Страница:
Лишившийся парламентского большинства правый кабинет Портелы Вальядареса сложил полномочия. Соблюдавший конституцию Портела отверг предложение генералов Годеда и Франко объявить военное положение и передал власть победителям. Состоялось беспримерное доселе событие – внутренне разнородный Народный фронт легально пришел к власти. Испания показала пример Франции, где Народному фронту суждено было выиграть выборы тремя месяцами позже. Много лет спустя созданный по испанскому образцу Народный фронт победил на выборах в Чили…
Главой нового правительства с согласия президента Республики вторично стал Мануэль Асанья. Левые республиканцы взяли на себя полномочия исполнительной власти. Другие партии Народного фронта, не вошедшие в правительство, обещали премьер-министру полную поддержку.
Новое правительство немедленно объявило политическую амнистию. Оно восстановило автономию Каталонии, упраздненную Леррусом, расширило права профсоюзов и ускорило проведение земельной реформы. Министры, назначенные Асаньей, и уполномоченные правительства – провинциальные губернаторы призывали испанцев «к спокойствию и умеренности». Но обстановка в стране все более напоминала хаос.
На первый план неумолимо выходили левые экстремисты всех направлений – от социалистов и коммунистов до анархистов и троцкистов. Свои действия они именовали «осуществлением программы Народного фронта».
Даже идеологизированные историки, сознательно смягчающие многие факты, не могли скрыть правды о волне экстремистского насилия («высших формах политической борьбы»), захлестнувшей Испанию. Сразу после оглашения итогов выборов народ начал брать приступом тюрьмы и освобождать политзаключенных. (Вместе с ними на свободе оказались и уголовники, что никак не способствовало воцарению спокойствия.) Из-за границы возвращались левые экстремисты, сумевшие эмигрировать после восстания 1934 года. Амнистированные несли с собой заряд ненависти ко всем противникам Народного фронта. Бывшие эмигранты везли еще и инструкции Коминтерна…
Ходили слухи, что из Москвы в Испанию под чужими фамилиями прибывают эмиссары Сталина с заданием совершить государственный переворот. Правые газеты уверяли, что ими руководит венгерский коммунист Бела Кун – незадачливый глава венгерских Советов 1919 года и палач белых офицеров в Крыму 1920 года. На Западе он не без оснований пользовался славой второго Робеспьера. Позже выяснилось, что Кун тогда не покидал пределов СССР. Современные публикации, однако, подтверждают, что Коминтерн уже с 1932 года проявлял возрастающий интерес к событиям в Испании, увеличивал финансирование испанской компартии, активно инструктировал ее руководителей и т.д.
Несмотря на отсутствие в Мадриде советского посольства, страна была наводнена пропагандистскими брошюрами о процветании социализма в СССР и счастливой жизни советских трудящихся. Работу Коминтерна в Испании весной 1936 года возглавляли сразу три законспирированных международных революционера, давно бежавших с родины и существовавших на деньги советского народа- аргентинец Виктор Кодовилья, итальянец Пальмиро Тольятти и венгр Дьердь Гере.
Возможно, именно благодаря стараниям новых лидеров малозаметная и слабая ранее испанская компартия выбралась на политическую авансцену. Теперь она имела парламентскую фракцию, уверенно наращивала влияние в городах и впервые развернула массовую агитацию в деревне.
Ряды компартии стали пополняться за счет других партий и организаций.
«Коммунисты расширяли влияние во всех сферах, –свидетельствует испанский либеральный публицист Фернан Мануэль. – Их пропаганда достигала самых глухих сел. Старосты деревень встречали их с возгласом «Салют!» и поднятым сжа тым кулаком».
Каждая неделя отсрочки реакцией удара по Республике приводила в ряды компартии массы новых членов. Левые социалисты, обескураженные аморфностью и беспорядочностью политики своей партии, часто шли к коммунистам, у которых революционность сочеталась с великолепной дисциплиной. Сыновья старых анархистов, привлеченные военной действенностью компартии, стали отходить от идеологии отцов, чтобы вступить в молодую, со свежей кровью партию.
Компартия захватила идейное руководство в массовой «Объединенной социалистической молодежи» и ее военных формированиях. Под ее влиянием оказались левые социалисты вроде Альвареса дель Вайо. Их становилось все труднее отличить от коммунистов. Дель Вайо в марте 1936 года даже выезжал в столицу международного коммунизма – Москву, где встречался с высокопоставленным советским журналистом М.Е. Кольцовым (Фридляндом). Последнему предстояло вскоре прибыть в Испанию, а дель Вайо – стать министром. Только ли с Кольцовым виделся в Москве дель Вайо, очень близкий к Ларго Кабальеро, до сих пор остается загадкой…
Но дни наибольшего могущества испанских коммунистов были еще впереди.
Под влиянием левых экстремистов рабочие повсеместно начали выходить на улицы. Возобновились сильнейшие антицерковные бесчинства: ежемесячно подвергалось нападению до 40 храмов, дня не проходило без поджога какой-либо церкви. В стране начались массовые забастовки, политические демонстрации и крестьянские волнения, вызванные «провокациями реакционеров». Останавливались заводы и железные дороги, пустели строительные леса, закрывались магазины. Летом 1936 года в Мадриде бастовали строители, трамвайщики, официанты и даже тореадоры.
Почти все стачки (95%) завершались победой рабочих. Они добились от хозяев сокращения рабочего дня при сохранении прежних ставок, введения страхования работников, улучшения условий труда и восстановления на рабочих местах всех уволенных после 1931 года.
С весны 1936 года забастовки стали переходить в захват рабочими предприятий, закрытых владельцами. В руки профсоюзов перешло несколько андалузских рудников и судоверфей, пивоваренный завод, мадридский трамвай. С апреля – мая крестьяне Андалузии, Валенсии и Каталонии под влиянием городских агитаторов в ряде мест приступили к присвоению и разделу помещичьих земель. Кое-где в подражание Советской России появились первые коллективные хозяйства. Испании Народного фронта суждено было познать насильственную коллективизацию без социализма.
Часть предпринимателей пыталась остановить самоуправство рабочего класса локаутами – массовыми увольнениями. Финансово-промышленная верхушка переводила капиталы за рубеж, обесценивая собственную песету. Некоторые, в том числе Хуан Марч, сразу после февральских выборов покинули страну.
Гранды Андалузии и Кастилии давали батракам расчет, оставляя поля и сады невозделанными или, наоборот, неубранными, провоцируя рост безработицы и цен. Газеты монархистов и листовки Испанской фаланги предсказывали «гибель родины» и открыто нагнетали ненависть и презрение к Республике. Крайне враждебную к Народному фронту позицию заняло и духовенство.
На короткое время ударной силой противников Народного фронта стала 15-тысячная Испанская фаланга, боевики которой с 1934 года проходили выучку в фашистской Италии. Девиз этой численно небольшой, но смело действовавшей военизированной организации звучал так: « Мы знаем только одну диалектику – диалектику револьверов». Вождь фалангистов Примо де Ривера, восхищавшийся политикой Муссолини, открыто призывал установить тоталитарную диктатуру. Он собирался пойти дальше монархистов и консервативных республиканцев Лерруса или Роб-леса.
« Мы заставим государство служить национальным, а не партийным интересам. Чтобы добиться наших целей, мы безжалостно раздавим интересы классов, партий, групп, индиви дуумов», – гласила программа Фаланги – так называемые «27 пунктов».
Холеному и образованному «сеньору» Примо де Ривере от имени народа отвечал бывший каменщик, никогда не сидевший за партой, лидер Всеобщего союза трудящихся Франсиско Ларго Кабальеро, живший в бедном доме рабочего района Мадрида. Ранее он был правым социалистом и сторонником частичных реформ. Теперь поклонники называли его «испанским Лениным и Сталиным», и он гремел на митингах:
« Массы хотят революции, и она будет. Массы ждут наших действий. Властью мы овладеем любыми средствами. Народы Испании выразят свою волю. У нас будет диктатура пролета риата».
Решимость Фаланги столкнулась с ничуть не меньшей решимостью и ожесточением левых экстремистов. С мая 1936 года в испанских городах развернулся массовый политический террор. Вслед за револьверами в ход шли гранаты, динамитные заряды и ручные пулеметы. За три месяца, по официальным данным, было убито более 250 человек и совершено свыше тысячи покушений на убийство.
Сегодня трудно с полной уверенностью сказать, кому принадлежал первый выстрел – левым или правым, пришедшему к власти Народному фронту или не имевшей доступа к рычагам управления Фаланге. Жестокие потери несли те и другие.
В апреле «неизвестные» бросили бомбу на трибуну, с которой к мадридцам собирался обратиться с торжественной речью только что избранный президентом Республики Мануэль Асанья. В суматохе был застрелен офицер сил безопасности. На его похоронах состоялась массовая драка, в которой погиб двоюродный брат лидера Фаланги Примо де Риверы. В июне от пуль террористов в числе других испанцев погиб мадридский судья Педрегаль, только что приговоривший к 30 годам тюрьмы одного из членов Фаланги, который застрелил подростка-социалиста. Затем в Валенсии из проезжавшего на большой скорости автомобиля были расстреляны два фалангиста, отдыхавшие в кафе. Вскоре «неизвестные» совершили покушение на Ларго Кабальеро. В его жилище, двери которого всегда были открыты для всех желающих, была обнаружена бомба. Взрыв удалось предотвратить. Тогда же подверглись разгрому редакции многих правых газет. В одних районах страны фалангисты стрельбой из-за угла срывали демонстрации Народного фронта. В других – сторонники Республики силой разгоняли любые собрания монархистов и фаланги. Сильные драки происходили даже на кладбищах, чего ранее противоборствующие стороны себе не позволяли.
Силы безопасности если и вмешивались, то лишь в пользу сторонников Народного фронта. К середине июля было арестовано почти 6000 фалангистов и монархистов. Среди арестованных были фалангисты Примо де Ривера и Фернандо Куэста, монархист полковник Варела и молодой депутат, свояк генерала Франко – Серрано Суньер.
Арест Примо де Риверы нанес сильный удар Фаланге, лишившейся вождя. Несмотря на то что Примо удалось уличить только в незаконном хранении оружия, следователь отклонил все требования освободить арестованного под залог или подписку о невыезде. Зато ни один социалист или коммунист и почти ни один анархист не попал за решетку. Народный фронт попирал закон, который ранее требовал защищать.
Министерство внутренних дел закрыло несколько правых газет, но не запретило ни одной левой. Между тем в ряде мест – особенно в Астурии, Валенсии, Каталонии, власть постепенно ускользала из рук госаппарата, шаг за шагом переходя в руки профсоюзов, комитетов Народного фронта, стачечных комитетов и других «общественных организаций». Гражданские губернаторы и мэры городов больше походили на декоративные фигурки. Они едва успевали фиксировать события и все менее влияли на их ход.
В условиях ослабления государственной власти и ее откровенной пристрастности политическое насилие тем временем быстро набирало обороты. Оно постепенно превращалось из следствия политических явлений в их причину.
Характеризуя ситуацию, правый республиканец Хиль Роблес обоснованно говорил в кортесах в июне 1936 года: « Страна мо жет существовать при республике или монархии, с парламент ским или президентским строем, при коммунизме или при фашиз ме. Но она не может жить в анархии. Теперь же у нас в Испа нии – анархия и похороны демократии».
13 июля группа «неизвестных» в столице среди бела дня изрешетила пулями офицера-республиканца лейтенанта Кастильо, который месяцем раньше застрелил фалангиста. Похороны лейтенанта превратились в многолюдную политическую демонстрацию. Многие из присутствующих поклялись отомстить за гибель Кастильо. Политическая борьба стала переходить в кровную месть.
Через два дня Испанию ошеломило новое трагическое известие. Группа офицеров сил безопасности, мстивших за Кастильо, похитила вождя Национального фронта депутата кортесов Каль-во Сотело из его квартиры в фешенебельном районе Мадрида. Уходя под конвоем, Кальво успокоил домашних: « Я скоро вернусь, если только эти господа не вышибут мне мозги». Его тело было найдено на другой день в кладбищенском морге.
Похороны Сотело и Кастильо повлекли за собой новые беспорядки в Мадриде и Сан-Себастьяне, завершившиеся пятью убитыми и огромным количеством раненых.
На календаре было 14 июля 1936 года. «Дело Кальво Соте-ло» обнажило опаснейшее явление. Политизация органов государственной безопасности достигла такого уровня, что вместо поддержания правопорядка они сами начали совершать уголовно наказуемые деяния. Правительство же не могло (или не хотело) держать их в повиновении. Убийцы Сотело были раскрыты, но большинство тут же непонятным образом пропали из поля зрения властей. Арестован был только один из них, но и он не понес наказания. Документы следствия вслед за виновниками преступления тоже вскоре бесследно исчезли из МВД…
Деятели Национального фронта громко обвиняли в причастности к убийству премьер-министра Касареса Кирогу, сменившего на этом посту Асанью. Обвинение осталось недоказанным, но подозрения сохраняются до сих пор. Богач, верующий монархист, бывший министр Альфонса XIII Кальво Сотело и выходец из бедноты, безбожник-республиканец Касарес Кирога давно уже определили свои отношения, как испанскую вендетту. Существуют и другие недоказанные версии – вдохновителями убийства якобы были коммунисты и левые социалисты. Косвенно эти версии подтверждают некоторые факты. Наутро после убийства правительство распорядилось закрыть штаб-квартиры монархических партий – легитимистов и карлистов (хотя они были пострадавшей стороной!), компартия и социалистические профсоюзы выразили действиям правительства полную поддержку, анархисты же воздержались от комментариев. Из всех деятелей Народного фронта только правый социалист Индалесио Прието открыто осудил убийство.
Уцелевшие правые газеты объявили о полной неспособности Народного фронта управлять Испанией. Многие депутаты-монархисты объявили бойкот кортесов и покинули Мадрид. Республиканским лидерам – «правительству крови, грязи и позора» они в очередной раз предсказали судьбу Керенского в России. В свою очередь вожди Республики уверяли, что происки монархическо-клерикальной реакции мешают им поддерживать правопорядок в стране.
Борьба Народного фронта с монархистами, церковью и Фалангой отвлекла его внимание от еще одного противника – армии, которая между тем готовилась к открытой конфронтации с Республикой.
Кадровые военные образовали в 1935 году полулегальный «Испанский военный союз» – нечто среднее между офицерским клубом и профессиональной ассоциацией. Главной своей задачей Союз поставил ни больше ни меньше – «спасение родины». Возглавлял его живший в изгнании в Лиссабоне Санкурхо, где он проводил результативные переговоры с вождями монархистов. После того как монархисты и Фаланга не смогли остановить того, что офицерство именовало «разрушением Испании», а марксисты – «складыванием революционной ситуации», Союз активизировался.
В феврале 1936 года члены Союза – генералы Годед и Франко тайно пытались сорвать передачу власти кабинету Народного фронта. Слухи об их намерениях проникли в печать, и левые партии потребовали суда над заговорщиками. Асанья и Кирога не стали провоцировать нового скандала и без суда отправили генералов с понижением в почетную ссылку на окраины государства. Годеда военное министерство перевело на Балеарские острова (900 км от Мадрида), а Франко – на еще более отдаленные Канары (2000 км от Мадрида). Еще одного деятеля Союза – генерала Эмилио Молу направили из столицы в Наварру, группу ненадежных офицеров – в Марокко. Мадридское командование и военное министерство пополнили военными, чья верность Республике не вызывала сомнений. Заместителем военного министра назначили безбожника и к тому же приятеля Асаньи – полковника Эрнандеса Сарабию, командующим расквартированной в столице 1-й дивизией – тоже безбожника генерала Хосе Миаху.
