Страница:
- А летать я все равно научусь, так и знай.
Пока лежал в постели, смастерил большого бумажного змея. Потом, в своих воспоминаниях, он писал, что это был гигантский змей! Когда стало можно ходить и бегать, он вынес змея на улицу и запустил его. Змей взвился очень высоко, мотался по натянутой веревке, тянул и рвался, но "мастера" поднять не смог. Женя сочувственно крутился возле брата и бормотал:
- Ты очень толстый. Дай мне, что ли.
- Лети, ладно.
Однако и Женю змей не поднял с земли.
- Хватит. Пошли плот гонять. Чур, я за капитана.
Отец внушил ему, что летчик должен быть физически развитым, с хорошими мускулами, настоящим спортсменом. Толя и раньше любил гимнастику, но теперь прямо с азартом занимался спортом, как только мог. Плавал, бегал, прыгал с возвышений, зимой сам соорудил себе лыжи: развалил старую бочку, доски, по совету отца, распарил в русской печи, из них наделал лыж себе, Женюрке, товарищам, сколько хватило материала. Короткие и широкие, лыжи все же служили неплохо. Отец обещал:
- Добьешься успехов в школе, куплю тебе лыжи настоящие.
- Добьюсь.
Оба сдержали слово.
Пионер
В Богословской школе первой ступени Толя учился то успешно, с увлечением, то ленился и пропускал занятия. Через некоторое время он налегал на учебу и догонял класс. Учительница считала его способным. Услышав ее похвалу, он так и загорелся весь желанием оправдать высокую оценку и старался изо всех сил. Но потом отвлекался и не замечал, как ребята перегоняли его. Самолюбивый от природы, он быстро снова выходил вперед, отлично сдавал проверочные испытания. К школе, к ребятам, к учительнице он душевно привязался. Толя всегда был привязчивым, отзывался на дружбу всем сердцем.
Как-то раз он заметил, что одна из учениц Люся Грудина, уткнувшись в тетрадку, тихо всхлипывала. Он знал, что у нее плохие отметки. На переменке подошел к ней.
- Оставайся после уроков, мы с тобой живо приготовим все задачи.
Девочка согласилась. На другой день она исправила свою отметку. Учительница похвалила ее и добавила:
- Ты плохо выглядишь. Надо больше бывать на воздухе, Люся.
После занятий Толя догнал ее по дороге домой.
- Иди с нами в снежки играть, Люся.
- В снежки? Когда это? У меня времени нету.
Она и правда торопилась. Толя пошел с ней и узнал, что девочка одна занимается хозяйством. Мать служила в надеждинской больнице и только по выходным могла приезжать домой. Отец Люси был партизаном на Дальнем Востоке и погиб в бою с интервентами.
Толя был потрясен и взбудоражен. Дочка красного партизана и так мучается! На другой день он с целой ватагой явился домой к Люсе. Ребята накололи дров, печь истопили, развлекали малышей, покамест Люся готовила еду. Пришли и на другой день, и на третий. Это стало обычаем. Ребята очень помогли девочке, и у нее оставалось время гулять и "дышать свежим воздухом", как советовала учительница Людмила Ионовна. В плохую погоду собирались у Люси и у камелька читали интересную книжку. Люся увлекалась всеми мальчишескими играми, играла и в разбойников, и в партизан. Вместе дома у Люси готовили уроки. Людмила Ионовна поощряла эту дружбу, и в результате у ребят повысилась успеваемость.
Очень любили ребята ходить в кино. В Богословске был кинотеатр, но не всегда водились деньги. Ребята покупали билет Люсе, а сами засветло пробирались на галерку, спускались по столбам вниз и прятались под скамьями. Как только погасят свет в зрительном зале, они быстренько занимали свободные места.
В кино уже появлялись советские картины, фильмы о гражданской войне. И вот пошел новый, фильм "Красные дьяволята". Не только в маленьком Богословске он произвел впечатление. И в столице и по всей стране он шел долго и пользовался заслуженной любовью зрителей.
Повесть "Красные дьяволята" Павла Бляхина Толя Серов и его друзья уже читали. И не раз перечитывали. Книга дышала искренностью, ее герои ненавидели врагов советского строя и совершали подвиги в борьбе с бандитом Махно. Можно себе представить изумление и радость школьников, когда в Богословске появился одноименный фильм. Кино буквально осаждалось ребятами. Толя с Женей смотрели картину несколько раз.
В старой конюшне, с которой ветер сорвал крышу, ребята устроили свой собственный "театр". В спектакле приняло участие немало школьников. Они не удовлетворялись границами сцены и театральными условностями. По мере надобности действие переносилось на улицу, на лесную опушку, благо теплая веселая весна вступила в свои права. Зрители тоже перебегали из конюшни на улицу, а иногда и сами принимали участие в представлении. Толя играл Мишку-Следопыта, Люся - Дуняшу-Овода.
Но в доме Серовых вскоре радостное весеннее настроение сменилось тревогой. Толя заболел тифом. За ним свалился Женюрка. Заболели младшие сестренки Агния и Надя. Слегла и Любовь Фроловна. Константин Терентьич дольше всех держался на ногах, но тиф одолел и его. Толя уже к тому времени стал поправляться. Он сам отвез отца в больницу, навещал его каждый день, а дома ухаживал за всеми сразу. По ночам он или разговаривал с Женюркой, который плохо спал, или думал - об Оводе. Дело в том, что увлекаясь "Красными дьяволятами", он был исполнителем роли Следопыта, но нравилась ему больше роль Овода, которая предназначалась по повести девочке. Между тем в повести говорилось о том, как Мишка и Дуняша читали "Овода" и были покорены мужеством героя книги. Дуняша дала перед Мишкой клятву быть такой отважной, как Овод, и так же, как он, пострадать, а если придется, то и умереть за свободу. Толе образ Овода больше был по душе: Следопыт только ведет разведку, а Овод нападает на врата, преследует и жалит. Когда имеешь дело с врагами, надо быть Оводом. И вот теперь перед тем, как уснуть, он рассказывал Жене об Оводе, историю которого успел прочитать.
Из-за болезни Анатолий пропустил много дней в школе и сильно отстал. До переходных испытаний оставались считанные недели. Но не оставаться же на второй год в классе даже по такой уважительной причине, как перенесенный тиф. Тем более его взволновала еще одна новость, которая подстегнула решение догонять класс: он узнал, что в Богословске создается пионерский отряд. В него войдут лучшие ученики. Толя с отчаянием в душе прислушивался к оживленным разговорам ребят о пионерском отряде. И тут сказалась сила товарищества. Люся Грудина, а за ней и другие ребята вызвались помогать Анатолию. Он и сам изо всех сил преодолевал свое отставание и сделал порядочные успехи.
На праздник 1 Мая приехали бойцы и командиры из воинской части. Торжественно прошел утренник - состоялся прием в пионеры. Был принят и тринадцатилетний Анатолий Серов, ученик четвертого класса. После торжественной части командиры рассказывали о Чапаевской дивизии - сами еще не так давно воевали в ее рядах. Разучивали со школьниками песню о Чапаеве.
Играя потом в войну и маршируя по улицам поселка, ребята громко распевали:
Гулял по Уралу Чапаев-герой,
Он соколом рвался с полками на бой....
Вперед же, товарищи, не смейте отступать,
Чапаевцы привыкли смело умирать....
Блеснули штыки, мы грянули "ура!",
И, бросив окопы, бежали юнкера.
Рассказы о Чапаеве взволновали Анатолия. Особенно один рассказ, как Чапаев был ранен в голову при взятии Уфы, как ему советовали пойти на перевязку, а он - "как глянет! Уфа, говорит, еще не взята, они там наших людей, может быть, вешают. Вперед! И как, повязав голову куском кумача, взмахнул шашкой: "За мной!" Сигнал к атаке, мы не отстаем, врываемся в город, как буря! Никакая сила нас уж не удержит... Взяли Уфу и товарищей спасли от казни".
Наступили каникулы. Толя был сначала вожатым звена, потом отряда, и жизнь пионеров была полна интересных выдумок, игр, походов. Ребята с ним не скучали. Но порой он сам нарушал порядок и дисциплину.
Однажды отряд отправился на несколько дней к Воленторскому озеру в тридцати километрах от Богословска. Ребята купались, ловили рыбу, занимались "шагистикой", которая стала им надоедать... Очень хотелось покататься по озеру в лодках или на самодельных плотах. И то и другое педагоги и старшие вожатые строго запрещали, опасаясь несчастного случая.
Анатолий уже не первое лето мастерил плоты и умел управлять ими и счел это запрещение необязательным для себя. Выпросил у сторожа плот и направился на середину озера. Его заметил старший вожатый. Окликнул, приказал подплыть к берегу.
- Кто дал плот?
- Сам нашел.
- Отведи этот плот на место и передай сторожу, что вожатый запрещает выдавать плоты и лодки пионерам.
Серов исполнил все в точности. Только очень обиделся на старшего вожатого, когда тот, одобрительно хлопнув его по плечу, сказал:
- Молодчина, Серов. Выполнил приказ в точности. Ну, да, я же видел, шел за тобой берегом.
- Подсматривал, что ли?
- Проверял, брат.
- А мне не поверил? Я же пионер!
Он ушел, страшно огорченный. Сам он был добр и доверчив, и эти чудесные качества никогда не обманывали его.
Некоторое время он с удивлением посматривал на старшего вожатого. Потом обида забылась, и между ними восстановились добрые отношения. Толя был памятлив на хорошее и забывчив на личные обиды. Это знали за ним товарищи его юных и молодых лет.
Осенью Толя расстался с Богословском: школа второй ступени находилась в Турьинске. Толя поселился там у бабушки Пелагеи Денисовны Платоновой, бывшей работницы кирпичного завода. Домик ее глядел на улицу маленькими окошками, заставленными геранью, как почти все окна в городке. Под окнами цвели палисадники. Перед домиками высоко поднимались тополя. Но в общем царила тишина. Турьинские рудники были затоплены. Жители уезжали на работу в Надеждинск или на угольные и железные рудники. Лишь позднее, в годы великих пятилеток, жизнь здесь возродилась, городок расцвел и разросся, получив новое имя - Краснотурьинск. А тогда, в 1923 году, на нем еще лежала печать разрухи.
На Толю Турьинск произвел плохое впечатление - скучно было здесь после шумного Богословска. Да и школа занимала неопределенное положение между нормальной школой и фабзавучем. Тогда педагоги искали все новых методов обучения, экспериментировали, учителя подчас сами были не уверены в правильности метода, порой полагались на способности учеников, которые действительно при бригадном методе нередко проявляли инициативу и яркие способности. Толя Серов вначале жадно накинулся на учебники, увлекся "бригадным методом", потом остыл, стал пропускать занятия, озорничал, получал взыскания. Пресловутый "дальтон-план" обучения позволял и ему пропускать уроки, "ехать" за счет успевающих. Правда, к концу четверти, по своему обыкновению, Толя нагонял упущенное и на испытаниях шел хорошо.
Тишина Турьинска поражала мальчика. Не взбегала на вышку насыпи вагонетка с породой, не визжали лебедки, не слышались призывные рабочие гудки. Он убегал с товарищами на окраину поселка, взбирался на холмы, откуда открывался вид на реку. Турьинск был расположен у отрогов Уральского хребта.
Бабушку свою Толя очень любил. Была она уже стара и слаба. Заметив, как тяжело она ступает, неся полные ведра, он сам стал ходить по воду. Колол дрова, расчищал снег у порога, нежно заботился о старушке. Особенно привязался к ней за ее рассказы о прежней жизни, предания, переходящие из поколения в поколение - о Пугачеве. Толя читал ей книгу "Спартак", а она вспоминала, как ее деда продавали на завод, как его предки мальчиками бывали отданы на чистку паровых котлов.
- Спартаков? - переспрашивала бабушка. - Видать, наших кровей был, уральских. Орел, самого инператора не побоялся.
- Бабушка, он был из Фракии, грек.
- А-а... Интернационал, значит. Страдалец. Что дедушка мой, что твой дед Терентий Семеныч, что грек этот Спартак - мало ли их, страдальцев, прошло по земле! Этого не забыть, не вытравить из души. А сколько прошло через наши края страдальцев за народ, господи! Взять хотя бы дорогу от Свердловска - прежнего Екатеринбурга, Екатерининский тракт! То и дело шли каторжники, гремя кандалами. Гнали их, гнали... Далеко, до самых страшных морозов, в самые дремучие края сибирские....
- И Ленина тоже, бабушка, сослали в Сибирь - за Красноярск. Он и оттуда писал революционерам, учил их, он все время боролся: что с ним ни делали жандармы, а побороть его не смогли.
- Умница ты у меня, радость. Вот я скоро довяжу тебе новые варежки. Теплые-претеплые. А ты мне про этого грека почитай. Все-таки победили они, гладильщики эти?
- Гладиаторы?.. Не знаю. Наверно, нет, ведь это только в семнадцатом году первый раз наша победа была. Настоящая.
И он принимался за чтение, втайне надеясь, что гладиаторам удастся каким-либо чудом перехитрить историю.
