— Может быть, этот человек запаздывает.
— Синьор, который позвонил мне, назвал свое имя, но я не запомнил его. Теперь уже голова у меня не та… Он хотел поговорить со мной о чем-то очень важном. Мне даже любопытно стало. Знаете, в моей жизни никогда не случалось ничего особенного.
— Может, вы просто забыли.
— Что же, по-вашему, я не знаю свою жизнь? — Он достает сигарету. — Позвольте прикурить.
— Пожалуйста.
При свете спички вижу, что Ангели — бедно одетый, жалкий старик.
— В эту пору табачные лавки уже закрыты, — оправдывается он. Медлит, подходит к парапету. — Туман, но не холодно.
— Я бы даже сказал, хорошая погода.
Старик делает несколько медленных затяжек.
— Совершенно не могу заставить себя спать. Вы тоже?
— Я люблю ночную жизнь.
— Я тоже теперь не сплю по ночам. С тех пор как не обязан больше вставать рано утром. Знаете, я на пенсии.
Поворачиваюсь, чтобы рассмотреть его хилую, тщедушную фигуру.
— Так что теперь вы можете радоваться жизни.
— В каком-то смысле да. Я сразу же привык к тому, что время теперь проходит для меня совсем по-иному.
Бросаю за парапет окурок: красная точка исчезает во мгле. Между тем мне надо что-то придумать, чтобы удержать старика, постараться, чтобы он не ушел.
— Люблю стоять тут на мосту.
— Хорошее место, — говорит Ангели, осматриваясь. — Тут спокойно и воздух чистый.
— Внизу время от времени проходят поезда. Если подождете несколько минут, увидите.
— Охотно.
Спрашиваю себя, с чего это вдруг какой-то жалкий, незначительный старик должен быть особым должником. Но не могу спросить у него об этом. Он тоже выкурил сигарету и сунул руки в карманы пальто. Пальто, которое кажется сделанным из бумаги.
— По вечерам хожу в кафе, — говорит старик, — выпью рюмочку, сыграю в карты, поболтаю немножко… Вам тоже это нравится?
— Нет.
— Вы молоды. А я живу один. Днем мне все равно. Но вечером хочется побыть в компании.
— Мне хорошо и одному.
— Может, выкурим еще по сигарете?
Я уже достал пачку и протягиваю старику. Мы закуриваем от одной спички. И снова можем посмотреть в лицо друг другу. Ангели улыбается:
— Что у вас за работа?
Мне нужно быстро найти ответ. Чтобы выиграть время, склоняюсь над парапетом, словно хочу заглянуть вниз.
— Пытаюсь делать добро ближнему.
Старик молчит. Я добавляю:
— Вы не находите, что это может быть работой?
— Конечно-конечно. Извините, но это довольно необычно — встретить человека, который профессионально занимается благодеянием.
Мысль, которую я ищу, мне подал сам Ангели, — профессиональный благодетель.
— Такое занятие должно приносить большое удовлетворение.
— Я начал это делать в детстве, можно сказать случайно, когда впервые решил подать немного денег нищему. Всякий раз, вспоминая этот свой поступок, я вновь испытываю счастье, которое пережил тогда.
— Значит, вы очень впечатлительный человек.
— Тогда я был счастлив, что у меня такая щедрая душа, и мне нравилось думать о благодарности, какую я вызывал.
— Это, должно быть, и в самом деле приносит огромное удовлетворение.
Отрицательно качаю головой. Ангели с изумлением смотрит на меня.
— Это может быть и очень жалкое удовлетворение, — говорю я, — желание получать удовлетворение от чьей-то признательности тоже может обернуться пороком. Поэтому со временем, по мере приобретения опыта, я решил отделить благодеяние от благодарности, какую оно вызывает. Вы меня понимаете?
— Да, думаю, что понимаю.
— Я постарался делать добро, оставаясь в тени, не обнаруживая себя. К примеру, начал отправлять деньги по почте анонимно и даже в другие города. Я посылал их порой наугад, не зная толком, нуждается ли в них адресат.
— Истинное великодушие.
— Но я не остановился и на этом. Вы ведь тоже считаете, что деньги — далеко не самое главное в жизни?
— Конечно, деньги не главное.
— К тому же потребовалось бы слишком много денег, чтобы сделать счастливым хотя бы одного только человека. И когда я понял это, то нашел другие способы делать добро.
Подумав немного, старик убежденно добавил:
— Очевидно, вы решили помогать людям получать нравственное удовлетворение. А оно ведь никогда не бывает только нравственным.
— Скромное удовлетворение, если хотите, но тем не менее весьма важное.
Ангели согласно кивает, глядя на рельсы.
— Скоро пройдет состав, — замечаю я.
— Вы, наверное, знаете расписание поездов.
Предлагаю закурить по последней сигарете.
Старик явно доволен нашей беседой.
— Тут и в самом деле неплохо перекурить и поговорить немного.
— Простите, но мне хочется задать вам один вопрос. Вы бы не отказались провести ночь с девушкой?
Ангели от души смеется:
— Думаю, это была бы потерянная ночь. Лучше предложить такое какому-нибудь молодому человеку.
— Какому-нибудь застенчивому молодому человеку.
— Конечно, именно такому.
Несколько раз киваю в знак согласия. Потом задаю еще один вопрос:
— Ваше имя когда-нибудь появлялось в газете?
— Нет, мне кажется.
— А это доставило вам бы удовольствие?
— Не знаю. Никогда не думал об этом.
— Ваше имя, напечатанное в газете крупным шрифтом. Попробуйте представить.
— Думаю, было бы приятно, — произносит он наконец. — Его увидели бы мои друзья в кафе…
— Вы бы оказались в центре внимания.
— Лишь бы только оно не было связано с каким-нибудь бесчестным поступком.
— Разумеется.
— Да, думаю, мне было бы приятно. Ведь в таком возрасте у меня уже почти не осталось никаких желаний. Имя в газете… Я и в самом деле никогда не думал об этом. А вы случайно не журналист, а?
— Я уже сказал вам, какая у меня профессия.
Издали доносится гудок поезда.
— Идет, — говорит Ангели.
— Точно по расписанию, — замечаю я. И добавляю: — Или, может быть, вам хотелось бы провести пресс-конференцию?
— Пресс-конференцию? Мне?
— Перед друзьями в кафе или в каком-нибудь другом обществе.
— Но я не умею говорить на публике. И потом что я могу сказать?
— Вы были на фронте?
— Да, в Первую мировую.
— И могли бы поделиться своими воспоминаниями о войне?
— Воспоминания-то у меня есть, я могу… Однако предпочитаю только имя в газете. — Он весело смеется. — А вы и в самом деле любопытный тип. Но вы еще не сказали, как вас зовут.
Жестом предлагаю ему помолчать и прислушаться. Шум поезда быстро приближается.
— Это скорый, — поясняю я.
Наконец во мгле возникают огни локомотива. Они еще далеко.
— Красиво, — говорит старик.
— Когда вижу, как проходит поезд, мне всегда хочется оказаться в нем, — говорю я, пристально глядя на приближающиеся огни. — Лучше имя в газете. Я понял.
Вокруг никого нет. Мы смотрим на поезд, склонившись над парапетом. Для меня это сущий пустяк — подхватить Ортензио Ангели, ведь он очень легок, и сбросить его вниз как раз в тот момент, когда приближается состав.
Старик приглушенно вскрикивает. Потом снизу доносится долгий скрежет тормозов локомотива.
Курсор остановился. Мозг, который написал все это, несомненно принадлежал Memow. Более чем человеческий интеллект, который, к сожалению, не волен был распоряжаться собой.
Рассказ Memow завершился, но Аликино не почувствовал себя причастным к нему и потому не сразу припомнил, чем тогда закончилась эта история.
Одна местная газета напечатала сообщение о происшествии. Из него следовало, что несчастный старик покончил с собой, бросившись с моста под поезд, от одиночества. Ну да, иначе отчего же еще он мог это сделать? Всего несколько строк на последней странице и даже без упоминания имени старика в набранном мелким шрифтом заголовке. Аликино с раздражением отшвырнул газету.
Зачем он убил Ортензио Ангели? Может, ради желания хотя бы раз испытать волнение от сознания, что он действительно является неким раздатчиком смерти? А может, все это произошло неожиданно для него самого, как бы в продолжение лжи, которую он нагромоздил. Впрочем, точный ответ не имел никакого значения: Ортензио Ангели все равно вскоре умер бы. И может, это судьба определила ему смерть именно от руки Аликино.
Понимая, что интеллект Memow вновь угас, Аликино задал провокационный вопрос:
Если рассчитываете на шантаж, ошибаетесь.
Нам нет нужды шантажировать Вас, мистер Маскаро. «Ай-Эс-Ти» занимается только информацией. Мы хотели лишь предвосхитить одно ваше возражение.
Какое возражение?
Что вы не способны убить человека.
В Риме я должен кого-то убить?
Только если в этом возникнет крайняя необходимость.
Кто определит эту необходимость?
Вы сами, мистер Маскаро, когда станете завершать эту историю, столь хорошо рассказанную нашим компьютером.
Не знаю, действительно ли правдива эта история и насколько.
Все, что написано компьютером, истинно. Нет ничего правдивее того, что написано. Вы должны были бы уже давно уразуметь это.
Другой Аликино Маскаро действительно существовал?
Точно так же, как существуете вы, мистер Маскаро.
Есть многое на свете, что не подвластно нашему уму. И это вовсе не короткая сентенция дня.
Это Шекспир. И в самом деле, гораздо чаще, чем можно поверить, стержень жизни человека в каком-то месте вдруг раздваивается, словно буква «у», на две ветки. Какое-то время они еще произрастают вместе, потом одна из ветвей, та, что получает меньше соков из почвы и меньше солнечного света, засыхает и отмирает. Остается другая ветвь, одинокая, как и тот первоначальный стержень, из которого она произросла.
«Может быть, — подумал Аликино, — особые должники — это и есть те ветви, которые отмирают».
Мой двойник, мое alter ego, не знаю, как назвать его, исчез. Его ищут. Появляюсь я, и как я объясняю свое отсутствие?
Ему показалось, будто он услышал иронический смех. Но это было, несомненно, следствие нервного напряжения и усталости. Тем более что в помещении, кроме него, не было ни души.
Компьютер вновь принялся писать:
Вы забываете, что сегодня вечер 11 октября, и ОД Маскаро Аликино исчезнет ночью с 23-го на 24 октября. У вас вполне достаточно времени, чтобы привести в порядок ваши дела и прибыть в Рим 24 октября. Никто не поинтересуется, где вы провели ночь.
Встречу Пульези, что тогда?
Вы не встретите его.
Почему?
Узнаете в Риме.
Кто убил трансвестита в «Би-Эй-Ву»?
Это не представляет для нас никакого интереса. Не касается вас.
Кто убил Давида Каресяна?
Ответ последовал не сразу:
Адонис. Но больше ничего не могу сказать. Вы прибудете в Рим в тот момент, когда Адонис прилетит сюда. Ваши самолеты разминутся в воздухе.
Я понял. У него уже горит земля под ногами. Я должен заменить Адониса.
Очень ненадолго. Остальные инструкции вы получите в «Ай-Эс-Ти» в Риме.
И потом буду свободен.
«Ай-Эс-Ти» — серьезная организация, и вы это хорошо знаете, мистер Маскаро.
Было девять часов вечера, когда Аликино поднялся из-за стола, чтобы погасить свет в своем офисе. Он даже не попытался соединиться с Memow. Он попрощался с ним, слегка коснувшись губами его гладкой и холодной поверхности.
РИМ
1
2
— Синьор, который позвонил мне, назвал свое имя, но я не запомнил его. Теперь уже голова у меня не та… Он хотел поговорить со мной о чем-то очень важном. Мне даже любопытно стало. Знаете, в моей жизни никогда не случалось ничего особенного.
— Может, вы просто забыли.
— Что же, по-вашему, я не знаю свою жизнь? — Он достает сигарету. — Позвольте прикурить.
— Пожалуйста.
При свете спички вижу, что Ангели — бедно одетый, жалкий старик.
— В эту пору табачные лавки уже закрыты, — оправдывается он. Медлит, подходит к парапету. — Туман, но не холодно.
— Я бы даже сказал, хорошая погода.
Старик делает несколько медленных затяжек.
— Совершенно не могу заставить себя спать. Вы тоже?
— Я люблю ночную жизнь.
— Я тоже теперь не сплю по ночам. С тех пор как не обязан больше вставать рано утром. Знаете, я на пенсии.
Поворачиваюсь, чтобы рассмотреть его хилую, тщедушную фигуру.
— Так что теперь вы можете радоваться жизни.
— В каком-то смысле да. Я сразу же привык к тому, что время теперь проходит для меня совсем по-иному.
Бросаю за парапет окурок: красная точка исчезает во мгле. Между тем мне надо что-то придумать, чтобы удержать старика, постараться, чтобы он не ушел.
— Люблю стоять тут на мосту.
— Хорошее место, — говорит Ангели, осматриваясь. — Тут спокойно и воздух чистый.
— Внизу время от времени проходят поезда. Если подождете несколько минут, увидите.
— Охотно.
Спрашиваю себя, с чего это вдруг какой-то жалкий, незначительный старик должен быть особым должником. Но не могу спросить у него об этом. Он тоже выкурил сигарету и сунул руки в карманы пальто. Пальто, которое кажется сделанным из бумаги.
— По вечерам хожу в кафе, — говорит старик, — выпью рюмочку, сыграю в карты, поболтаю немножко… Вам тоже это нравится?
— Нет.
— Вы молоды. А я живу один. Днем мне все равно. Но вечером хочется побыть в компании.
— Мне хорошо и одному.
— Может, выкурим еще по сигарете?
Я уже достал пачку и протягиваю старику. Мы закуриваем от одной спички. И снова можем посмотреть в лицо друг другу. Ангели улыбается:
— Что у вас за работа?
Мне нужно быстро найти ответ. Чтобы выиграть время, склоняюсь над парапетом, словно хочу заглянуть вниз.
— Пытаюсь делать добро ближнему.
Старик молчит. Я добавляю:
— Вы не находите, что это может быть работой?
— Конечно-конечно. Извините, но это довольно необычно — встретить человека, который профессионально занимается благодеянием.
Мысль, которую я ищу, мне подал сам Ангели, — профессиональный благодетель.
— Такое занятие должно приносить большое удовлетворение.
— Я начал это делать в детстве, можно сказать случайно, когда впервые решил подать немного денег нищему. Всякий раз, вспоминая этот свой поступок, я вновь испытываю счастье, которое пережил тогда.
— Значит, вы очень впечатлительный человек.
— Тогда я был счастлив, что у меня такая щедрая душа, и мне нравилось думать о благодарности, какую я вызывал.
— Это, должно быть, и в самом деле приносит огромное удовлетворение.
Отрицательно качаю головой. Ангели с изумлением смотрит на меня.
— Это может быть и очень жалкое удовлетворение, — говорю я, — желание получать удовлетворение от чьей-то признательности тоже может обернуться пороком. Поэтому со временем, по мере приобретения опыта, я решил отделить благодеяние от благодарности, какую оно вызывает. Вы меня понимаете?
— Да, думаю, что понимаю.
— Я постарался делать добро, оставаясь в тени, не обнаруживая себя. К примеру, начал отправлять деньги по почте анонимно и даже в другие города. Я посылал их порой наугад, не зная толком, нуждается ли в них адресат.
— Истинное великодушие.
— Но я не остановился и на этом. Вы ведь тоже считаете, что деньги — далеко не самое главное в жизни?
— Конечно, деньги не главное.
— К тому же потребовалось бы слишком много денег, чтобы сделать счастливым хотя бы одного только человека. И когда я понял это, то нашел другие способы делать добро.
Подумав немного, старик убежденно добавил:
— Очевидно, вы решили помогать людям получать нравственное удовлетворение. А оно ведь никогда не бывает только нравственным.
— Скромное удовлетворение, если хотите, но тем не менее весьма важное.
Ангели согласно кивает, глядя на рельсы.
— Скоро пройдет состав, — замечаю я.
— Вы, наверное, знаете расписание поездов.
Предлагаю закурить по последней сигарете.
Старик явно доволен нашей беседой.
— Тут и в самом деле неплохо перекурить и поговорить немного.
— Простите, но мне хочется задать вам один вопрос. Вы бы не отказались провести ночь с девушкой?
Ангели от души смеется:
— Думаю, это была бы потерянная ночь. Лучше предложить такое какому-нибудь молодому человеку.
— Какому-нибудь застенчивому молодому человеку.
— Конечно, именно такому.
Несколько раз киваю в знак согласия. Потом задаю еще один вопрос:
— Ваше имя когда-нибудь появлялось в газете?
— Нет, мне кажется.
— А это доставило вам бы удовольствие?
— Не знаю. Никогда не думал об этом.
— Ваше имя, напечатанное в газете крупным шрифтом. Попробуйте представить.
— Думаю, было бы приятно, — произносит он наконец. — Его увидели бы мои друзья в кафе…
— Вы бы оказались в центре внимания.
— Лишь бы только оно не было связано с каким-нибудь бесчестным поступком.
— Разумеется.
— Да, думаю, мне было бы приятно. Ведь в таком возрасте у меня уже почти не осталось никаких желаний. Имя в газете… Я и в самом деле никогда не думал об этом. А вы случайно не журналист, а?
— Я уже сказал вам, какая у меня профессия.
Издали доносится гудок поезда.
— Идет, — говорит Ангели.
— Точно по расписанию, — замечаю я. И добавляю: — Или, может быть, вам хотелось бы провести пресс-конференцию?
— Пресс-конференцию? Мне?
— Перед друзьями в кафе или в каком-нибудь другом обществе.
— Но я не умею говорить на публике. И потом что я могу сказать?
— Вы были на фронте?
— Да, в Первую мировую.
— И могли бы поделиться своими воспоминаниями о войне?
— Воспоминания-то у меня есть, я могу… Однако предпочитаю только имя в газете. — Он весело смеется. — А вы и в самом деле любопытный тип. Но вы еще не сказали, как вас зовут.
Жестом предлагаю ему помолчать и прислушаться. Шум поезда быстро приближается.
— Это скорый, — поясняю я.
Наконец во мгле возникают огни локомотива. Они еще далеко.
— Красиво, — говорит старик.
— Когда вижу, как проходит поезд, мне всегда хочется оказаться в нем, — говорю я, пристально глядя на приближающиеся огни. — Лучше имя в газете. Я понял.
Вокруг никого нет. Мы смотрим на поезд, склонившись над парапетом. Для меня это сущий пустяк — подхватить Ортензио Ангели, ведь он очень легок, и сбросить его вниз как раз в тот момент, когда приближается состав.
Старик приглушенно вскрикивает. Потом снизу доносится долгий скрежет тормозов локомотива.
Курсор остановился. Мозг, который написал все это, несомненно принадлежал Memow. Более чем человеческий интеллект, который, к сожалению, не волен был распоряжаться собой.
Рассказ Memow завершился, но Аликино не почувствовал себя причастным к нему и потому не сразу припомнил, чем тогда закончилась эта история.
Одна местная газета напечатала сообщение о происшествии. Из него следовало, что несчастный старик покончил с собой, бросившись с моста под поезд, от одиночества. Ну да, иначе отчего же еще он мог это сделать? Всего несколько строк на последней странице и даже без упоминания имени старика в набранном мелким шрифтом заголовке. Аликино с раздражением отшвырнул газету.
Зачем он убил Ортензио Ангели? Может, ради желания хотя бы раз испытать волнение от сознания, что он действительно является неким раздатчиком смерти? А может, все это произошло неожиданно для него самого, как бы в продолжение лжи, которую он нагромоздил. Впрочем, точный ответ не имел никакого значения: Ортензио Ангели все равно вскоре умер бы. И может, это судьба определила ему смерть именно от руки Аликино.
Понимая, что интеллект Memow вновь угас, Аликино задал провокационный вопрос:
Если рассчитываете на шантаж, ошибаетесь.
Нам нет нужды шантажировать Вас, мистер Маскаро. «Ай-Эс-Ти» занимается только информацией. Мы хотели лишь предвосхитить одно ваше возражение.
Какое возражение?
Что вы не способны убить человека.
В Риме я должен кого-то убить?
Только если в этом возникнет крайняя необходимость.
Кто определит эту необходимость?
Вы сами, мистер Маскаро, когда станете завершать эту историю, столь хорошо рассказанную нашим компьютером.
Не знаю, действительно ли правдива эта история и насколько.
Все, что написано компьютером, истинно. Нет ничего правдивее того, что написано. Вы должны были бы уже давно уразуметь это.
Другой Аликино Маскаро действительно существовал?
Точно так же, как существуете вы, мистер Маскаро.
Есть многое на свете, что не подвластно нашему уму. И это вовсе не короткая сентенция дня.
Это Шекспир. И в самом деле, гораздо чаще, чем можно поверить, стержень жизни человека в каком-то месте вдруг раздваивается, словно буква «у», на две ветки. Какое-то время они еще произрастают вместе, потом одна из ветвей, та, что получает меньше соков из почвы и меньше солнечного света, засыхает и отмирает. Остается другая ветвь, одинокая, как и тот первоначальный стержень, из которого она произросла.
«Может быть, — подумал Аликино, — особые должники — это и есть те ветви, которые отмирают».
Мой двойник, мое alter ego, не знаю, как назвать его, исчез. Его ищут. Появляюсь я, и как я объясняю свое отсутствие?
Ему показалось, будто он услышал иронический смех. Но это было, несомненно, следствие нервного напряжения и усталости. Тем более что в помещении, кроме него, не было ни души.
Компьютер вновь принялся писать:
Вы забываете, что сегодня вечер 11 октября, и ОД Маскаро Аликино исчезнет ночью с 23-го на 24 октября. У вас вполне достаточно времени, чтобы привести в порядок ваши дела и прибыть в Рим 24 октября. Никто не поинтересуется, где вы провели ночь.
Встречу Пульези, что тогда?
Вы не встретите его.
Почему?
Узнаете в Риме.
Кто убил трансвестита в «Би-Эй-Ву»?
Это не представляет для нас никакого интереса. Не касается вас.
Кто убил Давида Каресяна?
Ответ последовал не сразу:
Адонис. Но больше ничего не могу сказать. Вы прибудете в Рим в тот момент, когда Адонис прилетит сюда. Ваши самолеты разминутся в воздухе.
Я понял. У него уже горит земля под ногами. Я должен заменить Адониса.
Очень ненадолго. Остальные инструкции вы получите в «Ай-Эс-Ти» в Риме.
И потом буду свободен.
«Ай-Эс-Ти» — серьезная организация, и вы это хорошо знаете, мистер Маскаро.
Было девять часов вечера, когда Аликино поднялся из-за стола, чтобы погасить свет в своем офисе. Он даже не попытался соединиться с Memow. Он попрощался с ним, слегка коснувшись губами его гладкой и холодной поверхности.
РИМ
1
Самолет «Алиталии» приземлился в аэропорту Фьюмичино рано утром 24 октября. Точно по расписанию, в 8 часов, даже на несколько минут раньше.
Получив багаж и пройдя таможенный контроль, Аликино с облегчением оторвался наконец от плотной толпы американских туристов. Почти все они — мужчины и женщины — были старше его, то есть настоящие пенсионеры, всю дорогу досаждавшие ему своей бурной экспансивностью.
Он чувствовал себя уставшим, невыспавшимся, и ему очень хотелось остаться наконец одному. Такси, которое вел неосторожный старик, маниакальный любитель обгонов, доставило его в город.
В пути он начал осознавать, что реальность, в которую он вступает, он видит и, самое главное, воспринимает чувствами другого человека, того Аликино, который в рассказе, написанном Memow, был убит и похоронен Пульези всего несколько часов назад (может быть, как раз в тот момент, когда самолет вылетал из Нью-Йорка и в Италии была полночь). Но процесс отождествления с тем, другим Аликино не выходил за пределы эмоционального восприятия окружающего. Все прочее, связанное с конкретными обстоятельствами и общением с людьми, полностью отражало его собственную личность — личность американского гражданина, мистера А. Маскаро, новоиспеченного пенсионера и новоявленного туриста.
Он не испытал никакого особого волнения, увидев места, где никогда не бывал, но которые узнавал. Он был готов к этому, и дорога в такси с окраины в центр позволила освоиться с этим новым ощущением спокойно и постепенно. В сущности, у него складывалось впечатление, будто он возвращается сюда после очень долгого отсутствия.
Он снова пообещал себе спокойно осмотреть — как это делают путешественники, возвращаясь к былым воспоминаниям, — знаменитые достопримечательности Рима. Времени у него было достаточно, и, несмотря на усталость, он почувствовал, как зарождается в нем радостное сознание, что начался наконец отпуск. У него действительно начинался длительный отпуск, но, прежде чем он сможет в полной мере насладиться им, ему надо выполнить только одно, в общем довольно несложное при его способностях поручение. Нужно найти какие-то магнитофонные кассеты, столь желанные пленки, и это не могло быть серьезной проблемой для человека, который сумел уклониться от косы смерти.
И опять — он признавал это — именно азарт пойти на спор послужил причиной этой его командировки в Рим. Командировки? После жалкого и глупого конца его «сухой ветви» (видимо, он придумал наконец, как назвать своего омонима) Аликино отвергал слово «командировка». Он находил, что оно сильно скомпрометировано дешевой шпионско-полицейской риторикой. Более подходящее определение — поручение или, еще точнее, — работа. И действительно, эта работа была просто предложена ему, и надо признать, он охотно согласился на нее и, наверное, стал бы даже добиваться ее, лишь бы узнать, чем завершится игра, которую сам же и затеял. Осознание, что в этой игре он — ведущий, доставляло ему приятное, знакомое и неизменно новое возбуждение.
Гостиницу «Гальба» у самого верха лестницы Тринита деи Монти он выбрал, вспомнив «Римский медальон», телевизионный фильм, действие которого происходило в загадочной атмосфере, столь поразившей его несколько лет назад, когда он смотрел его в итальянском культурном центре в Нью-Йорке. Неброская снаружи гостиница, еще более скромная внутри, обычно посещаемая в основном англосаксонскими интеллектуалами, имевшими, можно сказать, призвание попадать в мрачные истории таинственного Рима, того подземного Рима, который волею неких волшебных сил никак не соприкасался с шумным и хаотичным Римом на поверхности.
Он огорчился, не увидев за стойкой портье красивую, волнующую воображение управляющую гостиницей синьору Джанелли. Очевидно, за прошедшее после демонстрации фильма время персонал гостиницы сменился. Его встретил молодой брюнет, учтивый и деловой. Он приветствовал его на прекрасном английском языке и был несколько разочарован, когда новый постоялец ответил ему по-итальянски.
Аликино прошел к телефону в холле и набрал номер.
Ему ответила Диана.
— Чао, Диана.
— А, это ты?
— Какие новости? Меня кто-нибудь спрашивал?
— Нет.
Лаконичная и отчужденная, как всегда.
— А из редакции? Из редакции звонили?
— Я же сказала, что тебя никто не спрашивал.
— Послушай, Диана, хочу сказать тебе, что больше не вернусь домой.
— Хорошо.
— Может быть, я не точно выразился? Я решил больше никогда не возвращаться. Понимаешь?
— Ты уже много раз принимал такое решение.
— Но сейчас это совершенно серьезно. После стольких разговоров на этот раз точно.
— Поступай как хочешь.
— Почему не продолжаешь? Обычно ты, всегда добавляешь: «Я тут и никуда не уезжаю».
— Да, никуда не уезжаю, а ты через несколько дней вернешься. Ты это хотел услышать?
— Теперь это не случится.
— Догадываюсь, что сегодня ночью ты крупно выиграл.
— Вот именно. И хотел сказать тебе, что дела у меня идут хорошо и я могу обеспечить тебе ежемесячное пособие. Не люблю слово «алименты», но по существу это так.
— Кино, почему тебе так нравится обманывать себя? Ты же знаешь, что деньги, которые ты выигрываешь, держаться недолго. Даешь их мне, а потом забираешь.
— Нет, такого больше не будет.
— Отчего не придешь выспаться? Я же слышу, что ты смертельно хочешь спать.
— Ежемесячное пособие, поняла? Кстати, скажи мне, сколько именно тебе нужно?
— Не хочу больше слушать тебя.
— Подожди. Где Джакомо?
— Ушел.
— Так рано?
— Он пошел в университет. У него сегодня экзамен.
— Скажи ему, что хочу его видеть.
— Приходи домой и увидишь.
— Я не вернусь. Повторить еще раз? Все. Я позвоню.
Аликино медленно поднялся по лестнице. Его номер находился на втором этаже.
Он действительно должен был помогать Диане, повторил он самому себе, погружаясь в удобную постель. Ему исполнилось шестьдесят лет, и его расходы не выходили за пределы, необходимые на питание, на жилище и приобретение книг. Денег у него имелось даже слишком много. Он вносил крупные суммы страховки для того, чтобы иметь хорошую персональную пенсию. Он вполне мог обеспечить еще двух человек. Выходит, он «унаследовал» жену и сына?
Выполняя просьбу гостя, портье разбудил его в четыре часа дня. Аликино поспал бы еще, но нужно было заняться одним делом.
Он отправился в агентство, принимавшее рекламу и частные объявления для одной газеты, заполнил бланк и передал его сотруднице, договорившись, что объявление появится в воскресном номере. Двадцать седьмое октября был ближайший подходящий для этого день.
В объявлении говорилось: «Ищу сеттера Орфея, потерявшегося возле площади Испании. Звонить 860242 с 11 до 12 в любой день».
Потом Аликино сделал несколько покупок: носки, носовые платки, шарф с подписью автора-художника и вернулся в «Гальбу». Тут он прошел в небольшую, находившуюся рядом с холлом гостиную, где стоял телевизор, и включил его.
Он терпеливо просмотрел спортивную рекламу, и наконец появилась заставка новостей. Ведущий в кратком перечне событий дня упомянул и об убийстве комиссара Лучано Пульези.
Комиссар был найден убитым из пистолета. Пуля настигла его, когда он, выйдя из своей машины, открывал калитку небольшой виллы, что была у него в Гроттаферрате. Смерть наступила в ночь с 23-го на 24 октября. Но той же ночью случились два других загадочных события. Жене комиссара, спавшей на вилле, ввели наркотик, а дом перевернули вверх дном, обыскав все сверху донизу. Квартира комиссара в районе ЭУР тоже была обыскана подобным образом. Произведенное по горячим следам расследование не дало никаких результатов. Полиция, однако, располагает некоторыми указаниями и ведет розыск по разным направлениям.
Аликино представил себе Адониса неким суперменом и подумал, что в этот момент он уже находится в Нью-Йорке. Нет, возможно, еще летит над Атлантическим океаном. Так или иначе, при всем своем мастерстве Адонис так и не сумел отыскать пленки. Это было несомненно, иначе «Ай-Эс-Ти» сразу же прервало бы отношения со своим бывшим сотрудником мистером Маскаро, сэкономив на обещанной премии: полугодовой оклад 18 000 долларов без налогов. Это было не бог весть что по сравнению с суммами, какие швыряются на выпуск книг и фильмов о шпионаже. Аликино подумал: интересно, в какую же статью расходов записывается подобного рода вознаграждение. На расходы по представительству или же на «левые» приплаты руководителям?
Он поужинал в типичной римской траттории, выходя из нее, столкнулся с шумной компанией туристов, летевших с ним из Нью-Йорка, и направился в кинотеатр. Зал был пуст, а фильм — какая-то глупая история, происшедшая в Америке, завоеванной варварами в 2000 году. Он предпочел отправиться в гостиницу спать.
На следующее утро Аликино прочитал в газетах подробности и, самое главное, отклики на дело Пульези. Всеведущие журналисты и комментаторы заполнили целые страницы своими статьями и рассуждениями о нем, написанными в таком стиле и в таком тоне, будто их авторы априорно исходили из убеждения, что читать их будут законченные идиоты. Это выглядело примерно так: «Послушайте, дорогие кретины читатели, что я вам поведаю о том, как все происходило на самом деле, я ведь, как вам известно, умен, знаменит и потому могу всучить вам все, что пожелаю».
Аликино, привыкший к деловой конкретности американских газет, испытал сильное раздражение из-за такого множества напрасно потраченной бумаги. Убийство Пульези приписывалось мафии или же новой форме терроризма (поделенной на два вида — красный и черный). Самые тонкие знатоки мучительно измышляли разные инсинуации и возлагали ответственность — конечно, только моральную и косвенную — на различные политические учреждения, от президента республики до парламента, от руководителей партий до профсоюзных боссов.
Столько измышлений, усмехнулся Аликино, из-за такого банального случая. Можно сказать, классического случая. Полицейский завладевает каким-то материалом, который, важен он или нет, все же так или иначе опасен. Он не передает его в суд, а пытается незаконно заработать на нем деньги, и за это расплачивается жизнью. Но комментаторы, напротив, единодушно выражали свое сожаление и сочувствие: бедный комиссар Пульези был один брошен на борьбу с преступным миром. Факты в этом деле, похоже, не имели совершенно никакого значения. Весомость фактов уменьшала бы значение комментариев, рассуждал Аликино. И наоборот.
Кстати, еще кое-что о фактах. Был среди них один весьма любопытный, о котором сообщал анонимный репортер как раз в той самой газете, где сотрудничал «сухой отросток» Аликино. В багажнике машины Пульези были обнаружены инструменты для обработки почвы. Ведро и мотыга, которые, судя по свежей земле на них, несомненно были использованы той же ночью. Но где и почему Пульези перед самой своей смертью занимался ночью садоводческой работой? Настоящая головоломка для сыщиков.
Аликино очень захотелось вздуть или, как говорят на жаргоне, выдрать как следует несчастного репортера. Наконец он свернул газеты и швырнул их в корзину.
Он набрал номер АТС римского филиала «Ай-Эс-Ти». После длительных гудков ему наконец ответил недовольный и торопливый женский голос. Директора нет, его зам в отпуске, помощник вышел. Аликино бросил трубку и покинул гостиницу.
После получасового ожидания он увидел Джакомо, выходящего из подъезда. Подошел к нему.
— Что ты тут делаешь? — спросил молодой человек.
Аликино пришлось удержать его за руку:
— Подожди.
— Я тороплюсь. Мне нужно на автобус.
— Подожди минутку.
— А ты разве не идешь домой?
— Нет. Твоя мать там?
— Где же ей еще быть? — Он с насмешкой окинул взглядом Аликино. — Вижу, у тебя новый красивый костюм.
— Я знаю, что у тебя экзамен.
— Да, через месяц.
Аликино посмотрел на юношу. У него был твердый взгляд, но черты лица оказались мягкими. Он очень походил на мать.
— Понимаю, что тебе все равно, но я хотел попрощаться с тобой. Несомненно, мы теперь очень долго не увидимся.
— Вы с мамой решились наконец?
Он явно ничего не имел против их решения.
— Это решил я.
— Ладно. Прощай.
— Подожди.
— Я же тебе говорю, что тороплюсь.
Аликино вложил в руку Джакомо пачку банкнот, запечатанных бумажной лентой. От изумления молодой человек побледнел:
— Что означают эти деньги?
— Постарайся не потерять их. Тут два миллиона.
— Но…
— Отнеси домой. И купи себе одежду.
Джакомо засмеялся при мысли об одежде.
— Потратьте их как захотите.
— Послушай, папа…
Но Аликино уже ушел.
В воскресенье было напечатано объявление. Начиная с понедельника Аликино каждый день сидел с 11 до 12 у телефона в комнате в здании «Ай-Эс-Ти». Туда трудно было добираться. Здание находилось практически за городом, на виа Номентана, но по ту сторону Монте Сакро, за каким-то киносъемочным павильоном, который почти всегда пустовал.
Он не встретил никого из руководителей филиала, и, вопреки обещанию, его не ждали тут никакие инструкции. Зато он получил в свое распоряжение телефон, номер которого опубликовал в объявлении. Частный номер, не фигурировавший в официальном справочнике «Ай-Эс-Ти».
Ловушка, которую он поставил, должна была сработать. Оставалось лишь как следует набраться терпения.
Получив багаж и пройдя таможенный контроль, Аликино с облегчением оторвался наконец от плотной толпы американских туристов. Почти все они — мужчины и женщины — были старше его, то есть настоящие пенсионеры, всю дорогу досаждавшие ему своей бурной экспансивностью.
Он чувствовал себя уставшим, невыспавшимся, и ему очень хотелось остаться наконец одному. Такси, которое вел неосторожный старик, маниакальный любитель обгонов, доставило его в город.
В пути он начал осознавать, что реальность, в которую он вступает, он видит и, самое главное, воспринимает чувствами другого человека, того Аликино, который в рассказе, написанном Memow, был убит и похоронен Пульези всего несколько часов назад (может быть, как раз в тот момент, когда самолет вылетал из Нью-Йорка и в Италии была полночь). Но процесс отождествления с тем, другим Аликино не выходил за пределы эмоционального восприятия окружающего. Все прочее, связанное с конкретными обстоятельствами и общением с людьми, полностью отражало его собственную личность — личность американского гражданина, мистера А. Маскаро, новоиспеченного пенсионера и новоявленного туриста.
Он не испытал никакого особого волнения, увидев места, где никогда не бывал, но которые узнавал. Он был готов к этому, и дорога в такси с окраины в центр позволила освоиться с этим новым ощущением спокойно и постепенно. В сущности, у него складывалось впечатление, будто он возвращается сюда после очень долгого отсутствия.
Он снова пообещал себе спокойно осмотреть — как это делают путешественники, возвращаясь к былым воспоминаниям, — знаменитые достопримечательности Рима. Времени у него было достаточно, и, несмотря на усталость, он почувствовал, как зарождается в нем радостное сознание, что начался наконец отпуск. У него действительно начинался длительный отпуск, но, прежде чем он сможет в полной мере насладиться им, ему надо выполнить только одно, в общем довольно несложное при его способностях поручение. Нужно найти какие-то магнитофонные кассеты, столь желанные пленки, и это не могло быть серьезной проблемой для человека, который сумел уклониться от косы смерти.
И опять — он признавал это — именно азарт пойти на спор послужил причиной этой его командировки в Рим. Командировки? После жалкого и глупого конца его «сухой ветви» (видимо, он придумал наконец, как назвать своего омонима) Аликино отвергал слово «командировка». Он находил, что оно сильно скомпрометировано дешевой шпионско-полицейской риторикой. Более подходящее определение — поручение или, еще точнее, — работа. И действительно, эта работа была просто предложена ему, и надо признать, он охотно согласился на нее и, наверное, стал бы даже добиваться ее, лишь бы узнать, чем завершится игра, которую сам же и затеял. Осознание, что в этой игре он — ведущий, доставляло ему приятное, знакомое и неизменно новое возбуждение.
Гостиницу «Гальба» у самого верха лестницы Тринита деи Монти он выбрал, вспомнив «Римский медальон», телевизионный фильм, действие которого происходило в загадочной атмосфере, столь поразившей его несколько лет назад, когда он смотрел его в итальянском культурном центре в Нью-Йорке. Неброская снаружи гостиница, еще более скромная внутри, обычно посещаемая в основном англосаксонскими интеллектуалами, имевшими, можно сказать, призвание попадать в мрачные истории таинственного Рима, того подземного Рима, который волею неких волшебных сил никак не соприкасался с шумным и хаотичным Римом на поверхности.
Он огорчился, не увидев за стойкой портье красивую, волнующую воображение управляющую гостиницей синьору Джанелли. Очевидно, за прошедшее после демонстрации фильма время персонал гостиницы сменился. Его встретил молодой брюнет, учтивый и деловой. Он приветствовал его на прекрасном английском языке и был несколько разочарован, когда новый постоялец ответил ему по-итальянски.
Аликино прошел к телефону в холле и набрал номер.
Ему ответила Диана.
— Чао, Диана.
— А, это ты?
— Какие новости? Меня кто-нибудь спрашивал?
— Нет.
Лаконичная и отчужденная, как всегда.
— А из редакции? Из редакции звонили?
— Я же сказала, что тебя никто не спрашивал.
— Послушай, Диана, хочу сказать тебе, что больше не вернусь домой.
— Хорошо.
— Может быть, я не точно выразился? Я решил больше никогда не возвращаться. Понимаешь?
— Ты уже много раз принимал такое решение.
— Но сейчас это совершенно серьезно. После стольких разговоров на этот раз точно.
— Поступай как хочешь.
— Почему не продолжаешь? Обычно ты, всегда добавляешь: «Я тут и никуда не уезжаю».
— Да, никуда не уезжаю, а ты через несколько дней вернешься. Ты это хотел услышать?
— Теперь это не случится.
— Догадываюсь, что сегодня ночью ты крупно выиграл.
— Вот именно. И хотел сказать тебе, что дела у меня идут хорошо и я могу обеспечить тебе ежемесячное пособие. Не люблю слово «алименты», но по существу это так.
— Кино, почему тебе так нравится обманывать себя? Ты же знаешь, что деньги, которые ты выигрываешь, держаться недолго. Даешь их мне, а потом забираешь.
— Нет, такого больше не будет.
— Отчего не придешь выспаться? Я же слышу, что ты смертельно хочешь спать.
— Ежемесячное пособие, поняла? Кстати, скажи мне, сколько именно тебе нужно?
— Не хочу больше слушать тебя.
— Подожди. Где Джакомо?
— Ушел.
— Так рано?
— Он пошел в университет. У него сегодня экзамен.
— Скажи ему, что хочу его видеть.
— Приходи домой и увидишь.
— Я не вернусь. Повторить еще раз? Все. Я позвоню.
Аликино медленно поднялся по лестнице. Его номер находился на втором этаже.
Он действительно должен был помогать Диане, повторил он самому себе, погружаясь в удобную постель. Ему исполнилось шестьдесят лет, и его расходы не выходили за пределы, необходимые на питание, на жилище и приобретение книг. Денег у него имелось даже слишком много. Он вносил крупные суммы страховки для того, чтобы иметь хорошую персональную пенсию. Он вполне мог обеспечить еще двух человек. Выходит, он «унаследовал» жену и сына?
Выполняя просьбу гостя, портье разбудил его в четыре часа дня. Аликино поспал бы еще, но нужно было заняться одним делом.
Он отправился в агентство, принимавшее рекламу и частные объявления для одной газеты, заполнил бланк и передал его сотруднице, договорившись, что объявление появится в воскресном номере. Двадцать седьмое октября был ближайший подходящий для этого день.
В объявлении говорилось: «Ищу сеттера Орфея, потерявшегося возле площади Испании. Звонить 860242 с 11 до 12 в любой день».
Потом Аликино сделал несколько покупок: носки, носовые платки, шарф с подписью автора-художника и вернулся в «Гальбу». Тут он прошел в небольшую, находившуюся рядом с холлом гостиную, где стоял телевизор, и включил его.
Он терпеливо просмотрел спортивную рекламу, и наконец появилась заставка новостей. Ведущий в кратком перечне событий дня упомянул и об убийстве комиссара Лучано Пульези.
Комиссар был найден убитым из пистолета. Пуля настигла его, когда он, выйдя из своей машины, открывал калитку небольшой виллы, что была у него в Гроттаферрате. Смерть наступила в ночь с 23-го на 24 октября. Но той же ночью случились два других загадочных события. Жене комиссара, спавшей на вилле, ввели наркотик, а дом перевернули вверх дном, обыскав все сверху донизу. Квартира комиссара в районе ЭУР тоже была обыскана подобным образом. Произведенное по горячим следам расследование не дало никаких результатов. Полиция, однако, располагает некоторыми указаниями и ведет розыск по разным направлениям.
Аликино представил себе Адониса неким суперменом и подумал, что в этот момент он уже находится в Нью-Йорке. Нет, возможно, еще летит над Атлантическим океаном. Так или иначе, при всем своем мастерстве Адонис так и не сумел отыскать пленки. Это было несомненно, иначе «Ай-Эс-Ти» сразу же прервало бы отношения со своим бывшим сотрудником мистером Маскаро, сэкономив на обещанной премии: полугодовой оклад 18 000 долларов без налогов. Это было не бог весть что по сравнению с суммами, какие швыряются на выпуск книг и фильмов о шпионаже. Аликино подумал: интересно, в какую же статью расходов записывается подобного рода вознаграждение. На расходы по представительству или же на «левые» приплаты руководителям?
Он поужинал в типичной римской траттории, выходя из нее, столкнулся с шумной компанией туристов, летевших с ним из Нью-Йорка, и направился в кинотеатр. Зал был пуст, а фильм — какая-то глупая история, происшедшая в Америке, завоеванной варварами в 2000 году. Он предпочел отправиться в гостиницу спать.
На следующее утро Аликино прочитал в газетах подробности и, самое главное, отклики на дело Пульези. Всеведущие журналисты и комментаторы заполнили целые страницы своими статьями и рассуждениями о нем, написанными в таком стиле и в таком тоне, будто их авторы априорно исходили из убеждения, что читать их будут законченные идиоты. Это выглядело примерно так: «Послушайте, дорогие кретины читатели, что я вам поведаю о том, как все происходило на самом деле, я ведь, как вам известно, умен, знаменит и потому могу всучить вам все, что пожелаю».
Аликино, привыкший к деловой конкретности американских газет, испытал сильное раздражение из-за такого множества напрасно потраченной бумаги. Убийство Пульези приписывалось мафии или же новой форме терроризма (поделенной на два вида — красный и черный). Самые тонкие знатоки мучительно измышляли разные инсинуации и возлагали ответственность — конечно, только моральную и косвенную — на различные политические учреждения, от президента республики до парламента, от руководителей партий до профсоюзных боссов.
Столько измышлений, усмехнулся Аликино, из-за такого банального случая. Можно сказать, классического случая. Полицейский завладевает каким-то материалом, который, важен он или нет, все же так или иначе опасен. Он не передает его в суд, а пытается незаконно заработать на нем деньги, и за это расплачивается жизнью. Но комментаторы, напротив, единодушно выражали свое сожаление и сочувствие: бедный комиссар Пульези был один брошен на борьбу с преступным миром. Факты в этом деле, похоже, не имели совершенно никакого значения. Весомость фактов уменьшала бы значение комментариев, рассуждал Аликино. И наоборот.
Кстати, еще кое-что о фактах. Был среди них один весьма любопытный, о котором сообщал анонимный репортер как раз в той самой газете, где сотрудничал «сухой отросток» Аликино. В багажнике машины Пульези были обнаружены инструменты для обработки почвы. Ведро и мотыга, которые, судя по свежей земле на них, несомненно были использованы той же ночью. Но где и почему Пульези перед самой своей смертью занимался ночью садоводческой работой? Настоящая головоломка для сыщиков.
Аликино очень захотелось вздуть или, как говорят на жаргоне, выдрать как следует несчастного репортера. Наконец он свернул газеты и швырнул их в корзину.
Он набрал номер АТС римского филиала «Ай-Эс-Ти». После длительных гудков ему наконец ответил недовольный и торопливый женский голос. Директора нет, его зам в отпуске, помощник вышел. Аликино бросил трубку и покинул гостиницу.
После получасового ожидания он увидел Джакомо, выходящего из подъезда. Подошел к нему.
— Что ты тут делаешь? — спросил молодой человек.
Аликино пришлось удержать его за руку:
— Подожди.
— Я тороплюсь. Мне нужно на автобус.
— Подожди минутку.
— А ты разве не идешь домой?
— Нет. Твоя мать там?
— Где же ей еще быть? — Он с насмешкой окинул взглядом Аликино. — Вижу, у тебя новый красивый костюм.
— Я знаю, что у тебя экзамен.
— Да, через месяц.
Аликино посмотрел на юношу. У него был твердый взгляд, но черты лица оказались мягкими. Он очень походил на мать.
— Понимаю, что тебе все равно, но я хотел попрощаться с тобой. Несомненно, мы теперь очень долго не увидимся.
— Вы с мамой решились наконец?
Он явно ничего не имел против их решения.
— Это решил я.
— Ладно. Прощай.
— Подожди.
— Я же тебе говорю, что тороплюсь.
Аликино вложил в руку Джакомо пачку банкнот, запечатанных бумажной лентой. От изумления молодой человек побледнел:
— Что означают эти деньги?
— Постарайся не потерять их. Тут два миллиона.
— Но…
— Отнеси домой. И купи себе одежду.
Джакомо засмеялся при мысли об одежде.
— Потратьте их как захотите.
— Послушай, папа…
Но Аликино уже ушел.
В воскресенье было напечатано объявление. Начиная с понедельника Аликино каждый день сидел с 11 до 12 у телефона в комнате в здании «Ай-Эс-Ти». Туда трудно было добираться. Здание находилось практически за городом, на виа Номентана, но по ту сторону Монте Сакро, за каким-то киносъемочным павильоном, который почти всегда пустовал.
Он не встретил никого из руководителей филиала, и, вопреки обещанию, его не ждали тут никакие инструкции. Зато он получил в свое распоряжение телефон, номер которого опубликовал в объявлении. Частный номер, не фигурировавший в официальном справочнике «Ай-Эс-Ти».
Ловушка, которую он поставил, должна была сработать. Оставалось лишь как следует набраться терпения.
2
Ловушка сработала в четверг, 31 октября, когда Аликино начал было уже опасаться, что интуиция, на которую он полагался, обманула его.
Около полудня зазвонил телефон.
Аликино спокойно ответил:
Около полудня зазвонил телефон.
Аликино спокойно ответил: