О, как, подумал я, двое суток! Значит, ответы на запросы воен-комата в госпиталя – фикция! Сначала Жбанов говорил о том, что их месяц ждать надо, потом, что они придут к моему возвращению из ко-мандировки, а теперь – двое суток. Жбанов продолжал что-то вещать, но я его плохо слушал. Подумал, подумал, почесал макушку, да и го-ворю:
– Че вы там, господин подполковник, про деньги говорили?
– Дорога в оба конца и пятьсот баксов на карман.
– Деньги вперед. Где тут у вас касса?
Жбанов подошел к невзрачному облупленному сейфу, открыл его, заслонив спиной. Как я не старался, как не тянул голову, содер-жимое сейфа не обозрел. Когда Жбанов повернулся ко мне, в его ру-ках была тоненькая пачка зелени и мультифора с какими-то бумагами. Сначала он протянул мне деньги. Доллары были разного достоинства, в основном двадцатки.
– У меня загранпаспорта нет, – сообщил я.
Жбанов протянул мне мультифору.
– Я о нем позаботился.
Замечательно! Все было решено заранее, но думаю, что в слу-чае моего отказа у Жбанова и дублер бы нашелся.
О приключениях своих иракских даже вспоминать не хочется. Полное говно! Клиента я своего потерял при бомбежке аэродрома, где мы с ним больше суток тех самых других людей дожидались, да так и не дождались, а вот авианалета америкозов дождались. Да еще ка-кие-то придурки стрельбу затеяли. Кто в кого стрелял? Не знаю. Все одинаковые – черные, немытые, в грязных чалмах. Палят друг в друж-ку, патронов не жалеют. Орут что-то, но я только гыр-гыр-гыр слы-шу… Понятия не имею, жив ли теперь мой подопечный. Меня оскол-ком в грудь ранило, и по морде пуля скользом прошла. Я, как положе-но, сознание потерял. Очнулся – ничего не вижу, вся голова бинтом перемотана. Грудь болит, дышать трудно. Куда-то везут меня.
Дальше – все в тумане. Когда окончательно в себя пришел, оказалось – я уже не в Ираке, а в Катаре, в какой-то миссии красного креста.
Осколок из моей груди уже вытащили, и рана подживать стала, а вот с визитной карточкой проблема. Пуля эта проклятая из моей рожи кусок мяса вы-рвала, мне концы раны нитками стянули, и стал я похож на монстра.
Одежда моя естественно исчезла, а на мне была надета пижама. Врать не стану, пижама хорошая, американская, наверное. Слегка не по росту, но мне же не на танцы в ней. И еще один изъян у этой пижа-мы был – в карманах пусто: ни денег, ни документов, ни хрена. Я по-пытался узнать, где моя одежда со всем, что в ней было. А как узнать, если я кроме русского, только военно-полевой язык знаю, да в школе когда-то давно инглиш изучал. Только в жизни мне английский язык не пригодился, я его и забыл. Попытался вспомнить, вопрос формули-рую, а мне в ответ: гыр-гыр-гыр, да гыр-гыр-гыр.
Однажды к моей койке (она прямо на площади перед больничкой стояла, в палатах места для меня не нашлось), подошла девица и за-говорила со мной на ломаном русском языке. Видать, догадалась, что я русский. Девицу звали Пэт, она была канадкой с глубокими и древ-ними русскими корнями и трудилась здесь в миссии сестрой милосер-дия. Сказала, что услышала русский мат, когда я бредил.
По-русски многие матерятся, даже китайцы, но Пэт почему-то решила, что я рус-ский. Наверное, потому, что я на китайца не похож.
– А ты откуда русский мат-то знаешь? – спросил я ее. – В вашей семье его не забыли? Матерятся помаленьку?
– У нас в Канаде теперь много русских эмигрантов новой волны проживает, – ответила Пэт. – Все матерятся.
Велик и могуч русский язык!
Я ее о своей одежде спросил, она пообещала узнать, но на сле-дующий день трагическим голосом сообщила, что меня в этот
'хос-пис' привезли почти голого, в одних трусах и татуировках.
Понятно! Деньги мои кто-то спи…украл, и документы кто-то спи…украл. И этот кто-то стал богаче на пятьсот баксов, за минусом стоимости четырех чашечек кофе, да, к тому же, обзавелся хорошей ксивой. Повезло ему! А я, стало быть, оказался на чужбине, изуродо-ванный и израненный, без денег и без документов. Зашибись!
Удру-жил мне Жбанов! Вот тебе и двое суток! Туда и обратно. Туда, то есть сюда, я прибыл, а вот как обратно?
…С Пэт мы подружились. Я даже подозреваю, что она в меня втюрилась, невзирая на мою новую экстравагантную внешность. Когда мы с ней прощались, это случилось где-то через месяц со дня нашей первой встречи, она плакала и предлагала уехать с ней в Канаду.
Мо-жет, нужно было принять ее предложение? А? Это я сам у себя спра-шиваю. Жил бы сейчас где-нибудь в Торонто или в Монреале.
Сделал бы себе хорошую пластику, выправил бы поврежденное иракской пу-лей лицо, ну, если бы, конечно, денег раздобыл. Да раздобыл бы, куда б я делся? Пэт помогла бы мне устроиться на работу. Жил бы, трахал ее. Из благодарности. Но я не смог. Не любил я Пэт. Как женщину не любил. Нос у нее был великоват, лицо сильно веснушчатое, а груди почти совсем не было, мне другой тип женщин нравится. Дурак!
Знал бы тогда, что со мной вскорости произойдет, не стал бы кочевряжить-ся…
Зачем я об этом сейчас думаю? Зачем я вспоминаю Жбанова, Пэт,
Генку Воротникова? Они в другой жизни остались, а кое-кого и вовсе на белом свете нет. Сейчас о другом думать надо, о том, как мне в живых остаться. Это – вопрос номер один. А потом… Свалю-ка я, если, конечно, живым останусь, в Канаду? Разыщу там Пэт. И…, дальше все в соответствии с только что гуляющими в моей голове мыслями.
Так, все, сосредоточься, Гуинплен. Вот, блин! Быстро я к своему новому прозвищу привык, даже мысленно себя так называю.
Итак. До Манжурска – один рывок. Вон там засада, за ней – до-рога проселочная. Засаду я во время своей разведки срисовал. Сала-ги! У дороги нас ждут. Ну что с них взять? Молодежь!
Я остановился у зарослей орешника и, приложив палец к губам, поманил к себе Рэбэ. Он подошел, а я осторожно приподняв ветку, по-казал:
– Вон в том кочкаре ребятишки с автоматами сидят.
Он пригляделся:
– Вижу.
– Нам сейчас чуть западнее обойти их, а там – не оцепление, а решето.
– Ага. – Рэбэ кивнул головой.
Только мы двинулись, я впереди, за мной Рэбэ, за ним Хохол с
Выкидышем, как слева от нас засвистели винты вертушки, саму вер-тушку скрывал густой лес.
– О, бля, – тихо выматерился Хохол. – Это че за херня? Откуда?
Вертушка по-видимому села, потому, что винты ее стали сви-стеть по-другому. Только этот свист утих, как возник новый. Откуда-то издалека в нашу сторону летел еще один вертолет.
– Эта вертушка побольше, – сказал Выкидыш. – Похоже на штур-мовой десантный вертолет.
– Это уже и без тебя понятно, – огрызнулся Рэбэ. – Вычислили нас, что ли? А ну-ка, ходу! Уходим отсюда. Туда, на северо-запад! Вглубь леса! В самую чащу! – И бросился бежать первым.
Я бежал вслед за Рэбэ и шкурой ощущал опасность. Я ее чуял. Как зверь! И она надвигалась на нас не сзади, где прятались в кочкаре бойцы оцепления, она шла не оттуда, откуда прилетели вертушки, она притаилась где-то впереди – там, где кончалось редколесье, и начи-налась непролазная чаща. Рэбэ хотел поскорей добежать до нее, скрыться в ней, а мы бежали прямо в лапы опасности. Я негромко крикнул Рэбэ, хотел, чтобы он сменил направление и взял западнее, но он меня не услышал, несся, как угорелый. Я ускорился, чтобы его догнать и тут увидел Японца. Даже не его самого, я увидел его глаза, злые, водянистые. Да нет, вряд ли я их увидел, до Японца было мет-ров пятьдесят. С такого расстояния только в кино жертва видит глаза снайпера, видит выражение этих прищуренных глаз, различает каж-дую крапинку на радужной оболочке. Нет, я почувствовал глаза
Япон-ца, представил их, воспроизвел в своем сознании. Если меня сейчас не убьют, если я еще какое-то время поживу на белом свете, боюсь, что мне каждую ночь будут сниться эти глаза. И тогда я буду просы-паться в холодном поту, включать ночник, тянуться за сигаретами и долго лежать без сна, вспоминая все, что со мной произошло по воз-вращению из Катара. Буду вспоминать Рэбэ, Хохла,
Выкидыша – всех и каждого. Потом, поняв, что все равно не засну, или засну, но не ско-ро, пойду на кухню, достану из холодильника водку, и буду пить. В одиночку…
Наверняка, это был Японец. В своем маскарадном костюме, об-вешанный травой и ветками, с лицом, измазанном грязью. Я предста-вил, как он хитро и злобно ухмыляется, глядя на нас через прицел ав-томата, как его палец плавно нажимает на спусковой крючок.
До вы-стрела оставалось мгновенье. Япошка не промахнется.
– Ложись, – крикнул я Рэбэ и нырнул вперед.
Рэбэ, наверное, тоже увидел Японца, или почувствовал его. Он упал даже раньше, чем я крикнул ему. Пуля пролетела надо мной, и это не было иллюзией.
– А! – Все-таки она нашла свою жертву.
Хохол или Выкидыш?
Я перевернулся через голову и с колена дал короткую очередь по кустам, в то место, где прятался Японец. Очередь из моего автома-та была подхвачена очередью с того места, где залег Рэбэ. Нам никто не ответил. Боковым зрением я заметил движение справа и пальнул туда.
Это был Пуля, я, не метясь, разнес ему голову. Пуля вывалился из кустов, оросив кровью бледно-зеленый мох, ненужный ему уже ав-томат упал у моих ног.
Меня можно было поздравить, я завалил самого Пулю, инструк-тора по огневой подготовке нашего покойного спецотряда! Впрочем, принимать поздравления было некогда, если бы даже кто-нибудь и решил это сделать.
Японец не стрелял. То ли мы с Рэбэ его подстрелили, то ли он менял позицию – проверять некогда было. Зато по нам ударили сзади бойцы, выступившие из засады. Я дал по ним длинную очередь, и солдатики залегли. Молодцы, послушные ребята! А мы с Рэбэ юркну-ли в кусты и, насколько нам позволяла чащоба, стали быстренько ухо-дить с места сражения. За нашими спинами раздавались звуки вы-стрелов, наверное, кто-то, оставшийся в живых, Хохол или Выкидыш, прикрывал наше отступление.
Бежали мы около получаса. Вроде бы нас никто не преследовал, но как это можно сказать точно, если твое дыхание с шумом рвется из груди, в ушах шумит, а колючие ветки деревьев и кустов бьют по лицу, по глазам, и ты не успеваешь, ни уклониться, ни прикрыться рукой?
Выбившись из сил, Рэбэ махнул мне, не в силах выговорить ни одного слова и упал, как подкошенный. С минуту мы лежали на земле, тяжело дыша и прислушиваясь – нет ли за нами погони? Потом Рэбэ сел и спросил:
– Кто? – Я понял, что он спрашивает о наших товарищах.
– Не знаю, – ответил я и пожал плечами. – Может быть уже оба.
Одного подстрелил Японец. А ведь эта пуля японская тебе предна-значалась.
– Мою пулю еще не отлили. – Было заметно, что Рэбэ сам не ве-рит тому, что говорит. – Тихо! – Он поднял вверх палец.
Кто-то ломился через кусты. Был слышен хруст ломающихся ве-ток, громкий шелест, но все эти звуки были слабее хриплого дыхания выдохшегося человека. Мы переглянулись, Рэбэ скатился в канаву и занял положение для стрельбы, я с трудом поднялся на ноги и встал за ствол сосны.
Ветви густого кустарника раздвинулись, и перед нами появился
Хохол. На плечах он нес раненного Выкидыша. Вся одежда Хохла бы-ла в крови. Я вышел из-за сосны. Хохол вскинул автомат, но, узнав меня, опустил его и без сил опустился на землю, положив неподвиж-ное тело
Выкидыша рядом. Ко мне в голову забралась мысль, что мы с Рэбэ сволочи. Сволочи и трусы!
– Зачем ты тащил его, Хохол? – спросил Рэбэ, вылезая из кана-вы.
Хохол не ответил, он снял с головы кепи и вытер ею мокрое ли-цо.
– Он ведь не жилец, – снова сказал Рэбэ. – Неужели ты этого сам не видишь?
Хохол снова не ответил, но вскинул голову и зло посмотрел на Рэбэ.
Выкидыш был ранен в правую сторону груди. Крови из него вы-текло много, но он был жив, и, как это ни странно, в сознании. Его еще можно было спасти, если сию минуту доставить в хирургическую кли-нику. Но где та клиника? Где мы, а где клиника? Выкидыш был обре-чен.
– И что дальше? – спрашивал у Хохла Рэбэ. – Будешь ждать, ко-гда он умрет? О себе подумай!
– Да пошел ты! – огрызнулся Хохол.
– Ну, как знаешь. Гуинплен, нам пора…
– Подожди, – попросил я. – Он хочет нам что-то сказать.
Выкидыш часто моргал глазами и силился что-то прошептать. Вместе с шепотом из его рта выскакивали кровяные пузыри, они наду-вались и лопались. Хохол поднес ухо ко рту Выкидыша. Видимо он слышал то, что ему сообщал умирающий Выкидыш, потому, что кивал головой. Кровяные пузыри лопались, покрывая ухо и щеку Хохла крас-ными каплями.
– Обещаю, – сказал Хохол Выкидышу. – Я все сделаю, как ты про-сишь… Если живым останусь…
Выкидыш слабыми пальцами левой руки расстегнул пуговицу на нагрудном кармане и, вытащив оттуда залитые кровью баксы, сунул их в руку Хохлу. Хохол убрал доллары и кивнул головой, глядя Выки-дышу в глаза.
– Что он велел тебе сделать? – спросил я.
– Урна…с прахом его жены. Похоронить надо. Адрес я запомнил.
– Его надо пристрелить, – сказал Рэбэ. – Все равно…
– Как это пристрелить? – возмущенно вскинулся Хохол.
– Облегчить страдания умирающего, – цинично пояснил Рэбэ. – Про эвтаназию слышал? Не можешь, давай я.
– Сволочь ты, Рэбэ, оказывается, – устало сказал Хохол, и в эту минуту я был с ним согласен.
– Он еще что-то говорит. – Я заметил, что Выкидыш пытается приподнять голову и шевелит пальцами левой руки, правая у него уже не работала.
Хохол снова склонился ухом к губам Выкидыша, послушал и по-вернулся к нам:
– Он сам это сделает.
Достав из-за пояса тэтэшник, Хохол передернул затвор и вложил пистолет в левую руку будущего самоубийцы, просунув его указатель-ный палец под скобу спускового крючка. Потом он встал и, еще раз посмотрел на Выкидыша, кивнул, попрощавшись с ним и отвернулся. Когда прозвучал выстрел, Хохол вздрогнул.
– Тэтэшник подними, – бросил Рэбэ, но Хохол не обратил на его слова никакого внимания, тогда Рэбэ, хмыкнув, сказал: – Ну, хорошо, я возьму.
Мы шли молча. Рэбэ шел впереди, выбирая путь. Хохол был безучастен, казалось, что ему все равно, куда мы идем. Неужели его так потрясла смерть Выкидыша? А ведь он не новичок в боевых дей-ствиях, в подобных переделках бывал, смерти в глаза не раз смотрел, друзей хоронил, и прекрасно знает, что такое жестокая правда жизни. Сам жестоким был, да и сейчас не ангел.
Вдруг Хохол остановился.
– Что случилось? – спросил я.
– Я все запомнил, – сказал он. – Название улицы, номер дома, номер квартиры. А вот в каком городе Викинг жил? Он забыл сказать. Или я пропустил… И как его по-настоящему зовут, не знаю. Выходит, что я обещал похоронить урну с прахом жены Выкидыша, которая не-известно в каком городе находится?
Это было бы смешным, если бы не было таким грустным.
– Может быть, ее уже похоронили? – предположил я.
Хохол посмотрел на меня как-то странно, я сначала подумал, что он смотрит на мою поддернутую кверху губу, но Хохол смотрел чуть левее, мимо меня. Он сказал, помолчав:
– Я жизнь отдам, чтобы во всем этом блядстве разобраться.
Я поверил – он разберется!
– Ну, вы где там? – окликнул нас Рэбэ. – Чего встали? Идти надо, чтобы вам представилась возможность в этом, как ты говоришь, Хо-хол, блядстве, разобраться. Сначала выжить надо.
Золотые слова!
Мы шли на запад. Я почему-то вспомнил о Пэт. Ведь я собирал-ся ее найти, если останусь в живых! Трудновато мне это будет сде-лать – найти девушку по имени Пэт в далекой Канаде. А может быть, не в
Канаде? Пэт может находиться где угодно, даже на Антарктиде. Кто знает – куда занесла ее судьба?
Теперь Пэт не казалась мне такой…нежеланной. И нос у нее не так уж велик, и веснушки не такие яркие, какими казались тогда, в
Ка-таре. Да и сиськи, если хорошо поискать, нашлись бы. Я просто не пы-тался их искать под широким мешковатым халатом, покрытым серо-коричневыми пятнами плохо отстиранной крови и пропахшим медика-ментами.
А ведь это благодаря Пэт я оказался здесь. Она, сама того не желая, свела меня с вербовщиком. Это я попросил ее сообщить обо мне в наше посольство, или хотя бы найти в Катаре какого-нибудь завалящего гражданина России. Она и нашла. О том, что этот человек – вербовщик, я узнал позже.
Он представился мне Николаем Ивановичем, сказал, что он – сотрудник Российского посольства. Попросил все рассказать о себе и о том, как я оказался в Ираке. Про себя я ему рассказал все – кто я, как меня звать, мое звание, про мою военную службу и об увольнении в запас рассказал. О том, для чего в Ирак прилетел и с кем, я, естест-венно, рассказывать не стал, придумал душещипательную историю о том, что сопровождал любимую девушку, которая училась у нас в
Рос-сии, в Университете Дружбы Народов и, зная, что на ее Родине неспо-койно, решила навестить своих престарелых родителей. Николай
Иванович усиленно делал вид, что верит каждому моему слову. Толь-ко спросил:
– А как твою девушку зовут?
– Фатима, – не задумываясь, брякнул я, даже не предполагая, как могут звать местных девушек.
– Замечательно! – Николай Иванович потер руки и, пообещав прийти через два дня с хорошими новостями, удалился.
Его не было неделю.
– Вам привет от подполковника Жбанова, – огорошил он меня сразу же, как только появился. – Извините за задержку, мне пришлось кое-что проверить относительно вашей легенды. С Фатимой красиво, но…не соответствует действительности. Романы вы позже писать бу-дете, у вас должно получиться. Только лучше не романы, а военные мемуары. Я, например, военные мемуары с удовольствием в свобод-ное время почитываю… А впрочем, сами решите, чем будете на пен-сии заниматься. Вы ведь уже пенсионер, Вячеслав Петрович. Да, да, Жбанов сказал мне, что все необходимые документы получены. Вот только я пока не решил, что с вами делать. Задание вы провалили, Каспера потеряли. Не в курсе – он хоть живой?
– Какой Каспер? Какой Жбанов? О чем вы, Николай Иванович? – Я еще как-то пытался выкручиваться, отказываясь от всего, связанно-го с этой гребаной командировкой.
– Каспер – это производная от Касперского, а Касперский – псев-доним того хакера, которого вы везли в Ирак по заданию Жбанова.
Согласен, псевдоним, как и настоящую фамилию хакера, вы могли не знать. Но не будете же вы утверждать, что не знаете подполковника
Жбанова, который вам рапорт помог написать? Нехорошо открещи-ваться от людей, которые когда-либо помогали вам. Нехорошо, Вяче-слав
Петрович! Добро всегда надо помнить.
Я молчал. А что тут можно было сказать?
– Ну да ладно, – продолжал Николай Иванович. – Отнесем вашу забывчивость на тяжелое состояние после ранения. Кстати, как ваши раны? Заживают? Осколок в вашей груди ничего не повредил? Серд-це?
Легкие? Что там еще в грудной клетке имеется?
– Заживают, – не очень доброжелательно ответил я.
– А это? – Он взялся за мое лицо холодными пальцами и развер-нул его к свету. – Н-да. Не очень качественно зашили, но это дело по-правимое. Правда, пластические хирурги много денег берут за свою работу. И у нас и на Западе. Боюсь, с вашей-то пенсией, вряд ли вы на операцию денег наскребете. Хотя, что это я о пенсии? Вы еще че-ловек не старый, в состоянии активно работать. А пока нужную сумму заработаете, можно и так походить. Вы роман Виктора Гюго,
'Чело-век, который смеется' читали?
– Не читал, – коротко ответил я.
– Там был один человек, которого нехорошие люди в младенче-стве изуродовали. Так он таким всю жизнь проходил. Утонул потом. Жалко.
Но, что поделаешь? Такова была воля автора. Да и в реаль-ной жизни – все мы под богом ходим. Вот Жбанов, царство ему небес-ное…
– Почему небесное? – отстраненно спросил я. – Он что – умер?
– Вспомнили подполковника Жбанова?
– Вы говорили, что он говорил…
– Что ему говорили…, – со смешком продолжил Николай Ивано-вич мою околесицу, и внезапно посерьезнел: – Умер Жбанов. Сердеч-ная недостаточность. Недавно, на прошлой неделе, с ним встречался, посидели, выпили, вспомнили наше с ним боевое прошлое. А сегодня мне позвонили и сказали: умер Жбанов. Вот как бывает. Неисповеди-мы пути господни.
– Я не понял, вы в посольстве служите, – поинтересовался я, – или в каком-то другом учреждении?
– А вам какая разница? Сейчас у вас одна проблема – с чужбины домой вернуться. Документов у вас нет, денег нет, замешаны вы в ка-кой-то темной, я бы даже сказал, грязной истории, которая, если ее раскрутить, на пожизненное потянуть может. И потянет. Легко.
Госу-дарственная измена! Я – ваше единственное спасение. В данной си-туации только я вам помочь могу. Но при условии.
– При каком условии? – насторожился я.
– Вы должны подписать один документ. – Николай Иванович рас-крыл кейс, который во время всего нашего разговора лежал на его ко-ленях и извлек бланк договора, того самого, благодаря которому я по-пал в эту задницу.
Я прочитал его от первой буквы до последней.
– Ознакомились?
Я кивнул головой.
– Ну, что, Вячеслав Петрович, повоюем?
– У меня выбор есть?
– Нет. Или вы подписываете контракт и через три дня отбываете на
Родину, или…, – Николай Иванович сделал внушительную паузу. – Или я сообщаю о вас в посольство. Вы хотели с ним связаться? С ва-ми работники посольства сами свяжутся. Только я не думаю, что от этой связи вы будете в восторге. Оргазм можете испытать, но не-сколько иного характера. Как видите, я вам не угрожаю, не обещаю вас убить или что-нибудь в этом роде. Я просто сообщу им о вас, и моя совесть будет чиста, как первый снег.
– Сомневаюсь, – сказал я.
– В чем? Что я сообщу о вас в посольство? Сообщу. Хотите – верьте, хотите – нет.
– Сомневаюсь, что совесть ваша чиста, – выложил я Николаю
Ивановичу свои сомнения.
– А-а-а, это? Каждый из нас не без греха. Подписывайте. В конце концов, ничего страшного в этом контракте нет. Работа, правда, опас-ная, но зато денежная. А опасности вы, насколько я знаю, не боитесь. Рисковать своей жизнью практически бесплатно вам приходилось, бу-дете рисковать ей за приличное вознаграждение.
– Против кого я буду воевать? – спросил я Николая Ивановича или как там его на самом деле? – В контракте об этом ни слова.
– Против кого скажут, против того и будете. – Он зевнул и потя-нулся, хрустнув суставами, объяснил: – Устал, знаете ли, половина жизни в воздухе. Туда, сюда. Туда, сюда… Да я и сам не знаю, против кого вы будете воевать. Мое дело – убедить вас, что вам этот кон-тракт нужен больше, чем мне. Остальное – не моя забота. Но мы с вами еще увидимся. Может быть…
Я поразмыслил и решил – в России у меня шансов выпутаться из этой истории больше будет. Дома – оно всегда лучше. Дома стены помогают.
И подписал.
Пока я ставил свои автографы на каждой странице контракта, вербовщик достал второй экземпляр. Я и его подписал.
– Ну, вот и замечательно! – Вербовщик вынул из кейса какую-то не очень качественную ксерокопию, на которой, по-видимому, была начертана моя закорючка, и долго сверял ее с оригиналами подписи в контракте. – Замечательно, – повторил он и убрал листок и оба экзем-пляра подписанного контракта в свой кейс. – Ваш экземпляр вам пе-редадут позже, уже в России. Может быть, я и передам. Так он лучше сохранится. Дорога, знаете ли. Всякое может случиться.
Заметьте, я о ваших правах сейчас пекусь.
– Когда вы меня отсюда заберете?
– Я же сказал – через три дня.
Вербовщик Николай Иванович не соврал. На четвертый день за мной приехали. В Москву меня везли окружным путем – через Араб-ские
Эмираты и Египет. Люди, которые забрали меня из миссии крас-ного креста, а потом находились рядом со мной все время всего пути до
Москвы, особенной разговорчивостью не отличались, их было двое, и они даже между собой не разговаривали. Один все время спал, а второй листал 'Плэйбой' и сопел, сексуально озабоченный, наверное. В
Шереметьево тот, который спал, наконец, проснулся, вру-чил мне мой паспорт и сотню баксов на дорогу до дома (мне еще предстояло около суток на поезде пилить).
– Не советую исчезать куда-нибудь, – сказал он мне на прощанье. -
Все равно найдем. Времени только жалко.
А я никуда пока и не думал исчезать. Некуда мне было исчез-нуть, да и не на что. На сто баксов этих потертых? Вернулся я в род-ной дом, отоспался, отлежался чуток. В военкомат сходил. В военко-мате без проволочек получил документы, потом так же без проволочек получил задержанное жалованье и пенсию за один месяц. Принес эту кучу денег домой, пересчитал, полюбовался на них и только начал планировать, что дальше буду делать, как раздался телефонный зво-нок. Я сразу узнал голос Николая Ивановича.
– Здравствуйте, Гуинплен.
– А вы номером не ошиблись? – поинтересовался я.
Николай Иванович рассмеялся в трубку:
– Теперь ваше прозвище – Гуинплен. Оперативный позывной, так сказать. Не обижайтесь, Вячеслав Петрович. Помните, я вам расска-зывал в Катаре о романе Виктора Гюго? Помните? Так звали того мо-лодого человека с обезображенным лицом. Мне кажется, звучит кра-сиво – Гуинплен. Вам не нравится это имя?
Я промолчал.
– Завтра с десяти до десяти тридцати утра никуда не уходите из дома. Я к вам в гости забегу ненадолго.
Он пришел на следующее утро ровно в десять и принес с собой толстую книгу. На обложке было написано золотом: 'Виктор Гюго', и ниже: 'Человек, который смеется'.
– Че вы там, господин подполковник, про деньги говорили?
– Дорога в оба конца и пятьсот баксов на карман.
– Деньги вперед. Где тут у вас касса?
Жбанов подошел к невзрачному облупленному сейфу, открыл его, заслонив спиной. Как я не старался, как не тянул голову, содер-жимое сейфа не обозрел. Когда Жбанов повернулся ко мне, в его ру-ках была тоненькая пачка зелени и мультифора с какими-то бумагами. Сначала он протянул мне деньги. Доллары были разного достоинства, в основном двадцатки.
– У меня загранпаспорта нет, – сообщил я.
Жбанов протянул мне мультифору.
– Я о нем позаботился.
Замечательно! Все было решено заранее, но думаю, что в слу-чае моего отказа у Жбанова и дублер бы нашелся.
О приключениях своих иракских даже вспоминать не хочется. Полное говно! Клиента я своего потерял при бомбежке аэродрома, где мы с ним больше суток тех самых других людей дожидались, да так и не дождались, а вот авианалета америкозов дождались. Да еще ка-кие-то придурки стрельбу затеяли. Кто в кого стрелял? Не знаю. Все одинаковые – черные, немытые, в грязных чалмах. Палят друг в друж-ку, патронов не жалеют. Орут что-то, но я только гыр-гыр-гыр слы-шу… Понятия не имею, жив ли теперь мой подопечный. Меня оскол-ком в грудь ранило, и по морде пуля скользом прошла. Я, как положе-но, сознание потерял. Очнулся – ничего не вижу, вся голова бинтом перемотана. Грудь болит, дышать трудно. Куда-то везут меня.
Дальше – все в тумане. Когда окончательно в себя пришел, оказалось – я уже не в Ираке, а в Катаре, в какой-то миссии красного креста.
Осколок из моей груди уже вытащили, и рана подживать стала, а вот с визитной карточкой проблема. Пуля эта проклятая из моей рожи кусок мяса вы-рвала, мне концы раны нитками стянули, и стал я похож на монстра.
Одежда моя естественно исчезла, а на мне была надета пижама. Врать не стану, пижама хорошая, американская, наверное. Слегка не по росту, но мне же не на танцы в ней. И еще один изъян у этой пижа-мы был – в карманах пусто: ни денег, ни документов, ни хрена. Я по-пытался узнать, где моя одежда со всем, что в ней было. А как узнать, если я кроме русского, только военно-полевой язык знаю, да в школе когда-то давно инглиш изучал. Только в жизни мне английский язык не пригодился, я его и забыл. Попытался вспомнить, вопрос формули-рую, а мне в ответ: гыр-гыр-гыр, да гыр-гыр-гыр.
Однажды к моей койке (она прямо на площади перед больничкой стояла, в палатах места для меня не нашлось), подошла девица и за-говорила со мной на ломаном русском языке. Видать, догадалась, что я русский. Девицу звали Пэт, она была канадкой с глубокими и древ-ними русскими корнями и трудилась здесь в миссии сестрой милосер-дия. Сказала, что услышала русский мат, когда я бредил.
По-русски многие матерятся, даже китайцы, но Пэт почему-то решила, что я рус-ский. Наверное, потому, что я на китайца не похож.
– А ты откуда русский мат-то знаешь? – спросил я ее. – В вашей семье его не забыли? Матерятся помаленьку?
– У нас в Канаде теперь много русских эмигрантов новой волны проживает, – ответила Пэт. – Все матерятся.
Велик и могуч русский язык!
Я ее о своей одежде спросил, она пообещала узнать, но на сле-дующий день трагическим голосом сообщила, что меня в этот
'хос-пис' привезли почти голого, в одних трусах и татуировках.
Понятно! Деньги мои кто-то спи…украл, и документы кто-то спи…украл. И этот кто-то стал богаче на пятьсот баксов, за минусом стоимости четырех чашечек кофе, да, к тому же, обзавелся хорошей ксивой. Повезло ему! А я, стало быть, оказался на чужбине, изуродо-ванный и израненный, без денег и без документов. Зашибись!
Удру-жил мне Жбанов! Вот тебе и двое суток! Туда и обратно. Туда, то есть сюда, я прибыл, а вот как обратно?
…С Пэт мы подружились. Я даже подозреваю, что она в меня втюрилась, невзирая на мою новую экстравагантную внешность. Когда мы с ней прощались, это случилось где-то через месяц со дня нашей первой встречи, она плакала и предлагала уехать с ней в Канаду.
Мо-жет, нужно было принять ее предложение? А? Это я сам у себя спра-шиваю. Жил бы сейчас где-нибудь в Торонто или в Монреале.
Сделал бы себе хорошую пластику, выправил бы поврежденное иракской пу-лей лицо, ну, если бы, конечно, денег раздобыл. Да раздобыл бы, куда б я делся? Пэт помогла бы мне устроиться на работу. Жил бы, трахал ее. Из благодарности. Но я не смог. Не любил я Пэт. Как женщину не любил. Нос у нее был великоват, лицо сильно веснушчатое, а груди почти совсем не было, мне другой тип женщин нравится. Дурак!
Знал бы тогда, что со мной вскорости произойдет, не стал бы кочевряжить-ся…
Зачем я об этом сейчас думаю? Зачем я вспоминаю Жбанова, Пэт,
Генку Воротникова? Они в другой жизни остались, а кое-кого и вовсе на белом свете нет. Сейчас о другом думать надо, о том, как мне в живых остаться. Это – вопрос номер один. А потом… Свалю-ка я, если, конечно, живым останусь, в Канаду? Разыщу там Пэт. И…, дальше все в соответствии с только что гуляющими в моей голове мыслями.
Так, все, сосредоточься, Гуинплен. Вот, блин! Быстро я к своему новому прозвищу привык, даже мысленно себя так называю.
Итак. До Манжурска – один рывок. Вон там засада, за ней – до-рога проселочная. Засаду я во время своей разведки срисовал. Сала-ги! У дороги нас ждут. Ну что с них взять? Молодежь!
Я остановился у зарослей орешника и, приложив палец к губам, поманил к себе Рэбэ. Он подошел, а я осторожно приподняв ветку, по-казал:
– Вон в том кочкаре ребятишки с автоматами сидят.
Он пригляделся:
– Вижу.
– Нам сейчас чуть западнее обойти их, а там – не оцепление, а решето.
– Ага. – Рэбэ кивнул головой.
Только мы двинулись, я впереди, за мной Рэбэ, за ним Хохол с
Выкидышем, как слева от нас засвистели винты вертушки, саму вер-тушку скрывал густой лес.
– О, бля, – тихо выматерился Хохол. – Это че за херня? Откуда?
Вертушка по-видимому села, потому, что винты ее стали сви-стеть по-другому. Только этот свист утих, как возник новый. Откуда-то издалека в нашу сторону летел еще один вертолет.
– Эта вертушка побольше, – сказал Выкидыш. – Похоже на штур-мовой десантный вертолет.
– Это уже и без тебя понятно, – огрызнулся Рэбэ. – Вычислили нас, что ли? А ну-ка, ходу! Уходим отсюда. Туда, на северо-запад! Вглубь леса! В самую чащу! – И бросился бежать первым.
Я бежал вслед за Рэбэ и шкурой ощущал опасность. Я ее чуял. Как зверь! И она надвигалась на нас не сзади, где прятались в кочкаре бойцы оцепления, она шла не оттуда, откуда прилетели вертушки, она притаилась где-то впереди – там, где кончалось редколесье, и начи-налась непролазная чаща. Рэбэ хотел поскорей добежать до нее, скрыться в ней, а мы бежали прямо в лапы опасности. Я негромко крикнул Рэбэ, хотел, чтобы он сменил направление и взял западнее, но он меня не услышал, несся, как угорелый. Я ускорился, чтобы его догнать и тут увидел Японца. Даже не его самого, я увидел его глаза, злые, водянистые. Да нет, вряд ли я их увидел, до Японца было мет-ров пятьдесят. С такого расстояния только в кино жертва видит глаза снайпера, видит выражение этих прищуренных глаз, различает каж-дую крапинку на радужной оболочке. Нет, я почувствовал глаза
Япон-ца, представил их, воспроизвел в своем сознании. Если меня сейчас не убьют, если я еще какое-то время поживу на белом свете, боюсь, что мне каждую ночь будут сниться эти глаза. И тогда я буду просы-паться в холодном поту, включать ночник, тянуться за сигаретами и долго лежать без сна, вспоминая все, что со мной произошло по воз-вращению из Катара. Буду вспоминать Рэбэ, Хохла,
Выкидыша – всех и каждого. Потом, поняв, что все равно не засну, или засну, но не ско-ро, пойду на кухню, достану из холодильника водку, и буду пить. В одиночку…
Наверняка, это был Японец. В своем маскарадном костюме, об-вешанный травой и ветками, с лицом, измазанном грязью. Я предста-вил, как он хитро и злобно ухмыляется, глядя на нас через прицел ав-томата, как его палец плавно нажимает на спусковой крючок.
До вы-стрела оставалось мгновенье. Япошка не промахнется.
– Ложись, – крикнул я Рэбэ и нырнул вперед.
Рэбэ, наверное, тоже увидел Японца, или почувствовал его. Он упал даже раньше, чем я крикнул ему. Пуля пролетела надо мной, и это не было иллюзией.
– А! – Все-таки она нашла свою жертву.
Хохол или Выкидыш?
Я перевернулся через голову и с колена дал короткую очередь по кустам, в то место, где прятался Японец. Очередь из моего автома-та была подхвачена очередью с того места, где залег Рэбэ. Нам никто не ответил. Боковым зрением я заметил движение справа и пальнул туда.
Это был Пуля, я, не метясь, разнес ему голову. Пуля вывалился из кустов, оросив кровью бледно-зеленый мох, ненужный ему уже ав-томат упал у моих ног.
Меня можно было поздравить, я завалил самого Пулю, инструк-тора по огневой подготовке нашего покойного спецотряда! Впрочем, принимать поздравления было некогда, если бы даже кто-нибудь и решил это сделать.
Японец не стрелял. То ли мы с Рэбэ его подстрелили, то ли он менял позицию – проверять некогда было. Зато по нам ударили сзади бойцы, выступившие из засады. Я дал по ним длинную очередь, и солдатики залегли. Молодцы, послушные ребята! А мы с Рэбэ юркну-ли в кусты и, насколько нам позволяла чащоба, стали быстренько ухо-дить с места сражения. За нашими спинами раздавались звуки вы-стрелов, наверное, кто-то, оставшийся в живых, Хохол или Выкидыш, прикрывал наше отступление.
Бежали мы около получаса. Вроде бы нас никто не преследовал, но как это можно сказать точно, если твое дыхание с шумом рвется из груди, в ушах шумит, а колючие ветки деревьев и кустов бьют по лицу, по глазам, и ты не успеваешь, ни уклониться, ни прикрыться рукой?
Выбившись из сил, Рэбэ махнул мне, не в силах выговорить ни одного слова и упал, как подкошенный. С минуту мы лежали на земле, тяжело дыша и прислушиваясь – нет ли за нами погони? Потом Рэбэ сел и спросил:
– Кто? – Я понял, что он спрашивает о наших товарищах.
– Не знаю, – ответил я и пожал плечами. – Может быть уже оба.
Одного подстрелил Японец. А ведь эта пуля японская тебе предна-значалась.
– Мою пулю еще не отлили. – Было заметно, что Рэбэ сам не ве-рит тому, что говорит. – Тихо! – Он поднял вверх палец.
Кто-то ломился через кусты. Был слышен хруст ломающихся ве-ток, громкий шелест, но все эти звуки были слабее хриплого дыхания выдохшегося человека. Мы переглянулись, Рэбэ скатился в канаву и занял положение для стрельбы, я с трудом поднялся на ноги и встал за ствол сосны.
Ветви густого кустарника раздвинулись, и перед нами появился
Хохол. На плечах он нес раненного Выкидыша. Вся одежда Хохла бы-ла в крови. Я вышел из-за сосны. Хохол вскинул автомат, но, узнав меня, опустил его и без сил опустился на землю, положив неподвиж-ное тело
Выкидыша рядом. Ко мне в голову забралась мысль, что мы с Рэбэ сволочи. Сволочи и трусы!
– Зачем ты тащил его, Хохол? – спросил Рэбэ, вылезая из кана-вы.
Хохол не ответил, он снял с головы кепи и вытер ею мокрое ли-цо.
– Он ведь не жилец, – снова сказал Рэбэ. – Неужели ты этого сам не видишь?
Хохол снова не ответил, но вскинул голову и зло посмотрел на Рэбэ.
Выкидыш был ранен в правую сторону груди. Крови из него вы-текло много, но он был жив, и, как это ни странно, в сознании. Его еще можно было спасти, если сию минуту доставить в хирургическую кли-нику. Но где та клиника? Где мы, а где клиника? Выкидыш был обре-чен.
– И что дальше? – спрашивал у Хохла Рэбэ. – Будешь ждать, ко-гда он умрет? О себе подумай!
– Да пошел ты! – огрызнулся Хохол.
– Ну, как знаешь. Гуинплен, нам пора…
– Подожди, – попросил я. – Он хочет нам что-то сказать.
Выкидыш часто моргал глазами и силился что-то прошептать. Вместе с шепотом из его рта выскакивали кровяные пузыри, они наду-вались и лопались. Хохол поднес ухо ко рту Выкидыша. Видимо он слышал то, что ему сообщал умирающий Выкидыш, потому, что кивал головой. Кровяные пузыри лопались, покрывая ухо и щеку Хохла крас-ными каплями.
– Обещаю, – сказал Хохол Выкидышу. – Я все сделаю, как ты про-сишь… Если живым останусь…
Выкидыш слабыми пальцами левой руки расстегнул пуговицу на нагрудном кармане и, вытащив оттуда залитые кровью баксы, сунул их в руку Хохлу. Хохол убрал доллары и кивнул головой, глядя Выки-дышу в глаза.
– Что он велел тебе сделать? – спросил я.
– Урна…с прахом его жены. Похоронить надо. Адрес я запомнил.
– Его надо пристрелить, – сказал Рэбэ. – Все равно…
– Как это пристрелить? – возмущенно вскинулся Хохол.
– Облегчить страдания умирающего, – цинично пояснил Рэбэ. – Про эвтаназию слышал? Не можешь, давай я.
– Сволочь ты, Рэбэ, оказывается, – устало сказал Хохол, и в эту минуту я был с ним согласен.
– Он еще что-то говорит. – Я заметил, что Выкидыш пытается приподнять голову и шевелит пальцами левой руки, правая у него уже не работала.
Хохол снова склонился ухом к губам Выкидыша, послушал и по-вернулся к нам:
– Он сам это сделает.
Достав из-за пояса тэтэшник, Хохол передернул затвор и вложил пистолет в левую руку будущего самоубийцы, просунув его указатель-ный палец под скобу спускового крючка. Потом он встал и, еще раз посмотрел на Выкидыша, кивнул, попрощавшись с ним и отвернулся. Когда прозвучал выстрел, Хохол вздрогнул.
– Тэтэшник подними, – бросил Рэбэ, но Хохол не обратил на его слова никакого внимания, тогда Рэбэ, хмыкнув, сказал: – Ну, хорошо, я возьму.
Мы шли молча. Рэбэ шел впереди, выбирая путь. Хохол был безучастен, казалось, что ему все равно, куда мы идем. Неужели его так потрясла смерть Выкидыша? А ведь он не новичок в боевых дей-ствиях, в подобных переделках бывал, смерти в глаза не раз смотрел, друзей хоронил, и прекрасно знает, что такое жестокая правда жизни. Сам жестоким был, да и сейчас не ангел.
Вдруг Хохол остановился.
– Что случилось? – спросил я.
– Я все запомнил, – сказал он. – Название улицы, номер дома, номер квартиры. А вот в каком городе Викинг жил? Он забыл сказать. Или я пропустил… И как его по-настоящему зовут, не знаю. Выходит, что я обещал похоронить урну с прахом жены Выкидыша, которая не-известно в каком городе находится?
Это было бы смешным, если бы не было таким грустным.
– Может быть, ее уже похоронили? – предположил я.
Хохол посмотрел на меня как-то странно, я сначала подумал, что он смотрит на мою поддернутую кверху губу, но Хохол смотрел чуть левее, мимо меня. Он сказал, помолчав:
– Я жизнь отдам, чтобы во всем этом блядстве разобраться.
Я поверил – он разберется!
– Ну, вы где там? – окликнул нас Рэбэ. – Чего встали? Идти надо, чтобы вам представилась возможность в этом, как ты говоришь, Хо-хол, блядстве, разобраться. Сначала выжить надо.
Золотые слова!
Мы шли на запад. Я почему-то вспомнил о Пэт. Ведь я собирал-ся ее найти, если останусь в живых! Трудновато мне это будет сде-лать – найти девушку по имени Пэт в далекой Канаде. А может быть, не в
Канаде? Пэт может находиться где угодно, даже на Антарктиде. Кто знает – куда занесла ее судьба?
Теперь Пэт не казалась мне такой…нежеланной. И нос у нее не так уж велик, и веснушки не такие яркие, какими казались тогда, в
Ка-таре. Да и сиськи, если хорошо поискать, нашлись бы. Я просто не пы-тался их искать под широким мешковатым халатом, покрытым серо-коричневыми пятнами плохо отстиранной крови и пропахшим медика-ментами.
А ведь это благодаря Пэт я оказался здесь. Она, сама того не желая, свела меня с вербовщиком. Это я попросил ее сообщить обо мне в наше посольство, или хотя бы найти в Катаре какого-нибудь завалящего гражданина России. Она и нашла. О том, что этот человек – вербовщик, я узнал позже.
Он представился мне Николаем Ивановичем, сказал, что он – сотрудник Российского посольства. Попросил все рассказать о себе и о том, как я оказался в Ираке. Про себя я ему рассказал все – кто я, как меня звать, мое звание, про мою военную службу и об увольнении в запас рассказал. О том, для чего в Ирак прилетел и с кем, я, естест-венно, рассказывать не стал, придумал душещипательную историю о том, что сопровождал любимую девушку, которая училась у нас в
Рос-сии, в Университете Дружбы Народов и, зная, что на ее Родине неспо-койно, решила навестить своих престарелых родителей. Николай
Иванович усиленно делал вид, что верит каждому моему слову. Толь-ко спросил:
– А как твою девушку зовут?
– Фатима, – не задумываясь, брякнул я, даже не предполагая, как могут звать местных девушек.
– Замечательно! – Николай Иванович потер руки и, пообещав прийти через два дня с хорошими новостями, удалился.
Его не было неделю.
– Вам привет от подполковника Жбанова, – огорошил он меня сразу же, как только появился. – Извините за задержку, мне пришлось кое-что проверить относительно вашей легенды. С Фатимой красиво, но…не соответствует действительности. Романы вы позже писать бу-дете, у вас должно получиться. Только лучше не романы, а военные мемуары. Я, например, военные мемуары с удовольствием в свобод-ное время почитываю… А впрочем, сами решите, чем будете на пен-сии заниматься. Вы ведь уже пенсионер, Вячеслав Петрович. Да, да, Жбанов сказал мне, что все необходимые документы получены. Вот только я пока не решил, что с вами делать. Задание вы провалили, Каспера потеряли. Не в курсе – он хоть живой?
– Какой Каспер? Какой Жбанов? О чем вы, Николай Иванович? – Я еще как-то пытался выкручиваться, отказываясь от всего, связанно-го с этой гребаной командировкой.
– Каспер – это производная от Касперского, а Касперский – псев-доним того хакера, которого вы везли в Ирак по заданию Жбанова.
Согласен, псевдоним, как и настоящую фамилию хакера, вы могли не знать. Но не будете же вы утверждать, что не знаете подполковника
Жбанова, который вам рапорт помог написать? Нехорошо открещи-ваться от людей, которые когда-либо помогали вам. Нехорошо, Вяче-слав
Петрович! Добро всегда надо помнить.
Я молчал. А что тут можно было сказать?
– Ну да ладно, – продолжал Николай Иванович. – Отнесем вашу забывчивость на тяжелое состояние после ранения. Кстати, как ваши раны? Заживают? Осколок в вашей груди ничего не повредил? Серд-це?
Легкие? Что там еще в грудной клетке имеется?
– Заживают, – не очень доброжелательно ответил я.
– А это? – Он взялся за мое лицо холодными пальцами и развер-нул его к свету. – Н-да. Не очень качественно зашили, но это дело по-правимое. Правда, пластические хирурги много денег берут за свою работу. И у нас и на Западе. Боюсь, с вашей-то пенсией, вряд ли вы на операцию денег наскребете. Хотя, что это я о пенсии? Вы еще че-ловек не старый, в состоянии активно работать. А пока нужную сумму заработаете, можно и так походить. Вы роман Виктора Гюго,
'Чело-век, который смеется' читали?
– Не читал, – коротко ответил я.
– Там был один человек, которого нехорошие люди в младенче-стве изуродовали. Так он таким всю жизнь проходил. Утонул потом. Жалко.
Но, что поделаешь? Такова была воля автора. Да и в реаль-ной жизни – все мы под богом ходим. Вот Жбанов, царство ему небес-ное…
– Почему небесное? – отстраненно спросил я. – Он что – умер?
– Вспомнили подполковника Жбанова?
– Вы говорили, что он говорил…
– Что ему говорили…, – со смешком продолжил Николай Ивано-вич мою околесицу, и внезапно посерьезнел: – Умер Жбанов. Сердеч-ная недостаточность. Недавно, на прошлой неделе, с ним встречался, посидели, выпили, вспомнили наше с ним боевое прошлое. А сегодня мне позвонили и сказали: умер Жбанов. Вот как бывает. Неисповеди-мы пути господни.
– Я не понял, вы в посольстве служите, – поинтересовался я, – или в каком-то другом учреждении?
– А вам какая разница? Сейчас у вас одна проблема – с чужбины домой вернуться. Документов у вас нет, денег нет, замешаны вы в ка-кой-то темной, я бы даже сказал, грязной истории, которая, если ее раскрутить, на пожизненное потянуть может. И потянет. Легко.
Госу-дарственная измена! Я – ваше единственное спасение. В данной си-туации только я вам помочь могу. Но при условии.
– При каком условии? – насторожился я.
– Вы должны подписать один документ. – Николай Иванович рас-крыл кейс, который во время всего нашего разговора лежал на его ко-ленях и извлек бланк договора, того самого, благодаря которому я по-пал в эту задницу.
Я прочитал его от первой буквы до последней.
– Ознакомились?
Я кивнул головой.
– Ну, что, Вячеслав Петрович, повоюем?
– У меня выбор есть?
– Нет. Или вы подписываете контракт и через три дня отбываете на
Родину, или…, – Николай Иванович сделал внушительную паузу. – Или я сообщаю о вас в посольство. Вы хотели с ним связаться? С ва-ми работники посольства сами свяжутся. Только я не думаю, что от этой связи вы будете в восторге. Оргазм можете испытать, но не-сколько иного характера. Как видите, я вам не угрожаю, не обещаю вас убить или что-нибудь в этом роде. Я просто сообщу им о вас, и моя совесть будет чиста, как первый снег.
– Сомневаюсь, – сказал я.
– В чем? Что я сообщу о вас в посольство? Сообщу. Хотите – верьте, хотите – нет.
– Сомневаюсь, что совесть ваша чиста, – выложил я Николаю
Ивановичу свои сомнения.
– А-а-а, это? Каждый из нас не без греха. Подписывайте. В конце концов, ничего страшного в этом контракте нет. Работа, правда, опас-ная, но зато денежная. А опасности вы, насколько я знаю, не боитесь. Рисковать своей жизнью практически бесплатно вам приходилось, бу-дете рисковать ей за приличное вознаграждение.
– Против кого я буду воевать? – спросил я Николая Ивановича или как там его на самом деле? – В контракте об этом ни слова.
– Против кого скажут, против того и будете. – Он зевнул и потя-нулся, хрустнув суставами, объяснил: – Устал, знаете ли, половина жизни в воздухе. Туда, сюда. Туда, сюда… Да я и сам не знаю, против кого вы будете воевать. Мое дело – убедить вас, что вам этот кон-тракт нужен больше, чем мне. Остальное – не моя забота. Но мы с вами еще увидимся. Может быть…
Я поразмыслил и решил – в России у меня шансов выпутаться из этой истории больше будет. Дома – оно всегда лучше. Дома стены помогают.
И подписал.
Пока я ставил свои автографы на каждой странице контракта, вербовщик достал второй экземпляр. Я и его подписал.
– Ну, вот и замечательно! – Вербовщик вынул из кейса какую-то не очень качественную ксерокопию, на которой, по-видимому, была начертана моя закорючка, и долго сверял ее с оригиналами подписи в контракте. – Замечательно, – повторил он и убрал листок и оба экзем-пляра подписанного контракта в свой кейс. – Ваш экземпляр вам пе-редадут позже, уже в России. Может быть, я и передам. Так он лучше сохранится. Дорога, знаете ли. Всякое может случиться.
Заметьте, я о ваших правах сейчас пекусь.
– Когда вы меня отсюда заберете?
– Я же сказал – через три дня.
Вербовщик Николай Иванович не соврал. На четвертый день за мной приехали. В Москву меня везли окружным путем – через Араб-ские
Эмираты и Египет. Люди, которые забрали меня из миссии крас-ного креста, а потом находились рядом со мной все время всего пути до
Москвы, особенной разговорчивостью не отличались, их было двое, и они даже между собой не разговаривали. Один все время спал, а второй листал 'Плэйбой' и сопел, сексуально озабоченный, наверное. В
Шереметьево тот, который спал, наконец, проснулся, вру-чил мне мой паспорт и сотню баксов на дорогу до дома (мне еще предстояло около суток на поезде пилить).
– Не советую исчезать куда-нибудь, – сказал он мне на прощанье. -
Все равно найдем. Времени только жалко.
А я никуда пока и не думал исчезать. Некуда мне было исчез-нуть, да и не на что. На сто баксов этих потертых? Вернулся я в род-ной дом, отоспался, отлежался чуток. В военкомат сходил. В военко-мате без проволочек получил документы, потом так же без проволочек получил задержанное жалованье и пенсию за один месяц. Принес эту кучу денег домой, пересчитал, полюбовался на них и только начал планировать, что дальше буду делать, как раздался телефонный зво-нок. Я сразу узнал голос Николая Ивановича.
– Здравствуйте, Гуинплен.
– А вы номером не ошиблись? – поинтересовался я.
Николай Иванович рассмеялся в трубку:
– Теперь ваше прозвище – Гуинплен. Оперативный позывной, так сказать. Не обижайтесь, Вячеслав Петрович. Помните, я вам расска-зывал в Катаре о романе Виктора Гюго? Помните? Так звали того мо-лодого человека с обезображенным лицом. Мне кажется, звучит кра-сиво – Гуинплен. Вам не нравится это имя?
Я промолчал.
– Завтра с десяти до десяти тридцати утра никуда не уходите из дома. Я к вам в гости забегу ненадолго.
Он пришел на следующее утро ровно в десять и принес с собой толстую книгу. На обложке было написано золотом: 'Виктор Гюго', и ниже: 'Человек, который смеется'.