Чалкер Джек Лоуренс. Властелины Срединной Тьмы (Великие кольца - 1)

   В конце концов они очутились в маленькой пустой комнатке с контрольными мониторами под потолком. Когда наклейки с глаз убрали, Козодой увидел, что они остались втроем, а Ворона и Вурдаль заменила одетая в серую униформу женщина, которая выглядела так, словно ее вырубили из каменной глыбы. Она взглянула на маленькую клавиатуру, которую держала в руке, потом на пленников.
   - Вы находитесь в исправительной колонии Мельхиор, - заявила она, словно они и сами не знали. - Стены этих туннелей необычайно толстые и прочные, и единственный выход отсюда - тот путь, по которому вы сюда попали. Начиная с этого момента вы будете находиться под постоянным наблюдением. Исправительная колония разделена на две части. Красный блок ячеек справа от входа - отделение строгого режима. Ячейки вполне комфортабельны, но полностью замкнуты, звуконепроницаемы и рассчитаны только на одного человека. Тот, кто попал туда, остается там навсегда. Там, внутри, нет ни единого квадратного миллиметра, который не находился бы под постоянным прослушиванием и наблюдением людей и компьютеров. Ничто, даже отходы жизнедеятельности, не выходит наружу без тщательного осмотра и анализа, и ничто не может попасть внутрь иначе как через входной шлюз, контролируемый компьютерами. Тех, кто находится внутри, может видеть каждый, потому что открытые стенки ячеек представляют собой индивидуальные силовые поля, прозрачные в одном направлении. Вам очень не понравится в отделении строгого режима!
   Они приняли это к сведению.
   - В другой части порядки более мягкие. По сути дела, это небольшой город, хотя правила в нем очень строги. Здесь отслеживается лишь общее поведение, но помните, что мы сможем, если понадобится, выделить вас из любой толпы и отыскать даже в самом укромном уголке. Ячейки здесь больше и рассчитаны на несколько человек. Для начала ячейку вам назначат, но если кто-то захочет перебраться в другую, это не запрещается. Все вещи, используемые там, одноразовые и саморазрушающиеся. Одежда не допускается. Довольно-таки трудно спрятать оружие или что-то еще на голом теле. Все, что вам потребуется, вы будете получать через автоматические раздатчики в центре помещения, там же вас будут кормить. Питание трехразовое, и ваша порция предназначена только вам, и никому другому. Сохранить ее на потом невозможно. Холодную воду найдете в центральном фонтане. Вопросы есть?
   Вопросов не было.
   - Вот и отлично, - продолжала женщина. - Продолжительность местных суток двадцать пять часов, это считается наиболее удобным для закрытых помещений. На сон отводится восемь часов. После звонка, отмечающего отбой, освещение начинает гаснуть, и вы должны быть в ячейке не позже чем через десять минут до того как оно погаснет совсем. Всякий, кто остался снаружи или позволяет себе излишне шуметь, будет сурово наказан. Все больные должны обращаться в медицинский пункт. Это основные правила. Остальному вас научат товарищи по заключению. Когда вы понадобитесь, за вами придут. Любые проявления насилия, сопротивления и все, что мы квалифицируем как нарушение порядка, приведут вас в отделение строгого режима и сделают первоочередными кандидатами на эксперименты. Многие заключенные уже неоднократно подверглись экспериментам. Приглядитесь к ним и прикиньте цену. Теперь последнее - и вы сможете войти. Вам предстоит жить здесь до самой смерти, так что смиритесь с этим и постарайтесь приноровиться. А сейчас пройдите по одному в ту дверь. На той стороне можете подождать остальных.
   За дверью оказалось совсем крохотное помещение, залитое неярким зеленоватым светом. Голос из громкоговорителя произнес:
   - Встаньте на маленькую платформу и прижмитесь лицом и всем телом к ткани, натянутой перед ней. Оставайтесь в этом положении до тех пор, пока я вам не скажу.
   Ткань была похожа на чрезвычайно тонкую, но необычайно плотную сетку. Козодой прижался к ней и почувствовал, как такая же сетка охватывает его тело сзади. В глаза ему ударил яркий свет, он зажмурился и внезапно почувствовал сильную жгучую боль в спине и на лице. Он едва не закричал, но сдержался, чтобы не уронить достоинства.
   Все кончилось быстро. Сетка спала, и техник приказал ему пройти вперед в открытую дверь. Козодой огляделся и впервые увидел самую сердцевину Срединной Тьмы.
   Согласно верованиям хайакутов, существовало великое множество различных духов, над которыми стоял один, всевидящий, всеведущий и всемогущий Творец, Дух-Отец, по чьему образу и подобию сотворено было человечество.
   Была, разумеется, и враждебная сила, чье существование допускалось Творцом, ибо Он сотворил человека в порядке эксперимента, а может, ради забавы, в надежде со временем обрести достойного собеседника. Человеческие души являлись низшими среди прочих духов, но могли возвыситься, почитая Творца и своими поступками доказывая, что достойны подняться выше срединных духов духов природы. В отсутствие зла, в отсутствие боли и искушений люди уподобились бы срединным духам, но победа над злом давала им право наслаждаться обществом самого Творца. Собственно, ради того, чтобы люди могли проявить себя, и явилась Тьма, которой было дозволено править всюду, где она сможет править. Люди рождались в области Внешней Тьмы, где были в равной степени подвержены влиянию добра и зла. Просветлив свои души, они могли отвергнуть зло, но им противостояли духи Срединной Тьмы, извращавшие самую суть вещей, а во Тьме Внутренней, где, собственно, и был источник зла, обитал Некто, чье имя на хайакутском означало "Извратитель". Он был чрезвычайно могуществен, но это было необходимо, дабы люди подвергались действительно серьезному испытанию - ведь без стоящего врага борьба теряет смысл.
   Козодой не отличался особой религиозностью, но сейчас он воочию убедился, что Срединная Тьма существует и он находится в самой ее сердцевине. Как бы ни были далеки друг от друга культура хайакутов и средневековая итальянская культура Данте, в них можно было уловить один и тот же вопрос и увидеть, хотя и с разных сторон, близкие вещи. Теперь он понял наконец, почему всегда подсознательно ощущал свою неразрывную связь с древним чужеземным поэтом. Разные культуры набрасывали на истину каждая свой покров, но сама истина была едина.
   Из двери вышла Танцующая в Облаках, и, едва взглянув на нее. Козодой сразу понял смысл болезненной процедуры. На ее щеках отчетливо выделялись яркие серебристые линии; тонкие, словно проведенные карандашом, они начинались под глазами, расходились в стороны, одновременно утолщаясь, и, поворачивая обратно, разделялись на пучок тоненьких стебельков, напоминающие лепестки. Рисунок, казалось, впитывал свет и наверняка должен был светиться в темноте. Коснувшись ее лица, он ощутил под пальцами лишь гладкую кожу. Линии, очевидно, были вживлены в нее и чем-то напоминали табличку с серийным номером, которыми снабжается любая машина. Рисунок не был уродлив и не обезображивал лица, но Козодою было тошно от одной только мысли, что теперь от него не избавиться до конца жизни. Такие же метки на лице Молчаливой выглядели более естественно, хотя по цвету контрастировали с приглушенными красными, зелеными, синими и оранжевыми тонами ее татуировок.
   Козодой сразу же сообразил, для чего это сделано. Можно притвориться кем угодно, можно украсть одежду или униформу; но с таким лицом далеко не уйдешь, а в темноте туннелей метки наверняка должны ярко светиться, представляя собой превосходную мишень. Без сомнения, в них содержалась какая-нибудь синтетическая смесь, легко прослеживаемая сенсорами и, возможно, уникальная для каждого заключенного. Вот так, наверное, они и находят в толпе нужного человека, подумал Козодой. На спине, на уровне лопаток, таким же серебряным светом сияли полоски, протянувшиеся почти от плеча до плеча, шириной сантиметров пять. На них черным была впечатана цепочка знаков на языке, которого даже Козодой не понимал; это явно был номер и идентификатор заключенного. На спине Молчаливой они выглядели чем-то явно излишним.
   - Демоны заклеймили нас, - прошептала Танцующая в Облаках. - И даже если мы выберемся отсюда, нам придется носить эти метки, видные всем.
   Козодой кивнул.
   - Ну вот и все... - Он повернулся и окинул взглядом унылые стены. Никогда не думал, что преисподняя такая серая.
   - Серость хуже всего, - откликнулась Танцующая в Облаках. - Место, откуда изгнана вся красота, вся радость и надежда. Место, где нет цветов.
   От входа хорошо просматривалось все полукружие тюрьмы. Скала была серой от природы, а все остальное было выкрашено ей под цвет и сливалось в неразличимое ничто. Ячейки, камеры или как их еще назвать, помещались с трех сторон, поднимаясь ступенями от пола до потолка, самое меньшее на четыре яруса. Они тоже были серыми, хотя из каждого дверного проема падал тусклый лучик света. Вездесущую серость нарушал только ровный и приглушенный красный цвет блока ячеек, расположенных справа, в стороне от прочих. У этих камер не было дверей, только три стены, открытые спереди, а внутри они были ярко освещены. В каждой камере имелась койка, туалет, умывальник - и ничего больше, а их одинокие обитатели сидели неподвижно или расхаживали от стены к стене.
   Уступы и ячейки шли по кругу, образуя нечто вроде мрачного амфитеатра, в центре его помещалось несколько кубических зданий того же унылого серого цвета, вокруг которых бесцельно слонялись заключенные. От толпы отделился стройный человек неопределенного возраста и направился к вновь прибывшим. Он был светлокож, и обе женщины, никогда раньше не видавшие уроженцев Северной Европы, сперва подумали, что видят ожившего мертвеца. У него были необычайно густые и очень светлые волосы, ниспадавшие почти до пояса, но никаких признаков бороды или усов, чему Козодой, знавший, как обычно выглядят европейцы, слегка удивился. На теле у него кое-где проступали синяки и кровоподтеки, особенно хорошо заметные на светлой коже, на щеках был такой же рисунок, а полосу на спине скрывали длинные волосы.
   - Привет, - сказал незнакомец мягким низким тенором. - Мое имя Хендрик ван Дам, хотя чаще меня зовут Блонди, особенно англикане (должно быть, он хотел сказать "англичане") и все, кто говорит на этом языке. - У него был мягкий приятный североевропейский акцент. - Меня попросили встретить вас и помочь вам устроиться. - Он немного помолчал. - Английский вам подходит, не так ли? Мне говорили...
   - Да-да, вполне подходит, - ответил Козодой. - Это единственный язык, которым владеем все мы. Меня зовут Джокватар, что означает "Бегущий с Козодоями". Чаще меня называют просто Козодоем, но в тех кругах, где говорят по-английски, я известен еще как Джон Найтхок или сокращенно - Хокс. Это мои жены Чаудипату, или Танцующая в Облаках, и Маситучи, или Молчаливая, которую мы зовем так, потому что у нее нет языка и она не может сказать, как ее зовут на самом деле.
   - Вы, наверное, из Америки, - заметил ван Дам. - Ваших соотечественников здесь немного, хотя кое-кого, конечно, присылают. Я должен был бы сказать вам "добро пожаловать", но тут это как-то не к месту.
   Козодой понимающе кивнул:
   - Что верно, то верно.
   - Я знаю номер жилища, которое вам назначили, но сперва нам лучше сходить вниз, к раздатчикам. Вам надо немного поесть и отдохнуть, потом получить постели и прочее, а потом уже идти наверх. Те, кто больше отсидел, очень ревностно относятся к своим привилегиям, так что вам придется жить наверху и в стороне. Впрочем, внутри все ячейки одинаковы, так что это не имеет особого значения. Видите ли, когда не дозволено ничего большего, люди начинают придавать излишнее значение таким мелочам.
   Они медленно спускались по скальным ступеням;
   Танцующая в Облаках бросила взгляд влево и тихонько охнула:
   - Эта пара, вон там, они что, всегда занимаются этим у всех на виду?
   - О да, - равнодушно ответил ван Дам. - Вы еще и не такое увидите; некоторые занимаются этим с большой страстью, а некоторые - весьма нетрадиционными способами, можно сказать, отклоняющимися от нормы.
   - Но.., ведь никто даже не обращает внимания!
   - У нас здесь ничего нет. Читать нечего, писать нечем, рисовать нечем, даже спортом заняться не с чем. Можно проводить время в разговорах, но рано или поздно все темы оказываются исчерпанными. Со стороны кажется, что нас здесь много, но на самом деле наше общество очень немногочисленное, хотя иногда и прибывают новички. Здесь есть несколько буянов, но даже они ведут себя относительно смирно, потому что насилие неукоснительно и сурово наказывается. И вот люди делают, что могут. Обычные моральные ограничения быстро теряются, а заниматься состязаниями в беге или борьбе и тому подобном можно лишь до тех пор, пока не выдохнешься. И вот они спят, едят и занимаются сексом, кому какой по нраву. Забеременеть невозможно, а если женщина попадает сюда беременной, это сразу же устраняют. Здесь нет ничего, кроме бесконечной скуки, даже секс в конце концов приедается. И тогда люди просто ждут, когда их вызовут.
   - Вызовут? - эхом отозвался Козодой. - Кто? И куда?
   - В Институт. Человеческий ум, эмоции, тело, воля - они играют этим, как пожелают. Мы - их игрушки, понимаете? Вы еще встретите кое-кого, с кем они уже поиграли. Поначалу вы, наверное, будете потрясены, возможно, потеряете аппетит, но потом станете относиться к ним так же безразлично, как и все. Но даже видя эти увечья и уродства, люди почти хотят, чтобы их вызвали. Что угодно, лишь бы избавиться от скуки. Вы сами убедитесь.
   - Давно ли вы здесь? - спросила Танцующая в Облаках.
   - Честно говоря, не знаю. Сперва, когда я только попал сюда, я считал дни по периодам сна, но рано или поздно сбивался со счета, и наконец мне уже надоело начинать все сначала. Волосы отрастают примерно на шесть миллиметров в месяц, и до сих пор я ни разу не стригся. Когда я прибыл, они были довольно короткими. И еще я провел некоторое время в Институте - думаю, что был там недолго, но трудно сказать наверняка.
   - И когда-нибудь, - сурово подытожила Танцующая в Облаках, - мы все сойдем с ума.
   - Нет, здесь даже этого не получится. Они хорошо умеют улавливать приближение безумия. Тогда они забирают человека, обрабатывают - и все в порядке. Они почти никогда не ошибаются. Схватывают это очень рано, когда люди и сами еще ничего не понимают.
   Козодой содрогнулся:
   - И никто не пробовал бежать?
   - Как? Ногтями и зубами пробиться через полсотни метров скалы? И что потом? Летать в пустоте? Единственный путь - через ту дверь, в которую вы вошли, - потом через запутанные туннели и бесчисленные воздушные шлюзы, которые все как один контролируются. Но если даже пройти этот путь, что еще никому не удавалось, - корабли приходят сюда не чаще двух раз в месяц и остаются у причала в лучшем случае несколько часов и при этом тщательно охраняются. Доступ на корабли полностью контролируется. Я слышал, что как-то раз кто-то прорвался в Институт и взял каких-то важных заложников. Компьютерная система безопасности взяла его, наплевав на заложников. Нет, я знаю только три пути отсюда.
   - Один - это, наверное, смерть, - сказала Танцующая в Облаках так, словно эта мысль не казалась ей такой уж непривлекательной.
   - Да. Другой - это пережить все эксперименты и, когда из тебя выкачают все, что можно, стать прислужником или уборщиком в жилом секторе. Разумеется, у них есть роботы и все прочее, но такие уж это люди, что им хочется иметь рабов, чтобы было кем помыкать и кому удовлетворять их капризы. Но сымитировать это невозможно. Они десять раз проверят тебя вдоль и поперек, прежде чем перекодировать.
   - Но вы говорили о трех путях, - заметил Козодой.
   - Да. Те, кто правит этим местом, во многих отношениях похожи на нас. Если они решат, что у кого-то есть таланты, способности или идеи, которые расширят их власть, то могут взять его на работу в Институт. Это, по сути дела, такая же тюрьма, но там по крайней мере скучать не приходится.
   Они подошли к большому кубическому зданию в центре амфитеатра. Автоматические раздатчики как раз выдавали еду на пластиковых подносах. Все здесь управлялось компьютером, и, чтобы автоматы запомнили человека, требовалось приложить лицо к специальному углублению. Порции отмерялись индивидуально, а подносы и столовые приборы были кодированы индивидуальным кодом, и после еды их полагалось бросить в мусорные ящики, стоящие внизу. Если же заключенный упрямо старался оставить какой-то предмет у себя, тот начинал распадаться и через несколько часов превращался в вонючую грязь.
   Постельные принадлежности состояли из двух простыней и наволочки, которые тоже надо было выбрасывать каждое утро перед завтраком; новые выдавались вечером, после ужина. Туалетные принадлежности отмерялись довольно скудно, и получить новый комплект можно было, только сдав то, что осталось от старого. Поев, Козодой и его женщины обнаружили, что еда здесь, хотя и сытная, еще безвкуснее, чем на корабле, потом они собрали свои скудные пожитки и последовали за ван Дамом к самому верхнему уровню жилых ячеек. По крайней мере в физической нагрузке недостатка не будет, подумал Козодой.
   Ячейка размером примерно три метра на четыре была обставлена по-спартански, но функционально. Вдоль боковых стен стояли двухъярусные койки, а в глубине располагался открытый туалет, умывальник с холодной и горячей водой, вешалка для полотенец, полочка для туалетных принадлежностей - и все. Ван Дам рассказал, что заключенные ходят в душ два раза в неделю и об этом объявляется перед очередной кормежкой; полагалось сначала принять душ, а потом уже получить еду. Душевые кабинки были расположены перед сектором строгого режима и, разумеется, просматривались насквозь. Отказавшихся от душа лишали еды.
   Дверей в ячейке не было, но на время сна устанавливалось силовое поле. Ван Дам предупредил, что внутри помещений за заключенными постоянно следят и поэтому все стараются как можно дольше оставаться снаружи. Танцующая в Облаках подошла к дверному проему и оглядела мрачную пещеру.
   - Удивляюсь, - сказала она, - как это вы до сих пор не взбунтовались. Вас было бы невозможно остановить.
   - Наоборот, - возразил ван Дам. - Компьютеры думают в миллион раз быстрее человека, а силовое поле удержит кого угодно - и должен сказать, это очень болезненно, - а потом зачинщикам предстоит путешествие в госпиталь, и, вернувшись, они никогда уже не думают о таких вещах. Поверьте мне. Я уже видел тех, кто пытался. - Он вздохнул. - Ну, вот и все. Остальное вы сообразите сами, по ходу дела. Я покажу вам, как застилать постель и пользоваться туалетом, и на этом закончим. Тюрьма никогда не бывает переполненной, так что этот уровень не очень населен. Если вам захочется занять другую комнату, из тех, которые еще ни за кем не закреплены, можете свободно это сделать. Кстати, тут живут еще двое новичков. Они прибыли недели две назад. Комната сорок два. Сестры. По-моему, китаянки. Вам они, наверное, понравятся. Интересная пара. Но у них очень скверные шрамы, так что будьте готовы к этому. Впрочем, они получены не здесь, такими их привезли.
   Блондин покинул их и медленно побрел к центру амфитеатра. Женщины глядели ему вслед, не понимая, зачем вообще торопиться в таком месте.
   Козодой подошел к ним сзади и обнял их.
   - Простите, что втянул вас в это дело. Я виноват, и...
   - Мы сами приняли решение, - перебила Танцующая в Облаках. - И теперь будем делать то, что сделал бы на нашем месте всякий хайакут. Постараемся выжить и будем ждать.
   Он сухо и невесело усмехнулся:
   - Ждать? Чего?
   - Случая. Шанса. Откровения. Чего угодно. Может быть, даже пяти золотых перстней.
   12. ВЫХОД И УБЕЖИЩЕ
   В конце концов она привыкла жить в постоянной тьме. Ее уже не потрясало, что, проснувшись, она ничего не видела, а обстановка ее крохотного жилища была настолько скудной и простой, что она быстро научилась передвигаться там без затруднений. Но когда ее выводили наружу, она оказывалась в совершенно ином, пугающе неупорядоченном мире. Она понимала, что почти с самого начала все пошло как-то не так, что она, по сути дела, находится в заключении и эти люди по меньшей мере догадываются, кто она такая. Однако она не могла взять в толк, зачем тогда эти частые встречи с психиатрами и их бесконечные компьютерные обследования, которые явно ни к чему не ведут. Это тревожило ее еще больше, ведь Мельхиор управлялся Президиумом, а отец Сон Чин был его членом.
   И вот ее снова вывели из камеры, затем через многочисленные двери и туннели привели в Институт и усадили в большое лечебное кресло. Но на этот раз все было иначе, чем всегда.
   - Мое имя - доктор Сизмански, - услышала она женский голос, доносившийся откуда-то справа. - Работа над вашими анализами закончена, и доктор Клейбен, наш главный администратор, принял решение.
   Они долго ковырялись в ее разуме, зондировали память, психохимическую структуру и генетическую информацию. Они выяснили, каким образом компьютер Центра добился существующего эффекта, и сильно удивились, обнаружив, что чувствовать себя мужчиной ее заставляют не только биохимические проделки. Переворот в ее сознании был запущен целым рядом процессов, происходивших в голове прежней Сон Чин, а унижения, перенесенные на борту корабля, и общение с заурядными жертвами Системы разъели самую сердцевину невероятного эгоизма девушки. Кроме того, колоссальную роль сыграли ее чувства к отцу. Она почитала его и с детства мечтала заслужить хотя бы немного привязанности и уважения с его стороны. И вот, когда ей казалось, что она наконец добилась своего, ее самолюбию был нанесен смертельный удар. Отец пренебрег ее достижениями, а потом попытался вообще стереть ее из своей жизни. И Сон Чин поняла, что дочь, какой бы замечательной она ни была, всегда останется для него всего лишь вещью. Вот сына он, пожалуй, смог бы принять всерьез. Эти мысли в сочетании с биохимическими изменениями, проведенными компьютером, послужили основой для качественного сдвига в психике девушки.
   - Вы были задуманы и зачаты здесь, - сказала доктор Сизмански. - Вы это знали?
   - Нет, но я не удивлена.
   - Только мы могли это сделать и позволить ему увезти с собой результат нашего труда. Такими фокусами мы отчасти оправдываем свое существование перед Президиумом. Разумеется, ваши отец и мать предоставили нам, так сказать, исходный материал, но он был сильно модифицирован, прежде чем обе части были помещены в утробу вашей матери. Технология этого процесса очень сложна и в известной степени даже революционна. Любой ваш ребенок, от любого мужчины, окажется более или менее перестроенным в направлении максимального психического и физического совершенства, насколько позволят гены. Мы прекрасно поняли замысел вашего отца, особенно потому, что задача Центров состоит как раз в противоположном: разыскивать исключительные личности, способные изменить мир, и либо подчинять их себе, либо устранять. Главная Система требует, чтобы мы культивировали посредственность, людей, довольных существующим порядком вещей. Ваш отец хотел сделать вас инструментом в эволюции. Но у него, конечно, ничего бы не вышло.
   Сон Чин вздрогнула от неожиданности:
   - Как? Почему?
   - Ваш отец полагал, что, удалив вас из Центра, он избавится от необходимости регистрировать генетические коды ваших детей. Он надеялся, используя свое положение, не допустить того, чтобы их уничтожили или включили в Систему, но его самолюбие не позволило ему понять, что этот план имел бы практическую ценность лишь в том случае, если бы речь шла о выбранной наудачу крестьянской паре, а еще лучше - полусотне пар. Но нет, он желал, чтобы в историю вошло только его собственное семейство. Но вы-то уже зарегистрированы, а Главная Система не слепа. Она бы продолжала прослеживать вашу генетическую линию, и ей было бы совершенно наплевать на ваше общественное положение и состояние вашего интеллекта.
   - Но он же должен был это знать, ему должны были сказать...
   - Гордыня ослепляла и более великих людей. Ваш отец ничего не хотел слышать, он отгородился от этой мысли, отказывался признать ее, потому правда была для него губительна. Мы же, со своей стороны, нашли его идею весьма ценной - при условии, что он не будет в этом участвовать. Мы готовимся, а может быть, и уже готовы к тому, чтобы убить вас.
   - Что-о?!
   - Строго говоря, вы уже мертвы. Позитивная идентификация. Разочарованные родители, легкое чувство вины, недолгая скорбь - и все. Инцидент исчерпан. Все удовлетворены, даже Главная Система. Согласно приказу доктора Клейбена, вы более не существуете.
   - Но остается Чу Ли... - Она почувствовала, как к ней подкрадывается волнение.
   - Только в виде компьютерной записи, а с этим справиться еще легче. Чу Ли тоже умрет - здесь, в заключении, - и его похоронят обычным порядком. Разумеется, остается капитан Сабатини, который воображает, что ему что-то известно, но о его воспоминаниях мы позаботимся, а бортовой журнал подкорректируем. Нам много раз доводилось изменять личности, тела, все что угодно, но вы скорее всего одна на всю Конфедерацию, и ставки в игре слишком высоки. В любом случае мы всегда воспринимали вас, как свое произведение, и то, что вы вернулись к нам, когда, так сказать, созрели, всего лишь справедливо.