Чаковский Александр Борисович. Блокада. Книга пятая

   — Ладно, ладно, командарм! — усмехнулся Федюнинский. — Как соединяться, так друзья-товарищи, а как насчет кадров — местничество проявляешь, как удельный князь…
   — Вы свободны, — подчеркнуто официально сказал Духанов Звягинцеву, — можете идти… — И вдруг добавил: — Погоди, подполковник, у тебя же кровь из-под бинта течет! — Обернулся и спросил: — Медики поблизости есть?
   Один из стоявших сзади командиров сразу же доложил, но не Духанову, а Федюнинскому, — видимо, он был из войск волховчан:
   — Тут рядом наш ПМП имеется. Разрешите?
   Федюнинский лукаво посмотрел на Духанова:
   — Не возражаешь? Или боишься, что украдем твоего подполковника? — И приказал сообщившему о ПМП майору: — Действуй!
   — Пошли, товарищ подполковник, — сказал майор Звягинцеву, — тут рядом… Или сделаем иначе… Сержант! — крикнул он стоявшему у машины шоферу. — Быстро в ПМП, скажи, чтобы Веру сюда послали. Ну, фельдшерицу Веру, понял? Мы идем навстречу.
   Но Звягинцев стоял как оглушенный. «Вера, Вера, Вера, — стучало в его мозгу, — она здесь, здесь!..» Значит, все свершилось, все, о чем он только мог мечтать, — и блокада прорвана, и с Верой он сейчас встретится!.. Совпадение… счастье!..
   Он не замечал, не чувствовал, что майор тянет его за рукав полушубка, потом пошел, механически передвигая ноги.
   — Вам что, товарищ подполковник, нехорошо? — встревоженно спросил майор.
   — Нет, — не слыша собственного голоса, ответил Звягинцев, — мне хорошо… в порядке!.. Пошли!
   Через несколько минут Звягинцев увидел, что навстречу им из рощи бежит девушка в полушубке, с санитарной сумкой в руках.
   Полная, широколицая, невысокая, она, казалось, не бежала, а катилась по снегу, точно мячик.
   — Вера! — крикнул ей майор. — Быстро перевязку подполковнику!
   Девушка подбежала к ним… Но Звягинцев уже знал, понял, что это не Вера, не его Вера…
   — Да наклоните же голову, товарищ подполковник! — говорила медсестра. — Я же так не дотянусь!
   Звягинцев не чувствовал боли, когда она снимала повязку, промывала рану спиртом и мазала ее йодом, он вообще ничего не чувствовал.
   — Все! — сказала девушка, осторожно надевая ушанку на перебинтованную голову Звягинцева. — Ничего страшного. Кусок кожи со лба осколком содрало. До свадьбы заживет.
   — Что?..
   — До свадьбы, говорю, заживет, поговорка такая.
   — До свадьбы… — повторил Звягинцев. Потом сказал: — Спасибо… Вера.
   — Я могу идти, товарищ подполковник? — спросила девушка, застегивая свою сумку, и, получив разрешение, побежала обратно к роще.
   Звягинцев попрощался и с майором. Надо было срочно возвращаться на КП 16-го УРа.
   Но не прошел он и десятка метров, как у него за спиной раздался чей-то голос:
   — А меня не признаете, товарищ майор?
   Звягинцев обернулся и увидел шофера, бегавшего за фельдшерицей.
   — Молчанов же я, товарищ майор, — сказал шофер. — Неужели забыли?
   И только сейчас Звягинцев понял, что перед ним тот самый Молчанов, который когда-то вез его на КП дивизии Замировского, а потом в Ленинград через Ладогу…
   Звягинцев широко раскинул руки, шагнул навстречу Молчанову, и они обнялись.
   — Здравствуй, друг, здравствуй! — взволнованно восклицал Звягинцев. — Где теперь служишь?
   — Где за этот год служил, и не упомнишь, — ответил Молчанов. — И в строю был, и шоферил. А теперь поднимай выше — самого Федюнинского привез! Вон, на броневичке!
   — Ну пойдем, пойдем, поговорим, — сказал Звягинцев, — ведь столько не виделись…
   — Да больше года, считай, товарищ майор! И надо ведь, в какой момент встретились и в каком месте! В историческом, можно сказать! Хотя теперь исторических-то мест два! В Пятом поселке тоже наши соединились. А вы, товарищ майор…
   И тут Молчанов осекся, видимо только сейчас разглядев под расстегнутым полушубком Звягинцева петлицы. Подчеркнуто вытянувшись, он проговорил:
   — Виноват… товарищ подполковник!
   — Да перестань ты со своими чинами, — махнул рукой Звягинцев. — А ты, значит, на Волховском?
   — На Волховском. Но ленинградцем быть не перестал. Медаль «За оборону Ленинграда» и волховчанам причитается. Я уж и место приготовил. Вот здесь. — И он, распахнув полушубок, шутливо ткнул себя в грудь.
   И Звягинцев увидел, что одна медаль — «За отвагу» — у Молчанова уже есть.
   — Значит, получил?! — радостно воскликнул он.
   — Эту-то? Получил. А теперь еще и ленинградская будет.
   На дороге появились машины: три броневика и два «виллиса» с автоматчиками.
   — Начальство едет! — понижая голос, произнес Молчанов. — Мы-то с Федюнинским раньше выехали…
   — Кто, какое начальство?
   — Я слыхал, как Федюнинский говорил, что Жуков и Мерецков должны прибыть. Ну и ваши, надо думать, приедут. Такое ведь событие!
   Проехав мимо Звягинцева и Молчанова, передний броневик замедлил ход, снизили скорость и остальные машины. Один из броневиков остановился в нескольких шагах от Звягинцева, дверца с лязгом открылась, и прямо в глубокий сугроб спрыгнул какой-то военный.
   Звягинцев тут же узнал его — это был Васнецов.
   — Звягинцев?! — воскликнул Васнецов. — Значит, тоже участвовали в прорыве?
   — Только косвенно, товарищ дивизионный комиссар, — вытягиваясь, проговорил Звягинцев. — Служу в отделе УР штаба фронта.
   — А как оказались здесь?
   — Явился к генералу Духанову за дальнейшими указаниями.
   — Ну… и получили?
   — Так точно.
   — Что ж, Звягинцев, поздравляю тебя, — взволнованно произнес Васнецов. — Поздравляю с великой нашей победой. Как ленинградец — ленинградца. Как коммунист — коммуниста! — И он крепко пожал Звягинцеву руку. — А теперь прости, должен идти, — сказал он и направился к вышедшим из других броневиков командирам. Но вдруг остановился и, обернувшись, спросил: — Слушай… а как та девушка… ну, твоя? Нашел ее?
   — Знаю, что жива, что медсестрой на Волховском, но свидеться не пришлось… — внезапно дрогнувшим голосом произнес Звягинцев. — Почему-то надеялся, здесь встречу… но ошибся. Не повезло…
   Несколько мгновений Васнецов молчал. Потом так же тихо, как и Звягинцев, сказал:
   — Разве война кончилась, Звягинцев? Разве миллионы наших людей еще не страдают? В этой войне горе народное в тугой узел завязано — и общее и личное… И только одно этот узел разрубить может: победа. Тогда и счастливы будем.
   Повернулся и быстро зашагал вперед.
   К Звягинцеву подбежал отошедший было в сторону Молчанов.
   — Разгон какой-нибудь дал? — спросил он.
   — Нет, Молчанов, разгона не было.
   — Ну, значит, повезло. А то как начальству на глаза попадешься, обязательно какой-нибудь непорядок по службе найдет. Это уж факт. Обращаю, мол, ваше внимание, ну и так далее.
   Звягинцев молчал, задумавшись, и вдруг ему показалось, что он слышит привычный звук ленинградского метронома. Быстрый и тревожный, как во время артобстрела или воздушного налета.
   — Что это? — удивленно спросил Звягинцев. — Метроном?
   — Какой еще метроном? — удивленно переспросил Молчанов.
   — Вот… этот стук…
   Молчанов прислушался, а потом широко улыбнулся и сказал:
   — Дак это же дятел, товарищ подполковник, — артиллерия бить здесь перестала, вот он и прилетел в рощу! Пичуга махонькая, а стук дает, что твой дровосек. Упорная птица.
   — Быстро стучит. Как метроном во время тревоги…
   — Быстро? Что ж, товарищ подполковник, тревога-то еще не отменена. Вот когда всесоюзный отбой дадут, тогда соловьиное время настанет. А пока и дятел хорош. Все же птица живая прилетела. Добрый знак.
   Звягинцев внимательно посмотрел в лицо улыбающемуся Молчанову и подумал о том, что слова этого рядового бойца по смыслу, заключенному в них, перекликаются с тем, что только что сказал Васнецов.
   Он вспомнил в эти минуты и другие слова, те, что когда-то произнес Пастухов в ответ на его, Звягинцева, вопрос: «Как ты себе представляешь нашу победу?» — «Победа, — ответил тогда Пастухов, — это полный разгром фашизма. Осиновый кол в его змеиное гнездо».
   — Ты прав, Молчанов, — тихо произнес Звягинцев. — Победа и всесоюзный отбой. Только тогда… Ну, мне пора. Прощай.
   Он обнял Молчанова, потом слегка оттолкнул, точно с болью отрывая его от груди, и быстро, не оглядываясь, пошел…
   Навстречу своей новой военной судьбе.