за день совершала семьдесят превращений. Когда во время битвы титанов
Кан-хуэй (один из титанов) опрокинул гору Бучжоу и небо обвалилось на
северо-западе, Нюй-ва поддержала и укрепила его. Ей же приписывается
множество чудес, в том числе и создание человека из куска глины.
С. 237. Пора им колесницу окружать. - По китайским поверьям, духи ездят
в облачной колеснице, в которую впряжены драконы.
Н. Т. Федоренко
Перевод Л.Е.Черкасского
Воспроизводится по изданию: Цао Чжи. Семь печалей / М., Худ лит-ра,
1973. - Прим. ред.
Я покинул столичный город,
возвращался в удел на восток.
За спиной Ицюэ,
Хуанъюань уже позади,
и Тунгу прошел,
взошел на Цзиншань.
Солнце к западу шло,
кони тащили коляску с трудом.
Я коней приказал распрячь, где душиста трава;
пусть пасутся, где чжи растет.
В тополиной роще бродил-гулял,
наблюдал за потоком Ло.
И тут смутилась душа, встревожился дух,
и мысли бегут-бегут...
Вниз смотрю - ни одной души,
вверх взглянул - увидел красавицу.
На краю утеса стояла,
и тогда я вернулся, вознице сказав:
"Пойдем. Ты кого-нибудь видишь там?
Разве может прелестным таким
быть человек?"
И возница мне отвечал:
"Слышал я, будто фею этой реки
в старину величали Ми-фэй.
Та, что видели вы, государь, не она ли?
Каков ее вид, позвольте спросить?"
И я отвечал ему:
"Как вспугнутый лебедь парит,
с летящим драконом изяществом схожа.
Хризантемы осенней прекрасней она,
сосна весенняя ей сродни.
Похожа на месяц - легкое облачко ее от очей скрывает.
Порхает-порхает, точно снежинки,
влекомые вихрем, влекомые долгим ветром.
Издалека глядишь на нее -
ярка, как солнце, встающее в утренней дымке;
ближе она подойдет -
вод прозрачных чистый и скромный житель - лотос.
Не худа, не полна,
сложена по законам гармонии;
плечи - будто точеная статуя;
статная;
нежно-тонкая талия;
стройная шея, грациозно-изящная;
ясная, свет излучающая кожа -
ей ли нужна помада!
Аромата пудры не знает;
прическа-туча высока-высока;
слегка, изящно очерчены брови;
губы алеют,
горят белизною ровные зубы;
улыбается - ямочки на щеках;
в зрачках - золотистые искры.
Манеры ее - чудо:
нетороплива,
стыдливо-целомудренна, сдержанна в меру.
Как нежна, благородна как!
Необычен наряд - неземной, особый;
облик ее подобен картине.
Тонкое платье переливается и свежестью блещет;
больно для глаз сияние драгоценных сережек.
Убор головной - золото с перьями зимородка;
жемчужинок рой озаряет гибкое ее тело.
"Дорога длинна-длинна" - названье узорных туфелек;
накидка легка, шелк словно туманная дымка".
И вновь я пришел на берег реки взглянуть на красавицу.
Неуловим, тонок аромат, от нее идущий;
к горному склону она медленно приближается.
А потом вдруг, будто сбросив оцепенение,
на крутом утесе прогуливается, оживленная.
Протянула белую руку свою к священному берегу,
сорвала линчжи на краю стремительной быстрины.
Чувство моей души к ее красоте влекло,
сердце билось сильней, но грустен я был.
Встретиться с феей мне кто сможет помочь?
Легкой доверю волне речи мои.
И пусть расскажет волна о помыслов чистоте;
яшму-подвеску для феи Ло с пояса снял.
Но нравам была верна красавица фея Ло,
блюла этикет она, понимала Книгу стихов.
Красную яшму берет, как ответный призывный дар,
рукой указала в пучину вод: там встретимся мы.
На чувства я наложил узду, а чувства мои глубоки;
страх обуял: еще пропаду, обманет она.
Легендой про юного Цзяо Фу внезапно был отрезвлен;
стою, нерешителен, как слон, подозрителен, как лиса.
Стремления прочь гоня, я стою, непроницаемо-сдержан,
мол, этикет удержал меня от бурных порывов.
Устыдилась фея,
приблизилась вдруг ко мне и скорее отпрянула прочь.
Сиял-исчезал священный луч,
светлело-темнело все вокруг.
То будто в полет собралась, словно аист:
только взмахнет крылами - и в небо;
то шла по густой траве, благоухая,
ступала по горной тропе - ароматом пахнуло.
Пела о вечной любви долгую-долгую песню,
звуки грустны и суровы, звуки протяжны.
И тогда сонм духов явился,
своих подруг зовя-маня.
Играют прозрачных вод струей,
парят над островом фей,
ищут они зимородка перо,
собирают в воде жемчуга.
Две феи Сяна-реки, южные феи,
не отпускают руки ханьской подруги.
Вздыхают о Паогуа, звезде печальной и сирой,
скорбно звучат слова о Пастухе одиноком.
Причудливо так летят по ветру их одежды;
ожидая чего-то, стоят, лица прикрыв рукавами.
Сонмы фей легко парят,
уток быстрей летят они,
гребня волны коснутся чуть -
чулки оросит водяная пыль.
Законов нет движеньям их:
крутой утес, спокойный плес,
идут, стоят, уходят вновь,
глаза - лучи, блестящий взгляд,
горит-блестит лицо-нефрит,
уста молчат - таят слова,
в дыханье запах орхидей.
Как грациозны, как милы...
Что пища? Позабыл о ней,
и все мирское отошло...
И ветры тогда отозвал Пин И,
владыка реки усмирил волну,
ударил Фэн И в барабан,
песню запела Нюй-ва.
Конвой колесницы - рыб узорных летящие стаи;
звенит колокольчик, он сзывает всех - улетаем.
Голова к голове, величавы тут шесть драконов,
далеко-далеко плавно несут облако-колесницу.
Из глубин выплывает кит, поддерживая колеса,
водяная птица вослед летит, как охрана.
Вот и Северный позади островок.
Южный кряж одолели.
Белоснежную шею изогнула фея,
взор ко мне обратила,
с губ слетают слова печально, -
объясняет она дружбы великий принцип.
Сожалела она о различье путей человека и духа,
роптала она: юность проходит, а мы не вместе.
Заслонилась шелковым рукавом, слезы свои скрывая,
но слезы текли ручьем, орошая ее одежду.
Скорбела: встречи желанный час прерван уже навеки,
вот, горевала, двое нас, вот - каждый уже один.
Чем достойным меня наградить за чувство?
Яркие серьги мне подарить из Цзяннани?
Пускай в темноте обитает дух феи прекрасной,
сердце, преданное мечте, мне отдано навеки...
Внезапно исчезла она со скалы высокой,
сердце смутилось мое - сиянье лучей погасло.
Нет ее тут, вновь поднимаюсь в горы;
ноги идут, душа недвижима.
Чувства сильны, думы о ней,
вижу ее, сердце скорбит.
Верится - вновь телесный увижу образ,
бросился в челн и поплыл против теченья.
Плыл бесконечной рекой, о возвращенье не помня.
Думы одна за другой, боль нестерпима.
Ночью уснуть не мог, скорбно-печальный.
Иней на землю лег и увлажнил одежду.
Утро пришло, велел запрягать коляску.
путь на восток - следует ехать дальше.
Вожжи в руках, плеть поднимаю повыше,
мешкаю все, - утес не могу покинуть.
Примечания
С. 214. Легендой про юного Цзяо Фу... - Некий юноша, по имени Цзяо Фу,
рассказывает легенда, встретил на берегу двух фей и попросил подарить ему
яшмовые подвески. Те исполнили его просьбу. Цзяо Фу спрятал подарок за
пазуху, но не прошел и десяти шагов, как обнаружил, что яшма бесследно
исчезла. Оглянулся - скрылись и феи.
С. 215. Вздыхают о Паогуа, звезде печальной и сирой. - Звезда Паогуа,
по преданию, жила в одиночестве на восточном краю неба.
...о Пастухе одиноком - По преданию, только один раз в год может
встретиться звезда Пастух со своей возлюбленной, звездой Ткачихой. Для этого
Пастух наводит мост, сплетенный из цветов, через Млечный Путь и по нему
спешит на свидание.
С. 216. Пин Я - дух ветра и дождя.
Фэн Я - божество, обитавшее в реках.
Нюй-ва - мифическая героиня, якобы починившая расплавленным камнем
обвалившуюся часть небосвода.
Л. Е. Черкасский
Перевод В.М.Алексеева
Публикуется впервые с разрешения дочери академика В. М. Алексеева - М.
В. Баньковской. Подготовка текста и комментарии осуществлены Л. Н.
Меньшиковым. - Прим. ред.
В третьем году из цикла, идущего под девизом "Хуан-чу", я имел у
государя аудиенцию в столице. На обратном пути я переправлялся через реку
Ло. У древних авторов есть предание о том, что дух этой реки - женщина, имя
которой Дама Ми. Я вдохновился тогда Сун Юем и тем, что он рассказал
Чускому князю о святой фее и, вдохновившись, написал вот эту оду. Она будет
гласить:
Я уходил от пределов столичных, идя домой в восточную область. За собой
я оставил проход Ицюэ и перевалил Хуаньюань. Прошел чрез ущелье Тунгу.
Поднялся на горы Цзиншань. Солнце уже на запад склонилось; телеги
попортились, кони устали. Узнав об этом, я велел распрячь коней на пастбищах
душистых и попасти мою четверку на поле с чудной травой чжи. А сам не
торопясь прохаживаться начал по Роще Тополей, скользя глазами по теченью
реки Лочуань.
В это время мой ум отвлекаться куда-то стремился, в душе поселился
испуг. Мгновенье - и мысли мои разбрелись... Взглянул под собой - ничего не
нашел. Взглянул над собой - отменную вижу картину. Я вижу какую-то прямо
красавицу, тут же стоящую возле утеса. - Я за руку схватил возницу и
потащил его, спросив: "Ты видишь или нет - вон там? Там - это что за
человек? Вот так красавица!" - Возница сказал мне в ответ: "Позвольте мне
Вам сообщить, что я слыхал о фее реки Ло по имени Ми-фэй, иль Дама Ми.
Позвольте, - то, что видите Вы там, мой государь, уж не она ли это? Как она
выглядит, скажите, и что она собой напоминает? Позвольте скромному рабу об
этом знать". - И я ему сказал вот так: "Она выглядит вот как: летает, как
лебедь, чем-то встревоженный; изящна - дракон так изящен несущийся. Так
сверкает красою своей осенний цветок хризантемы, так в пышном цветеньи
своем весною красива сосна. Угадывать смутно могу лишь ее, как месяц
прикрытый лишь легкою тучкой; мелькнет на воздухе, словно несется куда-то -
что кружится снег в струящемся ветре. Смотреть на нее в отдаленьи: она бела,
сверкающе бела, как Яр великий, что восходит над небом утренней зари. Когда
ж я подойду и рассмотрю ее вблизи; ярко и мило сверкнет мне она, как тот
неньюфар, что растет из зеленой волны. Все пышное в ней и все тайное в ней
достигло вполне идеала; высокое и небольшое - в пропорции лучшей сложилось.
Ее плечи так сложены, словно точеные, талия - словно лишь свернутый шелк.
Стройная шея, изящный затылок. Белое-белое тело просвечивать было готово.
Помада пахуча была: лучше придумать нельзя. Свинцовая роскошь белил у нее не
была в обиходе. Тучи прически высоко-высоко вздымались. Длинные брови
срастались в изящном извиве. Алые губы светились наружу. Белые-белые зубы
свежели внутри. Ясный зрачок глядел превосходно. Щеки в улыбке держали
виски. Яшма - лицо красоты не от мира. Вид весь спокойный, в манерах
свободный. Гибкая вся и изящная вся. Любезная в речи, в беседе. Чудно одета,
оставив весь свет где-то там, статью, фигурой просясь на картину. -
Набросила свой флеровый наряд сверкающий, сверкающий на ней, и вся украшена
каменьем самоцветным, чудесно выточенным всюду. На волосах у ней парюра
сплошь из золота и перьев синей птицы, и к ней привешен светлый жемчуг, ее
лучами озаряя. - Обута она в узорные сандалии, такие, в которых далеко
уйдешь, и легкий трен влекла: туманной дымкою волны. - Как будто в чаду
благовоний она, исходящих от скромницы гор, да, скромницы гор, орхидеи;
ступает она нерешительно как-то по самому краю горы.
И вот теперь в одно мгновенье она всем телом устремилась играть,
шалить. По левую руку держась за сверкающий яркий бунчук, а правой укрывшись
под знаменем кассий, она протянула белейшую ручку - да, ручку, - к
священному берегу вод, сорвать на быстрине мели бессмертный чернеющий чжи. -
Я любовался всей душой на эту прелесть, прелесть чистоты; и сердце сильно
трепетало, увы, без радости особой... Ведь доброй свахи не имел я, чтоб в
эту радость с ней войти! И я, обращаясь к той зыби, в беседу с богиней
вступил, желая ей, прежде всего, сообщить о моем душевном и искреннем
чувстве. И я дорогой свой брелок отвязал, чтобы этим ее пожелать... Но нет!
Красавица была до глубины души воспитана прекрасно. И как! Она владела
лучшим повеленьем и понимала смысл стихов канона Ши! Она приподняла теперь
брелок алмазный свой и мне его в ответ, в ответ, преподнесла, мне указав на
бездну вод, как срок и время для меня. Я взял брелок, как честный дар
любви-любви, любви-любви; и все боялся: вдруг богиня меня обманет
как-нибудь. С волненьем вспоминал я Цзяо-фу, - да, Цзяо-фу - как были с ним
нарушены слова; и в грусти своей, как Ю нерешителен я, как лисица, я полон
сомнений. И я убрал с лица умильную улыбку и усмирил - да, усмирил, - свои
мечты; воздвиг преграду чинных правил и стал себя держать в узде.
И вот тогда богиня Ло была растрогана всем этим и нерешительно то шла
ко мне, то от меня. Сиянье феи то отдалялось, то приближалось; то вдруг
темнело, то прояснялось. То стояла своим легким станом она, строга, как
журавль; то как будто хотела лететь, но пока не взлетала еще. То ступала по
душистому какому-то убранству, то по травам благовонным шла, свой аромат
струя. Она запела куда-то вдаль, и так протяжно - протяжно, да, - о своей
вечной ко мне любви; был тон той песни совсем печальный и неспокойный и
длился долго...
И вдруг смотрю, толпою божества сходиться начали сюда, зовя своих,
свистя подругам. Одни из них в чистых резвились струях, другие порхали по
острову фей, одни собирали светящийся жемчуг, а те поднимали волшебные
перья. - Шли за двумя теми дамами - женами с Южного Сяна; за руку брали ту
деву, что раньше бродила по берегу Хань. Они вздыхали о том, как Пао, звезда
на небе, любви не знает; они нам пели, как Волопас там один на небе живет
всегда. Вздымали легкие покровы - все в совершеннейших узорах и, рукавом
закрывшись длинным, стояли долго и недвижно. То быстро вдруг неслись, что
дикая летающая утка; порхали, где-то исчезая, совсем как феи и божества. В
прикосновении к волне еле заметными шагами они под газовым чулочком рождали
будто даже пыль. В движеньях своих никаких они правил житейских не знали; то
шли по опасным наклонам, то снова спокойно, как надо. И было трудно угадать,
идут вперед или стоят; уходят прочь или обратно. Вдруг обернутся, поглядят -
струят божественное нечто; лучи сияют проникновенно на этом яшмовом лице.
Слова у них уж на устах, но их они не произносят; и их дыхание совсем как
запах диких орхидей. Их лица красотой роскошной так были ласковы, милы,
что я вполне мог позабыть о том, что надо есть и пить...
В эти минуты дух ветра Пин И свой ветер убрал; и дух водяной усмирил
свои волны. - Фэн И, бог реки, запел, заиграл нам; Нюй-Ва чистым голосом
пела. Подняли вверх узорчатых рыб, расписных, чтобы этим всех предупредить о
пути; велели запеть всем яшмовым фениксам-птицам, чтоб вместе за ними
лететь. Шесть драконов все в чинном порядке выравнивать головы стали, и
облачный свой фаэтон повезли на плавном, красивом ходу. Киты и акулы
повынырнули и колеса с обеих сторон подхватили; а птицы морские взлетели,
чтобы быть охраною им на пути.
Теперь она перелетела чрез Северную Чжи-реку, промчалась через Южный
Кряж. Вытянув белую шею свою, чистый свой взор поднимая, двинула алые губки,
чтобы мне не спеша сообщить и напомнить великие правила жизни в общеньи
людей; чтоб выразить мне огорченье свое: пути человека и феи различны
весьма; чтобы погоревать о том, что судьбой не дано было это нам в юных
годах. Подняв свой флеровый рукав, она им слезы, слезы вытирала; они текли у
ней ручьем, по платью хлынули потоком. Она оплакивала нас, навек оторванных,
оторванных теперь от единения прекрасного друг с другом; и горевала, что вот
так, уйдя лишь раз, она со мной в различных направленьях; что нечем ей
благодарить меня за пылкую любовь: она мне дарит свои серьги из светлой
яшмы, идущей с юга. И хотя, мол, она пребывает в пучине воды, где великий
стихийный и холод и мрак, но она навсегда свое сердце отдает своему государю
и князю.
И вдруг не замечаю я, куда она девалась; стою, тоскую: фея скрылась,
свой погасила свет. - Тогда я оставил равнину, полез на высокую гору... Ноги
все шли, а дух мой задерживался. Любовь оставалась во мне, и я все мечтал о
фее моей, глаза устремлял свои вдаль, с печалью и грустью в душе. И я
надеялся: божественное тело опять свой примет вид; сел в легкую лодочку я и
поднялся на ней вверх по речке Ишуй. Так плыл я по долгой реке, забыв о
возвратном пути, мечтая о ней бесконечною лентой мечты, и любя ее больше и
больше, а ночью не спал, весь тревожной печалью объятый. Весь пронизанный
сыростью инея, так и сидел до утра я, а утром велел своим слугам запрячь и
взошел в экипаж, чтобы ехать... Да, ехать обратно домой, по пути все на тот
же восток! В руках были вожжи несущих меня лошадей, и кнут я на них
поднимал... а горе кружило в груди и уехать отсюда не мог я".
Примечания
Цао-Чжи (Цао Цзы-цзянь) - 129-232 гг.
Младший брат Цао Пэя (Вэйского Вэнь-ди, 187-226 гг.), один из великих
поэтов, оказавших сильное влияние на последующую поэзию. Любимый сын Цао-Цао
(155-220 гг.), который прочил его в наследники. Когда в 220 г. Цао Пэй занял
трон, он сослал брата в область Чэнь. Цао Чжи был признанным главой
литературной группы "Семь талантов периода Цзянь-ань" (годы Цзянь-ань -
196-220). Его поэма "Фея реки Ло" написана в изгнании.
С. 219. Хуан-чу - девиз годов правления Вэйского Вэнь-ди (Цао Пэя) в
220-226 гг. Третий год - 222.
Река Ло (Лочуань) - приток Хуанхэ, на северном берегу которой стоит
тогдашняя столица Вэй Лоян. Цао Чжи, чтобы добраться до владения Чэнь,
[должен был переправиться через эту реку - Прим. ред.].
Вдохновился Сун Юем - имеется в виду поэма Сун Юя (ок. 290 - ок. 223
гг. до н. э.) "Святая фея".
Ицюэ... Хуаньюань... Тунгу... Цзиншань... - путь Цао Чжи после
переправы через р. Лочуань шел сначала на юг (до Ицюэ), а потом на восток
через долину Тунгу, перевал Хуаньюань и гору Цзиншань.
Поле с чудной травой чжи - чжи или линчжи - трава бессмертия китайских
легенд, растущая в высоких горах.
С. 222. Владела лучшим поведеньем и понимала смысл стихов канона Ши -
т. е. изучала древнюю "Книгу Ритуала" (Ли цзи) и "Книгу Песен" (Ши цзин),
получив тем самым самое изысканное воспитание.
Цзяо-фу (Чжэн Цзяо-фу) - легендарный персонаж, якобы встретивший двух
девиц, духов реки, вручивших ему брелок в залог будущих встреч, но потом они
исчезли и их брелок тоже.
С. 223. Ю - легендарный зверек, похожий на кабаргу, который всего
пугается, мечется туда-сюда и никак не выберет, на чем остановиться. Так же
всего боится и лисица.
Шли за двумя теми дамами - женами с Южного Сяна - Э-Хуан, Нюй-ин, две
жены легендарного Шуня, дочери легендарного Яо, которые после смерти супруга
оплакивали его на берегах реки Сян (южный приток Цзяна).
Пао, звезда на небе - звезда Паогуа, отстоящая далеко от всех других
звезд, символ одиночества.
Волопас - или Небесный Пастух, влюбленный в Небесную Ткачиху, но
разлученный с ней: ее звезда по одну сторону Небесной Реки (Млечного Пути),
а его - по другую.
С. 224. Нюй-ва - сестра древнейшего в китайских легендах "императора"
Фу-си.
Л. Н. Меньшиков
Кан-хуэй (один из титанов) опрокинул гору Бучжоу и небо обвалилось на
северо-западе, Нюй-ва поддержала и укрепила его. Ей же приписывается
множество чудес, в том числе и создание человека из куска глины.
С. 237. Пора им колесницу окружать. - По китайским поверьям, духи ездят
в облачной колеснице, в которую впряжены драконы.
Н. Т. Федоренко
Перевод Л.Е.Черкасского
Воспроизводится по изданию: Цао Чжи. Семь печалей / М., Худ лит-ра,
1973. - Прим. ред.
Я покинул столичный город,
возвращался в удел на восток.
За спиной Ицюэ,
Хуанъюань уже позади,
и Тунгу прошел,
взошел на Цзиншань.
Солнце к западу шло,
кони тащили коляску с трудом.
Я коней приказал распрячь, где душиста трава;
пусть пасутся, где чжи растет.
В тополиной роще бродил-гулял,
наблюдал за потоком Ло.
И тут смутилась душа, встревожился дух,
и мысли бегут-бегут...
Вниз смотрю - ни одной души,
вверх взглянул - увидел красавицу.
На краю утеса стояла,
и тогда я вернулся, вознице сказав:
"Пойдем. Ты кого-нибудь видишь там?
Разве может прелестным таким
быть человек?"
И возница мне отвечал:
"Слышал я, будто фею этой реки
в старину величали Ми-фэй.
Та, что видели вы, государь, не она ли?
Каков ее вид, позвольте спросить?"
И я отвечал ему:
"Как вспугнутый лебедь парит,
с летящим драконом изяществом схожа.
Хризантемы осенней прекрасней она,
сосна весенняя ей сродни.
Похожа на месяц - легкое облачко ее от очей скрывает.
Порхает-порхает, точно снежинки,
влекомые вихрем, влекомые долгим ветром.
Издалека глядишь на нее -
ярка, как солнце, встающее в утренней дымке;
ближе она подойдет -
вод прозрачных чистый и скромный житель - лотос.
Не худа, не полна,
сложена по законам гармонии;
плечи - будто точеная статуя;
статная;
нежно-тонкая талия;
стройная шея, грациозно-изящная;
ясная, свет излучающая кожа -
ей ли нужна помада!
Аромата пудры не знает;
прическа-туча высока-высока;
слегка, изящно очерчены брови;
губы алеют,
горят белизною ровные зубы;
улыбается - ямочки на щеках;
в зрачках - золотистые искры.
Манеры ее - чудо:
нетороплива,
стыдливо-целомудренна, сдержанна в меру.
Как нежна, благородна как!
Необычен наряд - неземной, особый;
облик ее подобен картине.
Тонкое платье переливается и свежестью блещет;
больно для глаз сияние драгоценных сережек.
Убор головной - золото с перьями зимородка;
жемчужинок рой озаряет гибкое ее тело.
"Дорога длинна-длинна" - названье узорных туфелек;
накидка легка, шелк словно туманная дымка".
И вновь я пришел на берег реки взглянуть на красавицу.
Неуловим, тонок аромат, от нее идущий;
к горному склону она медленно приближается.
А потом вдруг, будто сбросив оцепенение,
на крутом утесе прогуливается, оживленная.
Протянула белую руку свою к священному берегу,
сорвала линчжи на краю стремительной быстрины.
Чувство моей души к ее красоте влекло,
сердце билось сильней, но грустен я был.
Встретиться с феей мне кто сможет помочь?
Легкой доверю волне речи мои.
И пусть расскажет волна о помыслов чистоте;
яшму-подвеску для феи Ло с пояса снял.
Но нравам была верна красавица фея Ло,
блюла этикет она, понимала Книгу стихов.
Красную яшму берет, как ответный призывный дар,
рукой указала в пучину вод: там встретимся мы.
На чувства я наложил узду, а чувства мои глубоки;
страх обуял: еще пропаду, обманет она.
Легендой про юного Цзяо Фу внезапно был отрезвлен;
стою, нерешителен, как слон, подозрителен, как лиса.
Стремления прочь гоня, я стою, непроницаемо-сдержан,
мол, этикет удержал меня от бурных порывов.
Устыдилась фея,
приблизилась вдруг ко мне и скорее отпрянула прочь.
Сиял-исчезал священный луч,
светлело-темнело все вокруг.
То будто в полет собралась, словно аист:
только взмахнет крылами - и в небо;
то шла по густой траве, благоухая,
ступала по горной тропе - ароматом пахнуло.
Пела о вечной любви долгую-долгую песню,
звуки грустны и суровы, звуки протяжны.
И тогда сонм духов явился,
своих подруг зовя-маня.
Играют прозрачных вод струей,
парят над островом фей,
ищут они зимородка перо,
собирают в воде жемчуга.
Две феи Сяна-реки, южные феи,
не отпускают руки ханьской подруги.
Вздыхают о Паогуа, звезде печальной и сирой,
скорбно звучат слова о Пастухе одиноком.
Причудливо так летят по ветру их одежды;
ожидая чего-то, стоят, лица прикрыв рукавами.
Сонмы фей легко парят,
уток быстрей летят они,
гребня волны коснутся чуть -
чулки оросит водяная пыль.
Законов нет движеньям их:
крутой утес, спокойный плес,
идут, стоят, уходят вновь,
глаза - лучи, блестящий взгляд,
горит-блестит лицо-нефрит,
уста молчат - таят слова,
в дыханье запах орхидей.
Как грациозны, как милы...
Что пища? Позабыл о ней,
и все мирское отошло...
И ветры тогда отозвал Пин И,
владыка реки усмирил волну,
ударил Фэн И в барабан,
песню запела Нюй-ва.
Конвой колесницы - рыб узорных летящие стаи;
звенит колокольчик, он сзывает всех - улетаем.
Голова к голове, величавы тут шесть драконов,
далеко-далеко плавно несут облако-колесницу.
Из глубин выплывает кит, поддерживая колеса,
водяная птица вослед летит, как охрана.
Вот и Северный позади островок.
Южный кряж одолели.
Белоснежную шею изогнула фея,
взор ко мне обратила,
с губ слетают слова печально, -
объясняет она дружбы великий принцип.
Сожалела она о различье путей человека и духа,
роптала она: юность проходит, а мы не вместе.
Заслонилась шелковым рукавом, слезы свои скрывая,
но слезы текли ручьем, орошая ее одежду.
Скорбела: встречи желанный час прерван уже навеки,
вот, горевала, двое нас, вот - каждый уже один.
Чем достойным меня наградить за чувство?
Яркие серьги мне подарить из Цзяннани?
Пускай в темноте обитает дух феи прекрасной,
сердце, преданное мечте, мне отдано навеки...
Внезапно исчезла она со скалы высокой,
сердце смутилось мое - сиянье лучей погасло.
Нет ее тут, вновь поднимаюсь в горы;
ноги идут, душа недвижима.
Чувства сильны, думы о ней,
вижу ее, сердце скорбит.
Верится - вновь телесный увижу образ,
бросился в челн и поплыл против теченья.
Плыл бесконечной рекой, о возвращенье не помня.
Думы одна за другой, боль нестерпима.
Ночью уснуть не мог, скорбно-печальный.
Иней на землю лег и увлажнил одежду.
Утро пришло, велел запрягать коляску.
путь на восток - следует ехать дальше.
Вожжи в руках, плеть поднимаю повыше,
мешкаю все, - утес не могу покинуть.
Примечания
С. 214. Легендой про юного Цзяо Фу... - Некий юноша, по имени Цзяо Фу,
рассказывает легенда, встретил на берегу двух фей и попросил подарить ему
яшмовые подвески. Те исполнили его просьбу. Цзяо Фу спрятал подарок за
пазуху, но не прошел и десяти шагов, как обнаружил, что яшма бесследно
исчезла. Оглянулся - скрылись и феи.
С. 215. Вздыхают о Паогуа, звезде печальной и сирой. - Звезда Паогуа,
по преданию, жила в одиночестве на восточном краю неба.
...о Пастухе одиноком - По преданию, только один раз в год может
встретиться звезда Пастух со своей возлюбленной, звездой Ткачихой. Для этого
Пастух наводит мост, сплетенный из цветов, через Млечный Путь и по нему
спешит на свидание.
С. 216. Пин Я - дух ветра и дождя.
Фэн Я - божество, обитавшее в реках.
Нюй-ва - мифическая героиня, якобы починившая расплавленным камнем
обвалившуюся часть небосвода.
Л. Е. Черкасский
Перевод В.М.Алексеева
Публикуется впервые с разрешения дочери академика В. М. Алексеева - М.
В. Баньковской. Подготовка текста и комментарии осуществлены Л. Н.
Меньшиковым. - Прим. ред.
В третьем году из цикла, идущего под девизом "Хуан-чу", я имел у
государя аудиенцию в столице. На обратном пути я переправлялся через реку
Ло. У древних авторов есть предание о том, что дух этой реки - женщина, имя
которой Дама Ми. Я вдохновился тогда Сун Юем и тем, что он рассказал
Чускому князю о святой фее и, вдохновившись, написал вот эту оду. Она будет
гласить:
Я уходил от пределов столичных, идя домой в восточную область. За собой
я оставил проход Ицюэ и перевалил Хуаньюань. Прошел чрез ущелье Тунгу.
Поднялся на горы Цзиншань. Солнце уже на запад склонилось; телеги
попортились, кони устали. Узнав об этом, я велел распрячь коней на пастбищах
душистых и попасти мою четверку на поле с чудной травой чжи. А сам не
торопясь прохаживаться начал по Роще Тополей, скользя глазами по теченью
реки Лочуань.
В это время мой ум отвлекаться куда-то стремился, в душе поселился
испуг. Мгновенье - и мысли мои разбрелись... Взглянул под собой - ничего не
нашел. Взглянул над собой - отменную вижу картину. Я вижу какую-то прямо
красавицу, тут же стоящую возле утеса. - Я за руку схватил возницу и
потащил его, спросив: "Ты видишь или нет - вон там? Там - это что за
человек? Вот так красавица!" - Возница сказал мне в ответ: "Позвольте мне
Вам сообщить, что я слыхал о фее реки Ло по имени Ми-фэй, иль Дама Ми.
Позвольте, - то, что видите Вы там, мой государь, уж не она ли это? Как она
выглядит, скажите, и что она собой напоминает? Позвольте скромному рабу об
этом знать". - И я ему сказал вот так: "Она выглядит вот как: летает, как
лебедь, чем-то встревоженный; изящна - дракон так изящен несущийся. Так
сверкает красою своей осенний цветок хризантемы, так в пышном цветеньи
своем весною красива сосна. Угадывать смутно могу лишь ее, как месяц
прикрытый лишь легкою тучкой; мелькнет на воздухе, словно несется куда-то -
что кружится снег в струящемся ветре. Смотреть на нее в отдаленьи: она бела,
сверкающе бела, как Яр великий, что восходит над небом утренней зари. Когда
ж я подойду и рассмотрю ее вблизи; ярко и мило сверкнет мне она, как тот
неньюфар, что растет из зеленой волны. Все пышное в ней и все тайное в ней
достигло вполне идеала; высокое и небольшое - в пропорции лучшей сложилось.
Ее плечи так сложены, словно точеные, талия - словно лишь свернутый шелк.
Стройная шея, изящный затылок. Белое-белое тело просвечивать было готово.
Помада пахуча была: лучше придумать нельзя. Свинцовая роскошь белил у нее не
была в обиходе. Тучи прически высоко-высоко вздымались. Длинные брови
срастались в изящном извиве. Алые губы светились наружу. Белые-белые зубы
свежели внутри. Ясный зрачок глядел превосходно. Щеки в улыбке держали
виски. Яшма - лицо красоты не от мира. Вид весь спокойный, в манерах
свободный. Гибкая вся и изящная вся. Любезная в речи, в беседе. Чудно одета,
оставив весь свет где-то там, статью, фигурой просясь на картину. -
Набросила свой флеровый наряд сверкающий, сверкающий на ней, и вся украшена
каменьем самоцветным, чудесно выточенным всюду. На волосах у ней парюра
сплошь из золота и перьев синей птицы, и к ней привешен светлый жемчуг, ее
лучами озаряя. - Обута она в узорные сандалии, такие, в которых далеко
уйдешь, и легкий трен влекла: туманной дымкою волны. - Как будто в чаду
благовоний она, исходящих от скромницы гор, да, скромницы гор, орхидеи;
ступает она нерешительно как-то по самому краю горы.
И вот теперь в одно мгновенье она всем телом устремилась играть,
шалить. По левую руку держась за сверкающий яркий бунчук, а правой укрывшись
под знаменем кассий, она протянула белейшую ручку - да, ручку, - к
священному берегу вод, сорвать на быстрине мели бессмертный чернеющий чжи. -
Я любовался всей душой на эту прелесть, прелесть чистоты; и сердце сильно
трепетало, увы, без радости особой... Ведь доброй свахи не имел я, чтоб в
эту радость с ней войти! И я, обращаясь к той зыби, в беседу с богиней
вступил, желая ей, прежде всего, сообщить о моем душевном и искреннем
чувстве. И я дорогой свой брелок отвязал, чтобы этим ее пожелать... Но нет!
Красавица была до глубины души воспитана прекрасно. И как! Она владела
лучшим повеленьем и понимала смысл стихов канона Ши! Она приподняла теперь
брелок алмазный свой и мне его в ответ, в ответ, преподнесла, мне указав на
бездну вод, как срок и время для меня. Я взял брелок, как честный дар
любви-любви, любви-любви; и все боялся: вдруг богиня меня обманет
как-нибудь. С волненьем вспоминал я Цзяо-фу, - да, Цзяо-фу - как были с ним
нарушены слова; и в грусти своей, как Ю нерешителен я, как лисица, я полон
сомнений. И я убрал с лица умильную улыбку и усмирил - да, усмирил, - свои
мечты; воздвиг преграду чинных правил и стал себя держать в узде.
И вот тогда богиня Ло была растрогана всем этим и нерешительно то шла
ко мне, то от меня. Сиянье феи то отдалялось, то приближалось; то вдруг
темнело, то прояснялось. То стояла своим легким станом она, строга, как
журавль; то как будто хотела лететь, но пока не взлетала еще. То ступала по
душистому какому-то убранству, то по травам благовонным шла, свой аромат
струя. Она запела куда-то вдаль, и так протяжно - протяжно, да, - о своей
вечной ко мне любви; был тон той песни совсем печальный и неспокойный и
длился долго...
И вдруг смотрю, толпою божества сходиться начали сюда, зовя своих,
свистя подругам. Одни из них в чистых резвились струях, другие порхали по
острову фей, одни собирали светящийся жемчуг, а те поднимали волшебные
перья. - Шли за двумя теми дамами - женами с Южного Сяна; за руку брали ту
деву, что раньше бродила по берегу Хань. Они вздыхали о том, как Пао, звезда
на небе, любви не знает; они нам пели, как Волопас там один на небе живет
всегда. Вздымали легкие покровы - все в совершеннейших узорах и, рукавом
закрывшись длинным, стояли долго и недвижно. То быстро вдруг неслись, что
дикая летающая утка; порхали, где-то исчезая, совсем как феи и божества. В
прикосновении к волне еле заметными шагами они под газовым чулочком рождали
будто даже пыль. В движеньях своих никаких они правил житейских не знали; то
шли по опасным наклонам, то снова спокойно, как надо. И было трудно угадать,
идут вперед или стоят; уходят прочь или обратно. Вдруг обернутся, поглядят -
струят божественное нечто; лучи сияют проникновенно на этом яшмовом лице.
Слова у них уж на устах, но их они не произносят; и их дыхание совсем как
запах диких орхидей. Их лица красотой роскошной так были ласковы, милы,
что я вполне мог позабыть о том, что надо есть и пить...
В эти минуты дух ветра Пин И свой ветер убрал; и дух водяной усмирил
свои волны. - Фэн И, бог реки, запел, заиграл нам; Нюй-Ва чистым голосом
пела. Подняли вверх узорчатых рыб, расписных, чтобы этим всех предупредить о
пути; велели запеть всем яшмовым фениксам-птицам, чтоб вместе за ними
лететь. Шесть драконов все в чинном порядке выравнивать головы стали, и
облачный свой фаэтон повезли на плавном, красивом ходу. Киты и акулы
повынырнули и колеса с обеих сторон подхватили; а птицы морские взлетели,
чтобы быть охраною им на пути.
Теперь она перелетела чрез Северную Чжи-реку, промчалась через Южный
Кряж. Вытянув белую шею свою, чистый свой взор поднимая, двинула алые губки,
чтобы мне не спеша сообщить и напомнить великие правила жизни в общеньи
людей; чтоб выразить мне огорченье свое: пути человека и феи различны
весьма; чтобы погоревать о том, что судьбой не дано было это нам в юных
годах. Подняв свой флеровый рукав, она им слезы, слезы вытирала; они текли у
ней ручьем, по платью хлынули потоком. Она оплакивала нас, навек оторванных,
оторванных теперь от единения прекрасного друг с другом; и горевала, что вот
так, уйдя лишь раз, она со мной в различных направленьях; что нечем ей
благодарить меня за пылкую любовь: она мне дарит свои серьги из светлой
яшмы, идущей с юга. И хотя, мол, она пребывает в пучине воды, где великий
стихийный и холод и мрак, но она навсегда свое сердце отдает своему государю
и князю.
И вдруг не замечаю я, куда она девалась; стою, тоскую: фея скрылась,
свой погасила свет. - Тогда я оставил равнину, полез на высокую гору... Ноги
все шли, а дух мой задерживался. Любовь оставалась во мне, и я все мечтал о
фее моей, глаза устремлял свои вдаль, с печалью и грустью в душе. И я
надеялся: божественное тело опять свой примет вид; сел в легкую лодочку я и
поднялся на ней вверх по речке Ишуй. Так плыл я по долгой реке, забыв о
возвратном пути, мечтая о ней бесконечною лентой мечты, и любя ее больше и
больше, а ночью не спал, весь тревожной печалью объятый. Весь пронизанный
сыростью инея, так и сидел до утра я, а утром велел своим слугам запрячь и
взошел в экипаж, чтобы ехать... Да, ехать обратно домой, по пути все на тот
же восток! В руках были вожжи несущих меня лошадей, и кнут я на них
поднимал... а горе кружило в груди и уехать отсюда не мог я".
Примечания
Цао-Чжи (Цао Цзы-цзянь) - 129-232 гг.
Младший брат Цао Пэя (Вэйского Вэнь-ди, 187-226 гг.), один из великих
поэтов, оказавших сильное влияние на последующую поэзию. Любимый сын Цао-Цао
(155-220 гг.), который прочил его в наследники. Когда в 220 г. Цао Пэй занял
трон, он сослал брата в область Чэнь. Цао Чжи был признанным главой
литературной группы "Семь талантов периода Цзянь-ань" (годы Цзянь-ань -
196-220). Его поэма "Фея реки Ло" написана в изгнании.
С. 219. Хуан-чу - девиз годов правления Вэйского Вэнь-ди (Цао Пэя) в
220-226 гг. Третий год - 222.
Река Ло (Лочуань) - приток Хуанхэ, на северном берегу которой стоит
тогдашняя столица Вэй Лоян. Цао Чжи, чтобы добраться до владения Чэнь,
[должен был переправиться через эту реку - Прим. ред.].
Вдохновился Сун Юем - имеется в виду поэма Сун Юя (ок. 290 - ок. 223
гг. до н. э.) "Святая фея".
Ицюэ... Хуаньюань... Тунгу... Цзиншань... - путь Цао Чжи после
переправы через р. Лочуань шел сначала на юг (до Ицюэ), а потом на восток
через долину Тунгу, перевал Хуаньюань и гору Цзиншань.
Поле с чудной травой чжи - чжи или линчжи - трава бессмертия китайских
легенд, растущая в высоких горах.
С. 222. Владела лучшим поведеньем и понимала смысл стихов канона Ши -
т. е. изучала древнюю "Книгу Ритуала" (Ли цзи) и "Книгу Песен" (Ши цзин),
получив тем самым самое изысканное воспитание.
Цзяо-фу (Чжэн Цзяо-фу) - легендарный персонаж, якобы встретивший двух
девиц, духов реки, вручивших ему брелок в залог будущих встреч, но потом они
исчезли и их брелок тоже.
С. 223. Ю - легендарный зверек, похожий на кабаргу, который всего
пугается, мечется туда-сюда и никак не выберет, на чем остановиться. Так же
всего боится и лисица.
Шли за двумя теми дамами - женами с Южного Сяна - Э-Хуан, Нюй-ин, две
жены легендарного Шуня, дочери легендарного Яо, которые после смерти супруга
оплакивали его на берегах реки Сян (южный приток Цзяна).
Пао, звезда на небе - звезда Паогуа, отстоящая далеко от всех других
звезд, символ одиночества.
Волопас - или Небесный Пастух, влюбленный в Небесную Ткачиху, но
разлученный с ней: ее звезда по одну сторону Небесной Реки (Млечного Пути),
а его - по другую.
С. 224. Нюй-ва - сестра древнейшего в китайских легендах "императора"
Фу-си.
Л. Н. Меньшиков