Страница:
— На каком корабле, не скажете ли? — спросил я. Это я мог узнать и в порту, на самом деле меня интересовало совсем иное.
— Простите, — сказал голос. Судя по быстроте реакции, он еще не слышал моего вопроса. — Простите, я тороплюсь. Извините…
Зеленый сигнал связи погас.
Фихтер будет на Альцине завтра — быстрее не успеет никакой корабль.
Это была важная информация, я обязан был сообщить о ней Экселенцу. Вполне возможно, даже наверняка, он уже знает. Вполне возможно, даже наверняка, он знает гораздо больше — как обычно, держит в руках нити и хочет сам делать выводы, предоставляя сотрудникам оперативный простор для решения тактических задач.
Я набрал номер Экселенца, но канал был занят, мне было сказано, что абонент ведет разговор по более приоритетной линии, и, как только она освободится…
Ожидая, я произвел эксперимент — попросил канал связи с Гигандой. Я не собирался разговаривать с Яшмаа, хотел лишь удостовериться, что ризничий Герцога Алайского не производит лишних движений. Для этого достаточно было задать вопрос нашему наблюдателю Нату Широверу, официальному представителю Земли, второму секретарю посольства при дворе Герцога.
С Шировером мы были знакомы давно, но не коротко. Это был веселый толстенький человечек не более метра семидесяти ростом, Герцогу Алайскому он и до плеча не доставал, не говоря уж о своем подопечном Корнее Яшмаа. Я не знал, что думает Корней о постоянном наблюдении за его персоной, я бы реагировал весьма бурно. Но Яшмаа, узнав о тайне своего происхождения, согласился проходить в нужное время все необходимые проверки, включая полное ментоскопирование, которое, впрочем, еще ни разу не дало сколько-нибудь ценной информации. Яшмаа даже дружил одно время с Шировером, потом они рассорились, но вовсе не потому, что Корнею было неприятно иметь дело со стукачом, причина была сугубо личной — так сказал Экселенц, и я мог только строить предположения о том, в чем эта причина заключалась.
Второй секретарь был на обеденном приеме по случаю рождения второго сына у третьей жены Герцога. «Соединять?» — спросил оператор в посольстве. Я представил себе, как Шировера вызывают из-за стола при большом стечении народа, и сам Герцог хмурит бровь, недовольный нарушением этикета…
— Не нужно, — сказал я, — но, если возможно, я хотел бы получить информацию о Корнее Яшмаа, личном ризничьем Его высочества…
— Корней Яшмаа, — расцвел второй секретарь, довольный тем, что может оказаться кому-то полезным. — Я лично отвез его час назад в космопорт «Яранга».
— Зачем?
— Проблемы с транспортом. Завтра Яшмаа отправляется с Его высочеством на охоту в Тебринские пустоши, нужно простучать системы.
— Так… — протянул я. — Скажите, сегодня есть внешние рейсы?
— Внешние? — оператор не был готов ответить, ему пришлось бросить взгляд на расписание, которое висело, судя по брошенному им взгляду, где-то справа и выше передающей камеры. — Есть. «Раменда» только что стартовала. «Фуга» уходит вечером… э… я хочу сказать, через шесть часов.
— Куда направляется «Раменда»?
Это был, насколько я помнил, пассажирский корабль класса «заря».
— Рейс Гиганда-Альцина-Прометей. И обратно.
— Спасибо, — сказал я.
— Двое близнецов, — сказал я, — покинули свои планеты и в настоящий момент находятся на пути к Альцине. Не кажется ли вам, Экселенц, что вовсе не Земля является в данном случае объектом интереса Странников?
Через десять долгих секунд Экселенц изволил поднять на меня взгдяд — удивления во взгляде не было, только уверенность.
— Зачем тебе остальные близнецы? — спросил он в свою очередь. — Я поручил тебе разобраться в деле Грапетти. Ты не выходил с докладом почти девять часов. Я слушаю.
Очень коротко я пересказал события, которым стал свидетелем. Описание моего пустопорожнего сидения в ангаре заняло полминуты.
— Похоже, — заключил я, — меня хотели временно изолировать, чтобы беспрепятственно совершить некие действия.
— Ну и как? — заинтересованно спросил Экселенц. — Совершили?
— Похоже, что нет, — признался я. — Во всяком случае, мне такие действия неизвестны. Очевидно, что Шабанова с Ландовской причастны не только к бегству Грапетти с Альцины, но и к катастрофе «Альгамбры».
Лысина Экселенца опять заняла весь экран, и потому слова его прозвучали глухо, будто из подземелья:
— Объясни. Ты обнаружил связь?
— Экселенц, Грапетти наверняка находился на борту модуля, когда произошло столкновение. Между тем, после его прибытия на борт «Альгамбры» прошло всего десять минут. По всем правилам, Грапетти должен был пройти без промедления в пассажирский отсек и занять место в амортизаторе. Капитан Завадский или его помощник должны были это действие проконтролировать. В случае, если пассажир не занял положенного места, стартовые операции должны были быть прекращены. Ничего этого не произошло. Вывод: командир полагал, что Грапетти нет на борту. Вопрос: для чего же он в таком случае направлялся на «Альгамбру»? Вывод: чтобы привести в действие некое устройство, которое можно было активировать, находясь в непосредственной близости от него. Какую систему корабля можно было активировать только таким образом? Ответ: систему безопасности. Но система безопасности была уже активирована в связи с предстартовыми операциями. Следовательно, действием, для совершения которого Грапетти направлялся к «Альгамбре», было отключение системы. Этим я объясняю как поведение самого Грапетти, так и действия капитана, а также тот факт, что защита звездолета не отреагировала на приближение метеора.
Я замолчал, сложил руки на груди и принялся ждать реакции Экселенца. Реакции не последовало, лысина продолжала освещать тусклым отраженным светом половину комнаты. Видимо, мои рассуждения не показались Экселенцу завершенными, да так оно и было. Я вздохнул и продолжил:
— Учтите неожиданное желание по крайней мере двух близнецов явиться на Альцину. Об остальных у меня нет сведений, но не исключаю, что и они тоже находятся сейчас на пути сюда. Поскольку никто из них не собирался на Землю, нашим наблюдателям не было нужды чинить им препятствия. На Землю отправлялась лишь «Альгамбра». Она и была уничтожена. Вывод: на звездолете находилось нечто, смертельно опасное для близнецов и подлежавшее обязательному уничтожению любым пригодным способом. В данном случае, единственным способом было, видимо, уничтожение звездолета. Для придания этому действию видимости естественной катастрофы было имитировано столкновение с метеором в момент перехода в т-режим. Поскольку опасность для близнецов, возможно, не была окончательно устранена, они впервые решили провести прямую встречу и принять какие-то меры… Надеюсь, вы не забыли, Экселенц, что близнецы уже в течение двух лет поддерживают друг с другом некое подобие мысленного контакта?
— Не забыл, — буркнул Экселенц через десять секунд. Послушай, мой мальчик, — продолжал он, — ты так и не ответил на мой вопрос. Я поручал тебе дело Грапетти и ничье больше, верно? Ты можешь мне сказать, где сейчас номер четвертый?
— Не могу, — я пожал плечами, надеясь, что Экселенц даже лысиной сумеет уловить это мое движение. — Но из сказанного мной следует, что Грапетти должен быть на Альцине или в ее окрестностях, поскольку встреча близнецов…
— Встреча близнецов, — перебил меня Экселенц так, будто находился в соседней комнате и не было никакого запаздывания сигнала: очевидно, что говорить он начал, не дожидаясь моего ответа. — Встреча близнецов не имеет к твоей миссии никакого отношения.
— Вы думаете, Экселенц? Именно в месте проведения встречи я и должен искать близнеца номер четыре.
Экселенц молчал, лысина его то приближалась к экрану, то удалялась от него, похоже, что шеф раскачивался на стуле или молился, будто правоверный еврей возле Стены плача в Иерусалиме.
— К сожалению, — добавил я, — мне не удалось получить информацию у Шабановой. Уверен, что ей известно, где находится ее муж.
— Ну, конечно, — буркнул Экселенц. — Применить бы к ней сейчас допрос третьей степени… Максим, послушай меня внимательно. Мне уже приходили в голову идеи, которые ты сейчас излагал. Наши эксперты этот вариант развития событий проанализировали и не сумели исключить полностью. Все это возможно. Тем не менее, ни на Альцине, и нигде в системе ЕН 200 244 челнок, на котором находился Грапетти, из т-режима не выходил. Если поведение Грапетти связано с предстоящей встречей близнецов, то место этой встречи находится не в системе Альцины. Ты понимаешь, что сейчас самая важная задача — найти Грапетти? Ты понимаешь это, сынок?
Честно скажу, у меня мурашки побежали по коже. Экселенц поднял на меня глаза, произнеся последнюю фразу, и, в сочетании с заданным вопросом, взгляд поразил меня какой-то потаенной беспомощностью. Мне пришло в голову, что, по сути, Экселенц оказался сейчас куда в худшем положении, чем два года назад. Тогда на Землю прибыл автомат Странников — так полагал Экселенц. Абалкин был один. Сейчас, судя по всему, девять оставшихся в живых близнецов намерены были устроить свою конференцию. Неизвестно где и неизвестно с какой целью. О том, что эта цель сопряжена с опасностью для человечества, можно было судить по тому, что близнецам пришлось уже пойти на совершенно немыслимое действие — уничтожение звездолета с экипажем. Место встречи — неизвестно. Что, если каждый из близнецов устроит небольшой фейерверк вроде того, что натворил Грапетти?
Что предпринять? Экселенц мог следовать за Абалкиным со своим верным «Магнумом». А сейчас? Черт возьми, если разобраться, то именно на мою долю пришлась сейчас эта миссия — найти и предотвратить. Кого найти — ясно. Но — что предотвратить?
И почему, если именно мне решать и определять главные действия, Экселенц по-прежнему не намерен сообщать мне полной информации — о поведении всех близнецов, в частности?
— Да, вот еще что, — сказал Экселенц, не опуская головы, но глядя куда-то в сторону. — Если тебе это поможет… Корней Яшмаа не далее, как неделю назад, отказался от очередного сеанса ментоскопирования. Наблюдатель сообщил об этом в информатеку КОМКОНа-2, но этому поступку сначала не было придано значения. Это мой прокол… — Экселенц пожевал губами, продолжая смотреть на какую-то точку справа от камеры. — Дело в том, что подошло время обычного контроля, но оно оказалось на редкость неудачным — Яшмаа готовился к поездке со свитой Герцога и дорожил каждой секундой… Сегодня мне доставили полную запись разговора Яшмаа с Шировером. На предложение пройти сеанс, Яшмаа ответил, что не станет этого делать, потому что хочет еще пожить.
Экселенц замолчал, и я, опасаясь, что он, сказав все, что хотел, отключит связь, поспешил задать последний вопрос:
— Я бы, тем не менее, хотел знать, Экселенц, все ли близнецы покинули свои планеты, и сколько из них направляется к Альцине.
Экселенц посмотрел мне в глаза и произнес только одно слово:
— Все.
Допрос третьей степени, сказал он. Естественно, Экселенц иронизировал. Он полагал — надеялся или действительно был уверен? — что я сумею найти подход к Татьяне (или Ландовской, поскольку она наверняка была в курсе всего). Он ошибался — ни с Татьяной, ни, тем более, с Ландовской у меня уже не было такого контакта, как в первые минуты знакомства. Холод ощущался на протяжении всей нашей последней беседы. Я не понимал причину. Догадки меня сейчас не устраивали.
Но иного пути — во всяком случае, для меня лично — просто не существовало.
Я надеялся только, что женщины не разбежались куда-нибудь по своим делам, и мне не придется вылавливать каждую по информационным сетям Альцины.
— Так могу я поговорить с госпожой Ландовский или нет? — спросил я в третий раз.
— Да, — твердо повторил Фарамон и добавил, как и прежде: — Но нет. Отсутствует.
— Она в доме?
— В доме? — опять затруднился пророк. — В доме, да. Не в этом.
Так, уже кое-что.
— А в каком?
— Дом? — Фарамон задумался на несколько секунд. — Да. Дом Эстарба, вторая позиция, возвратное движение.
Дом Эстарба — это где? Ну, да неважно. Расспрашивая, потеряю больше времени. Информ подскажет. Я мысленно проклял Фарамона — похоже, что и сам я начал думать односложными предложениями.
— Спасибо, — сказал я и на всякий случай поинтересовался: — А Татьяна Шабанова? Ее тоже нет?
— Нет? — удивился Фарамон. — Есть. Не здесь.
— Тоже в доме Эстарба? — спросил я наобум.
— Нет! Нет! — испуг пророка был столь очевиден, что я подумал было, что дом этого неизвестного мне Эстарба представляет собой пыточную камеру для женщин определенного рода занятий.
— А где? — если Фарамон знает, где Татьяны нет, то почему бы ему не знать, где она есть? Или будет — пророк он, в конце концов, или не пророк?
— Где, где… — запричитал неожиданно Фарамон. — Неопределимо! Нет ответа! Лучано Грапетти! Полный веер! На весь круг!
Он затряс головой и умолк.
Надо ли было понимать это так, что Таня находится сейчас там же, где ее муж, а где сейчас находится ее муж, Фарамон сказать затрудняется? Полный веер — лучше не скажешь. Впрочем, я бы выразился иначе, было такое старинное ругательство, но у меня сейчас совершенно вылетело из головы, какая часть тела использовалась в нем в качестве существительного.
Спрашивать для того лишь, чтобы получать нелепые ответы, было бессмысленно, и я отключил связь, не попрощавшись. В конце концов, я и не знал, принято ли прощаться в обществе местных пророков.
На вопрос о том, где расположен дом Эстарба, информ ответил прямо и честно: нет такого дома в схеме жилого фонда, а равно в списках нежилых помещений или иных конструкций. Похоже, что либо я опять не понял того, что имел в виду Фарамон, либо пророк пользовался какими-то местными названиями, не вошедшими в реестр, составленный земной администрацией на Альцине.
Я задал информу общий поиск по вектору связи госпожи Ландовской и госпожи Шабановой и немедленно получил ответ: обе женщины отключили свои личные информы, но медицинские браслеты показывают, что и Ванда, и Татьяна находятся в полном здравии. В полном здравии — где? Где, где… — как сказал господин пророк Фарамон.
Я все делал не так с самого начала. Нужно было не изображать из себя то журналиста, то идеалиста-комконовца, а сразу связываться с местным отделением КОМКОНа-2, приставлять наблюдателей сначала к Татьяне, а потом и к Ванде, и следить за каждым их шагом. Тогда я сейчас не находился бы в глупейшем положении.
Нет, не мог я этого сделать. Я приехал на Альцину, имея определенные инструкции Экселенца, которые он, кстати, до сих пор не отменил. Я не имел права выходить ни на кого из моих коллег. Я должен был действовать сам. Все это было глупо. Я не мог исключить даже, что Экселенц по иным каналам давно уже поставил наблюдение за моими подопечными и сейчас лучше меня знает, где они находятся и что делают. Но не говорит. У него своя стратегия и своя тактика, которую я порой абсолютно не понимаю. Не понимаю даже тогда, когда проблема оказывается решенной. Экселенц обычно отделывается фразой «Так было нужно, сынок», и мне не остается ничего иного, как, поджав хвост, отправляться в свой кабинет и на досуге обдумывать, какое из моих личных действий помогло решению задачи и помогло ли вообще, и почему отсутствие полной информации не всегда вредно для дела, а иногда очень даже полезно.
В сложившейся ситуации я мог сделать три вещи: во-первых, отправиться к Ландовской лично и в обществе Фарамона ждать ее возвращения; во-вторых, отправиться к Шабановой-Грапетти и ждать ее возвращения на скамеечке перед домом; и в-третьих, отправиться искать женщин куда глаза глядят. Я выбрал вариант номер один по трем причинам. Во-первых, в дом Ландовской, в отличие от дома Татьяны, я мог войти. Во-вторых, Ландовска, по моим впечатлениям, играла в этой истории роль, существенно большую, нежели бедная Таня, беспокоившаяся о судьбе мужа. И в-третьих, если Фарамон не покинул гостеприимный дом, я смогу, коротая время, задать ему еще несколько вопросов.
И дальше — пустота.
Так мне казалось, когда я подходил к дому Ландовской и, надо полагать, заблуждение мое было столь же велико, сколь велика была уверенность в том, что для решения проблемы мне непременно нужно выйти за рамки сорока сюжетов и придумать свой, сорок первый. Которого вовсе и нет в природе.
Фарамон сидел на диване в той же позе, в какой я видел его полчаса назад во время телевизита. В мою сторону он даже головы не повернул, сказал в пустоту:
— Кофе. Чай. Сами. Будете ждать.
Первые три предложения не нуждались в интерпретациях. В последнем я засомневался: имел ли в виду Фарамон вопросительную интонацию или просто констатировал факт? Поскольку он был пророком, то, вполне вероятно, предвидел, что мне придется-таки сидеть здесь в его обществе, и потому мог и не задавать ненужного вопроса.
— Вы будете пить чай или предпочитаете кофе? — я взял на себя роль хозяина.
— Нет, — отозвался пророк. — Не пью жидкости. Опасно.
Я пожал плечами. Вполне возможно, что питье чего бы то ни было отрицательно сказывалось на метаболизме местной фауны, включая ее разумных представителей. Хотя и сомнительно. Я приготовил себе чай и, пригубив, понял, что совершил ошибку — это был настой из местных трав и высушенных листьев, обрывки которых плавали в чашке, будто мусор в сточной канаве. Вкус был соответствующим. Но, поскольку Фарамон прервал медитацию и принялся разглядывать меня с бесцеремонной откровенностью исследователя-натуралиста, я надел на лицо маску удовольствия и пил эту бурду, будто нектар с полей Леониды.
— Почему опасно пить жидкости? — спросил я, осушив чашку до дна.
— Мешает. Не могу. Только завтра.
Что — завтра? Завтра можно будет пить? Может, у него пост? Какой-то ритуальный праздник?
— Скажите, уважаемый Фарамон, вы можете мне сказать как можно более односложно, знаете ли вы, что произошло с Лучано Грапетти?
— Да, — не замедлил с ответом пророк. И добавил, чуть подумав: — Но нет.
Ответ, достойный Нострадамуса. Масса интерпретаций, и все верные.
— Почему «да»? — спросил я. — И почему «нет»?
— Да — что. Нет — где. И почему.
— А еще есть «когда», — подсказал я.
— Когда? — с подозрением переспросил Фарамон. — Не ответ. И не вопрос. Истина.
Так. Попробую интерпретировать. Он знает, что произошло. Не знает, где произошло то, что произошло. А когда — вообще нет смысла спрашивать, это и так известно. Если, конечно, я правильно понял. По-видимому, лучше всего задавать Фарамону такие вопросы, на которые он мог бы отвечать «да» или «нет». Причем без возможности свернуть на «да, но нет».
— Лучано Грапетти, — сказал я, — покинул планету по своей воле?
— Да, — пожал плечами Фарамон и посмотрел на меня, как на ребенка, который неожиданно для взрослых наделал в штанишки.
— Он знал о том, что звездолету «Альгамбра» угрожает опасность?
— Да. Но нет.
Ну вот, опять… Как же мне разделить этот вопрос на два, чтобы получить два разных ответа? На мой взгляд, вопрос был подобен элементарной частице, разделить которую можно, только уничтожив ее свойства. Попробую иначе.
— Звездолету угрожала опасность?
— Да, — Фарамону казалось, что это очевидно.
— А Грапетти?
— Да. Но нет.
Еще один полный оборот.
— Кто-нибудь, — задал я вопрос, абсолютно риторический, знает, что происходит на этой планете?
— Да, — ответствовал Фарамон.
— Таки да? — тупо спросил я.
— Да, — Фарамон ответил, будто одним ударом забил в доску гвоздь.
Я решил, что исчерпал вопросы типа «кто знает?» и «знает ли?», и перешел к другой группе.
— Грапетти жив?
— Да.
— Его жизни угрожает опасность?
— Да. Но нет.
— Если опасность есть, она исходит от человека?
— Да.
О, это уже нечто конкретное!
— Вы можете назвать имя?
— Да. Но нет.
— Однако вы его знаете?
— Нет.
Не знает, но может назвать. Правда, и не может тоже. Чушь. Или я опять задал вопрос не по существу?
— Послушайте, — сказал я, решив идти напролом, — может, вы думаете, что опасность для жизни Грапетти исходит от меня лично?
— Нет, — сказал Фарамон с откровенным изумлением в голосе.
— Тогда — от Тани?
— Нет!
— От Ванды Ландовской?
— Нет!
Что мне теперь, перечислять все население Земли и исследованного Космоса? Стоп, есть ведь люди, с которыми…
— От Корнея Яшмаа?
— Нет!
— Рахмана Аджеми? Мелии Глоссоп? Алекса Лурье? Татьяны Додиной? Матильды Геворкян? Ганса Фихтера? Корнея Яшмаа? Джорджа Полански?
Восемь раз Фарамон сказал «нет!» и, по-моему, окончательно подорвал свое здоровье. Откинувшись на спинку дивана, он закрыл глаза и отрешился от мира.
— От Рудольфа Сикорски? — спросил я по инерции, почти уверенный в том, что уж теперь-то услышу «да».
Фарамон не реагировал. Дышал он ровно, возможно, спал.
Я встал и подошел к домашнему терминалу Ландовской. То, что я собирался сделать, было, вообще говоря, нарушением закона, и, если бы Ванде захотелось доставить мне неприятности, она бы легко это сделала. Но у меня просто не было иного выхода. Я разблокировал систему и ввел свой личный код, поставив гриф «0» для получения информации.
Меня интересовали две вещи: профессиональные файлы госпожи Ландовской (они должны были присутствовать наверняка) и ее личные записи (мне почему-то казалось, что женщины подобного типа не могут жить, не записывая в дневник свои соображения, жизненно важные для человечества). Уровень, куда Ландовска запрятала то и другое, располагался, по-моему, где-то в центре компьютерного мироздания. Во всяком случае, моя программа сначала провалилась в киберпространство общепланетной сети и долго (минуты три — и это при полной загрузке!) шарила в ней прежде, чем натолкнулась, наконец, на подобие колодца, на дне которого и находились личные файлы госпожи Ландовской.
Не став дожидаться, пока программа опустится до нужного мне уровня по лестницам декодирующих подпрограмм, я вытащил из-под панели терминала шарики биодатчиков, налепил их себе на мочки ушей и вошел в киберспейс, оказавшись практически без привычного модального перехода на краю пропасти.
Пространство вокруг было черным, как мироздание в момент акта творения — ну, это естественно, я ведь отрубил все каналы, по которым файловая система Ландовской связывалась с виртуальным окружением. Пропасть, в которую мне предстояло опуститься, выглядела жерлом действующего вулкана, из нее несло жаром, пахло паленым, но свет, который шел изнутри, был не красным, как следовало бы ожидать, но сине-зеленым, будто на дне плескался океан, а не кипела лава.
Моя программа уже опустилась на несколько уровней и проложила для меня дорогу в виде прорубленных в вертикальной стене ступеней. Ждать у меня не было времени, хозяйка могла вернуться, и я бросился с обрыва вниз, рассчитывая, что ведущей программе ничего не останется, как ринуться следом, а точнее — чуть впереди меня, опережая на одну раскодировочную подпрограмму. Это было опасно — если возникнет сбой (вполне возможный при столь варварском обращении с многоярусным киберспейсом), то мое сознание просто вывалится на поверхность, в самой же системе могут возникнуть необратимые изменения: я больше не смогу получить никакой информации — любой компьютер будет воспринимать меня как чужака. Ну и ладно. Вернусь на Землю и восстановлю допуск, сейчас нужно плавно опуститься и…
— Простите, — сказал голос. Судя по быстроте реакции, он еще не слышал моего вопроса. — Простите, я тороплюсь. Извините…
Зеленый сигнал связи погас.
Фихтер будет на Альцине завтра — быстрее не успеет никакой корабль.
Это была важная информация, я обязан был сообщить о ней Экселенцу. Вполне возможно, даже наверняка, он уже знает. Вполне возможно, даже наверняка, он знает гораздо больше — как обычно, держит в руках нити и хочет сам делать выводы, предоставляя сотрудникам оперативный простор для решения тактических задач.
Я набрал номер Экселенца, но канал был занят, мне было сказано, что абонент ведет разговор по более приоритетной линии, и, как только она освободится…
Ожидая, я произвел эксперимент — попросил канал связи с Гигандой. Я не собирался разговаривать с Яшмаа, хотел лишь удостовериться, что ризничий Герцога Алайского не производит лишних движений. Для этого достаточно было задать вопрос нашему наблюдателю Нату Широверу, официальному представителю Земли, второму секретарю посольства при дворе Герцога.
С Шировером мы были знакомы давно, но не коротко. Это был веселый толстенький человечек не более метра семидесяти ростом, Герцогу Алайскому он и до плеча не доставал, не говоря уж о своем подопечном Корнее Яшмаа. Я не знал, что думает Корней о постоянном наблюдении за его персоной, я бы реагировал весьма бурно. Но Яшмаа, узнав о тайне своего происхождения, согласился проходить в нужное время все необходимые проверки, включая полное ментоскопирование, которое, впрочем, еще ни разу не дало сколько-нибудь ценной информации. Яшмаа даже дружил одно время с Шировером, потом они рассорились, но вовсе не потому, что Корнею было неприятно иметь дело со стукачом, причина была сугубо личной — так сказал Экселенц, и я мог только строить предположения о том, в чем эта причина заключалась.
Второй секретарь был на обеденном приеме по случаю рождения второго сына у третьей жены Герцога. «Соединять?» — спросил оператор в посольстве. Я представил себе, как Шировера вызывают из-за стола при большом стечении народа, и сам Герцог хмурит бровь, недовольный нарушением этикета…
— Не нужно, — сказал я, — но, если возможно, я хотел бы получить информацию о Корнее Яшмаа, личном ризничьем Его высочества…
— Корней Яшмаа, — расцвел второй секретарь, довольный тем, что может оказаться кому-то полезным. — Я лично отвез его час назад в космопорт «Яранга».
— Зачем?
— Проблемы с транспортом. Завтра Яшмаа отправляется с Его высочеством на охоту в Тебринские пустоши, нужно простучать системы.
— Так… — протянул я. — Скажите, сегодня есть внешние рейсы?
— Внешние? — оператор не был готов ответить, ему пришлось бросить взгляд на расписание, которое висело, судя по брошенному им взгляду, где-то справа и выше передающей камеры. — Есть. «Раменда» только что стартовала. «Фуга» уходит вечером… э… я хочу сказать, через шесть часов.
— Куда направляется «Раменда»?
Это был, насколько я помнил, пассажирский корабль класса «заря».
— Рейс Гиганда-Альцина-Прометей. И обратно.
— Спасибо, — сказал я.
x x x
У Экселенца было, наконец, свободно, и я задал вопрос в лоб. Точнее, в лысину, поскольку Экселенц, кажется, не изменил позы с нашего последнего разговора.— Двое близнецов, — сказал я, — покинули свои планеты и в настоящий момент находятся на пути к Альцине. Не кажется ли вам, Экселенц, что вовсе не Земля является в данном случае объектом интереса Странников?
Через десять долгих секунд Экселенц изволил поднять на меня взгдяд — удивления во взгляде не было, только уверенность.
— Зачем тебе остальные близнецы? — спросил он в свою очередь. — Я поручил тебе разобраться в деле Грапетти. Ты не выходил с докладом почти девять часов. Я слушаю.
Очень коротко я пересказал события, которым стал свидетелем. Описание моего пустопорожнего сидения в ангаре заняло полминуты.
— Похоже, — заключил я, — меня хотели временно изолировать, чтобы беспрепятственно совершить некие действия.
— Ну и как? — заинтересованно спросил Экселенц. — Совершили?
— Похоже, что нет, — признался я. — Во всяком случае, мне такие действия неизвестны. Очевидно, что Шабанова с Ландовской причастны не только к бегству Грапетти с Альцины, но и к катастрофе «Альгамбры».
Лысина Экселенца опять заняла весь экран, и потому слова его прозвучали глухо, будто из подземелья:
— Объясни. Ты обнаружил связь?
— Экселенц, Грапетти наверняка находился на борту модуля, когда произошло столкновение. Между тем, после его прибытия на борт «Альгамбры» прошло всего десять минут. По всем правилам, Грапетти должен был пройти без промедления в пассажирский отсек и занять место в амортизаторе. Капитан Завадский или его помощник должны были это действие проконтролировать. В случае, если пассажир не занял положенного места, стартовые операции должны были быть прекращены. Ничего этого не произошло. Вывод: командир полагал, что Грапетти нет на борту. Вопрос: для чего же он в таком случае направлялся на «Альгамбру»? Вывод: чтобы привести в действие некое устройство, которое можно было активировать, находясь в непосредственной близости от него. Какую систему корабля можно было активировать только таким образом? Ответ: систему безопасности. Но система безопасности была уже активирована в связи с предстартовыми операциями. Следовательно, действием, для совершения которого Грапетти направлялся к «Альгамбре», было отключение системы. Этим я объясняю как поведение самого Грапетти, так и действия капитана, а также тот факт, что защита звездолета не отреагировала на приближение метеора.
Я замолчал, сложил руки на груди и принялся ждать реакции Экселенца. Реакции не последовало, лысина продолжала освещать тусклым отраженным светом половину комнаты. Видимо, мои рассуждения не показались Экселенцу завершенными, да так оно и было. Я вздохнул и продолжил:
— Учтите неожиданное желание по крайней мере двух близнецов явиться на Альцину. Об остальных у меня нет сведений, но не исключаю, что и они тоже находятся сейчас на пути сюда. Поскольку никто из них не собирался на Землю, нашим наблюдателям не было нужды чинить им препятствия. На Землю отправлялась лишь «Альгамбра». Она и была уничтожена. Вывод: на звездолете находилось нечто, смертельно опасное для близнецов и подлежавшее обязательному уничтожению любым пригодным способом. В данном случае, единственным способом было, видимо, уничтожение звездолета. Для придания этому действию видимости естественной катастрофы было имитировано столкновение с метеором в момент перехода в т-режим. Поскольку опасность для близнецов, возможно, не была окончательно устранена, они впервые решили провести прямую встречу и принять какие-то меры… Надеюсь, вы не забыли, Экселенц, что близнецы уже в течение двух лет поддерживают друг с другом некое подобие мысленного контакта?
— Не забыл, — буркнул Экселенц через десять секунд. Послушай, мой мальчик, — продолжал он, — ты так и не ответил на мой вопрос. Я поручал тебе дело Грапетти и ничье больше, верно? Ты можешь мне сказать, где сейчас номер четвертый?
— Не могу, — я пожал плечами, надеясь, что Экселенц даже лысиной сумеет уловить это мое движение. — Но из сказанного мной следует, что Грапетти должен быть на Альцине или в ее окрестностях, поскольку встреча близнецов…
— Встреча близнецов, — перебил меня Экселенц так, будто находился в соседней комнате и не было никакого запаздывания сигнала: очевидно, что говорить он начал, не дожидаясь моего ответа. — Встреча близнецов не имеет к твоей миссии никакого отношения.
— Вы думаете, Экселенц? Именно в месте проведения встречи я и должен искать близнеца номер четыре.
Экселенц молчал, лысина его то приближалась к экрану, то удалялась от него, похоже, что шеф раскачивался на стуле или молился, будто правоверный еврей возле Стены плача в Иерусалиме.
— К сожалению, — добавил я, — мне не удалось получить информацию у Шабановой. Уверен, что ей известно, где находится ее муж.
— Ну, конечно, — буркнул Экселенц. — Применить бы к ней сейчас допрос третьей степени… Максим, послушай меня внимательно. Мне уже приходили в голову идеи, которые ты сейчас излагал. Наши эксперты этот вариант развития событий проанализировали и не сумели исключить полностью. Все это возможно. Тем не менее, ни на Альцине, и нигде в системе ЕН 200 244 челнок, на котором находился Грапетти, из т-режима не выходил. Если поведение Грапетти связано с предстоящей встречей близнецов, то место этой встречи находится не в системе Альцины. Ты понимаешь, что сейчас самая важная задача — найти Грапетти? Ты понимаешь это, сынок?
Честно скажу, у меня мурашки побежали по коже. Экселенц поднял на меня глаза, произнеся последнюю фразу, и, в сочетании с заданным вопросом, взгляд поразил меня какой-то потаенной беспомощностью. Мне пришло в голову, что, по сути, Экселенц оказался сейчас куда в худшем положении, чем два года назад. Тогда на Землю прибыл автомат Странников — так полагал Экселенц. Абалкин был один. Сейчас, судя по всему, девять оставшихся в живых близнецов намерены были устроить свою конференцию. Неизвестно где и неизвестно с какой целью. О том, что эта цель сопряжена с опасностью для человечества, можно было судить по тому, что близнецам пришлось уже пойти на совершенно немыслимое действие — уничтожение звездолета с экипажем. Место встречи — неизвестно. Что, если каждый из близнецов устроит небольшой фейерверк вроде того, что натворил Грапетти?
Что предпринять? Экселенц мог следовать за Абалкиным со своим верным «Магнумом». А сейчас? Черт возьми, если разобраться, то именно на мою долю пришлась сейчас эта миссия — найти и предотвратить. Кого найти — ясно. Но — что предотвратить?
И почему, если именно мне решать и определять главные действия, Экселенц по-прежнему не намерен сообщать мне полной информации — о поведении всех близнецов, в частности?
— Да, вот еще что, — сказал Экселенц, не опуская головы, но глядя куда-то в сторону. — Если тебе это поможет… Корней Яшмаа не далее, как неделю назад, отказался от очередного сеанса ментоскопирования. Наблюдатель сообщил об этом в информатеку КОМКОНа-2, но этому поступку сначала не было придано значения. Это мой прокол… — Экселенц пожевал губами, продолжая смотреть на какую-то точку справа от камеры. — Дело в том, что подошло время обычного контроля, но оно оказалось на редкость неудачным — Яшмаа готовился к поездке со свитой Герцога и дорожил каждой секундой… Сегодня мне доставили полную запись разговора Яшмаа с Шировером. На предложение пройти сеанс, Яшмаа ответил, что не станет этого делать, потому что хочет еще пожить.
Экселенц замолчал, и я, опасаясь, что он, сказав все, что хотел, отключит связь, поспешил задать последний вопрос:
— Я бы, тем не менее, хотел знать, Экселенц, все ли близнецы покинули свои планеты, и сколько из них направляется к Альцине.
Экселенц посмотрел мне в глаза и произнес только одно слово:
— Все.
x x x
Ясно, почему он не хотел говорить мне этого. Он боялся. Боялся, что, осознав ответственность, я не смогу думать без оглядки на последствия своих поступков. Одно дело — принимать решение по частной, пусть и важной, проблеме. Совсем иное — решать, зная, что от твоего решения может зависеть не больше, не меньше, как судьба человечества.Допрос третьей степени, сказал он. Естественно, Экселенц иронизировал. Он полагал — надеялся или действительно был уверен? — что я сумею найти подход к Татьяне (или Ландовской, поскольку она наверняка была в курсе всего). Он ошибался — ни с Татьяной, ни, тем более, с Ландовской у меня уже не было такого контакта, как в первые минуты знакомства. Холод ощущался на протяжении всей нашей последней беседы. Я не понимал причину. Догадки меня сейчас не устраивали.
Но иного пути — во всяком случае, для меня лично — просто не существовало.
Я надеялся только, что женщины не разбежались куда-нибудь по своим делам, и мне не придется вылавливать каждую по информационным сетям Альцины.
х x x
Естественно, оправдались мои худшие предположения. В холле у Ландовской сидел на диване, странно, будто раненый кузнечик, подогнув ноги, господин астролог-пророк Фарамон, смотревший на меня пронзительным взглядом филина. Возможно, Ландовска была где-то в другой комнате — ответить на этот вопрос Фарамон затруднился. Он вообще затруднялся давать точные ответы, даже если мог обойтись любимыми им простыми предложениями.— Так могу я поговорить с госпожой Ландовский или нет? — спросил я в третий раз.
— Да, — твердо повторил Фарамон и добавил, как и прежде: — Но нет. Отсутствует.
— Она в доме?
— В доме? — опять затруднился пророк. — В доме, да. Не в этом.
Так, уже кое-что.
— А в каком?
— Дом? — Фарамон задумался на несколько секунд. — Да. Дом Эстарба, вторая позиция, возвратное движение.
Дом Эстарба — это где? Ну, да неважно. Расспрашивая, потеряю больше времени. Информ подскажет. Я мысленно проклял Фарамона — похоже, что и сам я начал думать односложными предложениями.
— Спасибо, — сказал я и на всякий случай поинтересовался: — А Татьяна Шабанова? Ее тоже нет?
— Нет? — удивился Фарамон. — Есть. Не здесь.
— Тоже в доме Эстарба? — спросил я наобум.
— Нет! Нет! — испуг пророка был столь очевиден, что я подумал было, что дом этого неизвестного мне Эстарба представляет собой пыточную камеру для женщин определенного рода занятий.
— А где? — если Фарамон знает, где Татьяны нет, то почему бы ему не знать, где она есть? Или будет — пророк он, в конце концов, или не пророк?
— Где, где… — запричитал неожиданно Фарамон. — Неопределимо! Нет ответа! Лучано Грапетти! Полный веер! На весь круг!
Он затряс головой и умолк.
Надо ли было понимать это так, что Таня находится сейчас там же, где ее муж, а где сейчас находится ее муж, Фарамон сказать затрудняется? Полный веер — лучше не скажешь. Впрочем, я бы выразился иначе, было такое старинное ругательство, но у меня сейчас совершенно вылетело из головы, какая часть тела использовалась в нем в качестве существительного.
Спрашивать для того лишь, чтобы получать нелепые ответы, было бессмысленно, и я отключил связь, не попрощавшись. В конце концов, я и не знал, принято ли прощаться в обществе местных пророков.
На вопрос о том, где расположен дом Эстарба, информ ответил прямо и честно: нет такого дома в схеме жилого фонда, а равно в списках нежилых помещений или иных конструкций. Похоже, что либо я опять не понял того, что имел в виду Фарамон, либо пророк пользовался какими-то местными названиями, не вошедшими в реестр, составленный земной администрацией на Альцине.
Я задал информу общий поиск по вектору связи госпожи Ландовской и госпожи Шабановой и немедленно получил ответ: обе женщины отключили свои личные информы, но медицинские браслеты показывают, что и Ванда, и Татьяна находятся в полном здравии. В полном здравии — где? Где, где… — как сказал господин пророк Фарамон.
Я все делал не так с самого начала. Нужно было не изображать из себя то журналиста, то идеалиста-комконовца, а сразу связываться с местным отделением КОМКОНа-2, приставлять наблюдателей сначала к Татьяне, а потом и к Ванде, и следить за каждым их шагом. Тогда я сейчас не находился бы в глупейшем положении.
Нет, не мог я этого сделать. Я приехал на Альцину, имея определенные инструкции Экселенца, которые он, кстати, до сих пор не отменил. Я не имел права выходить ни на кого из моих коллег. Я должен был действовать сам. Все это было глупо. Я не мог исключить даже, что Экселенц по иным каналам давно уже поставил наблюдение за моими подопечными и сейчас лучше меня знает, где они находятся и что делают. Но не говорит. У него своя стратегия и своя тактика, которую я порой абсолютно не понимаю. Не понимаю даже тогда, когда проблема оказывается решенной. Экселенц обычно отделывается фразой «Так было нужно, сынок», и мне не остается ничего иного, как, поджав хвост, отправляться в свой кабинет и на досуге обдумывать, какое из моих личных действий помогло решению задачи и помогло ли вообще, и почему отсутствие полной информации не всегда вредно для дела, а иногда очень даже полезно.
В сложившейся ситуации я мог сделать три вещи: во-первых, отправиться к Ландовской лично и в обществе Фарамона ждать ее возвращения; во-вторых, отправиться к Шабановой-Грапетти и ждать ее возвращения на скамеечке перед домом; и в-третьих, отправиться искать женщин куда глаза глядят. Я выбрал вариант номер один по трем причинам. Во-первых, в дом Ландовской, в отличие от дома Татьяны, я мог войти. Во-вторых, Ландовска, по моим впечатлениям, играла в этой истории роль, существенно большую, нежели бедная Таня, беспокоившаяся о судьбе мужа. И в-третьих, если Фарамон не покинул гостеприимный дом, я смогу, коротая время, задать ему еще несколько вопросов.
x x x
Я отправился на «стрекозе», как и в первый раз. Мне хотелось подумать. Собственно, последние сутки я, в основном, занимался только тем, что думал. Но мне казалось сейчас, что все мои предшествовавшие мыслительные конструкции были скроены на скорую руку и представляли собой набор штампов. Синдром Каммерера. Синдром Сикорски. Штамп КОМКОНА-2. Штамп современного обывателя. Штамп специалиста по научной криминалистике. Обычно этих штампов бывает достаточно для того, чтобы сделать нужные (и правильные!) выводы — в конце концов, в подавляющем большинстве случаев наша жизнь состоит из набора блоков, которые варьируются подобно сюжетным конструкциям беллетристики. Я читал, что лет двести назад было обнаружено, что все сюжетное многообразие мировой литературы состоит примерно из тридцати или сорока (не помню точно) блоков. И не более того. Миллионы произведений, в том числе и гениальных, — и сорок камней, из которых все это многообразие сложено. Между тем, литература лишь отражает жизнь. Отсюда следует, что и жизнь наша, как бы она ни была сложна и удивительна, складывается все из тех же блоков-сюжетов, и, как бы мы ни тщились доказать обратное, тот, кто следит за нами оттуда, сверху, будь то Высший разум, Странники или иная сверхцивилизация, с усмешкой отмечает наши потуги, втискивая уникальные переживания личности в стандартный блок номер семнадцать. Или двадцать четыре. Сейчас я, скорее всего, рассуждал, следуя сюжетному блоку номер тридцать девять. Что-нибудь, наверняка близкое к концу списка.И дальше — пустота.
Так мне казалось, когда я подходил к дому Ландовской и, надо полагать, заблуждение мое было столь же велико, сколь велика была уверенность в том, что для решения проблемы мне непременно нужно выйти за рамки сорока сюжетов и придумать свой, сорок первый. Которого вовсе и нет в природе.
Фарамон сидел на диване в той же позе, в какой я видел его полчаса назад во время телевизита. В мою сторону он даже головы не повернул, сказал в пустоту:
— Кофе. Чай. Сами. Будете ждать.
Первые три предложения не нуждались в интерпретациях. В последнем я засомневался: имел ли в виду Фарамон вопросительную интонацию или просто констатировал факт? Поскольку он был пророком, то, вполне вероятно, предвидел, что мне придется-таки сидеть здесь в его обществе, и потому мог и не задавать ненужного вопроса.
— Вы будете пить чай или предпочитаете кофе? — я взял на себя роль хозяина.
— Нет, — отозвался пророк. — Не пью жидкости. Опасно.
Я пожал плечами. Вполне возможно, что питье чего бы то ни было отрицательно сказывалось на метаболизме местной фауны, включая ее разумных представителей. Хотя и сомнительно. Я приготовил себе чай и, пригубив, понял, что совершил ошибку — это был настой из местных трав и высушенных листьев, обрывки которых плавали в чашке, будто мусор в сточной канаве. Вкус был соответствующим. Но, поскольку Фарамон прервал медитацию и принялся разглядывать меня с бесцеремонной откровенностью исследователя-натуралиста, я надел на лицо маску удовольствия и пил эту бурду, будто нектар с полей Леониды.
— Почему опасно пить жидкости? — спросил я, осушив чашку до дна.
— Мешает. Не могу. Только завтра.
Что — завтра? Завтра можно будет пить? Может, у него пост? Какой-то ритуальный праздник?
— Скажите, уважаемый Фарамон, вы можете мне сказать как можно более односложно, знаете ли вы, что произошло с Лучано Грапетти?
— Да, — не замедлил с ответом пророк. И добавил, чуть подумав: — Но нет.
Ответ, достойный Нострадамуса. Масса интерпретаций, и все верные.
— Почему «да»? — спросил я. — И почему «нет»?
— Да — что. Нет — где. И почему.
— А еще есть «когда», — подсказал я.
— Когда? — с подозрением переспросил Фарамон. — Не ответ. И не вопрос. Истина.
Так. Попробую интерпретировать. Он знает, что произошло. Не знает, где произошло то, что произошло. А когда — вообще нет смысла спрашивать, это и так известно. Если, конечно, я правильно понял. По-видимому, лучше всего задавать Фарамону такие вопросы, на которые он мог бы отвечать «да» или «нет». Причем без возможности свернуть на «да, но нет».
— Лучано Грапетти, — сказал я, — покинул планету по своей воле?
— Да, — пожал плечами Фарамон и посмотрел на меня, как на ребенка, который неожиданно для взрослых наделал в штанишки.
— Он знал о том, что звездолету «Альгамбра» угрожает опасность?
— Да. Но нет.
Ну вот, опять… Как же мне разделить этот вопрос на два, чтобы получить два разных ответа? На мой взгляд, вопрос был подобен элементарной частице, разделить которую можно, только уничтожив ее свойства. Попробую иначе.
— Звездолету угрожала опасность?
— Да, — Фарамону казалось, что это очевидно.
— А Грапетти?
— Да. Но нет.
Еще один полный оборот.
— Кто-нибудь, — задал я вопрос, абсолютно риторический, знает, что происходит на этой планете?
— Да, — ответствовал Фарамон.
— Таки да? — тупо спросил я.
— Да, — Фарамон ответил, будто одним ударом забил в доску гвоздь.
Я решил, что исчерпал вопросы типа «кто знает?» и «знает ли?», и перешел к другой группе.
— Грапетти жив?
— Да.
— Его жизни угрожает опасность?
— Да. Но нет.
— Если опасность есть, она исходит от человека?
— Да.
О, это уже нечто конкретное!
— Вы можете назвать имя?
— Да. Но нет.
— Однако вы его знаете?
— Нет.
Не знает, но может назвать. Правда, и не может тоже. Чушь. Или я опять задал вопрос не по существу?
— Послушайте, — сказал я, решив идти напролом, — может, вы думаете, что опасность для жизни Грапетти исходит от меня лично?
— Нет, — сказал Фарамон с откровенным изумлением в голосе.
— Тогда — от Тани?
— Нет!
— От Ванды Ландовской?
— Нет!
Что мне теперь, перечислять все население Земли и исследованного Космоса? Стоп, есть ведь люди, с которыми…
— От Корнея Яшмаа?
— Нет!
— Рахмана Аджеми? Мелии Глоссоп? Алекса Лурье? Татьяны Додиной? Матильды Геворкян? Ганса Фихтера? Корнея Яшмаа? Джорджа Полански?
Восемь раз Фарамон сказал «нет!» и, по-моему, окончательно подорвал свое здоровье. Откинувшись на спинку дивана, он закрыл глаза и отрешился от мира.
— От Рудольфа Сикорски? — спросил я по инерции, почти уверенный в том, что уж теперь-то услышу «да».
Фарамон не реагировал. Дышал он ровно, возможно, спал.
Я встал и подошел к домашнему терминалу Ландовской. То, что я собирался сделать, было, вообще говоря, нарушением закона, и, если бы Ванде захотелось доставить мне неприятности, она бы легко это сделала. Но у меня просто не было иного выхода. Я разблокировал систему и ввел свой личный код, поставив гриф «0» для получения информации.
Меня интересовали две вещи: профессиональные файлы госпожи Ландовской (они должны были присутствовать наверняка) и ее личные записи (мне почему-то казалось, что женщины подобного типа не могут жить, не записывая в дневник свои соображения, жизненно важные для человечества). Уровень, куда Ландовска запрятала то и другое, располагался, по-моему, где-то в центре компьютерного мироздания. Во всяком случае, моя программа сначала провалилась в киберпространство общепланетной сети и долго (минуты три — и это при полной загрузке!) шарила в ней прежде, чем натолкнулась, наконец, на подобие колодца, на дне которого и находились личные файлы госпожи Ландовской.
Не став дожидаться, пока программа опустится до нужного мне уровня по лестницам декодирующих подпрограмм, я вытащил из-под панели терминала шарики биодатчиков, налепил их себе на мочки ушей и вошел в киберспейс, оказавшись практически без привычного модального перехода на краю пропасти.
Пространство вокруг было черным, как мироздание в момент акта творения — ну, это естественно, я ведь отрубил все каналы, по которым файловая система Ландовской связывалась с виртуальным окружением. Пропасть, в которую мне предстояло опуститься, выглядела жерлом действующего вулкана, из нее несло жаром, пахло паленым, но свет, который шел изнутри, был не красным, как следовало бы ожидать, но сине-зеленым, будто на дне плескался океан, а не кипела лава.
Моя программа уже опустилась на несколько уровней и проложила для меня дорогу в виде прорубленных в вертикальной стене ступеней. Ждать у меня не было времени, хозяйка могла вернуться, и я бросился с обрыва вниз, рассчитывая, что ведущей программе ничего не останется, как ринуться следом, а точнее — чуть впереди меня, опережая на одну раскодировочную подпрограмму. Это было опасно — если возникнет сбой (вполне возможный при столь варварском обращении с многоярусным киберспейсом), то мое сознание просто вывалится на поверхность, в самой же системе могут возникнуть необратимые изменения: я больше не смогу получить никакой информации — любой компьютер будет воспринимать меня как чужака. Ну и ладно. Вернусь на Землю и восстановлю допуск, сейчас нужно плавно опуститься и…