Страница:
Детали и инструменты подготовлены на столе. Флориан выбрал то, что необходимо. Это оказалось не особенно сложным.
Следующая задача была поставлена кем-то другим. И требовалось осмотреть стенд и рассказать инструктору, как он сработает.
Его пальцы были быстрыми. Он легко смог выполнить задачу досрочно. Следующее задание — сложнее. На третье всегда полагалось подготовить задачу кому-нибудь другому. Ему давали на это пятнадцать минут.
Он рассказал Инструктору, что готов.
— Покажи мне, как ты смонтируешь это, — сказал Инструктор.
Он показал. Инструктор посерьезнел, в конце концов кивнул и сказал:
— Флориан, ты собираешься выжать из ленты больше, чем на ней есть.
Он был разочарован.
— Прошу прощения. Это не сработает?
— Конечно, сработает! — ответил Инструктор и улыбнулся ему. — Но я не могу дать твою задачу никому на данном уровне. Ты повторишь базовые знания и мы посмотрим, как будешь справляться дальше. Хорошо?
— Да? — сказал он. Конечно, только «да». Но он был обеспокоен. Он много работал со Старшими. Это было трудно и занимало много времени, а они продолжали настаивать, чтобы он отдыхал, тогда как он предпочел бы находиться на своей работе.
И уже немного опоздал, и Энди встретил его хмуро, и помогал ему больше, чем он хотел.
Он думал, что ему следует поговорить с Интором обо всем этом. Но становилось весело, когда он много работал. Он хотел, чтобы все так и осталось, несмотря на то, что сильно уставал, и даже не помнил, как добирался до своей койки.
Инструктор сказал, что он может идти. На скотный двор он опять опоздал. Энди сказал ему, что свиньи не понимают его графика: Он уже покормил их.
— Я сменю воду? — сказал он и сделал все и за Энди тоже. Это было справедливо. Энди обрадовался.
Настроение Энди так поднялось, что он позволил ему почистить Коня и пойти с ним в особый загон, где находился жеребенок, который был «девочкой», ее кормили из ведра, которое нужно было держать. Флориан еще недостаточно вырос, чтобы справляться с таким делом. Требовалось принять душ, и сменить одежду, и быть очень аккуратным, потому что они давали жеребенку лекарства, полученные от Коня. Но «она» не была больна. — «Она» играла с ними в догонялки, потом нюхала им руки и снова играла в догонялки.
Он испытывал огромное облегчение, когда Энди объяснил ему, что лошади — не для еды.
— А для чего они? — спросил он тогда, опасаясь, что могут быть и другие плохие ответы.
— Они Экспериментальные, — ответил Энди. — Я точно не знаю. Но говорят, что они рабочие животные.
Свиньи тоже иногда были рабочими животными. Свиньи настолько здорово вынюхивали местные растения (которые попадали сюда случайно и прорастали) и так хорошо соображали, что их не надо есть, что некоторые эйзи только и делали, что водили свиней, каждый день обходя с ними загоны и поля, и никто не собирался их превращать в ветчину и культивировать те ядовитые травы, что пробрались вовнутрь ограды. Механические вынюхиватели работали хорошо, но Энди сказал, что свиньи лучше.
Наверно, это и имелось в виду на лентах, подумал Флориан. С помощью лент ему сообщали, что первое Правило среди Правил заключается в том, чтобы искать способы принести пользу.
Ари прочитала задачу, вдумалась в ее ленточное знание и спросила маман:
— Имеет значение, сколько мальчиков, а сколько девочек?
Маман немного подумала.
— На самом деле имеет. Но ты можешь решать, как будто нет.
— Почему?
— Потому что (и это важно знать) для определенных задач некоторые вещи неважны, и когда ты просто учишься решать задачи, тебе легче запомнить, что является наиболее важным для решения, если ты отбросишь все неважное. Для этой задачи важно все в мире — мальчики и девочки, и погода, смогут или не смогут они раздобыть достаточно еды, имеются ли те, существа, которые едят их самих — но сейчас имеют значение только гены. Когда ты сможешь решить все эти задачи, тебе расскажут, как учесть все остальные аспекты. И еще одно. Учителя не любят говорить, что ты знаешь все. Всегда может быть что-то еще, о чем никто не подумал. А если ты все же так подумаешь, они скажут тебе все, что угодно, чтобы запутать тебя. Так что они начинают с простого, а затем добавляют, являются ли они мальчиками и девочками. Понятно?
— Но это имеет значение, — угрюмо возразила Ари, — потому что мальчики-рыбы дерутся друг с другом. Должно быть двадцать четыре синих рыбки, если никого не съедят. Но на самом деле съедят, потому что синих легко заметить, и они не могут спрятаться. А если посадить их с большой рыбой, то синих рыбок вообще не будет.
— А ты знаешь, различают ли рыбы цвета?
— А различают?
— Давай на минутку оставим это. Что, если женщинам больше нравятся синие мужчины?
— С чего бы это?
— Просто представь. Рассчитай их новое поколение.
— Насколько больше нравятся?
— На двадцать пять процентов?
— Все те синие просто сделают большую рыбу толще и у нее будет множество мальков. Это становится сложным.
У маман был такой странный вид, как будто она собирается чихнуть, или рассмеяться, или рассердиться. А потом ее вид стал очень странным, но совершенно не смешным. Она притянула ее к себе и обняла.
В последнее время маман часто так поступала. Ари казалось, что она должна себя чувствовать счастливее. Раньше маман никогда не проводила с ней так много времени. И Олли — тоже.
Но при этом ее не покидало ощущение опасности. Маман была невеселой. И Олли. Олли изо всех сил старался быть эйзи, и маман с Олли больше не кричали друг на друга. Маман ни на кого не кричала. Нелли постоянно выглядела сконфуженной. И Федра тоже вела себя как эйзи.
Это пугало Ари, и она хотела спросить маман, почему так. Но она боялась, что маман заплачет. В последнее время у маман постоянно был такой вид. А когда маман плакала, она страдала.
Ари просто положилась на маман.
На следующее утро она пошла в игровую школу. Она была достаточно большая и ходила сама. Маман обняла ее у двери. Подошел Олли и тоже ее обнял. Он уже давно этого не делал.
Она оглянулась, но дверь была закрыта. Она подумала, что это очень странно. Но пошла в школу.
РЕЗЬЮН-ПЕРВЫЙ оторвался от полосы, и Джейн стиснула кожаные подлокотники кресла. И не взглянула в окно. Она не хотела видеть, как удаляется Резьюн. Она прикусила губу, закрыла глаза и почувствовала, как слезы текут по ее лицу, в то время как мягкое ускорение вдавило ее в сидение.
Она повернулась к Олли, когда корабль набрал высоту.
— Олли, принеси мне выпить. Двойную.
— Да, сира, — откликнулся Олли, отстегнул ремни и отправился на поиски.
Федра, сидящая перед ними, развернула свое кресло так, что оказалась лицом к ней, только маленький столик отделял их.
— Могу я что-нибудь сделать для тебя, сира?
Господи, ей ведь нужно это, не правда ли? Федра напугана.
— Я хочу, чтобы ты подготовила список покупок. Тех вещей, которые, по твоим представлениям, нам понадобятся на корабле. Тебе придется сделать несколько заказов, во время остановки. Там, в наружном кармане есть буклет, по которому ты можешь ориентироваться. И из него же ты узнаешь, как заказывать.
— Да, сира.
Это позволит облегчить участь Федры. Олли ходил обиженный. И просил тайпировать его. Он просил тайпирования у эйзи — Инспектора, а она отказала ему.
— Олли, — заявила она. — Ты слишком близок к гражданину. Мне нужно, чтобы ты таким и был. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да? — ответил он. И держался лучше, чем Федра.
— Еще один стакан тебе, — прокричала она ему, чтобы он услышал, несмотря на шум двигателей; и он оглянулся, и кивнул, понимая. — И Федре!
Пэгги подошла к бару с той же стороны, где стоял Олли, покачнулась, когда самолет прорезал небольшое завихрение, а затем быстро наклонилась к сумке и вынула пару очков.
Для Джулии. В самом конце салона — Джулия и Глория.
— Ты разрушила мою жизнь? — кричала ей Джулия при посадке. Перед Дэнисом, перед эйзи и тех из Семьи, которые пришли ее проводить. Тогда как бедная Глория стояла здесь же, и подбородок у нее дрожал, а глаза переполнены слезами. Неплохая девочка. Ребенок, имевший слишком много. Почти все. Но из этого многого так мало было по-настоящему важным. Ребенок смотрел на собственную бабушку, которую едва ли при этом видел, и искал в ней признаки предельного зла. Глория совершенно не представляла, куда она отправляется. Совершенно не имела понятия о дисциплине на корабле или замкнутом стальном мире рабочей станции.
— Привет, Глория? — сказала она, бравируя и стараясь (Господи, только бы это прошло!) не сравнивать этого ребенка с Ари — с Ари, которая может слышать, как взлетает самолет, может взглянуть и понять, что это РЕЗЬЮН-ПЕРВЫЙ. Но — не более того…
Глория подбежала к своей матери, которая была близка к срыву. Которой удалось, кроме всего прочего, придать налет несерьезности их отъезду. Должно быть, как обычно, они совершают путешествие в сопровождении агентов безопасности Резьюн. Она считала вполне возможным, что Джулия попытается удрать в Новгороде.
Дочь, до беспамятства боящаяся шаттла, пустоты, прыжков, всего, связанного с физикой, изучением которой Джулия никогда себя не утруждала…
Слишком плохо, девочка. Я думаю, что смогу устроить тебе «нишу», где все будет идти так, как ты хочешь. Мне очень жаль, что все это ошеломило тебя.
Но так происходило с самого твоего рождения. Сожалею, дочка, я действительно сожалею об этом.
Сожалею, что ты едешь со мной.
Олли принес напитки. Он был бледен, но вел себя вполне достойно, учитывая обстоятельства. Ей удалось улыбнуться ему, когда он подавал ей стакан, и он снова посмотрел на нее, уже усевшись и держа в руке свой.
Половину она выпила, даже не заметив.
— Со мной будет все в порядке, — сказала она и подняла стакан. — Ну же, Олли. Снова туда, откуда я пришла. Наконец, едем домой.
А при повторном двойном:
— Кажется, что мне снова двадцать, Олли, как будто и не было Резьюн.
Или ей просто удалось на время выбраться из своего оцепенения?
Федра не появилась в игровой школе. Пришла Нелли. С Нелли было легко справиться. Сэм мог раскачать Ари на качелях по настоящему высоко. Нелли переживала, но не собиралась останавливать их, потому что девочка будет на Нелли сердиться, а няня этого не любила.
Так что Сэм раскачивал Ари, а Ари раскачивала Сэма. И они забрались на ограничительные конструкции.
Наконец, за Сэмом пришли, и Нелли вела Ари домой, когда в коридоре их встретил дядя Дэнис.
— Нелли, — сказал Дэнис. — Служба безопасности хочет поговорить с тобой.
— Зачем? — спросила Ари. Внезапно она снова испугалась. Безопасность и Нелли были настолько далеки друг от друга, что в последнее время происходило со всем окружающим. И было странно.
— Нелли, — сказал Дэнис. — Делай, что я говорю.
— Да, сир? — откликнулась Нелли.
И пока уходила Нелли, Дэнис, такой большой, опустился на одно колено и взял руки Ари в свои.
— Ари, — сказал он, — произошло серьезное событие. Твой маман пришлось поехать разобраться с этим. Ей пришлось уехать.
— Куда она едет?
— Очень далеко, Ари. Я не знаю, сможет ли она вернуться обратно. Ты будешь жить в моем доме. Ты и Нелли. Нелли останется с тобой, но ей следовало сходить впитать одну ленту, после которой она будет лучше себя чувствовать.
— Маман может вернуться обратно!
— Я так не думаю, Ари. Твоя маман — важная женщина. Ей надо выполнить определенную работу. Она уезжает — ну, так далеко, как только корабль может унести ее. Она знала, что ты будешь огорчена. И она не хотела расстраивать тебя. Так что она просила, чтобы я за нее попрощался с тобой и сказал «до свидания». Она хотела, чтобы ты пошла в мой дом и жила бы в моей квартире.
— Нет!
— До свидания?
Маман никогда бы не сказала «до свидания». Все было не так. Она вырвалась из рук Дэниса и побежала, побежала так быстро, как могла, по коридорам, через двери, в их собственный коридор. Дэнис не мог поймать ее. Никто не мог бы. Она бежала, пока не добралась до своей двери, до своей квартиры; и она отстегнула карточку от своей блузы и сунула ее в прорезь.
Дверь открылась.
— Маман! Олли!
Она побежала по комнатам. Она искала везде, хотя и знала, что ни маман, ни Олли никогда не станут прятаться от нее.
Но ни маман, ни Олли никогда и не покидали ее! С ними случилось что-то плохое. С ними случилось что-то ужасное, а дядя Дэнис лжет ей.
Никаких вещей маман и Олли не было в ящиках, а в шкафу не было их одежды.
И ее игрушки тоже исчезли. Даже ее любимая мягкая игрушка и звезда Валери.
Она тяжело дышала. Ей казалось, что не хватает воздуха. Она услышала, что снова открылась входная дверь, и побежала в гостиную.
— Маман! Олли!
Но оказалось, что это вошла женщина, агент службы безопасности, высокая и в черном, она вошла, хотя ее никто не звал.
Ари просто стояла и смотрела на нее. И женщина смотрела. Женщина в форме в ее гостиной, и уходить не собирается.
— Миндер? — сказала Ари, стараясь быть храброй и взрослой, — соедини с офисом маман.
Миндер не ответил.
— Миндер? Это Ари. Соедини с офисом маман!
— Миндер отключен? — сказала женщина из безопасности. И это была правда. Миндер не произнес ни слова, когда она входила. Все было не так.
— Где моя мать? — спросила она.
— Доктор Страссен уехала. Твой опекун — доктор Най. Пожалуйста, успокойся, юная сира. Доктор Най сейчас придет.
— Мне он не нужен!
Но дверь отворилась и появился дядя Дэнис, запыхавшийся и побледневший. В апартаментах маман!
— Порядок, — пропыхтел Дэнис. — Ари, пожалуйста…
— Уходи! — закричала она на Дэниса. — Уходи! Уходи! Уходи!
— Ари. Ари, я сожалею. Я ужасно сожалею. Послушай меня…
— Нет, ты не сожалеешь! Мне нужна маман! Мне нужен Олли! Где они?
Дэнис подошел и попытался прикоснуться к ней. Она рванулась на кухню. Там оставались ножи. Но женщина из безопасности метнулась вокруг дивана и поймала ее, и держала, несмотря на то, что она лягалась и вскрикивала.
— Осторожно с ней! — сказал Дэнис. — Будь осторожна. Опусти ее.
Женщина поставила ее на пол. Дэнис подошел, и принял ее у охранницы, и прижал ее к своему плечу.
— Поплачь, Ари. Тебе полегчает. Отдышись и плачь.
Она глотнула воздуха, и еще, и, наконец, задышала ровнее.
— Я хочу отвести тебя домой, — мягко сказал Дэнис, и погладил ее по щеке и по плечам. — С тобой все в порядке — Ари? Я не могу нести тебя. Хочешь, чтобы офицер тебя отнесла? Она не сделает тебе больно. Никто не собирается причинять тебе боль! Или я могу позвать врачей. Может быть, ты чувствуешь себя скверно, и мне лучше так и сделать?
Отнести домой больше не предполагало ее дом. Со всеми что-то произошло.
Дэнис взял ее за руку и они пошли. Она слишком устала, чтобы что-то делать. И на простую ходьбу едва хватало сил.
Дядя Дэнис довел ее до самой своей квартиры, посадил на диван и велел своему эйзи Сили принести ей лимонад.
Она пила, с трудом удерживая стакан так, чтобы питье не расплескалось — настолько сильно она дрожала.
— Нелли будет жить здесь? — сказал ей дядя Дэнис, присаживаясь по другую сторону стола. — Нелли будет принадлежать тебе.
— А где Олли? — спросила она, сжимая стакан в руке.
— С твоей маман. Он нужен ей.
Ари глотнула воздуха. «Это хорошо, — подумала она, — если маман пришлось куда-то поехать, маман и Олли должны быть вместе».
— Федра тоже уехала с ними? — добавил Дэнис.
— Мне наплевать на Федру!
— Тебе нужна Нелли, верно? Маман оставила тебе Нелли. Она хотела, чтобы Нелли продолжала заботиться о тебе.
Она кивнула. У нее в горле стоял большой комок. Казалось ее сердце было в десять раз больше, чем могло поместиться. Глаза жгло.
— Ари, я не очень хорошо знаю, как заботиться о маленькой девочке. И Сили — тоже. Но твоя маман переслала все твои вещи сюда. У вас с Нелли будут тут свои комнаты, прямо здесь. Хочешь посмотреть, где твоя комната?
Она отрицательно покачала головой, стараясь не заплакать. Она пыталась по-настоящему рассердиться. Как маман.
— Не будем сейчас об этом говорить. К вечеру Нелли будет здесь. Она будет немного огорчена. Ты же знаешь, что она не может вынести сильного огорчения. Обещай мне, что ты будешь хорошо к ней относиться, Ари. Она — твоя эйзи, и ты должна быть доброй к ней, потому что ей действительно необходимо побыть в больнице, но она так беспокоится о тебе, а я знаю, что и тебе она нужна. Нелли будет каждый вечер между сеансами приходить домой — ей нужно давать ленты, ты знаешь, это приходится делать, потому что она ужасно опечалена; но она любит тебя и хочет приходить, чтобы заботиться о тебе. Я боюсь, правда, что это тебе придется о ней заботиться. Ты понимаешь меня? Ты можешь сделать ей очень, очень больно.
— Я знаю? — сказала Ари, потому что действительно знала.
— Ну, так вот. Ты — стойкая девочка. Ты уже совсем не ребенок. Это очень тяжело, очень тяжело. — Спасибо, Сили.
Сили принес ей стакан воды и таблетку, полагая, что она примет ее. Сили был никем. Не такой, как Олли. Он не был ни хорошим, ни плохим, он постоянно был только эйзи. И он взял ее стакан, поставил на свой поднос и предложил ей воды.
— Не хочу я никакую ленту? — сказала она.
— Это не такая таблетка, — пояснил Дэнис. — От нее у тебя перестанет болеть голова. И ты почувствуешь себя лучше.
Она не помнила, чтобы упоминала про свою больную голову. Маман всегда повторяла, чтобы она не брала таблетки у чужих людей: «Никогда, никогда не принимай пилюли для эйзи!» Однако сейчас не было рядом маман, которая сказала бы, какая это таблетка.
Ее не было, как и Валери. Как сиры Шварц. Как всех Исчезнувших. Маман и Олли тоже пропали.
Может быть, следующей исчезну я. И найду их.
— Сира, — проговорил Сили. — Пожалуйста.
Она взяла таблетку с подноса. Положила в рот и запила водой.
— Спасибо? — сказал Сили. Он был настолько скользкий, как будто его не было вовсе. Он унес стакан. Никто не замечал Сили.
Дядя Дэнис возвышался такой толстый, что кресло целиком осело под ним. Руки он держал на коленях, на лице — печаль и озабоченность.
— Несколько дней тебе не обязательно ходить в игровую школу. Посиди дома, пока не захочешь. Ты думаешь, что тебе никогда не полегчает. Я знаю. Однако, легче станет. Уже завтра ты почувствуешь себя лучше. Ты будешь скучать по маман. Конечно, будешь. Но пройдут дни, и тебе станет легче.
Она не хотела, чтобы становилось легче. Она не знала, кто заставляет людей Исчезать. Но это делала всяко не маман. Они могли предложить ей, все что хотели. Это не заставило бы ее поверить их словам.
Маман и Олли знали, что надвигается беда. Они были ужасно огорчены, и скрывали это от нее. Возможно, они думали, что смогут справиться с бедой, а оказалось, что не смогли. Она тоже чувствовала ее приближение, но не осознанно.
Может быть, имелось особое место, куда уезжали люди. Может быть, это — как умереть. Ты попадаешь в беду, и куда-то Исчезаешь, так что даже маман не смогла такое предотвратить.
Так что ей было ясно, что она тоже не сможет ничего предотвратить. Единственное, что ей оставалось, — это бороться и бороться, и попасть в беду только тогда, когда никого из близких уже не останется. Может быть, в этом была ее вина. Она всегда подозревала это. Но когда некому будет Исчезать, ей предстоит выяснить, что же происходит.
Тогда, возможно, и ей удастся уехать.
Внезапно она поняла, что с ней происходит что-то неладное. Она не чувствовала ни рук, ни ног, в животе горело.
Она попала в беду. Но Сили взял ее на руки, и вся комната отплыла и превратилась сначала в коридор, а потом в спальню. Сили осторожно положил ее на кровать, разул и прикрыл одеялом.
Плюшевый мишка сидел рядом с ней на покрывале. Она протянула руку и коснулась его. Она уже не могла вспомнить, откуда взялся мишка. Он всегда был у нее. Теперь он был здесь. Вот и все. Теперь только плюшевый мишка и остался.
— Бедный ребенок! — сказал Джастин и налил себе еще вина. — Бедный маленький ребенок, черт бы их побрал, не могли они, что ли, позволить ей прийти в аэропорт?
Грант только покачал головой. И выпил из своего стакана. И сделал легкое движение рукой, предупреждая о подслушивании.
Джастин потер глаза. Он никогда не забывал об этом, хотя иногда ему было тяжело.
— Это не наша проблема! — сказал Грант. — Не твоя.
— Я знаю.
Эти слова для тех, кто подслушивает. Всегда было неясно, слушают ли их. Они обдумывали возможности запутать службу безопасности, приходила даже мысль придумать свой язык, совершенно отличающийся от любого другого, с беспорядочной грамматикой. Но они опасались, такая мера только возбудит дополнительное подозрение. Так что поступали просто — писали на табличке. Джастин взял ее и нацарапал: «Иногда мне хочется удрать в Новгород и устроиться на работу на фабрику. Мы разрабатываем ленты, чтобы создавать нормальных людей. Мы вкладываем туда доверие и уверенность в себе, даем им возможность любить друг друга. Но все разработчики — сумасшедшие."
Грант написал: «Я глубоко верю своим создателям и моему Инспектору. И я нахожу в этом успокоение."
— Ты нездоров? — громко сказал Джастин.
Грант рассмеялся. А затем снова посерьезнел и наклонился, и тронул колено Джастина; они оба сидели на диване по-турецки.
— Я не понимаю, добро и зло. Я так решил. Не дело эйзи бросаться такими словами, имеющими вселенский смысл. Однако для меня ты олицетворяешь все доброе.
Он был тронут. А проклятые видения по-прежнему беспокоили его. Даже после всех этих прошедших лет, как старая, застарелая рана. С Грантом это никогда не имело значения. Это в равной степени со всем остальным придавало ему ощущение комфорта. Он положил свою руку на руку Гранта, слегка придавив, потому что не мог ничего сказать.
— Я сказал только то, что сказал, — продолжал Грант. — У тебя тяжелое положение. Ты приносишь столько добра, сколько можешь. Иногда даже слишком много. Даже мне полагается отдых. А тебе — тем более.
— Что я могу поделать, если Янни загружает меня.
— Нет, — Грант тряхнул его колено. — Ты можешь сказать «нет». Ты можешь бросить работу в какие-то часы. Не позволяй им давать тебе это задание. Откажись, тебе это не нужно.
На Фаргоне имелся младенец, копия Бенджамина Рубина, жившего на изолированной территории по другую сторону непроницаемой стены и работавшего в лаборатории, построенной силами Резьюн.
В результате создавалось нечто ощутимое из-за чего могла суетиться Оборона. А Джейн Страссен по прибытии обнаружит себя матерью другого проектного ребенка в рамках того же проекта.
Он знал, они дали ему записи интервью Рубина. Они допустили его к конструированию ленточных структур. Он знал, что его будут контролировать. По крайней мере — эту работу.
— Начинают доверять, да? — Его голос прозвучал хрипло, выдавая напряжение, которое он хотел скрыть.
— Это оказывает на тебя давление другого характера, нагрузку, которая тебе не нужна.
— Может быть, в этом как раз и скрывается мой шанс сделать что-нибудь стоящее. Это основной проект. Не так ли? Это самое лучшее, что произошло за долгое время. Может быть, я смогу сделать жизнь Рубина лучше. — Он наклонился вперед, чтобы налить еще вина. Грант подвинулся и сделал это за него. — Рубину, по крайней мере, кто-то в жизни сострадает. Его мать живет на станции, он встречается с ней, у него есть на что опереться.
Джастин знал все эти дела. Беспорядочный, интеллектуал с чрезвычайно рано пошатнувшимся здоровьем. Его привязанность к матери являлась отчаянной и чрезмерной, его хилое тело превратило здоровье в главную его заботу, его разнообразные увлечения не допускали юношеских страстей, за исключением страсти к работе. Но ничего — ничего такого, что сформировало Ари Эмори.
— Кое-что я могу сделать, — сказал он. — Я собираюсь взять работу, связанную с психикой граждан. Сделай кое-что для меня. Здесь нужна другая методология.
Грант хмуро посмотрел на него. Они могли обсуждать дома вопросы по работе, не беспокоясь о мониторах. Но их разговор принял опасный оборот, возможно, даже уже оказался за чертой допустимого. У него уже не было уверенности. Он был измучен. Он думал, что обучение освободит его от тяжелой работы. Он хотел только обучения. Грант был прав, он совершенно не создан для выправления горячих животрепещущих ситуаций. Он слишком сильно переживал.
Янни кричал на него:
— Сочувствие — прекрасная штука, при разговорах. Но она не имеет никакого отношения к решению! Четко помни о том, кого лечишь!
И это имело для него огромное значение. Он не был создан для клинической психики. Потому что он не мог ее выправить, когда сам чувствовал эту боль.
Это был самый великодушный Дэниса и Жиро поступок по отношению к нему: возвращающий к работе, требующей допуска к секретности, восстанавливающей его карьеру в несколько другой области.
Это был своего рода ультиматум, полагал он; доброта, которая могла обернуться противоположностью, если он попытается уклониться от оказанной чести. Об этом ему постоянно приходилось думать. Даже когда они оказывали ему милости.
Когда Ари проснулась, то обнаружила кого-то рядом с собой, и вспомнила, как проснулась в середине ночи, когда кто-то лег в ее постель, обнял ее мягкими руками и сказал голосом Нелли:
Следующая задача была поставлена кем-то другим. И требовалось осмотреть стенд и рассказать инструктору, как он сработает.
Его пальцы были быстрыми. Он легко смог выполнить задачу досрочно. Следующее задание — сложнее. На третье всегда полагалось подготовить задачу кому-нибудь другому. Ему давали на это пятнадцать минут.
Он рассказал Инструктору, что готов.
— Покажи мне, как ты смонтируешь это, — сказал Инструктор.
Он показал. Инструктор посерьезнел, в конце концов кивнул и сказал:
— Флориан, ты собираешься выжать из ленты больше, чем на ней есть.
Он был разочарован.
— Прошу прощения. Это не сработает?
— Конечно, сработает! — ответил Инструктор и улыбнулся ему. — Но я не могу дать твою задачу никому на данном уровне. Ты повторишь базовые знания и мы посмотрим, как будешь справляться дальше. Хорошо?
— Да? — сказал он. Конечно, только «да». Но он был обеспокоен. Он много работал со Старшими. Это было трудно и занимало много времени, а они продолжали настаивать, чтобы он отдыхал, тогда как он предпочел бы находиться на своей работе.
И уже немного опоздал, и Энди встретил его хмуро, и помогал ему больше, чем он хотел.
Он думал, что ему следует поговорить с Интором обо всем этом. Но становилось весело, когда он много работал. Он хотел, чтобы все так и осталось, несмотря на то, что сильно уставал, и даже не помнил, как добирался до своей койки.
Инструктор сказал, что он может идти. На скотный двор он опять опоздал. Энди сказал ему, что свиньи не понимают его графика: Он уже покормил их.
— Я сменю воду? — сказал он и сделал все и за Энди тоже. Это было справедливо. Энди обрадовался.
Настроение Энди так поднялось, что он позволил ему почистить Коня и пойти с ним в особый загон, где находился жеребенок, который был «девочкой», ее кормили из ведра, которое нужно было держать. Флориан еще недостаточно вырос, чтобы справляться с таким делом. Требовалось принять душ, и сменить одежду, и быть очень аккуратным, потому что они давали жеребенку лекарства, полученные от Коня. Но «она» не была больна. — «Она» играла с ними в догонялки, потом нюхала им руки и снова играла в догонялки.
Он испытывал огромное облегчение, когда Энди объяснил ему, что лошади — не для еды.
— А для чего они? — спросил он тогда, опасаясь, что могут быть и другие плохие ответы.
— Они Экспериментальные, — ответил Энди. — Я точно не знаю. Но говорят, что они рабочие животные.
Свиньи тоже иногда были рабочими животными. Свиньи настолько здорово вынюхивали местные растения (которые попадали сюда случайно и прорастали) и так хорошо соображали, что их не надо есть, что некоторые эйзи только и делали, что водили свиней, каждый день обходя с ними загоны и поля, и никто не собирался их превращать в ветчину и культивировать те ядовитые травы, что пробрались вовнутрь ограды. Механические вынюхиватели работали хорошо, но Энди сказал, что свиньи лучше.
Наверно, это и имелось в виду на лентах, подумал Флориан. С помощью лент ему сообщали, что первое Правило среди Правил заключается в том, чтобы искать способы принести пользу.
Ари прочитала задачу, вдумалась в ее ленточное знание и спросила маман:
— Имеет значение, сколько мальчиков, а сколько девочек?
Маман немного подумала.
— На самом деле имеет. Но ты можешь решать, как будто нет.
— Почему?
— Потому что (и это важно знать) для определенных задач некоторые вещи неважны, и когда ты просто учишься решать задачи, тебе легче запомнить, что является наиболее важным для решения, если ты отбросишь все неважное. Для этой задачи важно все в мире — мальчики и девочки, и погода, смогут или не смогут они раздобыть достаточно еды, имеются ли те, существа, которые едят их самих — но сейчас имеют значение только гены. Когда ты сможешь решить все эти задачи, тебе расскажут, как учесть все остальные аспекты. И еще одно. Учителя не любят говорить, что ты знаешь все. Всегда может быть что-то еще, о чем никто не подумал. А если ты все же так подумаешь, они скажут тебе все, что угодно, чтобы запутать тебя. Так что они начинают с простого, а затем добавляют, являются ли они мальчиками и девочками. Понятно?
— Но это имеет значение, — угрюмо возразила Ари, — потому что мальчики-рыбы дерутся друг с другом. Должно быть двадцать четыре синих рыбки, если никого не съедят. Но на самом деле съедят, потому что синих легко заметить, и они не могут спрятаться. А если посадить их с большой рыбой, то синих рыбок вообще не будет.
— А ты знаешь, различают ли рыбы цвета?
— А различают?
— Давай на минутку оставим это. Что, если женщинам больше нравятся синие мужчины?
— С чего бы это?
— Просто представь. Рассчитай их новое поколение.
— Насколько больше нравятся?
— На двадцать пять процентов?
— Все те синие просто сделают большую рыбу толще и у нее будет множество мальков. Это становится сложным.
У маман был такой странный вид, как будто она собирается чихнуть, или рассмеяться, или рассердиться. А потом ее вид стал очень странным, но совершенно не смешным. Она притянула ее к себе и обняла.
В последнее время маман часто так поступала. Ари казалось, что она должна себя чувствовать счастливее. Раньше маман никогда не проводила с ней так много времени. И Олли — тоже.
Но при этом ее не покидало ощущение опасности. Маман была невеселой. И Олли. Олли изо всех сил старался быть эйзи, и маман с Олли больше не кричали друг на друга. Маман ни на кого не кричала. Нелли постоянно выглядела сконфуженной. И Федра тоже вела себя как эйзи.
Это пугало Ари, и она хотела спросить маман, почему так. Но она боялась, что маман заплачет. В последнее время у маман постоянно был такой вид. А когда маман плакала, она страдала.
Ари просто положилась на маман.
На следующее утро она пошла в игровую школу. Она была достаточно большая и ходила сама. Маман обняла ее у двери. Подошел Олли и тоже ее обнял. Он уже давно этого не делал.
Она оглянулась, но дверь была закрыта. Она подумала, что это очень странно. Но пошла в школу.
РЕЗЬЮН-ПЕРВЫЙ оторвался от полосы, и Джейн стиснула кожаные подлокотники кресла. И не взглянула в окно. Она не хотела видеть, как удаляется Резьюн. Она прикусила губу, закрыла глаза и почувствовала, как слезы текут по ее лицу, в то время как мягкое ускорение вдавило ее в сидение.
Она повернулась к Олли, когда корабль набрал высоту.
— Олли, принеси мне выпить. Двойную.
— Да, сира, — откликнулся Олли, отстегнул ремни и отправился на поиски.
Федра, сидящая перед ними, развернула свое кресло так, что оказалась лицом к ней, только маленький столик отделял их.
— Могу я что-нибудь сделать для тебя, сира?
Господи, ей ведь нужно это, не правда ли? Федра напугана.
— Я хочу, чтобы ты подготовила список покупок. Тех вещей, которые, по твоим представлениям, нам понадобятся на корабле. Тебе придется сделать несколько заказов, во время остановки. Там, в наружном кармане есть буклет, по которому ты можешь ориентироваться. И из него же ты узнаешь, как заказывать.
— Да, сира.
Это позволит облегчить участь Федры. Олли ходил обиженный. И просил тайпировать его. Он просил тайпирования у эйзи — Инспектора, а она отказала ему.
— Олли, — заявила она. — Ты слишком близок к гражданину. Мне нужно, чтобы ты таким и был. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да? — ответил он. И держался лучше, чем Федра.
— Еще один стакан тебе, — прокричала она ему, чтобы он услышал, несмотря на шум двигателей; и он оглянулся, и кивнул, понимая. — И Федре!
Пэгги подошла к бару с той же стороны, где стоял Олли, покачнулась, когда самолет прорезал небольшое завихрение, а затем быстро наклонилась к сумке и вынула пару очков.
Для Джулии. В самом конце салона — Джулия и Глория.
— Ты разрушила мою жизнь? — кричала ей Джулия при посадке. Перед Дэнисом, перед эйзи и тех из Семьи, которые пришли ее проводить. Тогда как бедная Глория стояла здесь же, и подбородок у нее дрожал, а глаза переполнены слезами. Неплохая девочка. Ребенок, имевший слишком много. Почти все. Но из этого многого так мало было по-настоящему важным. Ребенок смотрел на собственную бабушку, которую едва ли при этом видел, и искал в ней признаки предельного зла. Глория совершенно не представляла, куда она отправляется. Совершенно не имела понятия о дисциплине на корабле или замкнутом стальном мире рабочей станции.
— Привет, Глория? — сказала она, бравируя и стараясь (Господи, только бы это прошло!) не сравнивать этого ребенка с Ари — с Ари, которая может слышать, как взлетает самолет, может взглянуть и понять, что это РЕЗЬЮН-ПЕРВЫЙ. Но — не более того…
Глория подбежала к своей матери, которая была близка к срыву. Которой удалось, кроме всего прочего, придать налет несерьезности их отъезду. Должно быть, как обычно, они совершают путешествие в сопровождении агентов безопасности Резьюн. Она считала вполне возможным, что Джулия попытается удрать в Новгороде.
Дочь, до беспамятства боящаяся шаттла, пустоты, прыжков, всего, связанного с физикой, изучением которой Джулия никогда себя не утруждала…
Слишком плохо, девочка. Я думаю, что смогу устроить тебе «нишу», где все будет идти так, как ты хочешь. Мне очень жаль, что все это ошеломило тебя.
Но так происходило с самого твоего рождения. Сожалею, дочка, я действительно сожалею об этом.
Сожалею, что ты едешь со мной.
Олли принес напитки. Он был бледен, но вел себя вполне достойно, учитывая обстоятельства. Ей удалось улыбнуться ему, когда он подавал ей стакан, и он снова посмотрел на нее, уже усевшись и держа в руке свой.
Половину она выпила, даже не заметив.
— Со мной будет все в порядке, — сказала она и подняла стакан. — Ну же, Олли. Снова туда, откуда я пришла. Наконец, едем домой.
А при повторном двойном:
— Кажется, что мне снова двадцать, Олли, как будто и не было Резьюн.
Или ей просто удалось на время выбраться из своего оцепенения?
Федра не появилась в игровой школе. Пришла Нелли. С Нелли было легко справиться. Сэм мог раскачать Ари на качелях по настоящему высоко. Нелли переживала, но не собиралась останавливать их, потому что девочка будет на Нелли сердиться, а няня этого не любила.
Так что Сэм раскачивал Ари, а Ари раскачивала Сэма. И они забрались на ограничительные конструкции.
Наконец, за Сэмом пришли, и Нелли вела Ари домой, когда в коридоре их встретил дядя Дэнис.
— Нелли, — сказал Дэнис. — Служба безопасности хочет поговорить с тобой.
— Зачем? — спросила Ари. Внезапно она снова испугалась. Безопасность и Нелли были настолько далеки друг от друга, что в последнее время происходило со всем окружающим. И было странно.
— Нелли, — сказал Дэнис. — Делай, что я говорю.
— Да, сир? — откликнулась Нелли.
И пока уходила Нелли, Дэнис, такой большой, опустился на одно колено и взял руки Ари в свои.
— Ари, — сказал он, — произошло серьезное событие. Твой маман пришлось поехать разобраться с этим. Ей пришлось уехать.
— Куда она едет?
— Очень далеко, Ари. Я не знаю, сможет ли она вернуться обратно. Ты будешь жить в моем доме. Ты и Нелли. Нелли останется с тобой, но ей следовало сходить впитать одну ленту, после которой она будет лучше себя чувствовать.
— Маман может вернуться обратно!
— Я так не думаю, Ари. Твоя маман — важная женщина. Ей надо выполнить определенную работу. Она уезжает — ну, так далеко, как только корабль может унести ее. Она знала, что ты будешь огорчена. И она не хотела расстраивать тебя. Так что она просила, чтобы я за нее попрощался с тобой и сказал «до свидания». Она хотела, чтобы ты пошла в мой дом и жила бы в моей квартире.
— Нет!
— До свидания?
Маман никогда бы не сказала «до свидания». Все было не так. Она вырвалась из рук Дэниса и побежала, побежала так быстро, как могла, по коридорам, через двери, в их собственный коридор. Дэнис не мог поймать ее. Никто не мог бы. Она бежала, пока не добралась до своей двери, до своей квартиры; и она отстегнула карточку от своей блузы и сунула ее в прорезь.
Дверь открылась.
— Маман! Олли!
Она побежала по комнатам. Она искала везде, хотя и знала, что ни маман, ни Олли никогда не станут прятаться от нее.
Но ни маман, ни Олли никогда и не покидали ее! С ними случилось что-то плохое. С ними случилось что-то ужасное, а дядя Дэнис лжет ей.
Никаких вещей маман и Олли не было в ящиках, а в шкафу не было их одежды.
И ее игрушки тоже исчезли. Даже ее любимая мягкая игрушка и звезда Валери.
Она тяжело дышала. Ей казалось, что не хватает воздуха. Она услышала, что снова открылась входная дверь, и побежала в гостиную.
— Маман! Олли!
Но оказалось, что это вошла женщина, агент службы безопасности, высокая и в черном, она вошла, хотя ее никто не звал.
Ари просто стояла и смотрела на нее. И женщина смотрела. Женщина в форме в ее гостиной, и уходить не собирается.
— Миндер? — сказала Ари, стараясь быть храброй и взрослой, — соедини с офисом маман.
Миндер не ответил.
— Миндер? Это Ари. Соедини с офисом маман!
— Миндер отключен? — сказала женщина из безопасности. И это была правда. Миндер не произнес ни слова, когда она входила. Все было не так.
— Где моя мать? — спросила она.
— Доктор Страссен уехала. Твой опекун — доктор Най. Пожалуйста, успокойся, юная сира. Доктор Най сейчас придет.
— Мне он не нужен!
Но дверь отворилась и появился дядя Дэнис, запыхавшийся и побледневший. В апартаментах маман!
— Порядок, — пропыхтел Дэнис. — Ари, пожалуйста…
— Уходи! — закричала она на Дэниса. — Уходи! Уходи! Уходи!
— Ари. Ари, я сожалею. Я ужасно сожалею. Послушай меня…
— Нет, ты не сожалеешь! Мне нужна маман! Мне нужен Олли! Где они?
Дэнис подошел и попытался прикоснуться к ней. Она рванулась на кухню. Там оставались ножи. Но женщина из безопасности метнулась вокруг дивана и поймала ее, и держала, несмотря на то, что она лягалась и вскрикивала.
— Осторожно с ней! — сказал Дэнис. — Будь осторожна. Опусти ее.
Женщина поставила ее на пол. Дэнис подошел, и принял ее у охранницы, и прижал ее к своему плечу.
— Поплачь, Ари. Тебе полегчает. Отдышись и плачь.
Она глотнула воздуха, и еще, и, наконец, задышала ровнее.
— Я хочу отвести тебя домой, — мягко сказал Дэнис, и погладил ее по щеке и по плечам. — С тобой все в порядке — Ари? Я не могу нести тебя. Хочешь, чтобы офицер тебя отнесла? Она не сделает тебе больно. Никто не собирается причинять тебе боль! Или я могу позвать врачей. Может быть, ты чувствуешь себя скверно, и мне лучше так и сделать?
Отнести домой больше не предполагало ее дом. Со всеми что-то произошло.
Дэнис взял ее за руку и они пошли. Она слишком устала, чтобы что-то делать. И на простую ходьбу едва хватало сил.
Дядя Дэнис довел ее до самой своей квартиры, посадил на диван и велел своему эйзи Сили принести ей лимонад.
Она пила, с трудом удерживая стакан так, чтобы питье не расплескалось — настолько сильно она дрожала.
— Нелли будет жить здесь? — сказал ей дядя Дэнис, присаживаясь по другую сторону стола. — Нелли будет принадлежать тебе.
— А где Олли? — спросила она, сжимая стакан в руке.
— С твоей маман. Он нужен ей.
Ари глотнула воздуха. «Это хорошо, — подумала она, — если маман пришлось куда-то поехать, маман и Олли должны быть вместе».
— Федра тоже уехала с ними? — добавил Дэнис.
— Мне наплевать на Федру!
— Тебе нужна Нелли, верно? Маман оставила тебе Нелли. Она хотела, чтобы Нелли продолжала заботиться о тебе.
Она кивнула. У нее в горле стоял большой комок. Казалось ее сердце было в десять раз больше, чем могло поместиться. Глаза жгло.
— Ари, я не очень хорошо знаю, как заботиться о маленькой девочке. И Сили — тоже. Но твоя маман переслала все твои вещи сюда. У вас с Нелли будут тут свои комнаты, прямо здесь. Хочешь посмотреть, где твоя комната?
Она отрицательно покачала головой, стараясь не заплакать. Она пыталась по-настоящему рассердиться. Как маман.
— Не будем сейчас об этом говорить. К вечеру Нелли будет здесь. Она будет немного огорчена. Ты же знаешь, что она не может вынести сильного огорчения. Обещай мне, что ты будешь хорошо к ней относиться, Ари. Она — твоя эйзи, и ты должна быть доброй к ней, потому что ей действительно необходимо побыть в больнице, но она так беспокоится о тебе, а я знаю, что и тебе она нужна. Нелли будет каждый вечер между сеансами приходить домой — ей нужно давать ленты, ты знаешь, это приходится делать, потому что она ужасно опечалена; но она любит тебя и хочет приходить, чтобы заботиться о тебе. Я боюсь, правда, что это тебе придется о ней заботиться. Ты понимаешь меня? Ты можешь сделать ей очень, очень больно.
— Я знаю? — сказала Ари, потому что действительно знала.
— Ну, так вот. Ты — стойкая девочка. Ты уже совсем не ребенок. Это очень тяжело, очень тяжело. — Спасибо, Сили.
Сили принес ей стакан воды и таблетку, полагая, что она примет ее. Сили был никем. Не такой, как Олли. Он не был ни хорошим, ни плохим, он постоянно был только эйзи. И он взял ее стакан, поставил на свой поднос и предложил ей воды.
— Не хочу я никакую ленту? — сказала она.
— Это не такая таблетка, — пояснил Дэнис. — От нее у тебя перестанет болеть голова. И ты почувствуешь себя лучше.
Она не помнила, чтобы упоминала про свою больную голову. Маман всегда повторяла, чтобы она не брала таблетки у чужих людей: «Никогда, никогда не принимай пилюли для эйзи!» Однако сейчас не было рядом маман, которая сказала бы, какая это таблетка.
Ее не было, как и Валери. Как сиры Шварц. Как всех Исчезнувших. Маман и Олли тоже пропали.
Может быть, следующей исчезну я. И найду их.
— Сира, — проговорил Сили. — Пожалуйста.
Она взяла таблетку с подноса. Положила в рот и запила водой.
— Спасибо? — сказал Сили. Он был настолько скользкий, как будто его не было вовсе. Он унес стакан. Никто не замечал Сили.
Дядя Дэнис возвышался такой толстый, что кресло целиком осело под ним. Руки он держал на коленях, на лице — печаль и озабоченность.
— Несколько дней тебе не обязательно ходить в игровую школу. Посиди дома, пока не захочешь. Ты думаешь, что тебе никогда не полегчает. Я знаю. Однако, легче станет. Уже завтра ты почувствуешь себя лучше. Ты будешь скучать по маман. Конечно, будешь. Но пройдут дни, и тебе станет легче.
Она не хотела, чтобы становилось легче. Она не знала, кто заставляет людей Исчезать. Но это делала всяко не маман. Они могли предложить ей, все что хотели. Это не заставило бы ее поверить их словам.
Маман и Олли знали, что надвигается беда. Они были ужасно огорчены, и скрывали это от нее. Возможно, они думали, что смогут справиться с бедой, а оказалось, что не смогли. Она тоже чувствовала ее приближение, но не осознанно.
Может быть, имелось особое место, куда уезжали люди. Может быть, это — как умереть. Ты попадаешь в беду, и куда-то Исчезаешь, так что даже маман не смогла такое предотвратить.
Так что ей было ясно, что она тоже не сможет ничего предотвратить. Единственное, что ей оставалось, — это бороться и бороться, и попасть в беду только тогда, когда никого из близких уже не останется. Может быть, в этом была ее вина. Она всегда подозревала это. Но когда некому будет Исчезать, ей предстоит выяснить, что же происходит.
Тогда, возможно, и ей удастся уехать.
Внезапно она поняла, что с ней происходит что-то неладное. Она не чувствовала ни рук, ни ног, в животе горело.
Она попала в беду. Но Сили взял ее на руки, и вся комната отплыла и превратилась сначала в коридор, а потом в спальню. Сили осторожно положил ее на кровать, разул и прикрыл одеялом.
Плюшевый мишка сидел рядом с ней на покрывале. Она протянула руку и коснулась его. Она уже не могла вспомнить, откуда взялся мишка. Он всегда был у нее. Теперь он был здесь. Вот и все. Теперь только плюшевый мишка и остался.
— Бедный ребенок! — сказал Джастин и налил себе еще вина. — Бедный маленький ребенок, черт бы их побрал, не могли они, что ли, позволить ей прийти в аэропорт?
Грант только покачал головой. И выпил из своего стакана. И сделал легкое движение рукой, предупреждая о подслушивании.
Джастин потер глаза. Он никогда не забывал об этом, хотя иногда ему было тяжело.
— Это не наша проблема! — сказал Грант. — Не твоя.
— Я знаю.
Эти слова для тех, кто подслушивает. Всегда было неясно, слушают ли их. Они обдумывали возможности запутать службу безопасности, приходила даже мысль придумать свой язык, совершенно отличающийся от любого другого, с беспорядочной грамматикой. Но они опасались, такая мера только возбудит дополнительное подозрение. Так что поступали просто — писали на табличке. Джастин взял ее и нацарапал: «Иногда мне хочется удрать в Новгород и устроиться на работу на фабрику. Мы разрабатываем ленты, чтобы создавать нормальных людей. Мы вкладываем туда доверие и уверенность в себе, даем им возможность любить друг друга. Но все разработчики — сумасшедшие."
Грант написал: «Я глубоко верю своим создателям и моему Инспектору. И я нахожу в этом успокоение."
— Ты нездоров? — громко сказал Джастин.
Грант рассмеялся. А затем снова посерьезнел и наклонился, и тронул колено Джастина; они оба сидели на диване по-турецки.
— Я не понимаю, добро и зло. Я так решил. Не дело эйзи бросаться такими словами, имеющими вселенский смысл. Однако для меня ты олицетворяешь все доброе.
Он был тронут. А проклятые видения по-прежнему беспокоили его. Даже после всех этих прошедших лет, как старая, застарелая рана. С Грантом это никогда не имело значения. Это в равной степени со всем остальным придавало ему ощущение комфорта. Он положил свою руку на руку Гранта, слегка придавив, потому что не мог ничего сказать.
— Я сказал только то, что сказал, — продолжал Грант. — У тебя тяжелое положение. Ты приносишь столько добра, сколько можешь. Иногда даже слишком много. Даже мне полагается отдых. А тебе — тем более.
— Что я могу поделать, если Янни загружает меня.
— Нет, — Грант тряхнул его колено. — Ты можешь сказать «нет». Ты можешь бросить работу в какие-то часы. Не позволяй им давать тебе это задание. Откажись, тебе это не нужно.
На Фаргоне имелся младенец, копия Бенджамина Рубина, жившего на изолированной территории по другую сторону непроницаемой стены и работавшего в лаборатории, построенной силами Резьюн.
В результате создавалось нечто ощутимое из-за чего могла суетиться Оборона. А Джейн Страссен по прибытии обнаружит себя матерью другого проектного ребенка в рамках того же проекта.
Он знал, они дали ему записи интервью Рубина. Они допустили его к конструированию ленточных структур. Он знал, что его будут контролировать. По крайней мере — эту работу.
— Начинают доверять, да? — Его голос прозвучал хрипло, выдавая напряжение, которое он хотел скрыть.
— Это оказывает на тебя давление другого характера, нагрузку, которая тебе не нужна.
— Может быть, в этом как раз и скрывается мой шанс сделать что-нибудь стоящее. Это основной проект. Не так ли? Это самое лучшее, что произошло за долгое время. Может быть, я смогу сделать жизнь Рубина лучше. — Он наклонился вперед, чтобы налить еще вина. Грант подвинулся и сделал это за него. — Рубину, по крайней мере, кто-то в жизни сострадает. Его мать живет на станции, он встречается с ней, у него есть на что опереться.
Джастин знал все эти дела. Беспорядочный, интеллектуал с чрезвычайно рано пошатнувшимся здоровьем. Его привязанность к матери являлась отчаянной и чрезмерной, его хилое тело превратило здоровье в главную его заботу, его разнообразные увлечения не допускали юношеских страстей, за исключением страсти к работе. Но ничего — ничего такого, что сформировало Ари Эмори.
— Кое-что я могу сделать, — сказал он. — Я собираюсь взять работу, связанную с психикой граждан. Сделай кое-что для меня. Здесь нужна другая методология.
Грант хмуро посмотрел на него. Они могли обсуждать дома вопросы по работе, не беспокоясь о мониторах. Но их разговор принял опасный оборот, возможно, даже уже оказался за чертой допустимого. У него уже не было уверенности. Он был измучен. Он думал, что обучение освободит его от тяжелой работы. Он хотел только обучения. Грант был прав, он совершенно не создан для выправления горячих животрепещущих ситуаций. Он слишком сильно переживал.
Янни кричал на него:
— Сочувствие — прекрасная штука, при разговорах. Но она не имеет никакого отношения к решению! Четко помни о том, кого лечишь!
И это имело для него огромное значение. Он не был создан для клинической психики. Потому что он не мог ее выправить, когда сам чувствовал эту боль.
Это был самый великодушный Дэниса и Жиро поступок по отношению к нему: возвращающий к работе, требующей допуска к секретности, восстанавливающей его карьеру в несколько другой области.
Это был своего рода ультиматум, полагал он; доброта, которая могла обернуться противоположностью, если он попытается уклониться от оказанной чести. Об этом ему постоянно приходилось думать. Даже когда они оказывали ему милости.
Когда Ари проснулась, то обнаружила кого-то рядом с собой, и вспомнила, как проснулась в середине ночи, когда кто-то лег в ее постель, обнял ее мягкими руками и сказал голосом Нелли: