Чертков Андрей. Время учеников. Выпуск 3

   — Кто теперь вожак? — сказал Кандид. — Ты, Криворот?
   — Я, — сказал Криворот. — Так порешили.
   — А куда уходим?
   — К Чертовым скалам пойдем. Через Паучий перелесок, потом там поле будет. Но до поля сегодня не доберемся, это ясно дело. Паучий перелесок длинный, в нем ночевать придется. Там спокойно должно быть — переночуем. Хватит здесь сидеть и выжидать, пока нас кто-нибудь еще не перебьет, итак уже дождались на свою голову. Одни бабы да дети в племени остались. У Одноухого так вообще все племя, почитай, сгинуло. Ну, может, несколько человек в лес ушло, не больше… Эхе-хе…
   Криворот замолчал, скривившись от боли, и пощупал левую руку, которая висела плетью и вся была в кровавых повязках.
   — Болит рука-то, — посетовал он. — Все болит и болит… Даже пальцы не шевелятся, вот ведь напасть. Вот ты мне скажи, Умник, — обратился он вдруг к Кандиду. — Скажи, почему так случилось? Я вот никак понять не могу, и Сухой тоже не может понять… И безлицые не предупредили про двурогов… Что такое, Умник? Как думаешь? Может, видел ты чего с горы… Откуда эти чудовища на нашу голову свалились, кто их послал? Только я про подруг не верю, Умник, что бы там Косой ни болтал. Этот Косой всегда болтает всякую ерунду, навыдумывает и болтает потом.
   — Ничего особенного я не видел, — сказал Кандид. — Вышли эти твари из леса и погнали всех к Трещине. Кого гнали, кого на ходу… А что Косой-то говорит? — спросил он.
   — Про подруг все говорит, — проворчал Криворот. — Засело у него в башке про этих подруг — топором не вышибешь! Только уж сомнительно это, ясно дело, что сомнительно. He-похоже это на подруг. Да и потом, какие еще, к чертям, подруги! Сколько времени-то прошло, нет никаких подруг уже давным-давно, это всякий скажет. Откуда это они теперь возьмутся?
   — Ходили же в свое время слухи, — сказал Сухой, — будто остатки подруг далеко на Востоке спрятались. Будто отсиживаются они там, ждут чего-то… Была такая… гипотеза… — Произнеся это, он как-то странно покосился на Кандида.
   — Нет, не может такого быть, — замотал головой Криворот. Давным-давно всех подруг перебили и забыли уже, как они выглядели-то. А кого не перебили, те сами передохли. И откуда они на Востоке возьмутся, сплетни только распускают… Правда ведь, Умник? Сочиняют, ясно дело, всякую ерунду!
   — Это не подруги, — задумчиво сказал Кандид. — Вы озеро-то видали? Пустое совсем озеро… И пахло оно не так.
   — И я то же говорю! — воскликнул Криворот. — Мертвяков нет, тумана этого их лилового нет!.. И вообще… Вы что, забыли уже, какая была война?! Сколько мы этих баб сварили в озерах, сколько в болотах перетопили?! А Подругин обрыв помнишь, Умник? Помнишь, как подружек-то целыми кучами с него сбрасывали?.. Откуда же они сейчас возьмутся? Да еще так, чтобы безлицые о них не узнали! Разве безлицых можно обмануть? Ясно дело, что нельзя. Безлицые бы сразу сказали… Это Косому почудилось со страху! Да еще из-за бабы этой странной… Она и на подругу-то и не похожа вовсе, это ж сразу видно, только Косого все равно не убедишь. Если уж в башку что втемяшил, то хоть камнем по башке тресни!..
   — Какую еще бабу? — не понял Кандид.
   — Косой девчонку какую-то поймал, — ответил Криворот, снова поморщившись. — Косого и еще нескольких человек Рябой к озеру послал. А потом, когда Трещина их от стоянки-то отрезала, они вдель озера побежали в сторону болот… Там возле болот и поймал ее. В кустах, говорит, сидела, от страха тряслась.
   — Очень интересно, — проговорил медленно Кандид.
   — Что там, спрашивается, интересного? — хмыкнул Криворот. — Сразу понятно, что она чужая. Подруги сроду такими не были, это и рукоеду ясно! Одежда непонятная, разговаривает непонятно… Сухой вон говорит, она, может, вообще не из леса… Бывает же, попадают в лес иногда странные люди. Зачем она Косому сдалась, я не пойму никак. Отпустил бы ее, так нет — потащил с собой. Что он теперь с ней делать будет? Она и слов-то наших не понимает.
   Кандид почувствовал, как что-то слабо шевельнулось внутри. Легкое беспокойство волной прокатилось в груди.
   — Мне только вот что непонятно, — сказал Сухой, пожав плечами. — Кто же тогда на нас двурогов послал? Может, они сами на нас напали? Так опять же непохоже на то…
   — Где она? — спросил Кандид, немного волнуясь. — Где эта девчонка?
   — В детской хижине, — ответил Криворот. — Косой ее туда запихал. Пусть, что хочет, то с ней и делает. Я его уговаривать не буду, Косого этого. Его, чтоб уговорить… А тебе-то что, Умник? Собираться надо, вещи собирать пора, пищу готовить… До Чертовых скал не меньше двух дней пути, никак не меньше будет.
   — Я все-таки пойду на нее гляну, — сказал Кандид. Он оставил их и направился к детской хижине, одной из немногих, которая еще оставалась неразобранной.
   Девчонка оказалась вполне взрослой девушкой, просто невысокого роста, очень напуганной и зареванной. Она сидела в полумраке, вжавшись в угол опустевшей хижины, смотрела на Кандида большими круглыми глазами и часто шмыгала носом. Запястья и лодыжки девушки были связаны, а лицо было перемазано засохшей болотной грязью. Кандид какое-то время стоял, не двигаясь, и молча смотрел на ее лицо, непривычно короткие светлые волосы, одеяние, состоящее из джинсов, ветровки и кроссовок, а внутри медленно нарастал комок уже знакомых ему чувств. Память быстро заполнялась чужими, но очень знакомыми понятиями и словами. Джинсы, кроссовки… Странно, но он не пытался вспомнить обозначения этих предметов — слова возникали в голове сами собой. Девушка неотрывно смотрела на Кандида, даже перестала шмыгать, — видимо, ее насторожило то, что он замер перед ней, словно истукан.
   Кандид, наконец, шевельнулся и потянулся рукой к поясу. Вытащив нож, он сделал шаг в ее сторону. Девушка пронзительно взвизгнула и отпрянула назад, отчего стены хижины закачались.
   — Мама!!! — вскрикнула она. — Не надо!!! Не подходи!
   Кандид застыл на месте. Он понял этот чужой язык, и он даже не был уверен, что этот язык ему чужой. Он никогда не говорил на этом языке, даже с отцом, и, тем не менее, это сейчас не явилось препятствием для понимания, и это было удивительно. Да, все те слова, что иногда вырывались у него наружу на протяжении всей жизни, безусловно, принадлежали этому языку. Но он никогда не пытался говорить на нем, хотя, наверняка, смог бы. Теперь он знал, что смог бы.
   — Не… бойся… — произнес он на ее языке, словно пробуя слова на вкус. — Надо разрезать… веревки…
   Это произвело эффект не меньший, чем появление в его руках ножа.
   — Ты кто?! — в ужасе выпалила она.
   — Не надо бояться, — сказал Кандид успокоительным тоном. Тебе не будет… плохо.
   Он присел перед ней на корточки и осторожно взял ее за руку, ощущая, как сильно она дрожит всем телом.
   — Кто ты такой? — повторила она с замиранием.
   — Меня зовут… — Он чуть запнулся, потом сказал: — Кандид. Меня зовут Кандид, — повторил он уверенно. — А тебя?
   — Лена… — тихо произнесла она, несколько успокаиваясь.
   — Лена, — проговорил Кандид. — Лена. Все будет хорошо, Лена. Поверь мне… и все будет хорошо.
   Он поднял ее связанные руки и перерезал веревки. Она молчала и не сопротивлялась. Затем он освободил ее ноги и убрал нож. Лена тут же стала растирать запястья и лодыжки.
   — Это твой вездеход был там… у озера, возле дороги? — спросил он.
   — М-мой… — быстро закивала Лена. — А ты… кто?.. Ты из… Управления?
   — Я потом тебе объясню, потом… Ты есть хочешь?
   — Нет… Я обратно хочу… Не хочу здесь… Мне страшно…
   — Никто тебя не тронет, — сказал Кандид, заглядывая ей в глаза. — Слышишь? Я тебе обещаю. Поняла меня?
   Лена мелко закивала и схватила его за руку.
   — Я не хочу здесь оставаться!.. Я боюсь!.. — сбивчиво заговорила она. — Помоги мне… Мне надо обратно! Помоги мне, пожалуйста!.. Не оставляй меня одну…
   — Все будет хорошо, — снова сказал Кандид. — Ты подожди меня тут. Я скоро вернусь. И ничего не бойся, ладно?
   Он выпрямился. Она испуганно вскочила следом.
   — Не оставляй меня… — Губы ее задрожали. — П-п-пожалуйста…
   Кандид взял ее ладони в свои.
   — Ты должна мне довериться, Лена, — твердо сказал он. — Я недолго, правда. Ты успокойся и жди меня. Сядь туда, где сидела, и жди. Договорились?
   Она прерывисто вздохнула и беззвучно произнесла:
   — Да.
   Потом опустилась в свой угол и съежилась, обхватив руками колени.
   Косого он нашел на северном краю стоянки, около длинной череды горшков и тюков, выставленных вдоль плетеного заграждения. Тот размахивал руками, отчаянно пытаясь доказать что-то Кривороту, стоявшему рядом с хмурым, но невозмутимым видом.
   — О, Умник! — воскликнул Косой, завидев Кандида. — Очень хорошо, что ты пришел… Ты же все знаешь. Умник, скажи ты ему, что нельзя нам на Чертовы скалы-то лезть! Конец нам всем там на этих Скалах будет, ни за что нельзя туда идти…
   — Ты мне уже надоел, Косой, — проговорил Криворот. — Если не хочешь, можешь с нами не идти, никто тебя силком не тащит, оставайся тут, Косой, что хочешь, то и делай. Только мы здесь не останемся, ясно дело, хватит уже нам тут оставаться, мы уже наоставались! Здесь скоро ничего кроме Трещин, не будет, можешь и ты залезть в какую-нибудь, и живи там, сколько влезет. Вместе с двурогами там живи, Косой, они, наверное, тоже в трещинах живут.
   — А как полезем на Скалы, — не унимался Косой, — так в западню и попадем. Там подруги отсиживались, отсиживались, а теперь вот мстить нам решили. Как же можно прямо в лапы к ним идти? Мы по Скалам-то никогда не ползали, а они там сколько уже прячутся, они там — хозяева!.. Только, наверное, и ждут, когда мы к ним в лапы полезем, чтобы всех нас там перебить.
   — Ты больше этих сказок про скальных подруг нам не рассказывай! — оборвал его Криворот. — Сколько можно эти сказки рассказывать? Сон тебе, видно, приснился, Косой, вот ты всем и рассказываешь сказки, слушать надоело… А если ты, Косой, забыл, как подруги выглядели, так пойди и спроси у тех, кто не забыл, и дурь эту из башки своей выкинь — вот что я тебе скажу!
   — Конечно, столько времени прошло! — сказал Косой. — Что же тут такого, они запросто теперь по-другому могут выглядеть… Это теперь измененные подруги! Скажи, Умник, разве такого не бывает в лесу? И туман лиловый тоже не исчез, а за Скалы ушел, вместе с подругами перебрался, потому что подругам без него никак невозможно, без этого проклятого тумана…
   — Это какие такие «измененные»? — прервал его Кандид. Если ты про ту девчонку, которую у Безымянного озера поймал, говоришь, — так она не подруга. Это я точно знаю.
   — Как же это не подруга?! — встрепенулся Косой. — А кто она, по-твоему, такая?!
   — Она не подруга, — твердо повторил Кандид. — И спорить я с тобой не хочу. Не буду я с тобой спорить, Косой. У меня к тебе предложение: отдай мне ее. Зачем она тебе, Косой?
   — Вот ничего себе! — сказал Косой. — Отдай, говорит, и все. Как же это так, Умник, я ее изловил, всю дорогу, можно сказать, на себе пер, а теперь — отдай! И с какой это такой радости, не пойму я, Умник?..
   — Ну что ты с ней будешь делать? Подумай немного.
   — Мое дело. Что захочу, то и сделаю. У меня с подругами личные счеты, Умник. У меня из-за них в войну…
   Косой умолк с открытым ртом, уставившись на фляжку в протянутой руке Кандида.
   — Возьми, — сказал Кандид. — А девчонку мне отдай.
   Косой сглотнул, не сводя взгляда с фляжки, блестевшей на солнце. Настроение у него менялось на глазах. Даже Криворот стал, покряхтывая, переминаться с ноги на ногу.
   — Договорились? — спросил Кандид. — Зачем тебе девчонка.
   Косой выхватил из рук Кандида фляжку и прижал к груди обеими руками.
   — Ни к чему она мне… — торопливо забормотал он. — Бери ее, конечно, Умник… Что я с ней, правда, делать-то буду? На Чертовы скалы, что ли, с собой потащу?.. Мне, Умник, разве жалко? Твоя девчонка, забирай ее хоть сейчас! А мне… надо собрать кое-что…
   Он попятился, продолжая прижимать фляжку, словно боясь, что Кандид передумает и заберет ее обратно.
   — Ты хоть знаешь, как ей пользоваться? — вслед ему крикнул Кандид.
   Но Косой не ответил, он стремительно удалялся на середину стоянки.
   — Что это ты удумал? — спросил Криворот Кандида. — Зачем тебе девчонка?
   — Хочу помочь ей вернуться, — ответил Кандид. — Туда, откуда она пришла.
   — Не понимаю я тебя, Умник, — покачал головой Криворот. Бросил бы ее тут и все. Какая польза с ней возиться?
   — Она попала в беду, Криворот. Она погибнет в лесу, понимаешь? Я должен помочь ей вернуться.
   — Значит, ты не идешь с нами к Чертовым скалам?
   — Значит, не иду.
   — А как же ты попадешь к Безымянному озеру, Умник? — с сомнением сказал Криворот. — Через Трещину не перелетишь, ясно дело. Может, она еще длиннее стала за это время, а? А вдруг до самых болот разошлась, разве не боишься? А двуроги… Сгинете вы, Умник, не ходил бы ты к озеру, зачем это тебе к озеру идти?..
   — Мы по другому пути пойдем, — сказал Кандид. — Мы через Шипящие болота проберемся, крюк придется делать большой, зато Трещину обойдем, и Безымянное озеро обойдем… Я подумал, Криворот. Должно получиться.
   — Шипящие болота… — недоверчиво произнес Криворот, качая головой. — Там очень трудно пройти, Умник. Да и заблудиться запросто, коли дороги не знать. Ты же не был никогда на Шипящих болотах. Потонете вы там, Умник, ясно дело, потонете…
   — Не потонем, — уверенно сказал Кандид. — Мой отец бывал на этих болотах.
   — Так то твой отец! Это ж когда было… Тебя и не было тогда еще.
   — Ну и что? Я все равно помню.
   — Чудной ты все-таки, Умник, — со вздохом сказал Криворот. — Очень ты странный, я тебе скажу. И думаешь больно уж много, зачем это ты так много думаешь, Умник? Тут дела делать не успеваешь, а ты — думаешь. И память у тебя больно чудная, как это ты, Умник, все помнить умудряешься? Я, к примеру, память своего отца утратил, когда еще пацаном был, сейчас уж из его жизни вообще ничего не помню…
   — Я помню, — сказал Кандид. — И думаю, что через болота мы пройдем.
   — Ну, а потом? — спросил Криворот. — Потом, после озера?
   — А потом теми же болотами можно и к полю выбраться. Если что, я вас потом на поле перехвачу. Вы ведь к полю пойдете, Криворот?
   — К полю-то оно к полю… — произнес Криворот, косясь на Кандида. — Через Паучий перелесок, к полю и пойдем… Сухого вот уже с разведкой вперед выслал. Только вот что. Умник…замялся он. — Ты это… Точно вернешься?
   Наступила пауза.
   — Не знаю, — честно признался Кандид и тоже вздохнул. — Я пока еще не знаю. Не могу понять.
   — Я ведь почему спросил, — сказал Криворот, — я потому спросил, Умник, что я твоего отца знал, когда маленьким был… И Кулак много рассказывал про него, а Кулак его хорошо знал, Молчуна-то… Так твой отец вот тоже все чего-то хотел найти, куда-то уйти из леса, все у него мысли такие странные в голове болтались… Так и ушел потом, а куда ушел, никто и не знает. Вот я и гляжу: ты, как Молчун, такой же странный. Коли решил уйти, то — не переубедишь. Тоже возьмешь да уйдешь: может, отца разыскивать, может, еще куда… Жалко, конечно, если ты не вернешься к нам, плохо без тебя станет, кто его знает, что нас ждет на Скалах и за ними? С тобой, Умник, куда легче бы было…
   — Еще ничего не решено, Криворот, — проговорил задумчиво Кандид. — До озера доберемся, а там видно будет.
   — Ну, ступай, — сказал Криворот. — Послезавтра мы к полю должны выйти. Ежели что — успевай. А там, как получится… Только здесь оставаться нельзя, никак нельзя здесь больше оставаться. Хочется нормальной жизни, устали все. Сколько можно улитками, да вялеными пауками питаться? Еще и запах этот противный надоел. Как дело к ночи, так начинается…
   — Прощай, Криворот, — сказал Кандид, хлопая его по здоровой руке. — Кто знает, может еще увидимся.
   Он развернулся и пошел разыскивать жену. Не успел он далеко отойти, как его окликнул Рыжий.
   — Умник… — Рыжий подбежал к нему и остановился в нерешительности. — Ты это… В общем, ты… Возьми меня с собой, а?
   Заметив на лице Кандида некоторое удивление, Рыжий пояснил:
   — Я там рядом был… В кустах сидел… Можно, я с тобой пойду, Умник?
   Кандид помолчал, потом сказал:
   — Не выдумывай. Зачем тебе со мной идти? Я и сам-то не знаю, Рыжий, для чего иду.
   — Возьми меня с собой, Умник! — выдохнул Рыжий, и в глазах его блеснул огонек. — Я с тобой хочу, я не хочу с Криворотом! Не хочу я на Чертовы скалы! Там ничего хорошего нет, на этих Скалах, я это чую!..
   — А, может, и я потом пойду к Скалам, — сказал Кандид, пристально взглянув на Рыжего. — Вот схожу до озера и — к Скалам.
   — Ну и что! — ничуть не смущаясь, выпалил Рыжий. — Если ты пойдешь, то и я пойду! Я хочу с тобой, Умник! Тебе лучше со мной будет, правда… Я тебя через Шипящие болота проведу, ты не пройдешь там один, Умник, а я чувствую, где опасно, и дорогу чувствую…
   Кандид молчал в нерешительности.
   — Я ведь все равно за тобой увяжусь, — упрямо продолжил парень. — Сзади пойду и все!.. Возьми меня с собой, Умник.
   Кандид думал еще с минуту, и когда Рыжий в очередной раз открыл было рот, произнес:
   — Тогда быстро собирайся. Выходим прямо сейчас. Хорошо было б до темноты успеть к озеру.
   Рыжему не надо было повторять дважды — он тут же вприпрыжку умчался.
   Жену Кандид нашел на месте бывшей хижины Кулака. Вместе с другими женщинами она возилась с упаковкой запасов еды и обширного хозяйства Кулака. От самой хижины остались только связка шестов и тюки шкур, плотно перетянутые веревками. Содержимое хижины занимало немало места, и все это необходимо было рассортировать, рассовать, растолкать, увязать, распределить между людьми. Распоряжался всеми действиями, разумеется, Кулак. Здесь же среди женщин и грузов сновали дети.
   Жена увидела его, медленно поднялась, потом подбежала и обняла. Он погладил ее по голове.
   — Живой, — произнесла она, уткнувшись ему в грудь. — Хорошо, что ты живой, Умник… А то Сухой говорил, будто бы…
   — Да это ж Умник! — воскликнул Кулак, вскакивая с тюка. Я еще думаю, шерсть на носу, Умник это идет или не Умник? И чего это Косой болтает, чего не знает, а?! Ох, я этого Косого за его болтовню головой в землю когда-нибудь воткну! Один вот тоже болтал, болтал чего не попадя, так его головой в землю-то воткнули, и не болтает он после того, ни в земле не болтает, шерсть на носу, ни на воздухе… Здорово, Умник! Я ж говорил, что Умник не пропадет, на то он и Умник, шерсть на носу!
   — Повезло мне, Кулак, — сказал Кандид. — Просто-напросто повезло.
   — А Криворот сказал к Чертовым скалам уходить, — сказала жена. — Рябой погиб, теперь у нас Криворота вожаком выбрали. А он сразу сказал: за Скалы, мол, пойдем, как беэлицые советуют…
   — Я знаю, знаю, — сказал Кандид.
   — Ой, как хорошо, Умник, что ты живой оказался, — торопливо заговорила жена. — А то у нас мало, кто живой остался, очень мало… А ты знаешь, говорят, за Скалами, в том лесу никакой войны нету, и там можно не кочевать. Понастроить деревень, как раньше, давным-давно, и жить себе, и еду выращивать прямо возле домов… Вот бы хорошо было!
   — До этих Чертовых скал еще надо дойти, — прокряхтел Кулак. — Сначала до них дойти, шерсть на носу, потом через них… Вот я даже не знаю, как Криворот собрался на эти самые Скалы карабкаться! Это ж какие веревки надо иметь, шерсть на носу, и какие крючья!
   — А, может быть, правду говорят про Безносого? — проговорила жена мечтательно. — Может, правда, он со своим племенем перебрался за Скалы? Или в Скалах жить они остались… Говорят, там, в Скалах, много пещер, можно даже прямо в пещерах жить и никуда в лес не спускаться.
   — Не было никакого Безносого! — проворчал Кулак, — Сплетни одни только, шерсть на носу! И про Безносого, шерсть на носу, и про его племя. Хрипатый вот был, это точно. Тоже все хотел за Скалы податься… Только это давно было, шерсть на носу, еще во времена Затишья это было. Пошел себе, значит, этот Хрипатый к Скалам, хоть ему и говорили: не ходи ты, шерсть на носу, к этим Скалам. Не послушал, пошел с несколькими мужиками, да напоролся где-то по пути на мертвяков. Ну, ему кишки-то на рогатину намотали, шерсть на носу, и ему намотали, и мужикам его тоже, и больше-то уж они к Скалам никогда не ползали.
   — Мне болотники нужны, Кулак, — сказал Кандид. — Три пары. Найди получше.
   — Зачем тебе болотники? — удивилась жена. — Мы не через болота идем, мы через Паучий перелесок, потом по полю, там нет никаких болот, Умник. Зачем тебе болотники?
   — Я не пойду с вами через перелесок, — произнес Кандид после некоторой паузы. — Я возвращаюсь через Шипящие болота к Безымянному озеру.
   — Это еще зачем? — воскликнула она. — Зачем это тебе опять к Безымянному озеру? Ты чего это выдумал, Умник?! Один раз тебя чуть не убили на этом озере, так ты снова — туда!
   — Так нужно, — произнес он твердо. — Потом я догоню вас на поле, понимаешь? Я схожу к озеру и по болотам вернусь прямо к полю. Ничего со мной не случится.
   Кулак, что-то бормоча, полез перебирать мешки в поисках болотников.
   Жена молчала. Он тоже молчал. Он не стал говорить ей «наверное, вернусь», он сказал «вернусь». Так было лучше и спокойнее. И для нее, и для него самого.
   Возле его ноги, что-то лопоча, появилась дочка. Он взял ее на руки. Дочка стала теребить его за ухо, потом обняла за шею и притихла.
   Какое-то время они стояли и молчали, а Кандид думал: действительно, зачем я иду к этому самому озеру? Я не понимаю, для чего иду, но знаю, что обязательно пойду. И не только потому, что хочу спасти Лену, хотя и ее ведь можно не спасать, совсем не обязательно ее спасать. Но только я и это знаю точно. То, что не смогу не помочь ей, никак не смогу. Может быть, там, на озере что-то прояснится, и я пойму, зачем я туда пришел? Что движет мной? Мои ли собственные желания, или растревоженные чувства отца, доставшиеся мне по наследству? А, может, и то и другое одновременно, может, их уже нельзя разделять, может быть, это одно целое, и всегда было именно одним целым?
   И тогда он вдруг со всей отчетливостью понял, как схож, просто невообразимо схож этот сегодняшний день с тем далеким, бесконечно далеким ранним утром, когда отец, не объясняя ничего никому, даже им, своим самым близким людям: жене и сынишке, — просто попрощался — и ушел в неизвестность. Так же как сегодня, он в то утро не знал ответов на свои вопросы. И так же как сегодня, он понял тогда, что будет их искать во что бы то ни стало.

Глава четвертая

   Идти было трудно. Сухие участки под ногами не попадались уже давно, и за каждым шагом приходилось следить особо. Мокрые, вязкие кочки сменялись коварными топляками, то и дело норовившими ускользнуть из-под ног, выбросив вверх вонючую грязь. Часто приходилось останавливаться, втыкать шест в трясину и очищать разбухшие болотники от налипшей тины, водорослей и бурой слизи. Переплетения лиан здесь в редких местах доставали до поверхности, и рассчитывать надо было только на шест и собственные силы. Лес над Шипящими болотами сомкнулся плотной темной пеленой, солнечные лучи почти не пробивались сквозь густую массивную завесу, отчего вокруг царил душный сырой полумрак. Болота полностью оправдывали свое название. Они буквально кишели протяжными шипящими звуками самых разных тональностей, долетавших до слуха с самых разных направлений. Создавалось впечатление, что звуки — это загадочные живые существа, стремительно летающие над трясиной и слева направо, и снизу вверх. Ш-ш-ш-и-х-х… Они то уходили вертикально вверх буквально из-под ног и терялись в вышине, в оранжево-зеленой массе. Ш-ш-ш-и-х-х… То проносились горизонтально, многократно отражались, меняли направления и таяли вдали. А то вдруг начинали суматошно и хаотически пронзать пространство под разными углами, с разной громкостью, словно кто-то неожиданно устраивал между собой перестрелку из ракетниц с невидимыми ракетами. Ш-ш-ш-и-х-х… Ш-ш-ш-и-х-х… Ш-ш-ш-и-х-х…
   Первое время Лена сильно пугалась этих летающих звуков, но потом привыкла и сейчас уже даже не вздрагивала, только иногда замирала, опершись о шест, и оборачивалась назад, в сторону Кандида. Силы уходили немалые, а привалов Кандид решил не делать. Времени у них было очень мало, продвигались они медленно, и перспектива заночевать на болотах Кандиду не улыбалась. Рыжий шел первым, каким-то невероятным и необъяснимым чутьем выбирая путь. Кандид не вмешивался. Периодически Лена сверялась по своему наручному компасу, и парень ни разу не подвел. Сначала Кандид опасался, что Лена не выдержит этого перехода. Ей было тяжело, но она держалась, даже не пикнула ни разу, хоть и оступалась, проваливалась в вязкую жижу, с которой не справлялись болотники, и Кандиду постоянно приходилось помогать ей выкарабкиваться из грязи. Она только молча хваталась за протянутый шест, поднималась, смахивала со лба рукой слипшиеся волосы и двигалась дальше. Одежда ее уже давно приобрела однотонный бурый цвет. Они шли молча, здесь было совсем не до разговоров, если не считать их редких перекрикиваиий с Рыжим, маячившим впереди.
   Все, что он успел узнать о Лене, она сбивчиво поведала ему в тот непродолжительный отрезок времени, когда они шли со стоянки через засохший ручей, через овраг, затем через камыши к Шипящим болотам. Она рассказала ему, как ехала по дороге на вездеходе, как земля под колесами вдруг начала трястись и приборы в кабине не успевали реагировать, а она и вовсе растерялась, как какие-то жуткие, приземистые серые тени замелькали где-то впереди, и ей стало очень страшно, потом тряхнуло еще сильнее, ей почудилось, будто дерево выпрыгнуло на дорогу, затем что-то тяжелое свалилось сверху прямо на лобовое стекло, и тогда она запаниковала, стала кричать и лихорадочно крутить баранку, вездеход рвануло куда-то вбок, он накренился, сошел с дороги и въехал в какую-то лужу. Но ей было уже не до того, ей стало очень страшно, ужас обуял ее настолько, что она забыла и про рацию и про оружие, выскочила из кабины и помчалась сквозь заросли, куда глаза глядят, и неслась до тех пор, пока перед ней не возникло озеро. Тогда она забилась в тростники и сидела там, трясясь и плача. Сколько времени она пряталась на берегу, Лена не знала. Кончилось все тем, что появились вооруженные люди, очень злые и тоже напуганные. Она подумала, что ее сейчас убьют, стала кричать, пыталась жестами им что-то растолковать, но они, конечно, ничего не понимали, да они и не стремились ее понять. Ей связали руки и потащили за собой, а она выбивалась из сил и все боялась, что упадет и тогда они ее прирежут или бросят, неизвестно где…