Страница:
Кэролайн ЧЕРРИ
ПОДВАЛЬНАЯ СТАНЦИЯ
1
Дословный текст из:
Гуманная революция «Войны Компании» #1
Образовательные публикации Резьюн: 4668-1368-1
Одобрено для 80+
Представьте себе все разнообразие человеческих рас и культур, втиснутых в пространство одной-единственной планеты. Где ни копни — обнаружишь окаменевшие человеческие кости и всюду натыкаешься на останки погибших за последние десять тысяч лет цивилизаций. Представьте себе, что, когда одни люди впервые вышли в космос, другие в это время все еще охотились на диких зверей, собирали коренья, пахали сохой, пряли вручную овечью шерсть и готовили пищу в печах, которые топили дровами.
Народами планеты управляли разнообразнейшие председатели, советники, короли, министры и президенты, парламенты и съезды, советы и комитеты. Одновременно существовали республики, олигархии, монархии, теократии, плутократии и партократии. Все это росло и развивалось тысячелетиями и цвело пышным цветом.
Такой была Земля. И именно отсюда были впервые запущены звездные зонды.
Станция Сол уже существовала, довольно примитивная станция, но уже тогда она была автономной. Ее научные достижения были премированы отменой налогов. Потому-то Сол и создала ряд проектов, начиная с первого образца звездного зонда и заканчивая полетом пилотируемого реактивного космического корабля к ближайшим звездам.
Первой из реактивных модулей была, разумеется, легендарная Гайа, которой надлежало доставить компоненты Альфа-станции к звезде, известной в те времена как звезда Барнарда, и оставить там тридцать инженеров и ученых, осознанно согласившихся на невообразимую по тем временам изоляцию. В их задачу входило построить станцию из скально-ледовой неразберихи, которая окружала звезду, выполнить научные исследования и поддерживать связь с далекой Землей.
Сначала думали только об одноразовых космолетах, своего рода усовершенствованных звездных зондах. Но космический корабль с людьми на борту должен иметь возможность вернуться в случае неудачи. А поскольку вероятность провала экспедиции была достаточно высокой, победила идея кораблей многоразового использования. Мыслилось это так: Гайа доставляет людей к звезде Барнарда и остается на несколько лет, если там не окажется условий и материалов, необходимых для самостоятельного функционирования Альфа-модуля, до завершения программы исследований. После этого станция сворачивается, и все возвращаются домой. Если же звезда окажется гостеприимной, Гайа, пробыв там какое-то время, (пока Альфа не стабилизируется на орбите и не заработает на полную мощность) вернется на Сол с немногочисленным экипажем. И тогда ее, переоборудовав, можно будет снова отправить в рейс — например, с запасом сырья или каких-нибудь редкий минералов, дефицитных на Альфе. В то далекое время, когда полеты в дальний космос только начинались, считали, что возможность личного человеческого контакта с исследователями, затерянными в необозримых пространствах Вселенной, еще важнее доставки грузов.
Опираясь на предварительную информацию об исключительном успехе экспедиции и возвращении корабля, почерпнутую из непрерывного многолетнего потока сведений с Гайи и станции Альфа, на Земле обучали экипаж на замену и деловито готовили повторную экспедицию.
Однако экипаж Гайи почувствовал, что корабль стал им в большей степени домом, чем эта преобразовавшаяся планета с совершенно чуждой культурой. Возможно, сыграли свою роль релятивистские эффекты. Так или иначе, но во время пребывания на станции Сол, астронавты ощутили себя совершенно несчастными и внезапно вернулись на Гайю, чем привели власти станции в совершенное замешательство. Однако именно такой поступок позволил им стать истинными хозяевами своего корабля и отправить экипаж-замену подождать следующего рейса.
Другие экипажи последующих экспедиций приходили к тому же решению, превращая себя в вечных скитальцев. Они смотрели на свой маленький корабль как на собственный дом, имели на борту детей и, так как звездные станции и сопутствующие реактивные корабли множились, просили у Земли и станций только горючее, провизию, а также переоборудования их кораблей для большей вместимости и оснащения по возможности более усовершенствованными двигателями, чем те, которые были установлены при предыдущей стыковке.
Звездные станции в системах десятка звезд оказались связанными друг с другом регулярными рейсами таких кораблей. Но в тогдашней изолированности, когда послания передавались всего лишь со скоростью света, а корабли летали еще медленнее, люди каждой станции были оторваны во времени от всех других по меньшей мере на четыре или пять лет и в этих условиях учились вести жизнь, которая была до невозможности чужда людям, живущим на Земле.
Сведения о том, что существует разумная жизнь на одной из планет звезды Пелла, (которую земляне когда-то называли Тау Кита) пришли на Землю с десятилетним опозданием. К тому времени, как подробные инструкции достигли Пеллы, люди там уже лет двадцать общались с даунерами. А ученые, продвигаясь по длинному маршруту от станции к станции, смогли прибыть туда гораздо позже. Их путь лежал к человеческой культуре, почти такой же незнакомой, как и сами даунеры.
Так же как с нашей точки зрения трудно представить Землю тех времен, тем землянам практически невозможно было понять аргументы космонавтов, которые отказывались покинуть свои корабли и, в свою очередь, находили лабиринт коридоров станции Сол хаотичным и ужасающим. Даже жители станции Сол, практически, не могли понять жизнь своих современников в глубоком Запределье — современников, чья культура была построена на истории, опыте и легендах, связанных с трудностями жизни на дальних станциях и знаменитых космических кораблях, чем событиями в зеленом и беспорядочном мире, который они видели только на картинках.
Земля, озабоченная перенаселением и политическими кризисами, приписываемыми в значительной мере древнему соперничеству, тем не менее процветала, до тех пор пока была средоточием прогресса человечества. Неожиданное стремление обитателей станции к новому обиталищу на Пеле превратилось в паническое бегство. Привлекательным казалось обилие пищи, примитивное и дружелюбное местное население, доступность полезных ископаемых, свободно летающих в космосе. Станции, находящиеся между Землей и Пеллой, закрывались, прерывая торговлю в Великом Кольце и порождая экономический хаос на Земле и станции Сол.
Земля попыталась повлиять на происходящее — после десятилетнего опоздания земные политики оказались не в состоянии вовремя понять, что весь этот сбежавшийся на Пеллу народ. Рост населения и открытия неисчерпаемых ресурсов, соединенные со стремлением к новым исследованиям означали, что земные инструкции, устаревшие на двадцать лет, попали в такую круговерть, в которой даже задержка на месяц могла стать решающей.
Земля оказалась в условиях все увеличивающейся изоляции: внутренняя напряженность все нарастала из-за спотыкающейся торговли, а отчаянная и неблагоразумная попытка вести карательные тарифы привела к появлению контрабанды и активного черного рынка, что, в свою очередь, привело к внезапному спаду торговли. Земля на это ответила введением статуса наибольшего благоприятствования для определенных кораблей, а это привело к вооруженным конфликтам между кораблями с Земли и теми, которые были построены не на Земле и которые не придерживались ее извилистой и неопределенной политики.
Более того, Земля, убедившись, что эмиграция ученых и инженеров из Солнечной системы питает космические культуры лучшими и наиболее блестящими умами и лишает Землю ее наиболее талантливых людей, прихлопнула эмиграцию, запретив не только путешествия с Земли и станции Сол, но и передвижения граждан определенных профессий между станциями.
Гайа сделала последний рейс на Землю в 2125 году и покинула ее, поклявшись никогда не возвращаться.
Мощная волна протеста и мятежа пронеслась между звездами, станции были «обсыпаны нафталином» и обезлюдели, исследования и экспедиции искали новые звезды теперь не только по причинам экономического порядка, но и потому, что находилось все больше людей, стремящихся улететь в поисках политической свободы.
Станции «Викинг» и «Маринер» возникли потому, что некоторые обитатели космоса посчитали даже Пеллу слишком подверженной земному влиянию, а также потому, что ее теперешняя сложившаяся экономика предоставляла меньше возможностей для начальных, исключительно доходных капиталовложений.
Около 2201 года группа мятежных ученых и инженеров, финансируемая спонсорами с «Маринера», создала станцию на Сайтиин, новый мир, совершенно непохожий на Пеллу. Блестящая работа одного из тех ученых вкупе с экономической мощью наиболее передовой промышленности Сайтиин позволила запустить первый сверхсветовой зонд из Сайтиин в 2234 г. Это событие полностью перекроило временные масштабы космических полетов и навсегда изменило характер торговли и политики.
Первые годы существования Сайтиин были примечательны не только ее взрывным ростом, но и фонтаном технических открытий, но и воскрешением залежалых технологий; в том числе — двигателей внутреннего сгорания. Все для того, чтобы не везти с Земли многие тысячи тонн современного оборудования.
Существовали новые оригинальные технологии, специфические для условий Сайтиин, такие, как создание в смертоносном ландшафте участков атмосферы, годной для дыхания — все эти усилия потому, что Сайтиин представляла наилучшее место для существования человека как биологического вида. На ней не было собственной разумной жизни, а имелась многообразная и совершенно чуждая человеку экосистема — фактически две экосистемы, из-за исключительной изолированности тамошних двух континентов, значительно отличавшихся друг от друга и совершенно несхожих с Землей или Пеллой.
Для биолога это был рай. И этот рай предполагал, вследствие отсутствия разумной жизни, первую новую колыбель земной человеческой цивилизации, кроме самой Земли.
К войнам Компании привела не только политика. Кроме нее повлияло еще и внезапное стремление управляемых земных учреждений следовать устаревшему курсу, а также интересы горстки приспособившихся капитанов торговых кораблей Земли, пытавшихся поддерживать загнивающую торговую империю, которая оказалась на обочине человеческого космоса.
Эти попытки были обречены на провал. Сайтиин, больше не одиночка в запредельности, но сама являющаяся метрополией станций Эсперанс, Пан-Париж и Фаргон, заявила о своей независимости от Компании Земли в 2300 году. Такое действие, переданное теперь со скоростью сверхсветового корабля, подвигло Землю построить и запустить вооруженные ССК, чтобы вразумить мятежные станции.
Торговцы быстро сбежали с этих маршрутов, сократив тем самым поставки, тогда как сама Земля даже с помощью технологии ССК была не способна на таких расстояниях обеспечивать разнообразные потребности своего флота. Через несколько лет деятельность флота Компании Земли выродилась в отдельные акты пиратства и насилия, что послужило причиной полного отчуждения торговцев — традиционной ошибке Компании Земли.
С образованием на Пелле Сообщества торговцев сформировалась вторая коммерческая сила в Запредельности и прекратились попытки Земли навязывать свою волю многочисленным колониям.
Несомненно, что один из наиболее положительных результатов этой войны, Пелльский Договор и соответствующие экономические связи трех человеческих обществ, живущих в трех совершенно различных экосистемах, теперь является основным стержнем новой экономической структуры, стоящей над любой политикой.
Торговые и общечеловеческие интересы, в конечном итоге, доказали, что они сильнее всех военных кораблей.
С высоты больше всего бросалась в глаза неухоженность ландшафта: обширные пространства, которых еще не коснулась рука человека, ничейные пустыни, безжизненные призрачные заросли мехового дерева, исследованные разве что радаром со спутника. Ариана Эмори смотрела на все это сверху, из окна. Она теперь не покидала пассажирский салон. Ей давно пришлось признать, что ее зрение ослабло, и стало не хватать реакции для управления самолетом. Она могла бы пройти вперед, выставить пилота из его кресла и управлять сама: это был ее самолет, ее пилот, и беспредельное небо. Бывало, что она так и поступала. Но теперь дела обстояли не так, как прежде.
Прежней оставалась только земля. А когда Ариана посмотрела в окно, ей показалось, что все это она уже видела сто лет назад. Тогда еще и века не прошло с тех пор, как люди утвердились на Сайтиин, когда о Союзе еще и не думали, а война представлялась чем-то полуреальным. Тогда планета везде выглядела в точности, как здесь.
Две сотни лет назад первые колонисты прилетели к этой негостеприимной планете, основали Станцию и спустились на планету.
Через сорок с лишним лет стали предприниматься первые успешные попытки преобразовать устройство и двигатели субсветовых кораблей так, чтобы достичь сверхсветовых скоростей; время ускорялось, время неслось на засветовых скоростях, изменения происходили так быстро, что экипажи субсветовых кораблей, встречая другие транспорты, считали, что на них летят инопланетяне, не похожие на людей. Увы, они заблуждались. И это оказывалось еще худшей новостью. И правила игры совершенно переменились.
Космические корабли вылетали, как горошины из стручка. Генетические лаборатории, создававшиеся в Резьюн, разводили людей в таком темпе, что только успевай извлекать из инкубаторов, и каждое поколение взращивало следующих и работало в лабораториях, порождая все больше и больше до тех пор, пока (как говаривал ее дядя) не будет людей достаточно, чтобы заполнить пустые места, колонизировать мир, настроить еще звездных станций: Эсперанс, Фаргон. И везде свои лаборатории с собственными возможностями выведения и выращивания.
Земля пыталась отозвать свои корабли обратно. Но было уже поздно. Земля пыталась обложить налогами и жесткой рукой управлять своими колониями. Это было не просто поздно, а слишком поздно.
Ариана Эмори помнила Отделение, день, когда Сайтиин объявила свою независимость и независимость своих собственных колоний; день, когда возник Союз, и все они внезапно восстали против отдаленной метрополии… Ей было семнадцать, когда со Станции прозвучало: Война.
Тогда Резьюн выращивала солдат, свирепых, целеустремленных и умных. Еще бы: Выпестованных, и усовершенствованных, и отточенных, знающих на рефлекторном уровне то, что никогда в жизни не видели, знающих обо всем, что касалось их предназначения. Живые орудия, мыслящие в одном направлении и все оценивающие с единственной точки зрения. Она помогала разрабатывать те матрицы.
Через 45 лет после Отделения война по-прежнему продолжалась; временами — тайно, временами — так далеко в космосе, что казалась уже частью Истории — но только не для Резьюн. Разные лаборатории могли выращивать солдат и рабочих, если Резьюн давала им матрицы, но только Резьюн мела исследовательские отделы и под руководством Арианы Эмори вела войну своими собственными изощренными способами.
Чего только не произошло за эти 54 года ее жизни… Она являлась свидетельницей Войн Компании, видела, как разделялось человечество, как устанавливались границы. Флот Компании Земли захватил Пеллу, но торговцы из свежеиспеченного сообщества отбили Пеллу и объявили ее своей базой. Сол пыталась проигнорировать свое унизительное поражение и двинуться в другом направлении; остатки старого Флота Компании занялись пиратством и продолжали нападать на торговцев так же, как и прежде, а Сообщество и Союз в свою очередь по привычке охотились за ними.
Но все это было неважно. Война снова стала холодной. Она продолжалась за столами конференций, где договаривающиеся стороны пытались найти биологические различия, которых не существовало, и провести границы в безграничном трехмерном пространстве — дабы охранить мир, которого, на памяти Арианы Эмори, никогда не было.
Могло показаться, что ничего этого не происходило. Точно так же она могла лететь и сто лет назад, за исключением того, что самолет был ухоженный и красивый, совсем непохожий на ту колымагу, которая перевозила грузы между Новгородом и Резьюн: в те дни все сидели на мешках и ящиках с семенами или еще на каких-то вещах из багажа.
Тогда она попросила разрешения сесть около окна (пусть грязного). Помнится, мать велела ей опустить солнцезащитный экран.
Теперь она сидела в кожаном кресле. Возле локтя — прохладительные напитки, на борту самолета — тепло и уютно. Несколько помощников обсуждают дела и просматривают свои записи; их разговоры чуть-чуть слышнее, чем рокот двигателей.
Теперь никакое путешествие не обходится без суеты помощников и без телохранителей. Кэтлин и Флориан сидели там, сзади, с натренированным спокойствием глядели ей в спину, даже здесь, на высоте 10.000 метров и среди сотрудников Резьюн, чьи дипломаты набиты секретными документами.
Совсем, совсем не так, как в старые времена.
Maman, можно я сяду у окна?
Она была не как все, ребенок двух родителей, Ольги Эмори и Джеймса Карната. Они основали лаборатории в Резьюн и начали тот самый процесс, в результате которого сформировался Союз. Они поставляли колонистов, солдат. Их собственные гены присутствовали в сотнях этих людей. Ее квазиродственники были рассеяны на многие световые годы. Но в те времена это никого не удивляло. Изменилось основное человеческое восприятие: биологическое родство стало значить очень мало. Семья еще имела значение — чем она больше, чем разветвленнее, тем безопаснее и состоятельнее.
Резьюн она получила в наследство. Отсюда и этот самолет, а не грузовой лайнер. А также не наемный самолет и не военный. Женщина ее положения могла бы воспользоваться чем угодно из перечисленного, однако она по-прежнему предпочитала механиков, являющихся частью Семьи, пилота, в чьей психомодели она была уверена, телохранителей, которые были лучшими результатами разработок Резьюн.
Мысль о городе, о подземках, о жизни среди чиновников, техников, поваров и рабочих, толкающих друг друга и спешащих выполнить свои обязанности, чтобы заслужить доверие, пугала ее так же, как безвоздушное пространство. Она сама направляла движение миров и колоний. Мысль о том, чтобы поесть в ресторане, о толпах, воюющих за место в вагоне подземки, о простом появлении на улице верхнего уровня, где ревет транспорт и мечутся прохожие, наполняла ее безотчетной паникой.
Она не умела жить вне Резьюн. Она знала, как договориться о самолете, как разобраться в расписаниях полетов, как позаботиться о багаже, о помощниках, о безопасности, — каждую мельчайшую деталь, — и считала появление в общественном аэропорту тяжелым испытанием. Конечно, серьезный недостаток. Но каждый опасается чего-то одного, а эти полеты находились отнюдь не в центре ее внимания. Представлялось невероятным, чтобы Ариана Эмори когда-нибудь появилась в новгородской подземке или на открытой платформе станции.
Прошло много времени прежде, чем она увидела реку и первую плантацию. Тонкая ленточка дороги, и, наконец, купола и башни Новгорода; и — внезапность, великолепная внезапность столицы. Под крыльями самолета плантации расширились, климатические башни с электронными экранами заслонили поля и транспорт, ползущий по дорогам с приземленной неторопливостью.
Баржи тянулись вереницей к морю вниз по Волге, баржи и буксиры, выстроились вдоль речных доков позади плантаций. Новгород по-прежнему был во многом индустриальным и неухоженным, несмотря на блеск новизны. За сотню лет эта часть города не изменилась, разве что разрослась, баржи и транспорт стали обычным явлением вместо редкого и удивительного зрелища.
Смотри, смотри, Maman! Там грузовик!
Заросли мехового дерева под крылом сливались в сплошное синее пятно. Промелькнули линии ограничительной разметки и плиты дорожки.
Шасси мягко коснулись полосы, и самолет, постепенно замедляясь, остановился перед левым поворотом к терминалу. И тут легкая паника коснулась Арианы Эмори, несмотря на уверенность, что ей никогда не придется проходить через толпу в вестибюле. Ее уже ожидали автомобили. Ее собственный экипаж займется багажом, позаботится о самолете, сделает все. Это был только край города; а окна машины позволят смотреть наружу, но не вовнутрь.
Но вот незнакомцы. Это движение, случайное и хаотическое. Она любила его, только когда смотрела издалека. Она понимала это движение в целом, а не отдельные его проявления. На расстоянии, в совокупности, она доверяла ему.
От приближения к нему ее ладони потели.
Подъехали автомобили, и по возбуждению торопящихся агентов возле охраняемого входа в Зал Торжеств стало ясно, что прибыл кто-то очень важный. Михаил Корэйн, остановившись на балконе, опоясывающем снаружи Палату Советников, окруженный своими собственными телохранителями и помощниками, взглянул вниз на откликающийся эхом огромный каменный нижний этаж с его фонтаном, латунными перилами грандиозной лестницы, на его многолучевую звезду — эмблему, блестевшую золотом на фоне серого камня стены.
Имперским амбициям — имперская роскошь. И главный архитектор этих амбиций исполняет выход на сцену. Советник от Резьюн вместе с Секретарем по Науке. Ариана Карнат-Эмори со своим окружением прибыла, как и следовало ожидать, поздно, поскольку Советник чертовски уверена в том, что большинство — на ее стороне, и только потому соблаговолила посетить Зал, что каждый член Совета должен голосовать персонально.
Михаил Корэйн взглянул вниз и почувствовал то самое ускоренное сердцебиение, которого доктора настойчиво советовали ему избегать. Успокойтесь, обычно говорили они. Не все в жизни находится в нашей власти.
Можно подумать, что они имели в виду Советника от Резьюн.
Сайтиин, гораздо более многолюдная, чем остальные участники Союза, постоянно умудрялась захватывать два места в правительстве, в Совете Девяти. Логично, что одно из двух мест принадлежало Гражданскому Департаменту, представляющему рабочих, фермеров и малый бизнес. И было нелогично, что избиратели от науки со всех концов Союза, разбросанных вдоль и вширь на многие световые годы, из десятков выдающихся и именитых кандидатов выбрали именно Ариану Эмори и постановили, чтобы она неизменно возвращалась в правительственные коридоры.
Более того. Она возвращалась к положению, которое сохраняла в течение пятидесяти лет, пятидесяти проклятых лет подкупов и запугивания всех на Сайтиин и каждой станции Союза (и даже ходили слухи, но бездоказательные, — в Сообществе и Сол). Вы хотите, чтобы что-то было сделано? Вам нужно попросить кого-то, кто сможет доложить об этом Советнику по Науке. Сколько Вы готовы заплатить? Что Вы хотите взамен?
А эти чертовы научные избиратели, эти как бы интеллектуалы, продолжали голосовать за нее, несмотря на все скандалы, связанные с ней, несмотря на то, что она фактически владела лабораториями Резьюн, которые, по закону, были равны целой планете в правительстве Союза, в стенах которых вершились дела, подвергавшиеся бесчисленным (но не удавшимся из-за крючкотворства) расследованиям.
Но не деньги были причиной. У Корэйна были деньги. Причиной была сама Ариана Эмори. Дело в том, что большая часть населения Сайтиин, даже большая часть населения самого Союза, так или иначе появилась из Резьюн, а остальные использовали ленты… которые разработала все та же Резьюн.
Которые эта женщина… разработала.
Сомнение в доброкачественности лент считалось паранойей. Ну, разумеется, находились такие, которые отказывались пользоваться ими и изучали высшую математику или бизнес самостоятельно, а также никогда не принимали таблеток и не просматривали учебных снов, так же, как это делали практически все в Союзе, а знания при этом вливались в их головы в таком количестве, которое они могли усвоить, и притом всего за несколько сеансов. Драму можно было не только посмотреть, но и пережить, причем с точно выбранной интенсивностью. Навыки приобретались на телесном и психическом уровне. Вы использовали ленты, поскольку это делали конкуренты, поскольку Вам надо было выделиться в этом мире, потому что это был единственный способ получить образование достаточно быстро, притом достаточно высокое и разностороннее в условиях, когда окружающий мир менялся, менялся и менялся в течение одной человеческой жизни.
Департамент информации просматривал ленты. Эксперты проверяли их. Они обязательно заметили бы скрытое воздействие на подсознание пользователя. Михаил Корэйн не принадлежал к сумасшедшим, которые подозревали правительство в перебивке лент, Сообщество в отравлении товаров или в порабощении сознания выродками из развлекательных лент. Такого рода пуристы могли отказаться от омолаживания, умереть от старости в семьдесят пять лет, проведя жизнь вдали от общественной деятельности, потому что они были невежественными самоучками.
Однако, к черту это все, к черту эту женщину по-прежнему выбирают. И он не мог понять, почему.
Вот она, только слегка ссутулившаяся и с легкой проседью в черных волосах. А ведь любой, умеющий считать, знал, что она старше, чем Союз, что она постоянно пользуется омолаживающими препаратами и совершенно седая под краской. Помощники толпились вокруг нее. Камеры нацеливались на нее, как будто она центр вселенной. Проклятая костлявая сука!
Гуманная революция «Войны Компании» #1
Образовательные публикации Резьюн: 4668-1368-1
Одобрено для 80+
Представьте себе все разнообразие человеческих рас и культур, втиснутых в пространство одной-единственной планеты. Где ни копни — обнаружишь окаменевшие человеческие кости и всюду натыкаешься на останки погибших за последние десять тысяч лет цивилизаций. Представьте себе, что, когда одни люди впервые вышли в космос, другие в это время все еще охотились на диких зверей, собирали коренья, пахали сохой, пряли вручную овечью шерсть и готовили пищу в печах, которые топили дровами.
Народами планеты управляли разнообразнейшие председатели, советники, короли, министры и президенты, парламенты и съезды, советы и комитеты. Одновременно существовали республики, олигархии, монархии, теократии, плутократии и партократии. Все это росло и развивалось тысячелетиями и цвело пышным цветом.
Такой была Земля. И именно отсюда были впервые запущены звездные зонды.
Станция Сол уже существовала, довольно примитивная станция, но уже тогда она была автономной. Ее научные достижения были премированы отменой налогов. Потому-то Сол и создала ряд проектов, начиная с первого образца звездного зонда и заканчивая полетом пилотируемого реактивного космического корабля к ближайшим звездам.
Первой из реактивных модулей была, разумеется, легендарная Гайа, которой надлежало доставить компоненты Альфа-станции к звезде, известной в те времена как звезда Барнарда, и оставить там тридцать инженеров и ученых, осознанно согласившихся на невообразимую по тем временам изоляцию. В их задачу входило построить станцию из скально-ледовой неразберихи, которая окружала звезду, выполнить научные исследования и поддерживать связь с далекой Землей.
Сначала думали только об одноразовых космолетах, своего рода усовершенствованных звездных зондах. Но космический корабль с людьми на борту должен иметь возможность вернуться в случае неудачи. А поскольку вероятность провала экспедиции была достаточно высокой, победила идея кораблей многоразового использования. Мыслилось это так: Гайа доставляет людей к звезде Барнарда и остается на несколько лет, если там не окажется условий и материалов, необходимых для самостоятельного функционирования Альфа-модуля, до завершения программы исследований. После этого станция сворачивается, и все возвращаются домой. Если же звезда окажется гостеприимной, Гайа, пробыв там какое-то время, (пока Альфа не стабилизируется на орбите и не заработает на полную мощность) вернется на Сол с немногочисленным экипажем. И тогда ее, переоборудовав, можно будет снова отправить в рейс — например, с запасом сырья или каких-нибудь редкий минералов, дефицитных на Альфе. В то далекое время, когда полеты в дальний космос только начинались, считали, что возможность личного человеческого контакта с исследователями, затерянными в необозримых пространствах Вселенной, еще важнее доставки грузов.
Опираясь на предварительную информацию об исключительном успехе экспедиции и возвращении корабля, почерпнутую из непрерывного многолетнего потока сведений с Гайи и станции Альфа, на Земле обучали экипаж на замену и деловито готовили повторную экспедицию.
Однако экипаж Гайи почувствовал, что корабль стал им в большей степени домом, чем эта преобразовавшаяся планета с совершенно чуждой культурой. Возможно, сыграли свою роль релятивистские эффекты. Так или иначе, но во время пребывания на станции Сол, астронавты ощутили себя совершенно несчастными и внезапно вернулись на Гайю, чем привели власти станции в совершенное замешательство. Однако именно такой поступок позволил им стать истинными хозяевами своего корабля и отправить экипаж-замену подождать следующего рейса.
Другие экипажи последующих экспедиций приходили к тому же решению, превращая себя в вечных скитальцев. Они смотрели на свой маленький корабль как на собственный дом, имели на борту детей и, так как звездные станции и сопутствующие реактивные корабли множились, просили у Земли и станций только горючее, провизию, а также переоборудования их кораблей для большей вместимости и оснащения по возможности более усовершенствованными двигателями, чем те, которые были установлены при предыдущей стыковке.
Звездные станции в системах десятка звезд оказались связанными друг с другом регулярными рейсами таких кораблей. Но в тогдашней изолированности, когда послания передавались всего лишь со скоростью света, а корабли летали еще медленнее, люди каждой станции были оторваны во времени от всех других по меньшей мере на четыре или пять лет и в этих условиях учились вести жизнь, которая была до невозможности чужда людям, живущим на Земле.
Сведения о том, что существует разумная жизнь на одной из планет звезды Пелла, (которую земляне когда-то называли Тау Кита) пришли на Землю с десятилетним опозданием. К тому времени, как подробные инструкции достигли Пеллы, люди там уже лет двадцать общались с даунерами. А ученые, продвигаясь по длинному маршруту от станции к станции, смогли прибыть туда гораздо позже. Их путь лежал к человеческой культуре, почти такой же незнакомой, как и сами даунеры.
Так же как с нашей точки зрения трудно представить Землю тех времен, тем землянам практически невозможно было понять аргументы космонавтов, которые отказывались покинуть свои корабли и, в свою очередь, находили лабиринт коридоров станции Сол хаотичным и ужасающим. Даже жители станции Сол, практически, не могли понять жизнь своих современников в глубоком Запределье — современников, чья культура была построена на истории, опыте и легендах, связанных с трудностями жизни на дальних станциях и знаменитых космических кораблях, чем событиями в зеленом и беспорядочном мире, который они видели только на картинках.
Земля, озабоченная перенаселением и политическими кризисами, приписываемыми в значительной мере древнему соперничеству, тем не менее процветала, до тех пор пока была средоточием прогресса человечества. Неожиданное стремление обитателей станции к новому обиталищу на Пеле превратилось в паническое бегство. Привлекательным казалось обилие пищи, примитивное и дружелюбное местное население, доступность полезных ископаемых, свободно летающих в космосе. Станции, находящиеся между Землей и Пеллой, закрывались, прерывая торговлю в Великом Кольце и порождая экономический хаос на Земле и станции Сол.
Земля попыталась повлиять на происходящее — после десятилетнего опоздания земные политики оказались не в состоянии вовремя понять, что весь этот сбежавшийся на Пеллу народ. Рост населения и открытия неисчерпаемых ресурсов, соединенные со стремлением к новым исследованиям означали, что земные инструкции, устаревшие на двадцать лет, попали в такую круговерть, в которой даже задержка на месяц могла стать решающей.
Земля оказалась в условиях все увеличивающейся изоляции: внутренняя напряженность все нарастала из-за спотыкающейся торговли, а отчаянная и неблагоразумная попытка вести карательные тарифы привела к появлению контрабанды и активного черного рынка, что, в свою очередь, привело к внезапному спаду торговли. Земля на это ответила введением статуса наибольшего благоприятствования для определенных кораблей, а это привело к вооруженным конфликтам между кораблями с Земли и теми, которые были построены не на Земле и которые не придерживались ее извилистой и неопределенной политики.
Более того, Земля, убедившись, что эмиграция ученых и инженеров из Солнечной системы питает космические культуры лучшими и наиболее блестящими умами и лишает Землю ее наиболее талантливых людей, прихлопнула эмиграцию, запретив не только путешествия с Земли и станции Сол, но и передвижения граждан определенных профессий между станциями.
Гайа сделала последний рейс на Землю в 2125 году и покинула ее, поклявшись никогда не возвращаться.
Мощная волна протеста и мятежа пронеслась между звездами, станции были «обсыпаны нафталином» и обезлюдели, исследования и экспедиции искали новые звезды теперь не только по причинам экономического порядка, но и потому, что находилось все больше людей, стремящихся улететь в поисках политической свободы.
Станции «Викинг» и «Маринер» возникли потому, что некоторые обитатели космоса посчитали даже Пеллу слишком подверженной земному влиянию, а также потому, что ее теперешняя сложившаяся экономика предоставляла меньше возможностей для начальных, исключительно доходных капиталовложений.
Около 2201 года группа мятежных ученых и инженеров, финансируемая спонсорами с «Маринера», создала станцию на Сайтиин, новый мир, совершенно непохожий на Пеллу. Блестящая работа одного из тех ученых вкупе с экономической мощью наиболее передовой промышленности Сайтиин позволила запустить первый сверхсветовой зонд из Сайтиин в 2234 г. Это событие полностью перекроило временные масштабы космических полетов и навсегда изменило характер торговли и политики.
Первые годы существования Сайтиин были примечательны не только ее взрывным ростом, но и фонтаном технических открытий, но и воскрешением залежалых технологий; в том числе — двигателей внутреннего сгорания. Все для того, чтобы не везти с Земли многие тысячи тонн современного оборудования.
Существовали новые оригинальные технологии, специфические для условий Сайтиин, такие, как создание в смертоносном ландшафте участков атмосферы, годной для дыхания — все эти усилия потому, что Сайтиин представляла наилучшее место для существования человека как биологического вида. На ней не было собственной разумной жизни, а имелась многообразная и совершенно чуждая человеку экосистема — фактически две экосистемы, из-за исключительной изолированности тамошних двух континентов, значительно отличавшихся друг от друга и совершенно несхожих с Землей или Пеллой.
Для биолога это был рай. И этот рай предполагал, вследствие отсутствия разумной жизни, первую новую колыбель земной человеческой цивилизации, кроме самой Земли.
К войнам Компании привела не только политика. Кроме нее повлияло еще и внезапное стремление управляемых земных учреждений следовать устаревшему курсу, а также интересы горстки приспособившихся капитанов торговых кораблей Земли, пытавшихся поддерживать загнивающую торговую империю, которая оказалась на обочине человеческого космоса.
Эти попытки были обречены на провал. Сайтиин, больше не одиночка в запредельности, но сама являющаяся метрополией станций Эсперанс, Пан-Париж и Фаргон, заявила о своей независимости от Компании Земли в 2300 году. Такое действие, переданное теперь со скоростью сверхсветового корабля, подвигло Землю построить и запустить вооруженные ССК, чтобы вразумить мятежные станции.
Торговцы быстро сбежали с этих маршрутов, сократив тем самым поставки, тогда как сама Земля даже с помощью технологии ССК была не способна на таких расстояниях обеспечивать разнообразные потребности своего флота. Через несколько лет деятельность флота Компании Земли выродилась в отдельные акты пиратства и насилия, что послужило причиной полного отчуждения торговцев — традиционной ошибке Компании Земли.
С образованием на Пелле Сообщества торговцев сформировалась вторая коммерческая сила в Запредельности и прекратились попытки Земли навязывать свою волю многочисленным колониям.
Несомненно, что один из наиболее положительных результатов этой войны, Пелльский Договор и соответствующие экономические связи трех человеческих обществ, живущих в трех совершенно различных экосистемах, теперь является основным стержнем новой экономической структуры, стоящей над любой политикой.
Торговые и общечеловеческие интересы, в конечном итоге, доказали, что они сильнее всех военных кораблей.
С высоты больше всего бросалась в глаза неухоженность ландшафта: обширные пространства, которых еще не коснулась рука человека, ничейные пустыни, безжизненные призрачные заросли мехового дерева, исследованные разве что радаром со спутника. Ариана Эмори смотрела на все это сверху, из окна. Она теперь не покидала пассажирский салон. Ей давно пришлось признать, что ее зрение ослабло, и стало не хватать реакции для управления самолетом. Она могла бы пройти вперед, выставить пилота из его кресла и управлять сама: это был ее самолет, ее пилот, и беспредельное небо. Бывало, что она так и поступала. Но теперь дела обстояли не так, как прежде.
Прежней оставалась только земля. А когда Ариана посмотрела в окно, ей показалось, что все это она уже видела сто лет назад. Тогда еще и века не прошло с тех пор, как люди утвердились на Сайтиин, когда о Союзе еще и не думали, а война представлялась чем-то полуреальным. Тогда планета везде выглядела в точности, как здесь.
Две сотни лет назад первые колонисты прилетели к этой негостеприимной планете, основали Станцию и спустились на планету.
Через сорок с лишним лет стали предприниматься первые успешные попытки преобразовать устройство и двигатели субсветовых кораблей так, чтобы достичь сверхсветовых скоростей; время ускорялось, время неслось на засветовых скоростях, изменения происходили так быстро, что экипажи субсветовых кораблей, встречая другие транспорты, считали, что на них летят инопланетяне, не похожие на людей. Увы, они заблуждались. И это оказывалось еще худшей новостью. И правила игры совершенно переменились.
Космические корабли вылетали, как горошины из стручка. Генетические лаборатории, создававшиеся в Резьюн, разводили людей в таком темпе, что только успевай извлекать из инкубаторов, и каждое поколение взращивало следующих и работало в лабораториях, порождая все больше и больше до тех пор, пока (как говаривал ее дядя) не будет людей достаточно, чтобы заполнить пустые места, колонизировать мир, настроить еще звездных станций: Эсперанс, Фаргон. И везде свои лаборатории с собственными возможностями выведения и выращивания.
Земля пыталась отозвать свои корабли обратно. Но было уже поздно. Земля пыталась обложить налогами и жесткой рукой управлять своими колониями. Это было не просто поздно, а слишком поздно.
Ариана Эмори помнила Отделение, день, когда Сайтиин объявила свою независимость и независимость своих собственных колоний; день, когда возник Союз, и все они внезапно восстали против отдаленной метрополии… Ей было семнадцать, когда со Станции прозвучало: Война.
Тогда Резьюн выращивала солдат, свирепых, целеустремленных и умных. Еще бы: Выпестованных, и усовершенствованных, и отточенных, знающих на рефлекторном уровне то, что никогда в жизни не видели, знающих обо всем, что касалось их предназначения. Живые орудия, мыслящие в одном направлении и все оценивающие с единственной точки зрения. Она помогала разрабатывать те матрицы.
Через 45 лет после Отделения война по-прежнему продолжалась; временами — тайно, временами — так далеко в космосе, что казалась уже частью Истории — но только не для Резьюн. Разные лаборатории могли выращивать солдат и рабочих, если Резьюн давала им матрицы, но только Резьюн мела исследовательские отделы и под руководством Арианы Эмори вела войну своими собственными изощренными способами.
Чего только не произошло за эти 54 года ее жизни… Она являлась свидетельницей Войн Компании, видела, как разделялось человечество, как устанавливались границы. Флот Компании Земли захватил Пеллу, но торговцы из свежеиспеченного сообщества отбили Пеллу и объявили ее своей базой. Сол пыталась проигнорировать свое унизительное поражение и двинуться в другом направлении; остатки старого Флота Компании занялись пиратством и продолжали нападать на торговцев так же, как и прежде, а Сообщество и Союз в свою очередь по привычке охотились за ними.
Но все это было неважно. Война снова стала холодной. Она продолжалась за столами конференций, где договаривающиеся стороны пытались найти биологические различия, которых не существовало, и провести границы в безграничном трехмерном пространстве — дабы охранить мир, которого, на памяти Арианы Эмори, никогда не было.
Могло показаться, что ничего этого не происходило. Точно так же она могла лететь и сто лет назад, за исключением того, что самолет был ухоженный и красивый, совсем непохожий на ту колымагу, которая перевозила грузы между Новгородом и Резьюн: в те дни все сидели на мешках и ящиках с семенами или еще на каких-то вещах из багажа.
Тогда она попросила разрешения сесть около окна (пусть грязного). Помнится, мать велела ей опустить солнцезащитный экран.
Теперь она сидела в кожаном кресле. Возле локтя — прохладительные напитки, на борту самолета — тепло и уютно. Несколько помощников обсуждают дела и просматривают свои записи; их разговоры чуть-чуть слышнее, чем рокот двигателей.
Теперь никакое путешествие не обходится без суеты помощников и без телохранителей. Кэтлин и Флориан сидели там, сзади, с натренированным спокойствием глядели ей в спину, даже здесь, на высоте 10.000 метров и среди сотрудников Резьюн, чьи дипломаты набиты секретными документами.
Совсем, совсем не так, как в старые времена.
Maman, можно я сяду у окна?
Она была не как все, ребенок двух родителей, Ольги Эмори и Джеймса Карната. Они основали лаборатории в Резьюн и начали тот самый процесс, в результате которого сформировался Союз. Они поставляли колонистов, солдат. Их собственные гены присутствовали в сотнях этих людей. Ее квазиродственники были рассеяны на многие световые годы. Но в те времена это никого не удивляло. Изменилось основное человеческое восприятие: биологическое родство стало значить очень мало. Семья еще имела значение — чем она больше, чем разветвленнее, тем безопаснее и состоятельнее.
Резьюн она получила в наследство. Отсюда и этот самолет, а не грузовой лайнер. А также не наемный самолет и не военный. Женщина ее положения могла бы воспользоваться чем угодно из перечисленного, однако она по-прежнему предпочитала механиков, являющихся частью Семьи, пилота, в чьей психомодели она была уверена, телохранителей, которые были лучшими результатами разработок Резьюн.
Мысль о городе, о подземках, о жизни среди чиновников, техников, поваров и рабочих, толкающих друг друга и спешащих выполнить свои обязанности, чтобы заслужить доверие, пугала ее так же, как безвоздушное пространство. Она сама направляла движение миров и колоний. Мысль о том, чтобы поесть в ресторане, о толпах, воюющих за место в вагоне подземки, о простом появлении на улице верхнего уровня, где ревет транспорт и мечутся прохожие, наполняла ее безотчетной паникой.
Она не умела жить вне Резьюн. Она знала, как договориться о самолете, как разобраться в расписаниях полетов, как позаботиться о багаже, о помощниках, о безопасности, — каждую мельчайшую деталь, — и считала появление в общественном аэропорту тяжелым испытанием. Конечно, серьезный недостаток. Но каждый опасается чего-то одного, а эти полеты находились отнюдь не в центре ее внимания. Представлялось невероятным, чтобы Ариана Эмори когда-нибудь появилась в новгородской подземке или на открытой платформе станции.
Прошло много времени прежде, чем она увидела реку и первую плантацию. Тонкая ленточка дороги, и, наконец, купола и башни Новгорода; и — внезапность, великолепная внезапность столицы. Под крыльями самолета плантации расширились, климатические башни с электронными экранами заслонили поля и транспорт, ползущий по дорогам с приземленной неторопливостью.
Баржи тянулись вереницей к морю вниз по Волге, баржи и буксиры, выстроились вдоль речных доков позади плантаций. Новгород по-прежнему был во многом индустриальным и неухоженным, несмотря на блеск новизны. За сотню лет эта часть города не изменилась, разве что разрослась, баржи и транспорт стали обычным явлением вместо редкого и удивительного зрелища.
Смотри, смотри, Maman! Там грузовик!
Заросли мехового дерева под крылом сливались в сплошное синее пятно. Промелькнули линии ограничительной разметки и плиты дорожки.
Шасси мягко коснулись полосы, и самолет, постепенно замедляясь, остановился перед левым поворотом к терминалу. И тут легкая паника коснулась Арианы Эмори, несмотря на уверенность, что ей никогда не придется проходить через толпу в вестибюле. Ее уже ожидали автомобили. Ее собственный экипаж займется багажом, позаботится о самолете, сделает все. Это был только край города; а окна машины позволят смотреть наружу, но не вовнутрь.
Но вот незнакомцы. Это движение, случайное и хаотическое. Она любила его, только когда смотрела издалека. Она понимала это движение в целом, а не отдельные его проявления. На расстоянии, в совокупности, она доверяла ему.
От приближения к нему ее ладони потели.
Подъехали автомобили, и по возбуждению торопящихся агентов возле охраняемого входа в Зал Торжеств стало ясно, что прибыл кто-то очень важный. Михаил Корэйн, остановившись на балконе, опоясывающем снаружи Палату Советников, окруженный своими собственными телохранителями и помощниками, взглянул вниз на откликающийся эхом огромный каменный нижний этаж с его фонтаном, латунными перилами грандиозной лестницы, на его многолучевую звезду — эмблему, блестевшую золотом на фоне серого камня стены.
Имперским амбициям — имперская роскошь. И главный архитектор этих амбиций исполняет выход на сцену. Советник от Резьюн вместе с Секретарем по Науке. Ариана Карнат-Эмори со своим окружением прибыла, как и следовало ожидать, поздно, поскольку Советник чертовски уверена в том, что большинство — на ее стороне, и только потому соблаговолила посетить Зал, что каждый член Совета должен голосовать персонально.
Михаил Корэйн взглянул вниз и почувствовал то самое ускоренное сердцебиение, которого доктора настойчиво советовали ему избегать. Успокойтесь, обычно говорили они. Не все в жизни находится в нашей власти.
Можно подумать, что они имели в виду Советника от Резьюн.
Сайтиин, гораздо более многолюдная, чем остальные участники Союза, постоянно умудрялась захватывать два места в правительстве, в Совете Девяти. Логично, что одно из двух мест принадлежало Гражданскому Департаменту, представляющему рабочих, фермеров и малый бизнес. И было нелогично, что избиратели от науки со всех концов Союза, разбросанных вдоль и вширь на многие световые годы, из десятков выдающихся и именитых кандидатов выбрали именно Ариану Эмори и постановили, чтобы она неизменно возвращалась в правительственные коридоры.
Более того. Она возвращалась к положению, которое сохраняла в течение пятидесяти лет, пятидесяти проклятых лет подкупов и запугивания всех на Сайтиин и каждой станции Союза (и даже ходили слухи, но бездоказательные, — в Сообществе и Сол). Вы хотите, чтобы что-то было сделано? Вам нужно попросить кого-то, кто сможет доложить об этом Советнику по Науке. Сколько Вы готовы заплатить? Что Вы хотите взамен?
А эти чертовы научные избиратели, эти как бы интеллектуалы, продолжали голосовать за нее, несмотря на все скандалы, связанные с ней, несмотря на то, что она фактически владела лабораториями Резьюн, которые, по закону, были равны целой планете в правительстве Союза, в стенах которых вершились дела, подвергавшиеся бесчисленным (но не удавшимся из-за крючкотворства) расследованиям.
Но не деньги были причиной. У Корэйна были деньги. Причиной была сама Ариана Эмори. Дело в том, что большая часть населения Сайтиин, даже большая часть населения самого Союза, так или иначе появилась из Резьюн, а остальные использовали ленты… которые разработала все та же Резьюн.
Которые эта женщина… разработала.
Сомнение в доброкачественности лент считалось паранойей. Ну, разумеется, находились такие, которые отказывались пользоваться ими и изучали высшую математику или бизнес самостоятельно, а также никогда не принимали таблеток и не просматривали учебных снов, так же, как это делали практически все в Союзе, а знания при этом вливались в их головы в таком количестве, которое они могли усвоить, и притом всего за несколько сеансов. Драму можно было не только посмотреть, но и пережить, причем с точно выбранной интенсивностью. Навыки приобретались на телесном и психическом уровне. Вы использовали ленты, поскольку это делали конкуренты, поскольку Вам надо было выделиться в этом мире, потому что это был единственный способ получить образование достаточно быстро, притом достаточно высокое и разностороннее в условиях, когда окружающий мир менялся, менялся и менялся в течение одной человеческой жизни.
Департамент информации просматривал ленты. Эксперты проверяли их. Они обязательно заметили бы скрытое воздействие на подсознание пользователя. Михаил Корэйн не принадлежал к сумасшедшим, которые подозревали правительство в перебивке лент, Сообщество в отравлении товаров или в порабощении сознания выродками из развлекательных лент. Такого рода пуристы могли отказаться от омолаживания, умереть от старости в семьдесят пять лет, проведя жизнь вдали от общественной деятельности, потому что они были невежественными самоучками.
Однако, к черту это все, к черту эту женщину по-прежнему выбирают. И он не мог понять, почему.
Вот она, только слегка ссутулившаяся и с легкой проседью в черных волосах. А ведь любой, умеющий считать, знал, что она старше, чем Союз, что она постоянно пользуется омолаживающими препаратами и совершенно седая под краской. Помощники толпились вокруг нее. Камеры нацеливались на нее, как будто она центр вселенной. Проклятая костлявая сука!