Челяев Сергей. Ключ от снов (Ключи Коростеля - 3)

   - Так или иначе, я перенесла твою умирающую мать на Другую Дорогу, в надежде, что здесь время всегда течет медленнее, и я успею что-то предпринять. Сейчас-то я, конечно, понимаю, моя милая, что это был поступок, продиктованный скорее безумием, страхом и отчаянием утопающего, что хватается за любую попавшуюся соломинку, нежели рассудком или здравым смыслом. Но то ли удача была в тот день на моей стороне, то ли так уж легли тогда карты судьбы, но все решил случай. Заклинание было столь сильным, видимого, от моего ужаса и отчаяния, что Другая Дорога буквально выбросила нас, как камень из пращи, в один из весенних заповедных Лесов служения друидов. Твоя мать к этому времени уже еле дышала.... А на берегу реки, что протекает по границе Апрельского леса, где и очутились мы с твоей матерью, лежала другая женщина. Она была вся в крови...
   Я поначалу дико испугалась, подумав, что в заклинание вкралась какая-то ошибка, и кто-то из нас двоих раздвоился. Но одного взгляда на нее мне было достаточно, чтобы убедиться: это - чужая женщина, которую я никогда в жизни не видела. Вид ее был ужасен: сначала я подумала, что это - утопленница, но потом увидела, что тело женщины - она была, как это сейчас принято говорить, "средних лет" - было сильно обожжено, а на шее зияла глубокая рана, я так поняла, от какого-то рубящего оружия. Приложив ухо к ее груди, я услышала редкие удары сердца - она была еще жива, но, видимо, уже на последнем издыхании. Как она попала на Другую Дорогу, почему ее вынесло туда же, где очутились и мы с твоей матерью - размышлять было некогда. Представь мое положение: насмерть перепуганная, уже почти ничего не соображающая волшебница между двух огней двух умирающих женщин, одна из которых - моя беременная внучка, и она вряд ли уже могла разродиться.
   Эгле покачала головой, пораженная услышанным в самое сердце.
   - Я вновь бросилась к твоей матери, у которой к тому времени уже пошла кровавая пена изо рта, и мгновенно поняла: ребенку родиться не суждено. Что мне было делать?
   - Спасать нерожденного ребенка? - с ужасом прошептала Эгле.
   - Больше ничего просто и не оставалось, - горько проговорила друидесса. Я выхватила нож и рассекла чрево твоей матери. Да-да, - усмехнулась старуха, видя, что Эгле непроизвольно прикрыла рот ладонью. - Надо заметить, что у меня получилось ловко, совсем как у прирожденной повитухи. Когда я тебя выхватила, как горошину из стручка, ты была вся в крови. Между прочим, так всегда бывает с новорожденными, чтоб ты знала на будущее. Но я не услышала ожидаемого крика и плача младенца и тут же принялась отчаянно шлепать, трясти и вертеть тебя во все стороны, как куклу, проклиная и свою неопытность, и злую судьбу.
   - Вот, значит, с каких пор ты повадилась меня шлепать, - прошептала Эгле, пытаясь улыбнуться, несмотря на стоявшие в ее глазах слезы.
   - Точно так, - согласилась старая волшебница и лукаво подмигнула внучке, однако вновь в мгновение ока помрачнела. - Я поняла, что с тобой что-то случилось во чреве матери, когда нас несла Другая Дорога, и сейчас я потеряю и ребенка. Как я тогда ругалась, если бы ты знала, птенец! Я проклинала и солнце, и луну, и звезды, и все, что мне только приходило на ум и на язычок! Думаю, этот грех предстоит отмаливать еще не одному поколению после меня и тебя. Но, так или иначе, дав волю чувствам, я все-таки пришла в себя - нужно было действовать, и как можно быстрее. И я, скорее, в приступе отчаяния произнесла заклинание Жизненной силы Души. Я тебе однажды о нем рассказывала.
   Эгле молча кивнула, во все глаза, со страхом и восхищением, глядя на старую волшебницу.
   - Мне почудилось, что на последнем слове магической формулы даже сверкнула какая-то молния, но мне уже было не до того. Я прижала тебя губами ко рту твоей матери, надеясь, что я добудилась до жизненной силы ее души, и та перетечет в тебя и спасет. Но текли секунды, ты уже начинала синеть, и я поняла: заклинание не подействовало, или подействовало уже слишком поздно. Твоя мать умерла. Я воздела очи к небу, готовясь заорать что-то уж совсем неслыханное...
   Друидесса зябко поежилась и подбросила в костер толстую ветку, которая тут же вспыхнула, осветив аскетичное лицо рассказчицы и глаза во все лицо ее пораженной слушательницы.
   - И тут я услышала стон. Я обернулась и увидела, что это стонет умирающая женщина на берегу, в каких-то десяти шагах от меня. Не знаю, как я на это решилась, кто меня надоумил, свет ли, тьма ли, но я уже была как безумная. Подхватив тебя как куклу - ты уже и так болталась в моих руках как тряпичная безвольная кукла, я, идиотка и неумеха, опрометью кинулась к этой женщине, на ходу твердя про себя и проглатывая слова заклинания.
   Эгле издала тихое восклицание, но старуха властным жестом остановила ее.
   - Дай мне договорить. Иначе ты этого уже не узнаешь никогда. Я сделала то же самое: раздвинула губы этой женщине, лезвием ножа разжала ей зубы - помню, они были плотно стиснуты - и прижала тебя к ее губам. И через минуту ты заорала, как резаная, можешь себе представить?!
   Эгле кивнула и тут же разрыдалась. Старая волшебница взглянула на внучку с сочувствием, но успокаивать не стала, терпеливо ожидая, когда само собой схлынет это безудержное половодье чувств.
   - Жизненная сила души этой незнакомой мне женщины вошла в тебя и дала тебе жизнь наравне с силой жизни, данной тебе твоей матерью. Они и умерли, по-моему, почти одновременно: словно успокоились, что дело сделано, и обе испустили дух... А я осталась одна с тобой на руках, а ты орала так, что можно было оглохнуть, ты оглашала своим громогласным криком весь лес!
   Друидесса вдруг тревожно взглянула на костер и быстро пробормотала.
   - Похоже, мне придется поторопиться - огонь уже угасает. Это - необычное пламя, моя внученька. Когда оно умрет совсем, мы с тобой, мой милый птенец, будем вынуждены расстаться.
   - Значит, это все-таки сон, - одними губами прошептала девушка.
   - Можешь считать и так, - согласилась Ралина. - Ведь ты пока не чувствуешь боли телесной - только муки души. Дальше уже все было проще. Я похоронила женщину, давшую тебе жизненную силу своей души, в этом лесу. После двух заклинаний такой силы и открытия Другой Дороги мне еле хватило сил, чтобы просто вынуть кусок земли и вернуть его обратно, упокоив тело несчастной. А мне еще надо было попытаться вернуться в скит и унести с собой тебя и тело твоей матери. Я с трудом вернула ему первозданный вид, омыла кровь и пустилась в обратный путь. Как мне удалось тогда вернуться, я не знаю и до сих пор.
   Друидесса помолчала, задумчиво глядя на угасающий огонь.
   - Твою мать похоронили в Круге, и когда ты немного подросла, я первым делом отвела тебя на ее могилу, где и рассказала, что могла. Правды, конечно, там было мало...
   Когда тебе исполнилось три года - а это возраст, когда человек впервые начинает полноценно ощущать себя в окружающем его мире, у тебя вдруг стали светлеть волосы. Я забыла сказать тебе, что та, вторая твоя родительница, была светловолосой. Я испугалась тогда, что ее душа начинает брать в тебе верх, а я тогда еще не ведала о ней ничего, хотя и приложила немало сил, чтобы разузнать, что случилось в тот день на Другой Дороге. Но спустя год твои волосы вернули свой цвет. Твой нынешний цвет, и теперь ты такая, как была и при рождении - у тебя на головке уже с первого дня сразу начали пробиваться черные волосики.
   - Бабушка, - тихо сказала Эгле. - Ты ведь тоже не знаешь одной вещи... Я тогда не поняла этого и решила забыть, а сейчас снова об этом думаю.
   - О чем ты, моя девочка? - ласково спросила старая волшебница, лицо которой озаряли последние отблески тающего огня.
   - Там, в Зеркале.... Когда я глянула в него, я вдруг увидела себя... светловолосой. Я еще удивилась и не сразу себя признала, а потом решила, что это просто в зеркале так отсвечивало.
   - Зато темный силуэт рядом с тобой ты сразу разглядела, а, егоза? усмехнулась Ралина.
   - Что это значит, бабушка? - тревожно спросила Эгле, все еще потрясенная и подавленная всем услышанным от самого дорогого ей человека на свете.
   - Я не знаю, моя змейка, - покачала головой Ралина. - Но зато я теперь знаю, кто была та женщина. Может быть, в этом и лежит ответ, который тебе предстоит искать самой.
   - Кто, кто же она была?! - воскликнула Эгле и тут же осеклась, устыженная столь бурным и внезапным проявлением собственных чувств.
   - В Круге был друид, которого я считаю одним из величайших людей из тех, что когда-либо приходили к Истине служения Лесу, - молвила Ралина. - Его звали Камерон, и ты о нем наслышана. Ваш Травник - его ученик, и Камерон однажды спас Травнику жизнь, когда тот был еще мальчишкой-несмышленышем. Но у Камерона был еще один ученик, быть может, самый главный и дорогой его сердцу. Он был потомком угасающего рода властителей одного из захудалых северных королевств. Его звали Рагнар.
   - Рагнар? - удивилась Эгле. - Ну и дела...
   - Камерон взял его в Учение, выучил, и Рагнар стал его правой рукой, продолжила свой удивительный рассказ друидесса. - Несколько раз они спасали друг друга от верной смерти. Но однажды наемные убийцы Ордена, которому Рагнар со своим учителем насолили немало, все-таки отыскали Рагнара и его семью. У него к тому времени был маленький сын.
   Силы были неравны, убийцы проникли в его дом, и в схватке Рагнар едва не погиб. Защищаясь, он в отчаянии применил магическую защиту, которая выбросила его и его жену на Другие Дороги. На разные Дороги, - добавила друидесса и печально покачала головой. - И поэтому Рагнар так и не нашел своей жены, да и времени прошло уже немало - Камерон отыскал его и еле спас от ран, которые для любого другого человека, не знакомого и не приобщенного к магическим искусствам, оказались бы смертельными. Рагнар бросился на поиски жены сразу, едва только встал на ноги, но к тому времени прошло уже полгода... Мне неизвестно, узнал ли о том, что случилось с его женой, его учитель Камерон, лучше всех знавший Другие Дороги еще с молодости; рассказал ли он Рагнару все, что ему было известно, но я знаю одно: друид сделал так, что сын Рагнара, чудом оставшийся целым и невредимым, исчез из города, и убийцы его не нашли. А деревню, куда мальчишку поместили на воспитание доверенные люди Камерона, он не назвал даже Рагнару. Во всяком случае, я думаю, что так оно и было.
   - Но ведь это жестоко! - воскликнула Эгле. - Зачем ему это было нужно?
   - Затем, что у Рагнара был брат, - тихо ответила Ралина. - Брат по имени Сигурд. Птицелов.
   Эгле даже вскочила от неожиданности.
   - Духовный сын магистра Ордена, - продолжила друидесса. - И его прилежный ученик, очень скоро превзошедший в магических искусствах своего учителя. В результате Сигурд-Птицелов утратил свой внутренний человеческий облик, свою человеческую сущность, сохранив, однако, при этом прежнее человеческое обличье.
   . Старуха строго взглянула на свою внучку снизу вверх, и та послушно опустилась возле нее у костра, в котором уже только угли посвечивали в темноте нездешней ночи.
   - Камерон очень боялся, что Сигурд узнает о том, что Рагнар остался в живых, отыщет его и, следя за братом, захватит его сына. Птицелов вообще большой любитель подергать за ниточки, хотя, наверное, не меньше любит и привязывать их к людям. Поэтому Камерон принял кое-какие меры к тому, чтобы Сигурд оставался в уверенности, что его брат мертв. А мальчишку тем временем держали в неведении относительно судьбы его родителей и воспитывали сиротой в глухой литвинской деревне, между прочим, совсем недалеко от Аукмера. Понимаешь? Возле города, где он родился, где до сих пор стоит дом его детства, стены которого, быть может, еще помнят его отца и мать.
   - Это несправедливо, - тихо, но упрямо заявила девушка. - Это - обман.
   - Может быть, - согласилась старая волшебница. - Но к тому времени у друида Камерона изменились жизненные цели. Он решил выйти из войны и интриг королей и князей, уйти на север, поселиться там и врачевать от хворей простых людей в землях своих недругов. Однако он не был настолько наивен, чтобы не предполагать, что его будут активно искать шпионы Ордена, которые рано или поздно должны были обратить внимание и на то, что творится у них под самым носом. И они с учеником решили, что Рагнар останется продолжать под видом Камерона его дела на востоке и севере, а Камерон уйдет на север под чужим обличьем. Так и поступили. И так продолжалось, пока Птицелов не убил Рагнара, думая, что перед ним - Камерон. И не зная, что он попытался привести к смерти своего старшего брата.
   - Так ведь Рагнар остался жив! - вытаращила изумленные глаза внучка.
   - Не совсем так, - уклончиво ответила друидесса. - Впрочем, ты скоро сама все узнаешь. Дело в другом: сын Рагнара, который жив и здоров и по сей день, приходится тебе.... Теперь я даже и сама не пойму, кем он тебе приходится, озадаченно пробормотала друидесса.
   Эгле затаила дух.
   - Тут надо понимать суть заклятия Жизненной силы Души, - пробормотала старая волшебница. - Если она перешла к тебе как поддержка, только подкрепив твою жизнь, то этот парень сейчас приходится тебе что-то вроде сводного брата. Не по крови, заметь, но по духу, что ли. По душе. Не знаю, я сама сколько раз задумывалась, но так и не пришла к пониманию этого до конца, - призналась Ралина. - Но если Жизненная сила Души матери этого парня вошла в тебя на равных с... твоей душой? Я и на минуту не могу представить, что в тебе живет единственная душа, данная тебе этой женщиной! - едва не закричала Верховная друидесса балтов и полян. - И на минуту! Этого не может быть.
   Она помолчала и вдруг неожиданно с грустью улыбнулась.
   - Но если она присутствует в тебе на равных, то ты этому человеку - чуть ли не мать. По духу, - поспешно добавила она, видя, как у ее внучки открывается рот. - В этом, кстати, нет ничего плохого, кроме, думаю, известных запретов, на которые, к примеру, волшебники вообще не обращают внимания, но люди придают им чуть ли не священное значение.
   - Ты имеешь в виду брак? - спросила волшебницу внучка, к которой, похоже, в один миг вернулось ехидство, в немалой степени свойственное этой натуре.
   - И да, и нет, - быстро проговорила волшебница. - Главное здесь в том, что этот парень - известный тебе Ян по прозвищу Коростель.
   Эти слова поразили Эгле как гром среди ясного неба. Она остолбенела и почувствовала, что навряд ли теперь когда-нибудь сможет выговорить хоть одно слово.
   - Ты ведь, кажется, испытываешь симпатии к этому парню, верно?
   - Я... не знаю... - смешалась Эгле. Эта бабушка всегда умудряется все знать, даже то, что подчас и ей самой еще пока не ясно, в сердцах подумала девушка, чуть не рассмеявшись, и вдруг ей стало холодно и страшно. Она неожиданно поняла до конца, почему старая друидесса вдруг решила открыть ей эти тайны, и ледяной озноб пронизал все ее существо до самого дна души. Она зябко повела плечами и в растерянности оглянулась.
   - Где мы, бабушка Ралина?
   - Это наш с тобой последний разговор, - вздохнула старая волшебница и поднялась с маленького отесанного пенька, которых вокруг было натыкано в изобилии вместо стульев. - Прощальный... - добавила она. - В известном смысле меня с тобой уже нет.
   - Но ведь я вижу тебя и осязаю, - робко подняла на нее глаза внучка.
   - Это - только видимость. Иллюзия, - улыбнулась друидесса. - Но это не страшно. Мне не страшно уходить сейчас. Сейчас, когда у меня есть ты. Такая...
   Последнее слово друидесса произнесла с чувством нескрываемой гордости, и это была гордость за нее, Эгле, маленькую и жалкую девчонку, знающую лишь несколько простеньких заклинаний и не осознающая еще себя как подобает волшебнику в этом запутанном и жестоком мире.
   - Ну-ну, - ласково подбодрила ее уходящая из мира людей волшебница. - Я за тебя спокойна. Ответь мне лишь: что ты думаешь обо всем этом? О Яне?
   - Не знаю, - покачала головой Эгле. - Мне он очень нравится... нравился... - сама не зная почему, поправилась она. - Но теперь мне кажется, что это чувство было какое-то странное... словно он казался мне каким-то маленьким, беззащитным... все время хотелось его ободрить, поддержать.
   Она замолчала, а затем исподлобья взглянула на старуху с затаенным ужасом.
   - Ты думаешь, бабушка, это чувство такое...
   - Материнское? Это ты хочешь сказать? - друидесса чуть не расхохоталась. Ну, сама подумай, откуда этому взяться в тебе - молодой, глупой, непослушной девчонке, за которой самой нужен глаз да глаз? Разве такое может быть?
   - Наверное, не может, - тихо произнесла девушка.
   "Смятение чувств", - подумала старая волшебница. "Это ничего. Она сама найдет для него выход, а я только ее слегка подтолкну. Я знаю, что этот путь светел. А на другие меня уже не остается".
   - Вот видишь, мой птенчик, моя ласточка, моя глупая дурашливая змейка! улыбнулась Ралина, собрав все свои ускользающие силы души и тела. - На свете не бывает такого. Просто не бывает. Поэтому будь покойна - это вовсе не то, что ты подумала, - солгала она, может быть, впервые в жизни - от чистого сердца и с твердой уверенностью, что эта ложь - непременно и исключительно во благо. И тут же почувствовала, как в глазах у нее на мгновение потемнело, а затем - снова и снова.
   "Вот оно", - с грустью подумала Ралина. "Вот как оно бывает на самом деле. Тьма застилает глаза и душу. Она все-таки остается последним в жизни, эта тьма. Но может быть, свет будет потом? Посмотрим..."
   - Что с тобой, бабушка: - Эгле тревожно смотрела на друидессу, ей только что показалось, что та слегка покачнулась.
   - Ничего, моя хорошая, - медленно проговорила Ралина сухими, стремительно белеющими губами. - Теперь тебе нужно будет уйти, но помни: возможно, сегодня ты, наконец, увидишь свою судьбу. Того, кто привиделся тебе тогда, в Зеркале Валанда, только лишь темной фигурой. Мне даже кажется, что этого человека ты уже видела прежде, и не раз. Порой... - старая друидесса почувствовала, что сердце ее тихо начинает куда-то опускаться, и судорожно вздохнула, ловя остатки сил. - Порой темное - это не то, что нам кажется. Порой это просто - кусочек света, всегда освещенный другим светом, неизмеримо большим, и оттого - не столь заметный на его фоне. Но зато он хорошо виден во тьме. Попробуй в этом темном разглядеть чистое, искреннее и доброе. Я думаю, ты сможешь...
   А теперь, - прошептала старая волшебница Ралина, Верховная друидесса балтов и полян, - мы должны проститься. Время мое на исходе. Скорее, ты должна повернуться и увидишь перед собой тропинку. Торопись - ее уже охватывает огонь, а тебе со мной еще очень рано.
   Эгле бросилась к друидессе, но тут же натолкнулась на невидимую стену. В ярости она прошептала несколько слов, в воздухе ниоткуда полетели искры, раздался гул, но прозрачная преграда не пускала ее.
   - С этим еще не совладал никто, - усмехнулась старуха. - Иди, мое дитя. Прощай и помни - я очень любила тебя.
   И она исчезла.
   Некоторое время Эгле смотрела туда, где только что был самый близкий и единственный родной ей на земле человек, но костер погас, и вокруг него начала сгущаться тьма. Тогда она повернулась и в слезах кинулась бежать по открывающейся перед ней тропинке, которую следом за ней тут же охватывало пламя. Она увидела перед собой высокий огонь, но, не сбавляя шага, пошла прямо в пламя, обезумевшая от горя и острой жалости к старой друидессе и к себе, а еще - к небу, к земле, ко всему на свете, что теперь осиротело вместе с ней. Она прошла огонь, который только опалил ее одежду, и внезапно очутилась в сгоревшем лесу, покрытом черным от копоти снегом. Тогда Эгле обернулась, но перед ней был только один бесконечный лес с торчащими черными стволами сосен, и ничего больше. Она медленно опустилась наземь, привалилась к обгоревшему стволу, обхватила колени и спрятала в них голову, чтобы только больше ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. Так она сидела неизвестно, сколько времени, пока ее не отыскал Травник.
   Ощущения возвращались к нему медленно. Наверное, минула целая вечность, прежде чем он вновь стал слышать и даже немного видеть. В голове перестало шуметь, пелена перед глазами прояснилась, и Збышек даже нашел в себе силы, чтобы попытаться оглядеться. Но перед глазами были только одни обгорелые бревна и черные пни, над которыми курился дым. С чувствами вернулась и боль, тупая и вяжущая во всем теле, кроме лица - оно горело остро и нестерпимо.
   Март почувствовал, как силы вновь стремительно его покидают, и у него только и хватило самообладания, чтобы не упасть ничком наземь, в пепел и золу, а медленно опуститься на колени. В глазах его побежали, засверкали разноцветные круги, и вдруг он увидел внимательные и печальные глаза над темной повязкой, скрывающей всю нижнюю часть лица.
   Твой свет, как меч, а меч, как луч, тебя огнем зажжет.
   Но слово, мягкое, как воск, спасенье принесет
   Однажды...
   - Откуда ты знал эти слова, еще тогда - в замке? - прошептал пораженный Збышек. Он буквально пожирал глазами незнакомца, его охватило страшное возбуждение, даже губы дрожали так, что он еле сумел с ними справиться.
   - Рано или поздно все становится известным. Даже мысль неизреченная, заметил незнакомец. - Все в руках Провидения, и оно может направить любую руку, а с добрым ли, с дурным ли помыслом - не нам судить.
   Март хотел возразить, но Шедув мягко приложил палец в черной изодранной перчатке ему к губам, делая предостерегающий и вместе с тем - успокаивающий знак.
   - Тсс... Ничего не говори, человек по имени Збышек. Слова в твоем нынешнем положении для тебя - чистый яд. В этом лесу ты совершил чудо, потому что спас друзей, и потому ты должен выжить. Теперь - есть ради чего.
   И человек в черной полумаске вдруг ему улыбнулся. Маска скрывала лицо отпущенника, но Збышек прочел улыбку по глазам. Он попытался приподняться, и в ту же секунду с ужасом увидел, что черная полумаска отпущенника начинает набухать кровью, и темно-красные капли уже сочатся наземь. Он с трудом поднял руку и, не говоря ни слова, безмолвно указал отпущеннику на кровь. Шедув покачал головой.
   - Это тебе уже только кажется. Это - иллюзия.
   - Почему, о, Шедув? - слабым голосом проговорил Збых, пытаясь понять.
   - Потому что все, что связано со мной, отныне уже только кажется, ответил отпущенник, после чего учтиво поклонился молодому друиду, и его невысокая изящная фигура вдруг поднялась на уровень лица Марта и быстро поплыла куда-то назад, удаляясь, тая и истончаясь у него на глазах. Как свеча, подумал Март и успокоенно прикрыл глаза. Хотелось тишины и смерти, поскольку боль, что испытывал сейчас Збышек, становилась уже просто нестерпимой.
   Март больше всего на свете сейчас желал зачерпнуть снега и приложить к горящему лицу. Но под его рукой были только пепел и зола. Зола и пепел.
   Кругом, куда ни кинь взгляд, по всему лесу лежали поваленные от ударов молний и магического огня обгорелые сосны. Кое-где в небо торчали до половины обугленные стволы, у многих деревьев обгорели и кроны. Заснеженная земля была покрыта глубоким слоем серого бархатистого пепла, из которого то тут, то там изредка все еще пробивались веселые язычки неунывающего огня. И все вокруг было черным-черно.
   - Господи, он опять лишился чувств, - громко прошептал кто-то над его головой, но Збышек этого все равно не слышал.
   - Это хорошо, - ответил ему другой голос, повыше и печальнее, и неожиданно всхлипнул.
   - Да, он просто счастливчик, - заметил первый и тут же прибавил уже более резко и сердито. - Да перестань ты разводить воду! Он действительно настоящий счастливчик и баловень судьбы, раз сумел выжить после... такого...
   - Я не плачу, - ответила девушка и тут же разрыдалась в голос. - Я просто... я вспомнила...
   - Будет лучше, если ты все же мне сейчас поможешь, - рассердился Травник. - Иначе вся его красота растает как дым. Ты же этого не хочешь, надеюсь, - уже мягче добавил друид.
   Эгле не ответила, захлебываясь от сдавленных рыданий. Травник сокрушенно вздохнул и погладил девушку по плечу.
   - Видишь ли, девочка.... Боюсь, без твоей помощи мне не справиться. Ты меня слышишь?
   Эгле часто-часто закивала, вытирая слезы с лица.
   - Ну, вот, девочка, все хорошо. Теперь давай-ка, попробуем его перевернуть. Только предупреждаю: ему будет немножко больно. Зато если все сделаем, как надо, до свадьбы заживет. Верно?
   Эгле ничего не ответила, только покрепче ухватилась за куртку Збышека и тут же всплеснула руками: под ее пальцами обгорелая куртка полезла истлевшими лохмотьями.
   - Поспешим же, - нахмурился Травник. - Мы должны его спасти, и ты мне в этом поможешь, ясно?
   Если и есть на свете страшное, то оно неразрывно связано с огнем. Даже вид пепелища на месте некогда кипящего жизнью и людскими голосами дома подобен виду кладбища, где схоронено нечто большее, чем просто место для радостей и горя, любви и смерти, и укрытие от жизненных невзгод, житейских бурь и непогоды. Что же говорить тогда о некогда цветущем лице молодого, полного сил и здоровья юноши, на котором жестокие духи огня справили свою безумную тризну? Лица обгоревших видятся нам порой в страшных снах, в ночных кошмарах, приходят иногда жуткими воспоминаниями средь теплых и ясных дней. Что они хотят сказать нам, о чем предупредить? Только ли о том, что и молодость, и красота - всегда бренны и всегда слишком преходящи? Или о том, что страшное и уродливое особенно заметно в том, что некогда было прекрасным и притягательным? Как знать...
   На Збышека было страшно смотреть. Все его лицо было покрыто почти сплошной черной коркой, и непонятно было - то ли это угли и копоть, просыпавшаяся с мертвых деревьев, тревожно шумевших над лежащим друидом, то ли еще живая плоть, которую уже трудно отделить от умершей. Когда Эгле увидела Збышка, распростертого под упавшим на него угольным стволом дерева, она едва не лишилась чувств. Второй раз она чуть не потеряла сознание, когда увидела его лицо. Она стояла над ним, отвернувшись, не в силах видеть это, и никак не могла выговорить хоть слово трясущимися, прыгающими губами.