— Нет.
— В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не знаешь, чем это чревато. Если что — вы все свалите на меня.
Он пристально посмотрел мне в глаз:
— Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя весьма достойно. Я рискну связаться с вами.
— Спасибо, — сказал я. — Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели Эдди звонить мне и пугать меня?
Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу.
— Линда — мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь разводами — значит, старуха наняла вас не для таких дел. — На последних словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня.
Я также пристально смотрел на него и ждал.
— Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, — сказал он. — И не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики.
— Мердок что-то должен вам, да?
Морни нахмурился:
— Подобные вопросы я не обсуждаю.
Он осушил стакан, кивнул и поднялся.
— Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги.
Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и неторопливо вышел вслед за хозяином.
Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары потухли, и в долине стало как будто темней.
Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать.
В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась, глядя на меня холодными ясными глазами.
19
20
21
— В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не знаешь, чем это чревато. Если что — вы все свалите на меня.
Он пристально посмотрел мне в глаз:
— Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя весьма достойно. Я рискну связаться с вами.
— Спасибо, — сказал я. — Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели Эдди звонить мне и пугать меня?
Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу.
— Линда — мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь разводами — значит, старуха наняла вас не для таких дел. — На последних словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня.
Я также пристально смотрел на него и ждал.
— Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, — сказал он. — И не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики.
— Мердок что-то должен вам, да?
Морни нахмурился:
— Подобные вопросы я не обсуждаю.
Он осушил стакан, кивнул и поднялся.
— Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги.
Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и неторопливо вышел вслед за хозяином.
Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары потухли, и в долине стало как будто темней.
Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать.
В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась, глядя на меня холодными ясными глазами.
19
Она была похожа на свою фотографию — и не похожа. Я увидел широкий холодный рот, широко расставленные прохладные глаза, темные волосы, разделенные посередине на прямой пробор. На ней был белый плащ с поднятым воротником; руки она держала в карманах плаща, во рту у нее была сигарета.
Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты.
Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в рот быстрым коротким движением кисти.
— Вы некто по имени Марлоу? — Она присела на краешек стола и скрестила ноги.
Я ответил, что я — некто по имени Марлоу.
— Вообще-то я уверена, что вы ни на грамм не будете мне симпатичны. Давайте выкладывайте, что там у вас, — и отваливайте.
— Что мне нравится в этом заведении, — сказал я, — так это то, что здесь все абсолютно точно соответствует некоему стереотипу: полицейские у ворот, блеск и роскошь вестибюля, шикарные девицы, торгующие сигаретами; жирный сальный еврей с царственно скучающей танцовщицей; великолепно одетый, пьяный и безобразно грубый джентльмен, оскорбляющий бармена; молчаливый субъект с пистолетом; владелец ночного клуба с мягкими седыми волосами и манерами героя второсортных фильмов и теперь вы — высокая темноволосая певичка с небрежной усмешкой и уличным жаргоном.
— Вот как? — Она поднесла сигарету к губам и медленно затянулась. — А как насчет остроумного сыщика с прошлогодними шутками и манящей улыбкой?
— А какие у меня вообще основания разговаривать с вами?
— И какие же?
— Она хочет это вернуть назад. Срочно. Надо поторопиться, иначе будут неприятности.
— Я думала… — начала она и осеклась. Я наблюдал, как она борется с внезапным выражением заинтересованности на лице, вертя в пальцах сигарету и низко наклоня к ней голову. — Что она хочет вернуть, мистер Марлоу?
— Дублон Брэшера.
Она подняла на меня глаза и покивала, что-то припоминая и показывая мне, что припоминает.
— О, дублон Брэшера.
— Держу пари, вы о нем совершенно забыли.
— Почему? Нет. Я видела его несколько раз, — сказала она. — Вы сказали, она хочет вернуть его назад. Вы имеете в виду, она думает, что это я его взяла?
— Да. Именно так.
— Грязная старая врунья, — сказала Линда Конкист.
— Подозрения еще не делают человека вруном. Она может просто ошибаться. Значит, она не права?
— Зачем мне ее дурацкая старая монета?
— Ну, как… она стоит больших денег. Вы же можете нуждаться в деньгах. Насколько я понял, ваша свекровь не особенно щедра.
Линда резко хохотнула.
— Да, миссис Элизабет Брайт Мердок нельзя назвать очень щедрой.
— Может, вы говорите так просто со зла, — предположил я.
— А может, вам просто дать пощечину? — Она с отсутствующим видом затушила сигарету в медной пепельнице, проткнула окурок ножом для разрезания бумаги и потом стряхнула его с острия в мусорную корзину.
— Переходя к вероятно более серьезным вопросам, позвольте поинтересоваться: вы дадите ему развод?
— За двадцать пять сотен всегда буду рада, — ответила она, не глядя на меня.
— Вы не любите мужа?
— Вы разбиваете мне сердце, Марлоу.
— Он вас любит, — сказал я. — И, в конце концов, вы сами вышли за него.
Она лениво взглянула на меня.
— Мистер, не думайте, что я не заплатила за эту ошибку. — Она закурила следующую сигарету. — Но девушка должна как-то жить. А это не всегда так просто, как кажется. И девушка может ошибиться, выйти замуж не за того человека и не в ту семью, ища того, чего там нет. Безопасности, что ли.
— Но, не видя при этом необходимости любить, — добавил я.
— Я не хочу быть слишком циничной, Марлоу. Но вы бы удивились, если бы узнали, как много девушек выходит замуж только для того, чтобы обрести дом, — особенно девушек, у которых устали руки отбиваться от жизнерадостных посетителей подобных заведений.
— У вас был дом, и вы покинули его?
— Мне это дороговато встало. Старая накачанная винищем врунья сделала сделку невыгодной. Как она вам понравилась в качестве клиента?
— У меня бывали и хуже.
Она сняла крошку табака с губы.
— Вы заметили, что она делает с этой девушкой?
— Мерле? Я заметил, что она ее запугивает.
— Не просто. Девочка у нее живет с малолетства. Она пережила какое-то потрясение, и старая карга воспользовалась этим, чтобы полностью подчинить ее себе.
При посторонних она на нее орет, но наедине может гладить по головке и нашептывать в ушко. И крошка вроде как трепещет.
— Я в этом еще не разобрался.
— Крошка влюблена в Лесли, но сама не понимает этого.
Ее эмоции на уровне развития десятилетнего ребенка. В этой семейке вот-вот произойдет что-то забавное. Я рада, что не буду при этом присутствовать.
— Вы толковая девушка, Линда. Жесткая и умная. Наверное, когда вы выходили замуж, то думали, что многое приберете к рукам.
Она презрительно скривила губы.
— Я думала, что это, по крайней мере, будет отдыхом. Но даже отдыха не получилось. Это хитрая безжалостная женщина, Марлоу. И что бы она ни заставляла вас делать — это все преследует вовсе не те цели, о которых она говорит. У нее всегда другое на уме. Так что будьте осторожней.
— Она смогла бы убить пару человек?
Линда рассмеялась.
— Серьезно, — сказал я. — Были убиты двое людей, и, по меньшей мере, один из них был связан с редкими монетами.
— Я не совсем поняла. — Она спокойно посмотрела на меня. — Вы говорите, убиты?
Я кивнул.
— Вы сказали об этом Морни?
— Об одном из них.
— Вы сообщили полиции?
— Об одном из них. Том же.
Линда молча вгляделась в мое лицо. Она казалась бледноватой или просто усталой. И, пожалуй, она стала чуть бледней, чем раньше.
— Вы все выдумали.
Я усмехнулся и кивнул. Она, похоже, облегченно вздохнула.
— А дублон Брэшера? — спросил я. — Вы его не брали? О'кей. А как насчет развода?
— А это не ваше дело.
— Согласен. Ну что ж, спасибо за то, что согласились поговорить со мной. Вы знакомы с неким Ваньером?
— Да. — Ее лицо стало ледяным. — Не близко. Это друг Лу.
— Очень хороший друг.
— В ближайшее время он может стать непосредственным участником тихих уютных похорон.
— Подобные намеки в его адрес я уже как будто слышал. Что-то такое есть в этом парне. Каждый раз, когда всплывает его имя, в обществе возникает некоторая напряженность.
Она пристально посмотрела на меня и ничего не сказала. Какая-то мысль зашевелилась в глубине ее глаз, но в слова не воплотилась. Потом Линда спокойно сказала:
— Морни наверняка убьет его, если он не отвяжется от Лу.
— Да бросьте. Лу может уйти к любому в любой момент. Это ясно всем.
— Может быть, Алекс — единственный, кому это не ясно.
— Во всяком случае, Ваньер к моей работе отношения не имеет. Он никак не связан с Мердоками.
Она подняла уголок рта и сказала:
— Не связан? Позвольте мне сообщить вам кое-что. А почему бы и нет? Я просто большое дитя с открытым сердцем. Ваньер знаком с Элизабет Брайт Мердок — и близко. При мне он никогда не приходил в дом, кроме одного раза, но звонил часто. Иногда я поднимала трубку. Он всегда просил Мерле.
— Хм… забавно, — сказал я. — Значит, Мерле?
Она снова затушила сигарету, проткнула окурок ножом и стряхнула в мусорную корзину.
— Я очень устала, — внезапно сказала она. — Уйдите, пожалуйста.
Несколько мгновений я удивленно смотрел на нее, потом сказал:
— Спокойной ночи и спасибо. Всего хорошего.
Я вышел — она осталась стоять, держа руки в карманах белого плаща, наклонив голову и пристально глядя в пол.
Было два часа, когда я вернулся в Голливуд, поставил машину в гараж и поднялся к себе. Ветер уже стих, но в воздухе еще оставалась легкость и сухость дыхания пустыни. Воздух в квартире был спертым, и оставленный Бризом окурок сигары усугублял это. Я распахнул окна и проветрил комнаты, пока раздевался и вытряхивал все из карманов.
Среди прочих предметов я обнаружил счет компании по поставке стоматологических материалов. Он до сих пор выглядел как счет на тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов альбастона на имя некоего Х. Р. Тиджера.
Я вытащил из секретера телефонную книгу и нашел в ней Тиджера. И словно вспышкой озарило мое сознание. Его адрес был 422, Западная Девятая — и адрес Белфонт-Билдинг был 422, Западная Девятая.
«Х. Р. Тиджер, зубное протезирование» — это я прочитал на одной из дверей шестого этажа Белфонт-Билдинг, когда смывался из офиса Элиши Морнингстара.
Но даже пинкертоны должны спать. А Марлоу хотел спать гораздо больше любого пинкертона. Я отправился на боковую.
Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты.
Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в рот быстрым коротким движением кисти.
— Вы некто по имени Марлоу? — Она присела на краешек стола и скрестила ноги.
Я ответил, что я — некто по имени Марлоу.
— Вообще-то я уверена, что вы ни на грамм не будете мне симпатичны. Давайте выкладывайте, что там у вас, — и отваливайте.
— Что мне нравится в этом заведении, — сказал я, — так это то, что здесь все абсолютно точно соответствует некоему стереотипу: полицейские у ворот, блеск и роскошь вестибюля, шикарные девицы, торгующие сигаретами; жирный сальный еврей с царственно скучающей танцовщицей; великолепно одетый, пьяный и безобразно грубый джентльмен, оскорбляющий бармена; молчаливый субъект с пистолетом; владелец ночного клуба с мягкими седыми волосами и манерами героя второсортных фильмов и теперь вы — высокая темноволосая певичка с небрежной усмешкой и уличным жаргоном.
— Вот как? — Она поднесла сигарету к губам и медленно затянулась. — А как насчет остроумного сыщика с прошлогодними шутками и манящей улыбкой?
— А какие у меня вообще основания разговаривать с вами?
— И какие же?
— Она хочет это вернуть назад. Срочно. Надо поторопиться, иначе будут неприятности.
— Я думала… — начала она и осеклась. Я наблюдал, как она борется с внезапным выражением заинтересованности на лице, вертя в пальцах сигарету и низко наклоня к ней голову. — Что она хочет вернуть, мистер Марлоу?
— Дублон Брэшера.
