— Сколько денег, какую одежду, драгоценности взяла ваша невестка?
— Денег немного. У нее должно быть не больше двухсот долларов. — Миссис Мердок насмешливо оскалилась, и вокруг ее рта и носа появились жирные складки. — Конечно, если только она не нашла себе нового дружка.
— Так… — сказал я. — Драгоценности?
— Кольцо с изумрудом и бриллиантом не очень большой ценности, платиновые часы с рубинами, очень хорошее янтарное ожерелье, которое я имела глупость собственноручно подарить ей. У ожерелья фермуар с двадцатью шестью маленькими бриллиантами, выложенными в форме ромба. Конечно, может быть еще что-то. Я не обращала особого внимания на ее вещи. Одевается она хорошо, но не экстравагантно. Хоть это, слава Богу.
Миссис Мердок снова наполнила бокал, выпила и снова по-светски непринужденно рыгнула.
— Это все, что вы можете рассказать мне?
— Этого недостаточно?
— Не вполне достаточно, но придется удовлетвориться этим для начала. Если я выясню, что Линда монету не брала, — следствие прекращается. Я правильно понял?
— Об этом поговорим позже, — грубо сказала миссис Мердок. — Украла Линда — это точно. И я не собираюсь позволить ей скрыться. Зарубите себе это на носу, молодой человек. И я надеюсь, вы хотя бы вполовину столь нахальны, каким кажетесь, потому что девицы из ночных баров склонны обзаводиться весьма непристойными друзьями.
Я все еще держал свернутый чек за уголок в опущенной между коленей руке. Я вынул бумажник, убрал в него чек и встал, подняв шляпу с пола.
— Я люблю непристойных, — сказал я. — У непристойных очень незатейливый ум. Я отчитаюсь перед вами, когда будет в чем отчитываться. Думаю взяться сначала за торгового агента. Это похоже на ниточку.
Она дала мне дойти до двери и лишь потом пробасила за моей спиной:
— Я вам не очень понравилась, верно?
Я обернулся и, не отпуская ручку двери, ухмыльнулся:
— А что, бывает, вы кому-то нравитесь?
Она откинула голову назад, широко раскрыла рот и разразилась громовым хохотом. Не дожидаясь, когда она кончит, я вышел и захлопнул за собой дверь. Пройдя по коридору, я постучал в приоткрытую дверь канцелярии и заглянул внутрь.
Худенькая блондинка сидела, положив руки на стол и лицо — на руки. Она плакала. Она повернула голову и поглядела на меня мокрыми глазами. Я прикрыл за собой дверь, подошел к столу, наклонился и обнял девушку за плечи.
— Выше нос, — сказал я. — Ее можно только пожалеть. Она считает себя несгибаемой и готова свернуть себе шею, чтобы доказать это на деле.
Девушка резко выпрямилась, сбрасывая мою руку с плеч.
— Не трогайте меня, — задыхаясь, сказала она. — Пожалуйста. Я никогда не позволяю мужчинам дотрагиваться до себя. И не говорите такие ужасные вещи о миссис Мердок.
Ее лицо было мокрым и розовым от слез. Без очков глаза ее были прелестны.
Я сунул в зубы долго ждавшую своего часа сигарету и зажег ее.
— Я… я не хотела быть грубой. — Девушка всхлипнула. — Но она так унижает меня. А я так стараюсь для нее.
Она еще раз всхлипнула, достала из стола мужской носовой платок и вытерла им глаза. В уголке платка фиолетовыми нитками были вышиты инициалы «Л.М.». Я задумчиво рассматривал их, выпуская дым в сторону от светлой головки мисс Дэвис.
— Вы что-нибудь хотите узнать? — спросила она.
— Да. Номер машины миссис Мердок. — 2Х1111, серый «Меркурий» с открытым верхом, модель сорокового года.
— Старуха сказала — с закрытым верхом.
— Это машина мистера Лесли. Они одного цвета, одной марки и одного года выпуска. Линда не взяла машину с собой.
— Да? А что вы знаете о мисс Луис Мэджик?
— Я видела ее только один раз. Она раньше снимала квартиру вместе с Линдой. Сюда мисс Мэджик приходила с мистером… мистером Ваньером.
— Кто он?
Она опустила глаза.
— Я… она просто приходила с ним. Я его не знаю.
— О'кей. Как выглядит Луис Мэджик?
— Высокая красивая блондинка. Очень… очень привлекательная.
— Вы имеете в виду — сексуальная?
— Ну… — она дико покраснела, — в самом благопристойном смысле, если вы понимаете, о чем я говорю.
— Я понимаю, о чем вы говорите, — сказал я. — Но я с таким никогда не сталкивался.
— Охотно верю, — ядовито сказала она.
— Вы знаете, где живет мисс Мэджик?
Девушка помотала головой:
— Нет. — И очень аккуратно сложила носовой платок и сунула его в ящик стола — в тот, где лежал пистолет.
— Вы можете стянуть другой, когда этот испачкается, — заметил я.
Она откинулась на спинку стула, положила маленькие аккуратные ладошки на стол и спокойно посмотрела на меня.
— На вашем месте я бы оставила эти ухватки крутого парня. Не пройдет, во всяком случае — со мной.
— Не пройдет?
— Нет. И больше ни на какие вопросы я отвечать не могу, не получив на то разрешения.
— Я не крутой, — сказал я. — Просто мужественный.
Она взяла карандаш, бесцельно почиркала им в блокноте и слабо улыбнулась мне — снова само спокойствие.
— Может, я просто не люблю мужественных.
— Вы чудачка, — сказал я. — Насколько я разбираюсь в чудаках. Всего хорошего.
Я вышел, плотно прикрыв за собой дверь, и прошел к выходу по пустому коридору и через тихую, сумрачную, как склеп, гостиную.
Солнечные лучи плясали на теплой лужайке. Я надел черные очки и на ходу еще раз потрепал по голове негритенка.
— Дружище, это еще ужасней, чем я ожидал.
Кособокие камни жгли сквозь подошвы. Я сел в машину и отъехал от тротуара.
Маленький песочного цвета автомобиль отъехал от тротуара вслед за мной. Я не придал этому особого значения. Человек за рулем был в широкополой соломенной шляпе с лентой из веселенького ситца и, как и я, в черных очках.
Я поехал обратно в город. Через десяток перекрестков песочного цвета автомобильчик все еще следовал за мной. Я пожал плечами и смеха ради покрутился вокруг квартала.
Преследователь держался за мной на прежнем расстоянии. Я резко свернул на обсаженную огромными деревьями улицу, стремительно развернул машину и остановился у противоположной обочины.
Из-за угла осторожно вырулил автомобильчик песочного цвета.
Светлая голова в бурой шляпе с яркой ленточкой даже не повернулась в мою сторону. Автомобиль проплыл мимо, и я поехал обратно в сторону Голливуда. Несколько раз я бдительно оглядывался, но легковушки песочного цвета видно не было.
3
4
— Денег немного. У нее должно быть не больше двухсот долларов. — Миссис Мердок насмешливо оскалилась, и вокруг ее рта и носа появились жирные складки. — Конечно, если только она не нашла себе нового дружка.
— Так… — сказал я. — Драгоценности?
— Кольцо с изумрудом и бриллиантом не очень большой ценности, платиновые часы с рубинами, очень хорошее янтарное ожерелье, которое я имела глупость собственноручно подарить ей. У ожерелья фермуар с двадцатью шестью маленькими бриллиантами, выложенными в форме ромба. Конечно, может быть еще что-то. Я не обращала особого внимания на ее вещи. Одевается она хорошо, но не экстравагантно. Хоть это, слава Богу.
Миссис Мердок снова наполнила бокал, выпила и снова по-светски непринужденно рыгнула.
— Это все, что вы можете рассказать мне?
— Этого недостаточно?
— Не вполне достаточно, но придется удовлетвориться этим для начала. Если я выясню, что Линда монету не брала, — следствие прекращается. Я правильно понял?
— Об этом поговорим позже, — грубо сказала миссис Мердок. — Украла Линда — это точно. И я не собираюсь позволить ей скрыться. Зарубите себе это на носу, молодой человек. И я надеюсь, вы хотя бы вполовину столь нахальны, каким кажетесь, потому что девицы из ночных баров склонны обзаводиться весьма непристойными друзьями.
Я все еще держал свернутый чек за уголок в опущенной между коленей руке. Я вынул бумажник, убрал в него чек и встал, подняв шляпу с пола.
— Я люблю непристойных, — сказал я. — У непристойных очень незатейливый ум. Я отчитаюсь перед вами, когда будет в чем отчитываться. Думаю взяться сначала за торгового агента. Это похоже на ниточку.
Она дала мне дойти до двери и лишь потом пробасила за моей спиной:
— Я вам не очень понравилась, верно?
Я обернулся и, не отпуская ручку двери, ухмыльнулся:
— А что, бывает, вы кому-то нравитесь?
Она откинула голову назад, широко раскрыла рот и разразилась громовым хохотом. Не дожидаясь, когда она кончит, я вышел и захлопнул за собой дверь. Пройдя по коридору, я постучал в приоткрытую дверь канцелярии и заглянул внутрь.
Худенькая блондинка сидела, положив руки на стол и лицо — на руки. Она плакала. Она повернула голову и поглядела на меня мокрыми глазами. Я прикрыл за собой дверь, подошел к столу, наклонился и обнял девушку за плечи.
— Выше нос, — сказал я. — Ее можно только пожалеть. Она считает себя несгибаемой и готова свернуть себе шею, чтобы доказать это на деле.
Девушка резко выпрямилась, сбрасывая мою руку с плеч.
— Не трогайте меня, — задыхаясь, сказала она. — Пожалуйста. Я никогда не позволяю мужчинам дотрагиваться до себя. И не говорите такие ужасные вещи о миссис Мердок.
Ее лицо было мокрым и розовым от слез. Без очков глаза ее были прелестны.
Я сунул в зубы долго ждавшую своего часа сигарету и зажег ее.
— Я… я не хотела быть грубой. — Девушка всхлипнула. — Но она так унижает меня. А я так стараюсь для нее.
Она еще раз всхлипнула, достала из стола мужской носовой платок и вытерла им глаза. В уголке платка фиолетовыми нитками были вышиты инициалы «Л.М.». Я задумчиво рассматривал их, выпуская дым в сторону от светлой головки мисс Дэвис.
— Вы что-нибудь хотите узнать? — спросила она.
— Да. Номер машины миссис Мердок. — 2Х1111, серый «Меркурий» с открытым верхом, модель сорокового года.
— Старуха сказала — с закрытым верхом.
— Это машина мистера Лесли. Они одного цвета, одной марки и одного года выпуска. Линда не взяла машину с собой.
— Да? А что вы знаете о мисс Луис Мэджик?
— Я видела ее только один раз. Она раньше снимала квартиру вместе с Линдой. Сюда мисс Мэджик приходила с мистером… мистером Ваньером.
— Кто он?
Она опустила глаза.
— Я… она просто приходила с ним. Я его не знаю.
— О'кей. Как выглядит Луис Мэджик?
— Высокая красивая блондинка. Очень… очень привлекательная.
— Вы имеете в виду — сексуальная?
— Ну… — она дико покраснела, — в самом благопристойном смысле, если вы понимаете, о чем я говорю.
— Я понимаю, о чем вы говорите, — сказал я. — Но я с таким никогда не сталкивался.
— Охотно верю, — ядовито сказала она.
— Вы знаете, где живет мисс Мэджик?
Девушка помотала головой:
— Нет. — И очень аккуратно сложила носовой платок и сунула его в ящик стола — в тот, где лежал пистолет.
— Вы можете стянуть другой, когда этот испачкается, — заметил я.
Она откинулась на спинку стула, положила маленькие аккуратные ладошки на стол и спокойно посмотрела на меня.
— На вашем месте я бы оставила эти ухватки крутого парня. Не пройдет, во всяком случае — со мной.
— Не пройдет?
— Нет. И больше ни на какие вопросы я отвечать не могу, не получив на то разрешения.
— Я не крутой, — сказал я. — Просто мужественный.
Она взяла карандаш, бесцельно почиркала им в блокноте и слабо улыбнулась мне — снова само спокойствие.
— Может, я просто не люблю мужественных.
— Вы чудачка, — сказал я. — Насколько я разбираюсь в чудаках. Всего хорошего.
Я вышел, плотно прикрыв за собой дверь, и прошел к выходу по пустому коридору и через тихую, сумрачную, как склеп, гостиную.
Солнечные лучи плясали на теплой лужайке. Я надел черные очки и на ходу еще раз потрепал по голове негритенка.
— Дружище, это еще ужасней, чем я ожидал.
Кособокие камни жгли сквозь подошвы. Я сел в машину и отъехал от тротуара.
Маленький песочного цвета автомобиль отъехал от тротуара вслед за мной. Я не придал этому особого значения. Человек за рулем был в широкополой соломенной шляпе с лентой из веселенького ситца и, как и я, в черных очках.
Я поехал обратно в город. Через десяток перекрестков песочного цвета автомобильчик все еще следовал за мной. Я пожал плечами и смеха ради покрутился вокруг квартала.
Преследователь держался за мной на прежнем расстоянии. Я резко свернул на обсаженную огромными деревьями улицу, стремительно развернул машину и остановился у противоположной обочины.
Из-за угла осторожно вырулил автомобильчик песочного цвета.
Светлая голова в бурой шляпе с яркой ленточкой даже не повернулась в мою сторону. Автомобиль проплыл мимо, и я поехал обратно в сторону Голливуда. Несколько раз я бдительно оглядывался, но легковушки песочного цвета видно не было.
3
Мой офис находился на шестом этаже Кахуэнга-Билдинг — две маленькие комнаты окнами во двор. Одну я обычно оставлял открытой — чтобы там мог посидеть терпеливый клиент (если у меня вообще был какой-нибудь терпеливый клиент). На входной двери был электрический замок, который я мог отпирать прямо из своего кабинета, предназначенного для глубоких раздумий.
Я заглянул в приемную. Там не было никого и ничего — кроме запаха пыли. Я открыл окно, отпер дверь и прошел в кабинет. Три грубых кресла, вращающийся стул, письменный стол, пять зеленых шкафов для хранения документов, три из которых были забиты каким-то хламом, на стене — календарь и лицензия частного детектива в рамке, телефон, встроенный в буфет мореного дерева умывальник, вешалка, нечто на полу, могущее сойти за ковер, два открытых окна с тюлевыми занавесками, которые мерно шевелились и морщились на ветру, как губы беззубого старика во сне.
Все та же дребедень, которую я имел в своем распоряжении и в прошлом году, и позапрошлом. Не блестяще, не шикарно — но все лучше, чем палатка на берегу.
Я повесил шляпу и пиджак на вешалку, ополоснул лицо и руки холодной водой, закурил, взял со стола телефонную книгу и выписал из нее адрес и телефон Элиши Морнингстара. Я уже протянул руку к телефонной трубке, когда вспомнил, что оставил запертой дверь в приемную. Я потянулся к кнопке на краю стола, нажал ее — и как раз вовремя. Кто-то открывал входную дверь.
Перевернув блокнот обложкой вверх, я пошел посмотреть кто же это, и обнаружил в приемной худого длинного самодовольного субъекта в шерстяном тропическом костюме серо-голубого цвета, черно-белых ботинках, бледно-желтой рубашке, галстуке и с выставленным напоказ носовым платком, ярким, как цветок джакаранды. В руке, затянутой в засаленную перчатку из белой свиной кожи, он держал длинный черный мундштук и брезгливо морщил нос, разглядывая пыльные журналы на столике, выцветшую дерюгу на полу и остальные красноречивые свидетельства моего благосостояния.
Когда я открыл дверь из кабинета, он обернулся и уставился на меня довольно сонными тусклыми глазами, посаженными близко к узкому носу. У него было красное, обгоревшее на солнце лицо, зачесанные назад рыжеватые волосы, словно прилипшие к узкому черепу. Тонкие рыжие усики его были значительно ярче волос.
Он разглядывал меня неторопливо и без особого удовольствия. Потом выпустил дым тонкой струйкой и насмешливо улыбнулся.
— Вы Марлоу?
Я кивнул.
— Я несколько разочарован, — сказал он. — Я ожидал увидеть нечто с грязными ногтями.
— Вы можете пройти, — сказал я, — и острить сидя.
Я придержал дверь, и он продефилировал мимо, стряхивая пепел на пол. Усевшись в кресло для посетителей у стола, он стянул перчатку с правой руки и вместе с уже снятой небрежно бросил на стол. Вытащил из мундштука окурок и принялся разминать его спичкой, пока тот не перестал дымиться. Потом вставил в мундштук следующую сигарету и зажег ее толстой красной спичкой. Затем откинулся на спинку кресла с улыбкой скучающего аристократа.
— Все в порядке? — осведомился я. — Пульс и дыхание в норме? Не желаете ли мокрое полотенце на лоб или еще что-нибудь?
Презрительно он кривить губы не стал только потому, что они были презрительно скривлены еще при входе.
— Частный детектив, — сказал он. — Никогда не сталкивался. Грязная работенка, надо понимать. Подглядываем в замочные скважины, ворошим старые сплетни и тому подобное.
— Вы как, по делу, — спросил я, — или просто поболтать?
Улыбка его была незаметна, как старая дева на балу у заезжей знаменитости.
— Я Мердок. Надеюсь, это имя вызывает у вас какие-нибудь ассоциации.
— Я рад, что вы умеете так мило проводить время, — заметил я и принялся набивать трубку.
Он молча наблюдал за моими действиями. Потом медленно сказал:
— Как я понял, моя мать наняла вас для какой-то работы. Она выписала вам чек.
Я закончил набивать трубку, раскурил ее и, откинувшись на спинку стула, стал выпускать дым через правое плечо в сторону окна.
Он немного подался вперед и серьезно сказал:
— Я понимаю, что умение держать язык за зубами обязательно для людей вашей профессии. Но мне и гадать не нужно. Маленький червячок все рассказал мне, жалкий земляной червячок, которого часто топчут ногами, но который все равно умудряется выжить — как и я сам. Я не заставил себя ждать. Это проясняет вам что-нибудь?
— Да, — сказал я. — Предположим, меня все это мало интересует.
— Как я понял, вас наняли разыскать мою жену.
Я фыркнул и ухмыльнулся, не выпуская трубку из зубов.
— Марлоу, — сказал он еще серьезней, — я очень постараюсь, конечно, но вряд ли смогу полюбить вас.
— Я визжу, — сказал я. — От ярости и боли.
— Простите за безыскусное выражение, но от ваших ухваток крутого парня так и прет дешевкой.
— Из ваших уст это особенно горько слышать.
Он снова откинулся назад и принялся сверлить меня тусклыми глазками. Он поерзал в кресле, стараясь устроиться в нем поудобнее. Очень многие пробовали устроиться поудобнее в этом кресле. Я и сам иногда пробую от нечего делать.
— Зачем моя мать хочет найти Линду? — медленно спросил он. — Она ее смертельно ненавидит. Я имею в виду: мать — Линду. Линда всегда вела себя вполне прилично по отношению к матери. Как она показалась вам?
— Ваша мать?
— Естественно. Вы же не знакомы с Линдой, верно?
— Эта секретарша висит на волоске, она останется без работы, в конце концов. Слишком много болтает.
Он резко помотал головой.
— Мать не узнает. И в любом случае Мерле ей нужна. Мать постоянно должна кого-то запугивать. Она может наорать на нее или даже дать пощечину — но обойтись без Мерле не сможет. Как она вам показалась?
— Довольно мила — на старомодный манер.
Он нахмурился:
— Я имею в виду мать. Мерле — просто бесхитростная маленькая девочка. Я и сам знаю.
— Ваша дьявольская проницательность пугает меня, — сказал я.
Он казался несколько удивленным. И почти забыл сбивать средним пальцем пепел с сигареты. Почти — но не совсем. Он внимательно следил за тем, чтобы случайно не попасть в пепельницу.
— Так о матери, — спокойно повторил он.
— Старая боевая лошадь, — сказал я. — Золотое сердце, но все золото упрятано глубоко и надежно.
— Но зачем ей искать Линду? Я не могу понять. И еще тратить на это деньги. Мать ненавидит тратить деньги. Для нее это все равно, что сдирать с себя живьем кожу. Зачем ей искать Линду?
— Понятия не имею, — сказал я. — С чего вы вообще это взяли?
— Ну, как… одно ваше присутствие. И Мерле…
— Мерле просто очень романтична. Она все выдумала. Черт возьми, она сморкается в мужской носовой платок. Вероятно, один из ваших.
Он вспыхнул.
— Глупо. Послушайте, Марлоу. Пожалуйста, будьте благоразумны и объясните мне, к чему все это. Боюсь, я не очень состоятелен, но пара сотен…
— Я должен оскорбиться, — сказал я. — К тому же мне запрещено с вами разговаривать. Приказ.
— Но почему, черт возьми?
— Не спрашивайте меня о вещах, которых я и сам не понимаю, потому что я не смогу дать вам ответа. И вообще, вы что, с луны свалились? Когда человеку моего рода занятий поручается работа, он не шатается где попало, удовлетворяя любопытство каждого встречного.
— Должно быть, в воздухе много электричества, — раздраженно заметил он, — если человек вашего рода занятий отказывается от двухсот долларов.
Меня это нисколько не тронуло. Я взял из пепельницы толстую красную спичку, брошенную посетителем, и принялся ее рассматривать. На ней были желтые полоски и надписи «Роузмонт. Х. Ричард, 3…» — остальное обгорело. Я сломал спичку, сложил половинки вместе и бросил их в корзину для мусора.
— Я люблю свою жену, — вдруг сообщил он и ощерился, показав крепкие белые зубы. — Несколько сентиментально, но это правда.
— В Ломбардии по-прежнему все спокойно.
Он продолжал, все так же щерясь:
— Меня она не любила. У нее не было особых причин любить меня. Она привыкла жить весело. У нас… что ж, у нас ей было довольно скучно. Мы не ссорились. Линда очень выдержанна. Но она не была в восторге от жизни со мной.
— Вы слишком скромны, — сказал я.
Он сверкнул глазами и постарался — небезуспешно — сохранить аристократический вид.
— Неумно, Марлоу. Даже не свежо. Послушайте, вы производите впечатление приличного человека. Я знаю, что моя мать не станет тратить двести пятьдесят долларов только для того, чтобы доставить себе удовольствие. Может быть, дело не в Линде. Может быть, в чем-то еще. Может… — Он осекся и потом медленно продолжил, пристально глядя на меня: -…может быть, дело в Морни?
— Может быть, — весело согласился я.
Он схватил перчатки, ударил ими по столу и снова бросил:
— Тут я влип, это ясно. Но я не предполагал, что она знает. Должно быть, Морни все-таки позвонил ей. Он обещал не делать этого.
Дальше было просто.
— Сколько вы должны ему? — спросил я.
Нет, не просто. Он снова стал подозрительным.
— Если он звонил, то сказал бы. А мать сказала бы вам.
— Может быть, дело не в Морни, — вздохнул я, мечтая о стакане крепкого виски. — Может быть, повариха беременна от мороженщика. Но если Морни — то сколько?
— Двенадцать тысяч. — Он опустил глаза и покраснел.
— Угрожает?
Мердок кивнул.
— Пошлите его добывать деньги под липовые векселя, — посоветовал я. — Что он за человек? Серьезный малый?
Мердок снова поднял глаза, лицо его было решительным.
— Думаю, да. Думаю, они все такие. Специализировался в кино на ролях злодеев. Вызывающе красив, бабник. Но не думайте чего-то такого. Линда просто работала там — как работают официанты или музыканты. И если вы все-таки интересуетесь ею — вам будет трудно отыскать ее.
Я вежливо улыбнулся.
— Почему это мне будет трудно отыскать ее? Она ведь, надеюсь, не зарыта на заднем дворе?
Он резко поднялся, и тусклые глазки его гневно сверкнули. Чуть наклонясь над столом, он довольно аккуратно выхватил из внутреннего кармана маленький пистолет, на вид двадцать пятого калибра, который, похоже, приходился родным братом пистолету, лежавшему в столе Мерле. Направленное на меня дуло выглядело довольно зловеще. Я не шевельнулся.
— Тот, кто замышляет что-то против Линды, будет сначала иметь дело со мной.
— Это не слишком опасно. Обзаведитесь пистолетом посолиднее — или вы собираетесь бить из него мух?
Он сунул пистолетик обратно во внутренний карман, одарил меня тяжелым пристальным взглядом, взял со стола свои перчатки и шагнул к двери.
— Разговаривать с вами — пустая трата времени, — сказал он. — Вам лишь бы поострить.
— Минуточку, — остановил его я, обходя стол. — С вашей стороны было бы любезностью не упоминать в присутствии матери о нашей беседе. Хотя бы ради девушки.
Он кивнул:
— По количеству полученной информации наша беседа не кажется достойной упоминания.
— Вы действительно должны Морни двенадцать тысяч?
Он опустил глаза, потом поднял и снова опустил. И сказал:
— Такую сумму Алекс не поверит в долг и куда более деловому человеку, чем я.
Я приблизился к нему вплотную и сказал:
— Вообще говоря, я и не сомневался, что вы беспокоитесь не о жене. Полагаю, вы прекрасно знаете, где она. И от вас она вовсе не убегала. Она убежала от вашей матери.
Он поднял глаза и, ничего не говоря, начал натягивать перчатку.
— Может быть, она найдет работу, — продолжил я. — И сможет содержать вас.
Он снова посмотрел в пол, потом чуть развернулся вправо, и его кулак в перчатке описал в воздухе короткую четкую дугу. Я немного отвернул подбородок в сторону, поймал руку Мердока за запястье и медленно отвел кулак к его груди. Мердок отступил на шаг и тяжело задышал. У него была тонкая кисть. Я спокойно обхватывал ее пальцами.
Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Он скалился и дышал тяжело и прерывисто, как пьяный. Круглые алые пятнышки горели на его щеках. Он попытался вырвать кисть, но я так навалился на него, что ему пришлось отступить еще на шаг, чтобы не потерять равновесия. Лишь несколько дюймов разделяло наши лица.
— Как случилось, что старик не оставил вам денег? — усмехнулся я. — Или вы все спустили?
Он ответил сквозь зубы, все так же пытаясь выдернуть свою руку из моей:
— Если вы считаете, что это ваше собачье дело, и если вы имеете в виду Джаспера Мердока, то… он мне не отец. Он меня не любил и не оставил мне ни цента. Моего отца звали Горас Брайт; он обанкротился и выбросился из окна своего офиса.
— Вас легко доить, — сказал я. — Правда, вы даете очень жидкое молоко. Я сожалею о том, что сказал о вашей жене и о вас. Я просто хотел вас разозлить.
Я отпустил его руку и отступил назад. Он дышал все еще тяжело и часто. Взгляд у него был по-прежнему бешеный, но голосом он владел хорошо.
— Отлично. У вас это получилось. Если вы удовлетворены, то я пойду.
— Я вам сделал одолжение, — сказал я. — Человек при пушке не должен так легко выходить из себя. Ходите лучше без оружия.
— Это мое дело, — сказал он. — Сожалею, что замахнулся на вас. Вероятно, вы не особенно пострадали бы от моего удара.
— Ничего, все в порядке.
Он открыл дверь и вышел. Из коридора донесся приглушенный звук его шагов. Еще один чудак. Я задумчиво постукивал костяшкой указательного пальца по зубам в такт удаляющимся шагам. Потом вернулся к столу, взглянул в блокнот и поднял телефонную трубку.
Я заглянул в приемную. Там не было никого и ничего — кроме запаха пыли. Я открыл окно, отпер дверь и прошел в кабинет. Три грубых кресла, вращающийся стул, письменный стол, пять зеленых шкафов для хранения документов, три из которых были забиты каким-то хламом, на стене — календарь и лицензия частного детектива в рамке, телефон, встроенный в буфет мореного дерева умывальник, вешалка, нечто на полу, могущее сойти за ковер, два открытых окна с тюлевыми занавесками, которые мерно шевелились и морщились на ветру, как губы беззубого старика во сне.
Все та же дребедень, которую я имел в своем распоряжении и в прошлом году, и позапрошлом. Не блестяще, не шикарно — но все лучше, чем палатка на берегу.
Я повесил шляпу и пиджак на вешалку, ополоснул лицо и руки холодной водой, закурил, взял со стола телефонную книгу и выписал из нее адрес и телефон Элиши Морнингстара. Я уже протянул руку к телефонной трубке, когда вспомнил, что оставил запертой дверь в приемную. Я потянулся к кнопке на краю стола, нажал ее — и как раз вовремя. Кто-то открывал входную дверь.
Перевернув блокнот обложкой вверх, я пошел посмотреть кто же это, и обнаружил в приемной худого длинного самодовольного субъекта в шерстяном тропическом костюме серо-голубого цвета, черно-белых ботинках, бледно-желтой рубашке, галстуке и с выставленным напоказ носовым платком, ярким, как цветок джакаранды. В руке, затянутой в засаленную перчатку из белой свиной кожи, он держал длинный черный мундштук и брезгливо морщил нос, разглядывая пыльные журналы на столике, выцветшую дерюгу на полу и остальные красноречивые свидетельства моего благосостояния.
Когда я открыл дверь из кабинета, он обернулся и уставился на меня довольно сонными тусклыми глазами, посаженными близко к узкому носу. У него было красное, обгоревшее на солнце лицо, зачесанные назад рыжеватые волосы, словно прилипшие к узкому черепу. Тонкие рыжие усики его были значительно ярче волос.
Он разглядывал меня неторопливо и без особого удовольствия. Потом выпустил дым тонкой струйкой и насмешливо улыбнулся.
— Вы Марлоу?
Я кивнул.
— Я несколько разочарован, — сказал он. — Я ожидал увидеть нечто с грязными ногтями.
— Вы можете пройти, — сказал я, — и острить сидя.
Я придержал дверь, и он продефилировал мимо, стряхивая пепел на пол. Усевшись в кресло для посетителей у стола, он стянул перчатку с правой руки и вместе с уже снятой небрежно бросил на стол. Вытащил из мундштука окурок и принялся разминать его спичкой, пока тот не перестал дымиться. Потом вставил в мундштук следующую сигарету и зажег ее толстой красной спичкой. Затем откинулся на спинку кресла с улыбкой скучающего аристократа.
— Все в порядке? — осведомился я. — Пульс и дыхание в норме? Не желаете ли мокрое полотенце на лоб или еще что-нибудь?
Презрительно он кривить губы не стал только потому, что они были презрительно скривлены еще при входе.
— Частный детектив, — сказал он. — Никогда не сталкивался. Грязная работенка, надо понимать. Подглядываем в замочные скважины, ворошим старые сплетни и тому подобное.
— Вы как, по делу, — спросил я, — или просто поболтать?
Улыбка его была незаметна, как старая дева на балу у заезжей знаменитости.
— Я Мердок. Надеюсь, это имя вызывает у вас какие-нибудь ассоциации.
— Я рад, что вы умеете так мило проводить время, — заметил я и принялся набивать трубку.
Он молча наблюдал за моими действиями. Потом медленно сказал:
— Как я понял, моя мать наняла вас для какой-то работы. Она выписала вам чек.
Я закончил набивать трубку, раскурил ее и, откинувшись на спинку стула, стал выпускать дым через правое плечо в сторону окна.
Он немного подался вперед и серьезно сказал:
— Я понимаю, что умение держать язык за зубами обязательно для людей вашей профессии. Но мне и гадать не нужно. Маленький червячок все рассказал мне, жалкий земляной червячок, которого часто топчут ногами, но который все равно умудряется выжить — как и я сам. Я не заставил себя ждать. Это проясняет вам что-нибудь?
— Да, — сказал я. — Предположим, меня все это мало интересует.
— Как я понял, вас наняли разыскать мою жену.
Я фыркнул и ухмыльнулся, не выпуская трубку из зубов.
— Марлоу, — сказал он еще серьезней, — я очень постараюсь, конечно, но вряд ли смогу полюбить вас.
— Я визжу, — сказал я. — От ярости и боли.
— Простите за безыскусное выражение, но от ваших ухваток крутого парня так и прет дешевкой.
— Из ваших уст это особенно горько слышать.
Он снова откинулся назад и принялся сверлить меня тусклыми глазками. Он поерзал в кресле, стараясь устроиться в нем поудобнее. Очень многие пробовали устроиться поудобнее в этом кресле. Я и сам иногда пробую от нечего делать.
— Зачем моя мать хочет найти Линду? — медленно спросил он. — Она ее смертельно ненавидит. Я имею в виду: мать — Линду. Линда всегда вела себя вполне прилично по отношению к матери. Как она показалась вам?
— Ваша мать?
— Естественно. Вы же не знакомы с Линдой, верно?
— Эта секретарша висит на волоске, она останется без работы, в конце концов. Слишком много болтает.
Он резко помотал головой.
— Мать не узнает. И в любом случае Мерле ей нужна. Мать постоянно должна кого-то запугивать. Она может наорать на нее или даже дать пощечину — но обойтись без Мерле не сможет. Как она вам показалась?
— Довольно мила — на старомодный манер.
Он нахмурился:
— Я имею в виду мать. Мерле — просто бесхитростная маленькая девочка. Я и сам знаю.
— Ваша дьявольская проницательность пугает меня, — сказал я.
Он казался несколько удивленным. И почти забыл сбивать средним пальцем пепел с сигареты. Почти — но не совсем. Он внимательно следил за тем, чтобы случайно не попасть в пепельницу.
— Так о матери, — спокойно повторил он.
— Старая боевая лошадь, — сказал я. — Золотое сердце, но все золото упрятано глубоко и надежно.
— Но зачем ей искать Линду? Я не могу понять. И еще тратить на это деньги. Мать ненавидит тратить деньги. Для нее это все равно, что сдирать с себя живьем кожу. Зачем ей искать Линду?
— Понятия не имею, — сказал я. — С чего вы вообще это взяли?
— Ну, как… одно ваше присутствие. И Мерле…
— Мерле просто очень романтична. Она все выдумала. Черт возьми, она сморкается в мужской носовой платок. Вероятно, один из ваших.
Он вспыхнул.
— Глупо. Послушайте, Марлоу. Пожалуйста, будьте благоразумны и объясните мне, к чему все это. Боюсь, я не очень состоятелен, но пара сотен…
— Я должен оскорбиться, — сказал я. — К тому же мне запрещено с вами разговаривать. Приказ.
— Но почему, черт возьми?
— Не спрашивайте меня о вещах, которых я и сам не понимаю, потому что я не смогу дать вам ответа. И вообще, вы что, с луны свалились? Когда человеку моего рода занятий поручается работа, он не шатается где попало, удовлетворяя любопытство каждого встречного.
— Должно быть, в воздухе много электричества, — раздраженно заметил он, — если человек вашего рода занятий отказывается от двухсот долларов.
Меня это нисколько не тронуло. Я взял из пепельницы толстую красную спичку, брошенную посетителем, и принялся ее рассматривать. На ней были желтые полоски и надписи «Роузмонт. Х. Ричард, 3…» — остальное обгорело. Я сломал спичку, сложил половинки вместе и бросил их в корзину для мусора.
— Я люблю свою жену, — вдруг сообщил он и ощерился, показав крепкие белые зубы. — Несколько сентиментально, но это правда.
— В Ломбардии по-прежнему все спокойно.
Он продолжал, все так же щерясь:
— Меня она не любила. У нее не было особых причин любить меня. Она привыкла жить весело. У нас… что ж, у нас ей было довольно скучно. Мы не ссорились. Линда очень выдержанна. Но она не была в восторге от жизни со мной.
— Вы слишком скромны, — сказал я.
Он сверкнул глазами и постарался — небезуспешно — сохранить аристократический вид.
— Неумно, Марлоу. Даже не свежо. Послушайте, вы производите впечатление приличного человека. Я знаю, что моя мать не станет тратить двести пятьдесят долларов только для того, чтобы доставить себе удовольствие. Может быть, дело не в Линде. Может быть, в чем-то еще. Может… — Он осекся и потом медленно продолжил, пристально глядя на меня: -…может быть, дело в Морни?
— Может быть, — весело согласился я.
Он схватил перчатки, ударил ими по столу и снова бросил:
— Тут я влип, это ясно. Но я не предполагал, что она знает. Должно быть, Морни все-таки позвонил ей. Он обещал не делать этого.
Дальше было просто.
— Сколько вы должны ему? — спросил я.
Нет, не просто. Он снова стал подозрительным.
— Если он звонил, то сказал бы. А мать сказала бы вам.
— Может быть, дело не в Морни, — вздохнул я, мечтая о стакане крепкого виски. — Может быть, повариха беременна от мороженщика. Но если Морни — то сколько?
— Двенадцать тысяч. — Он опустил глаза и покраснел.
— Угрожает?
Мердок кивнул.
— Пошлите его добывать деньги под липовые векселя, — посоветовал я. — Что он за человек? Серьезный малый?
Мердок снова поднял глаза, лицо его было решительным.
— Думаю, да. Думаю, они все такие. Специализировался в кино на ролях злодеев. Вызывающе красив, бабник. Но не думайте чего-то такого. Линда просто работала там — как работают официанты или музыканты. И если вы все-таки интересуетесь ею — вам будет трудно отыскать ее.
Я вежливо улыбнулся.
— Почему это мне будет трудно отыскать ее? Она ведь, надеюсь, не зарыта на заднем дворе?
Он резко поднялся, и тусклые глазки его гневно сверкнули. Чуть наклонясь над столом, он довольно аккуратно выхватил из внутреннего кармана маленький пистолет, на вид двадцать пятого калибра, который, похоже, приходился родным братом пистолету, лежавшему в столе Мерле. Направленное на меня дуло выглядело довольно зловеще. Я не шевельнулся.
— Тот, кто замышляет что-то против Линды, будет сначала иметь дело со мной.
— Это не слишком опасно. Обзаведитесь пистолетом посолиднее — или вы собираетесь бить из него мух?
Он сунул пистолетик обратно во внутренний карман, одарил меня тяжелым пристальным взглядом, взял со стола свои перчатки и шагнул к двери.
— Разговаривать с вами — пустая трата времени, — сказал он. — Вам лишь бы поострить.
— Минуточку, — остановил его я, обходя стол. — С вашей стороны было бы любезностью не упоминать в присутствии матери о нашей беседе. Хотя бы ради девушки.
Он кивнул:
— По количеству полученной информации наша беседа не кажется достойной упоминания.
— Вы действительно должны Морни двенадцать тысяч?
Он опустил глаза, потом поднял и снова опустил. И сказал:
— Такую сумму Алекс не поверит в долг и куда более деловому человеку, чем я.
Я приблизился к нему вплотную и сказал:
— Вообще говоря, я и не сомневался, что вы беспокоитесь не о жене. Полагаю, вы прекрасно знаете, где она. И от вас она вовсе не убегала. Она убежала от вашей матери.
Он поднял глаза и, ничего не говоря, начал натягивать перчатку.
— Может быть, она найдет работу, — продолжил я. — И сможет содержать вас.
Он снова посмотрел в пол, потом чуть развернулся вправо, и его кулак в перчатке описал в воздухе короткую четкую дугу. Я немного отвернул подбородок в сторону, поймал руку Мердока за запястье и медленно отвел кулак к его груди. Мердок отступил на шаг и тяжело задышал. У него была тонкая кисть. Я спокойно обхватывал ее пальцами.
Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Он скалился и дышал тяжело и прерывисто, как пьяный. Круглые алые пятнышки горели на его щеках. Он попытался вырвать кисть, но я так навалился на него, что ему пришлось отступить еще на шаг, чтобы не потерять равновесия. Лишь несколько дюймов разделяло наши лица.
— Как случилось, что старик не оставил вам денег? — усмехнулся я. — Или вы все спустили?
Он ответил сквозь зубы, все так же пытаясь выдернуть свою руку из моей:
— Если вы считаете, что это ваше собачье дело, и если вы имеете в виду Джаспера Мердока, то… он мне не отец. Он меня не любил и не оставил мне ни цента. Моего отца звали Горас Брайт; он обанкротился и выбросился из окна своего офиса.
— Вас легко доить, — сказал я. — Правда, вы даете очень жидкое молоко. Я сожалею о том, что сказал о вашей жене и о вас. Я просто хотел вас разозлить.
Я отпустил его руку и отступил назад. Он дышал все еще тяжело и часто. Взгляд у него был по-прежнему бешеный, но голосом он владел хорошо.
— Отлично. У вас это получилось. Если вы удовлетворены, то я пойду.
— Я вам сделал одолжение, — сказал я. — Человек при пушке не должен так легко выходить из себя. Ходите лучше без оружия.
— Это мое дело, — сказал он. — Сожалею, что замахнулся на вас. Вероятно, вы не особенно пострадали бы от моего удара.
— Ничего, все в порядке.
Он открыл дверь и вышел. Из коридора донесся приглушенный звук его шагов. Еще один чудак. Я задумчиво постукивал костяшкой указательного пальца по зубам в такт удаляющимся шагам. Потом вернулся к столу, взглянул в блокнот и поднял телефонную трубку.
4
После третьего звонка на другом конце провода раздался тонкий, молодой, почти детский голос:
— Доброе утро. Офис мистера Морнингстара.
— Что, старик у себя?
— Кто его спрашивает?
— Марлоу.
— Он знает вас?
— Спросите мистера Морнингстара, не интересуют ли его ранние американские золотые монеты?
— Подождите минуточку, пожалуйста.
Наступила пауза, необходимая для того, чтобы привлечь внимание пожилого господина к тому факту, что кто-то желает побеседовать с ним по телефону. Потом в трубке щелкнуло, и раздался голос. Сухой голос. Можно даже сказать — растрескавшийся.
— Мистер Морнингстар слушает.
— Мне сказали, что вы звонили миссис Мердок из Пасадены. Насчет известной монеты.
— Насчет известной монеты, — повторил он. — Ну-ну. И что же?
— Я так понял, вы хотели купить данную монету из коллекции Мердока.
— Ну-ну. А кто вы, собственно говоря, сэр?
— Филип Марлоу. Частный детектив. Я работаю на миссис Мэрдок.
— Ну-ну, — в третий раз сказал старик и осторожно откашлялся. — А о чем вы хотите поговорить со мной, мистер Марлоу?
— Об этой самой монете.
— Но мне сказали, что она не продается.
— И все же я хочу поговорить с вами. С глазу на глаз.
— Что, миссис Мердок передумала?
— Нет.
— Боюсь, я не вполне понимаю, что вам от меня надо, мистер Марлоу. О чем нам с вами говорить? — в его голосе появились хитрые нотки.
Я вытащил козырную карту и разыграл ее с ленивой грацией.
— Дело в том, мистер Морнингстар, что, когда вы звонили в Пасадену, вы уже знали, что монета не продается.
— Интересно, — медленно проговорил он, — и откуда же?
— Вы занимаетесь этими делами и не можете не знать. О том, что коллекция не может быть продана при жизни миссис Мердок, известно всем.
— Ага, — сказал он. — Ага. — Наступила пауза. — В три часа, — наконец сказал он спокойно, но быстро. — Буду рад видеть вас в моем офисе. Где он находится, вам, вероятно, известно. Вас это устроит?
— Я буду.
Повесив трубку, я снова зажег сигарету и так и сидел, уставившись в стену. Мое лицо оцепенело от сосредоточенных раздумий или от чего-то еще, от чего цепенеют лица. Я вытащил из кармана фотографию Линды Мердок и некоторое время рассматривал ее. Сделав вывод, что внешность ее, в конце концов, весьма заурядна, я бросил карточку в ящик стола. Потом взял из пепельницы вторую спичку Мердока и повертел ее в пальцах. На ней было написано: «Топ Рой, У. Д. Райт, 36».
Интересно, может ли это оказаться важным? Я кинул спичку обратно в пепельницу.
Луис Мэджик в телефонной книге не значилась.
Я взял систематический каталог, составил список из полдюжины театральных агентств, названия которых были набраны самым крупным шрифтом, и стал звонить туда. Все агентства отвечали жизнерадостными звонкими голосами и сыпали встречными вопросами — но либо ничего не знали, либо просто не хотели ничего говорить о некоей мисс Луис Мэджик, вроде бы эстрадной артистке.
Я выбросил список в мусорную корзину и позвонил Кенни Хэйсту из отдела уголовной хроники в «Кроникл».
— Что ты знаешь об Алексе Морни? — спросил я, когда мы кончили упражняться в остроумии.
— Владелец шикарного ночного клуба и игорного дома в Айдл Вэли, две мили от шоссе в сторону холмов. Снимался в кино. Актеришка он паршивый. У него, похоже, много покровителей. Никогда не слышал, чтобы он пристрелил кого-нибудь в общественном месте среди бела дня. Как и в любое другое время суток. Но биться об заклад, что он на это не способен, я бы не стал.
— Опасен?
— Скажем так: может быть — при необходимости. Все эти киношные мальчики хорошо знают, как должны вести себя владельцы ночных клубов. У него есть телохранитель — колоритная фигура, скажу тебе. Некий Эдди Пру. Ростом около шести футов пяти дюймов и тощий, как нефальсифицированное алиби. На одном глазу бельмо — результат боевого ранения.
— Представляет ли Морни опасность для женщин?
— Не будь ханжой, старина. Женщины не считают это опасностью.
— Ты знаешь девушку по имени Луис Мэджик, вроде бы артистку? Высокая яркая блондинка.
— Нет. Но, похоже, хотел бы узнать.
— Кончай острить. А некоего Ваньера не знаешь часом? Этих имен нет в телефонной книге.
— Нет. Но могу спросить у Джерти Арбогаста, если ты перезвонишь. Он знает всю аристократию ночных клубов. И все низы.
— Спасибо, Кенни. Я перезвоню. Через полчаса, пойдет?
— Отлично. — И мы повесили трубки.
Я вышел из офиса и запер дверь. В конце коридора светловолосый молодой человек в коричневом костюме и бурой соломенной шляпе с желтой ленточкой читал вечернюю газету, прислонясь к стене. Когда я проходил мимо, он зевнул, свернул газету, сунул ее под мышку и отлепился от стены.
Он вошел со мной в лифт. Он был так утомлен, что с трудом держал глаза открытыми. Я вышел на улицу и пешком прогулялся до банка, где получил по чеку деньги на карманные расходы. Оттуда я заглянул в ближайший бар выпить мартини и съесть сандвич. Человек в коричневом костюме устроился в другом конце зала, пил кока-колу, скучал и складывал на столе перед собой монетки в столбик, аккуратно ровняя их края. Он опять был в черных очках. Они делали его невидимым.
Я жевал сандвич как можно дольше, потом побрел к телефонной будке в глубине зала. Человек в коричневом резко повернул голову в мою сторону, но тут же мастерски замаскировал это движение, поспешно схватив стакан и отхлебнув из него. Я набрал номер «Кроникл».
— Доброе утро. Офис мистера Морнингстара.
— Что, старик у себя?
— Кто его спрашивает?
— Марлоу.
— Он знает вас?
— Спросите мистера Морнингстара, не интересуют ли его ранние американские золотые монеты?
— Подождите минуточку, пожалуйста.
Наступила пауза, необходимая для того, чтобы привлечь внимание пожилого господина к тому факту, что кто-то желает побеседовать с ним по телефону. Потом в трубке щелкнуло, и раздался голос. Сухой голос. Можно даже сказать — растрескавшийся.
— Мистер Морнингстар слушает.
— Мне сказали, что вы звонили миссис Мердок из Пасадены. Насчет известной монеты.
— Насчет известной монеты, — повторил он. — Ну-ну. И что же?
— Я так понял, вы хотели купить данную монету из коллекции Мердока.
— Ну-ну. А кто вы, собственно говоря, сэр?
— Филип Марлоу. Частный детектив. Я работаю на миссис Мэрдок.
— Ну-ну, — в третий раз сказал старик и осторожно откашлялся. — А о чем вы хотите поговорить со мной, мистер Марлоу?
— Об этой самой монете.
— Но мне сказали, что она не продается.
— И все же я хочу поговорить с вами. С глазу на глаз.
— Что, миссис Мердок передумала?
— Нет.
— Боюсь, я не вполне понимаю, что вам от меня надо, мистер Марлоу. О чем нам с вами говорить? — в его голосе появились хитрые нотки.
Я вытащил козырную карту и разыграл ее с ленивой грацией.
— Дело в том, мистер Морнингстар, что, когда вы звонили в Пасадену, вы уже знали, что монета не продается.
— Интересно, — медленно проговорил он, — и откуда же?
— Вы занимаетесь этими делами и не можете не знать. О том, что коллекция не может быть продана при жизни миссис Мердок, известно всем.
— Ага, — сказал он. — Ага. — Наступила пауза. — В три часа, — наконец сказал он спокойно, но быстро. — Буду рад видеть вас в моем офисе. Где он находится, вам, вероятно, известно. Вас это устроит?
— Я буду.
Повесив трубку, я снова зажег сигарету и так и сидел, уставившись в стену. Мое лицо оцепенело от сосредоточенных раздумий или от чего-то еще, от чего цепенеют лица. Я вытащил из кармана фотографию Линды Мердок и некоторое время рассматривал ее. Сделав вывод, что внешность ее, в конце концов, весьма заурядна, я бросил карточку в ящик стола. Потом взял из пепельницы вторую спичку Мердока и повертел ее в пальцах. На ней было написано: «Топ Рой, У. Д. Райт, 36».
Интересно, может ли это оказаться важным? Я кинул спичку обратно в пепельницу.
Луис Мэджик в телефонной книге не значилась.
Я взял систематический каталог, составил список из полдюжины театральных агентств, названия которых были набраны самым крупным шрифтом, и стал звонить туда. Все агентства отвечали жизнерадостными звонкими голосами и сыпали встречными вопросами — но либо ничего не знали, либо просто не хотели ничего говорить о некоей мисс Луис Мэджик, вроде бы эстрадной артистке.
Я выбросил список в мусорную корзину и позвонил Кенни Хэйсту из отдела уголовной хроники в «Кроникл».
— Что ты знаешь об Алексе Морни? — спросил я, когда мы кончили упражняться в остроумии.
— Владелец шикарного ночного клуба и игорного дома в Айдл Вэли, две мили от шоссе в сторону холмов. Снимался в кино. Актеришка он паршивый. У него, похоже, много покровителей. Никогда не слышал, чтобы он пристрелил кого-нибудь в общественном месте среди бела дня. Как и в любое другое время суток. Но биться об заклад, что он на это не способен, я бы не стал.
— Опасен?
— Скажем так: может быть — при необходимости. Все эти киношные мальчики хорошо знают, как должны вести себя владельцы ночных клубов. У него есть телохранитель — колоритная фигура, скажу тебе. Некий Эдди Пру. Ростом около шести футов пяти дюймов и тощий, как нефальсифицированное алиби. На одном глазу бельмо — результат боевого ранения.
— Представляет ли Морни опасность для женщин?
— Не будь ханжой, старина. Женщины не считают это опасностью.
— Ты знаешь девушку по имени Луис Мэджик, вроде бы артистку? Высокая яркая блондинка.
— Нет. Но, похоже, хотел бы узнать.
— Кончай острить. А некоего Ваньера не знаешь часом? Этих имен нет в телефонной книге.
— Нет. Но могу спросить у Джерти Арбогаста, если ты перезвонишь. Он знает всю аристократию ночных клубов. И все низы.
— Спасибо, Кенни. Я перезвоню. Через полчаса, пойдет?
— Отлично. — И мы повесили трубки.
Я вышел из офиса и запер дверь. В конце коридора светловолосый молодой человек в коричневом костюме и бурой соломенной шляпе с желтой ленточкой читал вечернюю газету, прислонясь к стене. Когда я проходил мимо, он зевнул, свернул газету, сунул ее под мышку и отлепился от стены.
Он вошел со мной в лифт. Он был так утомлен, что с трудом держал глаза открытыми. Я вышел на улицу и пешком прогулялся до банка, где получил по чеку деньги на карманные расходы. Оттуда я заглянул в ближайший бар выпить мартини и съесть сандвич. Человек в коричневом костюме устроился в другом конце зала, пил кока-колу, скучал и складывал на столе перед собой монетки в столбик, аккуратно ровняя их края. Он опять был в черных очках. Они делали его невидимым.
Я жевал сандвич как можно дольше, потом побрел к телефонной будке в глубине зала. Человек в коричневом резко повернул голову в мою сторону, но тут же мастерски замаскировал это движение, поспешно схватив стакан и отхлебнув из него. Я набрал номер «Кроникл».