Черри Кэролайн. Район змеи

   Покачав головой, Раен прошла дальше, думая о завтраке, хотя обычно не ела его. Занятий не будет, по крайней мере это было ясно. Впрочем, она охотно отдала бы неделю каникул, чтобы только удалить Руилов и их друзей из поместья Сулов.
   Ей вдруг вспомнилась троица Холдов — интересно, все ли еще они на веранде?
   Их там не оказалось. Уперев руки в бедра, она прижалась спиной к стене и глубоко вздохнула. Ази шли на поля так же, как делали это каждое утро. Лучи солнца коснулись свечедеревьев и живой изгороди: наступало лучшее время дня, до том как солнце Гидры покажет свое истинное лицо и зальет жаром небо и землю.
   И только одинокий вертолет портил красоту пейзажа.
   За углом здания Раен заметила какое-то движение — чужой ази, в солскафе, несмотря на такое раннее время.
   — Что ты здесь делаешь? — крикнула она и тут увидела тени, живой волной скользящие по газону: высокие, как на ходулях фигуры, движущиеся так быстро, что глаз не успевал следить за ними.
   Девушка повернулась, оказалась лицом к лицу с вооруженным ази и закричала.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

   Раен споткнулась, поскользнулась и остановилась, опершись о торчащий камень. Острая боль пронзила бедро. Одежда липла к коже: рана открылась, и материал пропитался кровью. Она коснулась его, взглянула на покрасневшие сразу пальцы и вытерла их о камень. Затем снова двинулась вверх. Дышать и удерживать равновесие становилось все труднее.
   Время от времени она оглядывалась назад, на поля, лес, озеро, на весь мнимый покой долины Кетиуй. Все погибли, все без исключения. Септ Руил завладел Кетиуй, и повсюду лежали тела членов септа Сул. Не хватало только ее трупа, но хвалиться тут было нечем — она просто упала, раненая, и ее скрыли кусты, растущие у веранды.
   Все были мертвы, и она тоже умирала.
   Солнце не давало ей отдохнуть, пылая на белом от жара небе, оно покрывало волдырями открытую кожу, грозило слепотой, несмотря на обернутый вокруг лица плащ. Камни обжигали руки и разогревали тонкие подошвы ботинок. Из глаз текли слезы, сразу же испарявшиеся в сухом, раскаленном воздухе. Уже давно утратила она шанс найти укрытие — с тех пор, как начала карабкаться по скалам. Если Руилы решат ее искать — наверняка найдут. Она оставила достаточно следов, чтобы погоня без труда могла идти по пятнам крови, текущей из обожженных ладоней и раны на бедре. У Руилов наверняка есть термодатчики, и они легко могут выследить ее ночью с воздуха. Если они решат схватить ее, надежды скрыться нет.
   И все-таки Раен бежала и карабкалась, потому что не могла вернуться, потому что больше, чем своих кузенов из септа Руил, боялась она красного кургана, той живой волны, которая залила Кетиуй, шипастых ног, топтавшихся по ней в кустах, и смертельно опасных челюстей. Можно было умереть разными способами, и за последние часы она видела их множество, но смерть, которую несли маджат, была наиболее жестока. Именно воинов маджат боялась она больше всего, а их стремительность отнимала всякую надежду на спасение.
   Еще одно падение. Она лежала, вытянувшись на земле и медленно пыталась подняться. Руки дрожали как в лихорадке, Раен содрала кожу с ладоней, колен и локтей, порвала плащ. Жажда и чудовищный жар скал причиняли большие страдания, чем ссадины, но даже их затмевали волны боли, шедшей от раны на боку. Она с трудом вздохнула, на ощупь ища ладонью какую-нибудь опору.
   Потом она снова бежала и каким-то образом сумела добраться до склона. Опираясь на руки так же часто, как на ноги, она медленно карабкалась вверх, дрожа, оскальзываясь и поднимаясь еще выше. Можно было бежать в лес или по дороге в сторону Города, но она выбрала это. Мать, дядя, да вообще любой, поступили бы иначе, старались бы добраться до Города, она же выбирала путь в панике и решилась на игру в прятки между камнями, в труднодоступном районе, где не проедут их машины. Но прежде всего холмы принадлежали голубому кургану, их старым соседям. Красные вряд ли нарушат их границу, как бы ни уговаривали их Руилы.
   Паническое, ошибочное решение. Здесь не было помощи, не было людей, не было возврата. Раен знала, что ее ждет, и слезы, катившиеся по лицу, были результатом не только боли, но и ярости.
   В сознании возник очередной провал, а затем она увидела голый пригорок — последнюю границу, которую запрещалось пересекать людям. В этом месте сходились тропы маджат. Раен затаила дыхание и наугад принялась искать среди камней дорогу вниз, в тень. Наконец она почувствовала под ногами утоптанную тропу, остановилась. Скалы перед ее глазами качались, наклоняясь в разные стороны.
   Она достигла своей цели. Никто не придет сюда, никто не возьмет на себя такой труд и риск. Подходящее место для такого личного дела, как смерть. Она уже знала, что ей не осталось ничего иного. Нужно только сесть и подождать, пока кровь вытечет из раны на боку, а солнце сварит ее мозг. Боль уже вряд ли усилится, она достигла своего пика и стала слабее, как только девушка остановилась. Достаточно просто подождать. Ее мать, старейший, родственники и ази… она уже не жалела их. Их страдания кончились, ее — пока нет.
   Раен покачнулась и дернулась, стараясь предотвратить падение, которого вдруг испугалась. Это движение привело к тому, что она сделала шаг, потом еще один. На мгновение перед глазами потемнело, и паника толкнула ее вперед, спотыкающуюся и вытягивающую руки в сторону скал, которые она видела перед собой. Навалившись на них, девушка вновь обрела способность видеть и продолжала идти вниз. Эти темнота и слепота были как временная смерть; настоящая тоже приближалась: она уже не чувствовала так мучительно солнечного жара. Раен бежала от этой смерти, боролась с мраком, шаталась и спотыкалась, но шла все дальше.
   Колючки разорвали ее одежду и кожу на плече, она попятилась и принялась обходить преграду. Она хорошо знала, что это за изгородь, знала, что в этом месте должна остановиться. Должна! Однако измученным телом управляла собственная логика, и она двигалась, не думая об опасности. Разум следил за этим словно издалека, следуя за телом, беспомощный и растерянный, — и вдруг нашел цель.
   Семейный Договор рухнул: он погиб вместе с ее матерью, дедушкой и всеми родственниками, был убит Руилами и Холдами. Однако был еще более древний Договор, вписанный в кожу ее израненной ладони — ее хитиновый узор, живые камни.
   Она была Контрин, из Семьи, владевшей звездами Гидры, получившей от маджат право колонизации и торговли. Из Семьи, жившей под эмблемой змеи, там, где другие жить не могли. Она была Мет-марен, друг Кургана.
   Раен перестала испытывать страх: ей было куда пойти, что делать, она могла заставить Руилов страдать. Перед ее мысленным взором возникло улыбающееся лицо матери, добавившее ей смелости: ТОЛЬКО ПОБЕДА ЛУЧШЕ, ЧЕМ МЕСТЬ. На лице Раен застыла гримаса торжества; сейчас ей стало нужно еще немного воздуха, еще немного жизни и смерть кого-то другого.
   Темнота накатывала все чаще. Девушка тащилась от валуна к валуну, шаталась на поворотах, отводила колючие ветви тыльной стороной руки, покрытой хитином… ветви кустов, служивших маджат барьерами.
   — Я из Кетиуй! — крикнула она во мглу, окутывающую туманом ее чувства, в холод, заглушающий боль. — Голубой курган! Я Раен Мет-марен! КЕТИУЙ!
   Темнота навалилась снова. Она добралась до очередного барьера из кустов, слыша, как что-то стучит над ней о скалы, как падают камни, задетые не ее ногой. Они были вокруг — высокие, кожистые фигуры, затуманенные тени, сверкающие драгоценностями в ослепительном блеске солнца.
   — Вернись! — произнесла одна из них баритоном флейты.
   Раен заметила черное отверстие в земле, закрыла ладонью рану и сделала последнее, отчаянное усилие. Она уже не чувствовала под собой ног. Не чувствовала ни жары, ни холода, верха или низа, никаких цветов. Тело ударилось о камни, израненная ладонь скользнула по ним, а потом и мгла куда-то исчезла.

2

   Работницы затащили ее и уложили поудобнее, стараясь не повредить хрупкую конструкцию, нежную, как свеже отложенное яичко. Их щупальца деловито убирали рваную одежду, стирали отвратительные запахи внешнего мира и счищали пролитую жизненную жидкость. Воины бегали по вестибюлю, обеспокоенные ее вторжением, и ждали распоряжений. Во всем секторе царило замешательство.
   Одна из Работниц постигла суть проблемы, обогнула своих подруг, коротко пискнула, чтобы очистили проход, и побежала. Она, как и все жители кургана, была в подсознательном контакте с Матерью, но этот вид связи не годился для передачи подробностей. Требовалось лично сообщить обо всем.
   Ее ненадолго задерживали другие работницы, иногда встречавшиеся в коридорах. ЧЕЛОВЕК-В-КУРГАНЕ — ощущали они среди запахов ран и жизненных жидкостей. Тревога продолжалась. Теперь вперед выдвинутся Воины, а Работницы будут возводить баррикады и блокировать туннели. Работница шла дальше, сознавая срочность своей миссии. Ее беспокойство питалось суматохой вокруг, смутным сознанием того, что самые важные дела вышли из-под контроля и угрожали всему кургану: уже ширился хаос, а худшее еще только приближалось.
   Слабый свет грибов и сладкий запах Матери особенно насыщал внутренние, ближайшие к Камере залы кургана. Работница миновала Носильщиков Яичек, касаясь, ощущая, передавая сообщение, заставлявшее их ускорять шаги. Какой-то Воин оттолкнул ее в сторону, промчавшись мимо. Он возвращался из разведки, но информация, которую он нес, имела значение только для Воинов. Работница не приняла ее, хоть та и наложилась на ее собственную. Вытягивая передние конечности, она вступила в Камеру.
   Мать сидела среди волнующейся массы Трутней и придворных, запах ее имел магнетическую силу. Работница подошла к Ней и в экстазе раскинула усики, отдавая вкус и запах и получая их взамен.
   Мать думала, одновременно издавая звуки, иногда по звучания похожие на человеческие слова. Сложная игра голоса и вкуса маджат создавала тонкую сеть, непрерывно сплетающую оба уровня информации.
   ВЫЛЕЧИТЕ ЕЕ, — последовало наконец решение. — НАКОРМИТЕ. ОНА И3 КУРГАНА КЕТИУЙ. ЭТО МОЛОДАЯ КОРОЛЕВА РАЕН, РАБОТНИЦЫ ГОЛУБОГО КУРГАНА ВСТРЕЧАЛИ ЕЕ. Я ЧУВСТВУЮ РАНЫ И ПРОЛИТЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ ЖИДКОСТИ. ВОИНЫ ПРИНЕСЛИ ИНФОРМАЦИЮ О НАПАДЕНИИ КРАСНОГО КУРГАНА НА РАЙОН КЕТИУЙ. ПРИМИТЕ ЭТУ ГОСТЬЮ.
   КОРОЛЕВА. Запах положил начало изменениям в биохимическом статусе Работницы, серьезным изменениям; Трутни также поняли его и беспокойно зашевелились, стараясь соприкоснуться. Разум кургана был един, и Работница представляла лишь один из его узлов. Мать была главным контуром, ключом к смыслу всей деятельности. Остальные сомкнулись — Работницы, Трутни, Искатели и Воины, — каждый черпая из общего интеллекта и по-своему обогащая его.
   КЕТИУЙ. Среди них нашелся Трутень, который помнил, ибо именно это было функцией Трутней. Потянулись образы земли до и после строительства человеческого кургана, под названием Кетиуй… купола, сначала один, потом другие, растущие между ними деревья. Память голубого кургана уходила далеко вглубь, хотя обитатели его жили недолго: в воспоминаниях сохранились события, происходившие миллиард лет назад, включая образование гор и то, как возникло озеро, как — несколько раз — оно высыхало, чтобы появиться снова. Память Трутней уходила еще дальше, во времена, что были до курганов, более старых, чем холмы Кетиуй, во времена слабого и еще более слабого интеллекта. Впрочем, эти воспоминания сейчас не имели значения. Люди появились недавно, всего несколько сотен лет назад. Курган сортировал информацию и изучал ее, познавая септ сул Мет-маренов, его цели, его соперничество с септом Руил и их союзниками. Люди думали; их интеллект усиливали необычные чувства, которых не было у кургана; их разум размещался в отдельных телах. Эта концепция продолжала беспокоить курганы: сам факт, что смерть особи может стать причиной утраты сознания, был непостижим для них. Сейчас Мать привела его как аргумент: возможна гибель разума, который нельзя воссоздать.
   — КОРОЛЕВА, — беспокойно повторяли Работницы.
   — УМИРАЕТ, — добавила одна из них, нарушая порядок.
   — ЭТО НЕ ПРОТИВНИК, — заверила курган Мать. Однако страх не исчез, мешая процессу мышления. — МЫ ЗНАЕМ, ЧТО КРАСНЫЙ КУРГАН ГРУППИРУЕТСЯ В РАЙОНЕ КЕТИУЙ. ВЫСТУПАЮТ ЗОЛОТИСТЫЕ. ПОТОМ ПРИБЫВАЕТ РАНЕНЫЙ ЧЕЛОВЕК; МОЖЕТ, ЕСТЬ ЕЩЕ И ДРУГИЕ. ИНФОРМАЦИИ НЕТ. КРАСНЫЙ КУРГАН ВМЕШАЛСЯ В ДЕЛА, КОТОРЫЕ ЕГО НЕ КАСАЮТСЯ. КРАСНЫЙ КУРГАН ЛЮБИТ СТРАННЫЕ СВЯЗИ, СВЯЗИ С ЛЮДЬМИ. ДОГОВОР ПОД УГРОЗОЙ. НАКОРМИТЕ МОЛОДУЮ КОРОЛЕВУ КЕТИУЙ. ВЫЛЕЧИТЕ ЕЕ. ОНА МНЕ НЕ УГРОЖАЕТ И НУЖНА КУРГАНУ. У НЕЕ ЕСТЬ ИНФОРМАЦИЯ. ОНА ОБЛАДАЕТ ИНТЕЛЛЕКТОМ И ПАМЯТЬЮ. ЗАБОТЬТЕСЬ О НЕЙ. ЛЕЧИТЕ.
   Работница ушла — одна часть Разума начала действовать. Остальные тоже занялись делами, руководимые собственным пониманием слов Матери, реакциями, типичными для их функций и биохимических превращений.
   Потом Разум взялся за необычайно трудное дело и обманул самого себя.
   По заданию матери трое Воинов выбежали из кургана под солнечные лучи. За колючими изгородями они остановились и принялись сознательно изменять состав своих энзимов, ломая упорядоченный комплекс знаний, прошлого и настоящего. Курган лишился их, потому что при этом они утратили интеллект.
   Трое Воинов погибли, попав в долине в засаду красного кургана. Красным оставалось только поверить в ложь, которую они прочли в химическом составе истерзанных тел: о том, что голубой курган насладился смертью молодой королевы Кетиуй, что никого не осталось в живых.

3

   — Что тебе надо? — буркнул Лиан, оглядывая зал Совета и представителей Семьи в многоцветных одеждах, занимающих места под знаком змеи — гербом Контрин. Среди них появились новые лица, новые союзы, а его ослабевший взгляд искал друзей и прежних союзников. Старейший Холдов исчез, замененный более молодым мужчиной, голубой плащ Мет-маренов имел ЧЕРНУЮ оторочку септа Руил, от нескольких старейших септов и Кланов не осталось и следа или же прибыли какие-то молодые чужаки, одетые в их цвета. Лиан, Старейший Семьи и первый в Совете, чувствовал, как дрожат у него руки. Он хотел встать, но тут же сел снова.
   Он принялся считать, одновременно пытаясь сориентироваться, какие изменения произошли в Семье за последние дни. Некоторые из старейших Кланов смотрели на него с вопросом и мольбой во взгляде: он всегда открывал сессию, уже семьсот лет заседая в Совете людей на Цердине, конференции двадцати семи Кланов Семьи.
   — Дядя, — позвал Терент из Велз-Каенов. — Старейший?
   Лиан отвернулся, ненавидя трусость, составлявшую отныне большую часть здравого смысла. Места отсутствующих заняли их убийцы. Чистку провели с невероятной быстротой и эффективностью, во множестве мест одновременно. Трудно было оценить сейчас, как обстоят дела и как распределятся голоса после того, как будет брошен вызов. Образовалось нечто новое, а может, только возникало что-то смертельно опасное для всех, занимающих в Семье высокое положение. Разум советовал ждать и слушать других.
   Лиан ощутил давящую тяжесть своего возраста, воспоминаний о слишком большом количестве сделанных выборов, об опыте, который советовал ему: жди и собирай информацию.
   — Старейший! — крикнула старшая Малиндов. Встав с места, она продемонстрировала свое положение среди раскольников. — Ты откроешь сессию?
   Весь зал замер в ожидании, а он отказался жестом ладони, так и не сумев справиться с дрожью. По залу прокатился ропот удивления и недовольства. Лиан посмотрел на Мот, старую Мот, казавшуюся еще более старой, чем он, если судить по лицу и неуверенным движениям, хотя на самом деле она была моложе его на полвека. Женщина ответила ему взглядом выцветших глаз, окруженных сетью морщин. Потом склонила голову. Как и он, она оценила новую ситуацию в Совете, и руки ее теребили складки плаща. Из тех, что прилетели в Район первыми, в живых остались немногие. Даже бессмертие вынуждено было уступить чрезмерному самолюбию. В тот день в Совете их было еще меньше. Возникли новые силы, уже сто лет терпеливо ждавшие своего времени. Новый Холд встал, с иронией поклонился и заговорил, предлагая перемены, которые уже произошли.

4

   Раен выжила. Она осознавала этот факт постепенно, болезненно, на грани безумия.
   То, что она была Мет-марен и не боялась маджат, сохранило ей рассудок. В абсолютной темноте, нагая и слепая, она все время ощущала телом прикосновения Работниц, влагу, непрерывно омывающую ее открытые раны, кожу и волосы; бесконечный ручеек влаги и пиши, доставляемой к ее губам их жвалами. Невидимые в темноте тела двигались вокруг, касаясь ее щетинками или клешнями. Однако ни одна из Работниц не наступила на нее, а их монотонное бормотание притупляло слух, как непроницаемый мрак притуплял зрение.
   Она была внутри кургана, куда с самых первых дней не попадал еще никто из Контрин. Договор запрещал это, но дружелюбные голубые, давние соседи Кетиуй, не прогнали ее. Раен почувствовала слезы на глазах, и Работница тут же всосала их, гладя ее лицо легким прикосновением усика. Раен шевельнулась, и бормотание тут же стало громче, грознее. Они не хотели позволить ей двигаться. Девушка почувствовала жесткое прикосновение к своим ранам, вздрогнула и вскрикнула от боли, а они склонились над ней, не удерживая ее, но препятствуя любому движению. Она не могла оттолкнуть их и сдалась боли, которая стабилизировалась на постоянном уровне, а затем и вовсе растворилась в монотонном звуке. Не было ни прошлого, ни будущего, жалость и страх поглотило мгновение, длящееся без конца.
   Она чувствовала Мать, посылавшую Работниц, которые попадали сюда, касались ее и бежали дальше. В бессознательном состоянии ей казалось, что чувствует прикосновение этого разума, видит невидимое, ощущает движение в бесконечных темных коридорах — логику кургана. О ней заботились. Темнота не имела конца, звук медленно изменялся, словно сменяясь глухотой, как касание превращалось в одеревенение. Долгое время все это было слишком трудно, чтобы об этом думать, и слишком сильно, чтобы противиться.
   Но от последнего сна она пробудилась с чувством отчаяния.
   — Работница, — обратилась она к окружающему бормотанию, стоя на узкой границе между возвращающимися силами и уходящим рассудком. — Помоги. Помоги мне.
   С трудом вспомнила она, как пользоваться голосом, но человеческие слова прозвучали непривычно в ушах, давно уже слышавших только песню маджат.
   — Работница, скажи Матери, что и хочу с ней говорить. Отведи меня к ней — сейчас.
   — Нет, — ответила Работница. Она вдохнула побольше воздуха и выпустила его сквозь полости, Создавая иллюзию хоть и лишенного интонации, но все-таки человеческого голоса. Прочие звуки стихли. — Излишне. Мать знает твое состояние, знает все, что необходимо.
   — Мать не знает, что я планирую.
   — Скажи. Скажи этой особи.
   — Месть.
   Усики пробежали по ее лицу, губам, телу, хватая запах. Работница не понимала. Взятые отдельно, особи маджат были довольно ограничены. Работница не годилась для передачи эмоциональной информации и, зная об этом, Раен использовала ее осторожно и с беспокойством. Ее с детства предупреждали: будь внимательна с ними. Сбитые с толку маджат опасны. Они могли вызвать Воина.
   Усики исчезли, и внезапно Раен ощутила отсутствие их прикосновения. Другие Работницы тут же заполнили пустоту, без устали гладя ее тело.
   — Пошла за Матерью?
   — Да, за Матерью.
   Она всматривалась в темноту, ошеломленная эйфорией успеха. С трудом провела ладонью по конечностям и усикам Работниц, коснулась липких от слизи ран, потом шевельнулась, проверяя свои силы.
   — Есть какие-нибудь ази в пределах слышимости? — спросила Раен.
   — Мать должна вызвать ази.
   — Я встану, — спокойно и решительно заявила девушка.
   Работницы помогли ей. Усики и клешни поддерживали ее и подталкивали, возможно, ощущая сознательную целенаправленность движений. Она опиралась об их кожистые тела и хитиновые панцири, веря им, несмотря на страх перед болью. Их знание законов равновесия было инстинктивным и, значит, лучшим из возможных. С их помощью она поднялась, не совсем понимая, где верх, а где низ, и протянула руки во мрак, касаясь суставов, усиков и твердых оболочек клешней. Потом с трудом сделала несколько шагов по неровному полу; Работницы двигались вместе с ней, поддерживая девушку уверенно и деликатно.
   — Отведите меня к Матери, — сказала она.
   Песня прозвучала хриплой угрозой.
   — Опасность для королевы, — перевела одна из них, и остальные повторили те же слова.
   Они боялись за Мать, и это было понятно: ведь Раен тоже самка, а в кургане могла находиться только одна женская особь. Работницы по-прежнему поддерживали ее, пытались кормить, успокаивали. Она отвернулась, повергнув их в еще большее замешательство. Девушка испытывала боль, ноги были как ватные. Рана от ожога на бедре от усилия открылась, и Работницы позаботились о ней, покрыв влажными прикосновениями. Открытая рана напомнила о прежней боли. У Раен было время подумать, что может ждать самку-пришелицу, но она не хотела этого делать. Мать наверняка контролирует все, что здесь происходит, и до сих пор терпит ее присутствие.
   Работница, кажется, вернулась, Раен определила это по общему движению в направлении потока воздуха.
   — Приведите, — произнесла пришедшая на языке людей, в знак вежливости. — Мать разрешила.
   Раен двинулась к этому голосу, направляемая мягкими прикосновениями покрытых щетинками конечностей. Вслепую протягивала она руки в темноту, идя за дуновением воздуха. Туннели были высокие и широкие… должны были быть такими, ведь по ним ходили высокие Воины. Когда правая стена внезапно исчезла, Раен упала и застонала от боли: твердая земля коснулась ее раны. Работницы обеспокоено застрекотали, немедленно подняли ее и повели дальше, уже более осторожно. Становилось теплее, и капли пота появились на ее обнаженной коже, беспокоя Работниц, которые лихорадочно пытались не отставать от нее и одновременно удалять вызывающую беспорядок влагу.
   Туннель стал вдруг виден в слабом сиянии — первом свете, который она видела за бесчисленные дни. Это было единственное доказательство того, что она не ослепла, хотя свет был настолько слаб, что не было уверенности, действительно ли она ем видит… круги, овалы, какие-то бесформенные фигуры. Потом она сообразила, что на самом деле видит, что эти силуэты — отверстия, сквозь которые пробивается бледно-зеленая фосфоресценция. Там мелькали тени маджат, двуногие, в определенных позах обманчиво человеческие, словно тени мужчин в богатых одеждах.
   Раен ускорила шаги и едва не потеряла сознания в тепле помещения. С трудом сохраняя равновесие, подпираемая со всех сторон, предстала она перед Матерью.
   ОНА заполняла всю Камеру. Раен повисла в объятиях Работниц, ошеломленная видом той, чье существование управляло курганом, разум которой был центром коллективного Разума. Если здесь существовал хотя бы один индивидуум, то именно ОНА — легенда детства, окруженная массой Трутней, самцов, поблескивающих хитиновым богатством кургана, словно в сцене из бредового сна.
   Воздух заколебался.
   — Ты такая МАЛЕНЬКАЯ, — произнесла Мать. Раен вздрогнула от звуков этого голоса, сотрясшего стены Камеры и заставившего завибрировать кости.
   — Ты прекрасна, — прошептала Раен, и слезы брызнули из ее глаз, слезы волнения и боли одновременно.
   Мать осталась довольна. Ее слуховые усики выдвинулись вперед, она склонила свою большую голову и клешнями подтянула Раен к себе, после чего коснулась усиками Слез.
   — Соль, — заметила она.
   — Да.
   — Ты уже здорова.
   — Скоро буду.
   Гигантская голова склонилась еще ниже.
   — Разведчики сообщают, что Кетиуй закрыто для них. Такого еще не было никогда с тех пор, как возникли эти холмы. На границе Кетиуй мы убили Работницу из красного кургана. Видишь ли, молочная королева, Работницы не появляются, пока Воины не очистят территорию. Мы нашли в ней следы свежих воспоминаний зеленых и золотистых. И людей. И жидкостей жизни. Зеленые сотрудничают с золотистыми, нас избегают. Почему?
   Раен обеспокоенно покачала головой. Разум ее начинал работать в человеческих понятиях. Маджат по-прежнему находились в долине, хотя Договор ограничивал их присутствие. Красный курган — союзники Руилов. Вся Семья могла подняться против Руилов, но не сделала этого; она согласилась, и красный курган остался в долине. Девушка не задумывалась о других вопросах, не заботилась о логике. Рассудочность была чужда ей.
   — Я отберу у них Кетиуй, — заявила она, понимая, что это безумие. — Отберу.
   — Месть, — сказала Мать.
   — Да, месть. Да!
   Мать с шипением втянула воздух в свои полости.
   — Этот холм принадлежал голубому кургану во времена, когда мы еще не знали людей. Потом они пришли, и мы, маджат, убили первых. Но затем мы поняли — поняли звезды, машины и людей. Мы дали согласие на одну Семью, все-все: красный курган, голубой, зеленый и золотистый. На один человеческий корабль, чтобы среди нас приземлился один человеческий курган. И прилетел один корабль, который привез яички других людей. Так нас обманули, но мы смирились с этим. Мы позволили, чтобы курган Контрин торговал с нами, множился и строился во имя всех людей. Мы согласились, чтобы курган Контрин поддерживал порядок и не пускал других. При этом мы получили металлы, ази и знания о невидимых вещах; мы увеличили наши курганы и отправили королев к другим солнцам. Ази работают для нас своими человеческими глазами и руками, а торговля дает нам пищу, много пищи. Мы можем выкормить большее число маджат, чем за много прошедших циклов. Мы стали путешествовать кораблями Контрин на Мерон, Андру, Калинд и Истру, образуя новые поселения Разума. Нас устраивал такой обмен, мы обрели сознание, намного превосходящее то, что было до появления здесь людей. Ваши курганы развивались и процветали, обеспечивая пищу для наших, но потом вдруг вы разделились, а теперь делите и нас. Внезапно произошел раскол, началась война-в-гнезде людей; такое уже случалось, мы видели подобные вещи. Однако теперь нам грозит война-в-гнезде маджат, а такого не было со времен, наступивших еще до прибытия людей. Мы беспокоимся. Мы хотим сосредоточить Разум, но мы разрослись слишком широко; миры слишком далеки, а корабли слишком медлительны, чтобы нам помочь. Мы не сумели этого предвидеть, и сейчас слепы. Помоги мне, королева Кетиуй. Почему так происходит? Чем это кончится?