Страница:
Следовательно, вовсе не злая воля, не холодность и не отвращение, как это столь часто и столь неверно утверждают, повинны в том, что г-жа Ганская заставила Бальзака так долго ждать. Напротив, она проявила большую смелость, разрешив своему возлюбленному приехать в Санкт-Петербург. Ведь приезд этот свидетельствует перед целым светом, что она намерена вступить с ним в брак. Но и для Бальзака его путешествие равносильно жертве. В эпоху дилижансов Россия отстоит от Парижа дальше, чем в наши дни Япония. Для Бальзака время – деньги, как, пожалуй, ни для кого другого. И к тому же, как обычно, он не может даже раздобыть сумму, необходимую для поездки. Поэтому он вынужден отодвигать и передвигать сроки. Но он знает – что бы там ни было, он обязан переговорить с г-жой Ганской лично: в письмах он не в силах ее переубедить. Он должен приехать сам и уговорить ее, заставить ее – вот как тогда в Женеве. Бальзак продает все свои непроданные рукописи и еще несколько недописанных вещей. С поразительной легкостью он стремительно заканчивает пьесу «Памела Жиро», в надежде по возвращении в Париж получить гонорар, причитающийся ему за постановку.
Летом 1843 года Бальзак садится на пароход в Дюнкерке. 29 июля после тяжелого путешествия морем он прибывает в Петербург.
Странной, должно быть, была эта встреча в элегантной гостиной кутайсовского дворца на Большой Миллионной, где жила г-жа Ганская. Прошло почти десять лет после первого их свидания. Восемь лет они не виделись совсем. Бальзак не изменился за эти годы. Правда, он пополнел и в его волосах появились седые пряди. Но он все так же полон энергии. Люди, наделенные даром фантазии, обладают вечной юностью. Зато в жизни женщины восемь лет – это очень большой срок. Ведь даже на портрете, писанном с г-жи Ганской миниатюристом Даффингером в Вене, на портрете, который, разумеется, ей льстит, она, мать семерых детей, производила впечатление уже немолодой и почтенной дамы. Но для Бальзака, если только можно верить его письмам, она, нисколько не изменилась. Ему кажется, что она стала даже моложе и прекраснее, чем была, и любовь его становится все нетерпеливее, все страстнее после столь долгой разлуки. Быть может, г-жа Ганская надеялась, что, когда Бальзак увидит уже не фантастическую женщину, мерещившуюся ему в мечтах, а реальную и немолодую, он откажется от своего намерения. Ничуть не бывало. Бальзак рвется к браку. Он готов немедленно осуществить все свои планы. Даже необходимые свидетельства он захватил с собой, чтобы французский консул в гражданском порядке зарегистрировал их союз.
Однако г-жа Ганская уговаривает его подождать. Как видно, она не отказала ему наотрез. Должно быть, она сказала, что не может вступить в брак, пока дочь ее еще не замужем. Значит, она все же назначила какой-то срок. Еще год, еще два. Дольше это продолжаться не может. Как Иаков ради Рахили, так и Бальзак идет в услужение ради г-жи Ганской. Первые семь лет он ждал кончины ее мужа. Теперь наступил второй срок ожидания – он ждет, пока дочь ее найдет себе мужа.
Мы мало знаем о днях, проведенных Бальзаком в Петербурге. На лето русская аристократия перебирается в свои усадьбы, столица пустеет. Бальзак, должно быть, мало что видел. Ни единым словом не обмолвился он об Эрмитаже, о собрании его картин. Для Бальзака-одержимого существует только одна цель: он должен во что бы то ни стало, окончательно и навсегда завоевать свою возлюбленную. Заручившись обещанием, он уезжает, на этот раз сухопутным путем, через Берлин, домой.
В ноябре Бальзак снова в Париже, и возвращение его к родным пенатам, как всегда, напоминает прыжок в стремнину. Четыре месяца времени потеряно, и это само по себе катастрофа для человека, жизнь которого – вечный бег взапуски со временем. Все силы ада снова вырвались на свободу. Мать, которая во время отсутствия Бальзака вела его хозяйство, «продолжает терзать меня, как истинный Шейлок». Снова он поставил на карту все. Неисправимый фантазер полагал, что пьеса «Памела Жиро» будет в его отсутствие работать на него. Каждый день она станет приносить ему столько, сколько там, в России, он истратит за целую неделю. Возвратившись в Париж, он, конечно же, сможет отдохнуть.
Однако еще в дороге он узнает о провале пьесы. Правда, она не так банальна, как «Вотрен», она живее и правдоподобнее «Изворотливого Кинолы». Но парижские журналисты не простили драматургу его атак на продажную парижскую прессу, и теперь они так яростно набросились на спектакль в театре Гэтэ, что пьесу приходится снять.
Все ополчилось против него. Акции Северной железной дороги, купленные для спекулятивной цели неизвестно на какие деньги, упали. Ликвидация имения в Жарди приносит одни неприятности. Его кандидатура на пост академика провалилась. Бальзак снова на краю полного банкротства. Он снова вынужден за краткую передышку расплачиваться ночами работы.
Но именно его несчастье становится нашим счастьем. Раз с театром не удалось, раз этот спешащий изо всех сил фабрикант «драморам» испытывает на подмостках поражение за поражением, значит он вынужден вернуться опять к роману. Он вынужден снова приняться за главный свой труд, за «Человеческую комедию». Тома «Комедии» теперь быстро выходят в свет, один за другим. Прежде всего это переработанные «Сцены частной жизни» и «Сцены парижской жизни». Затем Бальзак договаривается с журналами и газетами и заключает договор на издание «Крестьян» – романа, которому суждено стать одним из главных произведений Бальзака. Уже много лет работал он над этой книгой. Но у него нет возможности долго вынашивать свои произведения, иначе они всегда оказываются под угрозой. Бальзак уже высчитал, сколько именно принесет ему этот роман – четырнадцать тысяч франков за публикацию в «Ла Пресс». Самый высокий гонорар, который до тех пор получал Бальзак, – шестьдесят сантимов за строчку. К тому же ему должны заплатить еще двенадцать тысяч за издание «Крестьян» отдельной книгой. Итого двадцать шесть тысяч франков. «Ла Пресс» уже известила о публикации романа. Бальзак уже написал около восьмидесяти тысяч строк. И вдруг все застопорилось. Пружину перекрутили. Даже невероятная работоспособность Бальзака имеет свои границы. И даже его жизнестойкость не способна выдержать долее столь хищнического разбазаривания собственных сил.
Здоровье Бальзака подтачивалось медленно. Гигантское дерево еще стоит, еще дает в изобилии плоды, еще меняет листву с каждой весной. Но в сердцевине его, в самом сердце уже завелся червь. Все чаще жалуется Бальзак на расшатанное свое здоровье. Вот что он пишет в апреле 1844 года:
«Я надолго погрузился в непреоборимую, благотворную дрему. Мой организм не в силах трудиться. Он отдыхает. Он не реагирует больше на кофе. Целые реки кофе влил я в себя, чтобы закончить „Модесту Миньон“. А мне казалось, будто я хлебаю воду. Просыпаюсь я в три часа и тут же засыпаю снова. Завтракаю в восемь, чувствую потребность снова поспать и сплю».
У него тик, отеки, головные боли, нервное подергивание век. Он сомневается, хватит ли у него сил написать вторую часть «Крестьян».
«Для меня наступил период ужасных нервных страданий, желудочных спазм, вызванных неумеренным потреблением черного кофе. Мне нужен полный покой. Эти невероятные, ужасные боли терзают меня вот уже три дня. При первом приступе я подумал, что это просто случайность... Ах, я невыразимо устал! Нынче утром я подсчитал все, что сделал за последние два года – четыре тома „Человеческой комедии“. Думаю, что должно пройти дней двадцать, а то и больше, начиная с сегодняшнего дня. И тогда я смогу сесть в почтовую карету и укатить отсюда. Больше я уже ни на что не пригоден».
И снова:
«Да, я изнемог, как Иаков в единоборстве с Ангелом. А ведь я должен написать еще шесть томов, а может и больше. Слух и взоры всей Франции обращены на мое творение. Это следует решительно из всех рассказов коммивояжеров, из сообщений книготорговых фирм, из писем, которые я получаю. „Ла Пресс“ приобрела пять тысяч новых подписчиков. Публика ждет от меня книг, а я чувствую себя пустым мешком».
Но не только телесная усталость овладела Бальзаком. Душа его устала тоже. Отдохнуть, наконец, отдохнуть, пожить для себя, вырваться из вечного рабства! Он чувствует, что только г-жа Ганская сможет его спасти. Только с ней сможет он устроить свою жизнь.
«Бывают мгновения, когда от ожидания человек почти теряет рассудок. Я нахожусь сейчас именно в таком состоянии. Всю свою жизнь я так стремился к этой цели, что теперь чувствую себя внутренне разбитым».
Литература уже почти не интересует его. Мысли его далеки от творчества, и пишет он поэтому плохо. Бальзак мечтает теперь не о том, как построить живые образы, а о том, как построить собственную свою жизнь.
«В 1846 году я буду обладать одним из великолепнейших домов в Париже, и у меня уже не будет ни одного су долга. И тогда, трудясь над „Человеческой комедией“, я не спеша заработаю пятьсот тысяч франков (это только грубый подсчет, ведь я не учитываю потиражных). В общем, моя прекрасная дама, я буду выгодным женихом, с капиталом в миллион и даже больше, если только я не умру. Да, если, как вы выразились, вступая с вами в брак, я женюсь не на бедной девушке, то и вы, выйдя за меня замуж, выйдете отнюдь не за бедного юношу. Мы будем прелестными старичками, но для любви это не имеет никакого значения, мы видим это на примере Сисмонди53 и его супруги. Несчастен только тот, кто переживет другого. Для него жизнь будет горька».
Однако пока мы еще в 1844 году. И луч надежды все-таки появился. Г-жа Ганская решила оставить свое украинское затишье и отправиться в Дрезден. В июле состоялась помолвка ее дочери – графини Анны с богатым аристократом Георгием Мнишком. Значит, так полагает неисправимо доверчивый Бальзак, все препятствия устранены. Настал срок, когда Иаков введет под свой кров Рахиль. Но его ждет лишь новое разочарование. В декабре г-жа Ганская действительно едет в Дрезден, чтобы провести там зиму со своей дочерью и будущим зятем. И мольбы Бальзака о свидании с нею оказываются напрасными. Боится ли она своих русских знакомых или родственников, с которыми может там встретиться? Или, может быть, общество Бальзака ей просто физически неприятно? А может быть, она вообще не хочет выходить за него замуж? Этого мы не знаем. Как бы там ни было, она не разрешает ему приехать. Единственный знак доверия, который он от нее получает, неприятен ему до крайности.
Г-жа Ганская не приезжает в Париж. Зато она посылает ему свою приятельницу-компаньонку – Лиретту, участницу их переписки. Девица Борель нежданно заявила, что желает покинуть дом Ганских и уйти в монастырь. Для швейцарской кальвинистки это просто поразительное решение54. И причиной тому, по-видимому, какие-то темные обстоятельства. Очевидно, кончина Венцеслава Ганского тяжело потрясла Лиретту. Может быть, эта старая дева была связана с покойным? Может быть, она считала, что способствовала измене его жены, и чувствовала себя перед ним виноватой? Каковы бы ни были причины, но она стала неприязненно относиться к г-же Ганской, и неприязнь эта перешла в тайную враждебность. Прежняя наперсница превращается в яростного врага. Об этом свидетельствуют и черты «Кузины Бетты», моделью для которой Бальзаку отчасти послужила Анриетта Борель. Как бы там ни было, но ее роль доверенной наперсницы давно кончена. В ней больше не нуждаются. И неприятная задача позаботиться об истеричкой старой деве выпадает на долю Бальзака. Он вынужден относиться к ней с деликатностью, ибо чувствует себя ей обязанным, кроме того, г-жа Ганская поручила ему устроить все необходимое для ее перехода в лоно католической церкви. Бальзак тратит бесконечно много времени на визиты к церковным сановникам, на посещение разных монастырей. И вот он все устраивает и присутствует даже на церемонии пострижения. Так исчезает со сцены последняя соучастница романа с Незнакомкой.
Наконец весной 1845 года приходит весть: г-жа Ганская желает его видеть. Бальзак немедленно швыряет все свои рукописи в ящик стола. Его нисколько не трогает, что тысячи читателей ждут продолжения романа, что редакция уже выплатила ему гонорар, что ее сердит его небрежность. Ему безразлична литература. Роман его жизни призывает его. Бальзак уже достаточно сделал: он имеет право на отдых и покой. В нем, должно быть, назрело безграничное отвращение к необходимости непрерывно заниматься умственным трудом, ко всем этим низменным сделкам, к долгам и срокам платежей. Словно раб, он разбивает свои оковы и бежит, нисколько не заботясь о том, что будет, когда он исчезнет. Пусть мать сражается с его кредиторами. Пусть главный редактор Жирарден как хочет улаживает дела с подписчиками. Пусть господа из Академии, которые заставили его унижаться перед ними, ждут. Хоть до второго пришествия. Он хочет жить, жить, как все.
Мы мало знаем о его пребывании в Дрездене. Писем Бальзак не пишет – ведь он проводит каждый день в обществе г-жи Ганской. Но мы чувствуем, что это было счастливое, веселое и беззаботное время. Бальзак прекрасно поладил со всей семьей. Юный жених графини Анны, граф Мнишек, не очень умен и не очень тактичен. Он попросту глуповат и с превеликой страстью занимается коллекционированием насекомых. Но он добродушен. Невеста его, графиня Анна, пустая и падкая на развлечения девица. Все они любят смех и забавы, и можно вообразить, какой находкой был для них Бальзак, когда им хотелось рассеяться. Он смеется вместе с ними, он отлынивает от работы. Ему приходит на ум комедия, которую он однажды видел в Париже, и он окрестил их тесный семейный кружок «Труппой Сальтембанк»55. Словно кочующие комедианты, разъезжают они по Европе. Только они не дают представлений, а, напротив, сами глядят спектакль, который дает им жизнь.
Да, путешественники не удовольствовались пребыванием в Дрездене. Все вместе едут они в Каннштадт, оттуда в Карлсруэ, потом в Страсбург. И так велико влияние Бальзака на семейство, что он уговаривает госпожу Ганскую дать гастроль и в Париже, разумеется инкогнито. Ведь Париж – запретная территория для русских. Царь не разрешает своим подданным пребывание во Франции, охваченной революционным брожением. Но Бальзак всегда мастер устранять всяческие препятствия. Г-жа Ганская получает паспорт на имя его сестры, графиню Анну провозят как племянницу Бальзака – Эжени. В Париже он снимает для них особнячок на Рю Басс и с неописуемым удовольствием показывает им город. А разве может быть лучший гид, чем он? Он им все объясняет, все растолковывает и при этом, словно заезжий чужестранец, сам наслаждается Парижем. В августе они снова все вместе едут в Фонтенбло, затем в Орлеан и в Бурж. Он показывает им Тур, свою родину. Оттуда они отправляются в Роттердам, в Гаагу, Антверпен, Брюссель. Здесь они делают остановку, и обязанности чичероне принимает на себя Георгий Мнишек, а Бальзак возвращается в Париж.
Однако уже в сентябре он снова спешит в Баден-Баден и проводит с ними здесь две недели. А потом «Труппа Сальтембанк» отправляется в веселое турне по Италии. Они плывут из Шалона в Лион, затем отправляются в Авиньон. В конце октября они уже в Марселе, а оттуда перебираются в Неаполь. Давнишняя мечта Бальзака посетить Италию вместе с возлюбленной сбылась. И то, в чем некогда ему отказала герцогиня де Кастри, теперь подарила ему графиня Ржевусская.
Во время этих путешествий Бальзак ни разу не брался за перо. Он, который обычно проводит по шестнадцать часов кряду за письменным столом, не пишет теперь даже писем. Для него не существует сейчас ни друзей, ни издателей, ни долгов. Для него существует лишь эта женщина и свобода. «Человеческая комедия» забыта, он равнодушен к загробной славе. Бальзак наслаждается, как только может наслаждаться человек с такой необузданной натурой. Человек, который так много лет с такой легкостью расточал себя, который был щедр, как никто из смертных, теперь впитывает в себя все, что может. Он накапливает новые силы. Бальзак счастлив, и поэтому он молчит. Он принадлежит к тем художникам, которые творят только по необходимости.
А как же долги, обязательства, взятые им на себя? Над ними опустилась завеса. Насколько мы можем подсчитать (ведь никому не удалось еще полностью разобраться и действительно проникнуть в лабиринт финансовых дел Бальзака), все эти путешествия оплачивались не из его кармана. По-видимому, уже тогда у возлюбленных существовала известная общность имущества. Г-жа Ганская еще не решилась выйти за него замуж, но, не беря на себя окончательных обязательств, она готова была соединить с ним на несколько лет свою жизнь, свою судьбу и свои деньги. Он, гений, чувствовал, как буржуа. Она, аристократка, была гораздо свободней в своих чувствах. Ей нравится это беззаботное времяпрепровождение с ним, с дочерью, с будущим зятем. И, быть может, страшит ее только одно: остаться наедине с Бальзаком.
XXII. Бальзак-коллекционер
Летом 1843 года Бальзак садится на пароход в Дюнкерке. 29 июля после тяжелого путешествия морем он прибывает в Петербург.
Странной, должно быть, была эта встреча в элегантной гостиной кутайсовского дворца на Большой Миллионной, где жила г-жа Ганская. Прошло почти десять лет после первого их свидания. Восемь лет они не виделись совсем. Бальзак не изменился за эти годы. Правда, он пополнел и в его волосах появились седые пряди. Но он все так же полон энергии. Люди, наделенные даром фантазии, обладают вечной юностью. Зато в жизни женщины восемь лет – это очень большой срок. Ведь даже на портрете, писанном с г-жи Ганской миниатюристом Даффингером в Вене, на портрете, который, разумеется, ей льстит, она, мать семерых детей, производила впечатление уже немолодой и почтенной дамы. Но для Бальзака, если только можно верить его письмам, она, нисколько не изменилась. Ему кажется, что она стала даже моложе и прекраснее, чем была, и любовь его становится все нетерпеливее, все страстнее после столь долгой разлуки. Быть может, г-жа Ганская надеялась, что, когда Бальзак увидит уже не фантастическую женщину, мерещившуюся ему в мечтах, а реальную и немолодую, он откажется от своего намерения. Ничуть не бывало. Бальзак рвется к браку. Он готов немедленно осуществить все свои планы. Даже необходимые свидетельства он захватил с собой, чтобы французский консул в гражданском порядке зарегистрировал их союз.
Однако г-жа Ганская уговаривает его подождать. Как видно, она не отказала ему наотрез. Должно быть, она сказала, что не может вступить в брак, пока дочь ее еще не замужем. Значит, она все же назначила какой-то срок. Еще год, еще два. Дольше это продолжаться не может. Как Иаков ради Рахили, так и Бальзак идет в услужение ради г-жи Ганской. Первые семь лет он ждал кончины ее мужа. Теперь наступил второй срок ожидания – он ждет, пока дочь ее найдет себе мужа.
Мы мало знаем о днях, проведенных Бальзаком в Петербурге. На лето русская аристократия перебирается в свои усадьбы, столица пустеет. Бальзак, должно быть, мало что видел. Ни единым словом не обмолвился он об Эрмитаже, о собрании его картин. Для Бальзака-одержимого существует только одна цель: он должен во что бы то ни стало, окончательно и навсегда завоевать свою возлюбленную. Заручившись обещанием, он уезжает, на этот раз сухопутным путем, через Берлин, домой.
В ноябре Бальзак снова в Париже, и возвращение его к родным пенатам, как всегда, напоминает прыжок в стремнину. Четыре месяца времени потеряно, и это само по себе катастрофа для человека, жизнь которого – вечный бег взапуски со временем. Все силы ада снова вырвались на свободу. Мать, которая во время отсутствия Бальзака вела его хозяйство, «продолжает терзать меня, как истинный Шейлок». Снова он поставил на карту все. Неисправимый фантазер полагал, что пьеса «Памела Жиро» будет в его отсутствие работать на него. Каждый день она станет приносить ему столько, сколько там, в России, он истратит за целую неделю. Возвратившись в Париж, он, конечно же, сможет отдохнуть.
Однако еще в дороге он узнает о провале пьесы. Правда, она не так банальна, как «Вотрен», она живее и правдоподобнее «Изворотливого Кинолы». Но парижские журналисты не простили драматургу его атак на продажную парижскую прессу, и теперь они так яростно набросились на спектакль в театре Гэтэ, что пьесу приходится снять.
Все ополчилось против него. Акции Северной железной дороги, купленные для спекулятивной цели неизвестно на какие деньги, упали. Ликвидация имения в Жарди приносит одни неприятности. Его кандидатура на пост академика провалилась. Бальзак снова на краю полного банкротства. Он снова вынужден за краткую передышку расплачиваться ночами работы.
Но именно его несчастье становится нашим счастьем. Раз с театром не удалось, раз этот спешащий изо всех сил фабрикант «драморам» испытывает на подмостках поражение за поражением, значит он вынужден вернуться опять к роману. Он вынужден снова приняться за главный свой труд, за «Человеческую комедию». Тома «Комедии» теперь быстро выходят в свет, один за другим. Прежде всего это переработанные «Сцены частной жизни» и «Сцены парижской жизни». Затем Бальзак договаривается с журналами и газетами и заключает договор на издание «Крестьян» – романа, которому суждено стать одним из главных произведений Бальзака. Уже много лет работал он над этой книгой. Но у него нет возможности долго вынашивать свои произведения, иначе они всегда оказываются под угрозой. Бальзак уже высчитал, сколько именно принесет ему этот роман – четырнадцать тысяч франков за публикацию в «Ла Пресс». Самый высокий гонорар, который до тех пор получал Бальзак, – шестьдесят сантимов за строчку. К тому же ему должны заплатить еще двенадцать тысяч за издание «Крестьян» отдельной книгой. Итого двадцать шесть тысяч франков. «Ла Пресс» уже известила о публикации романа. Бальзак уже написал около восьмидесяти тысяч строк. И вдруг все застопорилось. Пружину перекрутили. Даже невероятная работоспособность Бальзака имеет свои границы. И даже его жизнестойкость не способна выдержать долее столь хищнического разбазаривания собственных сил.
Здоровье Бальзака подтачивалось медленно. Гигантское дерево еще стоит, еще дает в изобилии плоды, еще меняет листву с каждой весной. Но в сердцевине его, в самом сердце уже завелся червь. Все чаще жалуется Бальзак на расшатанное свое здоровье. Вот что он пишет в апреле 1844 года:
«Я надолго погрузился в непреоборимую, благотворную дрему. Мой организм не в силах трудиться. Он отдыхает. Он не реагирует больше на кофе. Целые реки кофе влил я в себя, чтобы закончить „Модесту Миньон“. А мне казалось, будто я хлебаю воду. Просыпаюсь я в три часа и тут же засыпаю снова. Завтракаю в восемь, чувствую потребность снова поспать и сплю».
У него тик, отеки, головные боли, нервное подергивание век. Он сомневается, хватит ли у него сил написать вторую часть «Крестьян».
«Для меня наступил период ужасных нервных страданий, желудочных спазм, вызванных неумеренным потреблением черного кофе. Мне нужен полный покой. Эти невероятные, ужасные боли терзают меня вот уже три дня. При первом приступе я подумал, что это просто случайность... Ах, я невыразимо устал! Нынче утром я подсчитал все, что сделал за последние два года – четыре тома „Человеческой комедии“. Думаю, что должно пройти дней двадцать, а то и больше, начиная с сегодняшнего дня. И тогда я смогу сесть в почтовую карету и укатить отсюда. Больше я уже ни на что не пригоден».
И снова:
«Да, я изнемог, как Иаков в единоборстве с Ангелом. А ведь я должен написать еще шесть томов, а может и больше. Слух и взоры всей Франции обращены на мое творение. Это следует решительно из всех рассказов коммивояжеров, из сообщений книготорговых фирм, из писем, которые я получаю. „Ла Пресс“ приобрела пять тысяч новых подписчиков. Публика ждет от меня книг, а я чувствую себя пустым мешком».
Но не только телесная усталость овладела Бальзаком. Душа его устала тоже. Отдохнуть, наконец, отдохнуть, пожить для себя, вырваться из вечного рабства! Он чувствует, что только г-жа Ганская сможет его спасти. Только с ней сможет он устроить свою жизнь.
«Бывают мгновения, когда от ожидания человек почти теряет рассудок. Я нахожусь сейчас именно в таком состоянии. Всю свою жизнь я так стремился к этой цели, что теперь чувствую себя внутренне разбитым».
Литература уже почти не интересует его. Мысли его далеки от творчества, и пишет он поэтому плохо. Бальзак мечтает теперь не о том, как построить живые образы, а о том, как построить собственную свою жизнь.
«В 1846 году я буду обладать одним из великолепнейших домов в Париже, и у меня уже не будет ни одного су долга. И тогда, трудясь над „Человеческой комедией“, я не спеша заработаю пятьсот тысяч франков (это только грубый подсчет, ведь я не учитываю потиражных). В общем, моя прекрасная дама, я буду выгодным женихом, с капиталом в миллион и даже больше, если только я не умру. Да, если, как вы выразились, вступая с вами в брак, я женюсь не на бедной девушке, то и вы, выйдя за меня замуж, выйдете отнюдь не за бедного юношу. Мы будем прелестными старичками, но для любви это не имеет никакого значения, мы видим это на примере Сисмонди53 и его супруги. Несчастен только тот, кто переживет другого. Для него жизнь будет горька».
Однако пока мы еще в 1844 году. И луч надежды все-таки появился. Г-жа Ганская решила оставить свое украинское затишье и отправиться в Дрезден. В июле состоялась помолвка ее дочери – графини Анны с богатым аристократом Георгием Мнишком. Значит, так полагает неисправимо доверчивый Бальзак, все препятствия устранены. Настал срок, когда Иаков введет под свой кров Рахиль. Но его ждет лишь новое разочарование. В декабре г-жа Ганская действительно едет в Дрезден, чтобы провести там зиму со своей дочерью и будущим зятем. И мольбы Бальзака о свидании с нею оказываются напрасными. Боится ли она своих русских знакомых или родственников, с которыми может там встретиться? Или, может быть, общество Бальзака ей просто физически неприятно? А может быть, она вообще не хочет выходить за него замуж? Этого мы не знаем. Как бы там ни было, она не разрешает ему приехать. Единственный знак доверия, который он от нее получает, неприятен ему до крайности.
Г-жа Ганская не приезжает в Париж. Зато она посылает ему свою приятельницу-компаньонку – Лиретту, участницу их переписки. Девица Борель нежданно заявила, что желает покинуть дом Ганских и уйти в монастырь. Для швейцарской кальвинистки это просто поразительное решение54. И причиной тому, по-видимому, какие-то темные обстоятельства. Очевидно, кончина Венцеслава Ганского тяжело потрясла Лиретту. Может быть, эта старая дева была связана с покойным? Может быть, она считала, что способствовала измене его жены, и чувствовала себя перед ним виноватой? Каковы бы ни были причины, но она стала неприязненно относиться к г-же Ганской, и неприязнь эта перешла в тайную враждебность. Прежняя наперсница превращается в яростного врага. Об этом свидетельствуют и черты «Кузины Бетты», моделью для которой Бальзаку отчасти послужила Анриетта Борель. Как бы там ни было, но ее роль доверенной наперсницы давно кончена. В ней больше не нуждаются. И неприятная задача позаботиться об истеричкой старой деве выпадает на долю Бальзака. Он вынужден относиться к ней с деликатностью, ибо чувствует себя ей обязанным, кроме того, г-жа Ганская поручила ему устроить все необходимое для ее перехода в лоно католической церкви. Бальзак тратит бесконечно много времени на визиты к церковным сановникам, на посещение разных монастырей. И вот он все устраивает и присутствует даже на церемонии пострижения. Так исчезает со сцены последняя соучастница романа с Незнакомкой.
Наконец весной 1845 года приходит весть: г-жа Ганская желает его видеть. Бальзак немедленно швыряет все свои рукописи в ящик стола. Его нисколько не трогает, что тысячи читателей ждут продолжения романа, что редакция уже выплатила ему гонорар, что ее сердит его небрежность. Ему безразлична литература. Роман его жизни призывает его. Бальзак уже достаточно сделал: он имеет право на отдых и покой. В нем, должно быть, назрело безграничное отвращение к необходимости непрерывно заниматься умственным трудом, ко всем этим низменным сделкам, к долгам и срокам платежей. Словно раб, он разбивает свои оковы и бежит, нисколько не заботясь о том, что будет, когда он исчезнет. Пусть мать сражается с его кредиторами. Пусть главный редактор Жирарден как хочет улаживает дела с подписчиками. Пусть господа из Академии, которые заставили его унижаться перед ними, ждут. Хоть до второго пришествия. Он хочет жить, жить, как все.
Мы мало знаем о его пребывании в Дрездене. Писем Бальзак не пишет – ведь он проводит каждый день в обществе г-жи Ганской. Но мы чувствуем, что это было счастливое, веселое и беззаботное время. Бальзак прекрасно поладил со всей семьей. Юный жених графини Анны, граф Мнишек, не очень умен и не очень тактичен. Он попросту глуповат и с превеликой страстью занимается коллекционированием насекомых. Но он добродушен. Невеста его, графиня Анна, пустая и падкая на развлечения девица. Все они любят смех и забавы, и можно вообразить, какой находкой был для них Бальзак, когда им хотелось рассеяться. Он смеется вместе с ними, он отлынивает от работы. Ему приходит на ум комедия, которую он однажды видел в Париже, и он окрестил их тесный семейный кружок «Труппой Сальтембанк»55. Словно кочующие комедианты, разъезжают они по Европе. Только они не дают представлений, а, напротив, сами глядят спектакль, который дает им жизнь.
Да, путешественники не удовольствовались пребыванием в Дрездене. Все вместе едут они в Каннштадт, оттуда в Карлсруэ, потом в Страсбург. И так велико влияние Бальзака на семейство, что он уговаривает госпожу Ганскую дать гастроль и в Париже, разумеется инкогнито. Ведь Париж – запретная территория для русских. Царь не разрешает своим подданным пребывание во Франции, охваченной революционным брожением. Но Бальзак всегда мастер устранять всяческие препятствия. Г-жа Ганская получает паспорт на имя его сестры, графиню Анну провозят как племянницу Бальзака – Эжени. В Париже он снимает для них особнячок на Рю Басс и с неописуемым удовольствием показывает им город. А разве может быть лучший гид, чем он? Он им все объясняет, все растолковывает и при этом, словно заезжий чужестранец, сам наслаждается Парижем. В августе они снова все вместе едут в Фонтенбло, затем в Орлеан и в Бурж. Он показывает им Тур, свою родину. Оттуда они отправляются в Роттердам, в Гаагу, Антверпен, Брюссель. Здесь они делают остановку, и обязанности чичероне принимает на себя Георгий Мнишек, а Бальзак возвращается в Париж.
Однако уже в сентябре он снова спешит в Баден-Баден и проводит с ними здесь две недели. А потом «Труппа Сальтембанк» отправляется в веселое турне по Италии. Они плывут из Шалона в Лион, затем отправляются в Авиньон. В конце октября они уже в Марселе, а оттуда перебираются в Неаполь. Давнишняя мечта Бальзака посетить Италию вместе с возлюбленной сбылась. И то, в чем некогда ему отказала герцогиня де Кастри, теперь подарила ему графиня Ржевусская.
Во время этих путешествий Бальзак ни разу не брался за перо. Он, который обычно проводит по шестнадцать часов кряду за письменным столом, не пишет теперь даже писем. Для него не существует сейчас ни друзей, ни издателей, ни долгов. Для него существует лишь эта женщина и свобода. «Человеческая комедия» забыта, он равнодушен к загробной славе. Бальзак наслаждается, как только может наслаждаться человек с такой необузданной натурой. Человек, который так много лет с такой легкостью расточал себя, который был щедр, как никто из смертных, теперь впитывает в себя все, что может. Он накапливает новые силы. Бальзак счастлив, и поэтому он молчит. Он принадлежит к тем художникам, которые творят только по необходимости.
А как же долги, обязательства, взятые им на себя? Над ними опустилась завеса. Насколько мы можем подсчитать (ведь никому не удалось еще полностью разобраться и действительно проникнуть в лабиринт финансовых дел Бальзака), все эти путешествия оплачивались не из его кармана. По-видимому, уже тогда у возлюбленных существовала известная общность имущества. Г-жа Ганская еще не решилась выйти за него замуж, но, не беря на себя окончательных обязательств, она готова была соединить с ним на несколько лет свою жизнь, свою судьбу и свои деньги. Он, гений, чувствовал, как буржуа. Она, аристократка, была гораздо свободней в своих чувствах. Ей нравится это беззаботное времяпрепровождение с ним, с дочерью, с будущим зятем. И, быть может, страшит ее только одно: остаться наедине с Бальзаком.
XXII. Бальзак-коллекционер
Если, утаив подпись Бальзака, показать его письма за 1845 и 1846 годы непредвзятому человеку и спросить, что он может сказать о профессии и призвании пишущего, то человек этот, конечно, ответит: автор писем антиквар или коллекционер картин; впрочем, может быть, и торговец земельными участками, или маклер по недвижимости. Во всяком случае, никто не подумает, что это сочинитель романов. И действительно, в период завершения «Человеческой комедии» Бальзак, в сущности, занят ею куда меньше, чем домом, который он собирается построить для своей будущей жены на деньги, которые надеется получить от ее будущего наследства и от своих трудов. А надежды этому удивительному и неисправимому фантазеру всегда кажутся реальностью. Вот и на этот раз он ставит телегу перед лошадью, или, вернее, пустую повозку перед пустым местом, где полагалось бы стоять лошади.
В 1845 году у Бальзака нет ни дома, ни участка, на котором он может построить новый дом, и у него нет даже денег, чтобы приобрести участок для своего палаццо. Но он уже начинает ревностно украшать эту несуществующую еще резиденцию. Им овладевает новая мания: собирание антикварных предметов. Дом, в котором будет обитать Ржевусская, внучатая племянница королевы, должен стать сокровищницей, картинной галереей, музеем. Этот великий фантазер, у которого каждые два месяца описывают имущество за долг в двести-триста франков, намеревается вполне серьезно создать жилище, которое сравнилось бы с Лувром, с Эрмитажем, с палаццо Уфицци, с дворцами королей и царей. Бальзак хочет иметь собственного Гольбейна, собственного Рафаэля, собственного Себастьяна дель Пьомбо56, собственного Ван-Дейка, собственного Ватто, собственного Рембрандта – словом, стены его галереи должны быть украшены шедеврами всех времен. Его гостиная будет обставлена драгоценной старинной мебелью, в горках будет красоваться отборнейший китайский и саксонский фарфор, чудеснейшие ковры устелют его паркет. Дом его должен стать мечтой, подобной замку Аладдина. Но как же приобретет Бальзак полотна Гольбейна57 или Тинторетто, не имея денег? Да очень просто, по случаю, скупая у антикваров и старьевщиков ветхие полотна. Он сам назовет их Гольбейнами и Тинторетто. Унаследованная от матери склонность к коммерции находит внезапно выход в охоте за антикварными предметами. Бальзаку совершенно безразлично, в каком городе ни находиться, только бы потолкаться в лавках антикваров. Из Неаполя, из Генуи, из Дрездена, из Голландии приходят (хотя он еще и сам не знает, куда девать все эти предметы, и в большинстве случаев не может даже оплатить их доставку) ящики с сокровищами для будущего бальзаковского дворца.
Само собой разумеется, писатель, несмотря на всю гениальность, не имеет и малейшего представления о подлинной ценности этих вещей. Его может надуть самый мелкий торговец. Он действует, как в чаду. Словно больному, галлюцинирующему в горячке, Бальзаку непрестанно грезятся бешеные прибыли от его приобретений.
Нищий и вечный должник, он уже в 1846 году оценивает свои сокровища от четырехсот до пятисот тысяч франков, и его письма к г-же Ганской содержат непрестанные отчеты о новых его покупках, о новых «главных выигрышах».
Правда, г-жа Ганская и сама не очень-то бережлива. Она и дочь ее страдают манией делать покупки, и ювелиры с Рю де ла Пэ не нахвалятся столь завидными клиентками. Она окружает себя претенциознейшими предметами роскоши, инкрустированными во вкусе эпохи золотом. Но тем не менее она все же знает, что деньги счет любят. Очевидно, Ганская предоставила в распоряжение Бальзака определенную сумму, около ста тысяч франков, так называемое «сокровище Лулу» («Лулу» – прозвище, под которым Бальзак фигурирует в их переписке), предназначенную для покупки и отделки дома. Основная мысль у Бальзака, как всегда, правильная. Он хочет обставить квартиру и для этого приобрести красивую старинную мебель. Если бы он дождался благоприятного случая, он мог бы на сто тысяч франков г-жи Ганской купить отличный дом и обставить его уютно и даже богато.
Но Бальзак не умеет ждать. Он не в силах сдержать себя. Из случайного покупателя он немедленно превращается в коллекционера, в маниакального коммерсанта. И хотя Бальзак с полным правом утверждает, что, как писатель, он вправе соперничать с любым современником, но он впадает просто в идиотизм, намереваясь в качестве собирателя живописи сравниться с королями и принцами, создать собственный Лувр, да еще, само собой разумеется, в два-три года и почти что без денег. Сквозь всю его жизнь проходит эта тончайшая грань между разумом и безумием. Время от времени г-жа Ганская теряет покой и призывает его к осторожности. Но Бальзак делает самые обстоятельные подсчеты и доказывает ей. как умно он подходит к делу, как он экономен и оборотист. Мы устаем подчас от этих непрестанных самообманов. Но, право, забавно пуститься по следам бальзаковских комбинаций и посмотреть, как будущий владелец картинной галереи делает деньги. Вот, например, он покупает сервиз из «старинного китайского фарфора» на девять персон и торжествует:
«Он мне достался за триста франков. Дюма заплатил за такой же четыре тысячи. А стоит он по меньшей мере шесть!»
Через некоторое время он вынужден, конечно, смиренно признаться, что китайский фарфор сфабрикован в Голландии.
«Он такой же китайский, как я китаец!»
И грустно прибавляет:
«Поверь мне, коллекционирование старинных предметов – это наука».
Впрочем, разочарование нисколько не удерживает Бальзака, и он бодро продолжает заниматься этой сложной наукой. Смотрите-ка, сколько выгодных сделок провернул он за один только день, 15 февраля 1846 года:
«Три часа подряд прошатался я и сделал множество приобретений. Во-первых, желтая чашка за пять франков. Стоит она по меньшей мере десять, это истинное произведение искусства. Во-вторых: синяя ампирная чашка – севрский фарфор, – которую предлагали Тальма. Она невероятно богато расписана. Один букет цветов, который ее украшает, стоит двадцать пять дукатов (а я заплатил за нее только двадцать франков). В-третьих: шесть кресел, отделанных с королевской роскошью. Четыре я сохраню, а два мне переделают в козетку. Какое великолепие! Вот видишь, мы уже почти обставили маленький салон, и всего за двести сорок франков!»
В тот же день и также во время прогулки он находит:
В 1845 году у Бальзака нет ни дома, ни участка, на котором он может построить новый дом, и у него нет даже денег, чтобы приобрести участок для своего палаццо. Но он уже начинает ревностно украшать эту несуществующую еще резиденцию. Им овладевает новая мания: собирание антикварных предметов. Дом, в котором будет обитать Ржевусская, внучатая племянница королевы, должен стать сокровищницей, картинной галереей, музеем. Этот великий фантазер, у которого каждые два месяца описывают имущество за долг в двести-триста франков, намеревается вполне серьезно создать жилище, которое сравнилось бы с Лувром, с Эрмитажем, с палаццо Уфицци, с дворцами королей и царей. Бальзак хочет иметь собственного Гольбейна, собственного Рафаэля, собственного Себастьяна дель Пьомбо56, собственного Ван-Дейка, собственного Ватто, собственного Рембрандта – словом, стены его галереи должны быть украшены шедеврами всех времен. Его гостиная будет обставлена драгоценной старинной мебелью, в горках будет красоваться отборнейший китайский и саксонский фарфор, чудеснейшие ковры устелют его паркет. Дом его должен стать мечтой, подобной замку Аладдина. Но как же приобретет Бальзак полотна Гольбейна57 или Тинторетто, не имея денег? Да очень просто, по случаю, скупая у антикваров и старьевщиков ветхие полотна. Он сам назовет их Гольбейнами и Тинторетто. Унаследованная от матери склонность к коммерции находит внезапно выход в охоте за антикварными предметами. Бальзаку совершенно безразлично, в каком городе ни находиться, только бы потолкаться в лавках антикваров. Из Неаполя, из Генуи, из Дрездена, из Голландии приходят (хотя он еще и сам не знает, куда девать все эти предметы, и в большинстве случаев не может даже оплатить их доставку) ящики с сокровищами для будущего бальзаковского дворца.
Само собой разумеется, писатель, несмотря на всю гениальность, не имеет и малейшего представления о подлинной ценности этих вещей. Его может надуть самый мелкий торговец. Он действует, как в чаду. Словно больному, галлюцинирующему в горячке, Бальзаку непрестанно грезятся бешеные прибыли от его приобретений.
Нищий и вечный должник, он уже в 1846 году оценивает свои сокровища от четырехсот до пятисот тысяч франков, и его письма к г-же Ганской содержат непрестанные отчеты о новых его покупках, о новых «главных выигрышах».
Правда, г-жа Ганская и сама не очень-то бережлива. Она и дочь ее страдают манией делать покупки, и ювелиры с Рю де ла Пэ не нахвалятся столь завидными клиентками. Она окружает себя претенциознейшими предметами роскоши, инкрустированными во вкусе эпохи золотом. Но тем не менее она все же знает, что деньги счет любят. Очевидно, Ганская предоставила в распоряжение Бальзака определенную сумму, около ста тысяч франков, так называемое «сокровище Лулу» («Лулу» – прозвище, под которым Бальзак фигурирует в их переписке), предназначенную для покупки и отделки дома. Основная мысль у Бальзака, как всегда, правильная. Он хочет обставить квартиру и для этого приобрести красивую старинную мебель. Если бы он дождался благоприятного случая, он мог бы на сто тысяч франков г-жи Ганской купить отличный дом и обставить его уютно и даже богато.
Но Бальзак не умеет ждать. Он не в силах сдержать себя. Из случайного покупателя он немедленно превращается в коллекционера, в маниакального коммерсанта. И хотя Бальзак с полным правом утверждает, что, как писатель, он вправе соперничать с любым современником, но он впадает просто в идиотизм, намереваясь в качестве собирателя живописи сравниться с королями и принцами, создать собственный Лувр, да еще, само собой разумеется, в два-три года и почти что без денег. Сквозь всю его жизнь проходит эта тончайшая грань между разумом и безумием. Время от времени г-жа Ганская теряет покой и призывает его к осторожности. Но Бальзак делает самые обстоятельные подсчеты и доказывает ей. как умно он подходит к делу, как он экономен и оборотист. Мы устаем подчас от этих непрестанных самообманов. Но, право, забавно пуститься по следам бальзаковских комбинаций и посмотреть, как будущий владелец картинной галереи делает деньги. Вот, например, он покупает сервиз из «старинного китайского фарфора» на девять персон и торжествует:
«Он мне достался за триста франков. Дюма заплатил за такой же четыре тысячи. А стоит он по меньшей мере шесть!»
Через некоторое время он вынужден, конечно, смиренно признаться, что китайский фарфор сфабрикован в Голландии.
«Он такой же китайский, как я китаец!»
И грустно прибавляет:
«Поверь мне, коллекционирование старинных предметов – это наука».
Впрочем, разочарование нисколько не удерживает Бальзака, и он бодро продолжает заниматься этой сложной наукой. Смотрите-ка, сколько выгодных сделок провернул он за один только день, 15 февраля 1846 года:
«Три часа подряд прошатался я и сделал множество приобретений. Во-первых, желтая чашка за пять франков. Стоит она по меньшей мере десять, это истинное произведение искусства. Во-вторых: синяя ампирная чашка – севрский фарфор, – которую предлагали Тальма. Она невероятно богато расписана. Один букет цветов, который ее украшает, стоит двадцать пять дукатов (а я заплатил за нее только двадцать франков). В-третьих: шесть кресел, отделанных с королевской роскошью. Четыре я сохраню, а два мне переделают в козетку. Какое великолепие! Вот видишь, мы уже почти обставили маленький салон, и всего за двести сорок франков!»
В тот же день и также во время прогулки он находит: