Страница:
- Если ветер не стихнет, нам до Багдада бензина не хватит. Не приземлиться ли где-нибудь на ночь?
- О нет,:- снова возразил он, - давай как-нибудь дожмем до Багдада.
Спустилась ночь, стало темно, приборов не видно. Я повесил на шею фонарик и время от времени светил им
на компас, на указатели скорости и оборотов. Стрелка указателя горючего уже стояла на нуле, и я непрестанно всматривался в темную землю внизу, чтобы, если мотор заглохнет, постараться как-то найти подходящее для посадки место. Точно определить, что нас ждет внизу, я не мог: слишком темно, но удивительно, как уместно в таких случаях подсказывает опыт.
До Багдада мы все-таки долетели, и я увидел посадочную полосу, хотя она и не была освещена. Ждать, пока зажгут огни, я не стал - мотор мог заглохнуть в любую секунду. Я даже круг не сделал, сразу пошел на посадку и сел. "Пусс Мот" мягко остановилась, и я сказал Фрэнку:
- Возьми фонарик и иди к ангару впереди самолета, чтобы мне не наехать на что-нибудь в темноте.
Фрэнк стал вылезать из кабины, и я еще предупредил его о пропеллере. Дверца кабины открывалась наружу и в открытом положении подходила к стойке между фюзеляжем и крылом. Выходя из кабины, надо было осторожно обходить дверцу, прижимаясь к ней, чтобы не попасть под пропеллер. Это несложно, когда светло. Фрэнк обошел дверцу и шагнул прямо в круг от вращения пропеллера. Раздался отвратительный звук, и я увидел, как Фрэнка отбросило вправо. "Все, убит", - подумал я с отчаянием. Подскочил к нему, он сидел на земле, держась за руку: левое предплечье было почти перерублено, виднелись кончики костей. Вскоре подъехала машина, и Фрэнка увезли в больницу.
Наутро я первым делом отправился к нему. Настроение было прескверное: хотя рана Фрэнка оказалась несмертельной, удар он получил страшный - две лопасти пропеллера сломались. От такого шока Фрэнк мог и не оправиться, ведь он далеко не молод. Но, когда я подошел к его кровати, он сразу же спросил:
- Где пропеллер? Смотри, не выбрасывай его - я хочу взять его себе на память.
Вот это мужчина!
Фрэнк поправлялся тяжело. Мешала жара; температура 95 градусов по Фаренгейту считалась в Багдаде прохладной. Через местное отделение британских ВВС мы получили металлический пропеллер. Он не совсем подходил к мотору "Джипси", но нам удалось его приладить.
Из Багдада мы полетели в Каир, Полет продолжался 6 часов с четвертью. По пути мы остановились в пустыне - в оазисе - и перекусили. Фрэнк провел несколько дней в каирской больнице, но рука заживала плохо по-прежнему его мучила сильная жара. В конце концов мы решили совершить быстрый воздушный бросок домой. Так и сделали: за 29 с половиной часов долетели из Каира до Бруклендза (Бруклендз - с 1907 по 1939 год крупнейший автодром Великобритании, находится в графстве Суррей) с восемью посадками.
Со временем Фрэнк поправился полностью и вернулся в свое скотоводческое поместье в Таутане, не забыв прихватить злополучный пропеллер. Я думаю, что жизнь ему спас серебряный портсигар, который он всегда носил в нагрудном кармане. Вероятно, первый скользящий удар лопасти пропеллера пришелся как раз по портсигару и остановил Фрэнка. Не случись этого, второй удар разрубил бы ему плечо.
Глава двадцать третья
ШЕЙЛА И ВОЙНА
В Англии я первым делом отправился в Девон - навестить своих родных. Отец оставил службу и жил в Южном Девоне. Потом я погостил у своих кузин в Северном Девоне - как всегда, мне было очень хорошо с ними. От кузин я узнал об ожидавшемся приезде в Северный Девон одной танцовщицы по имени Шейла Крейвен. Меня особенно заинтересовал необычный способ ее передвижения: свою машину она погрузила в поезд и приехала к нам не за рулем, а по железной дороге. На мой вопрос, почему она так сделала, Шейла ответила, что накануне устала от выступления, а в Девоншир ей хотелось появиться свеженькой.
Щейла любила комфорт и вообще показалась мне девушкой томной и изнеженной. Я хорошо представлял, как ее сопровождает чернокожий мальчик-слуга и носит за ней подушки, шаль и зонтик от солнца. Временем она распоряжалась легко и свободно, всегда с интересом слушала других и нередко высказывала оригинальные суждения. Я немало удивился, когда узнал, что эта томная особа только что вернулась из Индии и Абиссинии, где она путешествовала в одиночку. Ей скорее подходило побывать там в качестве личной гостьи вице-короля Индии или британского посланника в Аддис-Абебе.
Шейла сказала мне, что всегда хотела изучать дальние страны, но я тогда несерьезно отнесся к этим ее словам. Скажи мне кто-нибудь, что придет время и мы с ней вдвоем поплывем на яхте через Атлантику, а потом еще раз сделаем это, но уже втроем, с нашим сыном, я посмеялся бы над такой шуткой. Но как бы то ни было, а кончилось тем, что я в нее влюбился, мы поженились и отправились на пароходе в Новую Зеландию. Шейла вспоминает, как я вскочил к ней в лондонский поезд и выпалил: "У меня есть сто фунтов наличными, четырнадцать тысяч фунтов невыплаченного кредита и еще есть деревья - выходи за меня замуж".
Из этой нашей поездки в Новую Зеландию в 1937 году ничего, в общем, хорошего не получилось. Обосновались мы в пригороде, со многими бытовыми мелочами нашей жизни Шейла не могла примириться. Ее, например, раздражало, что молоко не приносили в дом, а оставляли на дороге у калитки, что надо было делать кое-что по дому, что в лучшем отеле Новой Зеландии нельзя пообедать позже 6.30 вечера.
Я пытался доказать Шейле, что Новая Зеландия подает всему миру пример социальных новшеств и идет впереди всех в таких вопросах, как, например, избирательные права женщин и забота о младенцах, национальная служба здравоохранения и государственное страхование. Я говорил ей, что если бы управлял Британией или Америкой, то непременно послал бы в Новую Зеландию внимательного наблюдателя, потому что именно здесь закладываются сейчас основы будущего мирового развития, тогда как в других передовых странах эти тенденции проявляются не столь отчетливо. Но мои доводы мало действовали на Шейлу - ей претила та жизнь, которую нам приходилось вести в Новой Зеландии. Помимо всего, я сам был в довольно трудном положении - доход от моего бизнеса не мог обеспечить нас в полной мере. Не могли мы не думать и о назревавшей войне с Германией в Европе, и о том, что мне придется принять в ней участие. В конце концов решили возвращаться в Англию. Я договорился с Джеффри, что он продолжит наш бизнес, и заказал места на "Кристиан Хьюгенс", который шел в Англию через голландскую Ист-Индию.
На борту "Кристиана Хьюгенса" я познакомился с бывшим военным министром Германии фельдмаршалом фон Бломбергом. Мы с ним часами беседовали и затрагивали серьезные темы. У меня есть фотография, на которой он, рассказывая мне что-то, стучит кулаком по столу. За время нашего путешествия он обрисовал мне будущее Европы на ближайшее десятилетие и, кажется, не ошибся. Больше всего меня заинтересовало его утверждение, что если мы, англичане, не будем дружить с Германией, то немецкие ученые и изобретатели станут добычей России и она, таким образом, превратится в мощную мировую державу. Он рассказал мне также интересную историю времен мировой войны. Британцы изобрели танки и впервые использовали их в бою. Впереди в линию шли три танка, они застряли в грязи и были захвачены немцами. Он, Бломберг, был одним из трех генералов, которым предстояло решить, делать ли Германии самой такие танки или нет. По его мнению, Германия не имела достаточно стали для производства не только танков, но и необходимого количества снарядов. Голос Бломберга стал решающим - немцы отказались от производства танков. Бломберг признался, что, может быть, ошибся тогда в своем суждении.
В Англии я обратился в Королевские ВВС с просьбой зачислить меня боевым пилотом. Я думал, что мой летный опыт в сочетании с умением стрелять - это именно то, что им нужно. К моему удивлению и огорчению, мне сказали, что я уже не гожусь по возрасту. Мне было 37 лет и до этого не приходило в голову, что я могу быть стар для чего-либо. Я стал искать работу. По моим понятиям, жизнь - слишком большая ценность, чтобы употреблять ее на одно лишь зарабатывание денег. Я хотел заниматься чем-то творческим, интересным, чем-то, по возможности связанным с навигационными приборами, с навигацией. Я попытался организовать вместе с тремя своими друзьями компанию для производства навигационных приборов, но мы не смогли собрать нужных средств. Позже один из нас, Пол Гудайм, создал собственную компанию "Электроник инструменте", которую потом продал за три четверти миллиона фунтов.
Я продолжал поиски работы, но не мог найти вакансии. С работой в Англии тогда было плохо, и, кроме того, я, наверное, не соответствовал английским стандартам. Только через полгода Артур Дж. Хьюз создал для меня должность специалиста-навигатора в компании "Генри Хьюз и сын". Там я участвовал в разработке пузырькового секстана и много времени проводил в воздухе. С 21 года я привык быть хозяином самому себе, и моя нынешняя зависимость наемного служащего тяготила меня. Зарплата 8 фунтов 13 шиллингов в неделю не покрывала расходов на нашу квартиру в Челси. Собственное мнение об организации дела приходилось подчинять мнению старших по должности, и это было нелегко. Меня поражали карьеризм, борьба за власть, распространенные в крупных английских фирмах. Там завидовали успехам своих коллег, обижались на молодых, которые проявляли больше способностей, умения или предприимчивости. Я ожидал найти больше коллективизма, сплоченности единой команды, когда каждый старается сделать и свою, и общую работу более эффективной. Моя жизнь стала ограниченной, и я размышлял над тем, как разорвать этот круг, искал и не мог найти выхода. Я чувствовал также физическую несвободу. В Новой Зеландии я легко мог заниматься спортом на свежем воздухе, в Англии же все было тесно, везде народ, дороги узкие, запутанные. Я страдал без физических нагрузок, без активных вылазок за город. Когда мне выдалось провести выходные у друзей, на их загородном участке, я все утро простоял с ружьем под деревьями, тщетно надеясь подстрелить какого-нибудь голубя.
Я стал писать статьи на темы навигации. Журнал "Флайт" опубликовал несколько моих работ о системе ночной навигации, которую я разработал для точечного воздушного бомбометания. Я вставал в пять утра и до ухода на работу усердно трудился над своими сочинениями. В результате написал четыре небольших пособия по астронавигации. Предпринял еще одну попытку вступить в ВВС, но был отвергнут и на этот раз.
Пришел 1939 год, ас ним и война. С некоторыми своими товарищами по Королевскому аэроклубу я хотел создать эскадрилью из опытных пилотов, которых по тем или иным причинам не брали в ВВС. Мы могли бы, летая в одиночку и используя систему точной навигации, проникать на территорию противника и наносить точечные бомбовые удары по конкретным объектам. Идею не приняли. Я решил, что со временем опыт воздушной разведки докажет ценность нашего предложения, и спустя год-два снова явился с ним. Но и эта третья моя попытка быть чем-нибудь полезным Королевским ВВС потерпела неудачу. Я был раздосадован и возмущен и сказал самому себе: "Черт с ними, захотят - сами придут".
Фабрики и заводы удлинили рабочий день и стали работать без выходных. Из-за этого производство на фирме Хьюза постепенно сократилось. Как-то осенью, в субботу, я ходил с ружьем по соседним полям в поисках фазанов. В это время налетели немецкие бомбардировщики, и я, спрятавшись в канаве, наблюдал, как их атакуют наши истребители. На землю рядом со мной сыпались гильзы и пули. Несколько пилотов выбросились из своих самолетов, и я впервые в жизни видел удачные парашютные прыжки. До этого мне трижды доводилось видеть такие прыжки - в Новой Зеландии и Америке, и все три раза исход был смертельным. В Новой Зеландии парашютист с нераскрывшимся парашютом упал в море - я и сейчас вижу этот столб воды высотой, наверное, футов в сто.
Я написал руководство для воздушного обнаружения цели, и оно стало бестселлером, хотя там было немало ерунды. Кроме прочего, эта книга, вероятно, помогла понять, что вовсе не обязательно сразу же бросаться в укрытие при первых признаках воздушного налета. Мне кажется, я убедил людей в том, что можно продолжать работу до тех пор, пока не возникнет подлинная необходимость защиты. На нашей производственной фирме я, естественно, был активным членом отряда гражданской обороны.
Я поговорил с Филипом Анвином [Один из владельцев известного британского издательства "Аллан и Анвин] о возможности издания моих книг. Мы беседовали за ланчем и несколько раз слышали сирену воздушной тревоги. "Прямо в точку, - смеялись мы, - как раз по теме". Вслед за одним пособием я написал и другое - по ночному обнаружению цели. Должен признаться, что и в этой моей работе было порядочно вздора.
Благодаря своим сочинениям я все-таки попал в Королевские ВВС. От вице-маршала Кохрейна, директора Штурманской школы Министерства авиации, я получил предложение написать пособие по навигации для инструкторов и курсантов. Мне присвоили офицерское звание, и подчинялся я непосредственно заместителю директора школы.
Я слышал как-то замечательную историю об одном штурмане ВВС и положил ее в основу своего рассказа. Этот рассказ - единственное мое художественное произведение. Мне всегда казалось, что излагать реальные события гораздо интереснее, чем что-то выдумывать. Рассказ назывался "Штурман Кудрявый" и повествовал о том, как этот штурман сказал командиру летающей лодки, что тот задал неверный курс, в результате чего лодка неминуемо погибнет в море. Они поспорили, и все кончилось тем, что штурман нокаутировал своего командира и благополучно возвратил гидроплан на базу.
В Министерстве авиации моим боссом оказался полковник Келли Барнес, крупный краснолицый тип с внешностью и манерами небезызвестного Джона Булля. Он был тем самым штурманом, чью историю я изобразил в своем рассказе. Узнав об этом, я, естественно, почувствовал себя весьма неуютно: как-то он меня примет? Когда полковник вызвал меня к себе, я постарался предстать перед ним по всей форме. Он сказал:
- Знаете, а вы ведь не рассказали о конце этой истории. А случилось вот что. Утром я предстал перед военно-полевым судом, а днем меня вызвали в Совет ВВС и представили к награде.
Все два года, которые я провел в Министерстве авиации, Келли Барнес не питал ко мне симпатии, и этот период своей жизни я вспоминаю без всякой радости. Карьера полковника Барнеса типична для штурмана. Он был не только блестящим теоретиком, но и прекрасным штурманом-практиком. Он, например, предложил - вопреки тысячелетней, идущей от мифологии традиции - по-новому сгруппировать звезды в созвездия, и его описание получилось намного проще и удобнее для восприятия, чем прежнее. Его же отношение ко мне объяснялось, наверное, тем, что я был навигатором гражданским, иными словами - любителем.
Примерно в это же время я изобрел игру, обучающую навигации, назвав ее "Меткий бомбардировщик". Издательство "Аллан и Анвин" растиражировало эту игру, и, принимая во внимание ограниченный рынок для подобного развлечения, она имела очень большой успех. Я выпустил также солнечный компас, который позволял определять направление по солнцу, если известно время, или наоборот - определять время, если известно положение солнца. Следующим моим изобретением стал звездный компас - из картона и прозрачного пластика. Компас продавался вместе с приложением планисферой с изображением звезд. Кроме того, я опубликовал большую учебную карту звездного неба.
В Министерстве авиации я некоторое время работал в одной комнате с Дикки Ричардсоном - он тогда писал руководство по авиационной навигации. Дикки был одним из тех честных и достойных граждан, которые делают свою страну великой. Мне были особенно интересны составленные им задачи и упражнения по навигации - они повышали и уровень самого штурманского дела, и степень безопасности полетов. Приятно отметить, что его задачи почти в точности повторяли ту систему навигации, которую я разработал, чтобы найти острова Лорд-Хоу и Норфолк.
Наша авиация совершала продолжительные вылеты - сопровождала морские конвои и разыскивала подводные лодки. Иногда и мне доводилось принимать в них участие. Однажды на самолете "Либератор" мы залетели в Атлантику до 25-го градуса западной долготы, полет продолжался 11 часов 40 минут. Также летали тоже над Атлантикой на "Фортресс" в течение 8 часов 35 минут. Мне очень хотелось пострелять из автомата, и командир разрешил; из-за этого мы едва не нажили неприятности: как раз в тот момент, когда я выстрелил, внизу проходил какой-то сторожевой корабль.
В середине 1943 года я прикинул, что объем моих трудов по навигации достиг 500 тысяч слов. Писать что-либо еще на эту тему становилось все труднее, и нужно было менять занятие. Мне предложили место в Центральной летной школе Британской империи - без официального статуса, но в ранге офицера, в звании выше того самого низкого, которое я до сих пор имел. Я принял предложение - работа казалась мне интересной. Правда, я хотел бы большего, но действующим штурманом меня не взяли из-за слабого зрения. Я мог исполнять только административные обязанности. Мне официально запрещено было летать- и пилотом, и штурманом, и я не мог носить ни пилотских, ни штурманских знаков отличия. По этой причине в кают-компании пилотов меня всегда потихоньку оттирали в сторону, если только там не находился кто-то, кого я знал лично.
Прибыв в Центральную летную школу, находившуюся в Халлэвингтоне, я испытал давно забытое чувство школяра-новичка. Вновь прибывшим полагалось прежде всего пройти офицерский учебный курс. Меня немедленно облачили в униформу и тут же велели приступать к делу. Я же практически ничего не знал - ни о здешних порядках, ни о том курсе, который мне предстояло пройти. Халлэвингтон - крупная авиационная база, здесь было 37 различных типов самолетов. Первое доставшееся мне страшное испытание - руководить утренним построением при спуске флага в 6 часов. Последний раз я участвовал в чем-то подобном около 30 лет назад. Я, естественно, понаблюдал за тем, как действовал офицер, дежуривший накануне, но одно дело - настоящий военный и совсем другое - я сам. Все, однако, прошло вполне нормально, и я почувствовал огромное облегчение.
Начальником школы был кадровый офицер ВВС по имени Одди - личность примечательная. Он постоянно конфликтовал с Советом ВВС, так как считал, что все действия и порядки в школе должны быть подчинены условиям военного времени. Прошло всего 10 дней, как я появился в школе, и он назначил меня штурманским офицером: ранее занимавший этот пост командир звена отправлялся на задание. Школа готовила главных инструкторов по летному делу, и в ней обучались офицеры разного ранга - от лейтенантов до полковников авиации. В основном это были пилоты из разных войсковых подразделений и из разных стран-союзников. На одном курсе у нас обучались британские офицеры, а также австралийцы, новозеландцы, южноафриканцы, поляки, французы, норвежцы и американцы (но никогда не бывало одновременно офицеров из ВВС и ВМФ США, так как они не ладили между собой).
В мои обязанности входило главным образом кратко разбирать с пилотами штурманские задания и придумывать им упражнения по навигации. В конце каждого курса устраивались штурманские соревнования, и проходили они на 12 легких двухместных учебных самолетах "Магистр". Это было хорошей тренировкой тех штурманских навыков, которые действительно необходимы пилоту. Мы устраивали что-то вроде поиска сокровищ. На одном из состязаний, например, надо было долететь до ближайшей средней школы, пересчитать там теннисные корты, умножить эту цифру на определенное число, а полученное значение считать нужным азимутом и лететь по нему в поисках следующего ключа к заданной цели. Эти соревнования были очень популярны у нас и чрезвычайно спортивны. На одном из них мне довелось быть пилотом у полковника авиации Тедди Дональдсона, который в то время был мировым рекордсменом по скоростным полетам. Он делал всю штурманскую работу, а я был при нем просто шофером. После нашего полета он признался, что от моего пилотажа его впервые в жизни замутило в воздухе. Я же думаю, произошло это потому, что ему впервые в жизни пришлось опускать голову и смотреть на карту.
Была у меня в школе и другая обязанность - разработка методики так называемой "внутренней" навигации. Она предназначалась пилотам., действующим на вражеской территории, когда нельзя оторвать глаз от земли и приходится все время маневрировать, избегая зенитного огня. Надо было научиться все время видеть карту, не имея ее перед глазами, иными словами - внимательно изучить и запомнить карту перед вылетом. Это требование может показаться невыполнимым, но при соответствующей методике и интенсивных тренировках пилоты умудрялись находить стог сена в 50 милях от исходной точки - и не в прямом полете, а непрерывно меняя направление. Одди справедливо заключил, что без возможности летать и самому быть штурманом мне такую работу не выполнить. В результате я не только занимался штурманским делом в воздухе и на разных типах самолетов, но имел легкий аэроплан для индивидуальных рабочих полетов и мог пользоваться им, когда было нужно. Это позволило мне участвовать в создании учебного фильма (мы сами сделали его в школе), разрабатывать интересные методические упражнения, а также время от времени летать домой на выходные. Как-то утром, когда я собирался лететь домой, мы получили из Лондонского авиауправления шифровку. В ней говорилось, что мне надо быть очень осторожным в полете и внимательно смотреть, не увижу ли что-нибудь странное. Я обычно летал низко - так интереснее, и в этот раз меня удивило, что все дети, увидев мой самолет, бросали свои игры и бежали прятаться. Когда тоже повторилось и в другом населенном пункте, я сообразил, что они прячутся от меня. А когда дети повели себя и в третий раз, мне захотелось узнать, что происходит. Я посадил свой самолет на базе истребителей в Хорнчерче и в этот момент увидел, как один из наших истребителей сбил в воздухе самолет-снаряд, и тот рухнул на землю с мощным взрывом. Значит, дети принимали мой маленький моноплан за самолет-снаряд. Прилетев домой, я узнал, что одна из этих дьявольских машин прошла низко над нашим домом. Во время войны нашему дому доставалось, к счастью, слегка, но много раз (после девятого случая я перестал считать), и я, естественно, очень волновался, оставляя Шейлу одну. Я уговаривал ее переехать в Уилтшир, но мог найти там только комнату в доме, где ей пришлось бы жить с посторонними. Она заявляла, что предпочитает оставаться под бомбами, но в. своем собственном жилище. Однажды самолет-снаряд взорвался совсем близко от нас. Навестив Шейлу, я увидел, что большая липа у соседнего дома начисто лишилась листьев. В разгаре лета совершенно голое дерево выглядело очень странно. Спустя несколько недель я опять прилетел домой и с радостью увидел, что липа покрылась новой листвой - словно не осень наступала, а весна.
Я волновался за Шейлу, она - за меня. Я старался успокоить ее и говорил, что в Лондоне под бомбежкой риска больше, чем в нашей школе. В действительности неприятности у нас случались, и нередко. Большинство наших курсантов, перед тем как попасть в школу, занималось административной работой. Неудивительно поэтому, что теперь, проходя интенсивный лекционный курс и летая на самолетах тридцати семи разных типов, они часто попадали в серьезные переделки. В летном деле безопасность приходит с опытом, с постоянными тренировками, но считалось, что, оглядываясь на безопасность, нам войну не выиграть.
Случалось, что кто-то из моих курсантов, выполняя штурманские упражнения, не возвращался из полета, и тогда я часами разыскивал их на своем легком аэроплане. Однажды пропали двое южноафриканцев, и я несколько дней пытался найти их среди уэльских холмов. Спустя три месяца, когда уже не осталось никаких надежд, мы услышали, что они попали в плен. Они перепутали показание компаса и вместо северо-запада полетели на юго-восток. Пересекая Ла-Манш, они думали, что летят над Бристольским заливом. С благодарностью увидели они, как прожекторы осветили им посадочную полосу. Сели, подрулили к стоянке, и, только когда немецкий солдат ткнул в них автоматом, они сообразили, что прилетели не на английский аэродром.
- О нет,:- снова возразил он, - давай как-нибудь дожмем до Багдада.
Спустилась ночь, стало темно, приборов не видно. Я повесил на шею фонарик и время от времени светил им
на компас, на указатели скорости и оборотов. Стрелка указателя горючего уже стояла на нуле, и я непрестанно всматривался в темную землю внизу, чтобы, если мотор заглохнет, постараться как-то найти подходящее для посадки место. Точно определить, что нас ждет внизу, я не мог: слишком темно, но удивительно, как уместно в таких случаях подсказывает опыт.
До Багдада мы все-таки долетели, и я увидел посадочную полосу, хотя она и не была освещена. Ждать, пока зажгут огни, я не стал - мотор мог заглохнуть в любую секунду. Я даже круг не сделал, сразу пошел на посадку и сел. "Пусс Мот" мягко остановилась, и я сказал Фрэнку:
- Возьми фонарик и иди к ангару впереди самолета, чтобы мне не наехать на что-нибудь в темноте.
Фрэнк стал вылезать из кабины, и я еще предупредил его о пропеллере. Дверца кабины открывалась наружу и в открытом положении подходила к стойке между фюзеляжем и крылом. Выходя из кабины, надо было осторожно обходить дверцу, прижимаясь к ней, чтобы не попасть под пропеллер. Это несложно, когда светло. Фрэнк обошел дверцу и шагнул прямо в круг от вращения пропеллера. Раздался отвратительный звук, и я увидел, как Фрэнка отбросило вправо. "Все, убит", - подумал я с отчаянием. Подскочил к нему, он сидел на земле, держась за руку: левое предплечье было почти перерублено, виднелись кончики костей. Вскоре подъехала машина, и Фрэнка увезли в больницу.
Наутро я первым делом отправился к нему. Настроение было прескверное: хотя рана Фрэнка оказалась несмертельной, удар он получил страшный - две лопасти пропеллера сломались. От такого шока Фрэнк мог и не оправиться, ведь он далеко не молод. Но, когда я подошел к его кровати, он сразу же спросил:
- Где пропеллер? Смотри, не выбрасывай его - я хочу взять его себе на память.
Вот это мужчина!
Фрэнк поправлялся тяжело. Мешала жара; температура 95 градусов по Фаренгейту считалась в Багдаде прохладной. Через местное отделение британских ВВС мы получили металлический пропеллер. Он не совсем подходил к мотору "Джипси", но нам удалось его приладить.
Из Багдада мы полетели в Каир, Полет продолжался 6 часов с четвертью. По пути мы остановились в пустыне - в оазисе - и перекусили. Фрэнк провел несколько дней в каирской больнице, но рука заживала плохо по-прежнему его мучила сильная жара. В конце концов мы решили совершить быстрый воздушный бросок домой. Так и сделали: за 29 с половиной часов долетели из Каира до Бруклендза (Бруклендз - с 1907 по 1939 год крупнейший автодром Великобритании, находится в графстве Суррей) с восемью посадками.
Со временем Фрэнк поправился полностью и вернулся в свое скотоводческое поместье в Таутане, не забыв прихватить злополучный пропеллер. Я думаю, что жизнь ему спас серебряный портсигар, который он всегда носил в нагрудном кармане. Вероятно, первый скользящий удар лопасти пропеллера пришелся как раз по портсигару и остановил Фрэнка. Не случись этого, второй удар разрубил бы ему плечо.
Глава двадцать третья
ШЕЙЛА И ВОЙНА
В Англии я первым делом отправился в Девон - навестить своих родных. Отец оставил службу и жил в Южном Девоне. Потом я погостил у своих кузин в Северном Девоне - как всегда, мне было очень хорошо с ними. От кузин я узнал об ожидавшемся приезде в Северный Девон одной танцовщицы по имени Шейла Крейвен. Меня особенно заинтересовал необычный способ ее передвижения: свою машину она погрузила в поезд и приехала к нам не за рулем, а по железной дороге. На мой вопрос, почему она так сделала, Шейла ответила, что накануне устала от выступления, а в Девоншир ей хотелось появиться свеженькой.
Щейла любила комфорт и вообще показалась мне девушкой томной и изнеженной. Я хорошо представлял, как ее сопровождает чернокожий мальчик-слуга и носит за ней подушки, шаль и зонтик от солнца. Временем она распоряжалась легко и свободно, всегда с интересом слушала других и нередко высказывала оригинальные суждения. Я немало удивился, когда узнал, что эта томная особа только что вернулась из Индии и Абиссинии, где она путешествовала в одиночку. Ей скорее подходило побывать там в качестве личной гостьи вице-короля Индии или британского посланника в Аддис-Абебе.
Шейла сказала мне, что всегда хотела изучать дальние страны, но я тогда несерьезно отнесся к этим ее словам. Скажи мне кто-нибудь, что придет время и мы с ней вдвоем поплывем на яхте через Атлантику, а потом еще раз сделаем это, но уже втроем, с нашим сыном, я посмеялся бы над такой шуткой. Но как бы то ни было, а кончилось тем, что я в нее влюбился, мы поженились и отправились на пароходе в Новую Зеландию. Шейла вспоминает, как я вскочил к ней в лондонский поезд и выпалил: "У меня есть сто фунтов наличными, четырнадцать тысяч фунтов невыплаченного кредита и еще есть деревья - выходи за меня замуж".
Из этой нашей поездки в Новую Зеландию в 1937 году ничего, в общем, хорошего не получилось. Обосновались мы в пригороде, со многими бытовыми мелочами нашей жизни Шейла не могла примириться. Ее, например, раздражало, что молоко не приносили в дом, а оставляли на дороге у калитки, что надо было делать кое-что по дому, что в лучшем отеле Новой Зеландии нельзя пообедать позже 6.30 вечера.
Я пытался доказать Шейле, что Новая Зеландия подает всему миру пример социальных новшеств и идет впереди всех в таких вопросах, как, например, избирательные права женщин и забота о младенцах, национальная служба здравоохранения и государственное страхование. Я говорил ей, что если бы управлял Британией или Америкой, то непременно послал бы в Новую Зеландию внимательного наблюдателя, потому что именно здесь закладываются сейчас основы будущего мирового развития, тогда как в других передовых странах эти тенденции проявляются не столь отчетливо. Но мои доводы мало действовали на Шейлу - ей претила та жизнь, которую нам приходилось вести в Новой Зеландии. Помимо всего, я сам был в довольно трудном положении - доход от моего бизнеса не мог обеспечить нас в полной мере. Не могли мы не думать и о назревавшей войне с Германией в Европе, и о том, что мне придется принять в ней участие. В конце концов решили возвращаться в Англию. Я договорился с Джеффри, что он продолжит наш бизнес, и заказал места на "Кристиан Хьюгенс", который шел в Англию через голландскую Ист-Индию.
На борту "Кристиана Хьюгенса" я познакомился с бывшим военным министром Германии фельдмаршалом фон Бломбергом. Мы с ним часами беседовали и затрагивали серьезные темы. У меня есть фотография, на которой он, рассказывая мне что-то, стучит кулаком по столу. За время нашего путешествия он обрисовал мне будущее Европы на ближайшее десятилетие и, кажется, не ошибся. Больше всего меня заинтересовало его утверждение, что если мы, англичане, не будем дружить с Германией, то немецкие ученые и изобретатели станут добычей России и она, таким образом, превратится в мощную мировую державу. Он рассказал мне также интересную историю времен мировой войны. Британцы изобрели танки и впервые использовали их в бою. Впереди в линию шли три танка, они застряли в грязи и были захвачены немцами. Он, Бломберг, был одним из трех генералов, которым предстояло решить, делать ли Германии самой такие танки или нет. По его мнению, Германия не имела достаточно стали для производства не только танков, но и необходимого количества снарядов. Голос Бломберга стал решающим - немцы отказались от производства танков. Бломберг признался, что, может быть, ошибся тогда в своем суждении.
В Англии я обратился в Королевские ВВС с просьбой зачислить меня боевым пилотом. Я думал, что мой летный опыт в сочетании с умением стрелять - это именно то, что им нужно. К моему удивлению и огорчению, мне сказали, что я уже не гожусь по возрасту. Мне было 37 лет и до этого не приходило в голову, что я могу быть стар для чего-либо. Я стал искать работу. По моим понятиям, жизнь - слишком большая ценность, чтобы употреблять ее на одно лишь зарабатывание денег. Я хотел заниматься чем-то творческим, интересным, чем-то, по возможности связанным с навигационными приборами, с навигацией. Я попытался организовать вместе с тремя своими друзьями компанию для производства навигационных приборов, но мы не смогли собрать нужных средств. Позже один из нас, Пол Гудайм, создал собственную компанию "Электроник инструменте", которую потом продал за три четверти миллиона фунтов.
Я продолжал поиски работы, но не мог найти вакансии. С работой в Англии тогда было плохо, и, кроме того, я, наверное, не соответствовал английским стандартам. Только через полгода Артур Дж. Хьюз создал для меня должность специалиста-навигатора в компании "Генри Хьюз и сын". Там я участвовал в разработке пузырькового секстана и много времени проводил в воздухе. С 21 года я привык быть хозяином самому себе, и моя нынешняя зависимость наемного служащего тяготила меня. Зарплата 8 фунтов 13 шиллингов в неделю не покрывала расходов на нашу квартиру в Челси. Собственное мнение об организации дела приходилось подчинять мнению старших по должности, и это было нелегко. Меня поражали карьеризм, борьба за власть, распространенные в крупных английских фирмах. Там завидовали успехам своих коллег, обижались на молодых, которые проявляли больше способностей, умения или предприимчивости. Я ожидал найти больше коллективизма, сплоченности единой команды, когда каждый старается сделать и свою, и общую работу более эффективной. Моя жизнь стала ограниченной, и я размышлял над тем, как разорвать этот круг, искал и не мог найти выхода. Я чувствовал также физическую несвободу. В Новой Зеландии я легко мог заниматься спортом на свежем воздухе, в Англии же все было тесно, везде народ, дороги узкие, запутанные. Я страдал без физических нагрузок, без активных вылазок за город. Когда мне выдалось провести выходные у друзей, на их загородном участке, я все утро простоял с ружьем под деревьями, тщетно надеясь подстрелить какого-нибудь голубя.
Я стал писать статьи на темы навигации. Журнал "Флайт" опубликовал несколько моих работ о системе ночной навигации, которую я разработал для точечного воздушного бомбометания. Я вставал в пять утра и до ухода на работу усердно трудился над своими сочинениями. В результате написал четыре небольших пособия по астронавигации. Предпринял еще одну попытку вступить в ВВС, но был отвергнут и на этот раз.
Пришел 1939 год, ас ним и война. С некоторыми своими товарищами по Королевскому аэроклубу я хотел создать эскадрилью из опытных пилотов, которых по тем или иным причинам не брали в ВВС. Мы могли бы, летая в одиночку и используя систему точной навигации, проникать на территорию противника и наносить точечные бомбовые удары по конкретным объектам. Идею не приняли. Я решил, что со временем опыт воздушной разведки докажет ценность нашего предложения, и спустя год-два снова явился с ним. Но и эта третья моя попытка быть чем-нибудь полезным Королевским ВВС потерпела неудачу. Я был раздосадован и возмущен и сказал самому себе: "Черт с ними, захотят - сами придут".
Фабрики и заводы удлинили рабочий день и стали работать без выходных. Из-за этого производство на фирме Хьюза постепенно сократилось. Как-то осенью, в субботу, я ходил с ружьем по соседним полям в поисках фазанов. В это время налетели немецкие бомбардировщики, и я, спрятавшись в канаве, наблюдал, как их атакуют наши истребители. На землю рядом со мной сыпались гильзы и пули. Несколько пилотов выбросились из своих самолетов, и я впервые в жизни видел удачные парашютные прыжки. До этого мне трижды доводилось видеть такие прыжки - в Новой Зеландии и Америке, и все три раза исход был смертельным. В Новой Зеландии парашютист с нераскрывшимся парашютом упал в море - я и сейчас вижу этот столб воды высотой, наверное, футов в сто.
Я написал руководство для воздушного обнаружения цели, и оно стало бестселлером, хотя там было немало ерунды. Кроме прочего, эта книга, вероятно, помогла понять, что вовсе не обязательно сразу же бросаться в укрытие при первых признаках воздушного налета. Мне кажется, я убедил людей в том, что можно продолжать работу до тех пор, пока не возникнет подлинная необходимость защиты. На нашей производственной фирме я, естественно, был активным членом отряда гражданской обороны.
Я поговорил с Филипом Анвином [Один из владельцев известного британского издательства "Аллан и Анвин] о возможности издания моих книг. Мы беседовали за ланчем и несколько раз слышали сирену воздушной тревоги. "Прямо в точку, - смеялись мы, - как раз по теме". Вслед за одним пособием я написал и другое - по ночному обнаружению цели. Должен признаться, что и в этой моей работе было порядочно вздора.
Благодаря своим сочинениям я все-таки попал в Королевские ВВС. От вице-маршала Кохрейна, директора Штурманской школы Министерства авиации, я получил предложение написать пособие по навигации для инструкторов и курсантов. Мне присвоили офицерское звание, и подчинялся я непосредственно заместителю директора школы.
Я слышал как-то замечательную историю об одном штурмане ВВС и положил ее в основу своего рассказа. Этот рассказ - единственное мое художественное произведение. Мне всегда казалось, что излагать реальные события гораздо интереснее, чем что-то выдумывать. Рассказ назывался "Штурман Кудрявый" и повествовал о том, как этот штурман сказал командиру летающей лодки, что тот задал неверный курс, в результате чего лодка неминуемо погибнет в море. Они поспорили, и все кончилось тем, что штурман нокаутировал своего командира и благополучно возвратил гидроплан на базу.
В Министерстве авиации моим боссом оказался полковник Келли Барнес, крупный краснолицый тип с внешностью и манерами небезызвестного Джона Булля. Он был тем самым штурманом, чью историю я изобразил в своем рассказе. Узнав об этом, я, естественно, почувствовал себя весьма неуютно: как-то он меня примет? Когда полковник вызвал меня к себе, я постарался предстать перед ним по всей форме. Он сказал:
- Знаете, а вы ведь не рассказали о конце этой истории. А случилось вот что. Утром я предстал перед военно-полевым судом, а днем меня вызвали в Совет ВВС и представили к награде.
Все два года, которые я провел в Министерстве авиации, Келли Барнес не питал ко мне симпатии, и этот период своей жизни я вспоминаю без всякой радости. Карьера полковника Барнеса типична для штурмана. Он был не только блестящим теоретиком, но и прекрасным штурманом-практиком. Он, например, предложил - вопреки тысячелетней, идущей от мифологии традиции - по-новому сгруппировать звезды в созвездия, и его описание получилось намного проще и удобнее для восприятия, чем прежнее. Его же отношение ко мне объяснялось, наверное, тем, что я был навигатором гражданским, иными словами - любителем.
Примерно в это же время я изобрел игру, обучающую навигации, назвав ее "Меткий бомбардировщик". Издательство "Аллан и Анвин" растиражировало эту игру, и, принимая во внимание ограниченный рынок для подобного развлечения, она имела очень большой успех. Я выпустил также солнечный компас, который позволял определять направление по солнцу, если известно время, или наоборот - определять время, если известно положение солнца. Следующим моим изобретением стал звездный компас - из картона и прозрачного пластика. Компас продавался вместе с приложением планисферой с изображением звезд. Кроме того, я опубликовал большую учебную карту звездного неба.
В Министерстве авиации я некоторое время работал в одной комнате с Дикки Ричардсоном - он тогда писал руководство по авиационной навигации. Дикки был одним из тех честных и достойных граждан, которые делают свою страну великой. Мне были особенно интересны составленные им задачи и упражнения по навигации - они повышали и уровень самого штурманского дела, и степень безопасности полетов. Приятно отметить, что его задачи почти в точности повторяли ту систему навигации, которую я разработал, чтобы найти острова Лорд-Хоу и Норфолк.
Наша авиация совершала продолжительные вылеты - сопровождала морские конвои и разыскивала подводные лодки. Иногда и мне доводилось принимать в них участие. Однажды на самолете "Либератор" мы залетели в Атлантику до 25-го градуса западной долготы, полет продолжался 11 часов 40 минут. Также летали тоже над Атлантикой на "Фортресс" в течение 8 часов 35 минут. Мне очень хотелось пострелять из автомата, и командир разрешил; из-за этого мы едва не нажили неприятности: как раз в тот момент, когда я выстрелил, внизу проходил какой-то сторожевой корабль.
В середине 1943 года я прикинул, что объем моих трудов по навигации достиг 500 тысяч слов. Писать что-либо еще на эту тему становилось все труднее, и нужно было менять занятие. Мне предложили место в Центральной летной школе Британской империи - без официального статуса, но в ранге офицера, в звании выше того самого низкого, которое я до сих пор имел. Я принял предложение - работа казалась мне интересной. Правда, я хотел бы большего, но действующим штурманом меня не взяли из-за слабого зрения. Я мог исполнять только административные обязанности. Мне официально запрещено было летать- и пилотом, и штурманом, и я не мог носить ни пилотских, ни штурманских знаков отличия. По этой причине в кают-компании пилотов меня всегда потихоньку оттирали в сторону, если только там не находился кто-то, кого я знал лично.
Прибыв в Центральную летную школу, находившуюся в Халлэвингтоне, я испытал давно забытое чувство школяра-новичка. Вновь прибывшим полагалось прежде всего пройти офицерский учебный курс. Меня немедленно облачили в униформу и тут же велели приступать к делу. Я же практически ничего не знал - ни о здешних порядках, ни о том курсе, который мне предстояло пройти. Халлэвингтон - крупная авиационная база, здесь было 37 различных типов самолетов. Первое доставшееся мне страшное испытание - руководить утренним построением при спуске флага в 6 часов. Последний раз я участвовал в чем-то подобном около 30 лет назад. Я, естественно, понаблюдал за тем, как действовал офицер, дежуривший накануне, но одно дело - настоящий военный и совсем другое - я сам. Все, однако, прошло вполне нормально, и я почувствовал огромное облегчение.
Начальником школы был кадровый офицер ВВС по имени Одди - личность примечательная. Он постоянно конфликтовал с Советом ВВС, так как считал, что все действия и порядки в школе должны быть подчинены условиям военного времени. Прошло всего 10 дней, как я появился в школе, и он назначил меня штурманским офицером: ранее занимавший этот пост командир звена отправлялся на задание. Школа готовила главных инструкторов по летному делу, и в ней обучались офицеры разного ранга - от лейтенантов до полковников авиации. В основном это были пилоты из разных войсковых подразделений и из разных стран-союзников. На одном курсе у нас обучались британские офицеры, а также австралийцы, новозеландцы, южноафриканцы, поляки, французы, норвежцы и американцы (но никогда не бывало одновременно офицеров из ВВС и ВМФ США, так как они не ладили между собой).
В мои обязанности входило главным образом кратко разбирать с пилотами штурманские задания и придумывать им упражнения по навигации. В конце каждого курса устраивались штурманские соревнования, и проходили они на 12 легких двухместных учебных самолетах "Магистр". Это было хорошей тренировкой тех штурманских навыков, которые действительно необходимы пилоту. Мы устраивали что-то вроде поиска сокровищ. На одном из состязаний, например, надо было долететь до ближайшей средней школы, пересчитать там теннисные корты, умножить эту цифру на определенное число, а полученное значение считать нужным азимутом и лететь по нему в поисках следующего ключа к заданной цели. Эти соревнования были очень популярны у нас и чрезвычайно спортивны. На одном из них мне довелось быть пилотом у полковника авиации Тедди Дональдсона, который в то время был мировым рекордсменом по скоростным полетам. Он делал всю штурманскую работу, а я был при нем просто шофером. После нашего полета он признался, что от моего пилотажа его впервые в жизни замутило в воздухе. Я же думаю, произошло это потому, что ему впервые в жизни пришлось опускать голову и смотреть на карту.
Была у меня в школе и другая обязанность - разработка методики так называемой "внутренней" навигации. Она предназначалась пилотам., действующим на вражеской территории, когда нельзя оторвать глаз от земли и приходится все время маневрировать, избегая зенитного огня. Надо было научиться все время видеть карту, не имея ее перед глазами, иными словами - внимательно изучить и запомнить карту перед вылетом. Это требование может показаться невыполнимым, но при соответствующей методике и интенсивных тренировках пилоты умудрялись находить стог сена в 50 милях от исходной точки - и не в прямом полете, а непрерывно меняя направление. Одди справедливо заключил, что без возможности летать и самому быть штурманом мне такую работу не выполнить. В результате я не только занимался штурманским делом в воздухе и на разных типах самолетов, но имел легкий аэроплан для индивидуальных рабочих полетов и мог пользоваться им, когда было нужно. Это позволило мне участвовать в создании учебного фильма (мы сами сделали его в школе), разрабатывать интересные методические упражнения, а также время от времени летать домой на выходные. Как-то утром, когда я собирался лететь домой, мы получили из Лондонского авиауправления шифровку. В ней говорилось, что мне надо быть очень осторожным в полете и внимательно смотреть, не увижу ли что-нибудь странное. Я обычно летал низко - так интереснее, и в этот раз меня удивило, что все дети, увидев мой самолет, бросали свои игры и бежали прятаться. Когда тоже повторилось и в другом населенном пункте, я сообразил, что они прячутся от меня. А когда дети повели себя и в третий раз, мне захотелось узнать, что происходит. Я посадил свой самолет на базе истребителей в Хорнчерче и в этот момент увидел, как один из наших истребителей сбил в воздухе самолет-снаряд, и тот рухнул на землю с мощным взрывом. Значит, дети принимали мой маленький моноплан за самолет-снаряд. Прилетев домой, я узнал, что одна из этих дьявольских машин прошла низко над нашим домом. Во время войны нашему дому доставалось, к счастью, слегка, но много раз (после девятого случая я перестал считать), и я, естественно, очень волновался, оставляя Шейлу одну. Я уговаривал ее переехать в Уилтшир, но мог найти там только комнату в доме, где ей пришлось бы жить с посторонними. Она заявляла, что предпочитает оставаться под бомбами, но в. своем собственном жилище. Однажды самолет-снаряд взорвался совсем близко от нас. Навестив Шейлу, я увидел, что большая липа у соседнего дома начисто лишилась листьев. В разгаре лета совершенно голое дерево выглядело очень странно. Спустя несколько недель я опять прилетел домой и с радостью увидел, что липа покрылась новой листвой - словно не осень наступала, а весна.
Я волновался за Шейлу, она - за меня. Я старался успокоить ее и говорил, что в Лондоне под бомбежкой риска больше, чем в нашей школе. В действительности неприятности у нас случались, и нередко. Большинство наших курсантов, перед тем как попасть в школу, занималось административной работой. Неудивительно поэтому, что теперь, проходя интенсивный лекционный курс и летая на самолетах тридцати семи разных типов, они часто попадали в серьезные переделки. В летном деле безопасность приходит с опытом, с постоянными тренировками, но считалось, что, оглядываясь на безопасность, нам войну не выиграть.
Случалось, что кто-то из моих курсантов, выполняя штурманские упражнения, не возвращался из полета, и тогда я часами разыскивал их на своем легком аэроплане. Однажды пропали двое южноафриканцев, и я несколько дней пытался найти их среди уэльских холмов. Спустя три месяца, когда уже не осталось никаких надежд, мы услышали, что они попали в плен. Они перепутали показание компаса и вместо северо-запада полетели на юго-восток. Пересекая Ла-Манш, они думали, что летят над Бристольским заливом. С благодарностью увидели они, как прожекторы осветили им посадочную полосу. Сели, подрулили к стоянке, и, только когда немецкий солдат ткнул в них автоматом, они сообразили, что прилетели не на английский аэродром.