Чивер Джон. Семейная хроника Уопшотов

   - Опять перегорел главный предохранитель, - сказала Джустина, поворачивая игральную кость к свету камина.
   - Может, я починю? - спросил Мозес, стремясь произвести хорошее впечатление.
   - Не знаю, - сказала Джустина. - Там много предохранителей.
   Мелиса зажгла свечу, и Мозес пошел следом за ней через зал. Они услышали бормотание голосов в кухне, где слуги чиркали спичками, ища свечи. Мелиса открыла дверь в следующий коридор и по стертым ступенькам деревянной лестницы стала спускаться в подвал, где пахло землей. Они нашли щиток, и Мозес заменил старый предохранитель новым, хотя и отметил, что провод в нескольких местах был оголен или небрежно обмотан изоляционной лентой. Мелиса задула свечу, и они вернулись в зал, где граф снова стал играть минорные мелодии, а генерал подкатил свое кресло к Мозесу и предложил ему подойти поближе к стеклянной витрине около камина, в которой висела старинная академическая мантия, бывшая на покойном мистере Скаддоне, когда он получал в Принстонском университете звание почетного доктора.
   Мозеса позабавила мысль, что дворец и зал целиком покоятся на знакомых ему по годам юности магазинах стандартных цен с их заманчивыми и гниловатыми запахами. Самые яркие воспоминания сохранились у него о девушках - прыщавой девушке за прилавком с косметикой, полногрудой девушке, продававшей металлические изделия, томной девушке в кондитерском отделе, скромной красавице, продававшей клеенку, и городской шлюхе с волосами соломенного цвета, стажерке в отделе заводных игрушек. И если между этими воспоминаниями и залом в "Светлом приюте" не было видимой связи, фактическая связь представлялась бесспорной. Мозес обратил внимание, что, говоря о Дж.П.Скаддоне, генерал избегал слов "стандартные цены" и говорил просто о занятии торговлей.
   - Он был великий коммерсант, - сказал генерал, - исключительный человек, выдающийся человек, даже его враги это признавали. В течение сорока лет его руководства фирмой каждый день у него был расписан с восьми утра и нередко за полночь. Когда я говорю, что он был выдающийся человек, я имею в виду его выдающуюся энергию, силу его ума, смелость и воображение. Всеми этими качествами он обладал в полной мере. Он никогда не участвовал в сомнительных делах, и торговый мир, как мы теперь видим, многим обязан его воображению, уму и обостренному чувству чести. У него на службе состояло, разумеется, свыше миллиона людей. Когда он открыл магазины в Венесуэле, Бельгии и Индии, это было сделано не для того, чтобы он или его акционеры стали богаче, а для того, чтобы везде повысить уровень жизни...
   Мозес слушал разглагольствования генерала, но мысль о том, что он будет спать с Мелисой, озаряла этот день таким неугасимым светом и такой неугасимой радостью, что ему стоило большого усилия не дать пылу перейти в нетерпение, пока он слушал похвалы покойному миллионеру. Мелиса была красива той ослепительной красотой, которая внушает торжественные мысли даже мальчишке из бакалейной лавки и механику из гаража. Ее густые темно-золотистые волосы, ее плечи и шея, ее глаза, издали совсем черные, имели над Мозесом такую власть, что, когда он смотрел на нее, от охватывавшего его желания ее лицо казалось ему темным и золотистым, как старинная картина, покрытая несколькими слоями лака. Он был бы рад, если бы с ней случилась какая-нибудь небольшая неприятность, так как им владело то глубокое сложное чувство, какое мы испытываем при виде привлекательной женщины - или даже женщины, которая сохранила лишь претензию на привлекательность, - когда она оступается на железной подложке вагона или сходя с тротуара на мостовую, или когда в дождливый день разрывается бумажный мешок, в котором она несет купленные продукты, и к ее ногам в лужи на тротуаре падают апельсины, пучки сельдерея, булки, холодные отбивные котлеты, завернутые в целлофан. Это глубокое сложное чувство, объяснимое иногда обидой или потерей, беспричинно обуревало Мозеса. Он хотел был подняться со стула, как вдруг старая дама резко произнесла:
   - Пора спать!
   Он не догадался, как исказила его черты сила желания, и попался. Из-под накрашенных бровей Джустина смотрела на него с ненавистью.
   - Я попрошу вас проводить генерала в его комнату, - сказала она. - Ваша комната как раз рядом по коридору, так что для вас это не составит труда. Комната Мелисы в другом конце дома, - она торжествующе произнесла эти слова и жестом подчеркнула расстояние, - и отвезти генерала наверх ей не так удобно...
   Печать желания на лице один раз уже выдала Мозеса, и он но хотел снова выдать себя, обнаружив разочарование или гнев, а потому широко улыбнулся прямо просиял; однако он был поглощен мыслью о том, как ему найти путь к ее постели сквозь этот лабиринт комнат. Не мог же он бродить по всему дому и стучать во все двери, как не мог открывать их, натыкаясь на визжащих горничных или на миссис Эндерби, снимающую ожерелье. Он мог потревожить осиное гнездо служанок - даже графа д'Альбу - и сразу же вызвать скандал, который закончится его изгнанием из "Светлого приюта". Мелиса улыбалась так ласково, что, конечно, подумал он, у нее был какой-то план. Она благовоспитанно исцеловала его и шепнула:
   - Через крышу. - Затем сказала, чтобы слышали все: - Увидимся утром, Мозес. Приятных сновидений.
   Он вкатил кресло генерала в лифт и нажал кнопку третьего этажа. Лифт медленно поднимался, и тросы издавали очень жалобный звук, но вновь преисполненный неугасимой радостью Мозес был глух к зловещим пророчествам этих подъемников и лифтов - лифтов в высотных зданиях, замках, больницах и складах, - которые, расслабленно дребезжа и наводя уныние, как бы дают нам представление о вечных муках.
   - Благодарю вас, мистер Уопшот, - сказал старый генерал, когда Мозес подкатил его кресло к двери. - Теперь я управлюсь сам. Мы очень рады, что вы приехали. Мелиса была раньше очень несчастная, очень несчастная и неприкаянная. Покойной ночи.
   В отведенной ему комнате Мозес сбросил с себя одежду, почистил зубы и вышел на балкон; дождь все еще шел, приглушенно шурша в траве и листьях. Мозес широко улыбнулся, полный великой любви к миру и ко всему, что в нем есть, и затем полез голый по крышам. Это могло показаться для "Светлого приюта" совершенно неправдоподобным, но, принимая во внимание цель его поисков, в его положении голого человека, карабкающегося но свинцовым листам крыши, не было ничего странного и вызывающего недоумение. Мягкое прикосновение дождя к коже и к волосам действовало освежающе, а хаос мокрых крыш без труда вписывался в любовный ансамбль. Именно на крышах "Светлого приюта", которые видели только птицы или пассажиры заблудившегося самолета, оставил архитектор явные следы сложности своей задачи, до некоторой степени своего поражения, так как это нелепое величественное сооружение представало взору построенным наспех, а затем подвергшимся многочисленным случайным исправлениям, - там за завесой дождя скрывались секреты архитектора и большая часть его неудач. Остроконечные крыши, плоские крыши, пирамидальные крыши, стеклянные крыши, крыши со вставленными в них цветными стеклами и прорезанные дымоходами и странными системами водостока простирались свыше чем на четверть мили, тут и там, как крыши большого города, поблескивая в свете, падавшем из отдаленных слуховых окон.
   Насколько Мозес мог разглядеть в дождливой мгле, единственный путь к противоположной части дома проходил мимо этого далекого ряда слуховых окон, и он направился к ним, как вдруг упал, зацепившись за проволоку, на высоте колен протянутую через этот участок крыши. Старая радиоантенна, благодушно решил он, так как не ушибся, и двинулся дальше. Через несколько минут он прошел мимо мокрого от дождя полотенца и бутылочки лосьона для загара, а немного дальше увидел бутылку из-под вермута, придававшую крыше сходство с пляжем, на котором кто-то тайком от Джустины - он в этом не сомневался - грел свои кости на солнце. Приблизившись к скату, ведущему к первому освещенному слуховому окну, он мог ясно рассмотреть маленькую, украшенную религиозными картинами комнату, где старая служанка гладила. В следующем окне свет был розовый, и, бросив туда беглый взгляд, Мозес с удивлением увидел в комнате графа д'Альбу, который совершенно голый стоял перед зеркалом, отражавшим его во весь рост. Следующим было окно миссис Эндерби: она сидела у письменного стола, одетая как за обедом, и что-то писала в конторской книге. Мозес миновал круг света, отбрасываемый ее настольной лампой, и тут его правая нога, искавшая точку опоры, ступила в пустоту, заполненную лишь дождливой тьмой, и он не упал только благодаря тому, что успел резко повернуться и перенести тяжесть своего тела на шиферные плиты. Он едва не свалился в вентиляционную шахту, которая прорезала три этажа рядом с залом и могла бы стать его могилой. Он пристально смотрел в нее, выжидая, пока утихнут химические реакции в его выведенном из равновесия организме, и одновременно прислушиваясь, чтобы узнать, не потревожил ли миссис Эндерби или еще кого-нибудь тот шум, что он произвел, бросившись на крышу. Все было спокойно, и он продолжал путь медленнее, пока наконец не спрыгнул на балкон комнаты Мелисы; он постоял там у окна, наблюдая, как она расчесывает волосы. Она сидела у стола перед зеркалом, и ее ночная рубашка была так прозрачна, что даже в тусклом свете он видел ее округлые груди, слегка расходившиеся в стороны, когда она наклонялась к зеркалу.
   - Ты промок насквозь, мой милый, ты промок насквозь, - сказала она.
   Взгляд у нее был томный и сладострастный; она подставила рот для поцелуя, развязала ленты рубашки, так что та спустилась до пояса, и пригнула его голову к себе на грудь, чтобы он целовал ее. Потом, голая и не стесняясь своей наготы, она прошла через комнату в ванную закончить вечерний туалет, и Мозес прислушивался к шуму льющейся воды и стуку открываемых и закрываемых ящиков, понимая, как обостряются чувства любовника, если он способен оценить это нарочитое промедление. Она вернулась, как он подумал, в сиянии своей красоты, выключая по пути свет; а на заре, когда он поглаживал ее мягкие ягодицы и слушал карканье ворон, она сказала, что ему пора уходить, и он, голый, стал снова карабкаться через хаотическое нагромождение крыш.
   Начало светать, и Мозес, не в силах заснуть, оделся и вышел из комнаты. Спустившись по лестнице, он увидел в ярком утреннем свете, что роскошь вокруг него грязная и потертая. Бархатная обивка лестничных перил была в заплатах, на ковре, устилавшем лестницу, лежал пепел от сигар, у банкетки с вышитым сиденьем, стоявшей на повороте, недоставало одной ножки. Спустившись в ротонду, Мозес увидел большую серую крысу. Они смотрели друг на друга, а потом крыса - слишком жирная или слишком высокомерная для того, чтобы бегать, - медленно прошествовала в библиотеку. В люстре не хватало хрустальных подвесок, мраморный пол местами был в выбоинах, и весь холл напоминал вестибюль старого отеля, некогда дорогого и изысканного, по ставшего затем приютом стариков, старух, почти бедняков. Воздух был спертый, и на комодах, стоявших вдоль стен на равном расстоянии друг от друга, остались светлые круги от стаканов. У большей части комодов не хватало ножки или какой-нибудь металлической детали. Проходя по холлу, Мозес подумал, что никогда не видел так много комодов, и ему захотелось узнать, что в них хранилось. Он спрашивал себя, купили ли их Скаддоны, выписав по почте, заказали ли они их какому-нибудь представителю фирмы или же поддались жадности при виде этих массивных, богато украшенных и совершенно бесполезных, на его взгляд, предметов. Ему снова захотелось узнать, что в них хранилось, но он ни одного из них не открыл и через стеклянную дверь вышел на широкую лужайку.
   Женщины, которых любил Мозес, были, казалось, здесь, в утреннем небе, залитом светом, в реке, в горах и в деревьях, и с вожделением в крови и покоем в сердце он радостно прогуливался по траве. Около дома был старинный римский бассейн с мраморным бортиком, вода в него лилась из пастей львов. Так как делать Мозесу было нечего, то он решил поплавать. День, вначале бывший таким ослепительным, внезапно потемнел, и пошел дождь. Мозес вернулся домой, чтобы позавтракать и поговорить с Джустиной.
   Мозес написал Лиэндеру о Джустине, и Лиэндер ответил ему письмом без обращения и со следующим заголовком: "Возвышение продажной твари". Ниже он писал:
   "Джустина. Дочь Эймоса и Элизабет Молзуортов. Единственный ребенок. Отец был игроком. Красавец, но не способный или не желавший выполнять семейные обязанности. Бросил жену и ребенка. Больше о нем ничего не слышали. Элизабет содержала себя и дочь шитьем. Работала день и ночь. Погубила зрение. Рот всегда полон булавок. Маленькая Джустина была с самого начала сказочной принцессой, так, во всяком случае, мне казалось. Явно выраженный вкус к королевской пышности. Лоскуты бархата. Павлиньи перья и т.п. Единственным развлечением, которое она в детстве признавала, было изображать королеву в самом роскошном наряде. Была неуместной в таком городе, как Сент-Ботолфс. Подвергалась бесчисленным насмешкам. Грейси Толланд, учительница танцев, взяла ее помощницей. Царила в танцевальном зале "Истерн стар", помещавшемся над аптекой и складом фуража. В помещении пахло мастикой. Потом играла на рояле в старой масонской ложе, сопровождая киносеансы, и в магазине стандартных цен Дж.П.Скаддона. "Покружи меня еще раз в вальсе, Уилли". Рояль всегда страшно расстроенный.
   Дж.П.Скаддон конкурировал тогда с Вулвортом и Кресси. Миллионер, но не считал ниже своего достоинства навещать магазины в самых глухих местах. Увидел Джустину, томно перебиравшую клавиши рояля. Любовь с первого взгляда! Увез ее в Нью-Йорк. Эми Аткинсон была дуэньей. Впоследствии женился на Джустине. В газетных заметках никаких упоминаний о Сент-Ботолфсе, матери-портнихе, учительнице танцев. Словно взрослой сразу очутилась в высшем обществе. Джустина была хорошо вооружена, чтобы завоевать общественное положение в нью-йоркской медвежьей яме. Стала дамой-патронессой больницы для собак и кошек. То и дело снималась для газет, окруженная благодарно тявкающими псами. Однажды ее попросили пожертвовать небольшую сумму в пользу здешнего Дома моряков. Отказала. Стремилась к полному разрыву всяких связей с родным городом. Детей не было. Водила дружбу с герцогами и графами. Принимала членов королевской семьи. Большой открытый дом на Пятой авеню. Также загородное поместье "Светлый приют". Все мечты сбылись".
   Позже утром Мозес застал Джустину в зимнем саду - в пристроенной к одному из крыльев замка оранжерее с куполообразной крышей. Многие стекла были разбиты, и Джакомо заткнул дыры подушками. В прежнее время вдоль стен зимнего сада, по-видимому, тянулись цветочные клумбы, а посредине был фонтан с бассейном. Когда Мозес вошел и попросил у Джустины разрешения поговорить с ней, та сидела на железном стуле.
   - Я хочу жениться на Мелисе.
   Джустина дотронулась рукой до сооружения из черных волос, которое так напоминало Картрайтовский блок, и вздохнула.
   - Почему же вы не делаете этого? Мелисе двадцать восемь лет. Она может поступить, как ей хочется.
   - Мы предпочли бы иметь ваше согласие.
   - У Мелисы нет денег и никаких надежд получить их, - сказала старуха. У нее нет ничего ценного, кроме ее ожерелий. Продажная ценность жемчуга, к сожалению, очень низка, а застраховать его почти невозможно.
   - Это не имеет значения.
   - Вы очень мало о ней знаете.
   - Я знаю только, что хочу на ней жениться.
   - Думаю, в ее прошлом есть кое-что, о чем вам следует знать. Ее родители были убиты, когда ей шел восьмой год. Мистер Скаддон и я с радостью удочерили ее - она была такая ласковая, - но мы имели с ней немало хлопот. Она вышла замуж за Рея Беджера. Вы это знали?
   - Она сказала мне.
   - Он стал пьяницей, но, мне кажется, не по вине Мелисы. У него были очень низменные взгляды на брак. Надеюсь, вы не разделяете подобных взглядов?
   - Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.
   - Мы с мистером Скаддоном спали в отдельных комнатах, если только представлялась возможность. Мы всегда спали на отдельных кроватях.
   - Понимаю.
   - Даже в Италии и Франции.
   - Пройдет немало времени, прежде чем мы сможем поехать в какое-нибудь путешествие, - сказал Мозес, надеясь переменить разговор.
   - Не думаю, что Мелиса будет когда-либо в состоянии путешествовать. Со времени своего развода она не покидала "Светлый приют".
   - Мелиса сама мне об этом говорила.
   - Для молодой женщины она, пожалуй, ведет замкнутую жизнь, - сказала Джустина. - В прошлом году я купила ей билет для путешествия вокруг света. Она охотно согласилась, но, когда весь ее багаж был доставлен на корабль и мы уже пили вино в ее каюте, она решила, что не может ехать. Она очень страдала. В тот же день я привезла ее назад в "Светлый приют". - Она улыбнулась Мозесу. - Вокруг света поехали ее шляпы.
   - Я понимаю, - сказал Мозес. - Мелиса мне рассказывала, и я охотно буду жить здесь, пока мы не поженимся.
   - Это можно все устроить. Ваш отец еще жив?
   - Да.
   - Он, наверно, уже очень стар. У меня сохранились не слишком приятные воспоминания о Сент-Ботолфсе. Я уехала оттуда, когда мне было семнадцать лет. Когда я вышла замуж за мистера Скаддона, я получила, наверно, сотню писем от жителей поселка с просьбой о денежной помощи. Это не способствовало тому, чтобы моя воспоминания улучшились. Я пыталась оказывать помощь. В течение нескольких лет брала какого-нибудь ребенка художника или пианиста - и давала ему образование, но ни один из них так и не добился успеха. - Она разжала руки и печально махнула ими, словно сбрасывала своих стипендиатов откуда-то с большой высоты. - Мне пришлось со всеми расстаться. Вы жили выше по течению реки, не правда ли? Я вспоминаю дом. У нас есть, вероятно, какие-нибудь старинные вещи, доставшиеся вам по наследству?
   - Да. - Мозес не ожидал такого вопроса и ответил нерешительно.
   - Не можете ли вы хоть примерно сказать, что они собой представляют?
   - Колыбели, комоды на высоких ножках, туалетные столики и тому подобное. Граненые бокалы.
   - Граненые бокалы меня не интересуют. Я никогда не коллекционировала старинную американскую утварь, а мне всегда этого хотелось. Блюда есть?
   - Мой брат Каверли знает об этом больше, чем я, - сказал Мозес.
   - Ах, так, - сказала Джустина. - Ну что ж, мне все равно, женитесь вы на Мелисе или нет. Я думаю, миссис Эндерби сейчас у себя в кабинете и вы можете попросить ее назначить день свадьбы. Она разошлет приглашения. Будьте осторожны с этой вываливающейся плитой в полу. Вы можете споткнуться и повредить себе ногу.
   Мозес отыскал миссис Эндерби; заставив его выслушать заплесневелые воспоминания о своей юности на Ривьере, она затем сказала ему, что он может жениться через три недели. Он попытался найти Мелису, но горничные сообщили ему, что она еще не спускалась, а когда он стал подниматься по лестнице в ту часть дома, где была ее комната, он услышал позади голос Джустины:
   - Вернитесь назад, мистер Уопшот.
   Мелиса сошла вниз только к ленчу; хотя он и не был сытным, к нему додали два сорта вина, и тянулся он до трех часов. После ленча Мозес с Мелисой чинно прогуливались взад и вперед по площадке под башнями, напоминая фигуры на обеденном блюде, а выйдя в поисках уединения в парк, тотчас наткнулись на миссис Эндерби. В половице шестого, когда Мозесу пора уже было уезжать и он обнял Мелису, окно в одной из башен распахнулось, и Джустина крикнула:
   - Мелиса, Мелиса, скажи мистеру Уопшоту, что он опоздает на поезд, если не поторопится!
   В понедельник после работы Мозес уложил свою одежду в два чемодана и в картонную коробку и сунул между рубашками бутылку виски, коробку сухого печенья и трехфунтовую головку стилтонского сыра. Опять он был единственным пассажиром, сошедшим с поезда в "Светлом приюте", но Джакомо ждал его на станции со своим старым "роллс-ройсом" и повез его вверх по холму. Мелиса встретила его у дверей, и этот вечер прошел так же, как первый, за исключением того, что предохранители не перегорели. В десять часов Мозес вкатил генерала в лифт и опять пустился в путь по крышам, на этот раз в такую ясную, звездную ночь, что издали увидел вентиляционную шахту, в которой чуть не погиб. Опять на утренней заре он лез назад к отведенной ему комнате, и ничто не могло сравниться с удовольствием, какое он испытал, смотря на заре с высокой крыши "Светлого приюта" на густо поросшую лесом холмистую местность. Он уехал поездом в город, вернулся вечером в "Светлый приют", за обедом нарочито зевал и покатил старого генерала к лифту в половине десятого.
   30
   Пока Мозес наслаждался счастьем, Каверли и Бетси поселились на ракетной базе, носившей название Ремзен Парк. На ферме Каверли провел лишь один день. Лиэндер настоял, чтобы он вернулся к жене. Сам же он через несколько дней приступил к работе на фабрике столового серебра. Каверли приехал к Бетси в Нью-Йорк и через каких-нибудь несколько дней был переведен на эту новую базу. Теперь они совершили путешествие вместе. Ремзен-Парк представлял собой поселение из четырех тысяч одинаковых домов, на западе граничившее со старым военным лагерем. Городом его нельзя были назвать. Оно возникло, когда решили ускорить строительство ракетодромов, и при его возведении руководствовались соображениями целесообразности, удобства и быстроты. Впрочем, во время дождя дома оставались сухими и зимой были теплыми. В них были хорошо оборудованные кухни и камины, способствовавшие семейному блаженству, а здравых требований национального самосохранения было более чем достаточно для оправдания того обстоятельства, что они ничем не отличались друг от друга. Посредине поселка находился большой торговый центр, где вы могли купить что угодно, - и все это помещалось в зданиях со стеклянными стенами. Для Бетси это была великая радость. Она и Каверли сняли дом с полной обстановкой, вплоть до картин на стенах, и стали хозяйничать, наслаждаясь синим китайским сервизом с разрисованными стульями, присланными Сарой из Сент-Ботолфса.
   Они прожили в Ремзен-Парке очень недолго, когда Бетси решила, что она беременна. Утром она почувствовала недомогание и осталась в постели. Когда она поднялась, Каверли уже давно ушел на службу. Он оставил для нее на кухне кофе и вымыл после себя посуду. Бетси сидела за поздним завтраком и смотрела в окно кухни на дома Ремзен-Парка, тянувшиеся до самого горизонта, как узор на скатерти. Из соседнего дома вышла женщина и высыпала мусор из ведра. Она была итальянкой, женой итальянского ученого. Бетси крикнула ей "доброе утро" и пригласила зайти и выпить чашку кофе, но итальянка только холодно улыбнулась и вернулась к себе в кухню. В Ремзен-Парке люди были не слишком приветливы.
   Бетси надеялась, что не ошиблась насчет своей беременности. У нее появилось обыкновение молиться в душе, столь же непроизвольное, как и привычка разражаться проклятиями, когда она прищемляла себе палец окном. "Боже милостивый, - кротко шептала она про себя, - сделай так, чтобы я стала матерью". Она хотела иметь детей. Она хотела пятерых или шестерых. Вдруг она улыбнулась, как будто ее желание наполнило кухню любовью, беспорядком и животворным семейным духом. Она завязывала лентой волосы своей дочери Сандры, красивой девочки. Остальные четверо или пятеро тоже возились здесь. Они были веселые и грязные, а один из них, маленький мальчик с длинной, как у Каверли, шеей, держал в руках разбитую на две части тарелку, но Бетси не ругала его - Бетси даже не нахмурилась, когда он разбил тарелку, так как секрет светлой жизнерадостности малыша заключался в том, что он развивался в атмосфере, никогда не омрачавшейся скаредностью. Бетси чувствовала, что в ней скрывается талант к воспитанию детей. Выше всего она будет ставить развитие личности. Призрачным детям, игравшим у ее колен, родители всегда дарили только любовь и доверие.
   Покончив с домашними делами, Бетси решила отнести в мастерскую утюг, у которого испортился шнур. Пройдя Кольцо К, она направилась по Триста двадцать пятой улице к торговому центру и зашла в магазин самообслуживания, не потому, что ей надо было что-то купить, а потому, что ей нравилась вся обстановка этого места. Магазин был просторный, ярко освещенный, от высоких синих стен исходила музыка. Под звуки "Голубого Дуная" она купила огромную банку арахисового масла, а затем ореховый торт. Кассир оказался симпатичным юношей.
   - Я здесь еще ничего не знаю, - сказала Бетси. - Мы только что приехали из Нью-Йорка. Мой муж был далеко, на Тихом океане. Мы живем в одном из домов Кольца К, и я подумала, что вы можете дать мне совет. У меня износился шнур от утюга, как раз позавчера он отказал, когда я гладила рубашки мужа, и я подумала, не знаете ли вы случайно поблизости какой-нибудь магазин электрических приборов или ремонтную мастерскую, где мне могли бы починить шнур к завтрашнему дню, потому что завтра у меня день больших покупок и я подумала, что могу прийти сюда и купить у вас продукты, а на обратном пути зайти за утюгом.