Страница:
И все-таки в том нет случайности. В Кисловодске Анна Тимирева. Она и после смерти своей приютила память о самом любимом человеке - Александре Васильевиче, Сашеньке, в своем родном городе. Получилось так, что сначала именно ей, Анне Тимиревой, решили посвятить уголок в музыкальной гостиной кисловодского театра «Благодать» его руководители - В. Интосими и Э. Стадниченко. Однако «уголок» очень скоро перерос в обширную экспозицию, теперь уже постоянно действующую на правах народного музея, где представлены уникальные документы и фотографии, рассказывающие не только об истории любви Тимиревой и Колчака, но и о жизни, военной, научной и политической деятельности адмирала. Большинство из них совершенно не известны россиянам, поскольку лишь совсем недавно были переданы в дар фонду культуры обществом русских эмигрантов «Родина» из американского города Лейквуда.
Поскольку театр «Благодать» существует при военном санатории, то первыми посетителями нового музея стали офицеры российской армии, для которых служение адмирала России, его верность воинскому долгу, его научные и ратные подвиги в Арктике, Порт-Артуре и в годы первой мировой войны станут вдохновляющим примером. Кисловодский музей - первая в своем роде попытка сказать правду о том, каким на самом деле был адмирал Александр Васильевич Колчак.
А в восьмидесятую годовщину гибели Колчака омичи почтили память адмирала: в Казачьем соборе отслужили панихиду по «болярину Александру», потом члены военно-исторического клуба «Белая гвардия» пронесли портрет Верховного правителя по улицам его бывшей столицы, положили цветы к решетке особнячка на набережной, где размещалась резиденция Колчака. Эти цветы дороже всяких бумажных реабилитаций.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
АДМИРАЛ ВИЛЬКИЦКИЙ
Не могу представить себе Колумба или Магеллана, коротающих свой век за подбивкой сапог или ремонтом старых табуреток. А вот флигель-адъютанта Бориса Вилькицкого за варкой столярного клея - очень даже могу. Варил в Лондоне на первых порах эмигрантской жизни за милую душу. Да еще стоял во главе артели из таких же выброшенных на осушку жизни моряков. И табуретки починял, и полки, и прочую нехитрую мебель. Еще кур под Парижем разводил…
И кто мог подумать на чернильной фабрике в Брюсселе, глядя, как седовласый конторщик разворачивает свой скромный обеденный узелок, что этот русский старик не раз трапезничал за императорским столом, развлекая своими остротами смешливых принцесс, чьи останки поглотили уральские недра. Все было в жизни доживавшего свой век бывшего адмирала и флигель-адъютанта…
В это трудно поверить, но на всех картах мира до 1913 года там, где сейчас распростерлись на пол-Ирландии острова Северной Земли, на стыке двух морей - Карского и Лаптевых - зияло огромное белое пятно. Первые очертания неведомых берегов появились на глобусе благодаря подвигам и жертвам русских военных моряков в 1913 году.
А за три зимы до того в воды Тихого океана были посланы два ледокольных парохода - «Таймыр» и «Вайгач» - Государственная экспедиция Северного Ледовитого океана (ГЭСЛО). Именно с этого момента и началось воистину государственное освоение той трассы, которая сегодня, прославленная в песнях, книгах, фильмах, носит название Главсевморпути и… тихо угасает.
Северный морской путь - из разряда столбовых дорог человечества: как Великий шелковый путь или путь «из варяг в греки». Увы, он еще и самый опасный на планете.
У Фритьофа Нансена - железные нервы. Но и он назвал Арктику «страной льда и ночи, страной ужаса и смерти». Велик и во многом безымянен мартиролог этого пути смельчаков, авантюристов, капитанов полярной удачи.
В 1913 году 28-летний капитан 2-го ранга Борис Вилькицкий повел свои суда в небывалый поход - из Владивостока в Архангельск, через шесть арктических морей, и в каждом из них «Таймыр» и «Вайгач» могла подстерегать судьба вмерзших во льды и бесследно сгинувших экспедиционных шхун Георгия Седова, Русанова, Брусилова…
Эта земля не далась ему в руки сама. Шли, шли - и наткнулись. Полярный командор пошел на риск: разъединил суда (они всегда держались рядом, чтобы в любой момент оказать помощь друг другу). «Таймыр» пошел на север, а «Вайгач» - вдоль материка.
3 сентября 1913 года, обходя плотные льды у мыса Челюскин, полярные моряки увидели сквозь разрывы тумана неизвестную гористую землю, уходившую в море неоглядной далью. Вилькицкий с сотоварищами высадился на нее и торжественно поднял российский флаг. Потом на борту «Таймыра», еще раз сверившись с морскими картами, огласил приказ:
«Нам удалось достигнуть мест, где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто не думал. Мы установили, что вода на север от мыса Челюскин - не широкий океан, как считали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большое научное значение, объясняет многое в распределении льдов океана и дает новое направление поискам Великого пути».
На 37 тысяч квадратных километров приросла Россия… А сколько боевых кораблей, мирных грузов было переброшено по этой воистину национальной стратегической трассе в послевоенные и вовсе недавние годы?! Даже такой хрупкий корабль, как авианосец (тяжелый авианесущий крейсер «Минск»), и тот умудрились перегнать не вокруг Африки, а вокруг Таймыра, через пролив Вилькицкого.
Открытие Земли Императора Николая II - так нарекли новые острова - стало последним крупным географическим открытием в истории человечества.
Амундсен, человек, как и все северяне, весьма сдержанный, не удержался от восклицания в адрес Вилькицкого: «В мирное время эта экспедиция возбудила бы весь мир». Но когда «Таймыр» и «Вайгач» прибыли в Архангельск, началась первая мировая война. Экипажи экспедиционных судов были раскассированы по боевым кораблям, а Борис Вилькицкий получил флигель-адъютантские вензеля на погоны (офицер свиты Его Величества) и эскадренный миноносец на Балтике. На нем, на «Летуне», он добывал себе новую, ратную славу. Вилькицкий мог бы остаться в императорской свите (великим княжнам очень нравились уроки географии, которые преподавал им «милый Бобочка»), но он сам отпросился в Минную дивизию, в «клуб самоубийц», как называли моряков этого лихого соединения.
Над ним подтрунивали: капитан 1-го ранга - и на миноносце. С таким чином линкором командовать. А он ходил на своем «Летуне» к черту в пекло, пока не подорвался однажды на германской мине. В память о той операции - золотое Георгиевское оружие.
Наверное, Вилькицкий и в самом деле родился под счастливой звездой. Повезло в Порт-Артуре - выжил, повезло в Арктике - не сгинул во льдах, повезло на Балтике - выплыл. Повезло и в четвертый раз. В 1917 году, когда командир «Летуна» и его старший офицер Николай Задлер были арестованы, судовой комитет эсминца написал на Вилькицкого, «любимца августейшей семьи», форменный донос, только чудо спасло его от расстрельной пули. И все же Вилькицкий флот не оставил даже в ту лихую годину - ушел в Ревель к своему старому соплавателю по северам Петру Новопашенному, возглавлявшему знаменитую непенинскую службу связи.
Рукою очевидца . «В это время, -отмечал в своих записках Вилькицкий , - я служил в Ревеле, в службе связи Балтийского флота, учреждении, поставленном на огромную высоту доблестным адмиралом Непениным, безнаказанно убитым при Керенском на посту командующего Балтийским флотом.
Секретнейшая работа службы связи по выяснению операций германского флота парализуется окончательно, так как новой власти все «секретное» особенно подозрительно.
На флоте офицерство и лучшая часть матросов группируются вокруг некоторых начальников, оставшихся популярными в силу своей энергии, честности и патриотизма, но и этим начальникам не видно во всероссийском хаосе никакой силы, на которую можно опереться для борьбы со все шире разливающимся злом. Неприятельские армии почти беспрепятственно продвигаются по русской земле. Германские самолеты уже летали над городом Ревелем, и их циклисты (мотоциклисты. - Н.Ч.) проникли на улицы, когда мне удалось с начальником службы связи и остатками личного состава уйти на одном из транспортов в Гельсингфорс, где находился штаб флота.
Там капитан 2-го ранга Щастный, оказавшийся во главе флота, предпринимает героические усилия, чтобы спасти эскадру от захвата немцами и увести ее через тяжелые льды в Кронштадт и Петроград. Служба связи больше никому не нужна, и меня отпускают на все четыре стороны.
Германские войска высаживаются в Западной Финляндии и с белыми финнами продвигаются к Гельсингфорсу, освобождая страну от красных финнов и от всего русского. За два дня до занятия Гельсингфорса, одновременно с выходом Щастного с флотом в его трудный поход, и я направился в Петроград искать себе применение.
Популярность Щастного растет и вызывает опасения Троцкого. Щастного обвиняют в контрреволюции, арестовывают и после пародии суда расстреливают.
На боевом флоте мне делать больше нечего, его песня спета. Надо осмотреться, переждать, найти временную работу подальше от всякой политики».
А жизнь, а служба начинались лучезарно: с Лазурного берега, с Тулона, куда 19-летний мичман был командирован сопровождать новобранцев на эскадренный броненосец «Цесаревич»…
Чужую жизнь мы читаем по азбуке слепых, касаясь лишь ее вершин и впадин. Так прочтена бегло и по рельефу жизнь российского Колумба XX столетия. Чтобы зажечь будущего биографа, замечу, что Бориса Вилькицкого можно считать одним из самых первых командиров-подводников в русском флоте. В осажденном Порт-Артуре он вызвался командовать одноместной подводной лодкой, сооруженной конструктором Налетовым из подручных средств. По счастью, тот утлый снаряд так ни разу и не вышел в море. Но 19-летний мичман, избежав одной опасности, шел навстречу другой: на сопке Высокая он вел матросов последнего резерва в контратаку. В рукопашной схватке получил пулю в грудь.
Госпиталь. Плен. Возвращение на флот. И снова под пули. На этот раз уже в России, охваченной всполохами восстаний, предвестниками будущей гражданской войны.
«Назначен из состава батальона, идущего на усмирение мятежа в Прибалтийском крае по собственному желанию». Эта отметка в послужном списке старшего лейтенанта Вилькицкого едва не сыграла роковую роль в октябре семнадцатого.
А ведь ему светила тихая кабинетная служба в столице под крылом отца-генерала. Андрей Ипполитович Вилькицкий, сам вдоволь наплававшись по окраинным морям Российской империи, потерявший младшего сына (гардемарин Юрий Вилькицкий умер в плавании от брюшного тифа в 17 лет), пытался уберечь и старшего от невзгод. Куда там!
Правда, по настоянию отца штурман крейсера «Олег» Борис Вилькицкий поступает на гидрографическое отделение Николаевской Морской академии. Но только потому, что эта «мирная специальность» обещает новые испытания и новый риск. Его боевой сотоварищ по Порт-Артуру капитан-лейтенант Колчак-Полярный уже зажег душу молодого офицера рассказами о загадочной Земле Санникова, своими дерзостными планами найти путь в непроходимых сибирских морях из Европы в Азию, из Владивостока в Архангельск, дабы не гонять российские корабли на Тихий океан вокруг Африки. Планы воистину глобальные. И реальные: по эскизам Колчака уже строились экспедиционные ледокольные суда «Таймыр» и «Вайгач». Деятельный эрудированный моряк, гидрограф от Бога, Колчак, потерявший в Арктике зубы и здоровье, снова рвался в белое безмолвие Севера. Он намеревался возглавить экспедицию, подготовленную с государственным размахом. Но судьба улыбнулась Вилькицкому. Именно он повел в гиблые льды оба ледокольных транспорта - навстречу смертям и открытиям.
Но вот что удивительно. Пока Борис Андреевич Вилькицкий мыкал горе на чужбине, пока он полагал, что его жизнь напрочь отсечена от Родины, здесь, в тогдашнем Ленинграде и нынешнем Питере, хранились и хранятся его детские фотографии. Здесь помнили его мальчишеские шалости, беды и радости, как могут помнить только родственники. Пусть дальние, по линии старшей сестры Бориса Вилькицкого - Веры Андреевны, но все же, как ни вытравливали в них, в нас во всех память до семнадцатого года, все же правнучатая племянница славного морехода Ирина Семеновна Тихомирова бережно сохранила и детские фотографии столетней давности, и семейные предания, дошедшие от прабабушек. Она же сумела и преумножить семейный архив копиями генеалогических справок и послужных списков Вилькицкого. Не историк, ветврач по образованию, она взялась за кропотливый исследовательский труд задолго до того, как возник публичный интерес к имени полярного первопроходца, когда каждый свой рассказ бабушка сопровождала обязательной оговоркой: «Только никому об этом не рассказывай!» Таись, что в твоем роду был такой человек, как первооткрыватель далеких земель… Да и как было не таиться, когда к имени Вилькицкого советские историки намертво припечатали такую характеристику:
«Есть все неопровержимые свидетельства того, что Борис Вилькицкий добровольно и охотно перешел на сторону временного белогвардейского правительства Северной области, старался, хотя и безуспешно, переметнуться на службу колчаковскому правительству, ревностно выполнял задания. Только добросовестное выполнение Б.А. Вилькицким контракта по обеспечению Карских товарообменных экспедиций в 1923 и 1924 годах несколько смягчает его вину перед своим народом. В последние годы жизни стареющий полярник страдал ностальгией по всему русскому и хотел вернуться на Родину, однако это ему так и не удалось».
И все-таки он вернулся в Россию!
Брюссель. Октябрь 1995 года
Да простят меня брюссельцы, но столица Бельгии была для меня прежде всего городом, где оборвалась жизнь российского Колумба. И когда мне довелось вступить в пределы тихого и уютного королевства, первым делом стал искать могилу Бориса Вилькицкого. К стыду сотрудников российского посольства, никто из них так и не смог сказать, где погребен наш великий соотечественник. Лишь с помощью приятельницы русского брюссельца Виталия Поповского, предоставившего мне свой кров, балерины на пенсии Ивон Франсуа, обзвонившей все брюссельские кладбища, удалось выяснить, что Вилькицкий похоронен в Икселе, окраинном районе на юге столицы. Туда-то мы и двинулись втроем.
С большим трудом разыскали в лабиринте города мертвых плиту красного мрамора под траурной туей. За бетонной стеной грохотал поезд. С ближайших прудов пролетали над могилой командора чайки… Строго говоря, это была не его могила, а семейное захоронение младшей сестры Лидии. Бориса Андреевича положили к ней и ее мужу генерал-майору Шорину, так как на аренду собственного участка у него не было средств. Но проклятое безденежье донимало его и после смерти: в кладбищенской конторе нам сказали, что в будущем году истекает 30-летний срок оплаченной аренды и захоронение ликвидируют. Сообщение нас огорошило: получалось, что в год 300-летия Российского флота должна быть уничтожена надгробная плита российского Колумба! Хорошенькое дельце…
Вернувшись в Москву, я стал бить во все газетные колокола: опубликовал несколько очерков, писал письма в МИД, в оргкомитет юбилея, в Главный штаб ВМФ… Убеждал облеченных властью лиц, что прах Бориса Вилькицкого можно (юридически) и нужно (по совести) перезахоронить на родине, в его родном Санкт-Петербурге. Делал все это без особых надежд. У разноведомственных чиновников была железная отговорка: нет денег. В самом деле, старикам пенсии не выплачиваются, а тут останки какого-то белоэмигранта из-за тридевяти земель перевозить надо.
Нельзя поднять словом человека из гроба, но слово может поднять гроб из могилы. И я был свидетелем этого чуда… Российский МИД нашел валюту на перезахоронение нашего национального героя. (Юбилейная кампания подмогла!) И командор вернулся в Россию.
Санкт-Петербург. Ноябрь 1996 года
Если бы он был русским американцем, прах его упокоили бы в пантеоне, но Вилькицкий был русским россиянином, не принявшим ни бельгийского, никакого иного подданства, и потому его положили сюда, в чудовищно запущенное, изуродованное не руками, лапами вандала, старинное и, несмотря на все, славное Смоленское кладбище, что на Васильевском острове. Его следовало бы назвать еще родительским, ибо здесь лежат кости родителей едва ли не всех российских гениев и талантов: Чайковского и Даргомыжского, Рериха и Зощенко, Александра Блока, лежат тут - неведомо, правда, где, - Шишкин, Куинджи.
Прах Бориса Вилькицкого перевезли из Брюсселя не символически. Вся Россия видела по НТВ, как из земли Иксельского кладбища был извлечен хорошо сохранившийся дубовый гроб, как накрыли его Андреевским флагом…
Могилой Вилькицкого могли бы стать и порт-артурская сопка, и льды Арктики, и воды Балтики, и даже берега реки Конго, где его свалила однажды тропическая лихорадка. Не стало его последним приютом и брюссельское кладбище, где в семейной могиле младшей сестры Лидии Шориной пролежали его бренные останки 35 лет.
Свое посмертное плавание Борис Вилькицкий совершил, как говорят моряки, в «деревянном бушлате» с цинковым подбоем на борту бельгийского судна «Мария Бьянки».
Он вернулся в родной город, проделав тысячемильный путь по Северному морю и Балтике, прибыв из Антверпена в Санкт-Петербург. И штормовое осеннее море стихло, провожая командора в его последний поход к его последним островам - Турухтанным, где расположен 87-й причал Петербургского торгового порта. Капитан «Марии Бьянки» немало удивлялся столь необычному штилю в конце ноября. И еще просияло во время погребения безнадежно хмурое небо питерского предзимья…
За гробом Вилькицкого шли адмиралы.
Впервые за все советские и постсоветские годы воинские почести были отданы белоэмигранту. Об этом приходится говорить особо, потому что в сознании многих битва «белых» с «красными» еще продолжается, и из Москвы был звонок организаторам перезахоронения: высокое должностное лицо, пожелавшее остаться неназванным, предупредило, что ни оркестр, ни салют для белоэмигрантов воинскими уставами не предусмотрены. Тем не менее командование ЛенВМБ и Военно-морской академии к рекомендациям московского начальника не прислушалось и контр-адмиралу Российского императорского флота Борису Вилькицкому были отданы все воинские почести: флаг, караул, салют, торжественный марш.
Наверное, сыграл свою роль и Указ президента о Дне гражданского примирения, принятый за три недели до этой акции. Хотя, конечно же, никакими указами-приказами не примирить живущих в нас «красных» и «белых», воюющих в нас и вне нас, раздирающих наши души без малого век. Не по этой ли причине не найдем мы портрета Вилькицкого в святилище нашей флотской истории - Центральном военно-морском музее, как не найдем и фотографии его главного сподвижника по экспедиции командира «Вайгача» капитана 2-го ранга Петра Новопашенного, тоже выбравшего участь белоэмигранта.
Установит ли кто-нибудь мемориальную доску на доме № 96 по каналу Грибоедова, где жил Вилькицкий? Назовут ли его именем улицу в родном городе?
И все же кое-какие сдвиги в нашем сознании произошли. Адмирал, отстаивавший памятник Ленину в Прибалтике во время ГКЧП, произнес на пресс-конференции замечательную речь по поводу вернувшегося из-за кордона Бориса Вилькицкого.
Парадный строй моряков печатал шаг по кладбищенской дорожке, держа равнение на мраморное надгробие. В этот торжественный миг они отдавали честь и всем соплавателям командора по той великой и забытой экспедиции.
А потом офицеры ЛенВМБ сбросились и помянули гордость русского флота горькой чаркой на «Авроре», где кроме родственников Вилькицкого, Плиткина и Тихомировой были и потомки других участников экспедиции - дочь лейтенанта Николая Евгенова, племянник лейтенанта Алексея Жохова… Были правнучка моряка-писателя Константина Станюковича и сын адмирала Головко, командовавшего в Великую Отечественную Северным флотом…
Сколько судеб морских скрестилось, связалось на старом крейсере!
Поминки продолжились сначала в доме писателя Виктора Конецкого, бросившего горсть земли на дорогой всем морякам гроб, а потом в семье Тихомировых, в новостройке Комендантского аэродрома. Ирина Семеновна достала вдруг скляночку с заспиртованным морским рачком.
Поскольку театр «Благодать» существует при военном санатории, то первыми посетителями нового музея стали офицеры российской армии, для которых служение адмирала России, его верность воинскому долгу, его научные и ратные подвиги в Арктике, Порт-Артуре и в годы первой мировой войны станут вдохновляющим примером. Кисловодский музей - первая в своем роде попытка сказать правду о том, каким на самом деле был адмирал Александр Васильевич Колчак.
А в восьмидесятую годовщину гибели Колчака омичи почтили память адмирала: в Казачьем соборе отслужили панихиду по «болярину Александру», потом члены военно-исторического клуба «Белая гвардия» пронесли портрет Верховного правителя по улицам его бывшей столицы, положили цветы к решетке особнячка на набережной, где размещалась резиденция Колчака. Эти цветы дороже всяких бумажных реабилитаций.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Я вдруг открыл для себя - в который раз! - как недавно было все, что на стыке веков кажется замшелой древностью. Мой отец родился в Иркутске в 1919 году - при Колчаке! Наверное, какой-нибудь супербдительный кадровик в иные времена мог засчитать ему это как компрометирующий материал. А вот дед - Андрей Иванович Черкашин, красноярский казак, неспроста сгинул на каких-то принудительных работах в якутском краю. Да и семеро красноярских Черкашиных проходят по расстрельным чекистским спискам. Колчаковцы?
Много раз собирался съездить на отцовскую родину, отыскать место, откуда взмыла в небо душа адмирала. За меня это сделал мой коллега по «Комсомольской правде» Н. Савельев.
Рукою очевидца . «На месте расстрела Верховного правителя сейчас валяются пустые разбитые ящики, какие-то грязные свертки и банки. Проруби, как и льда на Ангаре, теперь нет. Уже давно из-за ГЭС река лишена своей естественной жизни. Было холодно, зябко, а от реки валил густой пар. И ничто и нигде не напоминало об этом человеке. Словно и не было».
Сегодня место гибели Колчака привели в должный вид. Поставлен поминальный крест, приходят иркутяне, чтобы постоять на берегу Ушаковки и помянуть адмирала.
Вечером 6 февраля 1998 года, в годовщину гибели Колчака, в Иркутском драмтеатре состоялась премьера спектакля «Звезда адмирала».
В процессе работы над пьесой «во время долгого, кропотливого поиска и сбора исторических фактов Сергей Остроумов и режиссер спектакля Вячеслав Кокорин нашли документы о тайном захоронении адмирала на берегу Ангары. Из них следует, что весной 1920 года тело Александра Васильевича было найдено местным жителем в двух десятках километров ниже устья Ушаковки. Приехавшие на место представители следственных органов провели опознание, зафиксировав этот факт в официальном акте, затем тайно похоронили неподалеку. На поверхности земли могилу, разумеется, не отметили, но составили официальный акт и приложили к нему карту-схему, на которой захоронение отмечено крестиком. Все найденные документы имеют гриф «секретно». В настоящее время определяется их подлинность, в которой Сергей Остроумов совершенно не сомневается».
Нет ничего невероятного в сообщении журналиста Георгия Дробинина. Дождаться бы официального подтверждения.
Ленин ненадолго пережил своего поверженного противника… Победители не знали ни скромности, ни милосердия, ни великодушия. Первородное имя егогорода было заменено на партийный псевдоним «вождя всех рабочих», не знавшего, в отличие от Колчака, с какой стороны подходят к токарному станку. Идеи адмирала об освоении Севера и арктических морей были вложены в уста и декреты «основоположника всех великих начинаний». И первый атомный ледокол, конечно же, был назван именем политика, не бывавшего нигде севернее Гельсингфорса.
Имени Колчака, разумеется, не было в той «Капсуле памяти», которую опустили под лед на Северном полюсе во время арктического шоу в августе 1977 года. Поход атомного ледокола «Арктика» был приурочен к шестидесятилетию Октября, и с борта его, из географической точки Северного полюса, как и предусматривал сценарий, был отправлен торжественный рапорт Генеральному секретарю ЦК КПСС Председателю Президиума Верховного Совета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу о выдающейся победе советской науки и техники. По этому поводу на дно океана ушла капсула, туго набитая «документами века»: проект Конституции СССР, текст перелицованного гимна, номера газеты «Правда» с обсуждением Основного закона… «Утопили Конституцию», - шутили потом остряки.
Не было там только имен первопроходцев этого пути. Они остались лишь на карте, по которой штурман «Арктики» прокладывал свой «исторический» маршрут. Да и то не все…
Семьдесят лет и три года над именем Колчака довлело заклятье. Если его и упоминали в статьях и книгах, то не иначе как с клеймами ярого контрреволюционера, монархиста, кровавого диктатора…
Дозволялось печатать фотографии Гитлера и Геринга, Геббельса и Гиммлера, но нигде нельзя было увидеть портрета Колчака. На лик его также был наложен запрет. И вот заклятье спало.
Вышла добрая дюжина книг о Колчаке - роман, монографии, сборники документов, иллюстрированная биография, фильмы, документальные и художественные.
Кто-то твердит по старой памяти - «дань моде». Нет. Воздаяние по заслугам. Ибо вслед за графом Столыпиным адмирал Колчак мог повторить слово в слово: «…ответственны мы в том, что мы, как умеем, как понимаем, бережем будущее нашей родины и смело вбиваем гвозди в вами же сооружаемую постройку будущей России, не стыдящейся быть русской, и эта ответственность - высочайшее счастье моей жизни».
Санкт-Петербург - Севастополь - Омск - Иркутск - Полярный
1987-2002 годы
Много раз собирался съездить на отцовскую родину, отыскать место, откуда взмыла в небо душа адмирала. За меня это сделал мой коллега по «Комсомольской правде» Н. Савельев.
Рукою очевидца . «На месте расстрела Верховного правителя сейчас валяются пустые разбитые ящики, какие-то грязные свертки и банки. Проруби, как и льда на Ангаре, теперь нет. Уже давно из-за ГЭС река лишена своей естественной жизни. Было холодно, зябко, а от реки валил густой пар. И ничто и нигде не напоминало об этом человеке. Словно и не было».
Сегодня место гибели Колчака привели в должный вид. Поставлен поминальный крест, приходят иркутяне, чтобы постоять на берегу Ушаковки и помянуть адмирала.
Вечером 6 февраля 1998 года, в годовщину гибели Колчака, в Иркутском драмтеатре состоялась премьера спектакля «Звезда адмирала».
В процессе работы над пьесой «во время долгого, кропотливого поиска и сбора исторических фактов Сергей Остроумов и режиссер спектакля Вячеслав Кокорин нашли документы о тайном захоронении адмирала на берегу Ангары. Из них следует, что весной 1920 года тело Александра Васильевича было найдено местным жителем в двух десятках километров ниже устья Ушаковки. Приехавшие на место представители следственных органов провели опознание, зафиксировав этот факт в официальном акте, затем тайно похоронили неподалеку. На поверхности земли могилу, разумеется, не отметили, но составили официальный акт и приложили к нему карту-схему, на которой захоронение отмечено крестиком. Все найденные документы имеют гриф «секретно». В настоящее время определяется их подлинность, в которой Сергей Остроумов совершенно не сомневается».
Нет ничего невероятного в сообщении журналиста Георгия Дробинина. Дождаться бы официального подтверждения.
Ленин ненадолго пережил своего поверженного противника… Победители не знали ни скромности, ни милосердия, ни великодушия. Первородное имя егогорода было заменено на партийный псевдоним «вождя всех рабочих», не знавшего, в отличие от Колчака, с какой стороны подходят к токарному станку. Идеи адмирала об освоении Севера и арктических морей были вложены в уста и декреты «основоположника всех великих начинаний». И первый атомный ледокол, конечно же, был назван именем политика, не бывавшего нигде севернее Гельсингфорса.
Имени Колчака, разумеется, не было в той «Капсуле памяти», которую опустили под лед на Северном полюсе во время арктического шоу в августе 1977 года. Поход атомного ледокола «Арктика» был приурочен к шестидесятилетию Октября, и с борта его, из географической точки Северного полюса, как и предусматривал сценарий, был отправлен торжественный рапорт Генеральному секретарю ЦК КПСС Председателю Президиума Верховного Совета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу о выдающейся победе советской науки и техники. По этому поводу на дно океана ушла капсула, туго набитая «документами века»: проект Конституции СССР, текст перелицованного гимна, номера газеты «Правда» с обсуждением Основного закона… «Утопили Конституцию», - шутили потом остряки.
Не было там только имен первопроходцев этого пути. Они остались лишь на карте, по которой штурман «Арктики» прокладывал свой «исторический» маршрут. Да и то не все…
Семьдесят лет и три года над именем Колчака довлело заклятье. Если его и упоминали в статьях и книгах, то не иначе как с клеймами ярого контрреволюционера, монархиста, кровавого диктатора…
Дозволялось печатать фотографии Гитлера и Геринга, Геббельса и Гиммлера, но нигде нельзя было увидеть портрета Колчака. На лик его также был наложен запрет. И вот заклятье спало.
Вышла добрая дюжина книг о Колчаке - роман, монографии, сборники документов, иллюстрированная биография, фильмы, документальные и художественные.
Кто-то твердит по старой памяти - «дань моде». Нет. Воздаяние по заслугам. Ибо вслед за графом Столыпиным адмирал Колчак мог повторить слово в слово: «…ответственны мы в том, что мы, как умеем, как понимаем, бережем будущее нашей родины и смело вбиваем гвозди в вами же сооружаемую постройку будущей России, не стыдящейся быть русской, и эта ответственность - высочайшее счастье моей жизни».
Санкт-Петербург - Севастополь - Омск - Иркутск - Полярный
1987-2002 годы
АДМИРАЛ ВИЛЬКИЦКИЙ
САЛЮТ РОССИЙСКОМУ КОЛУМБУ
Не могу представить себе Колумба или Магеллана, коротающих свой век за подбивкой сапог или ремонтом старых табуреток. А вот флигель-адъютанта Бориса Вилькицкого за варкой столярного клея - очень даже могу. Варил в Лондоне на первых порах эмигрантской жизни за милую душу. Да еще стоял во главе артели из таких же выброшенных на осушку жизни моряков. И табуретки починял, и полки, и прочую нехитрую мебель. Еще кур под Парижем разводил…
И кто мог подумать на чернильной фабрике в Брюсселе, глядя, как седовласый конторщик разворачивает свой скромный обеденный узелок, что этот русский старик не раз трапезничал за императорским столом, развлекая своими остротами смешливых принцесс, чьи останки поглотили уральские недра. Все было в жизни доживавшего свой век бывшего адмирала и флигель-адъютанта…
В это трудно поверить, но на всех картах мира до 1913 года там, где сейчас распростерлись на пол-Ирландии острова Северной Земли, на стыке двух морей - Карского и Лаптевых - зияло огромное белое пятно. Первые очертания неведомых берегов появились на глобусе благодаря подвигам и жертвам русских военных моряков в 1913 году.
А за три зимы до того в воды Тихого океана были посланы два ледокольных парохода - «Таймыр» и «Вайгач» - Государственная экспедиция Северного Ледовитого океана (ГЭСЛО). Именно с этого момента и началось воистину государственное освоение той трассы, которая сегодня, прославленная в песнях, книгах, фильмах, носит название Главсевморпути и… тихо угасает.
Северный морской путь - из разряда столбовых дорог человечества: как Великий шелковый путь или путь «из варяг в греки». Увы, он еще и самый опасный на планете.
У Фритьофа Нансена - железные нервы. Но и он назвал Арктику «страной льда и ночи, страной ужаса и смерти». Велик и во многом безымянен мартиролог этого пути смельчаков, авантюристов, капитанов полярной удачи.
В 1913 году 28-летний капитан 2-го ранга Борис Вилькицкий повел свои суда в небывалый поход - из Владивостока в Архангельск, через шесть арктических морей, и в каждом из них «Таймыр» и «Вайгач» могла подстерегать судьба вмерзших во льды и бесследно сгинувших экспедиционных шхун Георгия Седова, Русанова, Брусилова…
Эта земля не далась ему в руки сама. Шли, шли - и наткнулись. Полярный командор пошел на риск: разъединил суда (они всегда держались рядом, чтобы в любой момент оказать помощь друг другу). «Таймыр» пошел на север, а «Вайгач» - вдоль материка.
3 сентября 1913 года, обходя плотные льды у мыса Челюскин, полярные моряки увидели сквозь разрывы тумана неизвестную гористую землю, уходившую в море неоглядной далью. Вилькицкий с сотоварищами высадился на нее и торжественно поднял российский флаг. Потом на борту «Таймыра», еще раз сверившись с морскими картами, огласил приказ:
«Нам удалось достигнуть мест, где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто не думал. Мы установили, что вода на север от мыса Челюскин - не широкий океан, как считали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большое научное значение, объясняет многое в распределении льдов океана и дает новое направление поискам Великого пути».
На 37 тысяч квадратных километров приросла Россия… А сколько боевых кораблей, мирных грузов было переброшено по этой воистину национальной стратегической трассе в послевоенные и вовсе недавние годы?! Даже такой хрупкий корабль, как авианосец (тяжелый авианесущий крейсер «Минск»), и тот умудрились перегнать не вокруг Африки, а вокруг Таймыра, через пролив Вилькицкого.
Открытие Земли Императора Николая II - так нарекли новые острова - стало последним крупным географическим открытием в истории человечества.
Амундсен, человек, как и все северяне, весьма сдержанный, не удержался от восклицания в адрес Вилькицкого: «В мирное время эта экспедиция возбудила бы весь мир». Но когда «Таймыр» и «Вайгач» прибыли в Архангельск, началась первая мировая война. Экипажи экспедиционных судов были раскассированы по боевым кораблям, а Борис Вилькицкий получил флигель-адъютантские вензеля на погоны (офицер свиты Его Величества) и эскадренный миноносец на Балтике. На нем, на «Летуне», он добывал себе новую, ратную славу. Вилькицкий мог бы остаться в императорской свите (великим княжнам очень нравились уроки географии, которые преподавал им «милый Бобочка»), но он сам отпросился в Минную дивизию, в «клуб самоубийц», как называли моряков этого лихого соединения.
Над ним подтрунивали: капитан 1-го ранга - и на миноносце. С таким чином линкором командовать. А он ходил на своем «Летуне» к черту в пекло, пока не подорвался однажды на германской мине. В память о той операции - золотое Георгиевское оружие.
Наверное, Вилькицкий и в самом деле родился под счастливой звездой. Повезло в Порт-Артуре - выжил, повезло в Арктике - не сгинул во льдах, повезло на Балтике - выплыл. Повезло и в четвертый раз. В 1917 году, когда командир «Летуна» и его старший офицер Николай Задлер были арестованы, судовой комитет эсминца написал на Вилькицкого, «любимца августейшей семьи», форменный донос, только чудо спасло его от расстрельной пули. И все же Вилькицкий флот не оставил даже в ту лихую годину - ушел в Ревель к своему старому соплавателю по северам Петру Новопашенному, возглавлявшему знаменитую непенинскую службу связи.
Рукою очевидца . «В это время, -отмечал в своих записках Вилькицкий , - я служил в Ревеле, в службе связи Балтийского флота, учреждении, поставленном на огромную высоту доблестным адмиралом Непениным, безнаказанно убитым при Керенском на посту командующего Балтийским флотом.
Секретнейшая работа службы связи по выяснению операций германского флота парализуется окончательно, так как новой власти все «секретное» особенно подозрительно.
На флоте офицерство и лучшая часть матросов группируются вокруг некоторых начальников, оставшихся популярными в силу своей энергии, честности и патриотизма, но и этим начальникам не видно во всероссийском хаосе никакой силы, на которую можно опереться для борьбы со все шире разливающимся злом. Неприятельские армии почти беспрепятственно продвигаются по русской земле. Германские самолеты уже летали над городом Ревелем, и их циклисты (мотоциклисты. - Н.Ч.) проникли на улицы, когда мне удалось с начальником службы связи и остатками личного состава уйти на одном из транспортов в Гельсингфорс, где находился штаб флота.
Там капитан 2-го ранга Щастный, оказавшийся во главе флота, предпринимает героические усилия, чтобы спасти эскадру от захвата немцами и увести ее через тяжелые льды в Кронштадт и Петроград. Служба связи больше никому не нужна, и меня отпускают на все четыре стороны.
Германские войска высаживаются в Западной Финляндии и с белыми финнами продвигаются к Гельсингфорсу, освобождая страну от красных финнов и от всего русского. За два дня до занятия Гельсингфорса, одновременно с выходом Щастного с флотом в его трудный поход, и я направился в Петроград искать себе применение.
Популярность Щастного растет и вызывает опасения Троцкого. Щастного обвиняют в контрреволюции, арестовывают и после пародии суда расстреливают.
На боевом флоте мне делать больше нечего, его песня спета. Надо осмотреться, переждать, найти временную работу подальше от всякой политики».
А жизнь, а служба начинались лучезарно: с Лазурного берега, с Тулона, куда 19-летний мичман был командирован сопровождать новобранцев на эскадренный броненосец «Цесаревич»…
Чужую жизнь мы читаем по азбуке слепых, касаясь лишь ее вершин и впадин. Так прочтена бегло и по рельефу жизнь российского Колумба XX столетия. Чтобы зажечь будущего биографа, замечу, что Бориса Вилькицкого можно считать одним из самых первых командиров-подводников в русском флоте. В осажденном Порт-Артуре он вызвался командовать одноместной подводной лодкой, сооруженной конструктором Налетовым из подручных средств. По счастью, тот утлый снаряд так ни разу и не вышел в море. Но 19-летний мичман, избежав одной опасности, шел навстречу другой: на сопке Высокая он вел матросов последнего резерва в контратаку. В рукопашной схватке получил пулю в грудь.
Госпиталь. Плен. Возвращение на флот. И снова под пули. На этот раз уже в России, охваченной всполохами восстаний, предвестниками будущей гражданской войны.
«Назначен из состава батальона, идущего на усмирение мятежа в Прибалтийском крае по собственному желанию». Эта отметка в послужном списке старшего лейтенанта Вилькицкого едва не сыграла роковую роль в октябре семнадцатого.
А ведь ему светила тихая кабинетная служба в столице под крылом отца-генерала. Андрей Ипполитович Вилькицкий, сам вдоволь наплававшись по окраинным морям Российской империи, потерявший младшего сына (гардемарин Юрий Вилькицкий умер в плавании от брюшного тифа в 17 лет), пытался уберечь и старшего от невзгод. Куда там!
Правда, по настоянию отца штурман крейсера «Олег» Борис Вилькицкий поступает на гидрографическое отделение Николаевской Морской академии. Но только потому, что эта «мирная специальность» обещает новые испытания и новый риск. Его боевой сотоварищ по Порт-Артуру капитан-лейтенант Колчак-Полярный уже зажег душу молодого офицера рассказами о загадочной Земле Санникова, своими дерзостными планами найти путь в непроходимых сибирских морях из Европы в Азию, из Владивостока в Архангельск, дабы не гонять российские корабли на Тихий океан вокруг Африки. Планы воистину глобальные. И реальные: по эскизам Колчака уже строились экспедиционные ледокольные суда «Таймыр» и «Вайгач». Деятельный эрудированный моряк, гидрограф от Бога, Колчак, потерявший в Арктике зубы и здоровье, снова рвался в белое безмолвие Севера. Он намеревался возглавить экспедицию, подготовленную с государственным размахом. Но судьба улыбнулась Вилькицкому. Именно он повел в гиблые льды оба ледокольных транспорта - навстречу смертям и открытиям.
За все свои полярные удачи Вилькицкий расплатился потерей семьи и Родины. Страшная цена!
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна…
Но вот что удивительно. Пока Борис Андреевич Вилькицкий мыкал горе на чужбине, пока он полагал, что его жизнь напрочь отсечена от Родины, здесь, в тогдашнем Ленинграде и нынешнем Питере, хранились и хранятся его детские фотографии. Здесь помнили его мальчишеские шалости, беды и радости, как могут помнить только родственники. Пусть дальние, по линии старшей сестры Бориса Вилькицкого - Веры Андреевны, но все же, как ни вытравливали в них, в нас во всех память до семнадцатого года, все же правнучатая племянница славного морехода Ирина Семеновна Тихомирова бережно сохранила и детские фотографии столетней давности, и семейные предания, дошедшие от прабабушек. Она же сумела и преумножить семейный архив копиями генеалогических справок и послужных списков Вилькицкого. Не историк, ветврач по образованию, она взялась за кропотливый исследовательский труд задолго до того, как возник публичный интерес к имени полярного первопроходца, когда каждый свой рассказ бабушка сопровождала обязательной оговоркой: «Только никому об этом не рассказывай!» Таись, что в твоем роду был такой человек, как первооткрыватель далеких земель… Да и как было не таиться, когда к имени Вилькицкого советские историки намертво припечатали такую характеристику:
«Есть все неопровержимые свидетельства того, что Борис Вилькицкий добровольно и охотно перешел на сторону временного белогвардейского правительства Северной области, старался, хотя и безуспешно, переметнуться на службу колчаковскому правительству, ревностно выполнял задания. Только добросовестное выполнение Б.А. Вилькицким контракта по обеспечению Карских товарообменных экспедиций в 1923 и 1924 годах несколько смягчает его вину перед своим народом. В последние годы жизни стареющий полярник страдал ностальгией по всему русскому и хотел вернуться на Родину, однако это ему так и не удалось».
И все-таки он вернулся в Россию!
Брюссель. Октябрь 1995 года
Да простят меня брюссельцы, но столица Бельгии была для меня прежде всего городом, где оборвалась жизнь российского Колумба. И когда мне довелось вступить в пределы тихого и уютного королевства, первым делом стал искать могилу Бориса Вилькицкого. К стыду сотрудников российского посольства, никто из них так и не смог сказать, где погребен наш великий соотечественник. Лишь с помощью приятельницы русского брюссельца Виталия Поповского, предоставившего мне свой кров, балерины на пенсии Ивон Франсуа, обзвонившей все брюссельские кладбища, удалось выяснить, что Вилькицкий похоронен в Икселе, окраинном районе на юге столицы. Туда-то мы и двинулись втроем.
С большим трудом разыскали в лабиринте города мертвых плиту красного мрамора под траурной туей. За бетонной стеной грохотал поезд. С ближайших прудов пролетали над могилой командора чайки… Строго говоря, это была не его могила, а семейное захоронение младшей сестры Лидии. Бориса Андреевича положили к ней и ее мужу генерал-майору Шорину, так как на аренду собственного участка у него не было средств. Но проклятое безденежье донимало его и после смерти: в кладбищенской конторе нам сказали, что в будущем году истекает 30-летний срок оплаченной аренды и захоронение ликвидируют. Сообщение нас огорошило: получалось, что в год 300-летия Российского флота должна быть уничтожена надгробная плита российского Колумба! Хорошенькое дельце…
Вернувшись в Москву, я стал бить во все газетные колокола: опубликовал несколько очерков, писал письма в МИД, в оргкомитет юбилея, в Главный штаб ВМФ… Убеждал облеченных властью лиц, что прах Бориса Вилькицкого можно (юридически) и нужно (по совести) перезахоронить на родине, в его родном Санкт-Петербурге. Делал все это без особых надежд. У разноведомственных чиновников была железная отговорка: нет денег. В самом деле, старикам пенсии не выплачиваются, а тут останки какого-то белоэмигранта из-за тридевяти земель перевозить надо.
Нельзя поднять словом человека из гроба, но слово может поднять гроб из могилы. И я был свидетелем этого чуда… Российский МИД нашел валюту на перезахоронение нашего национального героя. (Юбилейная кампания подмогла!) И командор вернулся в Россию.
Санкт-Петербург. Ноябрь 1996 года
Если бы он был русским американцем, прах его упокоили бы в пантеоне, но Вилькицкий был русским россиянином, не принявшим ни бельгийского, никакого иного подданства, и потому его положили сюда, в чудовищно запущенное, изуродованное не руками, лапами вандала, старинное и, несмотря на все, славное Смоленское кладбище, что на Васильевском острове. Его следовало бы назвать еще родительским, ибо здесь лежат кости родителей едва ли не всех российских гениев и талантов: Чайковского и Даргомыжского, Рериха и Зощенко, Александра Блока, лежат тут - неведомо, правда, где, - Шишкин, Куинджи.
Прах Бориса Вилькицкого перевезли из Брюсселя не символически. Вся Россия видела по НТВ, как из земли Иксельского кладбища был извлечен хорошо сохранившийся дубовый гроб, как накрыли его Андреевским флагом…
Могилой Вилькицкого могли бы стать и порт-артурская сопка, и льды Арктики, и воды Балтики, и даже берега реки Конго, где его свалила однажды тропическая лихорадка. Не стало его последним приютом и брюссельское кладбище, где в семейной могиле младшей сестры Лидии Шориной пролежали его бренные останки 35 лет.
Свое посмертное плавание Борис Вилькицкий совершил, как говорят моряки, в «деревянном бушлате» с цинковым подбоем на борту бельгийского судна «Мария Бьянки».
Он вернулся в родной город, проделав тысячемильный путь по Северному морю и Балтике, прибыв из Антверпена в Санкт-Петербург. И штормовое осеннее море стихло, провожая командора в его последний поход к его последним островам - Турухтанным, где расположен 87-й причал Петербургского торгового порта. Капитан «Марии Бьянки» немало удивлялся столь необычному штилю в конце ноября. И еще просияло во время погребения безнадежно хмурое небо питерского предзимья…
За гробом Вилькицкого шли адмиралы.
Впервые за все советские и постсоветские годы воинские почести были отданы белоэмигранту. Об этом приходится говорить особо, потому что в сознании многих битва «белых» с «красными» еще продолжается, и из Москвы был звонок организаторам перезахоронения: высокое должностное лицо, пожелавшее остаться неназванным, предупредило, что ни оркестр, ни салют для белоэмигрантов воинскими уставами не предусмотрены. Тем не менее командование ЛенВМБ и Военно-морской академии к рекомендациям московского начальника не прислушалось и контр-адмиралу Российского императорского флота Борису Вилькицкому были отданы все воинские почести: флаг, караул, салют, торжественный марш.
Наверное, сыграл свою роль и Указ президента о Дне гражданского примирения, принятый за три недели до этой акции. Хотя, конечно же, никакими указами-приказами не примирить живущих в нас «красных» и «белых», воюющих в нас и вне нас, раздирающих наши души без малого век. Не по этой ли причине не найдем мы портрета Вилькицкого в святилище нашей флотской истории - Центральном военно-морском музее, как не найдем и фотографии его главного сподвижника по экспедиции командира «Вайгача» капитана 2-го ранга Петра Новопашенного, тоже выбравшего участь белоэмигранта.
Установит ли кто-нибудь мемориальную доску на доме № 96 по каналу Грибоедова, где жил Вилькицкий? Назовут ли его именем улицу в родном городе?
И все же кое-какие сдвиги в нашем сознании произошли. Адмирал, отстаивавший памятник Ленину в Прибалтике во время ГКЧП, произнес на пресс-конференции замечательную речь по поводу вернувшегося из-за кордона Бориса Вилькицкого.
Парадный строй моряков печатал шаг по кладбищенской дорожке, держа равнение на мраморное надгробие. В этот торжественный миг они отдавали честь и всем соплавателям командора по той великой и забытой экспедиции.
А потом офицеры ЛенВМБ сбросились и помянули гордость русского флота горькой чаркой на «Авроре», где кроме родственников Вилькицкого, Плиткина и Тихомировой были и потомки других участников экспедиции - дочь лейтенанта Николая Евгенова, племянник лейтенанта Алексея Жохова… Были правнучка моряка-писателя Константина Станюковича и сын адмирала Головко, командовавшего в Великую Отечественную Северным флотом…
Сколько судеб морских скрестилось, связалось на старом крейсере!
Поминки продолжились сначала в доме писателя Виктора Конецкого, бросившего горсть земли на дорогой всем морякам гроб, а потом в семье Тихомировых, в новостройке Комендантского аэродрома. Ирина Семеновна достала вдруг скляночку с заспиртованным морским рачком.