Мороз стоял жестокий. А в комнате у бабушки было так тепло и тихо, так мирно. Переставая читать вслух, Толя различал песенку сверчка за печкой, громкое тиканье ходиков с изображением Льва Толстого за сохой. Читая, наблюдал и за котенком, игравшим у ног бабушки, и за бабушкиными пальцами, ловко и быстро орудующими вязальными спицами. Где-то за этими впечатлениями шла мальчишеская задумка - улучить момент, найти и поймать сверчка. Конечно, тут же его и отпустить, он не вредный!
В один из таких вечеров, когда ребят из-за мороза и в школу не отпустили и они сами готовили уроки вперед, послышался скрип шагов по снежной тропе за окном. Кто-то бросил в окно снежок.
Толя, накинув полушубок на плечи, выбежал на крыльцо.
- Кто это?
- Я.
- Володька? Иди к нам.
- Меня вожатый послал. Народ собирать. Пошли со мной.
- А зачем?
- Не знаешь? Телеграф передал известие.
По голосу Володьки Толя почувствовал что-то важное и очень тяжелое.
Первой мыслью было одно:
- Ленин умер?!
Уже не первый день тревожилась вся советская страна, все ждали, надеялись, что обойдется, отгоняли тяжелую мысль.
- Знаешь, Тошка... Смотреть тяжело. Взрослые плачут, как дети.
- Ленин!..
Бабушка выбежала на крыльцо. Дрожащими руками подала внуку теплую шапку.
- Беги, беги с товарищем. Я тоже пойду. Беги.
Толя топал по снежным улицам то позади приятеля, то обгоняя его и невольно вспоминал, как с самого раннего детства мечтал увидеть Ленина, посоветоваться с ним насчет побега за границу, "чтобы сделать там революцию", услышать его голос, проникнуться его взглядом до самого дна души. А потом вернуться к нему, уже совершив свои подвиги.
Поздно. Ленина уже нет. И не будет никогда. Сердце сжималось.
Мальчику было уже около четырнадцати лет, он умственно был довольно развит, а любовь к Ленину была впитана им чуть ли не с молоком матери. Он думал, что сейчас в поселке, на окраине Богословска, дома отец и мать тоже горюют со всем народом. Надо поехать к ним, хоть пешком добежать.
В школе - траурный митинг. Зал полон рабочих и их семей. Люди тянутся к партии, сливаются вокруг нее, как бы у несокрушимого утеса. Коммунисты и комсомольцы стоят в почетном карауле. Среди них и старые рабочие, беспартийные, они вот тут на месте заявляют, что у рабочих один путь, и просят принять их в партию.
Толя смотрел на большой портрет Ленина, увитый черными лентами и украшенный хвойными ветвями. После митинга один учитель-коммунист собрал вокруг себя молодежь и стал рассказывать им о Владимире Ильиче.
Потом комсомольцы расстелили на столах длинную полосу кумача и стали писать лозунг. Дали кисть и Толе. В лозунге "Ленин умер, но дело Ленина живет" он вывел белой краской последнее слово: "ЖИВЕТ!". Стало не то что легче на сердце, но в нем зажегся огонек новой силы, надежды, ожидания того великолепного, что он совершит, в будущем во имя Ленина - это будет продолжением дела Ленина.
Вдруг девушка-комсомолка сказала:
- Серов, твоя очередь.
Она приколола ему на руку красную повязку с черной каймой. Он шагнул вперед. Он стоит в почетном карауле у портрета Ильича.
Слышится дальний набат. Гудят заводские, рудничные, паровозные гудки. Люди идут по заваленным снегом улицам, между сугробов, по полям и занесенным дорогам, навстречу жгучему ветру, чтобы собраться в этот час вместе, сплотиться под надежными и славными знаменами партии большевиков.
Вторую половину года Толя учился почти по-взрослому серьезно и упорно. Но, перейдя в следующий класс и вернувшись на каникулы домой, решительно заявил отцу:
- В этой школе никакой профессии не получишь. Одна забава эти трудовые процессы. Я хочу, папа, поступить на шахту или на завод. Оттого я и толстый, что силу некуда девать.
- Твоя сила в рост идет. Учись, пока есть время. Потом будет поздно.
- Да ведь можно работать и учиться. Константин Терентьич подумал, что ни Толя, ни Женя, который в этом году собирался тоже в Турьинск, не будут там, вдали от родительского контроля, учиться как следует. Его уже не раз приглашали в Надеждинск на работу по нормированию труда и заработной платы на предприятиях Надеждинского комбината. И, хотя ему пришлось проститься с любимым горным делом, которому он отдал двадцать пять лет жизни, он согласился. Ему любо было по роду своих новых занятий ездить, как бывало, по знакомым лесам и рекам. Надеждинский комбинат охватывал все предприятия округа - лесничества, рудники, копи, железнодорожные пути и, наконец, металлургический завод - гордость и жемчужину уральской промышленности того времени.
Надеждинск
Поселившись в Надеждинске и приступив к работе, Константин Терентьевич нередко брал с собой в поездки старшего сына. Толя побывал в лесничествах Всеволодо-Благодатском, Надеждинском, Турьинском, Богословском, видел лесосплав и углежжение. Лес транспортировали и по сплавным рекам, и по железной дороге, и гужем - прямо из куреней везли зимой санным путем, а весной иногда подвозили на волокушах. Толя, как говорил отец, ногами исходил географию родного округа. Полноводная Сосьва со своими многочисленными притоками образовала густую сеть дешевых водных путей - красивую Турью, быструю Волчанку, золотоносную Какву, Вагран, Колонгу. Толя и раньше поплавал в их волнах, потаскал рыбы, погонял плотов, поиграл в морские приключения. Реки, озера, леса этого района были спутниками его детства.
С новым интересом присматривался мальчик к трудовой жизни людей. Все они были, как родные - на рудниках, в копях, на карьерах, о некоторых он уже не раз слыхал от отца и знакомых, и все они составляли как бы единую рабочую семью, все стремились к одной цели - восстановить промышленность Урала, поднять ее на новую высоту. Это сквозило во всех разговорах рабочих и мастеров с Константином Терентьевичем. Люди порой спорили и ссорились из-за условий и норм труда, но все хотели одного - чтобы стало веселей работать, чтобы видеть добрые результаты своих усилий.
Толя воочию убеждался, что и лесорубы, и сплавщики, и угольщики, и железнодорожники, и водники, и рудокопы работают на Надеждинский завод, обеспечивают его всем, чем нужно, чтобы он выдавал стране столько стали, сколько ей было необходимо. Он расспрашивал отца о разных видах труда.
- Профессию себе выбираешь? - спрашивал отец.
- Ясно.
- Выбирай, мальчик. Когда-то паренек вроде тебя не имел этой возможности. Пришьют к котлам или к откатке на шахте, и еще благодари начальство. За сто пудов песка, который рабочий грузил на прииске, платили восемь копеек. За ту же работу в забое, где люди стояли по колено в воде, на две копейки больше. Не полагалось ни рабочей одежды, ни медицинской помощи. Еще в молодые годы многие болели и умирали.
Наконец решение было принято: Толя сказал отцу, что хочет поступить в фабзавуч при заводе.
Отец дал согласие.
Занятия в ФЗУ начинались с осени. До тех пор Толя помогал семье устроиться на новом месте и, как всегда, быстро знакомился с надеждинскими ребятами. Подружившись с некоторыми из них, он сколотил команду футболистов и очень увлекся этим спортом. Подростки состязались на своем маленьком стадионе. Все это были будущие ученики ФЗУ.
Однажды на стадионе появились незнакомые парнишки, покрытые пылью и сажей, босые, без шапок, в рваной, потрепанной одежде - видно, пришли издалека. Они и походили на беспризорников, которых тогда еще немало бродило по дорогам страны. Но и чем-то отличались от них. Держались они открыто, с достоинством. Надеждинцы подошли к ним и услышали дельную критику игры футболистов.
- Сами-то умеете играть? - спросил Толя.
- Принимайте нас в игру, увидите.
- Как же вы будете играть, у вас и бутс нету.
- Обставим вас и без бутс, - насмешливо ответил старший из пришельцев, высокий, смуглый паренек с озорными карими глазами.
- А вы чьи же?
- Донецкие. Мы металлисты, у нас есть даже членские билеты профсоюза.
- Ух ты-ы!
Надеждинцы были покорены и приняли их в игру. Донецкие играли действительно неплохо. Толя заменил ими троих своих, уговорив тех покамест выйти из игры. Те даже разулись и отдали свои бутсы новым игрокам.
Несмотря на усталость и пустые желудки, новички привели надеждинцев в восторг. После финала их окружили и принялись расспрашивать.
- Где живете?
- Между небом и землей, - ответил высокий, который уже назвался Виктором Недосекиным. - Когда на буферах, когда под вагоном, а то и в чистом поле в стогу сена. Как придется.
- А зачем ушли с Донбасса?
- А что там делать? Завод законсервирован. Фабзавуч мы закончили по специальности слесарей котельного производства, а работы нема. Нам сказали, на Урале слесари требуются. Мы и поехали. Ехали, ехали, два месяца, дальше некуда, железная дорога тут кончается, - Виктор улыбнулся хорошей белозубой улыбкой и опустился на траву.
Толя тотчас последовал его примеру. За ним и все бросились на землю.
- Как же вы ехали? Все зайцами, без билетов?
- Когда и без билетов. Прятались в угольных ящиках, где только не прятались! Бывало, нас и ссаживали.
- И что? В милицию?
- Это за что же? Мы не беспризорники. Мы организованные. Где только не были! От Краматорска до Златоуста пятнадцать суток тащились. Местность там, правда, красивая, гористая. А завод так себе, маленький.
- А в Челябинске?
- Какие там заводы! Мельница да электростанция. Хотя, говорят, будут и заводы. Мы там задержались, потому что вот его потеряли, - он показал на младшего парнишку.
Младший вмешался в разговор:
- Ив Карабаше были, про Карабаш забыл? Там еще медеплавильный завод. Тоже так себе, нам не понравился.
Виктор продолжал:
- На Нижнетагильский завод заехали, побывали на Лысьвенском, на Чусовском... Решили все заводы осмотреть и выбрать самый большой, не меньше, чем наш, Краматорский.
- Наш завод большой, очень красивый, - перебил опять младший парнишка.
- Наш, Надеждинский, тоже неплохой, - ревниво заметил Анатолий. - А ты, что, у них за старшего? - спросил он Виктора.
- Вроде выбрали, - улыбнулся тот. - Когда кого из нас ссадят, другие двое вылезают на следующей станции, дожидаются, пока наш не выскочит из какого-нибудь проходящего состава. У нас дисциплина - друг друга бережем. А то отстанет парнишка, еще свяжется с беспризорниками, пропадет...
- Как же вы кормились?
Второй мальчик вставил свое слово. Он был среднего роста, коренастый, спокойный паренек.
- Когда голодуха сильно подпирала, выходили на большой станции, шли прямо в свой профсоюз металлистов. Там давали немного денег на хлеб. Уж мы все с себя проели, и шапки даже. В общем тяжелое дело, - вздохнул он.
Младший продолжал:
- Из Карабаша мы - в Свердловск. Тоже там как-то не понравилось. Сошли, конечно, не на вокзале, не доезжая - на Шарташе - вот громадное озеро! Сила! Зашли в профсоюз - ни черта. Говорят, с работой сейчас трудненько, разруха. Это мы и сами видели. Сколько заводов стоят - ужас! Дали нам по пять рублей на каждого члена профсоюза, то есть пятнадцать рублей в котел, мы поехали дальше. Так и не нашли такого завода, чтоб он равнялся Краматорскому.
- Что же, и у нас вам не понравилось? - удивился Толя.
Виктор невесело засмеялся:
- Ничего, завод большой, сильный. Да мы ему не понравились. Не пускают нас - босые, драные. Думают - так, шпана и все.
- На бирже не замечают, что мы босые, - обиженно сказал второй, - видят документы, дали бумагу, а в проходной даже на нее не взглянули, марш в наробраз, там вас направят в детский дом.
Толя взволнованно заговорил:
- Мы, ребята, с нашими батьками потолкуем, верно? Мы сделаем, что вас примут. Это же замечательный завод. У нас такие дела делаются! Золотые прииски, медные рудники... Да каких только нет! Марганцевые, железные, добывают и свинец, и олово, и уголь, ты что думаешь? А лес какой, смотри, отсюда виден, и нет ему края! Горы - смотри, видишь? Вершины за тучи задевают. А главное, конечно, завод. Его прозвали "жемчужина Урала".
- Жемчужина! - насмешливо усмехнулся Виктор. - Вытолкали нас из этой жемчужины. Видно, для них мы не та начинка для этой раковины. В профсоюзе дали по два рубля и все. Где жить, как одеваться, обуваться? - Он вздохнул. - Прямо загрустили. Забрели к вам, а вы тоже - куда, мол, босые, беспортошные!
- Ну, вот что, - решительно заговорил Толя. - Мы этого так не оставим. Идемте с нами. Вас трое, мы вас по одному устроим пока жить у себя. Кто возьмет к себе донбассовца?
- Я скажу отцу!
- Идемте, мои тоже люди, пустят.
- Пойдем, пойдем. Их первым делом надо накормить. А что? Это же наши товарищи. Они даже уже фабзавуч закончили!
Охваченные чудесным порывом понимания и товарищества, надеждинские подростки выполнили свои обещания. Донбассовцы были устроены на ночлег, им достали продукты, взрослые пустили их в баню. С обувью только не вышло. Не было обуви. Вместо башмаков ребята раздобыли новые лапти, принесли. Донецкие металлисты возмутились:
Пока лежал в постели, смастерил большого бумажного змея. Потом, в своих воспоминаниях, он писал, что это был гигантский змей! Когда стало можно ходить и бегать, он вынес змея на улицу и запустил его. Змей взвился очень высоко, мотался по натянутой веревке, тянул и рвался, но "мастера" поднять не смог. Женя сочувственно крутился возле брата и бормотал:
- Ты очень толстый. Дай мне, что ли.
- Лети, ладно.
Однако и Женю змей не поднял с земли.
- Хватит. Пошли плот гонять. Чур, я за капитана.
Отец внушил ему, что летчик должен быть физически развитым, с хорошими мускулами, настоящим спортсменом. Толя и раньше любил гимнастику, но теперь прямо с азартом занимался спортом, как только мог. Плавал, бегал, прыгал с возвышений, зимой сам соорудил себе лыжи: развалил старую бочку, доски, по совету отца, распарил в русской печи, из них наделал лыж себе, Женюрке, товарищам, сколько хватило материала. Короткие и широкие, лыжи все же служили неплохо. Отец обещал:
- Добьешься успехов в школе, куплю тебе лыжи настоящие.
- Добьюсь.
Оба сдержали слово.
Пионер
В Богословской школе первой ступени Толя учился то успешно, с увлечением, то ленился и пропускал занятия. Через некоторое время он налегал на учебу и догонял класс. Учительница считала его способным. Услышав ее похвалу, он так и загорелся весь желанием оправдать высокую оценку и старался изо всех сил. Но потом отвлекался и не замечал, как ребята перегоняли его. Самолюбивый от природы, он быстро снова выходил вперед, отлично сдавал проверочные испытания. К школе, к ребятам, к учительнице он душевно привязался. Толя всегда был привязчивым, отзывался на дружбу всем сердцем.
Как-то раз он заметил, что одна из учениц Люся Грудина, уткнувшись в тетрадку, тихо всхлипывала. Он знал, что у нее плохие отметки. На переменке подошел к ней.
- Оставайся после уроков, мы с тобой живо приготовим все задачи.
Девочка согласилась. На другой день она исправила свою отметку. Учительница похвалила ее и добавила:
- Ты плохо выглядишь. Надо больше бывать на воздухе, Люся.
После занятий Толя догнал ее по дороге домой.
- Иди с нами в снежки играть, Люся.
- В снежки? Когда это? У меня времени нету.
Она и правда торопилась. Толя пошел с ней и узнал, что девочка одна занимается хозяйством. Мать служила в надеждинской больнице и только по выходным могла приезжать домой. Отец Люси был партизаном на Дальнем Востоке и погиб в бою с интервентами.
Толя был потрясен и взбудоражен. Дочка красного партизана и так мучается! На другой день он с целой ватагой явился домой к Люсе. Ребята накололи дров, печь истопили, развлекали малышей, покамест Люся готовила еду. Пришли и на другой день, и на третий. Это стало обычаем. Ребята очень помогли девочке, и у нее оставалось время гулять и "дышать свежим воздухом", как советовала учительница Людмила Ионовна. В плохую погоду собирались у Люси и у камелька читали интересную книжку. Люся увлекалась всеми мальчишескими играми, играла и в разбойников, и в партизан. Вместе дома у Люси готовили уроки. Людмила Ионовна поощряла эту дружбу, и в результате у ребят повысилась успеваемость.
Очень любили ребята ходить в кино. В Богословске был кинотеатр, но не всегда водились деньги. Ребята покупали билет Люсе, а сами засветло пробирались на галерку, спускались по столбам вниз и прятались под скамьями. Как только погасят свет в зрительном зале, они быстренько занимали свободные места.
В кино уже появлялись советские картины, фильмы о гражданской войне. И вот пошел новый, фильм "Красные дьяволята". Не только в маленьком Богословске он произвел впечатление. И в столице и по всей стране он шел долго и пользовался заслуженной любовью зрителей.
Повесть "Красные дьяволята" Павла Бляхина Толя Серов и его друзья уже читали. И не раз перечитывали. Книга дышала искренностью, ее герои ненавидели врагов советского строя и совершали подвиги в борьбе с бандитом Махно. Можно себе представить изумление и радость школьников, когда в Богословске появился одноименный фильм. Кино буквально осаждалось ребятами. Толя с Женей смотрели картину несколько раз.
В старой конюшне, с которой ветер сорвал крышу, ребята устроили свой собственный "театр". В спектакле приняло участие немало школьников. Они не удовлетворялись границами сцены и театральными условностями. По мере надобности действие переносилось на улицу, на лесную опушку, благо теплая веселая весна вступила в свои права. Зрители тоже перебегали из конюшни на улицу, а иногда и сами принимали участие в представлении. Толя играл Мишку-Следопыта, Люся - Дуняшу-Овода.
Но в доме Серовых вскоре радостное весеннее настроение сменилось тревогой. Толя заболел тифом. За ним свалился Женюрка. Заболели младшие сестренки Агния и Надя. Слегла и Любовь Фроловна. Константин Терентьич дольше всех держался на ногах, но тиф одолел и его. Толя уже к тому времени стал поправляться. Он сам отвез отца в больницу, навещал его каждый день, а дома ухаживал за всеми сразу. По ночам он или разговаривал с Женюркой, который плохо спал, или думал - об Оводе. Дело в том, что увлекаясь "Красными дьяволятами", он был исполнителем роли Следопыта, но нравилась ему больше роль Овода, которая предназначалась по повести девочке. Между тем в повести говорилось о том, как Мишка и Дуняша читали "Овода" и были покорены мужеством героя книги. Дуняша дала перед Мишкой клятву быть такой отважной, как Овод, и так же, как он, пострадать, а если придется, то и умереть за свободу. Толе образ Овода больше был по душе: Следопыт только ведет разведку, а Овод нападает на врата, преследует и жалит. Когда имеешь дело с врагами, надо быть Оводом. И вот теперь перед тем, как уснуть, он рассказывал Жене об Оводе, историю которого успел прочитать.
Из-за болезни Анатолий пропустил много дней в школе и сильно отстал. До переходных испытаний оставались считанные недели. Но не оставаться же на второй год в классе даже по такой уважительной причине, как перенесенный тиф. Тем более его взволновала еще одна новость, которая подстегнула решение догонять класс: он узнал, что в Богословске создается пионерский отряд. В него войдут лучшие ученики. Толя с отчаянием в душе прислушивался к оживленным разговорам ребят о пионерском отряде. И тут сказалась сила товарищества. Люся Грудина, а за ней и другие ребята вызвались помогать Анатолию. Он и сам изо всех сил преодолевал свое отставание и сделал порядочные успехи.
На праздник 1 Мая приехали бойцы и командиры из воинской части. Торжественно прошел утренник - состоялся прием в пионеры. Был принят и тринадцатилетний Анатолий Серов, ученик четвертого класса. После торжественной части командиры рассказывали о Чапаевской дивизии - сами еще не так давно воевали в ее рядах. Разучивали со школьниками песню о Чапаеве.
Играя потом в войну и маршируя по улицам поселка, ребята громко распевали:
Гулял по Уралу Чапаев-герой,
Он соколом рвался с полками на бой....
Вперед же, товарищи, не смейте отступать,
Чапаевцы привыкли смело умирать....
Блеснули штыки, мы грянули "ура!",
И, бросив окопы, бежали юнкера.
Рассказы о Чапаеве взволновали Анатолия. Особенно один рассказ, как Чапаев был ранен в голову при взятии Уфы, как ему советовали пойти на перевязку, а он - "как глянет! Уфа, говорит, еще не взята, они там наших людей, может быть, вешают. Вперед! И как, повязав голову куском кумача, взмахнул шашкой: "За мной!" Сигнал к атаке, мы не отстаем, врываемся в город, как буря! Никакая сила нас уж не удержит... Взяли Уфу и товарищей спасли от казни".
Наступили каникулы. Толя был сначала вожатым звена, потом отряда, и жизнь пионеров была полна интересных выдумок, игр, походов. Ребята с ним не скучали. Но порой он сам нарушал порядок и дисциплину.
Однажды отряд отправился на несколько дней к Воленторскому озеру в тридцати километрах от Богословска. Ребята купались, ловили рыбу, занимались "шагистикой", которая стала им надоедать... Очень хотелось покататься по озеру в лодках или на самодельных плотах. И то и другое педагоги и старшие вожатые строго запрещали, опасаясь несчастного случая.
Анатолий уже не первое лето мастерил плоты и умел управлять ими и счел это запрещение необязательным для себя. Выпросил у сторожа плот и направился на середину озера. Его заметил старший вожатый. Окликнул, приказал подплыть к берегу.
- Кто дал плот?
- Сам нашел.
- Отведи этот плот на место и передай сторожу, что вожатый запрещает выдавать плоты и лодки пионерам.
Серов исполнил все в точности. Только очень обиделся на старшего вожатого, когда тот, одобрительно хлопнув его по плечу, сказал:
- Молодчина, Серов. Выполнил приказ в точности. Ну, да, я же видел, шел за тобой берегом.
- Подсматривал, что ли?
- Проверял, брат.
- А мне не поверил? Я же пионер!
Он ушел, страшно огорченный. Сам он был добр и доверчив, и эти чудесные качества никогда не обманывали его.
Некоторое время он с удивлением посматривал на старшего вожатого. Потом обида забылась, и между ними восстановились добрые отношения. Толя был памятлив на хорошее и забывчив на личные обиды. Это знали за ним товарищи его юных и молодых лет.
Осенью Толя расстался с Богословском: школа второй ступени находилась в Турьинске. Толя поселился там у бабушки Пелагеи Денисовны Платоновой, бывшей работницы кирпичного завода. Домик ее глядел на улицу маленькими окошками, заставленными геранью, как почти все окна в городке. Под окнами цвели палисадники. Перед домиками высоко поднимались тополя. Но в общем царила тишина. Турьинские рудники были затоплены. Жители уезжали на работу в Надеждинск или на угольные и железные рудники. Лишь позднее, в годы великих пятилеток, жизнь здесь возродилась, городок расцвел и разросся, получив новое имя - Краснотурьинск. А тогда, в 1923 году, на нем еще лежала печать разрухи.
На Толю Турьинск произвел плохое впечатление - скучно было здесь после шумного Богословска. Да и школа занимала неопределенное положение между нормальной школой и фабзавучем. Тогда педагоги искали все новых методов обучения, экспериментировали, учителя подчас сами были не уверены в правильности метода, порой полагались на способности учеников, которые действительно при бригадном методе нередко проявляли инициативу и яркие способности. Толя Серов вначале жадно накинулся на учебники, увлекся "бригадным методом", потом остыл, стал пропускать занятия, озорничал, получал взыскания. Пресловутый "дальтон-план" обучения позволял и ему пропускать уроки, "ехать" за счет успевающих. Правда, к концу четверти, по своему обыкновению, Толя нагонял упущенное и на испытаниях шел хорошо.
Тишина Турьинска поражала мальчика. Не взбегала на вышку насыпи вагонетка с породой, не визжали лебедки, не слышались призывные рабочие гудки. Он убегал с товарищами на окраину поселка, взбирался на холмы, откуда открывался вид на реку. Турьинск был расположен у отрогов Уральского хребта.
Бабушку свою Толя очень любил. Была она уже стара и слаба. Заметив, как тяжело она ступает, неся полные ведра, он сам стал ходить по воду. Колол дрова, расчищал снег у порога, нежно заботился о старушке. Особенно привязался к ней за ее рассказы о прежней жизни, предания, переходящие из поколения в поколение - о Пугачеве. Толя читал ей книгу "Спартак", а она вспоминала, как ее деда продавали на завод, как его предки мальчиками бывали отданы на чистку паровых котлов.
- Спартаков? - переспрашивала бабушка. - Видать, наших кровей был, уральских. Орел, самого инператора не побоялся.
- Бабушка, он был из Фракии, грек.
- А-а... Интернационал, значит. Страдалец. Что дедушка мой, что твой дед Терентий Семеныч, что грек этот Спартак - мало ли их, страдальцев, прошло по земле! Этого не забыть, не вытравить из души. А сколько прошло через наши края страдальцев за народ, господи! Взять хотя бы дорогу от Свердловска - прежнего Екатеринбурга, Екатерининский тракт! То и дело шли каторжники, гремя кандалами. Гнали их, гнали... Далеко, до самых страшных морозов, в самые дремучие края сибирские....
- И Ленина тоже, бабушка, сослали в Сибирь - за Красноярск. Он и оттуда писал революционерам, учил их, он все время боролся: что с ним ни делали жандармы, а побороть его не смогли.
- Умница ты у меня, радость. Вот я скоро довяжу тебе новые варежки. Теплые-претеплые. А ты мне про этого грека почитай. Все-таки победили они, гладильщики эти?
- Гладиаторы?.. Не знаю. Наверно, нет, ведь это только в семнадцатом году первый раз наша победа была. Настоящая.
И он принимался за чтение, втайне надеясь, что гладиаторам удастся каким-либо чудом перехитрить историю.
Мороз стоял жестокий. А в комнате у бабушки было так тепло и тихо, так мирно. Переставая читать вслух, Толя различал песенку сверчка за печкой, громкое тиканье ходиков с изображением Льва Толстого за сохой. Читая, наблюдал и за котенком, игравшим у ног бабушки, и за бабушкиными пальцами, ловко и быстро орудующими вязальными спицами. Где-то за этими впечатлениями шла мальчишеская задумка - улучить момент, найти и поймать сверчка. Конечно, тут же его и отпустить, он не вредный!
В один из таких вечеров, когда ребят из-за мороза и в школу не отпустили и они сами готовили уроки вперед, послышался скрип шагов по снежной тропе за окном. Кто-то бросил в окно снежок.
Толя, накинув полушубок на плечи, выбежал на крыльцо.
- Кто это?
- Я.
- Володька? Иди к нам.
- Меня вожатый послал. Народ собирать. Пошли со мной.
- А зачем?
- Не знаешь? Телеграф передал известие.
По голосу Володьки Толя почувствовал что-то важное и очень тяжелое.
Первой мыслью было одно:
- Ленин умер?!
Уже не первый день тревожилась вся советская страна, все ждали, надеялись, что обойдется, отгоняли тяжелую мысль.
- Знаешь, Тошка... Смотреть тяжело. Взрослые плачут, как дети.
- Ленин!..
Бабушка выбежала на крыльцо. Дрожащими руками подала внуку теплую шапку.
- Беги, беги с товарищем. Я тоже пойду. Беги.
Толя топал по снежным улицам то позади приятеля, то обгоняя его и невольно вспоминал, как с самого раннего детства мечтал увидеть Ленина, посоветоваться с ним насчет побега за границу, "чтобы сделать там революцию", услышать его голос, проникнуться его взглядом до самого дна души. А потом вернуться к нему, уже совершив свои подвиги.
Поздно. Ленина уже нет. И не будет никогда. Сердце сжималось.
Мальчику было уже около четырнадцати лет, он умственно был довольно развит, а любовь к Ленину была впитана им чуть ли не с молоком матери. Он думал, что сейчас в поселке, на окраине Богословска, дома отец и мать тоже горюют со всем народом. Надо поехать к ним, хоть пешком добежать.
В школе - траурный митинг. Зал полон рабочих и их семей. Люди тянутся к партии, сливаются вокруг нее, как бы у несокрушимого утеса. Коммунисты и комсомольцы стоят в почетном карауле. Среди них и старые рабочие, беспартийные, они вот тут на месте заявляют, что у рабочих один путь, и просят принять их в партию.
Толя смотрел на большой портрет Ленина, увитый черными лентами и украшенный хвойными ветвями. После митинга один учитель-коммунист собрал вокруг себя молодежь и стал рассказывать им о Владимире Ильиче.
Потом комсомольцы расстелили на столах длинную полосу кумача и стали писать лозунг. Дали кисть и Толе. В лозунге "Ленин умер, но дело Ленина живет" он вывел белой краской последнее слово: "ЖИВЕТ!". Стало не то что легче на сердце, но в нем зажегся огонек новой силы, надежды, ожидания того великолепного, что он совершит, в будущем во имя Ленина - это будет продолжением дела Ленина.
Вдруг девушка-комсомолка сказала:
- Серов, твоя очередь.
Она приколола ему на руку красную повязку с черной каймой. Он шагнул вперед. Он стоит в почетном карауле у портрета Ильича.
Слышится дальний набат. Гудят заводские, рудничные, паровозные гудки. Люди идут по заваленным снегом улицам, между сугробов, по полям и занесенным дорогам, навстречу жгучему ветру, чтобы собраться в этот час вместе, сплотиться под надежными и славными знаменами партии большевиков.
Вторую половину года Толя учился почти по-взрослому серьезно и упорно. Но, перейдя в следующий класс и вернувшись на каникулы домой, решительно заявил отцу:
- В этой школе никакой профессии не получишь. Одна забава эти трудовые процессы. Я хочу, папа, поступить на шахту или на завод. Оттого я и толстый, что силу некуда девать.
- Твоя сила в рост идет. Учись, пока есть время. Потом будет поздно.
- Да ведь можно работать и учиться. Константин Терентьич подумал, что ни Толя, ни Женя, который в этом году собирался тоже в Турьинск, не будут там, вдали от родительского контроля, учиться как следует. Его уже не раз приглашали в Надеждинск на работу по нормированию труда и заработной платы на предприятиях Надеждинского комбината. И, хотя ему пришлось проститься с любимым горным делом, которому он отдал двадцать пять лет жизни, он согласился. Ему любо было по роду своих новых занятий ездить, как бывало, по знакомым лесам и рекам. Надеждинский комбинат охватывал все предприятия округа - лесничества, рудники, копи, железнодорожные пути и, наконец, металлургический завод - гордость и жемчужину уральской промышленности того времени.
Надеждинск
Поселившись в Надеждинске и приступив к работе, Константин Терентьевич нередко брал с собой в поездки старшего сына. Толя побывал в лесничествах Всеволодо-Благодатском, Надеждинском, Турьинском, Богословском, видел лесосплав и углежжение. Лес транспортировали и по сплавным рекам, и по железной дороге, и гужем - прямо из куреней везли зимой санным путем, а весной иногда подвозили на волокушах. Толя, как говорил отец, ногами исходил географию родного округа. Полноводная Сосьва со своими многочисленными притоками образовала густую сеть дешевых водных путей - красивую Турью, быструю Волчанку, золотоносную Какву, Вагран, Колонгу. Толя и раньше поплавал в их волнах, потаскал рыбы, погонял плотов, поиграл в морские приключения. Реки, озера, леса этого района были спутниками его детства.
С новым интересом присматривался мальчик к трудовой жизни людей. Все они были, как родные - на рудниках, в копях, на карьерах, о некоторых он уже не раз слыхал от отца и знакомых, и все они составляли как бы единую рабочую семью, все стремились к одной цели - восстановить промышленность Урала, поднять ее на новую высоту. Это сквозило во всех разговорах рабочих и мастеров с Константином Терентьевичем. Люди порой спорили и ссорились из-за условий и норм труда, но все хотели одного - чтобы стало веселей работать, чтобы видеть добрые результаты своих усилий.
Толя воочию убеждался, что и лесорубы, и сплавщики, и угольщики, и железнодорожники, и водники, и рудокопы работают на Надеждинский завод, обеспечивают его всем, чем нужно, чтобы он выдавал стране столько стали, сколько ей было необходимо. Он расспрашивал отца о разных видах труда.
- Профессию себе выбираешь? - спрашивал отец.
- Ясно.
- Выбирай, мальчик. Когда-то паренек вроде тебя не имел этой возможности. Пришьют к котлам или к откатке на шахте, и еще благодари начальство. За сто пудов песка, который рабочий грузил на прииске, платили восемь копеек. За ту же работу в забое, где люди стояли по колено в воде, на две копейки больше. Не полагалось ни рабочей одежды, ни медицинской помощи. Еще в молодые годы многие болели и умирали.
Наконец решение было принято: Толя сказал отцу, что хочет поступить в фабзавуч при заводе.
Отец дал согласие.
Занятия в ФЗУ начинались с осени. До тех пор Толя помогал семье устроиться на новом месте и, как всегда, быстро знакомился с надеждинскими ребятами. Подружившись с некоторыми из них, он сколотил команду футболистов и очень увлекся этим спортом. Подростки состязались на своем маленьком стадионе. Все это были будущие ученики ФЗУ.
Однажды на стадионе появились незнакомые парнишки, покрытые пылью и сажей, босые, без шапок, в рваной, потрепанной одежде - видно, пришли издалека. Они и походили на беспризорников, которых тогда еще немало бродило по дорогам страны. Но и чем-то отличались от них. Держались они открыто, с достоинством. Надеждинцы подошли к ним и услышали дельную критику игры футболистов.
- Сами-то умеете играть? - спросил Толя.
- Принимайте нас в игру, увидите.
- Как же вы будете играть, у вас и бутс нету.
- Обставим вас и без бутс, - насмешливо ответил старший из пришельцев, высокий, смуглый паренек с озорными карими глазами.
- А вы чьи же?
- Донецкие. Мы металлисты, у нас есть даже членские билеты профсоюза.
- Ух ты-ы!
Надеждинцы были покорены и приняли их в игру. Донецкие играли действительно неплохо. Толя заменил ими троих своих, уговорив тех покамест выйти из игры. Те даже разулись и отдали свои бутсы новым игрокам.
Несмотря на усталость и пустые желудки, новички привели надеждинцев в восторг. После финала их окружили и принялись расспрашивать.
- Где живете?
- Между небом и землей, - ответил высокий, который уже назвался Виктором Недосекиным. - Когда на буферах, когда под вагоном, а то и в чистом поле в стогу сена. Как придется.
- А зачем ушли с Донбасса?
- А что там делать? Завод законсервирован. Фабзавуч мы закончили по специальности слесарей котельного производства, а работы нема. Нам сказали, на Урале слесари требуются. Мы и поехали. Ехали, ехали, два месяца, дальше некуда, железная дорога тут кончается, - Виктор улыбнулся хорошей белозубой улыбкой и опустился на траву.
Толя тотчас последовал его примеру. За ним и все бросились на землю.
- Как же вы ехали? Все зайцами, без билетов?
- Когда и без билетов. Прятались в угольных ящиках, где только не прятались! Бывало, нас и ссаживали.
- И что? В милицию?
- Это за что же? Мы не беспризорники. Мы организованные. Где только не были! От Краматорска до Златоуста пятнадцать суток тащились. Местность там, правда, красивая, гористая. А завод так себе, маленький.
- А в Челябинске?
- Какие там заводы! Мельница да электростанция. Хотя, говорят, будут и заводы. Мы там задержались, потому что вот его потеряли, - он показал на младшего парнишку.
Младший вмешался в разговор:
- Ив Карабаше были, про Карабаш забыл? Там еще медеплавильный завод. Тоже так себе, нам не понравился.
Виктор продолжал:
- На Нижнетагильский завод заехали, побывали на Лысьвенском, на Чусовском... Решили все заводы осмотреть и выбрать самый большой, не меньше, чем наш, Краматорский.
- Наш завод большой, очень красивый, - перебил опять младший парнишка.
- Наш, Надеждинский, тоже неплохой, - ревниво заметил Анатолий. - А ты, что, у них за старшего? - спросил он Виктора.
- Вроде выбрали, - улыбнулся тот. - Когда кого из нас ссадят, другие двое вылезают на следующей станции, дожидаются, пока наш не выскочит из какого-нибудь проходящего состава. У нас дисциплина - друг друга бережем. А то отстанет парнишка, еще свяжется с беспризорниками, пропадет...
- Как же вы кормились?
Второй мальчик вставил свое слово. Он был среднего роста, коренастый, спокойный паренек.
- Когда голодуха сильно подпирала, выходили на большой станции, шли прямо в свой профсоюз металлистов. Там давали немного денег на хлеб. Уж мы все с себя проели, и шапки даже. В общем тяжелое дело, - вздохнул он.
Младший продолжал:
- Из Карабаша мы - в Свердловск. Тоже там как-то не понравилось. Сошли, конечно, не на вокзале, не доезжая - на Шарташе - вот громадное озеро! Сила! Зашли в профсоюз - ни черта. Говорят, с работой сейчас трудненько, разруха. Это мы и сами видели. Сколько заводов стоят - ужас! Дали нам по пять рублей на каждого члена профсоюза, то есть пятнадцать рублей в котел, мы поехали дальше. Так и не нашли такого завода, чтоб он равнялся Краматорскому.
- Что же, и у нас вам не понравилось? - удивился Толя.
Виктор невесело засмеялся:
- Ничего, завод большой, сильный. Да мы ему не понравились. Не пускают нас - босые, драные. Думают - так, шпана и все.
- На бирже не замечают, что мы босые, - обиженно сказал второй, - видят документы, дали бумагу, а в проходной даже на нее не взглянули, марш в наробраз, там вас направят в детский дом.
Толя взволнованно заговорил:
- Мы, ребята, с нашими батьками потолкуем, верно? Мы сделаем, что вас примут. Это же замечательный завод. У нас такие дела делаются! Золотые прииски, медные рудники... Да каких только нет! Марганцевые, железные, добывают и свинец, и олово, и уголь, ты что думаешь? А лес какой, смотри, отсюда виден, и нет ему края! Горы - смотри, видишь? Вершины за тучи задевают. А главное, конечно, завод. Его прозвали "жемчужина Урала".
- Жемчужина! - насмешливо усмехнулся Виктор. - Вытолкали нас из этой жемчужины. Видно, для них мы не та начинка для этой раковины. В профсоюзе дали по два рубля и все. Где жить, как одеваться, обуваться? - Он вздохнул. - Прямо загрустили. Забрели к вам, а вы тоже - куда, мол, босые, беспортошные!
- Ну, вот что, - решительно заговорил Толя. - Мы этого так не оставим. Идемте с нами. Вас трое, мы вас по одному устроим пока жить у себя. Кто возьмет к себе донбассовца?
- Я скажу отцу!
- Идемте, мои тоже люди, пустят.
- Пойдем, пойдем. Их первым делом надо накормить. А что? Это же наши товарищи. Они даже уже фабзавуч закончили!
Охваченные чудесным порывом понимания и товарищества, надеждинские подростки выполнили свои обещания. Донбассовцы были устроены на ночлег, им достали продукты, взрослые пустили их в баню. С обувью только не вышло. Не было обуви. Вместо башмаков ребята раздобыли новые лапти, принесли. Донецкие металлисты возмутились: