Страница:
стремившихся к «полной победе социализма» и к диктатуре пролетариата, т.е. к избавлению страны от мелкой буржуазии. «
По
чему мелкие буржуа существуют в нашем тылу? Ведь мы бо
ремся против капитализма», – писала отражающая взгляды Ларго газета «Аделанте». В-третьих, было подозрительно, что правительство, которое у себя в стране осуществило знаменитый «великий перелом» начала 30-х годов и устранило (часто физически) самостоятельное крестьянство и городских собственников, теперь призывает к терпимости и умеренности, к сохранению многоукладной экономики и т.д.
Второе – и последнее послание Сталина «испанскому Ленину» было в сущности еще нелепее. Оно содержало призыв поскорее объединить социалистическую и коммунистическую партии. Чтобы подсластить пилюлю, Сталин заверял Ларго, что является сторонником его дальнейшего пребывания у власти – пусть Ларго возглавит единую пролетарскую партию!
Советские официальные лица – от Сталина до Орлова-Фель-дбина, от Берзина и Кулика до экономического советника посольства Сташевского были осведомлены о гордости Ларго и многих испанцев, но упрямо не хотели принимать ее в расчет. Происходило это вероятно потому, что советские официальные лица давно уже жили в стране, где почти не осталось гордых и самодостаточных граждан, где разрушены были понятия о национальной самобытности и государственном суверенитете, вытесненные «пролетарским интернационализмом», где «гибкость», переходившая в угодничество, успела стать прочным жизненным правилом подавляющего большинства.
В Испании коса нашла на камень. (Как мы увидим позже, нечто подобное произошло с самонадеянными фюрером и дуче, слишком рано возомнившими себя хозяевами другой Испании – националистической.)
В Кремле преувеличивали властолюбие Ларго, о котором так много писали советские дипломаты в секретных донесениях. Полагали, что если пригрозить «испанскому Ленину» смещением, то он, конечно, не захочет расставаться с благами власти и ради их сохранения уступит во всем. Рассуждавшие так судили об окружающих по себе…
Многие работники и посетители военного министерства запомнили надолго драматическую сцену между Ларго и советским послом, разыгравшуюся весной 1937 года. Посол потребовал увольнения генерала Асенсио Торрадо – ярого антикоммуниста, тогдашнего правительственного военного консультанта, негативно относившегося к советским офицерам и к СССР в целом. В разговоре принимал участие и Альварес дель Вайо. После двухчасового жаркого спора дверь кабинета, в котором происходила аудиенция, растворилась, и в приемной услышали громкий голос обычно невозмутимого главы правительства:
« Вон отсюда, вон! Вы должны усвоить, сеньор посол, что испанцы бедны и нуждаются в помощи, но мы не позволим, что бы иностранный посол навязывал волю главе испанского правительства. А вам, Вайо, надлежит не соглашаться с давлением иностранца на вашего премьер-министра, а зарубить себе на носу, что вы – испанец и министр Республики».
Позже в кулуарах премьер жаловался президенту Республики: « Один из министров предал меня. А ведь он – социалист. Он – министр иностранных дел».
Подобные сцены несколько раз происходили на заседаниях кабинета между Ларго и министрами-коммунистами. В ответ СССР и компартия усиленно обхаживали республиканскую партию Асаньи и Хираля и правого социалиста Прието. Они добились того, что президент Республики и его партия поддерживали ровные отношения с советским посольством. Т о же делали такие приетисты как министр финансов Негрина. А сам завзятый реформист Прието, которого «Правда» некогда ругала за «соглашательство и сотрудничество с буржуазией», на официальном приеме в Валенсии весной 1937 года сделал заявление во вполне коммунистическом духе: « Если победа будет нашей… глубокая связь будет соединять нас с коммунистическими странами. Россия и Испания – клещи, которые с двух противоположных концов Европы будут сжимать капиталистические страны!»
В конце марта Кремль через руководство Коминтерна потребовал у испанской компартии смены премьер-министра. Добиться согласия ЦК компартии оказалось труднее, чем думали в Москве. Немалая часть коммунистических руководителей, находясь
на содержании Москвы, тем не менее была против прямого вмешательства иностранной державы в испанскую политику.
На апрельском заседании коммунистического политбюро иностранные граждане составили около половины присутствующих. Явились сразу пять эмиссаров Коминтерна – Гере, Кодовилья, Марти, Степанов, Тольятти и два советских дипломата – замещавший отозванного посла поверенный в делах Гайкис и советник посольства Орлов-Фельдбин. Ни один из них не был членом испанской компартии.
Пальмиро Тольятти объявил, что Ларго должен уйти. Большинство испанцев – Ибаррури, Михе, Урибе, Чека промолчали. «Воле Москвы» не побоялись воспротивиться лидер партии Хосе Диас и министр народного просвещения, глава отдела пропаганды ЦК Хесус Эрнандес. Развернулась серьезная полемика. Мар-ти и Степанов заметили, что Ларго неудачлив и что осудила его не Москва, а «история». Андалузец Диас не одобрил их высказывания и в сердцах назвал каталонца Марти бюрократом. Тот взорвался:
«Я - революционер! А вы?»
«Тут все революционеры»,- сухо парировал Диас.
« Докажите!» – прорычал Марти.
« Вы – наш гость, – возразил Диас, – и если что-то не нра вится, дверь к вашим услугам».
Многие вскочили с мест. Отвыкший от подобных сцен в коммунистическом мире опытный функционер Гере застыл с раскрытым ртом, Кодовилья пытался успокоить Марти, единственная женщина – Ибаррури бегала от одного спорщика к другому с криками «Товарищи, товарищи!». Невозмутимость сохраняли лишь Тольятти и Орлов.
Наконец Диас неохотно произнес, что поддержит предложение, если за него будет большинство. Почти все проголосовали «за». Диас и Эрнандес подчинились воле большинства.
Разрыв СССР с Ларго был ускорен вспыхнувшим 3 мая в Каталонии анархистским восстанием. В тылу разразилась вторая гражданская война. Одним из поводов к восстанию послужило требование коммунистической печати запретить ПОУМ и разоружить анархистские организации, другим – намерение каталонского Хенералидада отобрать у анархистов занятую ими еще 19 июля барселонскую телефонную станцию. Ее операторы на просьбы соединить с каталонским правительством любили отвечать, что такового не существует. Кроме того, их подозревали (хотя и не обвиняли) в прослушивании телефонных разговоров. Еще одним толчком к насилию стало убийство «бесконтрольными» коммунистического партийного функционера и захват ими границы с Францией с изгнанием оттуда карабинеров. Последнее обстоятельство разъярило не только коммунистов, но и каталонский Хенералидад и центральное министерство финансов, которому подчинялись карабинеры.
Первым из противников анархистов на сцену выступил «буржуазный» Хенералидад. 3 мая уполномоченные Компаниса с несколькими штурмовыми гвардейцами явились на телефонную станцию с намерением удалить из нее анархистов. Последние, решив, что с ними хотят физически расправиться, открыли огонь. Многие анархистские профсоюзы и клубы ФАИНКТ, а также ПОУМ охотно поддержали восстание «против опереточного буржуазного Хенералидада». Из тайников были извлечены пулеметы, легкие пушки, бронеавтомобили, «которые, будь они на фронте, решили бы участь Сарагоссы, Теруэля и Уэски». На улицах Барселоны, Лериды, Таррагоны появились баррикады и разгорелись серьезные бои. Остановились заводы, прервалось уличное движение.
Часть арагонских дружинников покинула траншеи и повернула в тыл, на помощь собратьям. Арагонский фронт несколько дней был открыт. Но националисты не могли этим воспользоваться – их ударные силы наступали в Бискайе или были прикованы к Мадриду.
Центральное правительство заняло позицию «нейтралитета», что было на руку анархистам. Однако многие каталонские рабочие не поддержали восстания, а коммунистические профсоюзы и каталонские националисты тоже были вооружены. Наступление восставших на ключевые пункты Барселоны через сутки выдохлось. ФАИ – НКТ не дождались помощи извне. Республиканская авиация генерала Сиснероса перехватила арагонских дружинников. Под угрозой бомбардировки они рассеялись в разные стороны или же вернулись в Арагон.
Анархисты овладели восточной, приморской частью Барселоны и рабочими предместьями. На крышах небоскребов и соборов засели их снайперы. Коммунисты и Компанис прочно удерживали западную половину города.
Восставшие в ходе уличных боев осадили резиденцию президента Асаньи. Правительственные силы должны были его выручать. Главу республики пришлось посадить в танк «Рено» и под пулями снайперов эвакуировать из взбунтовавшейся Барселоны.
Из Валенсии примчались министры-анархисты. Гарсиа Оливер и Фредерика Монсени целые сутки через громкоговорители призывали восставших прекратить огонь, разобрать баррикады и разойтись. К ним мало кто прислушался. Короткое перемирие тут же было нарушено снайперами. Многие анархистские боевики были уверены, что Хенералидад и коммунисты намерены перебить всех восставших и объявить ФАИ – НКТ вне закона.
Масла в огонь подлило появление в Барселонском порту «с дружеским визитом» нескольких британских эсминцев. ФАИ – НКТ увидели в их приходе «мобилизацию сил международной реакции против анархизма».
Тем временем Хенералидад и коммунисты получили подкрепление. Центральное правительство, невзирая на симпатии премьера к анархистам, решило наконец вмешаться. «Вторая гражданская война» в крупнейшем центре страны слишком дорого стоила репутации Республики. 5-6 мая из Валенсии прибыло несколько пехотных бригад. Для их доставки морское министерство выделило все исправные крупные военные корабли – «Хайме I», «Либертад» и «Мендес Нуньес». Военное министерство и МВД прислали также 4000 штурмовых гвардейцев, поручив командование карательной операцией генералу Посасу. По пути в Барселону армия и гвардейцы подавили восстание в нескольких городах Южной Каталонии.
6 мая правительственные и коммунистические силы перешли в наступление. 8 мая последние бойцы ФАИ – НКТ прекратили огонь и помогли разобрать баррикады. Сдача оружия условиями мирного урегулирования не предусматривалась. Братоубийственная война закончилась. По разным подсчетам она принесла испанцам от 400 до 950 убитых и свыше 2000 раненых. Барселона была местами разрушена, военная экономика Каталонии бездействовала почти полмесяца. Арагонский фронт Республики был обнажен и окончательно дезорганизован, а жизненно необходимая военная помощь Центра Северному фронту надолго отсрочена.
Ларго в Валенсии объявил виновниками кровопролития все боровшиеся стороны и отказался продолжить репрессии. Воспользовавшись заминкой, коммунисты нанесли правительству завершающий удар.
15 мая на заседании кабинета они в ультимативной форме потребовали запрещения ПОУМа, отказа Ларго от поста военного министра, снятия министра внутренних дел и разоружения тылового населения. После отказа премьера министры-коммунисты покинули заседание. Вдогонку им прозвучало сухое: « Продолжа ем работать без вас». Ларго был настроен решительно.
Но произошла неожиданность: вслед за министрами заседание покинули Прието, Хираль, Альварес дель Вайо и ряд других членов правительства. Часть из них при этом объявила виновниками восстания анархистов. Несколько министров аргументировали свои действия невозможностью управлять страной без коммунистов (то есть – без советской помощи). В помещении остались шесть человек, четыре из которых были анархистами.
Во главе с Гарсиа Оливером они предложили премьеру продолжать работу правительства. Но Ларго в критический момент перестал быть «испанским Лениным». На предложение лидеров ФАИ – НКТ он ответил: « Это диктатура. А я не хочу быть дик татором». Премьер-министр отправился к президенту Асанье и вручил ему прошение об отставке.
Правительственный кризис длился три дня. Руководство ФАИ – НКТ устно и в печати требовало продолжения премьерства Ларго. Но их политическое влияние после разгрома барселонского восстания резко снизилось. К тому же у анархистов, отрицавших выборы и парламент, не было парламентской фракции, которая наряду с остальными должна была играть центральную роль в формировании кабинета.
Левореспубликанские партии предлагали сделать новым премьером одного из отцов-основателей Республики, депутата и бывшего министра Фернандо де лос Риоса. Правые социалисты выдвигали кандидатуру Прието, левые – Альвареса дель Вайо. Но советские дипломаты через коммунистическую фракцию настаивали на победе своего фаворита – министра финансов Хуана Негрина. Если верить мемуаристам, на тайные переговоры к Негрину отправился Хесус Эрнандес – член коммунистического политбюро, друг Хосе Диаса.
Удивленный Негрин ответил посланцу чужой партии, что он неизвестен и не имеет популярности.
« Популярность можно создать», – заметил Эрнандес.
« Но я же не коммунист».
« Тем лучше. Мы поддерживаем вашу кандидатуру. Вы соглас ны, доктор?»
« Согласен».
Так выглядела закулисная сторона событий, позднее изложенная Эрнандесом в его воспоминаниях – «Я был сталинским министром в Испании». На другой день большинство депутатских фракций кортесов одобрило кандидатуру Негрина. Многие политики, в частности Прието, пошли на этот шаг из-за застарелой ненависти к Ларго.
17 мая президент утвердил состав второго правительства Народного фронта. Количество министров было сокращено с 18 до 9. Три министра были социалистами, два – республиканцами, два – коммунистами, по одному министру представляло басков и каталонцев. Негрин стал премьером и сохранил за собой пост министра финансов. Прието был повышен – он получил военное министерство. Хираль стал министром иностранных дел.
Анархистам было предложено сохранить два министерских поста, но они отказались их принять, пока пост премьера не занимает «товарищ Франсиско Ларго Кабальеро». Подобно Ларго, испанские анархисты проявили принципиальность и не стали любой ценой цепляться за власть.
Управлять республиканской Испанией пришел плотный, крепко сбитый, веселый человек, в очках, с ученой степенью, сорока пяти лет от роду. Он был ровесником Франко, но сильно отличался от мрачного каудильо, высокомерного Асаньи и медлительного спартанца Ларго Кабальеро.
Хуан Негрин происходил из зажиточной религиозной семьи с Канарских островов. Родители – городские землевладельцы, единственный брат принял монашеский сан. Негрин считал себя космополитом, он много путешествовал, свободно говорил на нескольких европейских языках, даже немного по-русски. Последним, вероятно, был обязан жене, некоей Михайловой. По одним сведениям – эмигрантке, по другим – советской гражданке.
Любитель вкусной еды и хороших вин, охотно сходившийся с женщинами, менявший жен и любовниц как перчатки, тем не менее Негрин слыл интеллектуалом. По образованию он был физиологом, в молодости стажировался в германских университетах, а также в Ленинграде у академика Павлова.
В годы Республики Негрин, став социалистом и депутатом кортесов, произнес там всего одну речь. Фактически оставив занятия наукой, он превратился в администратора – одного из создателей и спонсоров Университетского городка. В оборудование лабораторий, славившийся щедростью «доктор Негрин» вложил немало собственных средств.
В социалистической партии Негрин считался приетистом. Прието был его политическим наставником. Но он одновременно поддерживал дружеские отношения и с левым Альваресом дель Вайо, а став министром, был лоялен к Ларго. Именно ему осмотрительный премьер-министр доверил осенью 1936 года секретную операцию – отправку золотого запаса в Москву. С тех пор у Негрина были хорошие отношения с советским посольством, которые и помогли ему получить пост главы кабинета.
Компартия, социалисты, республиканские партии, баски и каталонцы выразили доверие новому правительству. Против выступили ФАИ – НКТ и небольшая группа сторонников Ларго Кабальеро. Но они, подобно большинству фалангистов и монархистов по другую сторону фронта, не осмелились предпринять каких-либо действий против нового кабинета, ограничившись лишь угрозами.
К 1 июня кризис завершился. Правительство стало компактнее и дееспособнее. Большинство рычагов государственной власти осталось в руках социалистов и республиканцев. Но позиции коммунистической партии значительно окрепли. Она нейтрализовала сразу две враждебные могущественные политические силы – анархистов и кабальеристов. Сделано это было во многом руками умеренных социалистов и без формального разрушения Народного фронта. Коммунисты при активной поддержке СССР одержали внутри Испании крупную политическую победу, которая произвела глубокое впечатление на современников.
« Главным орудием падения Ларго была компартия, социали стическая партия следовала руководству коммунистов… Ком партия добилась политического превосходства над прочими партиями, менее умелыми и дисциплинированными, и решающего влияния… Общественное мнение лишь теперь осознало, насколько велика роль компартии в испанских событиях», – комментировала международная печать.
В связи с очевидным упрочением позиций коммунистов и СССР в Республике (а также ввиду приближения фронта к железорудным богатствам Бискайи) английские правящие круги открыто выдвинули в мае 1937 года идею прекращения огня и примирения националистов с республиканцами. Форейн оффис работал над планом «прекращения военных действий в Испании», а британская дипломатия зондировала почву в Париже, Женеве, Риме и Берлине на предмет его реализации. Несколько английских военных кораблей уже стояло на рейде Барселоны.
« Никакой разумный человек не может ожидать, что мир через соглашение родится из этого хаоса интересов, страстей, ненависти… – патетически вещала «Таймс» сразу после образования кабинета Негрина. – Посредничество!… Где есть воля, там найдется путь». С республиканской стороны миротворческие усилия предприняли Бестейро (открыто) и Прието (тайно). С согласия Прието и Асаньи отец-основатель Республики Бестей-ро выезжал в Лондон – официально на коронацию Георга VI, а фактически на переговоры с британскими политиками о мирном урегулировании. Однако в итоге стечения обстоятельств последовало не прекращение огня, а совсем другое.
На седьмой день существования кабинета Негрина – 24 мая произошел международный инцидент: республиканские ВВС во время налета на Балеарские острова подбили на рейде Пальмы-де-Майорка итальянский легкий крейсер «Кварто» и вспомогательное судно «Барлетта», убив и ранив несколько человек из их экипажа. Итальянское правительство, впрочем, не протестовало, вероятно, до конца не оправившись после «гвадалахарского шока».
Но уже через три дня у Балеарских островов имел место новый, гораздо более драматический инцидент. Республиканские самолеты советского производства «СБ» («Катюши») под командованием советского летчика Н.А. Острякова 26 мая повредили в Пальме германский сторожевик «Альбатрос». Протест командира «Альбатроса» остался без ответа. 29 мая «Катюши» обнаружили на рейде Ивисы неизвестный корабль, очень похожий на «Канариаса», и атаковали его. Несколько бомб попало в цель. Однако корабль оказался германским «карманным линкором» «Дойчланд». 30 человек погибло и умерло от ран и свыше 70 было ранено, бомбы также вызвали серьезные разрушения обеих палуб и машинного отделения. «Дойчланд» ушел на ремонт в Гибралтар.
Германские радиостанции и газеты сообщили на весь мир о «неспровоцированном нападении красных властей Валенсии» на нейтральный корабль. Третий рейх грозил репрессалиями.
Они последовали через два дня. Другой «карманный линкор» – «Граф Шпее» с четырьмя эсминцами получил из Берлина приказ обстрелять Альмерию, числившуюся в списках открытых городов, т.е. городов без гарнизонов и укреплений. По пути германская эскадра встретилась ночью с республиканской, благополучно разошлась с нею и утром 31 мая появилась у Альмерии. Начатый без предупреждения обстрел города из орудий всех калибров продолжался около часа. В Альмерии разорвалось свыше двухсот снарядов, которые разрушили 35 домов и убили 20 человек, ранив свыше ста. В тот же день Германия и Италия сообщили о выходе из системы морского контроля. Через несколько недель то же сделал Советский Союз.
К длинному списку: Бадахос, Ирун, Толедо, Мадрид, Малага, Дуранго, Герника прибавилось новое название – Альмерия.
Разрушение незащищенного города вызвало ярость республиканцев и сорвало планы посредничества и мирного урегулирования. Отражавшие настроения масс газеты Республики в ответ на соболезнующие телеграммы зарубежных пацифистов – «Трудящиеся всех стран оплакивают жертвы этой трусливой агрессии» в сердцах писали:
« Слезы нам не нужны. У нас их давно нет. Пусть плачут декаденты и импотенты. Не оплакивать нас нужно, а изменить отношение к нашему делу» (отказаться от «невмешательства». – С.Д.).
Вернемся к событиям 29 мая и сравним германо-националистическую и республиканско-советскую версию бомбардировки «Дойчланда». Немцы уверяли, что «Дойчланд» нес службу в системе международного морского контроля и зашел в Ивису за топливом. Нападение с воздуха застало его экипаж врасплох, отсюда и большие потери – около 20% всей команды.
Республиканское правительство доказывало, что по правилам, подписанным в лондонском Комитете невмешательства, корабли-контролеры имели право приближаться к испанским берегам не ближе чем на 10 километров, а немцы грубо нарушили правила – линкор стоял всего в 200 метрах от берега. Всем державам-контролерам были заранее назначены порты заправки, заходить же в другие порты им запрещалось (германским кораблям был выделен Алжир).
Кроме того, Балеарские острова входили во французскую зону морского контроля. Следовательно, «карманный линкор» незаконно находился в испанских водах и скорее всего выгружал военные материалы, привезенные националистам.
«Дойчланд» вовсе не был захвачен врасплох – он встретил бомбардировщики зенитным огнем и был нападающей стороной. Бомбежка стала ответным действием республиканцев. Она была правомерной – авиация ответила на обстрел, которому она без предупреждения подверглась в одном из районов военных действий.
Республиканско- советская версия уточняет количество бомб, сброшенных на «Дойчланд». Их было двенадцать, в цель попало четыре (а не две). Обе версии страдают субъективностью и потому почти полностью исключают друг друга.
Особенно уязвима республиканско-советская версия событий у Ивисы – почти как националистическая версия разрушения Гер-ники. Многоцелевые двухмоторные «Катюши» в республиканс-ко-советской версии названы разведчиками, их задание – также разведывательным. Однако, как видно из объяснений военного министерства Республики, в полет они взяли не менее дюжины бомб среднего калибра, которые были способны подбить большой военный корабль (германские «карманные линкоры» имели водоизмещение около 10 000 тонн).
Парадокс: самолеты «неожиданно» обстреляны неизвестным кораблем из первоклассных германских зениток, но остаются невредимыми, а их экипажи под огнем, без пикирования, с горизонтального полета достигают 33% попаданий в узкий и не особенно длинный (110-метровый) корабль!
В то же время нужно подчеркнуть, что однотрубные и одномачтовые германские «карманные линкоры» и впрямь были очень похожи на «Канариаса» и «Балеареса», давно досаждавших республиканцам. Перепутать их с высоты было легче легкого, а приказы об атаках на националистические крейсеры ВВС Республики получали многократно.
Вероятно, германская версия точнее: нападающей стороной у Ивисы были летчики, которые находились в добросовестном заблуждении.
С узко правовой точки зрения менее понятны действия летчиков при нападении на «Барлетту» и «Альбатроса», которые было легче отличить от националистических крейсеров. Но они более чем понятны с военной точки зрения.
Республиканцы потому систематически бомбили Балеарские острова, что на них находились морские и авиационные базы итальянцев и националистов. Об этих бомбежках имели сведения разведки и штабы всех заинтересованных стран. И «Альбатрос» и «Барлетта» были не вправе заходить в гавани охваченной войной Испании иначе как с разрешения тех или других органов власти. Испрашивая такое разрешение, их командиры должны были понимать, что рискуют оказаться под бомбежкой или обстрелом.
(Как раз перед названными инцидентами британский эсминец «Хантер» подорвался на мине у берегов Андалузии. Он порядочно пострадал и имел 22 убитых и раненых, но британское правительство протестов не заявляло.)
Каталонское восстание и особенно обстрел немцами Альмерии положили конец «апрельскому оптимизму» в правящих кругах Республики. 31 мая кабинет собрался в замешательстве. Одни министры страшились высадки германского десанта в Леванте, другие – вмешательства Франции и Англии. Третьи, во главе с военным министром Прието, не опасались ничего подобного, а мечтали о дальнейшей интернационализации войны.
Второе – и последнее послание Сталина «испанскому Ленину» было в сущности еще нелепее. Оно содержало призыв поскорее объединить социалистическую и коммунистическую партии. Чтобы подсластить пилюлю, Сталин заверял Ларго, что является сторонником его дальнейшего пребывания у власти – пусть Ларго возглавит единую пролетарскую партию!
Советские официальные лица – от Сталина до Орлова-Фель-дбина, от Берзина и Кулика до экономического советника посольства Сташевского были осведомлены о гордости Ларго и многих испанцев, но упрямо не хотели принимать ее в расчет. Происходило это вероятно потому, что советские официальные лица давно уже жили в стране, где почти не осталось гордых и самодостаточных граждан, где разрушены были понятия о национальной самобытности и государственном суверенитете, вытесненные «пролетарским интернационализмом», где «гибкость», переходившая в угодничество, успела стать прочным жизненным правилом подавляющего большинства.
В Испании коса нашла на камень. (Как мы увидим позже, нечто подобное произошло с самонадеянными фюрером и дуче, слишком рано возомнившими себя хозяевами другой Испании – националистической.)
В Кремле преувеличивали властолюбие Ларго, о котором так много писали советские дипломаты в секретных донесениях. Полагали, что если пригрозить «испанскому Ленину» смещением, то он, конечно, не захочет расставаться с благами власти и ради их сохранения уступит во всем. Рассуждавшие так судили об окружающих по себе…
Многие работники и посетители военного министерства запомнили надолго драматическую сцену между Ларго и советским послом, разыгравшуюся весной 1937 года. Посол потребовал увольнения генерала Асенсио Торрадо – ярого антикоммуниста, тогдашнего правительственного военного консультанта, негативно относившегося к советским офицерам и к СССР в целом. В разговоре принимал участие и Альварес дель Вайо. После двухчасового жаркого спора дверь кабинета, в котором происходила аудиенция, растворилась, и в приемной услышали громкий голос обычно невозмутимого главы правительства:
« Вон отсюда, вон! Вы должны усвоить, сеньор посол, что испанцы бедны и нуждаются в помощи, но мы не позволим, что бы иностранный посол навязывал волю главе испанского правительства. А вам, Вайо, надлежит не соглашаться с давлением иностранца на вашего премьер-министра, а зарубить себе на носу, что вы – испанец и министр Республики».
Позже в кулуарах премьер жаловался президенту Республики: « Один из министров предал меня. А ведь он – социалист. Он – министр иностранных дел».
Подобные сцены несколько раз происходили на заседаниях кабинета между Ларго и министрами-коммунистами. В ответ СССР и компартия усиленно обхаживали республиканскую партию Асаньи и Хираля и правого социалиста Прието. Они добились того, что президент Республики и его партия поддерживали ровные отношения с советским посольством. Т о же делали такие приетисты как министр финансов Негрина. А сам завзятый реформист Прието, которого «Правда» некогда ругала за «соглашательство и сотрудничество с буржуазией», на официальном приеме в Валенсии весной 1937 года сделал заявление во вполне коммунистическом духе: « Если победа будет нашей… глубокая связь будет соединять нас с коммунистическими странами. Россия и Испания – клещи, которые с двух противоположных концов Европы будут сжимать капиталистические страны!»
В конце марта Кремль через руководство Коминтерна потребовал у испанской компартии смены премьер-министра. Добиться согласия ЦК компартии оказалось труднее, чем думали в Москве. Немалая часть коммунистических руководителей, находясь
на содержании Москвы, тем не менее была против прямого вмешательства иностранной державы в испанскую политику.
На апрельском заседании коммунистического политбюро иностранные граждане составили около половины присутствующих. Явились сразу пять эмиссаров Коминтерна – Гере, Кодовилья, Марти, Степанов, Тольятти и два советских дипломата – замещавший отозванного посла поверенный в делах Гайкис и советник посольства Орлов-Фельдбин. Ни один из них не был членом испанской компартии.
Пальмиро Тольятти объявил, что Ларго должен уйти. Большинство испанцев – Ибаррури, Михе, Урибе, Чека промолчали. «Воле Москвы» не побоялись воспротивиться лидер партии Хосе Диас и министр народного просвещения, глава отдела пропаганды ЦК Хесус Эрнандес. Развернулась серьезная полемика. Мар-ти и Степанов заметили, что Ларго неудачлив и что осудила его не Москва, а «история». Андалузец Диас не одобрил их высказывания и в сердцах назвал каталонца Марти бюрократом. Тот взорвался:
«Я - революционер! А вы?»
«Тут все революционеры»,- сухо парировал Диас.
« Докажите!» – прорычал Марти.
« Вы – наш гость, – возразил Диас, – и если что-то не нра вится, дверь к вашим услугам».
Многие вскочили с мест. Отвыкший от подобных сцен в коммунистическом мире опытный функционер Гере застыл с раскрытым ртом, Кодовилья пытался успокоить Марти, единственная женщина – Ибаррури бегала от одного спорщика к другому с криками «Товарищи, товарищи!». Невозмутимость сохраняли лишь Тольятти и Орлов.
Наконец Диас неохотно произнес, что поддержит предложение, если за него будет большинство. Почти все проголосовали «за». Диас и Эрнандес подчинились воле большинства.
Разрыв СССР с Ларго был ускорен вспыхнувшим 3 мая в Каталонии анархистским восстанием. В тылу разразилась вторая гражданская война. Одним из поводов к восстанию послужило требование коммунистической печати запретить ПОУМ и разоружить анархистские организации, другим – намерение каталонского Хенералидада отобрать у анархистов занятую ими еще 19 июля барселонскую телефонную станцию. Ее операторы на просьбы соединить с каталонским правительством любили отвечать, что такового не существует. Кроме того, их подозревали (хотя и не обвиняли) в прослушивании телефонных разговоров. Еще одним толчком к насилию стало убийство «бесконтрольными» коммунистического партийного функционера и захват ими границы с Францией с изгнанием оттуда карабинеров. Последнее обстоятельство разъярило не только коммунистов, но и каталонский Хенералидад и центральное министерство финансов, которому подчинялись карабинеры.
Первым из противников анархистов на сцену выступил «буржуазный» Хенералидад. 3 мая уполномоченные Компаниса с несколькими штурмовыми гвардейцами явились на телефонную станцию с намерением удалить из нее анархистов. Последние, решив, что с ними хотят физически расправиться, открыли огонь. Многие анархистские профсоюзы и клубы ФАИНКТ, а также ПОУМ охотно поддержали восстание «против опереточного буржуазного Хенералидада». Из тайников были извлечены пулеметы, легкие пушки, бронеавтомобили, «которые, будь они на фронте, решили бы участь Сарагоссы, Теруэля и Уэски». На улицах Барселоны, Лериды, Таррагоны появились баррикады и разгорелись серьезные бои. Остановились заводы, прервалось уличное движение.
Часть арагонских дружинников покинула траншеи и повернула в тыл, на помощь собратьям. Арагонский фронт несколько дней был открыт. Но националисты не могли этим воспользоваться – их ударные силы наступали в Бискайе или были прикованы к Мадриду.
Центральное правительство заняло позицию «нейтралитета», что было на руку анархистам. Однако многие каталонские рабочие не поддержали восстания, а коммунистические профсоюзы и каталонские националисты тоже были вооружены. Наступление восставших на ключевые пункты Барселоны через сутки выдохлось. ФАИ – НКТ не дождались помощи извне. Республиканская авиация генерала Сиснероса перехватила арагонских дружинников. Под угрозой бомбардировки они рассеялись в разные стороны или же вернулись в Арагон.
Анархисты овладели восточной, приморской частью Барселоны и рабочими предместьями. На крышах небоскребов и соборов засели их снайперы. Коммунисты и Компанис прочно удерживали западную половину города.
Восставшие в ходе уличных боев осадили резиденцию президента Асаньи. Правительственные силы должны были его выручать. Главу республики пришлось посадить в танк «Рено» и под пулями снайперов эвакуировать из взбунтовавшейся Барселоны.
Из Валенсии примчались министры-анархисты. Гарсиа Оливер и Фредерика Монсени целые сутки через громкоговорители призывали восставших прекратить огонь, разобрать баррикады и разойтись. К ним мало кто прислушался. Короткое перемирие тут же было нарушено снайперами. Многие анархистские боевики были уверены, что Хенералидад и коммунисты намерены перебить всех восставших и объявить ФАИ – НКТ вне закона.
Масла в огонь подлило появление в Барселонском порту «с дружеским визитом» нескольких британских эсминцев. ФАИ – НКТ увидели в их приходе «мобилизацию сил международной реакции против анархизма».
Тем временем Хенералидад и коммунисты получили подкрепление. Центральное правительство, невзирая на симпатии премьера к анархистам, решило наконец вмешаться. «Вторая гражданская война» в крупнейшем центре страны слишком дорого стоила репутации Республики. 5-6 мая из Валенсии прибыло несколько пехотных бригад. Для их доставки морское министерство выделило все исправные крупные военные корабли – «Хайме I», «Либертад» и «Мендес Нуньес». Военное министерство и МВД прислали также 4000 штурмовых гвардейцев, поручив командование карательной операцией генералу Посасу. По пути в Барселону армия и гвардейцы подавили восстание в нескольких городах Южной Каталонии.
6 мая правительственные и коммунистические силы перешли в наступление. 8 мая последние бойцы ФАИ – НКТ прекратили огонь и помогли разобрать баррикады. Сдача оружия условиями мирного урегулирования не предусматривалась. Братоубийственная война закончилась. По разным подсчетам она принесла испанцам от 400 до 950 убитых и свыше 2000 раненых. Барселона была местами разрушена, военная экономика Каталонии бездействовала почти полмесяца. Арагонский фронт Республики был обнажен и окончательно дезорганизован, а жизненно необходимая военная помощь Центра Северному фронту надолго отсрочена.
Ларго в Валенсии объявил виновниками кровопролития все боровшиеся стороны и отказался продолжить репрессии. Воспользовавшись заминкой, коммунисты нанесли правительству завершающий удар.
15 мая на заседании кабинета они в ультимативной форме потребовали запрещения ПОУМа, отказа Ларго от поста военного министра, снятия министра внутренних дел и разоружения тылового населения. После отказа премьера министры-коммунисты покинули заседание. Вдогонку им прозвучало сухое: « Продолжа ем работать без вас». Ларго был настроен решительно.
Но произошла неожиданность: вслед за министрами заседание покинули Прието, Хираль, Альварес дель Вайо и ряд других членов правительства. Часть из них при этом объявила виновниками восстания анархистов. Несколько министров аргументировали свои действия невозможностью управлять страной без коммунистов (то есть – без советской помощи). В помещении остались шесть человек, четыре из которых были анархистами.
Во главе с Гарсиа Оливером они предложили премьеру продолжать работу правительства. Но Ларго в критический момент перестал быть «испанским Лениным». На предложение лидеров ФАИ – НКТ он ответил: « Это диктатура. А я не хочу быть дик татором». Премьер-министр отправился к президенту Асанье и вручил ему прошение об отставке.
Правительственный кризис длился три дня. Руководство ФАИ – НКТ устно и в печати требовало продолжения премьерства Ларго. Но их политическое влияние после разгрома барселонского восстания резко снизилось. К тому же у анархистов, отрицавших выборы и парламент, не было парламентской фракции, которая наряду с остальными должна была играть центральную роль в формировании кабинета.
Левореспубликанские партии предлагали сделать новым премьером одного из отцов-основателей Республики, депутата и бывшего министра Фернандо де лос Риоса. Правые социалисты выдвигали кандидатуру Прието, левые – Альвареса дель Вайо. Но советские дипломаты через коммунистическую фракцию настаивали на победе своего фаворита – министра финансов Хуана Негрина. Если верить мемуаристам, на тайные переговоры к Негрину отправился Хесус Эрнандес – член коммунистического политбюро, друг Хосе Диаса.
Удивленный Негрин ответил посланцу чужой партии, что он неизвестен и не имеет популярности.
« Популярность можно создать», – заметил Эрнандес.
« Но я же не коммунист».
« Тем лучше. Мы поддерживаем вашу кандидатуру. Вы соглас ны, доктор?»
« Согласен».
Так выглядела закулисная сторона событий, позднее изложенная Эрнандесом в его воспоминаниях – «Я был сталинским министром в Испании». На другой день большинство депутатских фракций кортесов одобрило кандидатуру Негрина. Многие политики, в частности Прието, пошли на этот шаг из-за застарелой ненависти к Ларго.
17 мая президент утвердил состав второго правительства Народного фронта. Количество министров было сокращено с 18 до 9. Три министра были социалистами, два – республиканцами, два – коммунистами, по одному министру представляло басков и каталонцев. Негрин стал премьером и сохранил за собой пост министра финансов. Прието был повышен – он получил военное министерство. Хираль стал министром иностранных дел.
Анархистам было предложено сохранить два министерских поста, но они отказались их принять, пока пост премьера не занимает «товарищ Франсиско Ларго Кабальеро». Подобно Ларго, испанские анархисты проявили принципиальность и не стали любой ценой цепляться за власть.
Управлять республиканской Испанией пришел плотный, крепко сбитый, веселый человек, в очках, с ученой степенью, сорока пяти лет от роду. Он был ровесником Франко, но сильно отличался от мрачного каудильо, высокомерного Асаньи и медлительного спартанца Ларго Кабальеро.
Хуан Негрин происходил из зажиточной религиозной семьи с Канарских островов. Родители – городские землевладельцы, единственный брат принял монашеский сан. Негрин считал себя космополитом, он много путешествовал, свободно говорил на нескольких европейских языках, даже немного по-русски. Последним, вероятно, был обязан жене, некоей Михайловой. По одним сведениям – эмигрантке, по другим – советской гражданке.
Любитель вкусной еды и хороших вин, охотно сходившийся с женщинами, менявший жен и любовниц как перчатки, тем не менее Негрин слыл интеллектуалом. По образованию он был физиологом, в молодости стажировался в германских университетах, а также в Ленинграде у академика Павлова.
В годы Республики Негрин, став социалистом и депутатом кортесов, произнес там всего одну речь. Фактически оставив занятия наукой, он превратился в администратора – одного из создателей и спонсоров Университетского городка. В оборудование лабораторий, славившийся щедростью «доктор Негрин» вложил немало собственных средств.
В социалистической партии Негрин считался приетистом. Прието был его политическим наставником. Но он одновременно поддерживал дружеские отношения и с левым Альваресом дель Вайо, а став министром, был лоялен к Ларго. Именно ему осмотрительный премьер-министр доверил осенью 1936 года секретную операцию – отправку золотого запаса в Москву. С тех пор у Негрина были хорошие отношения с советским посольством, которые и помогли ему получить пост главы кабинета.
Компартия, социалисты, республиканские партии, баски и каталонцы выразили доверие новому правительству. Против выступили ФАИ – НКТ и небольшая группа сторонников Ларго Кабальеро. Но они, подобно большинству фалангистов и монархистов по другую сторону фронта, не осмелились предпринять каких-либо действий против нового кабинета, ограничившись лишь угрозами.
К 1 июня кризис завершился. Правительство стало компактнее и дееспособнее. Большинство рычагов государственной власти осталось в руках социалистов и республиканцев. Но позиции коммунистической партии значительно окрепли. Она нейтрализовала сразу две враждебные могущественные политические силы – анархистов и кабальеристов. Сделано это было во многом руками умеренных социалистов и без формального разрушения Народного фронта. Коммунисты при активной поддержке СССР одержали внутри Испании крупную политическую победу, которая произвела глубокое впечатление на современников.
« Главным орудием падения Ларго была компартия, социали стическая партия следовала руководству коммунистов… Ком партия добилась политического превосходства над прочими партиями, менее умелыми и дисциплинированными, и решающего влияния… Общественное мнение лишь теперь осознало, насколько велика роль компартии в испанских событиях», – комментировала международная печать.
В связи с очевидным упрочением позиций коммунистов и СССР в Республике (а также ввиду приближения фронта к железорудным богатствам Бискайи) английские правящие круги открыто выдвинули в мае 1937 года идею прекращения огня и примирения националистов с республиканцами. Форейн оффис работал над планом «прекращения военных действий в Испании», а британская дипломатия зондировала почву в Париже, Женеве, Риме и Берлине на предмет его реализации. Несколько английских военных кораблей уже стояло на рейде Барселоны.
« Никакой разумный человек не может ожидать, что мир через соглашение родится из этого хаоса интересов, страстей, ненависти… – патетически вещала «Таймс» сразу после образования кабинета Негрина. – Посредничество!… Где есть воля, там найдется путь». С республиканской стороны миротворческие усилия предприняли Бестейро (открыто) и Прието (тайно). С согласия Прието и Асаньи отец-основатель Республики Бестей-ро выезжал в Лондон – официально на коронацию Георга VI, а фактически на переговоры с британскими политиками о мирном урегулировании. Однако в итоге стечения обстоятельств последовало не прекращение огня, а совсем другое.
На седьмой день существования кабинета Негрина – 24 мая произошел международный инцидент: республиканские ВВС во время налета на Балеарские острова подбили на рейде Пальмы-де-Майорка итальянский легкий крейсер «Кварто» и вспомогательное судно «Барлетта», убив и ранив несколько человек из их экипажа. Итальянское правительство, впрочем, не протестовало, вероятно, до конца не оправившись после «гвадалахарского шока».
Но уже через три дня у Балеарских островов имел место новый, гораздо более драматический инцидент. Республиканские самолеты советского производства «СБ» («Катюши») под командованием советского летчика Н.А. Острякова 26 мая повредили в Пальме германский сторожевик «Альбатрос». Протест командира «Альбатроса» остался без ответа. 29 мая «Катюши» обнаружили на рейде Ивисы неизвестный корабль, очень похожий на «Канариаса», и атаковали его. Несколько бомб попало в цель. Однако корабль оказался германским «карманным линкором» «Дойчланд». 30 человек погибло и умерло от ран и свыше 70 было ранено, бомбы также вызвали серьезные разрушения обеих палуб и машинного отделения. «Дойчланд» ушел на ремонт в Гибралтар.
Германские радиостанции и газеты сообщили на весь мир о «неспровоцированном нападении красных властей Валенсии» на нейтральный корабль. Третий рейх грозил репрессалиями.
Они последовали через два дня. Другой «карманный линкор» – «Граф Шпее» с четырьмя эсминцами получил из Берлина приказ обстрелять Альмерию, числившуюся в списках открытых городов, т.е. городов без гарнизонов и укреплений. По пути германская эскадра встретилась ночью с республиканской, благополучно разошлась с нею и утром 31 мая появилась у Альмерии. Начатый без предупреждения обстрел города из орудий всех калибров продолжался около часа. В Альмерии разорвалось свыше двухсот снарядов, которые разрушили 35 домов и убили 20 человек, ранив свыше ста. В тот же день Германия и Италия сообщили о выходе из системы морского контроля. Через несколько недель то же сделал Советский Союз.
К длинному списку: Бадахос, Ирун, Толедо, Мадрид, Малага, Дуранго, Герника прибавилось новое название – Альмерия.
Разрушение незащищенного города вызвало ярость республиканцев и сорвало планы посредничества и мирного урегулирования. Отражавшие настроения масс газеты Республики в ответ на соболезнующие телеграммы зарубежных пацифистов – «Трудящиеся всех стран оплакивают жертвы этой трусливой агрессии» в сердцах писали:
« Слезы нам не нужны. У нас их давно нет. Пусть плачут декаденты и импотенты. Не оплакивать нас нужно, а изменить отношение к нашему делу» (отказаться от «невмешательства». – С.Д.).
Вернемся к событиям 29 мая и сравним германо-националистическую и республиканско-советскую версию бомбардировки «Дойчланда». Немцы уверяли, что «Дойчланд» нес службу в системе международного морского контроля и зашел в Ивису за топливом. Нападение с воздуха застало его экипаж врасплох, отсюда и большие потери – около 20% всей команды.
Республиканское правительство доказывало, что по правилам, подписанным в лондонском Комитете невмешательства, корабли-контролеры имели право приближаться к испанским берегам не ближе чем на 10 километров, а немцы грубо нарушили правила – линкор стоял всего в 200 метрах от берега. Всем державам-контролерам были заранее назначены порты заправки, заходить же в другие порты им запрещалось (германским кораблям был выделен Алжир).
Кроме того, Балеарские острова входили во французскую зону морского контроля. Следовательно, «карманный линкор» незаконно находился в испанских водах и скорее всего выгружал военные материалы, привезенные националистам.
«Дойчланд» вовсе не был захвачен врасплох – он встретил бомбардировщики зенитным огнем и был нападающей стороной. Бомбежка стала ответным действием республиканцев. Она была правомерной – авиация ответила на обстрел, которому она без предупреждения подверглась в одном из районов военных действий.
Республиканско- советская версия уточняет количество бомб, сброшенных на «Дойчланд». Их было двенадцать, в цель попало четыре (а не две). Обе версии страдают субъективностью и потому почти полностью исключают друг друга.
Особенно уязвима республиканско-советская версия событий у Ивисы – почти как националистическая версия разрушения Гер-ники. Многоцелевые двухмоторные «Катюши» в республиканс-ко-советской версии названы разведчиками, их задание – также разведывательным. Однако, как видно из объяснений военного министерства Республики, в полет они взяли не менее дюжины бомб среднего калибра, которые были способны подбить большой военный корабль (германские «карманные линкоры» имели водоизмещение около 10 000 тонн).
Парадокс: самолеты «неожиданно» обстреляны неизвестным кораблем из первоклассных германских зениток, но остаются невредимыми, а их экипажи под огнем, без пикирования, с горизонтального полета достигают 33% попаданий в узкий и не особенно длинный (110-метровый) корабль!
В то же время нужно подчеркнуть, что однотрубные и одномачтовые германские «карманные линкоры» и впрямь были очень похожи на «Канариаса» и «Балеареса», давно досаждавших республиканцам. Перепутать их с высоты было легче легкого, а приказы об атаках на националистические крейсеры ВВС Республики получали многократно.
Вероятно, германская версия точнее: нападающей стороной у Ивисы были летчики, которые находились в добросовестном заблуждении.
С узко правовой точки зрения менее понятны действия летчиков при нападении на «Барлетту» и «Альбатроса», которые было легче отличить от националистических крейсеров. Но они более чем понятны с военной точки зрения.
Республиканцы потому систематически бомбили Балеарские острова, что на них находились морские и авиационные базы итальянцев и националистов. Об этих бомбежках имели сведения разведки и штабы всех заинтересованных стран. И «Альбатрос» и «Барлетта» были не вправе заходить в гавани охваченной войной Испании иначе как с разрешения тех или других органов власти. Испрашивая такое разрешение, их командиры должны были понимать, что рискуют оказаться под бомбежкой или обстрелом.
(Как раз перед названными инцидентами британский эсминец «Хантер» подорвался на мине у берегов Андалузии. Он порядочно пострадал и имел 22 убитых и раненых, но британское правительство протестов не заявляло.)
Каталонское восстание и особенно обстрел немцами Альмерии положили конец «апрельскому оптимизму» в правящих кругах Республики. 31 мая кабинет собрался в замешательстве. Одни министры страшились высадки германского десанта в Леванте, другие – вмешательства Франции и Англии. Третьи, во главе с военным министром Прието, не опасались ничего подобного, а мечтали о дальнейшей интернационализации войны.