Чалая Зинаида. Анатолий Серов

   - Чудные комнаты, - хохотал Серов. - Располагайтесь, ребятушки.
   Здесь обнаружилось, что у него пьексы примерзли к ногам.
   Виктор вскричал:
   - Как же ты шел?!
   - Вот почему ты "дожидался" нас, валяясь на снегу, - догадался Климов.
   Пьексы надрезали и стянули с ног. Натерли Анатолию ноги снегом, потом спиртом. На другое утро Серов проснулся как всегда первым и увидел, что ноги распухли. Смазав их гусиным жиром, он обулся. Разбудил друзей:
   - Подъем! Финиш назначен на девять!
   Все повскакали с постелей, привели себя в порядок и стали на лыжи. Виктор весело прокричал: "Вперед!", и команда полетела, обуреваемая золотой надеждой, что придет первой.
   В пригород Пушкино, где был назначен финиш, они пришли действительно первыми. На месте финиша - ни души. Взглянули на часы, и загремел веселый хохот: стрелки показывали четыре часа утра.
   - Вот это победа! Мы пришли на пять часов раньше назначенного часа! Даже судей еще нет на месте.
   - Что делать? Если пойдем отдыхать, еще, чего доброго, заснем, а тут ярославцы припожалуют. Пропишут нам за то, что мы в Переяславле заняли их комнаты.
   Послали Игоря Климова на поиски. Тот привел товарищей из местной заводской организации. Торжественно засекли время. Поздравили уральцев с победой.
   - Однако не только ярославцы идут. Ждем лыжников из других городов. Будут учитываться условия пробега, так что окончательная победа может оказаться у другой команды.
   В назначенное время судьи были на местах, стали подходить соревнующиеся команды. Когда объявили результаты, выяснилась полная победа уральцев. Они взяли первенство на скорость, а первое место на дальность разделили с архангельцами. Были вручены награды и дипломы победителям.
   Несколько дней уральцы провели в Москве, ходили по ее улицам и площадям, любовались Кремлем и Москвой-рекой. На Красной площади стояли долго, полные большого, радостного чувства.
   В Москве Анатолий встретился с младшим братом, принимавшим участие в хоккейных состязаниях, и разыскал старшую сестру Ксану. Вместе сфотографировались на память об этих чудесных днях.
   Наконец воротились в родной Надеждинск. Команда была встречена с почетом. Все население Надеждинска гордилось победой своей команды, состоявшей из молодых рабочих-сталеваров, доменщиков, прокатчиков.
   Лыжное искусство Серова было уже общепризнано. Анатолий добивался новых успехов, пока не прошла уральская зима. Он первый в Надеждинске организовал конно-лыжный спорт. В ряд становились три-четыре лошади с верховыми. Лыжники держались за длинные, привязанные к хомутам веревки, не наматывал их на руки. Верховые подстегивали Лошадей. Начинался стремительный бег. Лыжники мчались за конями, держась за веревочные вожжи. Анатолий ни разу не оторвался от сильных коней и с необыкновенным увлечением летел вперед, сам как бы равный им по силе, да еще помноженной на ловкость и выдержку. И тут уж никто не мог его обогнать.
   Летать!
   Лыжный спорт вызвал в Анатолии жажду еще больших скоростей, мечта об авиации уже не потухала, а разгоралась все сильней. Впоследствии он как-то сказал:
   - Стремительные спуски с гор на лыжах, прыжки с естественных трамплинов - не они ли первые пробудили во мне мысль о полетах?
   Но, как мы знаем, он сам признавался, что эти мечты одолевали его с детских лет и еще тогда он искал осуществления их.
   Отец ему давно внушал, что, если хочешь летать по небу, научись как следует ходить по земле. И Анатолий сам говорил, что "в жизни так не бывает, чтобы человеку ни с того ни с сего вдруг захотелось летать, когда он и по земле-то не умеет ходить как следует". Ходить по земле - это значило не только физически, но и духовно овладевать знанием техники, жизни, задач своего общества и своих собственных.
   Серов писал: "Я принадлежу к тому поколению людей, которое с юных лет воспитывалось в стране социализма. В мир, завоеванный нашими отцами и старшими братьями, мы вошли как наследники, которым по праву принадлежат все богатства нашей Родины.
   Передовые идеи века мы впитывали в себя с молоком матери. То, что рудники и заводы могли когда-то принадлежать маленькой горсточке людей, казалось нам диким и нелепым, - ведь при нас капиталистов уже не было! Мы жадно слушали рассказы о том, как большевики, партизаны, красногвардейцы сражались в гражданской войне, как они победили Колчака и прочих баронов и генералов. Мы хотели быть похожими на этих большевиков, которые завоевали нам свободную жизнь; мы мечтали о подвигах, о славе, и хотя в этих мечтах было много детского и смешного, но всегда они были связаны с мыслями о Родине.
   В книгах мы искали любимых героев, которым можно было подражать. И сама жизнь учила нас и разжигала в нас стремление к мечтам и будущим большим делам".
   Шел 1929 год - год великого перелома. Открывалась новая страница нашей истории. Уже определились решающие успехи социалистической индустриализации. Совершалась революция в деревне - происходила ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. Сельское хозяйство перестраивалось на колхозный лад. В стране вырастали новые города, заводы, строились новые вузы.
   И по рекам, по железным дорогам и воздушным путям народ посылал своих детей осваивать необъятные просторы Родины. Молодежь приходила на новые места, чтобы строить и учиться.
   Это был год великого перелома и в личной судьбе Анатолия. Он уже работал вторым подручным сталевара. Вместе с ним держал выпускные экзамены и его младший брат. Осенью в Надеждинске должен был открыться горный техникум с двумя отделениями - горным и металлургическим. Евгений решил поступить на металлургическое отделение и стать специалистом мартеновского дела.
   Виктор Недосекин собирался на строительство Уральского машиностроительного завода. Он звал с собой Анатолия.
   - Слушай, это же громадное дело, понимаешь? Гигантская стройка всесоюзного значения. Для нас, если хочешь, целый университет.
   - Неужели мы расстанемся?! - с грустью отвечал Толя. - Ты же понимаешь, у меня другие планы.
   - Да что с тобой говорить. Всем известно - только и мечтаешь о летной школе.
   - Разве ты не хотел бы стать авиатором? В тебе есть все качества умственное развитие, физическая закалка, отличное зрение, ловкость, легкость замечательная - отсутствие лишнего веса. Виктор, идем в истребители! Идем!
   Но решение Виктора было твердо. Он шел своей дорогой.
   Оба грустили, ожидая, когда наступит час разлуки. Но молодые сердца были переполнены предчувствием начала чего-то большого и прекрасного впереди.
   Однажды они сошлись на пути к заводу. Анатолия вызвали в райком комсомола.
   - Не знаешь, зачем вызывают? - спросил он друга.
   - Получены путевки.
   - Какие путевки?
   - Есть в Кунгурский машиностроительный институт.
   - Я подавал заявление в летную школу, - сказал разочарованно Анатолий и замедлил шаги.
   - Кажется, что-то есть, - загадочно улыбнулся Виктор. - Ты слыхал ведь - объявлен массовый призыв молодежи в авиацию.
   - Что ты сказал?!
   - Вот газета, читай. Комсомольский призыв.
   Анатолий схватил "Комсомольскую правду". Несколько раз прочитал сообщение.
   И бросился вперед бегом.
   - Скорей в райком! Скорей!.. А есть путевки?
   - Не знаю, - Виктор едва поспевал за Анатолием. В райкоме они попали в толпу молодежи. Толя, подняв газету, протиснулся к Туеву. Иван испытующе взглянул на юношу.
   - Не раздумал?
   - Не раздумал? Ты о чем?
   - Летать!
   - Иван! Что ты спрашиваешь!.. Надо о путевках узнать. Ведь мы черт-те как далеко, путевки могут не дойти до Надеждинска! Понимаешь? Их перехватят еще в Свердловске. Иван!
   - Да скажи ему, Ваня, не томи, - крикнул Виктор.
   - Пришли путевки. Целых три. Даем их - одну тебе, Анатолий. Вот, - он протянул Толе, не верящему своим глазам, драгоценную путевку, - и еще двоим товарищам.
   Дрожащими руками Серов схватил бумажку и ринулся было к двери. Туев удержал его.
   - Лучшим комсомольцам вручаем, помни. Комсомол за тебя ручается.
   - Спасибо. Оправдаю. Я...
   - Постой, Серов. Ты все-таки подумай. Посоветуйся с родными. Это уже не мечта, а серьезный шаг в жизни. Нелегко стать летчиком, а тем более таким, чтобы мы гордились им. А отступать будет неловко.
   Завтра с ответом придешь. Сегодня и слушать не буду. Иди, друг.
   Родители уже давно готовились к этой минуте. Внешне они были спокойны. Отец с бодрым видом шагал по комнате. Мать только гладила сына по крутому сильному плечу, стараясь удержать слезы. Он молча целовал материнское лицо, внезапно поняв ее тревогу.
   Бабушка, мать Константина Терентьевича, всплескивала руками и качала головой:
   - Ай да Серов... Ай да Серов!.. В авиаторы пошел!.. А помнишь, Костя, твой отец тоже сказывал сказку про Серова-стрелка, летал ведь! Что ли при царе Петре Великом?
   Константин Терентьевич отмахнулся было: что это бабка вроде даже довольная сидит. Но бабушка настаивала:
   - Был ведь, был такой стрелок. Летал. Сам и аэроплан смастерил.
   - Бабушка, был. Стрелец, воин русский. Был! Спасибо, что напомнили. Он обнимал бабушку, опять возвращался к матери. - Не бойся, все будет замечательно хорошо. Не волнуйся, мамашенька, я же себя знаю.
   - Один Серов по воздуху летал, другой под землей руду царю добывал, задумчиво говорила бабушка. - Как же, мне ли забыть! Как заболел наш-то, все говорил: "Увидишь, Дунюшка, будем летать, мы, Серовы, мы таковские... Стрелец-де упал, а его не забыли, ученые его помнят! Спроси у школьного учителя, он знает, наверно. Наши будут и недра, и небо". Мне ли забыть? А сам-то все надеялся увидеть... Я, говорит, за тридцать перешел, я сильный. Другие - послабже... шахтерский век - тридцать лет, а я... Не дожил и до тридцати четырех мой Тереша.
   Под ее тихий говор, отец, заглушая её и -как бы возражая, твердо внушал сыну:
   - Я, Толя, всегда верил в тебя. Знаю, что из тебя выйдет настоящий уралец - летчик ли, сталевар, инженер... Ведь горное дело - великая вещь, интересная, ты знаешь.
   - Знаю, папа. Я же с тобой все речки изъездил, во всех шахтах бывал. Мне горное дело нравится. И металлургия. Но если меня не примут в авиацию на этот раз, я все равно буду еще и еще готовиться и поступлю, наконец. Ты знаешь меня.
   - Я тебя знаю, - отвечал отец с гордостью и затаенной печалью.
   Мать с надеждой говорила:
   - Еще экзамены впереди. Может, еще провалишься.
   Заходили приятели. Некоторые отговаривали, другие радовались за Толю, гордились им:
   - Эх, Тошка - зверь лыжный! Ты хоть карточку подари на память.
   Толя отправился в цех. Старший мастер уже знал. Прощаясь с Серовым, спросил на всякий случай:
   - А то останешься? Первым подручным.
   - Это большая честь для меня, Иван Алексеевич.
   - Будем с тобой греметь на всю страну. Слово даю - уральское!
   - Иван Алексеевич! Я вам уже сколько раз говорил - ваша наука не пропадет. Может, самое главное, что мне нужно в жизни, я получил на заводе, у вас. Спасибо.
   Он обнял Кучина так, что тот закряхтел.
   - Силен, - сказал тот, переводя дыхание. - Что ж, Тоша, полюбуйся напоследок на нашу стопятидесятитонную. В другой раз увидишь уже не ее, пожалуй.
   Идет новейшая техника... С заводом простился? Везде побывал?
   - Никого не забыл, Иван Алексеевич.
   - Улетаете, соколы, - качнул головой старый рабочий. - Жалко мне и Виктора, хотя и серчал на него - он отбивал тебя, не давал нам с тобой времени, таскал смотреть свои победы в доменном, подумаешь! А жалко все-таки. Улетаете.
   - Да, расходимся в разные стороны.
   - Ну, нет. Советская дорожка одна. Ведет она и через Надеждинский, и через Уралмашзавод, и через Москву, и через воздушный тракт - под облаками и выше их. Думаешь, я - в стороне от стежки? Как бы не так! Через мои руки прошла первая наша сталь для авиации, так? Теперь человека выпускаю, эта сталь должна быть высокого качества. Не забывай, Тошка.
   Кучин проводил его до заводских ворот и долго глядел вслед своему любимцу.
   Вступительные экзамены Анатолий держал в Нижнем Тагиле. Медицинский осмотр он уже прошел и был признан годным для службы в авиации. Анатолий усиленно занимался перед экзаменами, в особенности математикой.
   С сияющим лицом ворвался он, как ветер, в комнату своего приятеля Игоря Климова, жившего в Нижнем Тагиле.
   - Игорь, еду! В летную школу, Игорь, друг! Вот направление, смотри. "В Вольскую теоретическую школу пилотов". Ура! Дай я тебя еще раз обниму как следует.
   - Нет уж, уволь! - Игорь увернулся. - Хватит тебе мои кости ломать. Пойдем лучше на воздух.
   До поздней ночи они ходили по городу, вспоминая прошлое, забираясь в далекое будущее.
   Часть II. Летчик-истребитель
   Школа пилотов
   Дождями и грозами встретил Вольск новичков летной школы. Шли с запада черные тучи с громами и молниями. Волга сердито катила помутневшие волны. Хлещущий ветер носился по высокому берегу. А на сердце было солнечно. Открывалась дверь в жизнь, в ту жизнь, какую эти юноши и считали настоящей. И сколь ни крутилась в воздухе непогода, сколь ни пытался сбить их с ног шальной ветер, они подставляли ему грудь и смеялись - молодые и полные сил. Впереди все будет прекрасно! Так, как и должно быть у молодости.
   А там, глядишь, и в самом деле, Волга, ветер, небо сменили гнев на милость, засверкал май светом и теплом.
   В эти переменчивые весенние дни входил Анатолий в обстановку военной школы.
   Командование и курсантский состав по традиции тепло встретили новичков. Устроили для них вечер самодеятельности, познакомили с жизнью клуба, с его сетью спортивных и художественных кружков. Анатолий сразу же записался в футбольную команду и, так как он неплохим был гитаристом, - в струнный оркестр.
   Постепенно знакомили с уставом, давая осмотреться и освоиться. И, главное, начинали учить. Учеба была уже началом военной службы. "В общем, скучать нам не дают", - писал Анатолий родным.
   Неугомонный и самолюбивый, он не скоро привык к уставным требованиям. Приходилось выслушивать строгие замечания, а то и получать взыскания. И поделом: однажды, например, ушел в город, не получив на то разрешения; в другой раз, получив увольнительную, вернулся с опозданием; или затеет шумный разговор и смех в столовой, или, еще хуже, вступит в пререкания с ближайшим начальством. Взыскания переживал тяжело. Но старался побороть обиду, и она переходила в осуждение собственной недисциплинированности. Уральский парень с душой нараспашку, привыкший к простоте обращения со старшими, озорной и увлекающийся "Тошка - зверь лыжный" должен был превратиться в собранного, подтянутого, образцового военного курсанта. Без этого нет бойца, нет командира, не получится настоящего летчика. Анатолий это уже понимал. Очень помогала в этом самовоспитании воли и выдержки комсомольская организация Вольской теоретической школы.
   "Комсомольская семья всюду едина, - Серов вспоминал потом, - и на заводе, и в колхозе, и в воинской части, и на боевом корабле. Комсомол всегда и везде работает с каждым в отдельности, воспитывает в нем коммунистические качества.
   В Вольской теоретической школе у меня бывали случаи недисциплинированности. Комсомольская организация и командование помогли мне устранить этот недостаток, привили любовь к воинской дисциплине. Так шаг за шагом комсомол воспитывал во мне новые, нужные каждому советскому гражданину черты: дисциплину, любовь к труду, знания, любовь к Родине".
   Курсанты в шутку называли теоретическую школу "теркой", не только упрощая этим ее название, но и придавая ей значение своего рода чистилища. И потом, будучи уже заслуженными командирами, с благодарностью вспоминали своих учителей по "терке". Школа давала им необходимую подготовку к вступлению в воздушный строй.
   Ко всему этому Анатолий не забывал напутствия секретаря своей комсомольской организации по фабзавучу:
   - За тебя ручается комсомол.
   В Вольской школе не было практических занятий по полетам. Курсанты изучали материальную часть - авиамоторы, самолеты различных систем, слушали лекции по самолетовождению и аэронавигации.
   Любимейшим предметом Серова была теория самолетовождения. Его увлекала также история развития авиационной мысли, прошлое русской авиации, первые летчики - М. Ефимов, Н. Попов, А. Васильев, Л. Мацыевич, П. Нестеров, которые на собственном опыте создавали науку о полетах, рискуя жизнью при каждом новом приеме в полете. Имя Нестерова было ему знакомо давно. Теперь же, в школе, он смог оценить значение его дерзких открытий в искусстве пилотирования. Многое из того, чему учили курсантов, восходило своими истоками к Нестерову, основоположнику высшего пилотажа. Как жадно Серов читал все, что находил в библиотеке о бесстрашном русском летчике!
   По вечерам в общежитии курсанты обсуждали впечатления дня, лекции, особенности авиамоторов. Порой заходили преподаватели. Часто бывал Дашин, летчик одного из первых выпусков советской летной школы. Дашин был солдатом еще в первую мировую войну. До нее он служил механиком. Грамотный и технически образованный молодой человек, он несколько раз подавал прошение о зачислении его в летную школу, но неизменно получал отказы и даже угрозы наказанием за непозволительную настойчивость: в школы военных летчиков, как правило, принимались лица из дворян и офицеров. Прошел он гражданскую войну и по ее окончании добрался пешком в Егорьевскую летную школу - в рваных сапогах, с солдатской сумкой за плечами и с краюхой хлеба, завернутой в чистую тряпицу.
   - Мы сами ремонтировали здание школы, раздобывали топливо и продукты, недоедали, мерзли. Время было трудное, разруха, нехватки, куда ни кинь. Но учились упорно! Учебников было мало, да и какие это учебники!.. Наши" учителя на практике показывали нам, "как это делается", и мы повторяли их уроки. Потом вечером собирались и делились всем новым, что поняли. Манипулировали руками, пальцами, изображая все стадии полета. На своих же ошибках совершенствовали свои познания. Выдержать это могли только те, кто действительно хотел летать. Со мной учились тогда Чкалов и Анисимов замечательные летчики!
   А наши учителя - вот кто любил воздух, ручку управления, просто не мог жить без полетов. Дерзкие, совершенно бесстрашные люди. Про них говорили: летают, как боги. Правда, были и такие из них, которые считали сами себя "богами" и, пользуясь нехваткой специалистов, явно злоупотребляли своим положением, нарушали дисциплину, летали по желанию, безбожно третировали нас, учлетов. Попадешь к такому - значит полностью будешь зависеть от его произвола. Захочет - научит, не захочет - завалит, т. е. до того вымотает в воздухе, что парень сам взмолится об увольнении "за отсутствием летных данных". Я знал одного такого "бога". Он, бывало, пьяный приходил на аэродром, взлетал и бил машины. И ему сходило. И еще приговаривал: "Тот не летчик, кто не бил машины".
   - Нестеров же не имел ни одной аварии! - вспоминал Серов.
   - И от вас народ требует бережного отношения к самолету. Ведь рабочие многих заводов строили его для вас.
   - А правда, что летать могут только особо одаренные, что летчиком нужно родиться?
   - Неправда! Мы научим летать каждого здорового человека.
   Дашин сказал, что начался переход к массовой авиации. Эти слова поразили Анатолия. Ведь он сам в душе представлял себе авиаторов людьми особого склада, исключительно храбрых, дерзновенных героев, способных на любой риск. Не все же обладают такими качествами. Но, оказывается, эти качества можно воспитывать в человеке.
   И его восхитила другая мысль - о создании многочисленной армии воздушных бойцов, стремительных и непобедимых, составляющих вместе грозную силу для врага.
   Летная школа пестовала героев. И не героев-одиночек, а тысячи подлинных сынов народа, его гордость и славу. Тысячи! И не только в военной авиации. По всей стране возникали аэроклубы. Работая на заводах, занимаясь в вузах, молодежь в свободное время обучалась летному делу. Росла массовая гражданская авиация. Как раз в те дни Алексей Максимович Горький писал:
   "Наша цель внушить молодежи любовь и веру в жизнь, Мы хотим научить людей героизму. Нужно, чтобы человек понял, что он творец и господин мира, что на нем лежит ответственность за все несчастия на земле и ему же предстоит слава за все доброе, что есть в жизни". Анатолий не раз перечитывал эти слова - они находили живой отклик в его бесстрашной и доброй натуре.
   Именно здесь, в Вольске, Серов впервые узнал о Чкалове. "Мы тогда не летали, мы изучали мотор, - вспоминал Анатолий, - сидели над авиационными учебниками. И вот тут в мою жизнь вошла легенда о человеке с сердцем орла и умом ученого".
   Имя Чкалова не раз произносили преподаватели школы. Дашин рассказывал, как учился с ним в Егорьевске. В газетах появлялось это имя, волнуя и будоража воображение молодежи.
   Чкалов!
   Кто был этот человек, откуда пришел в авиацию, в чем таились причины его успеха, славы?
   Внук и правнук волжских бурлаков, сын мастера котельного цеха, Валерий Павлович родился 20 января (ст. ст.) 1904 года. Он был на шесть лет старше Анатолия Серова. Как и его "младший брат" (прозвище, которое впоследствии летчики дали Серову), Чкалов с детства любил русское приволье. Он был таким же лихим пловцом на Волге, как Серов - лыжником на зимниках Северного Урала. И так же с детских лет мечтал о самолете.
   На шестнадцатом году Валерий был принят в авиационный парк слесарем по ремонту самолетов. Летчики иногда брали его в полет. Потом уж он учился летать в Егорьевске и Борисоглебске.
   Серов все внимательнее прислушивался к этому имени, вызывал на разговоры о нем тех, кто его знал или видел, со жгучим вниманием слушал описания его необычных полетов, вычерчивал в своем блокноте схемы этих полетов и фигур высшего пилотажа. Дашин заметил это и однажды долго ходил с Анатолием по берегу Волги, рассказывая о Чкалове.
   - В Егорьевской школе Валерий, как и все мы, выполнял разные работы: мыл и чистил машины, строил ангар. Мы переоборудовали для него старый кавалерийский манеж - и... он летал! Сначала с инструктором, потом самостоятельно. Летным искусством овладел быстро. Сразу стал проявлять характер в полете. Стиль управления у него был всегда решительный. Посадка безукоризненная, а это уже класс! Высокий класс овладения летным делом.
   - Почему некоторые считают, что он зря рискует машиной и собой?
   - Рискует?.. Да знаете ли вы, что никто так точно, до конца не знает возможности самолета, как Валерий -Павлович? Многие считают его полеты озорством. С ним спорят, его ругают порой. А он может с математической точностью доказать правильность своего самого невероятного эксперимента. Чкалов продумывает и точно рассчитывает свои новые полеты. Только позавидовать можно такому знанию и искусству. Он сам учился в летных школах - изучал высший пилотаж, технику воздушного боя... И вот мы и вы будем теперь учиться на его экспериментах.
   Так Чкалов стал для Серова идеалом летчика. Через десять лет он писал об этом:
   "Факты из его жизни представали перед нами, неоперившимися птенцами, как подлинные чудеса... Его пример воспламенял нас, молодых авиаторов, открывал перед нами увлекательные перспективы, вызывал желание учиться у него, подражать ему... Величие и обаяние Чкалова давно уже пленили нас, молодых летчиков. Я и мои товарищи, летчики-истребители, росли и формировались под влиянием Чкалова. Не скрою, что желание подражать Чкалову когда-то овладело всем моим существом настолько, что одно время даже и ходить-то я начал по-чкаловски - медленно и слегка раскачиваясь..."
   К изучению самолета Серов подходил с непередаваемым чувством острого, страстного интереса. Помня о Чкалове, которого он еще не видел, он понял уже, как важно точное и полное знание машины - материальной части, законов конструкции самолета, взаимодействия его составных частей, технических секретов управления летной машиной.
   В специальном помещении, где курсанты изучали авиатехнику, Анатолий работал как заправский моторист. Попадались молодые курсанты, которые посмеивались над ним:
   - На механика учишься? Наше дело летать, управлять самолетом.
   - А Нестеров? Хотите быть настоящими пилотами, как он? Так вот он сам конструировал самолет. А Чкалов - его биография начинается с ремонтных работ в авиационном парке.
   - Когда это было! Теперь эту работу производят техники и мотористы.
   - И получится из тебя жалкий гробарь. Вот эта сталь варилась моими руками, в машину такой труд вложен! С какой стати мы будем ее гробить? Нет, аварийщикам я не подражаю. Вот, смотри.
   Он показал свои записи, которые вел систематически, - о различных системах машин, разной степени их грузоподъемности, управляемости, скорости. Об этом, конечно, было в лекциях, учебниках, но была еще и живая мысль в словах лектора, моториста, авиатехника, инженера, которую талантливый юноша схватывал на лету.
   Многие курсанты уважали Серова и следовали его примеру, перенимали его горячность в учебе и работе.
   Он же радовался их успехам, помогал, подтягивал. Он уже тогда умел внушить товарищу чувство уверенности и локтя друга. У Серова был дар веры в человека, и присущий ему, и воспитанный в хорошей заводской школе.
   На него уже находила тоска по полету. Да и остальные курсанты, освоившись с техникой, с нетерпением ждали испытаний и перевода в практическую школу пилотов. Анатолий негодовал, что так долго тянется "терка", бывал вспыльчив и несдержан, но только получал за это нарекания начальства. Друзья, полюбившие Серова, старались остудить его пыл, чтобы лишний раз не подвести под взыскание. Напоминали курсанту его собственные слова: