиндр, предназначавшийся для „Герольда“, не был найден. Правда, эти металлические приветствия достигли места назначения лишь через два дня, — но какая блаженная улыбка пробежала по лицу Элизабет Готорн, когда она взяла в руки тонкий блестящий листочек! Этот привет с неба потом целых полвека был для нее святыней. Говорят, она так крепко зажала в руке эту металлическую карточку на смертном одре, что пришлось похоронить ее с нею.
В тысяче километров над поверхностью земли „3везда Африки“ повернула. Испытывать было нечего, Стэндертон-Квиль убедился лишь, что несущие поверхности и руль нужно видоизменить для увеличения безопасности полета. Люди, заключенные в стальную темницу, теперь только почувствовали всю красоту необыкновенного зрелища, открывшегося перед ними! Поле зрения колоссально расширилось. Далеко на юге местами показывались из тумана первые ледяные барьеры Полюса. Облачные массы носились над ними, а на севере, где должны были лежать берега Индии, возвышалась темная синеватая стена с белыми зубцами. Облака и опять облака, в которых, однако трудно было признать таковые, ибо они сливались в плотные массы, в горы со снеговыми вершинами, под которыми, казалось, погребены были сооружения людей.
Аппарат медленно спускался к земле.
Чудилось, что „Звезда Африки“ неподвижно стоит в пространстве, а масса серых, зеленоватых, желтых и белых пятен с быстротой урагана поднимается снизу. Хлопья ваты — облака — придвигались все ближе; скоро аппарат потонул в облачном море, затем облака оказались выше его, и корабль понесся на небольшой высоте над океаном.
Местами виднелись темные точки судов. От них поднимались крохотные белые дымки: это были салютные выстрелы, гром которых тонул в грохоте взрывов. Наконец, вынырнул Капштадт со своими белыми крышами и зеркальными окнами. Показались человеческие массы — целое море красноватых пятен, десятки тысяч белых платочков, трепетавших, как мотыльки!
Вот вынырнули черные постройки узамбаранитных заводов, показались светлые рельсы стартовой площадки. Машину застопорили. С шипением опустилось блестящее тело.
А вокруг слышался шум, неясный гул, словно ураган мчался по лесам.
Сильный толчок, еще толчок, скрип… „Звезда Африки“ легла неподвижно!
Распахнулись окна, ворвался свежий воздух. Показалось радостное взволнованное лицо Баумгарта. Нежная белая ручка вдвинулась в люк, и когда голова немца высунулась из окна, две мягких руки обвили его шею, и горячее лицо прижалось к его лицу.
А шум нарастал, нарастал, и десятки тысяч платочков трепетали в солнечном свете.
ГЛАВА XI
Солнце, окутанное оранжевым туманом, садилось за Нилом, порождая изумительные отражения на глади широкой реки. Сверху, где тянулась цепь холмов Джебель-Мокаттама, лежал в желтоватом тумане Каир, даль тонула в причудливой фиолетовой тени. Горячий сухой поток воздуха струился из Ливийской пустыни; до сих пор, несмотря на все усилия, людям удалось обратить лишь небольшую часть ее в плодородные пашни.
Трое мужчин, выйдя из чудесного здания обсерватории, которое светилось далеко за городом, как волшебный замок, в лучах заходящего солнца, направлялись по небольшому парку к лужайке, заросшей невысокой травой.
— Здесь, уважаемый мой коллега, вы видите перед собой наш новый исполинский телескоп — несомненно, на долгое время величайший в мире! Мы надеемся при его помощи исторгнуть последние тайны звездной вселенной!
Баумгарт поднес руку козырьком к глазам и стал всматриваться в зелень лужайки.
— При всем добром желании я ничего не вижу, уважаемый Бен-Хаффа! И если вы не зарыли ваш исполинский телескоп в землю, то я уж не знаю, где его искать!
Бен-Хаффа самодовольно усмехнулся.
— Мы и впрямь зарыли его в землю: вы стоите прямо перед ним! Еще один шаг — и вы упадете в его стотридцатиметровую трубу и утонете в исполинском зеркале!
Он опять засмеялся, затрясшись круглым брюшком; радуясь тому, что он сможет показать знаменитому немцу свой чудесный инструмент, он продел свою руку под руку Баумгарта.
Только теперь Баумгарт понял, в чем дело! Они стояли перед огромным колодцем — иначе это нельзя было назвать. В земле зияло круглое обложенное камнями отверстие в добрых шесть метров ширины. Небольшая ограда окружала его, предохраняя от падения внутрь. В стороне лежал род предохранительной крыши, которую служащие обсерватории только что, как видно, откатили в сторону.
Баумгарт заглянул в зияющую пасть шахты. Внизу все тонуло во мраке.
— Изумительный телескоп, в самом деле! Я все-таки не понимаю, в чем дело.
— Изобрел его наш милейший Фоортгойзен. Пусть он же вам и опишет свое создание!
Ассистент Бен-Хаффы приблизился. Это был очень рослый, бледный и худощавый мужчина, с лицом некрасивым до ужаса. Привлекательными в нем были лишь большие умные глаза.
— Если бы я просто не зарыл инструмент в землю, понадобились бы колоссальные сооружения; мы, таким образом, с'экономили миллионы! Надобно вам знать, что вообще невозможно такое исполинское зеркало вылить из металла или из стекла. Диаметр его равняется четырем с половиной метрам!
Трое мужчин, выйдя из чудесного здания обсерватории, которое светилось далеко за городом, как волшебный замок, в лучах заходящего солнца, направлялись по небольшому парку к лужайке, заросшей невысокой травой.
— Здесь, уважаемый мой коллега, вы видите перед собой наш новый исполинский телескоп — несомненно, на долгое время величайший в мире! Мы надеемся при его помощи исторгнуть последние тайны звездной вселенной!
Баумгарт поднес руку козырьком к глазам и стал всматриваться в зелень лужайки.
— При всем добром желании я ничего не вижу, уважаемый Бен-Хаффа! И если вы не зарыли ваш исполинский телескоп в землю, то я уж не знаю, где его искать!
Бен-Хаффа самодовольно усмехнулся.
— Мы и впрямь зарыли его в землю: вы стоите прямо перед ним! Еще один шаг — и вы упадете в его стотридцатиметровую трубу и утонете в исполинском зеркале!
Он опять засмеялся, затрясшись круглым брюшком; радуясь тому, что он сможет показать знаменитому немцу свой чудесный инструмент, он продел свою руку под руку Баумгарта.
Только теперь Баумгарт понял, в чем дело! Они стояли перед огромным колодцем — иначе это нельзя было назвать. В земле зияло круглое обложенное камнями отверстие в добрых шесть метров ширины. Небольшая ограда окружала его, предохраняя от падения внутрь. В стороне лежал род предохранительной крыши, которую служащие обсерватории только что, как видно, откатили в сторону.
Баумгарт заглянул в зияющую пасть шахты. Внизу все тонуло во мраке.
— Изумительный телескоп, в самом деле! Я все-таки не понимаю, в чем дело.
— Изобрел его наш милейший Фоортгойзен. Пусть он же вам и опишет свое создание!
Ассистент Бен-Хаффы приблизился. Это был очень рослый, бледный и худощавый мужчина, с лицом некрасивым до ужаса. Привлекательными в нем были лишь большие умные глаза.
— Если бы я просто не зарыл инструмент в землю, понадобились бы колоссальные сооружения; мы, таким образом, с'экономили миллионы! Надобно вам знать, что вообще невозможно такое исполинское зеркало вылить из металла или из стекла. Диаметр его равняется четырем с половиной метрам!