Страница:
Глава 17. ИНОСТРАННЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ В СССР
Советский Союз мог гордиться уникальной системой привлечения иностранных специалистов. Мы их заманивали идеями строительства «коммунизма в отдельно взятой стране» — это для свободных граждан — или просто обещали ослабление режима содержания в плену — приманка для военнопленных и интернированных немецких специалистов. А еще вынужденная эмиграция за «железный занавес» — единственный способ избежать наказания за шпионаж. На каждом этапе истории СССР практиковались свои приемы.
До начала 40-х годов наша страна испытывала острый дефицит квалифицированных кадров. Кому-то нужно было работать на иностранном оборудовании и внедрять технологии, которые добыла отечественная разведка. Для подготовки собственных кадров требовалось время и опытные наставники. А их и не было. Часть погибло на фронтах гражданской войны, остальные ушли на руководящую работу или привыкли большую часть времени проводить на митингах и партсобраниях. Вот и решили пригласить иностранцев, как при Петре I.
В 20—30-е годы XX века современники стали свидетелями небывалого по численности и характеру историко-социального феномена, который до сих пор остается в значительной степени неизученным — массовой эмиграции иностранцев в Советскую Россию. Страна, только начавшая вставать из руин войн и революций, сама традиционно считавшаяся источником эмиграции в другие части света, вдруг стала местом паломничества иностранцев из разных стран.
В молодую Советскую республику ехали все, начиная от бывших революционеров, которые скрывались за рубежом от царской полиции и заканчивая теми, кто ехал на заработки — для них движущей силой был экономический кризис.
В отношении экономической эмиграции государство проводило жесткую и прагматичную политику. В страну попадали только те, в ком действительно нуждалась отечественная промышленность или кто заслужил право стать советским подданным, поделившись с новой «родиной» секретными технологиями.
В качестве примера такого подхода — ответ председателя ВСНХ СССР Ф. Э. Дзержинского на письмо сотрудницы Коминтерна Е.Д.Стасовой от 4 апреля 1924 года. Накануне она сообщила о желании шести квалифицированных рабочих из Йены, с оптических заводов известной германской компании «Цейс», приехать на работу в СССР. Поскольку в Советском Союзе не было собственной оптической промышленности, их опыт, по мнению Стасовой, мог оказаться весьма ценным. «Дорогой товарищ, у нас имеется один оптический завод, да и тот малюсенький в Ленинграде, — ответил ей Ф. Э. Дзержинский. — Опыт доказывает полностью, что приезд к нам эмигрантов кончается очень печально и для них, и для нас, если это не персональный приезд по персональному вызову».
Поэтому приоритет отдавался квалифицированным промышленным и сельскохозяйственным рабочим, которые были готовы закупить и привезти в СССР свое оборудование, инструменты и другие средства производства.
В 1927 году ВСНХ еще больше ужесточил требования, приняв инструкцию, определяющую конкретные категории иноспециалистов, необходимых для советского народного хозяйства и квалификационные требования к ним.
А вот к концу 20-х годов ситуация резко изменилась. Возникла острая необходимость в профессионалах, способных работать на иностранной технике и использовать передовые технологии.
Формально старт массовому въезду в Советскую Россию иноспециалистов был дан летом 1930 года на XVI съезде ВКП(б), принявшем судьбоносное решение о расширении практики посылки советских специалистов за рубеж и о приглашение большого числа иностранных специалистов в СССР при условии «полного использования их опыта и знаний на предприятиях Советского Союза»[604].
Более того, съезд одобрил привлечение для работы в промышленности страны 40 тысяч человек. Отечественная экономика в тот период постепенно от НЭПа переходила к плановой экономике, вот поэтому и определили количество людей, которых необходимо было привлечь. Понятно, что план старались перевыполнить. Так, уже в 1932 году в СССР жили и трудились 9190 иноспе-циалистов и 10 655 инорабочих[605].
О важности этого вопроса свидетельствует то, что в 1930—1931 годах эта тема обсуждалась четыре раза на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б): 15 и 25 марта, затем — 15 апреля 1930 года и 15 октября 1931 года. Кроме этого, вопрос «О порядке вербовки иноспециалистов и инорабочих» обсуждался 9 сентября 1931 года на заседании Оргбюро ЦК партии[606].
Не нужно забывать и о зарубежных командировках отечественных специалистов. Именно в те годы в операциях по линии научно-технической разведки стали принимать активное участие обычные инженеры и рабочие. От них лишь требовалось как губкам, впитывать все интересное и новое, что они услышат при посещении иностранных промышленных и научных объектов во время стажировки. Обычно они действовали по собственной инициативе, в интересах родного предприятия, пославшего их за рубеж. Часто этими людьми двигал фанатизм и желание сделать максимум полезного для Родины.
«Иногда получение необходимых формул, чертежей и инструкций было достаточным для того, чтобы советские инженеры и изобретатели смогли воссоздать станок или в точности воспроизвести какой-то сложный производственный процесс» — писал один из асов советской внешней разведки А. М. Орлов (Швед) в своей книге «Пособие по контрразведке и ведению партизанской войны».
Однако, несмотря на такой успех, он справедливо отмечал, что в «СССР часто обнаруживали нехватку человеческого фактора — особого умения и инженерной интуиции, когда приходилось точно воспроизвести какой-то сложный производственный процесс».
В таком случае, если верить Орлову, «требовалось найти подходящих немецких или иностранных инженеров и побудить их, соблазнив финансовым вознаграждением, поехать в Россию для обучения советских инженерно-технических кадров. И тогда, чтобы тщательно скрыть поездки граждан Германии в Советский Союз, новый паспорт на чужое имя был необходим для сокрытия этого факта, что тот или иной ученый или инженер отправился в несанкционированную поездку.
Гонорары, выплачиваемыми русскими за такие поездки, иногда достигали 10 тысяч долларов США за несколько дней работы», хотя, как писал А. М. Орлов: «Советы экономили на этом миллионы»[607].
Правда, такую поездку нужно было заслужить. Цена — секретные технологии. Многие соглашались на такую сделку. До 1933 года визиты немецких специалистов были обычным делом и в Германии к их производственным командировкам относились весьма лояльно. Тем более, что мировой экономический кризис 30-х годов заметно сократил рынок труда на родине.
В качестве примера можно привести историю организации промышленных алмазов в СССР. В ней активное участие принял А. М. Орлов. Сама технология принадлежала концерну «Крупп». Стоимость лицензии была слишком высока, да и ее покупка не позволяла решить главную проблему — зависимость от иностранной державы. И тогда на заседании Политбюро было принято решение выкрасть эту технологию.
Орлов поехал в Германию и разыскал разработчика этой технологии. В оперативной переписке с Центром агент фигурировал под именем Ворм. Он охотно продал необходимую документацию, уверенный в том, что Швед (Орлов) представляет интересы одной из Скандинавских стран, а не Советского Союза. Этот человек был фанатичным антикоммунистом. В Москве решили, что кроме подробного описания технологии, необходимо присутствие и самого разработчика при строительстве и пуске в эксплуатацию печи. Процесс ее работы был относительно прост. Она вращается на большой скорости при высокой температуре для образования тепла и давления, требуемого для преобразования частиц графита в промышленные алмазы. Дополнительный заработок для Вор-ма и гонорары его супруге решили все проблемы. Он приехал в СССР, жил в первоклассной гостинице, в его распоряжении находился автомобиль с шофером, все это было заранее оговорено в контракте, и выполнил все обязательства перед Советской страной. Так с помощью немецкого специалиста был выполнен план первой пятилетки по выпуску недорогих промышленных алмазов[608].
Хотя не всегда поездки заканчивались так удачно, как описанная выше. И если бы не книга, которая вышла после Второй мировой войны, мы бы никогда не узнали о ней. Обычно же для многих немецких специалистов такие «командировки» заканчивались арестом еще до того, как они пересекали границу Германии. Обвинение, которое предъявлялось таким неудачникам, звучало лаконично и емко: промышленный шпионаж.
Дело в том, что одним из условий получения работы в Советском Союзе была секретная информация, которую должен был добыть кандидат. Ведь це, все, кто обратился в советское торгпредство, были изобретателями и крупными учеными. Большинство — обычные рабочие и инженеры. Однако и среди них встречались уникальные специалисты, но исключений ни для кого не было.
До революции химический завод «Сольве» в Бернбурге (пригород Дессау) имел филиал в Российской империи. Русский филиал был национализирован в 1918 году и его решили модернизировать в рамках первого пятилетнего плана. Москва решила сманить с завода «Сольве» старого и опытного химика по фамилии Мейер, которому были известны все новые технологии, и с его помощью возродить простаивающий завод. Ему предложили пять тысяч рублей в месяц, бесплатную квартиру и четыре с половиной тысячи рублей на дорожные расходы. Перед отъездом он попытался собрать максимум информации, которая потребуется ему на новом месте работы, но был арестован и осужден на четыре месяца тюрьмы.
В октябре 1930 года был арестован инженер Колленбах, который работал на заводе конценра «Крупп» в Магдебурге. В его портфеле обнаружились секретные документы, описания патентов и чертежи машин. Выяснилось, что он и еще двое коллег готовились к отъезду в Россию и эти материалы были «пропуском» в СССР. Их тоже приговорили к четырем месяцам тюрьмы.
Инженер В. Рихтер, работник цементного завода «По-лизиус» вблизи Дессау, передал секретные планы и чертежи для завода, который планировали построить в пригороде Москвы. Кроме передачи необходимых документов, он сам регулярно посещал Советский Союз. Его арестовали в январе 1931 года[609]. И таких примеров можно привести множество.
Часто иностранные специалисты сами предлагали свои услуги. Например, 16 июня и 8 октября 1925 года отставной советник по военному судостроению Б. Вайхардт из Бремена дважды письменно обращался к советским представителям с предложением оказать содействие в «постройке подводных лодок». Оба письма попали в Москву по каналам Разведупра РККА. Предложение этого человека было поддержано начальником тактического отдела Оперативного управления (разведка) штаба РККФ Эверлин-гом. А комиссар штаба РККФ А. Автухов написал 3 декабря 1925 года наркому военмору СССР о положительном заключении в штабе РККФ: «…привлечение Вайхар-дта на службу признается желательным, имея в виду ту пользу, которую он мог принести в деле подводного судостроения». К сожалению, дальнейшая судьба этого специалиста неизвестна[610].
Эта практика закончилась в середине 30-х годов. Среди основных причин:
1. Приход к власти в Германии А. Гитлера, и как следствие этого, ужесточение режима выезда специалистов в СССР.
2. Постепенная милитаризация промышленности. Теперь присутствие иностранцев было нежелательном.
3. Проведение массовых репрессий, в т. ч. среди иностранных инженеров и рабочих.
Даже вернувшись на родину, иностранные специалисты продолжали приносить пользу СССР. Доказательство этого утверждения можно найти в справке реферата ГУ Е5 4-го отдела РСХА (гестапо) «Об организации и деятельности советской разведки». Этот документ датирован 3 декабря 1941 года.
«Среди так называемых русских возвращенцев советская разведслужба широко проводила ловлю своих агентов. Что касается русских возвращенцев, то здесь идет речь о таких людях, которые в период системы — будь то следствие безработицы или из чувства симпатии — выехали в Советскую Россию, и о специалистах, которые на основе договоров с согласия германского правительства были направлены на работу в СССР. Эти люди возвращались в Германию либо по окончании срока действия договора, либо, осознав, что Советский Союз отнюдь не является раем. Выяснилось, что почти все эти вовращенцы были завербованы или дали обязательства работать на советскую разведку. Осталось неизвестным, сколько из них сообщило германским учреждением о том, что они завербованы или дали обязательство работать на советскую разведку. Во всяком случае, советская разведслужба обеспечила себе в лице части такой категории хороший источник информации, тем более, что, возвратившись (в Германию) специалисты опять получили здесь работу на военных предприятиях»[611].
Однако отечественная промышленность почти не пострадала от этого. Ведь заботу о пополнении новыми «кадрами» взял на себя НКВД. Поясним, что речь идет о различных «шарашках».
Идея использовать труд заключенных специалистов была реализована еще в 1938 году. Тогда в структуре НКВД — МВД появился 4-й спецотдел. Образован как Отдел особого конструкторского бюро 29 сентября 1938 года приказом НКВД №00641 и получил наименование 4-го спецотдела 21 октября 1938 года приказом НКВД №00698. Ликвидирован в связи с преобразованием 10 января 1939 года приказом НКВД №0021 в Особое техническое бюро при наркоме внутренних дел СССР для использования заключенных, имеющих специальные технические знания[612].
НКВД был не только крупнейшей строительной организацией, но и многопрофильным конструкторским бюро. Там разрабатывали все, начиная от систем закрытой связи и заканчивая боевыми самолетами.
В 1938 году был арестован как враг народа известный уже в те годы конструктор ракетных систем С. П. Королев. До 1940 года он отбывал срок на Колыме, а 28 февраля 1940 года был сослан в Казань. Так он попал в «спецконтингент» авиационной тюрьмы НКВД ТАССР. Это была та самая «шарашка», описанная А. И. Солженицыным в его романе «В круге первом». Она базировалась при казанском авиационном заводе № 22.
В архивах КГБ республики Татарстан сохранились ведомости, по которым Королев и другие работники конструкторского бюро тюремного типа получали зарплату и даже премиальные. Судя по этим документам, это были не совсем обычные зэки. Их сравнительно неплохо кормили, снабжали всем необходимым для работы. Но все-таки это были зэки…
Как вспоминает известный летчик-испытатель М. Галлай, которого судьба в 1943 году забросила в Казань, он встретился на летном поле с С. Королевым, которого всюду сопровождал работник НКВД. Поговорить с конструктором было можно, но только по тем вопросам, которые имели прямое отношение к работе.
Хлебнул лиха в Казани и авиаконструктор А. Н. Туполев. Он был арестован НКВД 21 октября 1937 года. А до конца года были репрессированы почти все работники руководимого им конструкторского бюро. Суд состоялся 28 мая 1940 года. Его обвинили в организации шпионско-диверсионной группы и в том, что он является агентом французской разведки. Приговор: 15 лет лагерей и 5 лет поражения в правах. Но уже в 1939 году, еще до приговора, Туполев работал над проектом пикирующего четырехмоторного высотного бомбардировщика. Правда, находясь в «режимных условиях», под бдительным оком все того же НКВД. Несмотря на все трудности, созданный по его проекту знаменитый самолет Ту-2 вскоре стал лучшим фронтовым бомбардировщиком ВВС СССР.
Туполев попал в казанскую «шарашку» уже немолодым человеком — ему было 50 лет. Поэтому он особенно тяжело переживал трудности «режима» — не столько материальные, сколько моральные. Но вида не показывал, держался твердо и все силы отдавал работе во благо Родины. Той самой, которая обошлась с ним так круто и несправедливо…[613].
О том, что кроме отечественных специалистов можно активно эксплуатировать и немецких, руководство НКВД приняло решение только после окончания Второй мировой войны. Для этого сначала решили проверить тех, кто сидел в лагерях для военнопленных и интернированных лиц.
В первые послевоенные годы СССР испытывал острый дефицит не только в новейших технологиях и оборудовании, но и специалистах, которые могли бы внедрять иностранные ноу-хау в отечественном производстве. До Второй мировой войны эта проблема решалась просто. Огромное количество германских технических специалистов работало в СССР или консультировало наших специалистов у себя на родине. Понятно, что продолжить такую практику после июня 1941 года было невозможно. И нужно было принимать какие-то радикальные меры. Проще всего было с пленными немецкими специалистами, находящимися в многочисленных лагерях по всему Советскому Союзу. У них была два способа выжить — согласиться сотрудничать с лагерной администрацией, либо начать работать в одной из многочисленных «шарашек» вместе с советскими коллегами, которые были репрессированы родным государством. Был и третий путь — остаться верным своей стране до конца.
Кто-то стал «стукачом», кто-то предпочел умереть, но не нарушить свои моральные принципы, а были и те, кто активно участвовал в развитии промышленности страны-победительницы. Каждый из военнопленных выбирал свой путь. И мы не вправе их судить и пытаться понять причины того или иного поступка этих людей.
На самом деле большинство немецких специалистов не были призваны в армию и поэтому они не попали во время боевых действий в плен. Часть из них попыталось перебраться в зону, оккупированную войсками западных стран, остальные затаились.
Такая ситуация не очень устраивала руководство советских министерств, которые остро нуждались в квалифицированных кадрах. Поэтому нет ничего удивительного в том, что 27 июня 1945 года нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин обратился с письмом в ЦК ВКП(б). Под ним могли бы подписаться руководители других наркоматов. Вот текст этого документа:
«Большое количество немецких специалистов и ученых в области авиации находится сейчас в наших руках. Эти ученые и специалисты обладают огромным запасом знаний, накопленных за время работы в научно-исследовательских и опытных организациях Германии. Часть этих специалистов находятся в зоне, занимаемой союзниками, но, по имеющимся у нас сведениям, уже используется союзниками и некоторые из них отправлены в США и Англию.
Имеются также сведения и о том, что среди немецких ученых, находящихся в советской оккупационной зоне, наблюдается большое стремление попасть в Англию и США, что для нашей страны было бы чрезвычайно нежелательно. Необходимо не только не допустить перетекание германских ученых к союзникам, но, наоборот, принять меры к использованию (их) в наших интересах.
С нашей точки зрения, было бы целесообразно на территории СССР или в оккупированной нами зоне Германии организовать специального типа организации с особым режимом (под наблюдением НКВД), где немецкие ученые могли бы вести научно-исследовательские работы по нашим заданиям. Основное руководство и направление научно-исследовательских работ таких организаций должны возглавляться советскими учеными; немцы должны быть изолированы от общения с нашими научными и опытными организациями.
Ввиду чрезвычайной важности вопроса, прошу доложить его товарищу Сталину с тем, чтобы поручить НКАП и НКВД совместно подготовить проект решения по этому вопросу»[614].
Неясно, знал или нет автор письма о том, что за неделю до этого, 19 июня 1945 года, руководство НКВД санкционировало первую попытку «инвентаризации» своих интеллектуальных «ресурсов» — высококвалифицированных «зэков»-специалистов. В тот день было издано распоряжение НКВД № 132 «Об учете специалистов, работающих в лагерях НКВД для военнопленных и интернированных», в котором говорилось:
«В соответствии с приказом НКВД №0014 от 11 января 1945 г. учет специалистов, работающих в лагерях для военнопленных и интернированных, должен проводиться отделами кадров НКВД республик и УНКВД краев и областей, в связи с чем предлагается:
1. Взять на учет всех специалистов с законченным высшим и средним специальным образованием, работающих как военнопленные и интернированные, и должны их учитывать в общих квартальных отчетах о движении специалистов по форме 52-Т (объявлена приказом НКВД СССР №002286 1942 г.), представляемых в отделы кадров НКВД.
2. Представить в отдел кадров НКВД по установленной форме на указанных специалистов контрольные списки по состоянию на 1 июля 1945 г.»[615].
Первые результаты «инвентаризации» заместитель начальника Главного управления по делам военных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР А. 3. Кобулов сообщил 15 октября 1945 года Л. П. Берия в «Справке о количестве немецких ученых и специалистов, выявленных в лагерях НКВД для военнопленных».
Вот текст этого любопытного документа:
«В целях использования немецких специалистов, содержащихся в лагерях НКВД нами был проведен специальный учет.
В результате выявлено:
Докторов физико-математических наук — 2.
Докторов физики и химии — 2.
Профессоров физики и химии — 10.
Докторов и инженеров химии — 91.
Химиков — 39.
Инженеров — электриков — 139.
Электромехаников и электротехников — 21.
Инженеров машиностроения 125.
Инженеров-механиков — 140.
Механиков — 12.
Всего — 581.
Об использовании военнопленных специалистов Оперативным управлением ГУГПВИ НКВД СССР докладываю Вам письмом №28/00/8933 от 7 сентября 1945 года.
Прошу Вашего решения»[616].
И решения последовали. Одно из них — более тщательно провести проверку всех военнопленных. Вдруг кто-то попытался скрыть свою квалификацию? Другое указание — создать специальные конструкторские бюро, подчиненные 4-му спецотделу МВД СССР. Одно из них занималось работами в области авиационной техники.
Результаты второй «инвентаризации» отражены в «Докладной записке о количестве высококвалифицированных специалистов, выявленных среди военнопленных, и возможности их использования по специальности». Ее подготовил 22 июня 1946 года помощник министра внутренних дел С. И. Круглова для И. В. Сталина и Л. П. Берия. В этом документе не только сухая статистика, но и предложения об эффективном использовании этих людей:
«В лагерях военнопленных МВД СССР выявлено до 1600 высококвалифицированных специалистов.
В том числе:
Докторов физико-математических и технических наук— 111 чел.
Инженеров общего машиностроения — 572 чел.
Инженеров строителей и архитекторов — 257 чел.
Инженеров-электриков — 216 чел.
Инженеров-химиков — 156 чел.
Инженеров по слабым токам — 29 чел.
Инженеров по самолетостроению — 39 чел.
Горных инженеров — 37 чел.
Инженеров-металлургов — 28 чел.
Инженеров по автостроительству — 16 чел.
Инженеров-путейцев — 13 чел.
Инженеров-текстильщиков — 9 чел.
Агрономов — 13 чел.
Прочих специалистов — 85 чел.
По отзывам Академии наук СССР, ряда научно-исследовательских институтов и хозяйственных министерств, среди выявленных специалистов имеются крупные ученые, а также видные производственные и технические руководители известных германских фирм. Так, например, Христиан Манфред — член быв(шей) Германской академии наук, крупный специалист по газовым турбинам и реактивным двигателям, быв(ший) технический директор моторостроительной фирмы «Аргус».
По имеющимся данным, американцы через своих доверенных лиц пытались его получить из советской оккупационной зоны Германии и вывезти в США.
Хеймендт Пауль — доктор технических наук, один из крупнейших специалистов в области низких температур, моторов внутреннего сгорания и ракетных агрегатов.
Буссе Эрнст — доктор физических наук, бывший руководитель Центрального института дециметровых и сантиметровых радиоламп.
Бранднер Фердинанд — бывш(ий) технический директор завода фирмы «Юнкере» в городе Дессау по производству турбинных самолетов, изобретатель и владелец многих патентов по 24-цилиндровому авиационному мотору.
Юнг Герхард — профессор физической химии, бывш-(ий) руководитель института при Центральной военно-химической лаборатории в Шпандау и ряд других.
До начала 40-х годов наша страна испытывала острый дефицит квалифицированных кадров. Кому-то нужно было работать на иностранном оборудовании и внедрять технологии, которые добыла отечественная разведка. Для подготовки собственных кадров требовалось время и опытные наставники. А их и не было. Часть погибло на фронтах гражданской войны, остальные ушли на руководящую работу или привыкли большую часть времени проводить на митингах и партсобраниях. Вот и решили пригласить иностранцев, как при Петре I.
В 20—30-е годы XX века современники стали свидетелями небывалого по численности и характеру историко-социального феномена, который до сих пор остается в значительной степени неизученным — массовой эмиграции иностранцев в Советскую Россию. Страна, только начавшая вставать из руин войн и революций, сама традиционно считавшаяся источником эмиграции в другие части света, вдруг стала местом паломничества иностранцев из разных стран.
В молодую Советскую республику ехали все, начиная от бывших революционеров, которые скрывались за рубежом от царской полиции и заканчивая теми, кто ехал на заработки — для них движущей силой был экономический кризис.
В отношении экономической эмиграции государство проводило жесткую и прагматичную политику. В страну попадали только те, в ком действительно нуждалась отечественная промышленность или кто заслужил право стать советским подданным, поделившись с новой «родиной» секретными технологиями.
В качестве примера такого подхода — ответ председателя ВСНХ СССР Ф. Э. Дзержинского на письмо сотрудницы Коминтерна Е.Д.Стасовой от 4 апреля 1924 года. Накануне она сообщила о желании шести квалифицированных рабочих из Йены, с оптических заводов известной германской компании «Цейс», приехать на работу в СССР. Поскольку в Советском Союзе не было собственной оптической промышленности, их опыт, по мнению Стасовой, мог оказаться весьма ценным. «Дорогой товарищ, у нас имеется один оптический завод, да и тот малюсенький в Ленинграде, — ответил ей Ф. Э. Дзержинский. — Опыт доказывает полностью, что приезд к нам эмигрантов кончается очень печально и для них, и для нас, если это не персональный приезд по персональному вызову».
Поэтому приоритет отдавался квалифицированным промышленным и сельскохозяйственным рабочим, которые были готовы закупить и привезти в СССР свое оборудование, инструменты и другие средства производства.
В 1927 году ВСНХ еще больше ужесточил требования, приняв инструкцию, определяющую конкретные категории иноспециалистов, необходимых для советского народного хозяйства и квалификационные требования к ним.
А вот к концу 20-х годов ситуация резко изменилась. Возникла острая необходимость в профессионалах, способных работать на иностранной технике и использовать передовые технологии.
Формально старт массовому въезду в Советскую Россию иноспециалистов был дан летом 1930 года на XVI съезде ВКП(б), принявшем судьбоносное решение о расширении практики посылки советских специалистов за рубеж и о приглашение большого числа иностранных специалистов в СССР при условии «полного использования их опыта и знаний на предприятиях Советского Союза»[604].
Более того, съезд одобрил привлечение для работы в промышленности страны 40 тысяч человек. Отечественная экономика в тот период постепенно от НЭПа переходила к плановой экономике, вот поэтому и определили количество людей, которых необходимо было привлечь. Понятно, что план старались перевыполнить. Так, уже в 1932 году в СССР жили и трудились 9190 иноспе-циалистов и 10 655 инорабочих[605].
О важности этого вопроса свидетельствует то, что в 1930—1931 годах эта тема обсуждалась четыре раза на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б): 15 и 25 марта, затем — 15 апреля 1930 года и 15 октября 1931 года. Кроме этого, вопрос «О порядке вербовки иноспециалистов и инорабочих» обсуждался 9 сентября 1931 года на заседании Оргбюро ЦК партии[606].
Не нужно забывать и о зарубежных командировках отечественных специалистов. Именно в те годы в операциях по линии научно-технической разведки стали принимать активное участие обычные инженеры и рабочие. От них лишь требовалось как губкам, впитывать все интересное и новое, что они услышат при посещении иностранных промышленных и научных объектов во время стажировки. Обычно они действовали по собственной инициативе, в интересах родного предприятия, пославшего их за рубеж. Часто этими людьми двигал фанатизм и желание сделать максимум полезного для Родины.
«Иногда получение необходимых формул, чертежей и инструкций было достаточным для того, чтобы советские инженеры и изобретатели смогли воссоздать станок или в точности воспроизвести какой-то сложный производственный процесс» — писал один из асов советской внешней разведки А. М. Орлов (Швед) в своей книге «Пособие по контрразведке и ведению партизанской войны».
Однако, несмотря на такой успех, он справедливо отмечал, что в «СССР часто обнаруживали нехватку человеческого фактора — особого умения и инженерной интуиции, когда приходилось точно воспроизвести какой-то сложный производственный процесс».
В таком случае, если верить Орлову, «требовалось найти подходящих немецких или иностранных инженеров и побудить их, соблазнив финансовым вознаграждением, поехать в Россию для обучения советских инженерно-технических кадров. И тогда, чтобы тщательно скрыть поездки граждан Германии в Советский Союз, новый паспорт на чужое имя был необходим для сокрытия этого факта, что тот или иной ученый или инженер отправился в несанкционированную поездку.
Гонорары, выплачиваемыми русскими за такие поездки, иногда достигали 10 тысяч долларов США за несколько дней работы», хотя, как писал А. М. Орлов: «Советы экономили на этом миллионы»[607].
Правда, такую поездку нужно было заслужить. Цена — секретные технологии. Многие соглашались на такую сделку. До 1933 года визиты немецких специалистов были обычным делом и в Германии к их производственным командировкам относились весьма лояльно. Тем более, что мировой экономический кризис 30-х годов заметно сократил рынок труда на родине.
В качестве примера можно привести историю организации промышленных алмазов в СССР. В ней активное участие принял А. М. Орлов. Сама технология принадлежала концерну «Крупп». Стоимость лицензии была слишком высока, да и ее покупка не позволяла решить главную проблему — зависимость от иностранной державы. И тогда на заседании Политбюро было принято решение выкрасть эту технологию.
Орлов поехал в Германию и разыскал разработчика этой технологии. В оперативной переписке с Центром агент фигурировал под именем Ворм. Он охотно продал необходимую документацию, уверенный в том, что Швед (Орлов) представляет интересы одной из Скандинавских стран, а не Советского Союза. Этот человек был фанатичным антикоммунистом. В Москве решили, что кроме подробного описания технологии, необходимо присутствие и самого разработчика при строительстве и пуске в эксплуатацию печи. Процесс ее работы был относительно прост. Она вращается на большой скорости при высокой температуре для образования тепла и давления, требуемого для преобразования частиц графита в промышленные алмазы. Дополнительный заработок для Вор-ма и гонорары его супруге решили все проблемы. Он приехал в СССР, жил в первоклассной гостинице, в его распоряжении находился автомобиль с шофером, все это было заранее оговорено в контракте, и выполнил все обязательства перед Советской страной. Так с помощью немецкого специалиста был выполнен план первой пятилетки по выпуску недорогих промышленных алмазов[608].
Хотя не всегда поездки заканчивались так удачно, как описанная выше. И если бы не книга, которая вышла после Второй мировой войны, мы бы никогда не узнали о ней. Обычно же для многих немецких специалистов такие «командировки» заканчивались арестом еще до того, как они пересекали границу Германии. Обвинение, которое предъявлялось таким неудачникам, звучало лаконично и емко: промышленный шпионаж.
Дело в том, что одним из условий получения работы в Советском Союзе была секретная информация, которую должен был добыть кандидат. Ведь це, все, кто обратился в советское торгпредство, были изобретателями и крупными учеными. Большинство — обычные рабочие и инженеры. Однако и среди них встречались уникальные специалисты, но исключений ни для кого не было.
До революции химический завод «Сольве» в Бернбурге (пригород Дессау) имел филиал в Российской империи. Русский филиал был национализирован в 1918 году и его решили модернизировать в рамках первого пятилетнего плана. Москва решила сманить с завода «Сольве» старого и опытного химика по фамилии Мейер, которому были известны все новые технологии, и с его помощью возродить простаивающий завод. Ему предложили пять тысяч рублей в месяц, бесплатную квартиру и четыре с половиной тысячи рублей на дорожные расходы. Перед отъездом он попытался собрать максимум информации, которая потребуется ему на новом месте работы, но был арестован и осужден на четыре месяца тюрьмы.
В октябре 1930 года был арестован инженер Колленбах, который работал на заводе конценра «Крупп» в Магдебурге. В его портфеле обнаружились секретные документы, описания патентов и чертежи машин. Выяснилось, что он и еще двое коллег готовились к отъезду в Россию и эти материалы были «пропуском» в СССР. Их тоже приговорили к четырем месяцам тюрьмы.
Инженер В. Рихтер, работник цементного завода «По-лизиус» вблизи Дессау, передал секретные планы и чертежи для завода, который планировали построить в пригороде Москвы. Кроме передачи необходимых документов, он сам регулярно посещал Советский Союз. Его арестовали в январе 1931 года[609]. И таких примеров можно привести множество.
Часто иностранные специалисты сами предлагали свои услуги. Например, 16 июня и 8 октября 1925 года отставной советник по военному судостроению Б. Вайхардт из Бремена дважды письменно обращался к советским представителям с предложением оказать содействие в «постройке подводных лодок». Оба письма попали в Москву по каналам Разведупра РККА. Предложение этого человека было поддержано начальником тактического отдела Оперативного управления (разведка) штаба РККФ Эверлин-гом. А комиссар штаба РККФ А. Автухов написал 3 декабря 1925 года наркому военмору СССР о положительном заключении в штабе РККФ: «…привлечение Вайхар-дта на службу признается желательным, имея в виду ту пользу, которую он мог принести в деле подводного судостроения». К сожалению, дальнейшая судьба этого специалиста неизвестна[610].
Эта практика закончилась в середине 30-х годов. Среди основных причин:
1. Приход к власти в Германии А. Гитлера, и как следствие этого, ужесточение режима выезда специалистов в СССР.
2. Постепенная милитаризация промышленности. Теперь присутствие иностранцев было нежелательном.
3. Проведение массовых репрессий, в т. ч. среди иностранных инженеров и рабочих.
Даже вернувшись на родину, иностранные специалисты продолжали приносить пользу СССР. Доказательство этого утверждения можно найти в справке реферата ГУ Е5 4-го отдела РСХА (гестапо) «Об организации и деятельности советской разведки». Этот документ датирован 3 декабря 1941 года.
«Среди так называемых русских возвращенцев советская разведслужба широко проводила ловлю своих агентов. Что касается русских возвращенцев, то здесь идет речь о таких людях, которые в период системы — будь то следствие безработицы или из чувства симпатии — выехали в Советскую Россию, и о специалистах, которые на основе договоров с согласия германского правительства были направлены на работу в СССР. Эти люди возвращались в Германию либо по окончании срока действия договора, либо, осознав, что Советский Союз отнюдь не является раем. Выяснилось, что почти все эти вовращенцы были завербованы или дали обязательства работать на советскую разведку. Осталось неизвестным, сколько из них сообщило германским учреждением о том, что они завербованы или дали обязательство работать на советскую разведку. Во всяком случае, советская разведслужба обеспечила себе в лице части такой категории хороший источник информации, тем более, что, возвратившись (в Германию) специалисты опять получили здесь работу на военных предприятиях»[611].
Однако отечественная промышленность почти не пострадала от этого. Ведь заботу о пополнении новыми «кадрами» взял на себя НКВД. Поясним, что речь идет о различных «шарашках».
Идея использовать труд заключенных специалистов была реализована еще в 1938 году. Тогда в структуре НКВД — МВД появился 4-й спецотдел. Образован как Отдел особого конструкторского бюро 29 сентября 1938 года приказом НКВД №00641 и получил наименование 4-го спецотдела 21 октября 1938 года приказом НКВД №00698. Ликвидирован в связи с преобразованием 10 января 1939 года приказом НКВД №0021 в Особое техническое бюро при наркоме внутренних дел СССР для использования заключенных, имеющих специальные технические знания[612].
НКВД был не только крупнейшей строительной организацией, но и многопрофильным конструкторским бюро. Там разрабатывали все, начиная от систем закрытой связи и заканчивая боевыми самолетами.
В 1938 году был арестован как враг народа известный уже в те годы конструктор ракетных систем С. П. Королев. До 1940 года он отбывал срок на Колыме, а 28 февраля 1940 года был сослан в Казань. Так он попал в «спецконтингент» авиационной тюрьмы НКВД ТАССР. Это была та самая «шарашка», описанная А. И. Солженицыным в его романе «В круге первом». Она базировалась при казанском авиационном заводе № 22.
В архивах КГБ республики Татарстан сохранились ведомости, по которым Королев и другие работники конструкторского бюро тюремного типа получали зарплату и даже премиальные. Судя по этим документам, это были не совсем обычные зэки. Их сравнительно неплохо кормили, снабжали всем необходимым для работы. Но все-таки это были зэки…
Как вспоминает известный летчик-испытатель М. Галлай, которого судьба в 1943 году забросила в Казань, он встретился на летном поле с С. Королевым, которого всюду сопровождал работник НКВД. Поговорить с конструктором было можно, но только по тем вопросам, которые имели прямое отношение к работе.
Хлебнул лиха в Казани и авиаконструктор А. Н. Туполев. Он был арестован НКВД 21 октября 1937 года. А до конца года были репрессированы почти все работники руководимого им конструкторского бюро. Суд состоялся 28 мая 1940 года. Его обвинили в организации шпионско-диверсионной группы и в том, что он является агентом французской разведки. Приговор: 15 лет лагерей и 5 лет поражения в правах. Но уже в 1939 году, еще до приговора, Туполев работал над проектом пикирующего четырехмоторного высотного бомбардировщика. Правда, находясь в «режимных условиях», под бдительным оком все того же НКВД. Несмотря на все трудности, созданный по его проекту знаменитый самолет Ту-2 вскоре стал лучшим фронтовым бомбардировщиком ВВС СССР.
Туполев попал в казанскую «шарашку» уже немолодым человеком — ему было 50 лет. Поэтому он особенно тяжело переживал трудности «режима» — не столько материальные, сколько моральные. Но вида не показывал, держался твердо и все силы отдавал работе во благо Родины. Той самой, которая обошлась с ним так круто и несправедливо…[613].
О том, что кроме отечественных специалистов можно активно эксплуатировать и немецких, руководство НКВД приняло решение только после окончания Второй мировой войны. Для этого сначала решили проверить тех, кто сидел в лагерях для военнопленных и интернированных лиц.
В первые послевоенные годы СССР испытывал острый дефицит не только в новейших технологиях и оборудовании, но и специалистах, которые могли бы внедрять иностранные ноу-хау в отечественном производстве. До Второй мировой войны эта проблема решалась просто. Огромное количество германских технических специалистов работало в СССР или консультировало наших специалистов у себя на родине. Понятно, что продолжить такую практику после июня 1941 года было невозможно. И нужно было принимать какие-то радикальные меры. Проще всего было с пленными немецкими специалистами, находящимися в многочисленных лагерях по всему Советскому Союзу. У них была два способа выжить — согласиться сотрудничать с лагерной администрацией, либо начать работать в одной из многочисленных «шарашек» вместе с советскими коллегами, которые были репрессированы родным государством. Был и третий путь — остаться верным своей стране до конца.
Кто-то стал «стукачом», кто-то предпочел умереть, но не нарушить свои моральные принципы, а были и те, кто активно участвовал в развитии промышленности страны-победительницы. Каждый из военнопленных выбирал свой путь. И мы не вправе их судить и пытаться понять причины того или иного поступка этих людей.
На самом деле большинство немецких специалистов не были призваны в армию и поэтому они не попали во время боевых действий в плен. Часть из них попыталось перебраться в зону, оккупированную войсками западных стран, остальные затаились.
Такая ситуация не очень устраивала руководство советских министерств, которые остро нуждались в квалифицированных кадрах. Поэтому нет ничего удивительного в том, что 27 июня 1945 года нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин обратился с письмом в ЦК ВКП(б). Под ним могли бы подписаться руководители других наркоматов. Вот текст этого документа:
«Большое количество немецких специалистов и ученых в области авиации находится сейчас в наших руках. Эти ученые и специалисты обладают огромным запасом знаний, накопленных за время работы в научно-исследовательских и опытных организациях Германии. Часть этих специалистов находятся в зоне, занимаемой союзниками, но, по имеющимся у нас сведениям, уже используется союзниками и некоторые из них отправлены в США и Англию.
Имеются также сведения и о том, что среди немецких ученых, находящихся в советской оккупационной зоне, наблюдается большое стремление попасть в Англию и США, что для нашей страны было бы чрезвычайно нежелательно. Необходимо не только не допустить перетекание германских ученых к союзникам, но, наоборот, принять меры к использованию (их) в наших интересах.
С нашей точки зрения, было бы целесообразно на территории СССР или в оккупированной нами зоне Германии организовать специального типа организации с особым режимом (под наблюдением НКВД), где немецкие ученые могли бы вести научно-исследовательские работы по нашим заданиям. Основное руководство и направление научно-исследовательских работ таких организаций должны возглавляться советскими учеными; немцы должны быть изолированы от общения с нашими научными и опытными организациями.
Ввиду чрезвычайной важности вопроса, прошу доложить его товарищу Сталину с тем, чтобы поручить НКАП и НКВД совместно подготовить проект решения по этому вопросу»[614].
Неясно, знал или нет автор письма о том, что за неделю до этого, 19 июня 1945 года, руководство НКВД санкционировало первую попытку «инвентаризации» своих интеллектуальных «ресурсов» — высококвалифицированных «зэков»-специалистов. В тот день было издано распоряжение НКВД № 132 «Об учете специалистов, работающих в лагерях НКВД для военнопленных и интернированных», в котором говорилось:
«В соответствии с приказом НКВД №0014 от 11 января 1945 г. учет специалистов, работающих в лагерях для военнопленных и интернированных, должен проводиться отделами кадров НКВД республик и УНКВД краев и областей, в связи с чем предлагается:
1. Взять на учет всех специалистов с законченным высшим и средним специальным образованием, работающих как военнопленные и интернированные, и должны их учитывать в общих квартальных отчетах о движении специалистов по форме 52-Т (объявлена приказом НКВД СССР №002286 1942 г.), представляемых в отделы кадров НКВД.
2. Представить в отдел кадров НКВД по установленной форме на указанных специалистов контрольные списки по состоянию на 1 июля 1945 г.»[615].
Первые результаты «инвентаризации» заместитель начальника Главного управления по делам военных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР А. 3. Кобулов сообщил 15 октября 1945 года Л. П. Берия в «Справке о количестве немецких ученых и специалистов, выявленных в лагерях НКВД для военнопленных».
Вот текст этого любопытного документа:
«В целях использования немецких специалистов, содержащихся в лагерях НКВД нами был проведен специальный учет.
В результате выявлено:
Докторов физико-математических наук — 2.
Докторов физики и химии — 2.
Профессоров физики и химии — 10.
Докторов и инженеров химии — 91.
Химиков — 39.
Инженеров — электриков — 139.
Электромехаников и электротехников — 21.
Инженеров машиностроения 125.
Инженеров-механиков — 140.
Механиков — 12.
Всего — 581.
Об использовании военнопленных специалистов Оперативным управлением ГУГПВИ НКВД СССР докладываю Вам письмом №28/00/8933 от 7 сентября 1945 года.
Прошу Вашего решения»[616].
И решения последовали. Одно из них — более тщательно провести проверку всех военнопленных. Вдруг кто-то попытался скрыть свою квалификацию? Другое указание — создать специальные конструкторские бюро, подчиненные 4-му спецотделу МВД СССР. Одно из них занималось работами в области авиационной техники.
Результаты второй «инвентаризации» отражены в «Докладной записке о количестве высококвалифицированных специалистов, выявленных среди военнопленных, и возможности их использования по специальности». Ее подготовил 22 июня 1946 года помощник министра внутренних дел С. И. Круглова для И. В. Сталина и Л. П. Берия. В этом документе не только сухая статистика, но и предложения об эффективном использовании этих людей:
«В лагерях военнопленных МВД СССР выявлено до 1600 высококвалифицированных специалистов.
В том числе:
Докторов физико-математических и технических наук— 111 чел.
Инженеров общего машиностроения — 572 чел.
Инженеров строителей и архитекторов — 257 чел.
Инженеров-электриков — 216 чел.
Инженеров-химиков — 156 чел.
Инженеров по слабым токам — 29 чел.
Инженеров по самолетостроению — 39 чел.
Горных инженеров — 37 чел.
Инженеров-металлургов — 28 чел.
Инженеров по автостроительству — 16 чел.
Инженеров-путейцев — 13 чел.
Инженеров-текстильщиков — 9 чел.
Агрономов — 13 чел.
Прочих специалистов — 85 чел.
По отзывам Академии наук СССР, ряда научно-исследовательских институтов и хозяйственных министерств, среди выявленных специалистов имеются крупные ученые, а также видные производственные и технические руководители известных германских фирм. Так, например, Христиан Манфред — член быв(шей) Германской академии наук, крупный специалист по газовым турбинам и реактивным двигателям, быв(ший) технический директор моторостроительной фирмы «Аргус».
По имеющимся данным, американцы через своих доверенных лиц пытались его получить из советской оккупационной зоны Германии и вывезти в США.
Хеймендт Пауль — доктор технических наук, один из крупнейших специалистов в области низких температур, моторов внутреннего сгорания и ракетных агрегатов.
Буссе Эрнст — доктор физических наук, бывший руководитель Центрального института дециметровых и сантиметровых радиоламп.
Бранднер Фердинанд — бывш(ий) технический директор завода фирмы «Юнкере» в городе Дессау по производству турбинных самолетов, изобретатель и владелец многих патентов по 24-цилиндровому авиационному мотору.
Юнг Герхард — профессор физической химии, бывш-(ий) руководитель института при Центральной военно-химической лаборатории в Шпандау и ряд других.