Чичин Сергей. Хундертауэр

   Присмотрев невысокую башенку с узким окошком мансарды под самой крышей, Чумп жестом подозвал Вово и указал ему на вожделенную цель. Вово без колебаний прихватил его за бока (ущельник тихо обругался заранее, предвидя очередной перелет) и подбросил вверх — как ни удивительно, на сей раз ровно настолько, чтобы удалось уцепиться за карниз. С тихим дребезгом прогнулась старинная конструкция, Чумп скрипнул зубами, ожидая падения, но в давние времена строили на совесть, не экономя, как сейчас, ни на мастерах, ни на материалах. Гоблин осторожно отцепил от карниза одну руку, извлек ею кинжал и, нацелившись острием между створками ставней, мазнул снизу доверху. Посередине клинок зацепился за крючок, запирающий ставни изнутри; Чумп ковырнул посильнее, сбрасывая его, и в лицо ему пахнуло затхлой пылью давно не посещаемого чердака.
   — Жди, — уронил Чумп вниз, перехватил кинжал в зубы и, качнувшись, вбросил тело в узенькое оконце. Как всегда, изгваздался в пыли по самые уши. Иногда неплохо бы убираться даже на чердаке! Небось не гоблины-книжники, чтобы такие залежи пыли хранить в надежде, что пригодится.
   Чердак оказался завален старой мебелью, покрытой ветхими полотнищами, и Чумп не стал на нем задерживаться — высмотрел дверь и направился к ней. Рассохшаяся коробка намертво зажала ее, так что пришлось навалиться всем телом и мечтать, чтобы на треск не сбежались обитатели башни. А также — после пары безуспешных толчков — чтобы она не оказалась запертой снаружи на столь любимый рачительными хозяевами висячий замок. На третьем толчке дверь выдавилась из западни, громким треском внушив Чумпу желание как можно быстрее выскочить обратно в окно и бегом покинуть город. Однако раз уж взялся за гуж… Ноги сами понесли вниз по лестнице, кинжал снова перекочевал из зубов в руку, вниз клинком, чтобы не бросился сразу в глаза… хотя какая разница? Можно подумать, повстречав столь явного гоблина посреди гномьего оплота, кто-то перепугается больше или меньше оттого, что в лапе у него короткое лезвие.
   По крутой лестнице Чумп ссыпался мешком сушеного гороха, с разбегу врезался в дверь по пути, раз уж тихо не получается, то крушить так крушить… За дверью оказалась комната с кроватью, в которой как раз открыл глаза и собирался усесться, тараща глаза в темноту, худой плешивый хуманс в ночной рубашке.
   Гоблин задержался у двери ровно настолько, чтобы захлопнуть ее и припечатать пяткой, а затем одним прыжком взлетел на кровать и придавил беднягу, давши ему ощутить горлом острое лезвие.
   — Тихо мне, благородный сударь, — посоветовал он, подогнав в голос самых гнусных интонаций из своего репертуара, отчего приобрел практически гзурский выговор. — Иначе же располосую как безнадежного суслика.
   И сам подумал, что «безнадежный суслик» — это какое-то оригинальное зоологическое нововведение, но главное, оно оказалось образным и доступным: хуманс даже дышать без особого распоряжения оставил.
   — Кем ты тут трудишься?
   — Старший письмоводитель его милости наместника!
   — Это я удачно зашел! Излагай внятно и безошибочно: сколько всего войск в городе, кто из себя и по какой нужде стянуты?
   — Войска прибывают по сию пору по запросу его светлости, декларированная цель их — провести учения в суровых климатических условиях! — затарабанил старший письмоводитель бодро, лупая глазами в то, что им воспринималось как непроглядная темень, а для Чумпа было не более чем разреженным полумраком. — Однако размещать их в городской черте приказано с обстоятельностью и на долгие времена. На нынешний день в экстренном порядке прибыла сотня орденских карателей, а в ближайшее время планируется подход и более существенных воинских частей, что косвенно подтверждают сделанные его светлостью распоряжения касательно усиления подвоза провианта и уплотнения жилого сектора!
   Чумп озадаченно хлюпнул носом. Вот, значит, как. Стаскиваются по сию пору. Начали только что, похоже что прямо после генеральского визита. Это чем же он их так напугал, если отказаться от мысли, что мог в запале помянуть Гзура вместо Занги? Ну, допустим, хитрый гном предвидел, что Панк соберется вернуться. Ну так что же с того? Эдакие силы стаскивать — нужен стимул посерьезнее, нежели опасение лишний раз полюбоваться на генералову рожу. Удовольствия от нее, рожи этой, конечно никакого, но и вреда существенного не должно быть, если конечно не считать профилактического избиения городской стражи.
   — По какой же, скажи на милость, причине гномы в Хундертауэр впились, как клещи в дохлую лошадь? — озвучил Чумп сей мучительный вопрос для письмоводителя и получил, разумеется, самый ожидаемый ответ:
   — Не могу знать, я сам здесь на жаловании, носа не сую глубже нужного, у меня дети!
   Ну да, разумеется. Это надо не такого плешивого прихватывать, это самого Тиффиуса, да и тот, чего доброго, окажется точно на таких же птичьих правах, с детьми и на жаловании, ибо гномы как раз суть стойкие поборники разделения труда, у них один думает, а второй подставляет заради его придумки шею под гоблинские топоры. Но попробовать стоило. Итак, помимо ожидаемой городской стражи — сотня гномских карателей! Вот уж не в радость сведения. Не иначе как опять придется отступать. Вряд ли даже Талмон, если наконец появится, сильно подправит этот недобрый дисбаланс. Откуда большие силы у провинциального барона, если даже его сосед-генерал в путешествия пускается с единственными запасными штанами?
   — Когда и какие войска еще ожидаются?
   — Это я не в курсе, — в голосе письмоводителя отчетливо прорезалась паника. — Иные письма его светлость самолично от руки пишет, ввиду строжайшей конфиденциальности…
   — Ты не эльф?
   — Я? Нет!
   — А один мой знакомый генерал знаешь что делает за словеса, трудные к пониманию?
   — Нет. Ой! В общем, скрытничает порой его светлость. Ежели по этой части с Орденом и сообщается, то самолично, минуя мое ведомство.
   — Понял. Ты не трясись, не трясись! Двум смертям не бывать, а будешь так колотиться — непременно о ножик порежешься. Вот скажи мне еще, сколько всего гномов в городе?
   — Четверо, совершенно достоверно докладываю! Его светлость наместник, его священное преподобие Верховный жрец Гулга, мэтр инженер и ученик его.
   Ого! Что-то новое. Инженера с учеником генерал в своем докладе не упоминал. Хотя, зная его наблюдательность, впору удивиться что он и Тиффиуса-то заметил. Чем же могут заниматься в Хундертауэре эти личности? Здания разбирают? Схемы перерисовывают? Ох уж эти загадки мироздания!
   — Зачем инженер?
   — Не знаю! Он тоже скрытничает, появляется редко и только на обеды, а отчеты за ним пишет его ученик, меня не посвящают…
   — А занимается-то чем? По городу ходит, на башне сидит? Таскает ли с собой всяческие инженерные дрючки? Долбит ли стены, замеряет ли высоты?
   — Не знааааю!… — хуманс плаксиво перекосил рожу. — Я ж чего? Я ж ничего! Я сижу себе в канцелярии, регистрирую входящие и исходящие по открытым каналам, а где тот инженер себе копаться изволит, так кто ж его знает? Порой приходит землей запачканный, иногда и солдат себе в помощь у наместника просит, а тот дает с охотой. Раз сдернул его светлость прямо из-за обеденного стола, уволок в отдаление и что-то ему живейше толковал, да так что его светлость и сами прониклись, затопали ногами и по возвращении за стол опрокинули на себя соусник.
   — Где обретается инженер?
   — Вот не знаю, Гулгом-богом клянусь! Это разве что интендант знает, который всеобщим размещением ведает… Где-то тут, в замке, тут вообще вся, не сочтите за эльфийское слово, администрация.
   «Вот сюда-то и навести эльфин залп», — постановил для себя Чумп. — «Камням что, они небось не расплавятся, а деревяшки пускай горят. Если за компанию с гномами, то совсем не жалко».
   Мотнул головой, отгоняя подковыристую мыслишку: и как же это никто из знатных эльфийских магов, осаждавших Хундертауэр в незапамятные времена, не допер шарахнуть по замку эдакой грубой магической энергией?, и уточнил совсем уже безнадежно:
   — А интендант где?
   — В рабочее время в своем кабинете, это левая сторона замка, второй ярус, а где его жилье, тоже не знаю. Препротивный, надо заметить, типец, отвратительные рожи корчит, когда полагает, что на него никто не смотрит…
   — Ничего-то ты не знаешь! — возмутился Чумп неподдельно. — А где тутошняя казна?
   — Тоже не зна…ааа! Может, у его светлости в башне? Все ценное он туда волочет, это уж как пить дать!
   — Зайти к нему на огонек? — озадачился Чумп. — Не собирался, веришь? Но раз ты ничего не знаешь, а шмыгать по этому спящему царству наугад очень не хочется… А как тут насчет ночного дозора?
   — Э? А, охрана? Ходят тут… по внутреннему двору, вокруг башни… У ворот еще сидят в караулке, олухи, как только пропусти… ой. Тебе ж поди пропуска не требуется, о летящий на крыльях ночи ужас…
   — Да ладно, чего там, — искренне засмущался Чумп. — Не так уж оно и сложно. Тьфу ты, о чем это я?! Ишь, заболтал, хумансовая рожа! Так, про казну спросил, про инженера спросил, а ты, гад, излил на меня поток знаний, которые и не сообразишь куда приткнуть… Ах да. Как бы в башню попасть по возможности тихо?
   — Это ты меня спрашиваешь?! Кто из нас ночной проникатель???
   — Ну извини, на всяк случай спросил. Что еще имеешь сказать напоследок, по доброй воле?
   — Напослеее… — голос письмоводителя отчаянно сел, сам он под придавливающей его горло рукой Чумпа обмяк и покрылся холодной испариной. — Я больше не бууу!… То есть буду, но не так! Я, я хорошо буду! И вовсе работу поменяю! И в письма его светлости, если надо, стану подглядывать!
   — И с интендантом подружишься?
   — Если он рожи корчить перестанет. Никак невозможно дружить с человеком, который из носа пятак постоянно пальцем делает и губу не то что прикусывает, а прямо заглотнуть норовит!
   — А с таким, кто постоянно гномов бить призывает, не пробовал?!…
   Кто знает, к чему бы привела столь оживленная дискуссия о наболевшем, но идиллию нарушил пронзительный вопль снаружи, короткий посвист, звонкий щелчок стали о камень, и Чумп решил что хорошенького понемножку: размахнулся и от души треснул затрепетавшего письмоводителя по кумполу оголовком кинжальной рукояти. Пускай потом рассказывает о пережитом приключении и хвастается фонарем, если никто не поверит. Для хорошего парня тумака не жалко, было бы время — еще и ногами бы отпинал, чтоб гордился на полную и не тушевался ни перед каким обвинением в богатстве фантазии. А сам соскочил с кровати, в один шаг добрался до окна с закрытыми ставнями и выглянул в щелочку.
   Вово, описывая широкий круг, намеревался подобраться поближе к кучке стражников, которые, напротив, знакомства не жаждали: отступали от него, выставив копья и мечи и прикрываясь щитами. Чумп насчитал четверых и возблагодарил небеса, что попалась именно городская стража, трусоватая и еще не опамятовавшаяся после внесенной генералом паники. Каратели бы небось легко и просто взяли гобольда в коробочку, а эти жмутся, каждый в душе надеется, что другой сделает первый выпад, заставит раскрыться это зловещее чудище, мягко стелющееся над мостовой, поигрывая разлапистыми пятернями. Чумп сдернул замыкающий ставни крючок и потянул створки на себя; Вово к тому времени как раз развернул стражей к башне спиной и свирепо топнул на них ногой, словно бы переходя в наступление. Двое, в чьих руках были копья, инстинктивно подали их вперед, нацеливая на массивную гобольдову тушу, а двое с мечами (их копья Чумп обнаружил валяющимися под ближайшей стеной — как видно, их в Вово метнули и промазали) попросту шарахнулись назад и в стороны.
   Раздумывать было некогда, так что Чумп перевалил через подоконник и прыгнул вниз, целясь каблуками в шею одному из копейщиков. Стражник и заметить не успел, какая оказия сломала ему хребет как сухую соломинку. Противный хруст, отметил Чумп кривя морду. Вот так всегда, генерал затеял развлечение, а ты тут за него отдувайся! Трое остальных порхнули врассыпную, навстречу одному из них живо скользнул Вово, пригнулся и выстрелил кулаком прямо в середину подставленного щита. Брызнула щепа, стражник взвыл дурным голосом и, уронив отшибленную по плечо руку, пустился наутек по улице. Недолго думая, за ним рванул другой, случившийся рядом, бросив и щит и копье, а последний, оказавшийся от гоблинов по другую сторону, отступил было к стене с намерением занять оборону и стойко держаться до последнего. Стойкости ему хватило ровно до того момента, как Чумп перебросил кинжал в левую руку, а правой выволок из ножен у своей жертвы длинный меч. Тут стражник счел, что задержал злодеев уже достаточно, и пошел на прорыв, махнув клинком в сторону Вово. Тот, однако, не стал уклоняться или как-то иначе модничать: поймал руку с мечом за кисть, вмиг перетек вплотную и отоварил владельца руки запястьем по шлему. Удар прозвучал, словно нанесенный дубиной, стражника мотнуло и уронило на булыжник бесформенной грудой мяса и служебного рвения.
   — Чего ж ты не спрятался? — укорил Чумп гобольда, взвешивая в руке не пригодившийся меч. Баланс клинка оставлял желать много лучшего. Пожалуй, не зря гном озаботился сбором войск: такая стража и от одного-то генерала не защитит. — Как там у тебя, закрой глаза, и все страхи мимо проскочат?
   — Я пробовал, — жалобно ответствовал Вово. — Тока они видать не совсем страхи, а то и совсем не страхи. Не сработало, заметили! И сразу копьями кидаться. Грубые, правильно их Панк бить собрался!
   — Ну, хрен с тобой, бежим отсель, пока на их вопли ребята посерьезнее не сбежались.
   Ребята посерьезнее, однако, уже появились на сцене и сосредоточенно приближались, топая подкованными сапогами и злобно блестя острыми клинками. А всего-то их целая сотня, припомнил Чумп с тоской, глядя на карателей, энергично несущихся из переулка. Сколько там ни оттянулось на лесное горение, а осталось еще немало…
   — Куда? — уточнил Вово, тоже заметив пяток латных фигур и тоскливо зашмыгав носом от такого неприятного соседства. Ни меч, ни копье из валяющихся под ногами ему по руке не показались, а вот щит он подобрал и прикинул к плечу.
   — Тут уж не до выбора. Сюда!
   Чумп снялся с места и живо нырнул в переулочек между двумя рядами бараков. Вово чуть отстал, и двое карателей, разглядев в рассеянном звездном свете фигуру слишком уж крупную, чтобы быть союзной, бестрепетно выпалили в нее из арбалетов. Один болт ушел поверху, а вот второй метко клюнул подставленный щит и, насквозь просадив ссохшееся дерево, застрял в нем. Гобольд озадаченно ухнул, угрозил в ответ кулачищем и со всех ног бросился за ущельником, чьи пятки мелькали уже далеко впереди.
   Бегство в темноте оказалось занятием довольно прозаическим. Преследователи пару раз врезались в расставленные вдоль бараков бочки для сбора дождевой воды с крыш и решились запалить факелы, дабы избежать ненужного травматизма. Чумп заложил вираж, чтобы уйти с прямо простреливаемой линии, нырнул в параллельную улочку, сбавил темп, чтобы Вово не потерялся, и взял курс примерно на то самое место, где они с Вово преодолевали стену. Как с нее слезать, чтобы выбраться из города — вопрос уже другой, главное сейчас не попасться поднятым на ноги воякам!
   И, конечно, порвалось там, где было тонко — прямо на группу ощетинившихся копьями стражников Чумп сгоряча вылетел около знакомых торговых рядов.
   Мысль успела проскочить всего одна: хорошо, что не каратели! Против тех ловить было бы уж совсем нечего. Что при его-то скромных навыках владения оружием достанет и этих напуганных, но многочисленных дядек, ущельник подумать уже не успел, отмахнулся так и не брошенным мечом от копий и с разбегу вбился плечом в ближайший щит. Сам плюхнулся на сбитого с ног стражника, извернулся лицом кверху и тут же пожалел, что это сделал: над ним зависло сразу несколько обрюзгших торсов в кожаных латах, щитов, а главное — копий с обидно острыми жалами. Картинка не из тех, какие приятно хоть во сне видеть! Хорошо хоть, в темноте стражники не рискнули гвоздить копьями сразу, опасаясь задеть подмятого Чумпом товарища. Гоблин же церемониться не стал, не стал и подниматься: пусть стоя, грудь в грудь, бьются герои, ветераны войн, с ног до головы закованые в сталь паладины и несостоявшиеся профессора каллиграфии. Правда, этот пожалуй набьется, интеллигент, но он хоть здоровый как процент у копошильского ростовщика, от него с большой долей вероятности эти хумансы сами разбегутся. А Чумп в герои не лез никогда, так что извернул руку с мечом и без лишних душевных терзаний полоснул чуть выше земли, подсекая вражьи ноги. Стражники с охотцей завопили, отваливаясь в стороны от кучи-малы — кто успел отскочить, а кому пришлось и откатываться. С хрипом дернулся придавленный, Чумп не глядя сунул под щит зажатым в левой руке кинжалом. На какой-то момент показалось, что пронесло, теперь вывернуться и бегом дальше… Но сверху прилетело наконец копье и злобно ужалило в бок, раздирая плотно свитые жилы, заливая тело противным холодом боевой стали и сводя тело неудержимой болевой судорогой.
   Вово ворвался в свалку как смерч, выставив перед собой щит и насадив его на несколько встречных копий с такой силой, что два древка хрустнули, а остальные выдавило из потных хумансовых ладоней. Как обычно, в бою гобольд преобразился разительно, даже челюсть его перестала отвисать, а глаза сошлись в опасные щелочки; и из вялой глыбы мышечной массы в мгновение ока свился тугой стальной трос. Второе копье, устремившееся к скорчившемуся на земле Чумпу, Вово отшиб ногой, да так, что оно развернуло своего усатого обладателя словно волчок и унесло его далеко от схватки. Через двоих свалившихся с подрубленными ногами Вово перепрыгнул и с маху вогнал кулак в лоб единственному схватившемуся за меч, сминая наносник шлема как мягкое полотно. Остальные брызнули врассыпную, несомый свирепым вихрем битвы гобольд припал на колено, опустившись им на грудную клетку одного из тех, что лежали под ногами, второго наотмашь хлестнул ладонью по лицу, вышибая сознание. Из своего далека вернулся упрямый копейщик, сделал азартный выпад; Вово перехватил копье под наконечником, попутно рассмотрел, испустил облегченный вздох — наконечник оказался гладким, без кошмарных зубьев, выемок и откидных клинков, каких насмотрелся в оружейне в Копошилке. Стало быть, извлечь можно будет без боязни вытащить Чумпу кишки! Но тот скрутился уже совсем недобро, по профессиональной привычке ни звука не издавая, и Вово внезапно стало страшно. Не остаться одному посреди города, полного разъяренных врагов — чего там! Но остаться без этого злобного чахлого приятеля, который всю дорогу насмехается, но тащит, выручает, а порой и откровенно спасает. Как без него возвращаться к генералу? Как объяснить, что вернулся он, рохля и зюзя, а лихой ущельник…
   Копье перекочевало из рук стражника в лапищу Вово, влекомый им бугай врезался всем торсом в подставленную грудь гобольда, обжегся о полыхнувшее в сузившихся глазницах пламя и, словив лицом нырнувший в стремительном поклоне лоб, осыпался на брусчатку. Развернувшись на отблеск факела от угла ближайшего барака, Вово сплеча метнул туда свой трофей. Копье впилось в стену дома и увязло в ней, подрагивая утяжеленной пяткой древка. Но из улочек появлялись уже каратели, помимо мечей сжимавшие в руках факелы и, что было куда важнее, взведенные арбалеты; за спиной сумрачной громадой высилась стена, рядом слабо корчился Чумп. Отступать было некуда.
   Вернее, отступать некуда было бы кому угодно другому.
   Копье вышло из чумповой раны легко, без сопротивления. Ущельника передернуло, на стиснутых его зубах выступила кровавая пена; меч вывалился из разжатых пальцев, но на рукояти кинжала пальцы сошлись несокрушимыми объятиями медвежьего капкана, и Вово пришлось потратить секунду, чтобы извлечь застрявшее между бляхами панциря и ребрами последней чумповой жертвы лезвие. Рядом рухнул брошенный издалека факел, подсвечивая цели для стрелков; Вово вскинул Чумпа на руки и развернулся спиной к наступающим в ряд карателям, прикрывая собой раненого.
   Теперь всего несколько прыжков…
   Первый болт вошел коварно — под нижний край плотного пончо, угодив в мощные мускулы бедра. Вово сдавил зубы: оружие у этих странных вояк чистое и бесхитростное, как будто и не воевать им собираются, а турниры свои разыгрывать, можно потерпеть, недаром же вымахал таким бугаем! Тем более что еще три штуки кольнули в спину еле ощутимо, ибо волколачью шерсть в северных гоблинских деревеньках, не знающих ковки металла, валяют именно в расчете на всяческие неприятные оказии. Правда, еще один болт клюнул на полную в плечо, пройдя между полами, но терпеть было можно, а падать — нельзя, и гобольд прыжком вырвался из светового пятна, а остальные болты засвистели уже наугад в темноту, звонко рикошетя от каменной кладки стен.
   Когда боль в поврежденной ноге дошла и заставила повалиться на колено, Вово был уже на нужном месте, на насыпи, и позволил себе оглянуться. Хумансы приближались плотным строем, ощетинившись разнообразными клинками. Непохоже было, чтобы они боялись, в отличие от тех, других, кожаных. Что ж, возможно, еще рано. Еще научатся бояться!
   — Лезь на стену, дурааак, — прохрипел Чумп, не открывая глаз. — Искупаешься в дерьме… Не привыкать. Жизнь, она вся…
   — Тихо! — цыкнул на него Вово, сосредоточился, подавил тошноту, которая всегда на него нападала в таких случаях, и еле слышно, чтобы не дай Занги никто не расслышал и не запомнил, прохрипел под нос Слова. Как обычно, сдавило виски, навалилась слабость, а желудок сжался до размера мышиного и рванулся к горлу, когда из-под ног ушла опора, а со всех сторон рванулись к небу отвесные стены из земли и камня, сливаясь вверху надежным непроницаемым куполом.
   И только когда земля сомкнулась над головами беглецов, Вово позволил себе упасть на бок, не выпуская Чумпа, и перевести задержанное дыхание. Вокруг царил мрак, густоватый даже для глаз гобольда, который в темноте видел на зависть всякому гоблину. А чего же еще ожидать от подземного тоннеля, который много веков не освещался ничем, включая фонари таких, как Вово, странников-диггеров?… Судя по запаху вековечной сырости, здесь вообще никто никогда не был с того самого момента, как древние мастера его проложили.
   Чумп, как оказалось, уже хрипел, судорожно прижимая локтем раскроенный бок, и Вово спохватился, полез под пончо, где в поясной сумке хранились многие полезности, которыми его неизменно снабжала в дальнюю дорогу мама. Конечно, целитель из него аховый, простого поноса в жизни не исцелит, разве что больные зубы удалять большой мастак, с оплеухи, вместе с целой пригоршней здоровых. Но чужеродные прорехи в организме — дело сплошь и рядом привычное, сколько раз сам напарывался на острое, а то и чужие зубы оставляли раны самого скверного вида… И не сочтешь! Поневоле навостришься тяп-ляп залатывать. Отец и его соплеменники вовсе лечить способны одним тычком перста, навроде того как умеет друид или те бритоголовые в городе, только вовсе без дивного сияния: тырк и все, иди камень руби. Да и в нем, Вово, говорят, есть такая же сила, псионической мощью именуемая, да только на что еще одна мощь? Тут обычную-то, которая в мышцах, не прокормишь.
   Из сумки явился узелок с мягким месивом. Знаменитая целебная мазь, за которой порой приходится через все Северные Земли путешествовать; не всяк в нее и верит, ибо самой своей природой она противоречит всем научным трактатам, написанным известными медикусами. Но уж Вово-то не сомневался, что она есть и еще как действует; самого его однажды только этой мазью и подняли буквально со смертного одра, после того как попался на пути стае голодных брайнсакеров. С тех пор в дальний путь неизменно брал такой драгоценный комок. Теперь же осторожно оторвал чумпову руку от раны, задрал на нем фуфайку и, не жадничая, втер изрядную щепоть мази в твердое жилистое брюхо вокруг раны. Чумп порывался сперва со стонами выдраться, но не тут-то было!
   — Держись, друг, — неловко просипел Вово, придерживая его рукой с мазью и борясь с желанием легонько щелкнуть в лоб, чтобы оставил дергаться часов эдак на пару. — От таких ран в наше, как говорит Хастред, просвещенное время помирать попросту зазорно. Правда, тут просветления не видать, напротив — одна темень, но чтоб ты знал, время, оно штука такая: везде обыкновенно одинаковое. Потому быть сразу тут и там получается далеко не у всякого.
   Обмазал рану, нашлепнул на нее клочок тряпицы все из той же полезной сумочки и с облегчением отдулся на сторону. Теперь никуда не деться подраненному товарищу! Может, бегать покамест не будет, но оно и к лучшему — вот, один раз уже добегался.
   Оставалось разобраться со своими ранами, но это уже никакой проблемой не выглядело. Стиснув зубы, Вово выдернул из плеча короткую толстую стрелку с двумя пластинками вместо оперения и острым ромбическим наконечником. Кровь побежала веселым ручейком, но не напугала и уже через несколько секунд свернулась в плотную корочку, а острая боль сменилась тянущим нытьем. Второй болт дался не так просто: застрял в эдаком месте, что не особо и похвастаешься в приличном обществе! Дабы извлечь его, пришлось извернуться и, кряхтя и свешивая от усердия язык, мучительно заводить за спину руку. Чумп бы достал до своей задницы любой рукой на выбор из любого положения, мелькнула завистливая мысль, а тут такими валунами оброс со всех сторон, что при всяком движении что-то трещит внутри, анатомия затвердевает чудовищными неприступными бастионами, а попытка хоть как-то перекрутиться сводит все это обилие недетскими судорогами. Наконец сумел ухватить болт за оперение, выдрал, злясь на себя, безо всякой деликатности, а от мысли как-то еще втирать туда мазь решительно отказался: само заживет, знаем мы свою живучесть.