Она подняла на меня глаза и покивала, что-то припоминая и показывая мне, что припоминает.
— О, дублон Брэшера.
— Держу пари, вы о нем совершенно забыли.
— Почему? Нет. Я видела его несколько раз, — сказала она. — Вы сказали, она хочет вернуть его назад. Вы имеете в виду, она думает, что это я его взяла?
— Да. Именно так.
— Грязная старая врунья, — сказала Линда Конкист.
— Подозрения еще не делают человека вруном. Она может просто ошибаться. Значит, она не права?
— Зачем мне ее дурацкая старая монета?
— Ну, как… она стоит больших денег. Вы же можете нуждаться в деньгах. Насколько я понял, ваша свекровь не особенно щедра.
Линда резко хохотнула.
— Да, миссис Элизабет Брайт Мердок нельзя назвать очень щедрой.
— Может, вы говорите так просто со зла, — предположил я.
— А может, вам просто дать пощечину? — Она с отсутствующим видом затушила сигарету в медной пепельнице, проткнула окурок ножом для разрезания бумаги и потом стряхнула его с острия в мусорную корзину.
— Переходя к вероятно более серьезным вопросам, позвольте поинтересоваться: вы дадите ему развод?
— За двадцать пять сотен всегда буду рада, — ответила она, не глядя на меня.
— Вы не любите мужа?
— Вы разбиваете мне сердце, Марлоу.
— Он вас любит, — сказал я. — И, в конце концов, вы сами вышли за него.
Она лениво взглянула на меня.
— Мистер, не думайте, что я не заплатила за эту ошибку. — Она закурила следующую сигарету. — Но девушка должна как-то жить. А это не всегда так просто, как кажется. И девушка может ошибиться, выйти замуж не за того человека и не в ту семью, ища того, чего там нет. Безопасности, что ли.
— Но, не видя при этом необходимости любить, — добавил я.
— Я не хочу быть слишком циничной, Марлоу. Но вы бы удивились, если бы узнали, как много девушек выходит замуж только для того, чтобы обрести дом, — особенно девушек, у которых устали руки отбиваться от жизнерадостных посетителей подобных заведений.
— У вас был дом, и вы покинули его?
— Мне это дороговато встало. Старая накачанная винищем врунья сделала сделку невыгодной. Как она вам понравилась в качестве клиента?
— У меня бывали и хуже.
Она сняла крошку табака с губы.
— Вы заметили, что она делает с этой девушкой?
— Мерле? Я заметил, что она ее запугивает.
— Не просто. Девочка у нее живет с малолетства. Она пережила какое-то потрясение, и старая карга воспользовалась этим, чтобы полностью подчинить ее себе.
При посторонних она на нее орет, но наедине может гладить по головке и нашептывать в ушко. И крошка вроде как трепещет.
— Я в этом еще не разобрался.
— Крошка влюблена в Лесли, но сама не понимает этого.
Ее эмоции на уровне развития десятилетнего ребенка. В этой семейке вот-вот произойдет что-то забавное. Я рада, что не буду при этом присутствовать.
— Вы толковая девушка, Линда. Жесткая и умная. Наверное, когда вы выходили замуж, то думали, что многое приберете к рукам.
Она презрительно скривила губы.
— Я думала, что это, по крайней мере, будет отдыхом. Но даже отдыха не получилось. Это хитрая безжалостная женщина, Марлоу. И что бы она ни заставляла вас делать — это все преследует вовсе не те цели, о которых она говорит. У нее всегда другое на уме. Так что будьте осторожней.
— Она смогла бы убить пару человек?
Линда рассмеялась.
— Серьезно, — сказал я. — Были убиты двое людей, и, по меньшей мере, один из них был связан с редкими монетами.
— Я не совсем поняла. — Она спокойно посмотрела на меня. — Вы говорите, убиты?
Я кивнул.
— Вы сказали об этом Морни?
— Об одном из них.
— Вы сообщили полиции?
— Об одном из них. Том же.
Линда молча вгляделась в мое лицо. Она казалась бледноватой или просто усталой. И, пожалуй, она стала чуть бледней, чем раньше.
— Вы все выдумали.
Я усмехнулся и кивнул. Она, похоже, облегченно вздохнула.
— А дублон Брэшера? — спросил я. — Вы его не брали? О'кей. А как насчет развода?
— А это не ваше дело.
— Согласен. Ну что ж, спасибо за то, что согласились поговорить со мной. Вы знакомы с неким Ваньером?
— Да. — Ее лицо стало ледяным. — Не близко. Это друг Лу.
— Очень хороший друг.
— В ближайшее время он может стать непосредственным участником тихих уютных похорон.
— Подобные намеки в его адрес я уже как будто слышал. Что-то такое есть в этом парне. Каждый раз, когда всплывает его имя, в обществе возникает некоторая напряженность.
Она пристально посмотрела на меня и ничего не сказала. Какая-то мысль зашевелилась в глубине ее глаз, но в слова не воплотилась. Потом Линда спокойно сказала:
— Морни наверняка убьет его, если он не отвяжется от Лу.
— Да бросьте. Лу может уйти к любому в любой момент. Это ясно всем.
— Может быть, Алекс — единственный, кому это не ясно.
— Во всяком случае, Ваньер к моей работе отношения не имеет. Он никак не связан с Мердоками.
Она подняла уголок рта и сказала:
— Не связан? Позвольте мне сообщить вам кое-что. А почему бы и нет? Я просто большое дитя с открытым сердцем. Ваньер знаком с Элизабет Брайт Мердок — и близко. При мне он никогда не приходил в дом, кроме одного раза, но звонил часто. Иногда я поднимала трубку. Он всегда просил Мерле.
— Хм… забавно, — сказал я. — Значит, Мерле?
Она снова затушила сигарету, проткнула окурок ножом и стряхнула в мусорную корзину.
— Я очень устала, — внезапно сказала она. — Уйдите, пожалуйста.
Несколько мгновений я удивленно смотрел на нее, потом сказал:
— Спокойной ночи и спасибо. Всего хорошего.
Я вышел — она осталась стоять, держа руки в карманах белого плаща, наклонив голову и пристально глядя в пол.
Было два часа, когда я вернулся в Голливуд, поставил машину в гараж и поднялся к себе. Ветер уже стих, но в воздухе еще оставалась легкость и сухость дыхания пустыни. Воздух в квартире был спертым, и оставленный Бризом окурок сигары усугублял это. Я распахнул окна и проветрил комнаты, пока раздевался и вытряхивал все из карманов.
Среди прочих предметов я обнаружил счет компании по поставке стоматологических материалов. Он до сих пор выглядел как счет на тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов альбастона на имя некоего Х. Р. Тиджера.
Я вытащил из секретера телефонную книгу и нашел в ней Тиджера. И словно вспышкой озарило мое сознание. Его адрес был 422, Западная Девятая — и адрес Белфонт-Билдинг был 422, Западная Девятая.
«Х. Р. Тиджер, зубное протезирование» — это я прочитал на одной из дверей шестого этажа Белфонт-Билдинг, когда смывался из офиса Элиши Морнингстара.
Но даже пинкертоны должны спать. А Марлоу хотел спать гораздо больше любого пинкертона. Я отправился на боковую.
20
В Пасадене было так же жарко, как и накануне, и большой сумрачный дом из красного кирпича был так же неприветлив на вид, и маленький негритенок, томящийся в ожидании на бетонной плите, был так же печален. На цветущий куст опустилась вчерашняя бабочка — или очень на нее похожая, утро было напоено тем же тяжелым ароматом лета, и та же пожилая мегера с командирским голосом открыла мне дверь.
Она провела меня теми же коридорами в ту же темную комнату. Миссис Элизабет Брайт Мердок сидела в том же соломенном шезлонге и, когда я вошел, наливала себе в стакан из бутылки, очень похожей на вчерашнюю, но, вероятнее всего, приходящейся ей внучкой.
Горничная закрыла дверь. Я сел, положил шляпу на пол — как и вчера, и миссис Мердок подарила меня тем же тяжелым, холодным взглядом.
— Итак?
— Плохи дела, — сказал я. — Полиция у меня на хвосте.
Она казалась взволнованной не больше куска говяжьей грудинки.
— Понятно. Я полагала, вы более компетентны.
Я пропустил это мимо ушей.
— Когда я уехал от вас вчера утром, от вашего дома за мной увязался какой-то человек. Может быть, он проследил меня досюда, но это сомнительно. Я ушел от него, но он снова появился — в коридоре у моего офиса — и продолжал следить за мной, так что я вынужден был предложить ему объясниться. Он сказал, что знает, кто я такой, и что ему требуется помощь, и пригласил меня в свою квартиру на Банкер-Хилл для какого-то серьезного разговора. После встречи с мистером Морнингстаром я поехал к этому человеку и нашел его застреленным в ванной комнате.
Миссис Мердок отхлебнула из стакана. Ее рука как будто слегка дрогнула, но в комнате было слишком темно, чтобы быть в этом уверенным. Она откашлялась.
— Продолжайте.
— Его звали Джордж Ансон Филипс. Светловолосый паренек, несколько глуповатый. Он представлялся частным детективом.
— Никогда о таком не слыхала, — холодно сказала миссис Мердок. — Насколько я помню, никогда такого не видела и ничего о нем не знаю. Вы что, думаете, это я наняла его следить за вами?
— Не знаю, что и думать. Ансон говорил об объединении наших усилий, и у меня сложилось впечатление, что он работает на кого-то из членов вашей семьи. Он не распространялся на эту тему.
— Он не работал. Можете быть абсолютно в этом уверены.
— Не думаю, что вы знаете о вашей семье столь же много, как сами считаете.
— Я знаю, что вы допрашивали моего сына — вопреки моим приказаниям, — холодно сказала она.
— Я его не допрашивал. Это он меня допрашивал. Верней, пытался.
— Это мы обсудим позже, — резко сказала она. — Что с этим человеком, которого вы нашли убитым? Из-за него вы связались с полицией?
— Естественно. Они хотели знать, почему он следил за мной, на кого я работаю, почему он просил меня зайти к нему и почему я пошел. Но это не все.
Она осушила стакан и снова его наполнила.
— Как ваша астма?
— Плохо, — сказала она. — Продолжайте.
— Я виделся с Морнингстаром. Я вам говорил по телефону. Он сказал, что дублона Брэшера у него нет, но ему предлагали и он может достать. Я вам это уже говорил. Тогда вы ответили мне, что дублон вам вернули. Вот так вот.
Я подождал, не расскажет ли она мне историю о том, как монета была ей возвращена, но она лишь мрачно смотрела на меня из-за стакана.
— Итак, поскольку я заключил с мистером Морнингстаром соглашение об уплате тысячи долларов за монету…
— У вас не было полномочий для подобных действий, — пролаяла она.
Я кивнул соглашаясь.
— Может быть, я просто разыгрывал его. И себя. Во всяком случае, после разговора с вами я пытался связаться с ним, чтобы отменить договоренность. В телефонной книге его домашнего телефона не оказалось. Поэтому я поехал к нему в офис. Было уже поздно. Лифтер сказал, что Морнингстар еще не спускался. Он лежал на полу в своем кабинете, мертвый. Умер от удара по голове и, главным образом, от шока. Старики умирают легко. Удар не был смертельным. Я позвонил в дежурный госпиталь, не назвав своего имени.
— Очень умно с вашей стороны.
— Вы так полагаете? Это было предусмотрительно с моей стороны, но я бы не сказал, что очень умно. Я хочу для всех оставаться хорошим, миссис Мердок. Надеюсь, вы это понимаете. Но в течение нескольких часов происходят два убийства, и оба трупа обнаруживаю я. И обе жертвы были — некоторым образом — связаны с вашим дублоном.
— Не понимаю. Этот, другой молодой человек — тоже?
— Да. Разве я не сказал вам по телефону? Мне показалось, что говорил, — я сдвинул брови, припоминая.
— Возможно, — хладнокровно сказала она. — Я не очень-то вслушивалась в то, что вы говорили. Дублон, видите ли, мне уже возвратили. А вы были как будто подвыпившим.
— Я не был подвыпившим. Я был несколько взволнован, но вовсе не подвыпившим. Я смотрю, все это вы воспринимаете очень спокойно.
— А что я должна делать?
Я глубоко вздохнул.
— Я уже связан с одним убийством — так как обнаружил труп и сообщил об этом в полицию. Очень скоро я могу быть связан с другим — так как нашел труп и не сообщил об этом в полицию. Для меня это более чем серьезно. И в любом случае мне дано время до сегодняшнего вечера, чтобы раскрыть имя моего клиента.
— А вот это будет нарушением конфиденциальности, — сказала она, на мой вкус — слишком хладнокровно. — Вы этого не сделаете, я уверена.
— Я хочу, чтобы вы оставили в покое это чертово вино и приложили хоть какие-нибудь усилия трезво оценить ситуацию, — раздраженно сказал я.
Она несколько удивилась и отставила стакан в сторону — дюйма на четыре.
— У этого паренька, Филипса, был патент частного детектива. Как получилось, что я нашел его тело? Потому что он следил за мной, а когда я заговорил с ним, попросил прийти к нему в квартиру. Когда я пришел, он был уже мертв. Полицейские все это уже знают. Они могут даже этому поверить. Но они не верят, что связь между мной и Филипсом — всего лишь случайность. Они считают, что у нас с Филипсом существовали более тесные отношения, и настаивают на том, чтобы я рассказал, для кого я сейчас работаю и над чем. Это ясно?
— Вы найдете способ выпутаться, — сказала она. — Конечно, это обойдется мне несколько дороже.
У меня было такое ощущение, что надо мной издеваются. Во рту у меня пересохло. Мне стало душно. Я еще раз глубоко вздохнул и еще раз нырнул в эту бочку ворвани, что сидела напротив меня в шезлонге и казалась невозмутимой, как президент банка, отказывающий просителю в ссуде.
— Я работаю на вас, — сказал я, — сейчас, сегодня, эту неделю. На следующей неделе, надеюсь, я буду работать на кого-нибудь другого. Для того чтобы это стало возможным, я должен находиться в достаточно хороших отношениях с полицией. Они не обязаны любить меня, но они должны быть уверены, что я не вожу их за нос. Предположим, Филиппу не было ничего известно о дублоне Брэшера. Предположим даже, что немного было известно, но что его смерть никак не связана с этим обстоятельством. И все же я должен рассказать полиции все, что о нем знаю. Они вправе допрашивать любого, кого захотят допросить. Это вы можете понять?
— Разве законом не предусмотрено для вас право защищать клиента? — резко спросила она. — А если нет — какая вообще польза от частных детективов?
Я вскочил, обошел кресло и снова сел. Я подался вперед и вцепился в колени так, что побелели костяшки пальцев.
— Закон — это вопрос неоднозначный, миссис Мердок. Как и большинство других вопросов. И даже если у меня будет законное право молчать — отказываться говорить — и мне это сойдет с рук однажды, все равно это будет концом моей работы. Я буду считаться беспокойным субъектом, и так или иначе полиция меня прижмет. Я уважаю ваши интересы, миссис Мердок, но не настолько, чтобы перерезать себе глотку ради вас и истекать кровью на ваших коленях.
Она взяла стакан и осушила его.
— Да, похоже, вы умудрились наворочать на удивление много дел. Вы не нашли ни мою невестку, ни дублон Брэшера. Зато вы нашли пару трупов, к которым я не имею никакого отношения, и так искусно все организовали, что я теперь вынуждена буду доложить полиции обо всех своих семейных и личных обстоятельствах, для того чтобы защитить вас от вашей собственной глупости. Так я понимаю ситуацию. Если я не права — прошу вас, поправьте меня.
Она налила себе еще вина, глотнула его слишком поспешно, поперхнулась и зашлась в приступе неудержимого кашля. Стакан выпал из ее трясущейся руки, и вино разлилось по столу. Она нагнулась вперед и побагровела.
Вскочив, я подошел к ней и с размаху треснул ее ладонью по жирной спине так, что задребезжали стекла в окнах.
Она издала долгий сдавленный вой, стала судорожно хватать ртом воздух и перестала кашлять. Я нажал кнопку ее диктофона и, когда из металлического диска раздался чей-то громкий металлический голос, сказал:
— Принесите миссис Мердок стакан воды, быстро, — и отпустил кнопку.
Я сел на место и стал наблюдать, как она постепенно приходит в себя. Когда она задышала ровно и без усилий, я сказал:
— Вы не крутая. Вы просто думаете, что вы крутая. Вы слишком долго жили в окружении людей, которые вас боятся. Подождите, вот возьмутся за вас представители закона. Эти ребята — профессионалы. А вы — всего лишь жалкий любитель.
Дверь открылась, и вошла горничная с кувшином воды и стаканом. Она поставила их на стол и удалилась.
Я налил воды в стакан и сунул его в руку миссис Мердок.
— Не пейте много, просто глотните. На вкус вам не понравится, но это не повредит вашей астме.
Она глотнула, потом выпила полстакана и вытерла губы.
— Подумать только, — задыхаясь, проговорила она, — из всех наемных сыщиков, которых можно было нанять, я выбрала человека, который хулиганит в моем собственном доме.
— Так или иначе, это пустой разговор, — сказал я. — У нас не так много времени. Что мы будем рассказывать полиции?
— Не знаю никакой полиции. Не знаю. И если вы раскроете им мое имя, я буду рассматривать это как гнусное нарушение договоренности.
Это вернуло нас туда, откуда мы начали.
— Но убийство все изменило, миссис Мердок. Когда речь идет об убийстве, нельзя молчать. Мы должны рассказать им, почему вы наняли меня и зачем. Вы знаете, это не попадет в газеты. То есть не попадет, если они поверят нам. Они, конечно, не поверят, что вы наняли меня разобраться с Элишей Морнингстаром просто потому, что он позвонил вам и хотел купить дублон Брэшера. Они могут и не узнать, что вы не имели права продавать монету, — скажем, им просто может не прийти в голову взглянуть на дело с этой стороны. Но они не поверят, что вы наняли частного сыщика проверить возможного покупателя. Зачем вам это?
— Это мое дело, не так ли?
— Нет. Вы не сможете обмануть полицию таким образом. Они должны быть уверены, что вы искренни и открыты и что вам нечего скрывать. До тех пор пока они будут подозревать, что вы что-то скрываете, они от вас не отстанут. Расскажите им правдоподобную приемлемую историю — и они уйдут радостными и довольными. А самой правдоподобной и приемлемой историей всегда является правда. Что вам мешает поведать ее?
— Абсолютно все, — сказала она. — Мы должны сказать им, что я подозревала свою невестку в краже монеты и оказалась не права?
— Лучше рассказать.
— И что монету вернули и каким образом?
— Лучше рассказать.
— Это меня очень унизит.
Я пожал плечами.
— Вы грубое животное, — сказала она. — Вы холодная бесчувственная рыба. Вы мне не нравитесь. Я глубоко сожалею, что вообще встретила вас.
— Взаимно, — сказал я.
Она ткнула жирным пальцем в кнопку диктофона и пролаяла в микрофон:
— Мерле, попроси моего сына зайти ко мне сейчас же. Ты тоже можешь прийти.
Она отпустила кнопку, сжала жирные ладони, потом тяжело уронила руки на ляжки и устремила бесцветные глаза в потолок.
Голос ее был тих и печален:
— Монету взял мой сын, мистер Марлоу. Мой родной сын.
Я ничего не ответил. Через пару минут в комнату вошли мистер Мердок и Мерле, и она отрывисто приказала им садиться.
Она провела меня теми же коридорами в ту же темную комнату. Миссис Элизабет Брайт Мердок сидела в том же соломенном шезлонге и, когда я вошел, наливала себе в стакан из бутылки, очень похожей на вчерашнюю, но, вероятнее всего, приходящейся ей внучкой.
Горничная закрыла дверь. Я сел, положил шляпу на пол — как и вчера, и миссис Мердок подарила меня тем же тяжелым, холодным взглядом.
— Итак?
— Плохи дела, — сказал я. — Полиция у меня на хвосте.
Она казалась взволнованной не больше куска говяжьей грудинки.
— Понятно. Я полагала, вы более компетентны.
Я пропустил это мимо ушей.
— Когда я уехал от вас вчера утром, от вашего дома за мной увязался какой-то человек. Может быть, он проследил меня досюда, но это сомнительно. Я ушел от него, но он снова появился — в коридоре у моего офиса — и продолжал следить за мной, так что я вынужден был предложить ему объясниться. Он сказал, что знает, кто я такой, и что ему требуется помощь, и пригласил меня в свою квартиру на Банкер-Хилл для какого-то серьезного разговора. После встречи с мистером Морнингстаром я поехал к этому человеку и нашел его застреленным в ванной комнате.
Миссис Мердок отхлебнула из стакана. Ее рука как будто слегка дрогнула, но в комнате было слишком темно, чтобы быть в этом уверенным. Она откашлялась.
— Продолжайте.
— Его звали Джордж Ансон Филипс. Светловолосый паренек, несколько глуповатый. Он представлялся частным детективом.
— Никогда о таком не слыхала, — холодно сказала миссис Мердок. — Насколько я помню, никогда такого не видела и ничего о нем не знаю. Вы что, думаете, это я наняла его следить за вами?
— Не знаю, что и думать. Ансон говорил об объединении наших усилий, и у меня сложилось впечатление, что он работает на кого-то из членов вашей семьи. Он не распространялся на эту тему.
— Он не работал. Можете быть абсолютно в этом уверены.
— Не думаю, что вы знаете о вашей семье столь же много, как сами считаете.
— Я знаю, что вы допрашивали моего сына — вопреки моим приказаниям, — холодно сказала она.
— Я его не допрашивал. Это он меня допрашивал. Верней, пытался.
— Это мы обсудим позже, — резко сказала она. — Что с этим человеком, которого вы нашли убитым? Из-за него вы связались с полицией?
— Естественно. Они хотели знать, почему он следил за мной, на кого я работаю, почему он просил меня зайти к нему и почему я пошел. Но это не все.
Она осушила стакан и снова его наполнила.
— Как ваша астма?
— Плохо, — сказала она. — Продолжайте.
— Я виделся с Морнингстаром. Я вам говорил по телефону. Он сказал, что дублона Брэшера у него нет, но ему предлагали и он может достать. Я вам это уже говорил. Тогда вы ответили мне, что дублон вам вернули. Вот так вот.
Я подождал, не расскажет ли она мне историю о том, как монета была ей возвращена, но она лишь мрачно смотрела на меня из-за стакана.
— Итак, поскольку я заключил с мистером Морнингстаром соглашение об уплате тысячи долларов за монету…
— У вас не было полномочий для подобных действий, — пролаяла она.
Я кивнул соглашаясь.
— Может быть, я просто разыгрывал его. И себя. Во всяком случае, после разговора с вами я пытался связаться с ним, чтобы отменить договоренность. В телефонной книге его домашнего телефона не оказалось. Поэтому я поехал к нему в офис. Было уже поздно. Лифтер сказал, что Морнингстар еще не спускался. Он лежал на полу в своем кабинете, мертвый. Умер от удара по голове и, главным образом, от шока. Старики умирают легко. Удар не был смертельным. Я позвонил в дежурный госпиталь, не назвав своего имени.
— Очень умно с вашей стороны.
— Вы так полагаете? Это было предусмотрительно с моей стороны, но я бы не сказал, что очень умно. Я хочу для всех оставаться хорошим, миссис Мердок. Надеюсь, вы это понимаете. Но в течение нескольких часов происходят два убийства, и оба трупа обнаруживаю я. И обе жертвы были — некоторым образом — связаны с вашим дублоном.
— Не понимаю. Этот, другой молодой человек — тоже?
— Да. Разве я не сказал вам по телефону? Мне показалось, что говорил, — я сдвинул брови, припоминая.
— Возможно, — хладнокровно сказала она. — Я не очень-то вслушивалась в то, что вы говорили. Дублон, видите ли, мне уже возвратили. А вы были как будто подвыпившим.
— Я не был подвыпившим. Я был несколько взволнован, но вовсе не подвыпившим. Я смотрю, все это вы воспринимаете очень спокойно.
— А что я должна делать?
Я глубоко вздохнул.
— Я уже связан с одним убийством — так как обнаружил труп и сообщил об этом в полицию. Очень скоро я могу быть связан с другим — так как нашел труп и не сообщил об этом в полицию. Для меня это более чем серьезно. И в любом случае мне дано время до сегодняшнего вечера, чтобы раскрыть имя моего клиента.
— А вот это будет нарушением конфиденциальности, — сказала она, на мой вкус — слишком хладнокровно. — Вы этого не сделаете, я уверена.
— Я хочу, чтобы вы оставили в покое это чертово вино и приложили хоть какие-нибудь усилия трезво оценить ситуацию, — раздраженно сказал я.
Она несколько удивилась и отставила стакан в сторону — дюйма на четыре.
— У этого паренька, Филипса, был патент частного детектива. Как получилось, что я нашел его тело? Потому что он следил за мной, а когда я заговорил с ним, попросил прийти к нему в квартиру. Когда я пришел, он был уже мертв. Полицейские все это уже знают. Они могут даже этому поверить. Но они не верят, что связь между мной и Филипсом — всего лишь случайность. Они считают, что у нас с Филипсом существовали более тесные отношения, и настаивают на том, чтобы я рассказал, для кого я сейчас работаю и над чем. Это ясно?
— Вы найдете способ выпутаться, — сказала она. — Конечно, это обойдется мне несколько дороже.
У меня было такое ощущение, что надо мной издеваются. Во рту у меня пересохло. Мне стало душно. Я еще раз глубоко вздохнул и еще раз нырнул в эту бочку ворвани, что сидела напротив меня в шезлонге и казалась невозмутимой, как президент банка, отказывающий просителю в ссуде.
— Я работаю на вас, — сказал я, — сейчас, сегодня, эту неделю. На следующей неделе, надеюсь, я буду работать на кого-нибудь другого. Для того чтобы это стало возможным, я должен находиться в достаточно хороших отношениях с полицией. Они не обязаны любить меня, но они должны быть уверены, что я не вожу их за нос. Предположим, Филиппу не было ничего известно о дублоне Брэшера. Предположим даже, что немного было известно, но что его смерть никак не связана с этим обстоятельством. И все же я должен рассказать полиции все, что о нем знаю. Они вправе допрашивать любого, кого захотят допросить. Это вы можете понять?
— Разве законом не предусмотрено для вас право защищать клиента? — резко спросила она. — А если нет — какая вообще польза от частных детективов?
Я вскочил, обошел кресло и снова сел. Я подался вперед и вцепился в колени так, что побелели костяшки пальцев.
— Закон — это вопрос неоднозначный, миссис Мердок. Как и большинство других вопросов. И даже если у меня будет законное право молчать — отказываться говорить — и мне это сойдет с рук однажды, все равно это будет концом моей работы. Я буду считаться беспокойным субъектом, и так или иначе полиция меня прижмет. Я уважаю ваши интересы, миссис Мердок, но не настолько, чтобы перерезать себе глотку ради вас и истекать кровью на ваших коленях.
Она взяла стакан и осушила его.
— Да, похоже, вы умудрились наворочать на удивление много дел. Вы не нашли ни мою невестку, ни дублон Брэшера. Зато вы нашли пару трупов, к которым я не имею никакого отношения, и так искусно все организовали, что я теперь вынуждена буду доложить полиции обо всех своих семейных и личных обстоятельствах, для того чтобы защитить вас от вашей собственной глупости. Так я понимаю ситуацию. Если я не права — прошу вас, поправьте меня.
Она налила себе еще вина, глотнула его слишком поспешно, поперхнулась и зашлась в приступе неудержимого кашля. Стакан выпал из ее трясущейся руки, и вино разлилось по столу. Она нагнулась вперед и побагровела.
Вскочив, я подошел к ней и с размаху треснул ее ладонью по жирной спине так, что задребезжали стекла в окнах.
Она издала долгий сдавленный вой, стала судорожно хватать ртом воздух и перестала кашлять. Я нажал кнопку ее диктофона и, когда из металлического диска раздался чей-то громкий металлический голос, сказал:
— Принесите миссис Мердок стакан воды, быстро, — и отпустил кнопку.
Я сел на место и стал наблюдать, как она постепенно приходит в себя. Когда она задышала ровно и без усилий, я сказал:
— Вы не крутая. Вы просто думаете, что вы крутая. Вы слишком долго жили в окружении людей, которые вас боятся. Подождите, вот возьмутся за вас представители закона. Эти ребята — профессионалы. А вы — всего лишь жалкий любитель.
Дверь открылась, и вошла горничная с кувшином воды и стаканом. Она поставила их на стол и удалилась.
Я налил воды в стакан и сунул его в руку миссис Мердок.
— Не пейте много, просто глотните. На вкус вам не понравится, но это не повредит вашей астме.
Она глотнула, потом выпила полстакана и вытерла губы.
— Подумать только, — задыхаясь, проговорила она, — из всех наемных сыщиков, которых можно было нанять, я выбрала человека, который хулиганит в моем собственном доме.
— Так или иначе, это пустой разговор, — сказал я. — У нас не так много времени. Что мы будем рассказывать полиции?
— Не знаю никакой полиции. Не знаю. И если вы раскроете им мое имя, я буду рассматривать это как гнусное нарушение договоренности.
Это вернуло нас туда, откуда мы начали.
— Но убийство все изменило, миссис Мердок. Когда речь идет об убийстве, нельзя молчать. Мы должны рассказать им, почему вы наняли меня и зачем. Вы знаете, это не попадет в газеты. То есть не попадет, если они поверят нам. Они, конечно, не поверят, что вы наняли меня разобраться с Элишей Морнингстаром просто потому, что он позвонил вам и хотел купить дублон Брэшера. Они могут и не узнать, что вы не имели права продавать монету, — скажем, им просто может не прийти в голову взглянуть на дело с этой стороны. Но они не поверят, что вы наняли частного сыщика проверить возможного покупателя. Зачем вам это?
— Это мое дело, не так ли?
— Нет. Вы не сможете обмануть полицию таким образом. Они должны быть уверены, что вы искренни и открыты и что вам нечего скрывать. До тех пор пока они будут подозревать, что вы что-то скрываете, они от вас не отстанут. Расскажите им правдоподобную приемлемую историю — и они уйдут радостными и довольными. А самой правдоподобной и приемлемой историей всегда является правда. Что вам мешает поведать ее?
— Абсолютно все, — сказала она. — Мы должны сказать им, что я подозревала свою невестку в краже монеты и оказалась не права?
— Лучше рассказать.
— И что монету вернули и каким образом?
— Лучше рассказать.
— Это меня очень унизит.
Я пожал плечами.
— Вы грубое животное, — сказала она. — Вы холодная бесчувственная рыба. Вы мне не нравитесь. Я глубоко сожалею, что вообще встретила вас.
— Взаимно, — сказал я.
Она ткнула жирным пальцем в кнопку диктофона и пролаяла в микрофон:
— Мерле, попроси моего сына зайти ко мне сейчас же. Ты тоже можешь прийти.
Она отпустила кнопку, сжала жирные ладони, потом тяжело уронила руки на ляжки и устремила бесцветные глаза в потолок.
Голос ее был тих и печален:
— Монету взял мой сын, мистер Марлоу. Мой родной сын.
Я ничего не ответил. Через пару минут в комнату вошли мистер Мердок и Мерле, и она отрывисто приказала им садиться.
21
Лесли Мердок был в зеленоватом костюме, и волосы его казались влажными, словно он только что из-под душа. Он сидел сгорбившись, смотрел на носки своих щегольских белых ботинок и крутил кольцо на пальце. Сегодня он был без черного длинного мундштука и выглядел каким-то одиноким и потерянным. Даже усы его обвисли еще больше, чем вчера.
Мерле была точно такая же, как и накануне. Наверно, она всегда выглядела одинаково. Ее медно-золотистые волосы были так же туго зачесаны назад, очки в роговой оправе были такими же огромными, а глаза сохраняли такое же отрешенное выражение. Она была все в том же цельнокроеном платье без рукавов — и без всяких украшений, даже без сережек.
У меня было странное ощущение, что все это когда-то уже происходило со мной.
Миссис Мердок глотнула вина и спокойно сказала:
— Значит так, сын. Расскажи мистеру Марлоу о дублоне. Боюсь, нам придется все ему рассказать.
Мердок быстро взглянул на меня и снова опустил глаза. Его губы судорожно дернулись. Когда он заговорил, голос его был ровен, устал и тускл, как у человека, делающего признание после изнурительной борьбы с совестью.
— Вчера я уже говорил вам, что должен Морни много денег. Двенадцать тысяч. Потом я отказался от своих слов, но это правда. Я должен ему. Я не хотел, чтобы мама узнала. Он сильно давил на меня, требуя долг. Я, конечно, понимал, что, в конце концов, мне придется во всем ей признаться, но оказался слишком безволен, чтобы решиться на этот разговор. Дублон я взял однажды вечером, когда она уже спала, а Мерле уже не было дома. Я отдал монету Морни, и он согласился держать ее у себя в качестве заклада, так как я объяснил, что он не сможет получить за нее ничего похожего на двенадцать тысяч, пока не предъявит родословную и не докажет, что не владеет монетой на законных основаниях.
Он умолк и поднял на меня глаза, проверяя, как я воспринимаю его рассказ. Миссис Мердок просто пожирала меня взглядом. Девочка же смотрела на Мердока, приоткрыв рот, со страдальческим выражением на лице.
Мердок продолжал:
— Морни дал мне расписку, что он согласен держать монету в качестве залога и не пускать ее в оборот без предварительного уведомления. Что-то в этом духе. Не могу утверждать, что эта расписка была юридически законной. Когда этот Морнингстар позвонил и спросил о монете, я сразу заподозрил, что Морни либо пытался продать ее, либо, по крайней мере, подумывает об этом и пытается оценить ее у знающих людей. Я страшно испугался.
Мерле была точно такая же, как и накануне. Наверно, она всегда выглядела одинаково. Ее медно-золотистые волосы были так же туго зачесаны назад, очки в роговой оправе были такими же огромными, а глаза сохраняли такое же отрешенное выражение. Она была все в том же цельнокроеном платье без рукавов — и без всяких украшений, даже без сережек.
У меня было странное ощущение, что все это когда-то уже происходило со мной.
Миссис Мердок глотнула вина и спокойно сказала:
— Значит так, сын. Расскажи мистеру Марлоу о дублоне. Боюсь, нам придется все ему рассказать.
Мердок быстро взглянул на меня и снова опустил глаза. Его губы судорожно дернулись. Когда он заговорил, голос его был ровен, устал и тускл, как у человека, делающего признание после изнурительной борьбы с совестью.
— Вчера я уже говорил вам, что должен Морни много денег. Двенадцать тысяч. Потом я отказался от своих слов, но это правда. Я должен ему. Я не хотел, чтобы мама узнала. Он сильно давил на меня, требуя долг. Я, конечно, понимал, что, в конце концов, мне придется во всем ей признаться, но оказался слишком безволен, чтобы решиться на этот разговор. Дублон я взял однажды вечером, когда она уже спала, а Мерле уже не было дома. Я отдал монету Морни, и он согласился держать ее у себя в качестве заклада, так как я объяснил, что он не сможет получить за нее ничего похожего на двенадцать тысяч, пока не предъявит родословную и не докажет, что не владеет монетой на законных основаниях.
Он умолк и поднял на меня глаза, проверяя, как я воспринимаю его рассказ. Миссис Мердок просто пожирала меня взглядом. Девочка же смотрела на Мердока, приоткрыв рот, со страдальческим выражением на лице.
Мердок продолжал:
— Морни дал мне расписку, что он согласен держать монету в качестве залога и не пускать ее в оборот без предварительного уведомления. Что-то в этом духе. Не могу утверждать, что эта расписка была юридически законной. Когда этот Морнингстар позвонил и спросил о монете, я сразу заподозрил, что Морни либо пытался продать ее, либо, по крайней мере, подумывает об этом и пытается оценить ее у знающих людей. Я страшно испугался.