Чейз Лоретта. Пленники ночи

   Лейла не верила в то, что каким-то способом можно его усыпить. С другой стороны, она не могла притворяться, что не хочет к нему прикасаться. Женщина в ней хотела дотрагиваться и ласкать. А художница — изучать черты его интригующего лица.
   Но Лейла отняла руки.
   — Больше ничего не говорите. Дайте мне самой решить. Напомнив себе, что он хотел, чтобы его утешили и успокоили, а не изучали его лицо, Лейла начала с того, что стала поглаживать его лоб от середины к вискам. Очень нежно, словно писала не маслом, а акварелью.
   Эсмонд закрыл глаза и вздохнул. Еле заметные морщины начали постепенно разглаживаться от ритмичных движений ее пальцев.
   Лейла почувствовала, что дыхание графа стало более ровным.
   Окрыленная успехом, она продолжила поглаживание, но уже от переносицы и вдоль надбровных дуг. Лейла отметила про себя, что его брови были немного темнее волос, но светлее длинных, густых ресниц. Потом ее пальцы скользнули ниже — к аристократическому носу, высоким скулам и к мочкам ушей. И тут Лейла обнаружила то, чего раньше не видела: ниже правого уха у Эсмонда было несколько крошечных шрамов.
   Кем бы он ни был, что бы в своей жизни ни сделал, он испытал гораздо больше боли, чем она думала. Лейле вдруг захотелось утешить Эсмонда, и она начала гладить его по волосам.
   — Ах, как хорошо, — пробормотал он.
   Лейла еле удержалась от улыбки. Он похож на кошку, подумала она. Это злое существо хочет, чтобы его ласкали — еще и еще.
   Но и ей все это нравилось: и проскальзывавшие между пальцами шелковистые пряди волос, и гибкие мускулы шеи, вздохи и теплое дыхание.
   Сейчас Эсмонд был красивой большой кошкой, которую было так приятно гладить. Лейла наслаждалась своей властью над ним и даже неопределенностью — ведь она понимала, что он опасен и в любую минуту может напасть на нее. И эта надвигающаяся опасность доставляла ей удовольствие.
   Во всяком случае, Эсмонду этот массаж явно нравился, потому что его дыхание становилось все глубже и ровнее. Вспомнив, как он несколько дней назад точно так же заворожил ее, она стала массировать ему голову и шею. Понемногу движения начинали усыплять и ее. В голове проносились странные, невероятные видения: кошки в обитых шелком комнатах, и глубокая синева ночного неба в проеме открытого окна… Смешанный аромат трав и цветов… еле уловимая мелодия… тихое мучительное завывание ветра… летний ветерок, качающий вершины высоких елей.
   Зачарованная, Лейла потеряна чувство времени и могла бы гладить эту мурлыкающую дикую кошку всю ночь, но у нее устали руки, и это вернуло ее в реальный мир, а мурлыкание кошки перешло в ровное дыхание человека, погруженного в глубокий сон.
   На сей раз Эсмонд, по-видимому, действительно спал, потому что он не проснулся, когда Лейла отняла руки. Для проверки она немного пошевелилась. Реакции не было.
   Она встала, вышла из студии и тихо прикрыла за собой дверь. Стараясь не улыбаться, она спустилась вниз. Элоиза была в столовой, где она полировала сервант.
   — Месье заснул, — сказала Лейла. Элоиза удивленно подняла брови.
   — Я не знаю, будить ли его. Дело в том, что я и сама очень устала, а он сказал, что завтра утром мне предстоит встреча с важной персоной. С вдовствующей герцогиней леди Брентмор. Поэтому я хочу хорошо выглядеть.
   Элоиза кивнула.
   — Если он проснется, он захочет, чтобы вы снова с ним поработали. Он мужчина, а потому неразумен. А вы хотите лечь пораньше, что разумно. Ложитесь спать, мадам, и наслаждайтесь отдыхом. Будьте уверены, что я разбужу его и вытолкаю из дома до рассвета.
   — Спасибо. А если он проснется раньше…
   — Тогда он отправится домой. — Элоиза заговорщически улыбнулась Лейле. — Вам нужно отдохнуть. Обещаю, ваш покой не будет нарушен.

Глава 12

   Три недели спустя Лейла начала задаваться себе вопросом: неужели ей действительно предоставлена возможность выполнить всю работу самой?
   Эсмонд не приходил в ее дом с того вечера, как она своим массажем заставила его заснуть. Он говорил, что разрешает ей идти своим путем, хотя ему это и не нравится. Видимо, он не лукавил, поскольку на следующий день во время своей первой встречи с леди Брентмор, герцогиня сообщила Лейле следующее: если миссис Боумонт обнаружит что-либо важное, она должна послать за графом. А до этого он не будет ей мешать.
   — Ты никогда по-настоящему не выезжала в свет, — заявила герцогиня. — Это работа, девочка моя, не сомневайся. Разве тебе нужно, чтобы он появлялся в твоем доме посреди ночи, когда ты валишься с ног от усталости, а голова раскалывается? Тебе придется говорить, говорить, говорить столько, что у тебя начнется звон в ушах и ты будешь сожалеть, что не родилась глухонемой.
   Оказалось, что герцогиня нисколько не преувеличивала.
   В соответствии с этикетом джентльмены не могли приглашать Лейлу на танец или флиртовать с ней, потому что она все еще носила траур. Из-за этого ей приходилось проводить почти все время в компании женщин, что ограничивало ее возможности что-либо разузнать. К тому же благодаря стараниям неутомимой леди Брентмор Лейла разговаривала почти каждую минуту своего пребывания в обществе.
   В данный момент, сидя в театре в ложе герцогини, она притворялась, что смотрит разыгрываемую на сцене глупую комедию, на самом же деле пыталась разгадать несколько загадок, одновременно стараясь не обращать внимания на мужчин в ложе лорда Эйвори, где Дэвид сидел в компании с Эсмондом.
   В эти три недели Лейла не раз видела Эсмонда на разных светских сборищах. Но если бы ей захотелось поговорить с ним об их деле наедине, ей бы пришлось самой проявить инициативу. Однако Лейла решила не поддаваться искушению до тех пор, пока ей не надо будет сообщить ему что-либо очень важное. Она будет говорить с ним только в том случае, если благодаря полученной информации дело сможет сдвинуться с мертвой точки. Не раньше.
   Сейчас Лейлу мучили две загадки. Первой был Шербурн. С той самой поры, как она узнала, что это с его подачи общество отвернулось от Фрэнсиса, Лейла полагала, что это было единственной местью Шербурна за совращение жены. Однако благодаря слухам, которые дошли до друзей герцогини, Шербурн в первый раз оскорбил Фрэнсиса на рауте у леди Силз. Это произошло за неделю до того, как Шербурн изуродовал портрет жены. Выжидал ли он все это время, чтобы выместить свою злобу на портрете? Или Фрэнсис оскорбил его каким-то образом еще раньше? Если так, то как это случилось?
   Второй проблемой была Фиона, сидевшая рядом. Она вернулась в Лондон накануне — без Летиции, — и что-то было явно не так. В разговоре с Лейлой подруга упомянула о сестре лишь вскользь. Лейла сомневалась, что Фиона бросила бы сестру, если бы та была серьезно больна. Однако с другой стороны, Фиона выглядела сейчас даже более обеспокоенной, чем перед тем как уехать в Дорсет. Она была бледна, глаза были какими-то потухшими, и она была странно молчалива.
   — Ты не уснула? — Резкий вопрос герцогини заставил Лейлу опомниться. Она увидела, что занавес опустился. Лейла уверила герцогиню, что спектакль ей нравится, и незаметно бросила взгляд на ложу Эйвори. Она была пуста.
   Лейла обернулась к Фионе.
   — Он очень старался не смотреть на тебя, — улыбнулась Фиона, перехватившая взгляд Лейлы. — Но ему это плохо удавалось.
   — Ты имеешь в виду лорда Линглэя? Мне сказали, что у него дергается голова, потому что у него тик. — Лейла обратилась к леди Брентмор: — Не так ли, миледи?
   — Он старый, дряхлый развратник. Пялится на всех, а особенно на молоденьких служанок. — В это время дверь в ложу открылась, и герцогиня бросила взгляд через плечо. — Посмотрите, кто к нам пришел!
   Лейле незачем было смотреть. Она почувствовала, как завибрировал воздух еще до того, как уловила слабый, но такой знакомый запах. Слегка повернувшись в кресле, она улыбнулась Дэвиду, словно ее вовсе не интересовал человек, стоявший за его спиной.
   Лейла заговорила с Дэвидом, притворившись, будто не замечает, что Эсмонд, после того как поздоровался с леди Брентмор, стоит всего в шаге от нее.
   Через несколько минут мужчины покинули ложу, и если бы Лейлу спросили, о чем шел разговор, она — даже под страхом смертной казни — не смогла бы ответить. Все, что она запомнила, — это запах… легкое прикосновение камзола к рукаву ее платья… и пронзительный взгляд синих глаз.
   В надежде на то, что никто не заметил ее смятения, Лейла все же приготовилась к насмешкам Фионы.
   Но атака началась совсем с другой стороны и была нацелена не на нее.
   — Что-то я тебя не пойму, Фиона Элизабет! — воскликнула леди Брентмор. — Что такое тебе сделал этот молодой человек, что ты так с ним обращаешься?
   Фиона напряглась. А Лейла была слишком ошарашена, чтобы вымолвить хоть слово.
   — Он спросил тебя о твоей сестре, и ты прекрасно знаешь, что он о ней беспокоится. А ты на него посмотрела так, словно он только что выполз из крысиной норы. Думаешь, что Летти сделает лучшую партию? Может, ждешь принца королевских кровей? На твоем месте я благодарила бы судьбу за то, что мальчик задал тебе вопрос после той сцены, которую ты ему устроила прошлой зимой.
   Леди Брентмор повернулась к Лейле.
   — Пригрозила, что отстегает его кнутом. Ничего не скажешь, приятные манеры для леди! Удачный способ выразить свою благодарность. Кнутом… по наследнику Лэнгфорда! Может быть, Фиона забыла, что Лэнгфорд и ее отец были закадычными друзьями? Или запамятовала, что Лэнгфорд пристроил на приличные места всех ее братьев после смерти отца?
   Ни один мускул не дрогнул на лице Фионы, пока она выслушивала эту отповедь. Но потом виконтесса Кэррол вскочила и выбежала из ложи, с силой захлопнув за собой дверь.
   Лейла тоже вскочила, но герцогиня схватила ее за руку.
   — Будь осторожна, — тихо сказала она. — Следи за своими словами. Но не отпускай ее, пока она все тебе не расскажет. Не только об Эйвори, но и о том, что сделал Боумонт. Могу поспорить, что он добрался и до Летти.
   — Вы только что… она моя подруга…
   — В данную минуту ты не можешь себе позволить иметь друзей, девочка моя. Это работа, и ты должна ее выполнить. Я ее завела, а тебе предстоит завершить дело.
   Лейла бросила взгляд на ложу Эйвори. Мужчины были заняты беседой, но Лейла была уверена, что Эсмонд видел, как внезапно ушла Фиона. Он потребует от Лейлы, чтобы она рассказала ему, что произошло в их ложе.
   После недолгих поисков Лейла наконец зашла в дамскую комнату и, сунув монету в руку служащей, приказала той выйти.
   Когда дверь за женщиной закрылась, Лейла подошла к ширме, отгораживавшей выход.
   — Я знаю, что ты здесь, Фиона. Может быть, ты выйдешь и расскажешь мне о том, о чем должна была рассказать уже несколько месяцев тому назад? Что сделал Фрэнсис твоей сестре и в чем ты обвиняешь Дэвида? И чего ты, черт возьми, хочешь добиться, упрятав Летицию в Дорсет?
   Фиона вышла из-за ширмы. Ее глаза блестели от слез.
   — Ах, Лейла, — сказала она. — Летти сходит с ума от любви к нему. Что мне делать?
   Лейла протянула руки. Рыдая, Фиона бросилась в объятия подруги и, запинаясь, рассказала ей все: это случилось на балу у графини Линглэй в начале декабря. Вопреки предупреждению Фионы держаться подальше от друзей Фрэнсиса Летиция дважды танцевала с Дэвидом. Поскольку Фиона решила, что Летиция не может вести себя благоразумно, она высказала все Дэвиду и предупредила его. Сразу же после этого Дэвид уехал, а Фрэнсис остался и начал насмехаться над Фионой. Он сказал, что все видят, что Летиция влюблена в Дэвида, и считают, что она — идеальная жена для наследника Лэнгфорда, поскольку отличный материал для продолжения рода — ведь Вудли размножаются, как кролики. Фрэнсис сказал, что он не сомневается, что когда Летиция будет стоять пред алтарем, маленький наследник уже будет у нее в животе и она скажет не «я согласна», а «я уже давно согласна».
   Фиона, конечно, пришла в ярость, но своим ответом она бросила вызов Фрэнсису, спросив: а как насчет Эсмонда?
   — Прости меня, Лейла, — сказала Фиона, — но только так я могла привести его в замешательство.
   Лейла подвела Фиону к стулу, усадила ее и протянула носовой платок.
   — Я понимаю. У Фрэнсиса был талант находить у людей слабые места и он обожал поворачивать нож в ране. А ты затронула его слабое место, что вполне естественно. Впрочем, все это было напрасно, потому что Фрэнсис никогда не упускал возможности отомстить. Что он и сделал, начав ухаживать за Летицией.
   Фиона вытерла слезы и высморкалась.
   — Я хватилась ее только через несколько часов. Но я не очень испугалась, так как думала, что Фрэнсис давно уехал — сразу же после нашей ссоры. Я поняла, что ошиблась, когда наконец нашла Летицию — на полу в оранжерее, мертвецки пьяную. Вид у нее был ужасный, можешь себе представить. Полуодетая, со спутанными волосами… Но Фрэнсис ее не тронул. До такого он все же не дошел. Зато он взял ее подвязки.
   — Чтобы унизить ее. А заодно и тебя.
   Лейла подошла к умывальнику и наполнила водой таз.
   — Ты догадываешься, почему он украл подвязки, — сказала Фиона.
   Лейла стояла спиной к подруге. Ее ум лихорадочно работал.
   — Это был трофей, которым можно было похвастаться перед друзьями, — стараясь не выдать своего волнения, ответила Лейла и намочила в тазу небольшое полотенце.
   Если бы Фрэнсис показал их Дэвиду, подумала она, тот бы убил его. Но он упустил время. Ему надо было сделать это сразу, в приступе ярости, а не… ждать чего-то. Но Фрэнсис не стал бы ждать до января, то есть больше месяца, чтобы показать подвязки. Он показал бы их через час или два, максимум — на следующий день. А еще он показал бы их тому, кто, по его мнению, оценил бы «шутку». Более опытному распутнику, чем Дэвид, и такому, который умеет держать язык за зубами. Потому что Летиция была не только девственницей, но происходила из знатной семьи. Другими словами, она была совершенно другого круга и для него недоступна. Если бы кто-то что-нибудь прослышал, Фрэнсис стал бы изгоем. Что и случилось. Благодаря…
   Лейла обернулась к Фионе с мокрым полотенцем в руке.
   — Шербурну?
   Фиона смотрела на нее с недоумением.
   — Благослови тебя, Господь, Фиона. Могу поспорить, что Дэвид ничего не знает о подвязках. Фрэнсис показал их Шербурну! — Она сунула полотенце в руки Фионе. — Оботри лицо. И расскажи, в чем все-таки виноват Дэвид.
   И Фиона рассказала. Ее рассказ потряс Лейлу. Он был подобен змеиному яду, который проник в сердце Лейлы, в ее кровь и мозг. Но Лейла не могла себе позволить думать о своих чувствах. Это была работа, как сказала леди Брентмор, и Лейла была готова справиться с ней не хуже Эсмонда. Правда, она не обладала его дьявольским тактом…
   — Ты спросила меня, что тебе делать, Фиона. Разве не ты в своей семье мужчина? Дэвид хочет жениться на Летиции. Что сделал бы в этом случае твой отец?
   — Послал бы его черту, как это сделала я, — не совсем уверенно ответила Фиона.
   — Но твой отец объяснил бы ему, почему он ему отказывает. Твой отец посчитал бы, что человек имеет право встретиться с тем, кто его обвиняет, и иметь возможность защищаться.
   — Ты с ума сошла? — Фиона вскочила. — Я не могу…
   — Если не можешь, значит, ты трусишь. Ну, так как? Трусишь или нет?
   — Черт бы тебя побрал.
   Другого ответа Лейле не нужно было.
   Через минуту служащая дамской комнаты, получив еще одну монету, передала лорду Эйвори просьбу Лейлы. А еще через несколько минут он и лорд Эсмонд поспешили к главному фойе театра.
   Там уже стояла Лейла об руку с Фионой, у которой от волнения пылали щеки.
   — Леди Кэррол неожиданно почувствовала себя плохо, — сказала Лейла Дэвиду. — Не будете ли вы столь добры и не отвезёте ее домой?
   Физиономия Дэвида тут же приобрела не менее яркий цвет, чем лицо Фионы, но воспитание взяло верх, и он сразу заявил, что почтет за честь сопроводить леди Кэррол. Он сделал знак лакею, чтобы подали его экипаж.
   — Я думаю, что леди Кэррол предпочитает подождать вашу карету на улице. Ей нужен свежий воздух. Не так ли, Фиона? — нежным голосом спросила Лейла, не спуская с подруги угрожающего взгляда.
   — Больше всего на свете, — ответила Фиона и добавила тихо: — Что же ты делаешь?!
   Дэвид галантно предложил Фионе руку, и они вышли из театра.
   Лейла подождала, пока за ними закрылись двери, и только тогда решилась взглянуть на Эсмонда.
   — Я надеюсь, что ваше лечение проходит успешно, — сказала она, — и что, кроме его мужской несостоятельности, за ним ничего другого нет. В противном случае завтра вам не поздоровится.
   — Игра подходит к концу. Полагаю, вы сегодня ужинаете с леди Брентмор?
   — У меня пропал аппетит, — заявила Лейла и ушла.
   Как только карета леди Брентмор отъехала от дома Лейлы, Исмал появился на ее кухне. Он прошел в холл нижнего этажа и увидел, как Лейла поднимается по лестнице.
   Он тихо ее окликнул, но она, обернувшись, сказала:
   — Я устала. Идите домой.
   — Вы не устали, — возразил Исмал, поднимаясь за ней следом Вы убегаете. Я понял, что вы мне сказали. Я подозреваю, в чем проблема.
   — Да какая там проблема, — съязвила она. — Обычная история. Я просто изобличила вас во лжи, вот и все. Или, может, лучше назвать это осмотрительностью, потому что вы редко лжете в открытую. Вы осторожно ползаете вокруг правды.
   Лейла поднялась наверх.
   — Всякий раз, как мне удается вытянуть из вас один из ваших секретов, я, как дура, думаю, что это последний и картина стала наконец ясной. Но вы, как Протей: каждый раз, когда я оборачиваюсь, превращаетесь в кого-либо другого. Недаром Фрэнсис говорил, что в вас мало человеческого. Он был вдохновителем «Двадцать восемь», злым гением, знающим, что человеку надо, и заставляющим его за это заплатить сполна. Но даже он не мог понять, что вам нужно. Кто на самом деле был вам нужен. Я… или он.
   Исмал все еще шел следом за Лейлой. Последнее горькое замечание не удивило его. Он помнил, что она сказала об Эйвори: «Я надеюсь, что, кроме его мужской несостоятельности, за ним ничего другого нет». Он очень хорошо мог себе представить, что ей наговорила леди Кэррол.
   — Я старался, чтобы он не понял, чего я хотел. Успех моей миссии — а может быть, и моей жизни — зависел от этого. Вы должны это понять. И не стоит так волноваться.
   — Я устала. Я устала выпытывать у вас правду, которая потом сваливается на мою голову, как дубинка Панча в ярмарочном балагане. Я устала от того, что меня валят с ног, и мне надо снова вскакивать, притворяясь, что я ничего не чувствую.
   Лейла подошла к двери в свою спальню.
   — Вы могли бы меня предупредить, Эсмонд. Как-то подготовить. Вместо этого мне пришлось выслушать от Фионы, что мой муж был гомосексуалистом. Что Дэвид был одним из его… мальчиков. И это вас ревновал Фрэнсис, а не меня. Он устраивал мне скандалы из-за того, что хотел иметь вас для себя. И пока Фиона все это мне рассказывала, я должна была притворяться, что меня это никак не задевает.
   Лейла распахнула дверь.
   — Это моя спальня. Пожалуйста, устраивайтесь, как дома, месье. Я понимаю, что вы все равно поступите по-своему и мне вас не удержать. Я не знаю, что вам здесь нужно. Но думаю, что я это выясню. И переживу. У меня это хорошо получается: вскочить после того, как меня прибьют.
   Лейла стремительно вошла в комнату, сорвала с себя шляпу и отшвырнула ее, Исмал вошел вслед за Лейлой и осторожно прикрыл дверь.
   — У меня вообще многое хорошо получается, — бушевала она. — Влюбиться в порождение дьявола. У меня просто талант, вы не находите? И попадать из огня прямо в полымя. От папы к Фрэнсису, а от него — к вам.
   Исмал прислонился к двери. Его сердце стучало словно молот.
   — Влюбиться? — переспросил он. — В меня, Лейла?
   — Нет, в епископа Даремского. — Ее пальцы запутались в завязках накидки. — Не удивлюсь, что в следующий раз вы станете им. И поведете дело с таким же успехом, как когда-то, когда переоделись в констебля. Интересно, кем вы еще были? Как долго вы уже граф? И с каких пор вы француз?
   Исмал остолбенел.
   Лейла села к туалетному столику и стала нервно вынимать из волос шпильки.
   — Вы ведь Алексис Делавенн, граф Эсмонд, верно? Откуда взялся этот титул? Вы потомок одной из тех семей, которые были казнены во времена Террора? Спаслись ребенком и спрятались, а когда опасность прошла, объявились и вернули себе титул, принадлежащий вам по праву? Вы такую сочинили историю?
   Исмал стоял неподвижно. Внешне он был спокоен: нормальный цивилизованный человек, терпеливо выслушивающий излияния возбужденной сверх меры женщины. Но дикий человек, который всегда в нем жил, верил, что все его секреты нашептал в ухо этой женщины сам дьявол. И должно быть, это дьявол связал ему язык и не дал сорваться оправданиям и новой лжи. Это он сделал его беспомощным и приковал его к одному-единственному слову — любовь.
   Гордость Исмала была сломлена, сердце разрывалось от тоски и боли, и он прошептал, словно глупый юнец:
   — Вы меня любите, Лейла?
   — Если можно это чудовищное чувство назвать любовью. Но я не знаю, как еще его назвать. — Она схватила щетку для волос. — Но слова ничего не значат, не так ли? Я даже не знаю вашего настоящего имени. — Лейла провела щеткой по густым спутанным волосам. — Не странно ли, что я влюбилась и хочу, чтобы меня уважал насквозь фальшивый человек?
   — Вы же знаете, что я люблю вас. — Исмал встал у нее за спиной. — А что касается уважения… неужели вы не понимаете? Вы думаете, я просил бы вашей помощи — разрешил бы вам вести расследование самостоятельно — если бы я не уважал вас, не восхищался бы вашим умом и вашим характером? Я еще никогда ни одной женщине так не доверял, как вам. Какое вам еще нужно доказательство? Вспомните, как я вел себя сегодня вечером. Я абсолютно не вмешивался и предоставил вам самой разобраться с вашей подругой. Я считаю правильным, что вы решили отправить ее домой с Эйвори.
   Лейла встретилась с его взглядом в зеркале.
   — Значит, я не ошиблась? И Дэвид действительно не такой, каким считает его Фиона? По-видимому, она заблуждалась на его счет? И насчет Фрэнсиса и… других?
   Под другими Лейла подразумевает его, понял Исмал.
   — Аллах, ниспошли мне терпение, — прошептал он. — Неужели вы думаете, что я был любовником вашего мужа? Это вас так расстроило?
   Лейла положила щетку.
   — Я не знаю, кто вы, не знаю, чем занимаетесь. Я ничего о вас не знаю.
   Вскочив, она подошла к тумбочке у кровати и достала из нее альбом для эскизов.
   — Вот, смотрите. Я рисую то, что вижу, что чувствую. Расскажите мне, Эсмонд, что я видела и что чувствовала.
   Исмал стал пролистывать альбом. С каждой страницы на него смотрел он сам: вот он стоит у камина, у ее рабочего стола, у книжных полок… Он перевернул еще несколько страниц: он лежит на софе, развалившись, словно паша. Потом подушки, которыми он себя обложил, превратились в тюрбан, хорошо сшитый английский камзол — в свободно ниспадающий восточный халат, лосины заменили свободные шелковые шаровары.
   Шрам от старой раны начал зловеще ныть. И тут не обошлось без дьявола, подумал Исмал. Дьявол не только шептал ей на ухо его секреты, он водил ее рукой, ее карандашом.
   — Вы только что произнесли «Аллах». Вы назвали себя Эсмондом. Эсмонд. Это имя можно перевести, как «к востоку от мира». Обозначает ли это, что вы принадлежите к другому миру? Я слышала, что восток отличается от запада. Совершенно.
   Исмал закрыл альбом и положил его на тумбочку.
   — У вас странное обо мне представление.
   — Эсмонд.
   — Я не сплю с мужчинами. Мне это не нравится. Я не говорил вам о пристрастиях вашего мужа, потому что знал, что это сведет вас с ума. Я не знал, что леди Кэррол было все известно. В Париже ваш муж вел себя осмотрительно. В Англии он, видимо, стал неосторожным и даже беспечным и тем подписал себе смертный приговор. В этой стране такое поведение неприемлемо и является уголовно наказуемым преступлением.
   — Вы считаете, что англичане настолько нетерпимы? Вы…
   — Какое это имеет значение, чем человек занимается в своей частной жизни с одним партнером… или с десятью, если они идут на это добровольно? Какое это имеет значение, что я сделал или не сделал? Или что вы сделали или не сделали? — с возмущением спросил Исмал и осекся, увидев, что Лейла отпрянула от него.
   Исмал постарался говорить более сдержанно.
   — Откуда мне знать, какие ваши пристрастия поощрял ваш муж? Какие страхи? Не думаете ли вы, что нам обоим пойдет на пользу, если мы будем доверять друг другу? Я еще никогда так не желал женщину, Лейла. Неужели вы думаете, что я захотел бы расстроить или шокировать вас?
   Лейла стояла, нахмурившись. Он сделал шаг к ней.
   — Лейла…
   — Скажите, как вас зовут? Исмал остановился.
   Будь она проклята. Ну ее к черту. Ни одна женщина не стоит того, чтобы…
   — Можете не говорить. Мы оба знаем, что вам ничего не стоит заманить меня в постель с помощью лжи или как-нибудь еще. Ваше настоящее имя ничего не изменит, я все равно останусь шлюхой. И вы про меня узнаете всё. Тут ничего не поделаешь. Вы вскружили мне голову. Я так устала бороться с собой, пытаясь быть той, какой никогда не была. Мне надо знать лишь одно — ваше имя. Больше ничего.
   Исмал мог бы отдать ей весь мир. Если бы она попросила, он бы с радостью бросил все, увез бы ее куда-нибудь и осыпал бы драгоценностями. А ей нужно было его имя.