Чалая Зинаида. Анатолий Серов

   - Все шутки да развлечения, Валюша... Но я хочу серьезно просить тебя, чтобы ты разделила со мной мою жизнь. Будь моей женой.
   Открытый и чистосердечный взгляд Серова убедил Валю в серьезности его слов. Но она немножко растерялась.
   - Давайте подождем немного. У меня в Ленинграде мать - мой единственный большой друг. Поеду к ней, посоветуюсь...
   Видя, как он нахмурился, она взяла его за руку.
   - Ведь это очень серьезный шаг, Толя.
   Неясной тревогой пронеслось в ее душе что-то вроде предчувствия его трагической судьбы. Она с тоской подумала, насколько непрочным и недолговечным может быть большое счастье, которое само врывается в ее жизнь.
   Анатолий покорился.
   - Поезжай. Хотя, говоря по правде, все ясно, и что тут обсуждать? Когда ты едешь? Поезжай сегодня же.
   Вечером он проводил Валю на вокзал, и она "стрелой" отправилась в Ленинград. Клавдия Михайловна в то время играла в театре имени Пушкина. Утром Валя была уже у нее. Они завтракали вместе. Раздался звонок по телефону. Валя взяла трубку и вдруг услышала голос Анатолия.
   - Здравствуй, это я!
   - Толя!? Здесь? В Ленинграде?!
   - Только что прилетел... Только не думай, что это из-за тебя. Я здесь по делу.
   - Я и не думаю. Но если есть время, зайди к нам.
   - Только сначала я заеду за одним другом, мы вместе придем. Разрешаешь?
   - Почему с другом? А один ты...
   - Сама понимаешь, страшновато все-таки... Друг у меня хороший, замечательный. Евгения Птухина знаешь?
   Через несколько минут он был уже у Вали. С ним явился его боевой товарищ Евгений Саввич Птухин, известный уже нам герой испанских сражений.
   Клавдия Михайловна предложила гостям сесть. Серов было сел на один стул, но тому явно угрожала поломка - он затрещал. Серов скорей пересел на диван и прямо обратился к Клавдии Михайловне:
   - Что ж, мамашенька, отдаете вы мне свою Валю?
   Мать ответила с улыбкой:
   - Сама пусть решает. Ее воля.
   - Скажи, Валя, - спросил он немедленно.
   - Скажу в Москве.
   - Когда ты вернешься? Давай сегодня провожу тебя.
   Спорить с ним было невозможно. Весь день они провели вместе, гуляли по Ленинграду. Вечером он и Птухин усадили ее в "стрелу". А утром, выйдя на вокзал в Москве, Валя увидела Серова. Подтянутый, выбритый, он шел к ней с огромным букетом сирени. Валя была ошеломлена и покорена.
   На его вопрос она тихо ответила:
   - Ладно, Толя...
   Серов, охваченный радостью, признался:
   - Так спешил, что первый раз в жизни при посадке сделал "козла"! Позор!
   В тот же день он повез невесту в Чкаловскую и познакомил со своими родными.
   Его родители переселились под Москву, с ними жили и его младшие сестры Агния, Надя и Маргарита. Брат Евгений остался в Надеждинске, он работал сменным инженером в мартеновском цехе их родного завода.
   Любовь Фроловна была занята стиркой, сын с невестой застали ее за этим занятием. Выпрямившись и вытерев руки, она внимательно посмотрела на Валю.
   - Мамашенька, вот моя невеста.
   Она обняла девушку.
   Толя водил Валю по всему городку, знакомил с друзьями, был ужасно горд, что она всем понравилась. Константин Терентьевич говорил впоследствии:
   - Мы поняли, что решение его продумано и серьезно. Вскоре они зарегистрировались. Нам было приятно, что сын нашел себе подругу жизни. Он часто вместе с ней навещал нас, или мы ездили к нему в Москву. Он постоянно помнил и заботился о нас.
   Анатолий и Валентина поселились сначала в гостинице "Москва", там жили до сентября, когда получили квартиру на Лубянском проезде (ныне проезд Серова).
   Лето провели в селе Архангельском, в доме отдыха. Анатолий с друзьями ежедневно улетал в Тушино, где тренировался к полетам, назначенным на 18 августа. Иногда он прилетал в Архангельское и кружил над самым домом так низко, что обитатели разбегались с террасы. В эти месяцы Валя снималась в киностудии, в картине "Девушка с характером", и продолжала играть на сцене.
   Весь тот год был годом большого счастья для Анатолия. Жили дружно, часто забавлялись, как дети, дурачились. Приходя домой, Серов звонил долго, пронзительно, точно сзывая на аврал всех домочадцев. Первый вопрос был к домработнице Тане:
   - Валька дома?
   И бежал искать ее по закоулкам квартиры, пока не находил в уголке, где она пряталась. Тут начиналась веселая возня, смех, шум. Таня качала головой, но не могла не смеяться вместе с ними.
   - Вот ураган прилетел! - ласково ворчала она. Но если что-нибудь случайно отвлекало от него его Валю, он впадал в уныние. Так, на одном вечере в клубе писателей его увели сниматься со знатными людьми, а Валя осталась танцевать в другом зале. Серов хоть и покорно занял свое место и дал себя сфотографировать, но вышел на снимке таким унылым, что жалко было на него смотреть.
   Встреча с Чкаловым
   Но и женитьба и счастливые "медовые" месяцы не могли отвлечь Анатолия от полетов, от его кипучей деятельности в Главной летной инспекции.
   Практическую и инспекторскую работу свою и своих товарищей Анатолий Константинович тесно связывал с научно-исследовательской, теоретической мыслью, много читал по специальным вопросам авиации. Изучал историю партии, не мысля себе отрыва боевой практики советского летчика как от теории и истории авиации, так и от вопросов научного коммунистического мировоззрения. "Советский герой, - писал он, - это патриот своего Отечества, это большевик-интернационалист, сознающий все великое значение СССР - родины международного пролетариата".
   Снова завязались у него тесные творческие отношения с институтом. Пришел он теперь туда не как прежний "мятежник", "бунтарь", "хорохорец", а как один из созидателей новой эпохи в развитии нашей скоростной авиации, как человек, которому доверены были проверка и контроль работы Военно-Воздушных Сил, их кадров, материальной части, вооружения.
   В институте и на заводах он испытывал новые конструкции, знакомился с чертежами и дал немало указаний по улучшению и совершенствованию самолетов. К его словам прислушивались, их охотно использовали наши авиаконструкторы. По распоряжению Я. В. Смушкевича он был прикреплен к ЦАГИ, где в это время начинались работы по созданию новой сверхскоростной машины. Анатолий собирался первым совершить полет на этом самолете. Почти ежедневно посещал завод, начиная с момента проектирования нового самолета, изучая макет, следил за постройкой машины, участвовал в совещаниях. Конструкторы с огромным интересом беседовали с ним и впоследствии еще долго применяли его советы в своей работе.
   В то же время он непрерывно тренировался, в особенности уделяя внимание тренировке на скоростную посадку, используя посадочную скорость новейших истребительных самолетов.
   Он стремился поставить работу инспекции так, чтобы была реальная возможность смело экспериментировать. Не только проверять, но и толкать вперед. Анализ и расчет у него сочетались с дерзостью и смелостью обобщений.
   На поверхностный взгляд могло показаться, что Серов слишком много требует от людей, переоценивает их способности. На поверку выходило, что он видит и смело вызывает к действию до того времени скрытые в человеке талант и инициативу.
   "Присмотришься - он все прекрасно представляет себе и очень трезво оценивает обстановку", - говорили инспектора, близко узнавшие его на работе.
   Партия и правительство окружили Серова и его друзей вниманием и любовью. Им были созданы все условия для работы. Это внимание глубоко волновало Анатолия, хотя и было вполне естественным и заслуженным.
   - Мне думается, - говорил он друзьям, - что все, что я сделал, это только малая часть того, что я могу и должен сделать для нашего народа, для нашей страны, для нашей эпохи. Я часто задаю себе вопрос, кем бы я стал, если бы не было Советской власти? Вероятно, каталем или чернорабочим. Партия, комсомол, страна воспитали, закалили меня.
   Перед народом и партией Серов всегда чувствовал себя в неоплатном долгу.
   Летчики называли Анатолия младшим братом Чкалова, вторым Чкаловым. Они считали, что в будущем у Серова не менее побед, чем в летной жизни Чкалова. Якушин рассказывал:
   - Серов во многом было похож на Чкалова. Простота, скромность, прямодушие, безумная храбрость в сочетании с совершенным владением техникой, глубочайший патриотизм, стремление передать свой опыт другим - вот что роднило Чкалова и Серова. Будучи старше Серова на шесть лет, Чкалов как летчик-испытатель имел огромнейший опыт. Он стал не только замечательным практиком, но и ученым в этой области, открывателем новых путей. Анатолий был мастером воздушного боя. Летчик-истребитель, он не ограничивался непосредственной практикой, но постоянно искал и находил новое, обобщал опыт, смотрел далеко вперед. Ни у Чкалова, ни у Серова не было ни тени эгоизма и тщеславия. Свои находки, достижения, опыт они немедленно передавали другим. Руководила ими Любовь к советской авиации, любовь к Родине.
   - Слышу, Анатолий забирает меня к себе, под свое подчинение, рассказывал Б. Смирнов. - Я был очень доволен. Знал, что если я буду продолжать работать с Серовым, то научусь, как нужно воспитывать людей. Мы с ним много летали, и никогда не было у нас никаких происшествий или аварий, потому что Анатолий был в высшей степени предусмотрительным и подготовленным человеком. И работать с ним было легко. Он в двух словах мог сделать понятной свою мысль.
   Другой член серовской знаменитой "пятерки", затем "семерки", Виктор Рахов{13}, добавлял к этим словам товарищей:
   - Спортсмен он к тому же был замечательный. По лыжам на соревнованиях всегда брал первые места. Раз в институте на состязаниях он двадцать километров прошел в рекордное время, прямо как хороший конь. Я не знаю, откуда у него сила такая! Таким он был и в работе - могучим, не отступающим ни перед чем. Он всех нас увлекал за собой.
   Наконец исполнилась давняя мечта Серова - он познакомился с Валерием Павловичем Чкаловым.
   Встреча произошла на аэродроме. Чкалов присутствовал на полетах Анатолия и остался, чтобы пожать руку летчику, который доставил ему несколько минут чистейшей радости.
   Когда Серов приземлился и подошел к группе летчиков, он сразу узнал того, перед кем преклонялся.
   Чкалов широким жестом протянул ему руку. Серов порывисто обнял прославленного летчика.
   Обменявшись несколькими словами привета, они решили обедать у Серова. Здесь, дома, сидя с Чкаловым на диванчике, едва умещавшем их обоих, Серов сразу рассказал, как всю жизнь ждал этой встречи, как заочно учился у него, подражал ему во всем, даже в походке. Оба весело смеялись. Валерий Павлович расспрашивал о боях в Испании, и Серов рассказывал щедро и много, выбирая случаи, особенно интересные для Чкалова.
   - Эх, завидую я тебе, Анатолий.
   - Ты мне? Как это можно!
   - Да как же! Ты прошел в боях высшую школу истребителя! Да как бы ни были полезны наши тренировочные полеты, разве они могут создать самочувствие подлинной схватки? "Противник" висит у тебя на хвосте, но ты знаешь, он не будет стрелять и не убьет тебя. То ли дело настоящая битва! Враг делает все возможное, чтобы зажечь твой самолет, застрелить тебя, свалить на землю. Ты становишься куда хитрее и изобретательнее, чем в учебном полете. Знай поворачивайся, крутись, чтобы противник не поразил тебя, но чтобы ты свалил его. Вот когда приобретается высший класс пилотирования. Вот в чем твое преимущество, как и всех твоих ребят. Я просился туда, конечно, и еще как!
   - Да я знаю, слыхал об этом, - улыбнулся Серов. - Но...
   - Да, не пустили.
   - И правильно сделали. Я поехал туда рядовым летчиком и должен был еще держать экзамен. Ну, кстати, и получить удовольствие - набить морду не одному фашисту. А ты совершал тогда свои исторические и важные для всех перелеты и опыты, которые так вооружают нас! Разве можно было тобой рисковать! Это было бы безумием. Ты необходим нам всем, Валерий. Был и останешься идеалом советского летчика. Как я стремился достичь твоих пределов.
   Сколько раз пытался сделать твой, чкаловский, расчет на посадку с переворота...
   Чкалов раскуривает трубку, видимо, наслаждаясь этой беседой. Знакомство с Серовым доставляет ему давно не испытанное удовольствие. Потом говорит, улыбаясь и по-волжски сильно "окая":
   - Хорошую новую фигуру и летчик любит, и машина любит. Техника у нас добротная. И, если ты не дурак, она подчиняется тебе идеально. Приятно использовать все, что она может дать.
   Они стали друзьями, часто встречались. Чем ближе они сходились, тем больше общих черт находили друг в друге.
   - Про тебя говорят: младший брат Чкалова, - сказал как-то Валерий Павлович. - Мне это по душе, право. Что-то в тебе есть и мое. Но, Толюша, у тебя своя походка в воздухе и на земле. И - своя дорога. Это хорошо. Много бы я дал, чтобы увидеть, как ты пойдешь, как вы все пойдете, младшие мои братки. Ведь у вас то преимущество, что с самого начала вы летаете на современных машинах и новая техника вам близка, она - ваша ровесница. Вы растете вместе с нею.
   Серовская пятерка
   - Есть летчики, которые лучше нас летают, - говорил Серов своим друзьям. - Но у нас преимущество - опыт непосредственного столкновения с противником. Технику пилотирования мы проверили огнем. Теперь нам надо разобраться не только в практике, но и в теории этого дела. По-новому решать вопросы организации аэродромов и полетов. Надо добиться, чтобы меньше было жертв не только в мирной, но и в будущей боевой практике наших летчиков.
   Пришло известие, крайне опечалившее Серова. На Дальнем Востоке разбился Александр Власов, один из серовской тройки, звена "воздушных акробатов".
   - Власов разбился! - чуть не плакал Анатолий. - Шурка Власов! Как же это могло случиться?! Он был настоящим орлом в пилотаже. Отказал мотор? Власов не мог растеряться и в таком случае. Или сорвался в штопор с малой высоты? Тогда уж не остается времени, чтобы перейти в пике и набрать высоту. Сколько же нам еще надо учиться, чтобы ликвидировать всякую возможность катастроф! А ведь можно, можно! Пока бьется сердце, будем выполнять эту задачу.
   Через несколько дней, думая о Власове, он сказал:
   - У меня была мысль вызвать его в Москву. Думал летать с ним в новом звене воздушных акробатов. Слушайте, ребятушки, мы должны создать такое звено... или пятерку. Такую боевую группу из пяти-семи опытных истребителей. Что скажете об этом?
   Хотя он улыбался, но было понятно, что не шутит. Все загорелись его идеей. Летать в пятерке согласились Якушин, Смирнов и Антонов. Пятым решили позвать Рахова.
   - Виктор, правда, не воевал еще, - говорил Серов, - но я отлично знаю его как летчика-испытателя. Мастер высшего пилотажа, хороший коммунист. С ним будет легко, не придется натаскивать - чудесно пилотирует.
   Когда все было обсуждено и при участии Рахова, Анатолий сказал:
   - Все ясно? Значит, будем тренироваться. Впереди праздник авиации. К этому дню наша пятерка должна слетаться. Сегодня и начнем.
   Пятерка не составляла отдельной строевой единицы. Каждый работал на своем посту в инспекции или в институте. Слетывались в свободное время.
   - Мы сейчас летаем пятеркой, потом будем пилотировать семеркой, говорил Анатолий после полетов строем. - Будем подбирать народ постепенно, так, чтобы наша группа была для всей истребительной авиации наглядным примером того, что можно взять от современной техники.
   На Тушинском аэродроме
   Все летние месяцы 1938 года пятерка ежедневно тренировалась, готовясь к воздушному празднику.
   К параду 18 августа готовились и летчики Осоавиахима. Они тренировались на Тушинском аэродроме рано утром, до начала занятий в учреждениях и на заводах, где они работали.
   Однажды осоавиахимовская молодежь отдыхала на траве после полетов. Вдруг общее внимание привлек военный самолет, летевший, казалось, прямо на молодых людей.
   - Э, видно, идет на "вынужденную".
   - Да, наверно. Военные редко без причины появляются у нас в Тушино.
   - Бачьте, хлопцы, колеса не выпустил. На брюхо садится!
   - Да нет, стой! Выпустил - перед самой землей.
   - Здорово!
   - Не Чкалов ли, а, ребята?
   Снедаемые любопытством, они поднялись с земли и побежали к прибывшей машине. Остановились в почтительном отдалении. Из машины выскочил незнакомый, летчик. Он снял пилотку, и на ветру закрутились его мягкие темно-русые волосы. Подошел начальник аэродрома, пожал руку летчику.
   - Товарищ Серов! Здравствуйте!
   - Это Серов! - передавали друг другу осоавиахимовцы. - Неужели тот самый? Этот такое может показать и рассказать... Как бы его завлечь, хлопцы?
   Но завлекать не понадобилось. Серов сам подошел к группе молодежи.
   - Братушки, есть закурить?
   К нему протянулись руки с открытыми папиросными коробками. Серов закурил, отвел "братушек" в сторонку и бросился на траву. Все тотчас последовали его примеру. После минутного молчания кто-то спросил:
   - Вы товарищ Серов? Тот самый?
   - Тот самый. А вы? Вот тебя как звать? А тебя? Ну, давайте знакомиться. Ага, ты с завода. А ты из Мосэнерго? Вузовец? А ты журналист? Скажи, пожалуйста! Рассказывай о работе.
   Молодые люди удовлетворили его любопытство, потом не утерпели:
   - Анатолий Константинович, расскажите о своей боевой практике.
   - Пожалуйста, товарищ Серов!
   Анатолий подумал, потом спросил:
   - Знаете, что такое "лестница смерти"? Нет? Так слушайте. Бывает в воздухе такая кутерьма, когда и нам плохо, и противник не знает, как ноги унести. Представьте себе: бьются друг против друга десятка полтора самолетов. В ходе боя располагаются таким образом, что образуется как бы вертикальная лестница. - Серов живо изобразил это руками. - Я преследую одного фашиста, прижимаю его к земле, а надо мной висит второй и норовит попасть из пулеметов мне в хвост в то время, как его самого сверху берет на прицел наш летчик. А наш летчик тоже находится ниже третьего противника, а третьего жмет опять-таки наш. И так все "выше и выше". Самый нижний, мой, которого я загоняю в тартарары, уже летит носом в землю, сейчас врежется, нет ему спасения. Прекрасно! Но по инерции, по проклятой, адской инерции пикирования я следую за ним....
   Молодые курсанты авиаклуба с жадным вниманием следили за каждым словом и движением Анатолия.
   - Я помню другой подобный случай, он произошел не со мной, а с моим товарищем на Дальнем Востоке. Он, видно, плохо рассчитал. Вел свое звено строем на пикирование, дал сигнал: делай, как я, и пошел. Пикировал так низко, что не успел выйти и врезался в землю, а за ним и первый из ведомых. Другой успел выскочить.
   Он помолчал, задумавшись. Слушатели притихли.
   - Это ЧП разбирали во всех подразделениях нашей бригады. Мы тренировались, пока полностью не отработали эту фигуру. Главное - не терять самообладания при самых неожиданных обстоятельствах, возникающих внезапно, тут же принимать и выполнять новое решение, не теряя ни секунды, ни доли секунды. Вот и в этой самой "лестнице смерти" мы изворачивались так, чтобы, когда надо выйти из пике, не дать врагу пройтись пулеметной очередью по моему борту во время разворота. Отрубит крыло, тогда "греми" на землю. Тут гляди в оба. Зевать строго запрещено. Дай-ка мне твой блокнот, - обратился он к молодому журналисту, - я тебе сейчас на память начерчу эту лестницу.
   Другие курсанты тут же стали писать и чертить в своих записных книжках. Один спросил:
   - Что вы считаете самым главным в летной подготовке?
   - Так отрабатывать технику пилотирования, чтобы в полете не замечать машину. Она - как бы часть, продолжений тебя самого.
   - А приборы? Это ведь только раньше брали ухарством, игнорировали приборы и гробили машины.
   - Игнорировать приборы ни в коем случае нельзя.
   - Тогда объясните свою мысль, товарищ полковник.
   - Вам непонятно?
   - Да нет же, все ясно, - стали наперебой объяснять другие юноши. - В совершенстве владеть техникой, а потом не замечать ее.
   - Интересно, как это не замечать? Тут тебе руль управления, мотор, баки, приборы высоты, температуры, скорости, расхода горючего... Да как же не следить, не учитывать всего этого?
   - Целый иконостас! - расхохотался Анатолий. - Это напоминает мне одного знакомого поэта. Хороший поэт, хорошие слова писал, боевые песни. Так вот встретил его недавно в клубе писателей, спрашиваю, думает ли он о разных правилах, когда пишет стихи? Оказывается, когда он был начинающим, то о правилах не думал - песни лились рекой. Правда, в них и воды было не дай бог! А потом засел за науку стихосложения. Размеры, рифмовка, жанры начал различать - тоже серьезная техника! Но пока учился, плохо стал писать, хоть брось! Стихи получались вымученные, пел, как говорится, не своим голосом. Но терпел. Зато когда освоил эту технику, когда она стала как бы его плотью и кровью, он уже о правилах забыл, как они формулируются, и писал лучше прежнего, богаче, сильнее, и свой голос появился, и народу стал ближе, понятнее. Теперь уж талант и знания не позволяют ему писать плохо, фальшивить.
   Слушатели прекрасно понимали, о чем он говорит. Дружно смеялись, брали на заметку каждое слово прославленного мастера пилотажа.
   - Наша техника, ребятушки, другого рода. Но одно есть общее: знание, помноженное на талант и смелость, - это высшая степень мастерства. Если я и машина - одно, если мне не нужно каждую минуту заглядывать в святцы, на приборы, если я всем существом чувствую и знаю все, что мне нужно знать, тогда я могу не только отражать атаки врага и сам атаковать его, но и следить за моими товарищами и вовремя приходить к ним на помощь. Мое внимание рассредоточено, как полагается, но оно и сосредоточено в момент маневра, когда я ощущаю состояние моей машины, как свое собственное. Вот такое дело, братцы. Понятно?
   - Это кажется мечтой.
   - Искусство приходит не сразу, а в результате опыта.
   Беседа увлекла не только осоавиахимовцев, но и самого Серова. Узнав, что они тоже готовятся ко Дню авиации и даже создали свою пятерку наподобие серовской, он особенно оживился и попросил, чтобы они показали свое умение в воздухе.
   Ребята произвели на его глазах несколько полетов. Он внимательно следил в особенности за совместным пилотажем звена. Потом провел разбор полетов. Обещал и в дальнейшем держать связь с аэроклубом.
   Обрадованные в высшей степени осоавиахимовцы провожали его до самолета.
   - А какая ваша любимая песня, Анатолий Константинович?
   Он ласково окинул их взором и подумал: "Вот люди моложе его, совсем зеленая, новая поросль летунов, и вот он разговаривает с ними, как "старичок"! Однако, весело тряхнув головой, он ответил:
   - Любимая песня дальневосточников - "По долинам и по взгорьям".
   Уже возле самолета он объяснил курсантам "змейку" - маневр, который применял Серов, когда необходимо было уходить из-под вражеского обстрела. Показал движениями кисти руки этот полет зигзагами с неожиданными поворотами, мешающими противнику использовать стрельбу с упреждением (то есть не прямо по движущейся цели, а впереди нее, когда стрелок угадывает ее направление).
   - Сейчас покажу, - вдруг сказал он новым друзьям.
   По его приказу они отбежали от самолета. Серов поднялся в воздух и действительно показал эту фигуру, к великому восхищению осоавиахимовцев.
   Спустя некоторое время Серов узнал, что молодые пилоты, втайне от начальства, уходя за облака, пробовали проделать "змейку". Анатолий Константинович добился, чтобы им разрешили тренироваться открыто.
   * * *
   Наступил День советской авиации.
   Венцом праздника были признаны полеты пятерки.
   Вел пятерку Анатолий Серов.
   Пять ярко-красных небольших самолетов с быстротой снарядов пересекли голубое небо и одновременно стали набирать высоту. Вот они разом, как один, низвергаются с высоты в пике и так же одновременно выходят из него, могучим и гордым ревом сотрясая воздух.
   Все пять машин, как одно целое, совершают петли, развороты, переходят из одной фигуры в другую, ни на миг не теряя дистанции. Они словно привязаны к своему ведущему невидимой нитью.
   Общий восторг вызывает "веревочка" - групповой штопор, когда самолеты один за другим с нарастающей скоростью ввинчиваются в воздух и переходят в пике. Рев самолетов при выходе из пике сменяется затем спокойной и ритмичной музыкой пяти стальных сердец.
   Еще более сложная и красивая фигура - "карусель" - привлекает внимание публики. Пять самолетов, совершая мертвую петлю, идут друг за другом в вертикальный круг все ниже и ниже, затем, выравниваясь в кильватер, уходят. Самолет, находящийся в верхней точке, производит "бочку", за ним то же делают второй, третий и так далее.
   Радио передавало подробности этого невиданного еще группового пилотажа. Вот пятерка умчалась, провожаемая любовными взглядами многотысячных зрителей. В небе появляются два истребителя и вступают в воздушный "бой".
   Готовясь к празднику, Серов долго выбирал, с кем ему "подраться". Наконец он остановил выбор на Борисе.
   - Смирнов не только имеет боевой опыт, но он командовал в Испании эскадрильей, и у него исключительное самообладание. Подерусь-ка я с тобой, Борька!
   С каким захватывающим интересом следили зрители за воздушным единоборством. "Сбитый" Серовым, как было условлено, Смирнов с вертикальной горки перешел в штопор. Летчик так увлекся, что сделал гораздо больше витков, чем полагалось. Мотор стал захлебываться. После Борис Александрович говорил: