Страница:
- Где... конь... - пробормотал он и застонал, когда двое садовников уложили его на скамейку и понесли в замок.
Пауль превратился в ангела, в сестру милосердия, в родную мать - во все на свете; он суетился, оправлял подушки под головой Прокопа, капал ему на губы коньяк; потом сел у постели, и Прокоп сжимал его руку во время приступов боли: прикосновение этой мягкой, старчески легонькой руки придавало ему сил. Краффт стоял в ногах постели, и его глаза были полны слез; Хольц, тоже явно расстроенный, разрезав ножницами штанину кавалерийских брюк, клал на голень Прокопа холодные компрессы. Прокоп тихо стонал, временами улыбаясь посиневшими губами Краффту и Паулю. Но вот в сопровождении ассистента прибыл полковой врач, эдакий квалифицированный мясник, и без долгих проволочек взялся за Прокопову ногу.
- М-да, - сказал он. - Сложная fractura femoris 1 и так далее... По меньшей мере полтора месяца лежать, голубчик.
Он достал два лубка, и тут началось истязание.
- Вытяните ему ногу, - приказал мясник ассистенту; но Хольц вежливо отстранил взволнованного новичка и сам, своей твердой, жилистой рукой сильно потянул сломанную конечность. Прокоп вцепился зубами в подушку, чтобы не зарычать от боли диким зверем, и только искал глазами измученное лицо Пауля, на котором отражались все его страдания.
- Еще немного, - басил мясник, ощупывая перелом.
Хольц молча, бестрепетно тянул. Краффт обратился в бегство, лепеча что-то в полном отчаянии.
Теперь мясник быстро и ловко стягивал лубки, ворча при этом, что завтра наложит гипс на эту проклятую ногу. Наконец все кончилось; боль, правда, ужасная,
1 перелом (лат.).
и вытянутая нога лежит, как мертвая, но по крайней мере мясник ушел; один Пауль ходит вокруг на цыпочках и, бормоча что-то мягкими губами, старается облегчить участь страдальца.
Примчался в автомобиле Карсон и, перескакивая через четыре ступени, бросился к Прокопу. Комната наполнилась шумными проявлениями его участия, все сразу приободрились и почувствовали себя как-то тверже, мужественнее; Карсон, чтоб утешить Прокопа, болтал какую-то чепуху и вдруг робко и дружески погладил его по растрепанным волосам; в эту минуту Прокоп простил своему заклятому врагу и тирану девять десятых его мерзостей. Карсон примчался вихрем, а теперь по коридору движется что-то тяжелое, дверь распахивается, и два лакея с белыми лапами вводят парализованного князя. Еще с порога князь машет своей невероятно высохшей длинной рукой, чтобы Прокоп, чего доброго, из почтения каким-нибудь чудом не встал, не двинулся навстречу его светлости; затем старец позволяет усадить себя и с трудом произносит несколько слов самого благосклонного участия.
Едва скрылось это явление, как в дверь постучали, и Пауль зашептался с какой-то горничной.
Вслед за тем вошла княжна - она еще в белом теннисном костюме, на смуглом лице - упрямство и раскаяние: она ведь явилась добровольно, извиниться за свое чудовищное озорство. Но прежде чем она открыла рот, суровое, словно грубо высеченное из камня лицо Прокопа озарилось детской улыбкой.
- Ну, что? - гордо вопросил пациент. - Боюсь я лошадей или нет?
Княжна вспыхнула так, как никто от нее не ожидал бы; она даже сама смутилась и ощутила досаду.
Но она превозмогла себя и снова превратилась в гостеприимную владелицу замка; объявила, что приедет профессор-хирург, спросила, чего желает Прокоп из еды, для чтения и так далее и велела Паулю дважды в день сообщать ей о здоровье гостя; поправила что-то на подушке - так, что Прокоп почувствовал, насколько далека от него эта дама - и, слегка кивнув, вышла.
Вскоре на машине приехал знаменитый хирург, но ему пришлось прождать несколько часов, как ни качал он в удивлении головой: господин инженер Прокоп изволили крепко уснуть.
XXVIII
Известный хирург, естественно, признал работу полкового мясника негодной, снова растянул ногу Прокопа и под конец наложил гипс, заявив, что, судя по всему, пациент навсегда останется хромым.
Для Прокопа наступили чудесные дни праздности. Краффт читал ему вслух Сведенборга *, Пауль - семейные календари; * по велению княжны ложе страдальца окружили роскошнейшими изданиями мировой литературы. В конце концов Прокопу надоели даже календари, и он начал диктовать Краффту систематизированный труд по деструктивной химии. Больше всего - как это ни странно - ему нравилось общество Карсона, чья дерзость и прямота импонировали ему; ибо за ними Прокоп обнаружил великие планы и сумасбродную фанатичность принципиального международного милитариста.
Пауль был на вершине блаженства: теперь кто-то нуждался в нем от ночи и до ночи, он мог служить.каждым своим вздохом, каждым шажком своих старческих ног.
Лежишь, со всех сторон окруженный материей, подобный поверженному стволу дерева; но разве не чувствуешь ты искрения страшных, непознанных сил в этой недвижной материи, обступающей тебя? Нежишься на пуховых подушках - а они заряжены силой, превосходящей силу целой бочки динамита.
Тело твое - спящая взрывчатка; даже трясущаяся, увядшая рука Пауля таит в себе, возможно, большую взрывную силу, чем мелинитовый запал. Ты недвижно покоишься среди океана не измеренных, не разложенных, не добытых сил; все, что вокруг, не мирные стены, не тихие люди, не шумящие кроны деревьев? это склад взрывчатых веществ, космический пороховой погреб, готовый к ужасающему взрыву; постукиваешь пальцем по вещам, словно проверяя бочки с экразитом - полны ли.
Руки Прокопа стали прозрачными от бездеятельности, зато обрели удивительную тонкость осязания: они прямо на ощупь чувствовали, угадывали взрывной потенциал всего, чего бы ни коснулись. В молодом теле - огромное напряжение; зато доктор Краффт, этот восторженный идеалист, обладает сравнительно слабой взрывчатостью, в то время как детонационный индекс Карсона приближается к тетранитранилину. И Прокоп с трепетом вспоминал холодное прикосновение руки княжны - оно выдало ему чудовищную бризантность этой гордой амазонки. Прокоп ломал себе голову - зависит ли потенциальная взрывная энергия организма от наличия каких-либо ферментов и других веществ, или от химической структуры клеточных ядер, которые уже par excellence 1 - великолепные заряды. Как бы там ни было, а он очень хотел бы увидеть, как взорвется эта смуглая, высокомерная девушка.
Но вот уже Пауль возит Прокопа по парку в кресле на колесах; Хольц пока не нужен, но он нашел себе дело - в нем обнаружился талантливый массажист, и Прокоп чувствует, как из его упругих пальцев брызжет благодатная взрывная сила. Если иной раз они встречают в парке княжну, та произносит несколько слов с безупречной, точно дозированной вежливостью, и Прокоп, к собственной досаде, не в силах понять, как это делается; сам он то слишком груб, то излишне общителен. Остальная компания смотрит на Прокопа, как на чудака; это дает им право не принимать его всерьез, а ему - свободу быть с ними невежливым, как сапожник.
Однажды княжна соизволила остановиться возле него, велев своей свите подождать; она села рядом с Прокопом и осведомилась о его работе. Прокоп,
1 по преимуществу (франц.).
желая угодить ей, пустился в такие специальные рассуждения, словно делал доклад на международном конгрессе химиков. Князь Сувальский и еще какой-то кузен начали подталкивать друг друга и переглядываться; разъяренный Прокоп огрызнулся - он, мол, рассказывает не для них. Глаза всех обратились на ее светлость: только она могла поставить на место невоспитанного плебея. Но княжна терпеливо улыбнулась и отослала своих спутников играть в теннис.
Она смотрела им вслед, сощурив глаза щелочкой, а Прокоп искоса наблюдал за ней; строго говоря, только сейчас он впервые как следует разглядел ее.
Была она сильная, тонкая, с избытком пигмента в коже, в общем, не такая, уж красивая; маленькая грудь, нога закинута за ногу, великолепные породистые руки; на гордом лбу - шрам, острый взгляд из-под прищуренных век, - под тонким носом темный пушок, властные твердые губы; в общем, почти красива. Какие же у нее на самом деле глаза?
Тут она прямо взглянула на него, и Прокопа охватило смятение.
- Говорят, вы умеете ощупью определять характер, - быстро проговорила она. - Об этом рассказывал Краффт.
Прокоп засмеялся такому чисто женскому толкованию его непостижимой чуткости в химии.
- Ну да, всегда ощущаешь, сколько силы в том или другом предмете; это пустяки, - ответил он.
Княжна бросила быстрый взгляд на его руку, потом вокруг себя; поблизости никого не было.
- Дайте-ка, - пробурчал Прокоп, подставляя свою разрезанную шрамом ладонь.
Она положила на нее кончики гладких пальцев; словно молния пронизала Прокопа, сердце забилось бурно, в голове пронеслась дурацкая мысль: "Что, если сжать?" И он уже мял, давил в своей грубой лапе обжигающую, упругую плоть ее руки. Словно вино ударило ему в голову, все пошло кругом; он еще увидел, как княжна прикрыла веки, втянула воздух полураскрытым ртом; тогда он сам закрыл глаза и, стиснув зубы, полетел в кружащуюся тьму.
Его рука горячо, бешено боролась с тонкими, присасывающимися пальцами; они силились вырваться, они извивались, как змеи, впивались ногтями в его кожу и снова обнаженно, судорожно льнули к его ладони. Зубы Прокопа стучали от наслаждения; трепетные пальцы адски возбуждали, в глазах пошли алые круги... Вдруг сильное, обжигающее пожатие - и узкая ладонь вырвалась из его пальцев. Как в дурмане поднял Прокоп пьяные глаза, в голове тяжко стучала кровь; с изумлением увидел он зелено-золотой сад и снова опустил веки, ослепленный дневным светом. Княжна покрылась пепельной бледностью и кусала губы острыми зубами; в щелочках ее глаз горело, кажется... безмерное отвращение.
- Ну? - повелительно спросила она.
- Девственна, бессердечна, сладострастна, яростна и горда - выжжена как трут, как трут... и зла; вы - злая; вы обжигаете жестокостью, в вас много ненависти и нет сердца; вы злая; вы до отказа заряжены страстностью; недотрога, алчная, суровая, суровая к себе - лед и пламя, пламя и лед...
Княжна молча кивнула: да.
- ...Недобрая ко всем, недобрая ко всему; надменна, вспыльчива как порох, неспособная любить, скучающая и пылкая... раскаленная... спекшаяся от жара, а вокруг вас все вымерзает.
- Я должна быть сурова к себе, - шепнула княжна. - Вы не знаете... не знаете... - Она махнула рукой и поднялась. Благодарю вас. Я пришлю к вам Пауля.
Излив таким способом горечь обиды, Прокоп стал более спокойно думать о княжне; его даже задевало, что теперь она явно избегает его. При первой возможности он намеревался сказать ей что-нибудь приветливое, но такая возможность больше не представлялась,
В замок приехал князь Рон, или "mon oncle" 1 Шарль, брат покойной княгини; весьма образованный и элегантный скиталец, почитатель всего прекрасного tres grand artiste 2, как говорили; он даже написал несколько исторических романов, а впрочем, был чрезвычайно милый человек. К Прокопу он почувствовал особую симпатию и проводил у него целые часы. Прокоп извлек большую пользу от общения с этой обаятельной личностью, в какой-то мере обтесался и понял, что в мире, кроме деструктивной химии, существуют и другие вещи. Oncle Шарль был воплощенная хроника анекдотов. Прокоп с удовольствием сворачивал разговор на княжну и с интересом слушал, какая это была злая, взбалмошная, гордая и великодушная девочка; однажды она стреляла в своего maitre de dance 3, в другой раз предложила вырезать у себя кусок кожи для трансплантации обжегшейся няне, а когда ей не разрешили этого - в ярости разбила une vitrine 4 с редчайшим хрусталем. Le bon опсЯе 5 захватил как-то с собой и "оболтуса" Эгона и стал приводить ему Прокопа в пример, да с такими аттестациями, что бедняга краснел не меньше Эгона.
Через пять недель Прокоп уже мог ходить с палочкой; он все чаще удалялся в свою лабораторию и работал как вол, до того, что возвращалась боль в ноге, и на обратном пути он всей тяжестью опирался на руку внимательнейшего Хольца. Карсон сиял, видя Прокопа таким мирным и трудолюбивым, и порой закидывал удочки туда, где почил в бозе кракатит; но Прокоп о нем и слышать не желал.
Как-то вечером в замке устроили торжественный soiree; 6 и на этот вечер Прокоп приготовил свой coup7. Княжна как раз стояла в кружке генералов и
1 мой дядя (франц.).
2 очень большой художник (франц.).
3 учителя танцев (франц.).
4 горку (франц.).
5 Милый дядюшка (франц.).
6 ужин (франц.).
7 Здесь - ошеломляющее выступление (франц.).
дипломатов, когда дверь распахнулась, и вошел - без палки строптивый пленник, впервые почтивший своим присутствием княжеские покои замка. Oncle Шарль и Карсон побежали ему навстречу, княжна только быстро, испытующе взглянула на него поверх головы китайского посланника. Прокоп воображал, что она подойдет поздороваться с ним; увидев же, что она заговорила с двумя пожилыми, декольтированными сверх меры дамами, он нахмурился и отступил в угол, неохотно раскланиваясь с блистательными персонами, которым Карсон представлял его под титулом "знаменитого ученого", "нашего замечательного гостя" и так далее. Казалось, Карсон принял здесь на себя обязанности Хольца - он ни на шаг не отходил от Прокопа. Чем дальше, тем отчаяннее скучал Прокоп; он забился в самый дальний угол и оттуда угрюмо смотрел на весь свет. Теперь княжна разговаривает с какими-то высшими сановниками, один из них даже адмирал, другой - крупная иностранная шишка; вот она торопливо взглянула в угол, где томился мрачный Прокоп, но в этот момент к ней подошел претендент на какой-то рухнувший трон и увел ее в противоположную сторону.
- Ну, я пошел домой, - пробурчал Прокоп; в его черной душе созрело решение незамедлительно сделать новую попытку к бегству. И в ту же минуту он увидел перед собой княжну; она протягивала ему руку:
- Рада, что вы уже здоровы.
Прокоп забыл все светские наставления oncle Шарля. Неуклюже двинув плечами (что должно было означать поклон), он сказал медвежьим голосом:
- А я думал, вы меня даже не заметили.
Карсон исчез, словно сквозь землю провалился.
Княжна сильно декольтирована, что повергает Прокопа в смятение; он не знает, куда глядеть, но видит только ее упругое смуглое тело, слегка припорошенное пудрой, и чувствует резкий аромат.
- Я слышала, вы снова работаете, - произносит княжна. Над чем именно?
- Да так, по большей части над пустяками, - барахтается Прокоп; ага, вот случай загладить ту грубость... ну, ту выходку с рукой... но что же, ради всех святых, можно сказать ей хорошего?
- Если хотите, - бормочет он, - я проделаю... какой-нибудь опыт... над вашей пудрой.
- Какой опыт?
- Сделаю взрывчатку. На вас ее столько... что можно произвести пушечный выстрел.
Княжна рассмеялась.
- Я не знала, что пудра - взрывчатое вещество.
- Все - взрывчатое вещество... стоит только как следует взяться. Вы сами...
- Да?
- Нет, ничего. Затаенный взрыв. Вы - страшно бризантны.
- Стоит только кому-нибудь взяться за меня как следует, усмехнулась она, но тут же стала серьезной. - Злая, бессердечная, бешеная, алчная и гордая - так?
- Девочка, готовая содрать с себя кожу... ради старухи...
Княжна вспыхнула:
- Кто это вам сказал?
- Mon oncle Charles, - брякнул Прокоп.
Княжна как бы заледенела и вдруг стала далекой, словно отодвинулась на сто миль.
- А, князь Рон, - сухо поправила она Прокопа. - Князь Рон много говорит. Рада, что вы all right 1.
Легкий кивок головы - и княжна уже плывет по залу в сопровождении кавалера в мундире, оставив Прокопа беситься в углу.
Тем не менее утром следующего дня Пауль принес Прокопу нечто вроде священной реликвии, сказав, что получил это от горничной княжны.
То была коробочка коричневатой пудры, издававшей резкий аромат.
1 Здесь - здоровы (англ.).
XXIX
Этот сильный аромат женщины дразнил и беспокоил Прокопа, когда он работал над коробочкой пудры: будто сама княжна стояла в лаборатории, нагибаясь, над его плечом.
Старый холостяк, он и не подозревал раньше, что пудра, собственно, всего лишь крахмалистый порошок; видимо, он считал его минеральной краской. Ну что ж, крахмал - превосходная вещь, скажем, для нейтрализации слишком сильных взрывчаток, ибо сам по себе он флегматичен и туп; тем страшнее он будет, когда сам станет взрывчатым веществом. Но сейчас Прокоп совершенно не знал, как к нему подступиться. Тер ладонями лоб, преследуемый неотвязным ароматом княжны, и сидел в лаборатории ночи напролет...
Те, кто его любил, перестали ходить к нему; он прятал от них свою работу и нетерпеливо огрызался, думая только о злосчастной пудре. А черт, что же еще испробовать? Дней через пять решение забрезжило перед ним; он бросился изучать ароматические нитроамины *, после чего начал такую канитель по синтезированию, какой никогда еще не предпринимал. И вот однажды ночью перед ним лежала взрывчатка, сохранившая вид пудры и прежний резкий аромат; коричневатый порошок, от которого пахло кожей зрелой женщины...
Прокоп вытянулся на койке, измученный усталостью. Примерещился плакат с надписью: "Пудерит, лучшая взрывчатая пудра", а на плакате нарисована княжна, она показывает ему язык. Он хочет отвернуться, но с плаката протянулись две нагие смуглые руки - щупальцы медузы - и притягивают его к себе.
Он вытащил складной нож из кармана, перерезал их, как колбасу. И тут же испугался, что совершил убийство, выбежал на улицу, на которой когда-то жил.
У тротуара стояла рокочущая машина, он вскочил в нее с криком: "Поезжайте скорей!" Машина тронулась, и тут только он заметил, что за рулем сидит княжна, а на голове у нее кожаный шлем, которого он до сих пор не видел. На повороте кто-то бросился навстречу, верно, чтоб остановить; нечеловеческий вопль, колеса перекатились через что-то мягкое, и Прокоп проснулся.
Потрогал лоб и понял, что у него жар; встал, пошел искать какие-нибудь лекарства. Не нашел ничего, кроме чистого спирта. Сделал порядочный глоток, сжег небо и гортань и снова, охваченный головокружением, улегся спать. Ему снились какие-то формулы, цветы, Анчи и бешено мчащийся поезд; потом все расплылось в глубоком сне.
Утром Прокоп достал разрешение произвести экспериментальный взрыв на полигоне, что вызвало у Карсона припадок необузданной радости. Прокоп отказался от помощи каких-либо лаборантов и сам присмотрел за тем, чтобы шпур был выбит в песчанике, как можно дальше от замка, в той части полигона, где не было даже электропроводки, так что пришлось применить обычный бикфордов шнур.
Когда все было готово, он послал сказать княжне, что ровно в четыре часа дня ее коробочка с пудрой взлетит на воздух. Потом посоветовал Карсону очистить близлежащие дома и никого не допускать к месту взрыва в радиусе одного километра. Затем он потребовал, чтобы в виде исключения его под честное слово освободили от Хольца. Карсон, правда, подумал, что Прокоп делает слишком много шуму из пустяков, однако исполнил все его желания. К четырем часам Прокоп собственноручно отнес коробочку пудры к шпуру, в последний раз с какой-то жадностью втянул в себя аромат княжны и опустил коробочку в отверстие. Потом подложил под нее ртутный запал и прикрепил бикфордов шнур, рассчитанный на пять минут горения, после чего уселся рядом и с часами в руке стал ждать, когда стрелки покажут без пяти четыре.
Ага, теперь эта надменная княжна увидит, чего он стоит. О, это будет настоящий взрыв, не то что детские игрушки там, на Белой горе, где ему вдобавок приходилось прятаться от полицейского; это будет славный взрыв, вольный огненный столб до неба, великолепная сила, исполинский громовой раскат; мощью огня расколется небо, и искра, высеченная рукой человека...
Без пяти четыре. Прокоп поспешно зажег шнур и, чуть прихрамывая, побежал прочь е часами в руке.
Еще три минуты; скорее, черт возьми! Две минуты...
И тут справа он увидел княжну в сопровождении Карсона они шли к месту взрыва. На миг Прокоп застыл от ужаса, гаркнул предостерегающе: "Назад!" Карсон остановился; княжна, не оглядываясь, продолжала идти. Карсон засеменил за ней, видимо, уговаривая вернуться. Превозмогая резкую боль в ноге, Прокоп рванулся к ним.
- Ложись! - взревел он. - Ложись, черт вас...
Лицо его было так грозно, что Карсон побледнел, сделал два длинных прыжка и плюхнулся в глубокую щель. Княжна все шла вперед; от шпура ее отделяло уже не более двухсот шагов. Прокоп швырнул часы оземь и устремился за ней.
- Ложись! - рявкнул он, хватая ее за плечо.
Княжна порывисто оглянулась, смерила его изумленным взглядом - что он себе позволяет? Тут Прокоп обеими кулаками сшиб ее, упал на нее всей тяжестью.
Сильное, узкое тело отчаянно затрепетало под ним.
- Змея, - прошипел Прокоп и, тяжело переводя дух, изо всей силы, грудью прижал княжну к земле.
Тело под ним выгнулось, метнулось в сторону; но - странно - из сжатых губ княжны не вырвалось ни звука, она только коротко, отрывисто дышала в лихорадочном единоборстве. Прокоп втиснул колено меж ее колен, чтоб она не выскользнула, ладонями зажал ей уши, молниеносно сообразив, что от взрыва у нее могут лопнуть барабанные перепонки. Острые ногти вонзились ему в шею, на щеке он почувствовал яростный укус четырех ласочьих резцов.
- Бестия, - прохрипел Прокоп, пытаясь оторвать от себя впившегося в него хищника; но княжна не отпустила его, словно присосалась, из горла ее вырвался воркующий звук; тело ее волнообразно билось и извивалось, как в судорогах. Знакомый резкий аромат одурманил Прокопа; сердце заколотилось набатом, он хотел уже вскочить, не думая о взрыве, который должен был произойти в ближайшую секунду. Но тут он почувствовал, что дрожащие колени обхватили и сжали его ногу, руки судорожно обвили голову и шею; на лице он ощутил влажное, жгучее, трепетное прикосновение губ и языка. Он застонал от ужаса и губами стал искать рот княжны. И тут грохнул невероятный взрыв, столб земли и камней вырвался из земных недр, что-то больно ударило Прокопа в темя, но он даже не почувствовал, ибо в этот миг впился губами в горячую влажность раскрытого, воркующего рта и целовал губы, язык, зубы; пружинистое тело под ним разом обмякло, длинными волнами пробегала по нему дрожь. Он увидел - или ему только показалось, что Карсон встал, взглянул и моментально повалился снова на землю. Легкие пальцы щекотали шею Прокопа, доставляя невыносимое, дикое наслаждение; хрипящий рот прикасался к его лицу, к глазам мелкими, трепетными поцелуями, а Прокоп, как изнемогающий от жажды, приник к пульсирующей мякоти благоуханного горла. "Милый, милый", - щекотал, опаляя слух, горячий, влажный шепот, нежные пальцы зарылись в его волосы, податливое тело напряглось, надолго прижалось к нему; и Прокоп прильнул к сочным губам бесконечным, стонущим поцелуем.
Ррраз! Отброшенный локтем, Прокоп вскочил, потер себе лоб, как пьяный. Княжна села, поправила волосы.
- Подайте мне руку, - приказала она сухо, быстро огляделась, порывисто прижала его руку к пылающей щеке; вдруг так же порывисто отбросила ее, встала, застыла, широко раскрытыми глазами устакилась куда-то в пространство. Такая она пугала Прокопа; он хотел было броситься к ней, но она нервно передернула плечом, словно сбрасывая что-то; он видел, как она крепко закусила губу. Только теперь Прокоп вспомнил о Карсоне; тот нашелся недалеко: он лежал на спине - но уже не в щели, - весело таращась в синее небо.
- Ну, кончилось? - затараторил он, не вставая, и, сложив руки на животе, покрутил большими пальцами. - Я, видите ли, страшно боюсь таких вещей. Можно встать? - Он вскочил, отряхнулся, как пес. - Замечательный взрыв! - добавил восторженно, словно мимоходом взглянув на княжну.
Княжна обернулась к нему; была она оливково-бледна, но собрана и уже владела собой.
- И это все? - небрежно бросила она.
- Ах ты боже мой! - всплеснул руками Карсон. - Как будто этого мало! Подумать только - одна коробочка пудры! Слушайте, вы - чародей, вы продали душу дьяволу, вы владыка ада или кто... А? Ну, да! Властитель материи. Княжна - вот король! - объявил он с явным намеком, но тут же помчался дальше: - Гениально, правда? Исключительный человек. Мы - всего лишь тряпичники, честное слово. Как вы назвали сей продукт?
Ошеломленный Прокоп постепенно обретал равновесие.
- Пусть княжна будет крестной матерью, - сказал он, обрадованный, что сумел собраться с силами. - Эта взрывчатка... принадлежит ей.
Принцесса вздрогнула.
- Назовем хотя бы... "вицит", - свистящим шепотом произнесла она.
- Как? - не сразу понял Карсон. - Ах, да, vicit, то есть "победил", так? Княжна, вы гениальны! "Вицит"! Превосходно! Ура!
А у Прокопа мелькнула в голове другая, более страшная этимология этого слова. Vitium. Le vice. Порок. Он с ужасом взглянул на княжну; однако на ее замкнутом лице невозможно было прочесть никакого ответа.
XXX
Карсон побежал к месту взрыва впереди всех.
Княжна - видимо, намеренно - отстала; Прокоп думал, что она хочет что-то сказать ему, но она только показала пальцем на его щеку: смотрите, вот тут. Прокоп быстро схватился за щеку, нащупал кровоточащий след ее укуса; поднял пригоршню земли, размазал по лицу - как если бы при взрыве в него попал комок.
От взрыва образовалась воронка диаметром метров в пять; силу взрыва трудно было определить, но Карсон считал, что она в пять раз превосходит взрывную силу оксиликвита. Чудное вещество, заявил он, только, пожалуй, слишком сильное для практического применения. Вообще Карсон поддерживал весь разговор, искусно скользя по довольно заметным паузам. И когда он на обратном пути откланялся с несколько нарочитой поспешностью, - ему, мол, надо еще туда-то и туда-то, - тяжелое бремя пало на Прокопа. О чем с ней теперь говорить? Бог весть почему он думал, что и словом нельзя коснуться той дикой, темной минуты, когда произошел взрыв и "мощью огня раскололось небо"; в нем бродило горькое, неприятное предчувствие, что, заговори он об этом - и княжна с замораживающей надменностью оборвет его, как лакея, с которым... с которым...
Пауль превратился в ангела, в сестру милосердия, в родную мать - во все на свете; он суетился, оправлял подушки под головой Прокопа, капал ему на губы коньяк; потом сел у постели, и Прокоп сжимал его руку во время приступов боли: прикосновение этой мягкой, старчески легонькой руки придавало ему сил. Краффт стоял в ногах постели, и его глаза были полны слез; Хольц, тоже явно расстроенный, разрезав ножницами штанину кавалерийских брюк, клал на голень Прокопа холодные компрессы. Прокоп тихо стонал, временами улыбаясь посиневшими губами Краффту и Паулю. Но вот в сопровождении ассистента прибыл полковой врач, эдакий квалифицированный мясник, и без долгих проволочек взялся за Прокопову ногу.
- М-да, - сказал он. - Сложная fractura femoris 1 и так далее... По меньшей мере полтора месяца лежать, голубчик.
Он достал два лубка, и тут началось истязание.
- Вытяните ему ногу, - приказал мясник ассистенту; но Хольц вежливо отстранил взволнованного новичка и сам, своей твердой, жилистой рукой сильно потянул сломанную конечность. Прокоп вцепился зубами в подушку, чтобы не зарычать от боли диким зверем, и только искал глазами измученное лицо Пауля, на котором отражались все его страдания.
- Еще немного, - басил мясник, ощупывая перелом.
Хольц молча, бестрепетно тянул. Краффт обратился в бегство, лепеча что-то в полном отчаянии.
Теперь мясник быстро и ловко стягивал лубки, ворча при этом, что завтра наложит гипс на эту проклятую ногу. Наконец все кончилось; боль, правда, ужасная,
1 перелом (лат.).
и вытянутая нога лежит, как мертвая, но по крайней мере мясник ушел; один Пауль ходит вокруг на цыпочках и, бормоча что-то мягкими губами, старается облегчить участь страдальца.
Примчался в автомобиле Карсон и, перескакивая через четыре ступени, бросился к Прокопу. Комната наполнилась шумными проявлениями его участия, все сразу приободрились и почувствовали себя как-то тверже, мужественнее; Карсон, чтоб утешить Прокопа, болтал какую-то чепуху и вдруг робко и дружески погладил его по растрепанным волосам; в эту минуту Прокоп простил своему заклятому врагу и тирану девять десятых его мерзостей. Карсон примчался вихрем, а теперь по коридору движется что-то тяжелое, дверь распахивается, и два лакея с белыми лапами вводят парализованного князя. Еще с порога князь машет своей невероятно высохшей длинной рукой, чтобы Прокоп, чего доброго, из почтения каким-нибудь чудом не встал, не двинулся навстречу его светлости; затем старец позволяет усадить себя и с трудом произносит несколько слов самого благосклонного участия.
Едва скрылось это явление, как в дверь постучали, и Пауль зашептался с какой-то горничной.
Вслед за тем вошла княжна - она еще в белом теннисном костюме, на смуглом лице - упрямство и раскаяние: она ведь явилась добровольно, извиниться за свое чудовищное озорство. Но прежде чем она открыла рот, суровое, словно грубо высеченное из камня лицо Прокопа озарилось детской улыбкой.
- Ну, что? - гордо вопросил пациент. - Боюсь я лошадей или нет?
Княжна вспыхнула так, как никто от нее не ожидал бы; она даже сама смутилась и ощутила досаду.
Но она превозмогла себя и снова превратилась в гостеприимную владелицу замка; объявила, что приедет профессор-хирург, спросила, чего желает Прокоп из еды, для чтения и так далее и велела Паулю дважды в день сообщать ей о здоровье гостя; поправила что-то на подушке - так, что Прокоп почувствовал, насколько далека от него эта дама - и, слегка кивнув, вышла.
Вскоре на машине приехал знаменитый хирург, но ему пришлось прождать несколько часов, как ни качал он в удивлении головой: господин инженер Прокоп изволили крепко уснуть.
XXVIII
Известный хирург, естественно, признал работу полкового мясника негодной, снова растянул ногу Прокопа и под конец наложил гипс, заявив, что, судя по всему, пациент навсегда останется хромым.
Для Прокопа наступили чудесные дни праздности. Краффт читал ему вслух Сведенборга *, Пауль - семейные календари; * по велению княжны ложе страдальца окружили роскошнейшими изданиями мировой литературы. В конце концов Прокопу надоели даже календари, и он начал диктовать Краффту систематизированный труд по деструктивной химии. Больше всего - как это ни странно - ему нравилось общество Карсона, чья дерзость и прямота импонировали ему; ибо за ними Прокоп обнаружил великие планы и сумасбродную фанатичность принципиального международного милитариста.
Пауль был на вершине блаженства: теперь кто-то нуждался в нем от ночи и до ночи, он мог служить.каждым своим вздохом, каждым шажком своих старческих ног.
Лежишь, со всех сторон окруженный материей, подобный поверженному стволу дерева; но разве не чувствуешь ты искрения страшных, непознанных сил в этой недвижной материи, обступающей тебя? Нежишься на пуховых подушках - а они заряжены силой, превосходящей силу целой бочки динамита.
Тело твое - спящая взрывчатка; даже трясущаяся, увядшая рука Пауля таит в себе, возможно, большую взрывную силу, чем мелинитовый запал. Ты недвижно покоишься среди океана не измеренных, не разложенных, не добытых сил; все, что вокруг, не мирные стены, не тихие люди, не шумящие кроны деревьев? это склад взрывчатых веществ, космический пороховой погреб, готовый к ужасающему взрыву; постукиваешь пальцем по вещам, словно проверяя бочки с экразитом - полны ли.
Руки Прокопа стали прозрачными от бездеятельности, зато обрели удивительную тонкость осязания: они прямо на ощупь чувствовали, угадывали взрывной потенциал всего, чего бы ни коснулись. В молодом теле - огромное напряжение; зато доктор Краффт, этот восторженный идеалист, обладает сравнительно слабой взрывчатостью, в то время как детонационный индекс Карсона приближается к тетранитранилину. И Прокоп с трепетом вспоминал холодное прикосновение руки княжны - оно выдало ему чудовищную бризантность этой гордой амазонки. Прокоп ломал себе голову - зависит ли потенциальная взрывная энергия организма от наличия каких-либо ферментов и других веществ, или от химической структуры клеточных ядер, которые уже par excellence 1 - великолепные заряды. Как бы там ни было, а он очень хотел бы увидеть, как взорвется эта смуглая, высокомерная девушка.
Но вот уже Пауль возит Прокопа по парку в кресле на колесах; Хольц пока не нужен, но он нашел себе дело - в нем обнаружился талантливый массажист, и Прокоп чувствует, как из его упругих пальцев брызжет благодатная взрывная сила. Если иной раз они встречают в парке княжну, та произносит несколько слов с безупречной, точно дозированной вежливостью, и Прокоп, к собственной досаде, не в силах понять, как это делается; сам он то слишком груб, то излишне общителен. Остальная компания смотрит на Прокопа, как на чудака; это дает им право не принимать его всерьез, а ему - свободу быть с ними невежливым, как сапожник.
Однажды княжна соизволила остановиться возле него, велев своей свите подождать; она села рядом с Прокопом и осведомилась о его работе. Прокоп,
1 по преимуществу (франц.).
желая угодить ей, пустился в такие специальные рассуждения, словно делал доклад на международном конгрессе химиков. Князь Сувальский и еще какой-то кузен начали подталкивать друг друга и переглядываться; разъяренный Прокоп огрызнулся - он, мол, рассказывает не для них. Глаза всех обратились на ее светлость: только она могла поставить на место невоспитанного плебея. Но княжна терпеливо улыбнулась и отослала своих спутников играть в теннис.
Она смотрела им вслед, сощурив глаза щелочкой, а Прокоп искоса наблюдал за ней; строго говоря, только сейчас он впервые как следует разглядел ее.
Была она сильная, тонкая, с избытком пигмента в коже, в общем, не такая, уж красивая; маленькая грудь, нога закинута за ногу, великолепные породистые руки; на гордом лбу - шрам, острый взгляд из-под прищуренных век, - под тонким носом темный пушок, властные твердые губы; в общем, почти красива. Какие же у нее на самом деле глаза?
Тут она прямо взглянула на него, и Прокопа охватило смятение.
- Говорят, вы умеете ощупью определять характер, - быстро проговорила она. - Об этом рассказывал Краффт.
Прокоп засмеялся такому чисто женскому толкованию его непостижимой чуткости в химии.
- Ну да, всегда ощущаешь, сколько силы в том или другом предмете; это пустяки, - ответил он.
Княжна бросила быстрый взгляд на его руку, потом вокруг себя; поблизости никого не было.
- Дайте-ка, - пробурчал Прокоп, подставляя свою разрезанную шрамом ладонь.
Она положила на нее кончики гладких пальцев; словно молния пронизала Прокопа, сердце забилось бурно, в голове пронеслась дурацкая мысль: "Что, если сжать?" И он уже мял, давил в своей грубой лапе обжигающую, упругую плоть ее руки. Словно вино ударило ему в голову, все пошло кругом; он еще увидел, как княжна прикрыла веки, втянула воздух полураскрытым ртом; тогда он сам закрыл глаза и, стиснув зубы, полетел в кружащуюся тьму.
Его рука горячо, бешено боролась с тонкими, присасывающимися пальцами; они силились вырваться, они извивались, как змеи, впивались ногтями в его кожу и снова обнаженно, судорожно льнули к его ладони. Зубы Прокопа стучали от наслаждения; трепетные пальцы адски возбуждали, в глазах пошли алые круги... Вдруг сильное, обжигающее пожатие - и узкая ладонь вырвалась из его пальцев. Как в дурмане поднял Прокоп пьяные глаза, в голове тяжко стучала кровь; с изумлением увидел он зелено-золотой сад и снова опустил веки, ослепленный дневным светом. Княжна покрылась пепельной бледностью и кусала губы острыми зубами; в щелочках ее глаз горело, кажется... безмерное отвращение.
- Ну? - повелительно спросила она.
- Девственна, бессердечна, сладострастна, яростна и горда - выжжена как трут, как трут... и зла; вы - злая; вы обжигаете жестокостью, в вас много ненависти и нет сердца; вы злая; вы до отказа заряжены страстностью; недотрога, алчная, суровая, суровая к себе - лед и пламя, пламя и лед...
Княжна молча кивнула: да.
- ...Недобрая ко всем, недобрая ко всему; надменна, вспыльчива как порох, неспособная любить, скучающая и пылкая... раскаленная... спекшаяся от жара, а вокруг вас все вымерзает.
- Я должна быть сурова к себе, - шепнула княжна. - Вы не знаете... не знаете... - Она махнула рукой и поднялась. Благодарю вас. Я пришлю к вам Пауля.
Излив таким способом горечь обиды, Прокоп стал более спокойно думать о княжне; его даже задевало, что теперь она явно избегает его. При первой возможности он намеревался сказать ей что-нибудь приветливое, но такая возможность больше не представлялась,
В замок приехал князь Рон, или "mon oncle" 1 Шарль, брат покойной княгини; весьма образованный и элегантный скиталец, почитатель всего прекрасного tres grand artiste 2, как говорили; он даже написал несколько исторических романов, а впрочем, был чрезвычайно милый человек. К Прокопу он почувствовал особую симпатию и проводил у него целые часы. Прокоп извлек большую пользу от общения с этой обаятельной личностью, в какой-то мере обтесался и понял, что в мире, кроме деструктивной химии, существуют и другие вещи. Oncle Шарль был воплощенная хроника анекдотов. Прокоп с удовольствием сворачивал разговор на княжну и с интересом слушал, какая это была злая, взбалмошная, гордая и великодушная девочка; однажды она стреляла в своего maitre de dance 3, в другой раз предложила вырезать у себя кусок кожи для трансплантации обжегшейся няне, а когда ей не разрешили этого - в ярости разбила une vitrine 4 с редчайшим хрусталем. Le bon опсЯе 5 захватил как-то с собой и "оболтуса" Эгона и стал приводить ему Прокопа в пример, да с такими аттестациями, что бедняга краснел не меньше Эгона.
Через пять недель Прокоп уже мог ходить с палочкой; он все чаще удалялся в свою лабораторию и работал как вол, до того, что возвращалась боль в ноге, и на обратном пути он всей тяжестью опирался на руку внимательнейшего Хольца. Карсон сиял, видя Прокопа таким мирным и трудолюбивым, и порой закидывал удочки туда, где почил в бозе кракатит; но Прокоп о нем и слышать не желал.
Как-то вечером в замке устроили торжественный soiree; 6 и на этот вечер Прокоп приготовил свой coup7. Княжна как раз стояла в кружке генералов и
1 мой дядя (франц.).
2 очень большой художник (франц.).
3 учителя танцев (франц.).
4 горку (франц.).
5 Милый дядюшка (франц.).
6 ужин (франц.).
7 Здесь - ошеломляющее выступление (франц.).
дипломатов, когда дверь распахнулась, и вошел - без палки строптивый пленник, впервые почтивший своим присутствием княжеские покои замка. Oncle Шарль и Карсон побежали ему навстречу, княжна только быстро, испытующе взглянула на него поверх головы китайского посланника. Прокоп воображал, что она подойдет поздороваться с ним; увидев же, что она заговорила с двумя пожилыми, декольтированными сверх меры дамами, он нахмурился и отступил в угол, неохотно раскланиваясь с блистательными персонами, которым Карсон представлял его под титулом "знаменитого ученого", "нашего замечательного гостя" и так далее. Казалось, Карсон принял здесь на себя обязанности Хольца - он ни на шаг не отходил от Прокопа. Чем дальше, тем отчаяннее скучал Прокоп; он забился в самый дальний угол и оттуда угрюмо смотрел на весь свет. Теперь княжна разговаривает с какими-то высшими сановниками, один из них даже адмирал, другой - крупная иностранная шишка; вот она торопливо взглянула в угол, где томился мрачный Прокоп, но в этот момент к ней подошел претендент на какой-то рухнувший трон и увел ее в противоположную сторону.
- Ну, я пошел домой, - пробурчал Прокоп; в его черной душе созрело решение незамедлительно сделать новую попытку к бегству. И в ту же минуту он увидел перед собой княжну; она протягивала ему руку:
- Рада, что вы уже здоровы.
Прокоп забыл все светские наставления oncle Шарля. Неуклюже двинув плечами (что должно было означать поклон), он сказал медвежьим голосом:
- А я думал, вы меня даже не заметили.
Карсон исчез, словно сквозь землю провалился.
Княжна сильно декольтирована, что повергает Прокопа в смятение; он не знает, куда глядеть, но видит только ее упругое смуглое тело, слегка припорошенное пудрой, и чувствует резкий аромат.
- Я слышала, вы снова работаете, - произносит княжна. Над чем именно?
- Да так, по большей части над пустяками, - барахтается Прокоп; ага, вот случай загладить ту грубость... ну, ту выходку с рукой... но что же, ради всех святых, можно сказать ей хорошего?
- Если хотите, - бормочет он, - я проделаю... какой-нибудь опыт... над вашей пудрой.
- Какой опыт?
- Сделаю взрывчатку. На вас ее столько... что можно произвести пушечный выстрел.
Княжна рассмеялась.
- Я не знала, что пудра - взрывчатое вещество.
- Все - взрывчатое вещество... стоит только как следует взяться. Вы сами...
- Да?
- Нет, ничего. Затаенный взрыв. Вы - страшно бризантны.
- Стоит только кому-нибудь взяться за меня как следует, усмехнулась она, но тут же стала серьезной. - Злая, бессердечная, бешеная, алчная и гордая - так?
- Девочка, готовая содрать с себя кожу... ради старухи...
Княжна вспыхнула:
- Кто это вам сказал?
- Mon oncle Charles, - брякнул Прокоп.
Княжна как бы заледенела и вдруг стала далекой, словно отодвинулась на сто миль.
- А, князь Рон, - сухо поправила она Прокопа. - Князь Рон много говорит. Рада, что вы all right 1.
Легкий кивок головы - и княжна уже плывет по залу в сопровождении кавалера в мундире, оставив Прокопа беситься в углу.
Тем не менее утром следующего дня Пауль принес Прокопу нечто вроде священной реликвии, сказав, что получил это от горничной княжны.
То была коробочка коричневатой пудры, издававшей резкий аромат.
1 Здесь - здоровы (англ.).
XXIX
Этот сильный аромат женщины дразнил и беспокоил Прокопа, когда он работал над коробочкой пудры: будто сама княжна стояла в лаборатории, нагибаясь, над его плечом.
Старый холостяк, он и не подозревал раньше, что пудра, собственно, всего лишь крахмалистый порошок; видимо, он считал его минеральной краской. Ну что ж, крахмал - превосходная вещь, скажем, для нейтрализации слишком сильных взрывчаток, ибо сам по себе он флегматичен и туп; тем страшнее он будет, когда сам станет взрывчатым веществом. Но сейчас Прокоп совершенно не знал, как к нему подступиться. Тер ладонями лоб, преследуемый неотвязным ароматом княжны, и сидел в лаборатории ночи напролет...
Те, кто его любил, перестали ходить к нему; он прятал от них свою работу и нетерпеливо огрызался, думая только о злосчастной пудре. А черт, что же еще испробовать? Дней через пять решение забрезжило перед ним; он бросился изучать ароматические нитроамины *, после чего начал такую канитель по синтезированию, какой никогда еще не предпринимал. И вот однажды ночью перед ним лежала взрывчатка, сохранившая вид пудры и прежний резкий аромат; коричневатый порошок, от которого пахло кожей зрелой женщины...
Прокоп вытянулся на койке, измученный усталостью. Примерещился плакат с надписью: "Пудерит, лучшая взрывчатая пудра", а на плакате нарисована княжна, она показывает ему язык. Он хочет отвернуться, но с плаката протянулись две нагие смуглые руки - щупальцы медузы - и притягивают его к себе.
Он вытащил складной нож из кармана, перерезал их, как колбасу. И тут же испугался, что совершил убийство, выбежал на улицу, на которой когда-то жил.
У тротуара стояла рокочущая машина, он вскочил в нее с криком: "Поезжайте скорей!" Машина тронулась, и тут только он заметил, что за рулем сидит княжна, а на голове у нее кожаный шлем, которого он до сих пор не видел. На повороте кто-то бросился навстречу, верно, чтоб остановить; нечеловеческий вопль, колеса перекатились через что-то мягкое, и Прокоп проснулся.
Потрогал лоб и понял, что у него жар; встал, пошел искать какие-нибудь лекарства. Не нашел ничего, кроме чистого спирта. Сделал порядочный глоток, сжег небо и гортань и снова, охваченный головокружением, улегся спать. Ему снились какие-то формулы, цветы, Анчи и бешено мчащийся поезд; потом все расплылось в глубоком сне.
Утром Прокоп достал разрешение произвести экспериментальный взрыв на полигоне, что вызвало у Карсона припадок необузданной радости. Прокоп отказался от помощи каких-либо лаборантов и сам присмотрел за тем, чтобы шпур был выбит в песчанике, как можно дальше от замка, в той части полигона, где не было даже электропроводки, так что пришлось применить обычный бикфордов шнур.
Когда все было готово, он послал сказать княжне, что ровно в четыре часа дня ее коробочка с пудрой взлетит на воздух. Потом посоветовал Карсону очистить близлежащие дома и никого не допускать к месту взрыва в радиусе одного километра. Затем он потребовал, чтобы в виде исключения его под честное слово освободили от Хольца. Карсон, правда, подумал, что Прокоп делает слишком много шуму из пустяков, однако исполнил все его желания. К четырем часам Прокоп собственноручно отнес коробочку пудры к шпуру, в последний раз с какой-то жадностью втянул в себя аромат княжны и опустил коробочку в отверстие. Потом подложил под нее ртутный запал и прикрепил бикфордов шнур, рассчитанный на пять минут горения, после чего уселся рядом и с часами в руке стал ждать, когда стрелки покажут без пяти четыре.
Ага, теперь эта надменная княжна увидит, чего он стоит. О, это будет настоящий взрыв, не то что детские игрушки там, на Белой горе, где ему вдобавок приходилось прятаться от полицейского; это будет славный взрыв, вольный огненный столб до неба, великолепная сила, исполинский громовой раскат; мощью огня расколется небо, и искра, высеченная рукой человека...
Без пяти четыре. Прокоп поспешно зажег шнур и, чуть прихрамывая, побежал прочь е часами в руке.
Еще три минуты; скорее, черт возьми! Две минуты...
И тут справа он увидел княжну в сопровождении Карсона они шли к месту взрыва. На миг Прокоп застыл от ужаса, гаркнул предостерегающе: "Назад!" Карсон остановился; княжна, не оглядываясь, продолжала идти. Карсон засеменил за ней, видимо, уговаривая вернуться. Превозмогая резкую боль в ноге, Прокоп рванулся к ним.
- Ложись! - взревел он. - Ложись, черт вас...
Лицо его было так грозно, что Карсон побледнел, сделал два длинных прыжка и плюхнулся в глубокую щель. Княжна все шла вперед; от шпура ее отделяло уже не более двухсот шагов. Прокоп швырнул часы оземь и устремился за ней.
- Ложись! - рявкнул он, хватая ее за плечо.
Княжна порывисто оглянулась, смерила его изумленным взглядом - что он себе позволяет? Тут Прокоп обеими кулаками сшиб ее, упал на нее всей тяжестью.
Сильное, узкое тело отчаянно затрепетало под ним.
- Змея, - прошипел Прокоп и, тяжело переводя дух, изо всей силы, грудью прижал княжну к земле.
Тело под ним выгнулось, метнулось в сторону; но - странно - из сжатых губ княжны не вырвалось ни звука, она только коротко, отрывисто дышала в лихорадочном единоборстве. Прокоп втиснул колено меж ее колен, чтоб она не выскользнула, ладонями зажал ей уши, молниеносно сообразив, что от взрыва у нее могут лопнуть барабанные перепонки. Острые ногти вонзились ему в шею, на щеке он почувствовал яростный укус четырех ласочьих резцов.
- Бестия, - прохрипел Прокоп, пытаясь оторвать от себя впившегося в него хищника; но княжна не отпустила его, словно присосалась, из горла ее вырвался воркующий звук; тело ее волнообразно билось и извивалось, как в судорогах. Знакомый резкий аромат одурманил Прокопа; сердце заколотилось набатом, он хотел уже вскочить, не думая о взрыве, который должен был произойти в ближайшую секунду. Но тут он почувствовал, что дрожащие колени обхватили и сжали его ногу, руки судорожно обвили голову и шею; на лице он ощутил влажное, жгучее, трепетное прикосновение губ и языка. Он застонал от ужаса и губами стал искать рот княжны. И тут грохнул невероятный взрыв, столб земли и камней вырвался из земных недр, что-то больно ударило Прокопа в темя, но он даже не почувствовал, ибо в этот миг впился губами в горячую влажность раскрытого, воркующего рта и целовал губы, язык, зубы; пружинистое тело под ним разом обмякло, длинными волнами пробегала по нему дрожь. Он увидел - или ему только показалось, что Карсон встал, взглянул и моментально повалился снова на землю. Легкие пальцы щекотали шею Прокопа, доставляя невыносимое, дикое наслаждение; хрипящий рот прикасался к его лицу, к глазам мелкими, трепетными поцелуями, а Прокоп, как изнемогающий от жажды, приник к пульсирующей мякоти благоуханного горла. "Милый, милый", - щекотал, опаляя слух, горячий, влажный шепот, нежные пальцы зарылись в его волосы, податливое тело напряглось, надолго прижалось к нему; и Прокоп прильнул к сочным губам бесконечным, стонущим поцелуем.
Ррраз! Отброшенный локтем, Прокоп вскочил, потер себе лоб, как пьяный. Княжна села, поправила волосы.
- Подайте мне руку, - приказала она сухо, быстро огляделась, порывисто прижала его руку к пылающей щеке; вдруг так же порывисто отбросила ее, встала, застыла, широко раскрытыми глазами устакилась куда-то в пространство. Такая она пугала Прокопа; он хотел было броситься к ней, но она нервно передернула плечом, словно сбрасывая что-то; он видел, как она крепко закусила губу. Только теперь Прокоп вспомнил о Карсоне; тот нашелся недалеко: он лежал на спине - но уже не в щели, - весело таращась в синее небо.
- Ну, кончилось? - затараторил он, не вставая, и, сложив руки на животе, покрутил большими пальцами. - Я, видите ли, страшно боюсь таких вещей. Можно встать? - Он вскочил, отряхнулся, как пес. - Замечательный взрыв! - добавил восторженно, словно мимоходом взглянув на княжну.
Княжна обернулась к нему; была она оливково-бледна, но собрана и уже владела собой.
- И это все? - небрежно бросила она.
- Ах ты боже мой! - всплеснул руками Карсон. - Как будто этого мало! Подумать только - одна коробочка пудры! Слушайте, вы - чародей, вы продали душу дьяволу, вы владыка ада или кто... А? Ну, да! Властитель материи. Княжна - вот король! - объявил он с явным намеком, но тут же помчался дальше: - Гениально, правда? Исключительный человек. Мы - всего лишь тряпичники, честное слово. Как вы назвали сей продукт?
Ошеломленный Прокоп постепенно обретал равновесие.
- Пусть княжна будет крестной матерью, - сказал он, обрадованный, что сумел собраться с силами. - Эта взрывчатка... принадлежит ей.
Принцесса вздрогнула.
- Назовем хотя бы... "вицит", - свистящим шепотом произнесла она.
- Как? - не сразу понял Карсон. - Ах, да, vicit, то есть "победил", так? Княжна, вы гениальны! "Вицит"! Превосходно! Ура!
А у Прокопа мелькнула в голове другая, более страшная этимология этого слова. Vitium. Le vice. Порок. Он с ужасом взглянул на княжну; однако на ее замкнутом лице невозможно было прочесть никакого ответа.
XXX
Карсон побежал к месту взрыва впереди всех.
Княжна - видимо, намеренно - отстала; Прокоп думал, что она хочет что-то сказать ему, но она только показала пальцем на его щеку: смотрите, вот тут. Прокоп быстро схватился за щеку, нащупал кровоточащий след ее укуса; поднял пригоршню земли, размазал по лицу - как если бы при взрыве в него попал комок.
От взрыва образовалась воронка диаметром метров в пять; силу взрыва трудно было определить, но Карсон считал, что она в пять раз превосходит взрывную силу оксиликвита. Чудное вещество, заявил он, только, пожалуй, слишком сильное для практического применения. Вообще Карсон поддерживал весь разговор, искусно скользя по довольно заметным паузам. И когда он на обратном пути откланялся с несколько нарочитой поспешностью, - ему, мол, надо еще туда-то и туда-то, - тяжелое бремя пало на Прокопа. О чем с ней теперь говорить? Бог весть почему он думал, что и словом нельзя коснуться той дикой, темной минуты, когда произошел взрыв и "мощью огня раскололось небо"; в нем бродило горькое, неприятное предчувствие, что, заговори он об этом - и княжна с замораживающей надменностью оборвет его, как лакея, с которым... с которым...