С апреля 1936 года Союз серьезно занялся подпольной работой. Отныне офицерство взяло курс на государственный переворот и отстранение штатских от власти. Душой Союза стал генерал Мола. Дальновидный военный с богатым служебным опытом, он побывал ранее и на марокканском фронте, и в кресле министра внутренних дел, пробовал силы в военной теории. В небольшой аналитической книге «Опыты» (1932) Мола настаивал на замене неоднородной и слабо вооруженной испанской армии менее многочисленными, но обильно оснащенными новой техникой и тщательно обученными войсками, построенными на контрактной основе. Он выдвинул подобные идеи раньше немца Гу-дериана и француза де Голля.
Эмилио Мола стал главным координатором подготовки военного мятежа. Этот человек, с неброской внешностью, в очках с дешевой оправой, с постоянной усталостью на лице, скорее похожий не на военного, а на школьного учителя или бухгалтера, провел массу телефонных и телеграфных переговоров со всеми военными округами страны, с офицерством каждого корпуса и каждой дивизии. Он разослал участвовавшим в заговоре генералам, полковникам и майорам ясные и исчерпывающие предписания, что, кому и когда предпринимать. Мола достиг понимания с офицерами флота. Он встречался с вождями монархического движения Кастилии и Наварры, добиваясь единства действий. Соратники с уважением именовали Молу «Директором». Главным его уполномоченным был неутомимый андалузец полковник Ва-рела.
Как рассчитывал Мола, военный мятеж по условному сигналу должен был начаться сразу во всех концах страны от Пиренеев до Марокко. Выступление намечалось на 17 часов 17 июля. Основная роль отводилась марокканским войскам и Иностранному легиону, вспомогательная – гражданской гвардии, Фаланге и ополчению наваррских и кастильских монархистов. Флоту надлежало перебросить находившиеся в Марокко войска в саму Испанию. Всем присоединившимся военным заговорщики обещали немедленное повышение в чине на одну ступень и прибавку к пенсии после отставки.
Всех штатских политиков следовало немедленно сместить, а при попытке сопротивления – лишить жизни. Партийных деятелей независимо от пристрастий надлежало арестовать и подвергнуть «показательным наказаниям».
Мадрид планировал провести согласованные удары сразу по нескольким направлениям. После захвата хотя бы части страны в Испанию должен был прибыть Санкурхо, чтобы принять верховное командование восстанием. Всякие переговоры с правительством исключались.
В отличие от «санкурхиады» 1932 года военный заговор 1936 года был тщательно законспирирован, и все же некоторые сведения о нем достигли сторонников Республики. Осведомителями правительства были коммунисты и немногочисленные демократически настроенные военные. Так, из Кадикса о готовящемся мятеже военному министерству сообщил командир крейсера «Республика». В первой половине июля сведения были переданы президенту и премьер-министру. В качестве ведущих заговорщиков были верно названы Мола, Варела, Годед, Франко и Ягуэ. Однако вожди Республики уклонялись от решительных контрмер. Делегации встревоженных коммунистов Кирога шутливо ответил: « Вам всюду мерещатся фашисты». И серьезно добавил: « Есть пословица – чтобы поймать зайца, ждут, чтобы он выс кочил. Пока армия не восстала, нет причин беспокоить ее».
Президент в Национальном дворце пошел дальше, посетовав: « Я устал от разговоров о мятеже, и меня подмывает назначить Ягуэ начальником моей дворцовой охраны».
Историки и публицисты с упоением писали о «слепоте» республиканских правителей, об их неумении сопоставить факты. Но левые республиканцы были опьянены триумфом над «санкурхи-адой» и уверены в провале нового мятежа.
Ключом к разгадке следует считать разговор генерала Франко с Асаньей в марте, когда генерал уезжал на Канары. Разговор происходил по телефону – премьер Республики и ее будущий президент отказал генералу в приеме. Несмотря на это, собеседники были довольно откровенны. Франко в учтивой форме пригрозил Республике тяжкими последствиями, но тут же намекнул, что готов сотрудничать, если ему сохранят прежний пост или дадут равноценный: « Зря вы отсылаете меня. В Мадриде я был бы куда полезнее армии и правопорядку». Ответ премьера, тоже содержавший замаскированную угрозу, указывал на его понятливость: « Я не боюсь развития событий. О заговоре Санкурхо я был осведомлен и мог предотвратить его мятеж. Я предпочел, что бы он сам рухнул».
16 июля прибывший в Бургос Эмилио Мола был встречен дивизионным командиром генералом Батетом. Выяснилось, что верный конституции Батет и близкие к нему офицеры догадываются о заговоре. Генерал доверительно сообщил «Директору» о намерениях анархистских «пистолерос» убить его, и учтиво посоветовал Моле покинуть Наварру, что означало оставить службу. Ба-тет потребовал также от Молы честного слова, что тот не выступит против Республики.
Вечером в Памплоне Молу навестил его брат, который привез из Барселоны тревожные известия – восстание в Каталонии может провалиться. Но «Директор» выразил уверенность в победе, и Рамон Мола выехал обратно в Барселону.
В этот же день Франко на спортивном самолете тайно вылетел в Испанское Марокко.
ГЛАВА 2
«НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ НЕБО ЧИСТОЕ»
Эта романтическая фраза попала во все учебники истории, энциклопедии и аналитические работы. Если верить многочисленным авторам, именно она, переданная в эфир из марокканского городка Сеуты (по другим сведениям – из Мадрида), послужила сигналом к началу военного мятежа и гражданской войны в Испании. Но в первоисточниках – архивах радиостанций найти ее не удалось, как и не удалось выяснить, кто мог передать ее в эфир.
Настоящим сигналом к восстанию военных считается разосланная 16 июля из Памплоны телеграфная директива Молы. Она была замаскирована под лаконичную коммерческую телеграмму: « Семнадцатого в семнадцать. Директор».
Восстание в Испанском Марокко вспыхнуло на час раньше предписанного срока. Офицеры-заговорщики гарнизона Мелильи, опасаясь раскрытия их планов командующим войсками Восточного Марокко генералом Ромералесом, вывели войска на улицу. Здесь, в старинном, но малопримечательном африканском портовом городе, которым Испания владела с XV века, суждено было начаться испанской гражданской войне. Грянули первые выстрелы. Через два-три часа сопротивление сторонников правительства прекратилось. Всех пленных восставшие расстреляли на месте. Погиб и генерал Ромералес, отказавшийся подать в отставку. Победители тут же составили списки «враждебных элементов» – республиканцев, профсоюзников, масонов и приступили к арестам.
Вечером 17 июля жителям пропахшей порохом, заполненной солдатами Мелильи уже не верилось, что еще в полдень генерал Ромералес, прохаживаясь по улицам, уверенно говорил адъютанту:
«Видите, ничего не происходит. Мы можем спать спокой но!»
Из Мелильи восстание с огромной скоростью распространилось по всему Испанскому Марокко. Сеуту восставшие захватили без боя. Бои шли в Тетуане и Лараче. Против армии выступили рабочие, полиция и летчики майора Лапуэнте. Но на стороне восставших были неожиданность нападения, численное превосходство и продуманный план действий. Восставшими войсками расторопно распоряжались не знавшие сомнений «африканисты» – майор Кастехон и полковник Ягуэ. К 19 июля в их руках было все Испанское Марокко. Схваченный мятежниками Лапу-энте был казнен. Его не спасло даже родство с самим генералом Франко (они были двоюродными братьями).
С захватом очередного города мятежники давали телеграммы сообщникам с заранее условленным, стандартным текстом – « Все спокойно. Никаких новостей».
Утром 19 июля к мятежникам присоединились гарнизоны Канарских островов. Восставшие захватили столицу архипелага – безмятежный курортный Лас-Пальмас. Провинциальный губернатор сдался. Из Лас-Пальмаса Франко передал по радио короткий манифест, составленный в пафосно-патриотических, но крайне уклончивых выражениях. В нем ничего не говорилось о планируемой диктатуре, заканчивался он вполне демократическим лозунгом, неожиданным в устах кадрового военного: «Свобода, равенство и братство».
Днем 18 июля в Сеуте восставшие приступили к посадке Иностранного легиона на суда. Эсминец «Чуррука», экипаж которого не подозревал о мятеже, уже перевез через Гибралтарский пролив одно подразделение легиона в морские ворота Южной Испании – Кадикс.
Главой нового правительства с согласия президента Республики вторично стал Мануэль Асанья. Левые республиканцы взяли на себя полномочия исполнительной власти. Другие партии Народного фронта, не вошедшие в правительство, обещали премьер-министру полную поддержку.
Новое правительство немедленно объявило политическую амнистию. Оно восстановило автономию Каталонии, упраздненную Леррусом, расширило права профсоюзов и ускорило проведение земельной реформы. Министры, назначенные Асаньей, и уполномоченные правительства – провинциальные губернаторы призывали испанцев «к спокойствию и умеренности». Но обстановка в стране все более напоминала хаос.
На первый план неумолимо выходили левые экстремисты всех направлений – от социалистов и коммунистов до анархистов и троцкистов. Свои действия они именовали «осуществлением программы Народного фронта».
Даже идеологизированные историки, сознательно смягчающие многие факты, не могли скрыть правды о волне экстремистского насилия («высших формах политической борьбы»), захлестнувшей Испанию. Сразу после оглашения итогов выборов народ начал брать приступом тюрьмы и освобождать политзаключенных. (Вместе с ними на свободе оказались и уголовники, что никак не способствовало воцарению спокойствия.) Из-за границы возвращались левые экстремисты, сумевшие эмигрировать после восстания 1934 года. Амнистированные несли с собой заряд ненависти ко всем противникам Народного фронта. Бывшие эмигранты везли еще и инструкции Коминтерна…
Ходили слухи, что из Москвы в Испанию под чужими фамилиями прибывают эмиссары Сталина с заданием совершить государственный переворот. Правые газеты уверяли, что ими руководит венгерский коммунист Бела Кун – незадачливый глава венгерских Советов 1919 года и палач белых офицеров в Крыму 1920 года. На Западе он не без оснований пользовался славой второго Робеспьера. Позже выяснилось, что Кун тогда не покидал пределов СССР. Современные публикации, однако, подтверждают, что Коминтерн уже с 1932 года проявлял возрастающий интерес к событиям в Испании, увеличивал финансирование испанской компартии, активно инструктировал ее руководителей и т.д.
Несмотря на отсутствие в Мадриде советского посольства, страна была наводнена пропагандистскими брошюрами о процветании социализма в СССР и счастливой жизни советских трудящихся. Работу Коминтерна в Испании весной 1936 года возглавляли сразу три законспирированных международных революционера, давно бежавших с родины и существовавших на деньги советского народа- аргентинец Виктор Кодовилья, итальянец Пальмиро Тольятти и венгр Дьердь Гере.
Возможно, именно благодаря стараниям новых лидеров малозаметная и слабая ранее испанская компартия выбралась на политическую авансцену. Теперь она имела парламентскую фракцию, уверенно наращивала влияние в городах и впервые развернула массовую агитацию в деревне.
Ряды компартии стали пополняться за счет других партий и организаций.
«Коммунисты расширяли влияние во всех сферах, –свидетельствует испанский либеральный публицист Фернан Мануэль. – Их пропаганда достигала самых глухих сел. Старосты деревень встречали их с возгласом «Салют!» и поднятым сжа тым кулаком».
Каждая неделя отсрочки реакцией удара по Республике приводила в ряды компартии массы новых членов. Левые социалисты, обескураженные аморфностью и беспорядочностью политики своей партии, часто шли к коммунистам, у которых революционность сочеталась с великолепной дисциплиной. Сыновья старых анархистов, привлеченные военной действенностью компартии, стали отходить от идеологии отцов, чтобы вступить в молодую, со свежей кровью партию.
Компартия захватила идейное руководство в массовой «Объединенной социалистической молодежи» и ее военных формированиях. Под ее влиянием оказались левые социалисты вроде Альвареса дель Вайо. Их становилось все труднее отличить от коммунистов. Дель Вайо в марте 1936 года даже выезжал в столицу международного коммунизма – Москву, где встречался с высокопоставленным советским журналистом М.Е. Кольцовым (Фридляндом). Последнему предстояло вскоре прибыть в Испанию, а дель Вайо – стать министром. Только ли с Кольцовым виделся в Москве дель Вайо, очень близкий к Ларго Кабальеро, до сих пор остается загадкой…
Но дни наибольшего могущества испанских коммунистов были еще впереди.
Под влиянием левых экстремистов рабочие повсеместно начали выходить на улицы. Возобновились сильнейшие антицерковные бесчинства: ежемесячно подвергалось нападению до 40 храмов, дня не проходило без поджога какой-либо церкви. В стране начались массовые забастовки, политические демонстрации и крестьянские волнения, вызванные «провокациями реакционеров». Останавливались заводы и железные дороги, пустели строительные леса, закрывались магазины. Летом 1936 года в Мадриде бастовали строители, трамвайщики, официанты и даже тореадоры.
Почти все стачки (95%) завершались победой рабочих. Они добились от хозяев сокращения рабочего дня при сохранении прежних ставок, введения страхования работников, улучшения условий труда и восстановления на рабочих местах всех уволенных после 1931 года.
С весны 1936 года забастовки стали переходить в захват рабочими предприятий, закрытых владельцами. В руки профсоюзов перешло несколько андалузских рудников и судоверфей, пивоваренный завод, мадридский трамвай. С апреля – мая крестьяне Андалузии, Валенсии и Каталонии под влиянием городских агитаторов в ряде мест приступили к присвоению и разделу помещичьих земель. Кое-где в подражание Советской России появились первые коллективные хозяйства. Испании Народного фронта суждено было познать насильственную коллективизацию без социализма.
Часть предпринимателей пыталась остановить самоуправство рабочего класса локаутами – массовыми увольнениями. Финансово-промышленная верхушка переводила капиталы за рубеж, обесценивая собственную песету. Некоторые, в том числе Хуан Марч, сразу после февральских выборов покинули страну.
Гранды Андалузии и Кастилии давали батракам расчет, оставляя поля и сады невозделанными или, наоборот, неубранными, провоцируя рост безработицы и цен. Газеты монархистов и листовки Испанской фаланги предсказывали «гибель родины» и открыто нагнетали ненависть и презрение к Республике. Крайне враждебную к Народному фронту позицию заняло и духовенство.
На короткое время ударной силой противников Народного фронта стала 15-тысячная Испанская фаланга, боевики которой с 1934 года проходили выучку в фашистской Италии. Девиз этой численно небольшой, но смело действовавшей военизированной организации звучал так: « Мы знаем только одну диалектику – диалектику револьверов». Вождь фалангистов Примо де Ривера, восхищавшийся политикой Муссолини, открыто призывал установить тоталитарную диктатуру. Он собирался пойти дальше монархистов и консервативных республиканцев Лерруса или Роб-леса.
« Мы заставим государство служить национальным, а не партийным интересам. Чтобы добиться наших целей, мы безжалостно раздавим интересы классов, партий, групп, индиви дуумов», – гласила программа Фаланги – так называемые «27 пунктов».
Холеному и образованному «сеньору» Примо де Ривере от имени народа отвечал бывший каменщик, никогда не сидевший за партой, лидер Всеобщего союза трудящихся Франсиско Ларго Кабальеро, живший в бедном доме рабочего района Мадрида. Ранее он был правым социалистом и сторонником частичных реформ. Теперь поклонники называли его «испанским Лениным и Сталиным», и он гремел на митингах:
« Массы хотят революции, и она будет. Массы ждут наших действий. Властью мы овладеем любыми средствами. Народы Испании выразят свою волю. У нас будет диктатура пролета риата».
Решимость Фаланги столкнулась с ничуть не меньшей решимостью и ожесточением левых экстремистов. С мая 1936 года в испанских городах развернулся массовый политический террор. Вслед за револьверами в ход шли гранаты, динамитные заряды и ручные пулеметы. За три месяца, по официальным данным, было убито более 250 человек и совершено свыше тысячи покушений на убийство.
Сегодня трудно с полной уверенностью сказать, кому принадлежал первый выстрел – левым или правым, пришедшему к власти Народному фронту или не имевшей доступа к рычагам управления Фаланге. Жестокие потери несли те и другие.
В апреле «неизвестные» бросили бомбу на трибуну, с которой к мадридцам собирался обратиться с торжественной речью только что избранный президентом Республики Мануэль Асанья. В суматохе был застрелен офицер сил безопасности. На его похоронах состоялась массовая драка, в которой погиб двоюродный брат лидера Фаланги Примо де Риверы. В июне от пуль террористов в числе других испанцев погиб мадридский судья Педрегаль, только что приговоривший к 30 годам тюрьмы одного из членов Фаланги, который застрелил подростка-социалиста. Затем в Валенсии из проезжавшего на большой скорости автомобиля были расстреляны два фалангиста, отдыхавшие в кафе. Вскоре «неизвестные» совершили покушение на Ларго Кабальеро. В его жилище, двери которого всегда были открыты для всех желающих, была обнаружена бомба. Взрыв удалось предотвратить. Тогда же подверглись разгрому редакции многих правых газет. В одних районах страны фалангисты стрельбой из-за угла срывали демонстрации Народного фронта. В других – сторонники Республики силой разгоняли любые собрания монархистов и фаланги. Сильные драки происходили даже на кладбищах, чего ранее противоборствующие стороны себе не позволяли.
Силы безопасности если и вмешивались, то лишь в пользу сторонников Народного фронта. К середине июля было арестовано почти 6000 фалангистов и монархистов. Среди арестованных были фалангисты Примо де Ривера и Фернандо Куэста, монархист полковник Варела и молодой депутат, свояк генерала Франко – Серрано Суньер.
Арест Примо де Риверы нанес сильный удар Фаланге, лишившейся вождя. Несмотря на то что Примо удалось уличить только в незаконном хранении оружия, следователь отклонил все требования освободить арестованного под залог или подписку о невыезде. Зато ни один социалист или коммунист и почти ни один анархист не попал за решетку. Народный фронт попирал закон, который ранее требовал защищать.
Министерство внутренних дел закрыло несколько правых газет, но не запретило ни одной левой. Между тем в ряде мест – особенно в Астурии, Валенсии, Каталонии, власть постепенно ускользала из рук госаппарата, шаг за шагом переходя в руки профсоюзов, комитетов Народного фронта, стачечных комитетов и других «общественных организаций». Гражданские губернаторы и мэры городов больше походили на декоративные фигурки. Они едва успевали фиксировать события и все менее влияли на их ход.
В условиях ослабления государственной власти и ее откровенной пристрастности политическое насилие тем временем быстро набирало обороты. Оно постепенно превращалось из следствия политических явлений в их причину.
Характеризуя ситуацию, правый республиканец Хиль Роблес обоснованно говорил в кортесах в июне 1936 года: « Страна мо жет существовать при республике или монархии, с парламент ским или президентским строем, при коммунизме или при фашиз ме. Но она не может жить в анархии. Теперь же у нас в Испа нии – анархия и похороны демократии».
13 июля группа «неизвестных» в столице среди бела дня изрешетила пулями офицера-республиканца лейтенанта Кастильо, который месяцем раньше застрелил фалангиста. Похороны лейтенанта превратились в многолюдную политическую демонстрацию. Многие из присутствующих поклялись отомстить за гибель Кастильо. Политическая борьба стала переходить в кровную месть.
Через два дня Испанию ошеломило новое трагическое известие. Группа офицеров сил безопасности, мстивших за Кастильо, похитила вождя Национального фронта депутата кортесов Каль-во Сотело из его квартиры в фешенебельном районе Мадрида. Уходя под конвоем, Кальво успокоил домашних: « Я скоро вернусь, если только эти господа не вышибут мне мозги». Его тело было найдено на другой день в кладбищенском морге.
Похороны Сотело и Кастильо повлекли за собой новые беспорядки в Мадриде и Сан-Себастьяне, завершившиеся пятью убитыми и огромным количеством раненых.
На календаре было 14 июля 1936 года. «Дело Кальво Соте-ло» обнажило опаснейшее явление. Политизация органов государственной безопасности достигла такого уровня, что вместо поддержания правопорядка они сами начали совершать уголовно наказуемые деяния. Правительство же не могло (или не хотело) держать их в повиновении. Убийцы Сотело были раскрыты, но большинство тут же непонятным образом пропали из поля зрения властей. Арестован был только один из них, но и он не понес наказания. Документы следствия вслед за виновниками преступления тоже вскоре бесследно исчезли из МВД…
Деятели Национального фронта громко обвиняли в причастности к убийству премьер-министра Касареса Кирогу, сменившего на этом посту Асанью. Обвинение осталось недоказанным, но подозрения сохраняются до сих пор. Богач, верующий монархист, бывший министр Альфонса XIII Кальво Сотело и выходец из бедноты, безбожник-республиканец Касарес Кирога давно уже определили свои отношения, как испанскую вендетту. Существуют и другие недоказанные версии – вдохновителями убийства якобы были коммунисты и левые социалисты. Косвенно эти версии подтверждают некоторые факты. Наутро после убийства правительство распорядилось закрыть штаб-квартиры монархических партий – легитимистов и карлистов (хотя они были пострадавшей стороной!), компартия и социалистические профсоюзы выразили действиям правительства полную поддержку, анархисты же воздержались от комментариев. Из всех деятелей Народного фронта только правый социалист Индалесио Прието открыто осудил убийство.
Уцелевшие правые газеты объявили о полной неспособности Народного фронта управлять Испанией. Многие депутаты-монархисты объявили бойкот кортесов и покинули Мадрид. Республиканским лидерам – «правительству крови, грязи и позора» они в очередной раз предсказали судьбу Керенского в России. В свою очередь вожди Республики уверяли, что происки монархическо-клерикальной реакции мешают им поддерживать правопорядок в стране.
Борьба Народного фронта с монархистами, церковью и Фалангой отвлекла его внимание от еще одного противника – армии, которая между тем готовилась к открытой конфронтации с Республикой.
Кадровые военные образовали в 1935 году полулегальный «Испанский военный союз» – нечто среднее между офицерским клубом и профессиональной ассоциацией. Главной своей задачей Союз поставил ни больше ни меньше – «спасение родины». Возглавлял его живший в изгнании в Лиссабоне Санкурхо, где он проводил результативные переговоры с вождями монархистов. После того как монархисты и Фаланга не смогли остановить того, что офицерство именовало «разрушением Испании», а марксисты – «складыванием революционной ситуации», Союз активизировался.
В феврале 1936 года члены Союза – генералы Годед и Франко тайно пытались сорвать передачу власти кабинету Народного фронта. Слухи об их намерениях проникли в печать, и левые партии потребовали суда над заговорщиками. Асанья и Кирога не стали провоцировать нового скандала и без суда отправили генералов с понижением в почетную ссылку на окраины государства. Годеда военное министерство перевело на Балеарские острова (900 км от Мадрида), а Франко – на еще более отдаленные Канары (2000 км от Мадрида). Еще одного деятеля Союза – генерала Эмилио Молу направили из столицы в Наварру, группу ненадежных офицеров – в Марокко. Мадридское командование и военное министерство пополнили военными, чья верность Республике не вызывала сомнений. Заместителем военного министра назначили безбожника и к тому же приятеля Асаньи – полковника Эрнандеса Сарабию, командующим расквартированной в столице 1-й дивизией – тоже безбожника генерала Хосе Миаху.
С апреля 1936 года Союз серьезно занялся подпольной работой. Отныне офицерство взяло курс на государственный переворот и отстранение штатских от власти. Душой Союза стал генерал Мола. Дальновидный военный с богатым служебным опытом, он побывал ранее и на марокканском фронте, и в кресле министра внутренних дел, пробовал силы в военной теории. В небольшой аналитической книге «Опыты» (1932) Мола настаивал на замене неоднородной и слабо вооруженной испанской армии менее многочисленными, но обильно оснащенными новой техникой и тщательно обученными войсками, построенными на контрактной основе. Он выдвинул подобные идеи раньше немца Гу-дериана и француза де Голля.
Эмилио Мола стал главным координатором подготовки военного мятежа. Этот человек, с неброской внешностью, в очках с дешевой оправой, с постоянной усталостью на лице, скорее похожий не на военного, а на школьного учителя или бухгалтера, провел массу телефонных и телеграфных переговоров со всеми военными округами страны, с офицерством каждого корпуса и каждой дивизии. Он разослал участвовавшим в заговоре генералам, полковникам и майорам ясные и исчерпывающие предписания, что, кому и когда предпринимать. Мола достиг понимания с офицерами флота. Он встречался с вождями монархического движения Кастилии и Наварры, добиваясь единства действий. Соратники с уважением именовали Молу «Директором». Главным его уполномоченным был неутомимый андалузец полковник Ва-рела.
Как рассчитывал Мола, военный мятеж по условному сигналу должен был начаться сразу во всех концах страны от Пиренеев до Марокко. Выступление намечалось на 17 часов 17 июля. Основная роль отводилась марокканским войскам и Иностранному легиону, вспомогательная – гражданской гвардии, Фаланге и ополчению наваррских и кастильских монархистов. Флоту надлежало перебросить находившиеся в Марокко войска в саму Испанию. Всем присоединившимся военным заговорщики обещали немедленное повышение в чине на одну ступень и прибавку к пенсии после отставки.
Всех штатских политиков следовало немедленно сместить, а при попытке сопротивления – лишить жизни. Партийных деятелей независимо от пристрастий надлежало арестовать и подвергнуть «показательным наказаниям».
Мадрид планировал провести согласованные удары сразу по нескольким направлениям. После захвата хотя бы части страны в Испанию должен был прибыть Санкурхо, чтобы принять верховное командование восстанием. Всякие переговоры с правительством исключались.
В отличие от «санкурхиады» 1932 года военный заговор 1936 года был тщательно законспирирован, и все же некоторые сведения о нем достигли сторонников Республики. Осведомителями правительства были коммунисты и немногочисленные демократически настроенные военные. Так, из Кадикса о готовящемся мятеже военному министерству сообщил командир крейсера «Республика». В первой половине июля сведения были переданы президенту и премьер-министру. В качестве ведущих заговорщиков были верно названы Мола, Варела, Годед, Франко и Ягуэ. Однако вожди Республики уклонялись от решительных контрмер. Делегации встревоженных коммунистов Кирога шутливо ответил: « Вам всюду мерещатся фашисты». И серьезно добавил: « Есть пословица – чтобы поймать зайца, ждут, чтобы он выс кочил. Пока армия не восстала, нет причин беспокоить ее».
Президент в Национальном дворце пошел дальше, посетовав: « Я устал от разговоров о мятеже, и меня подмывает назначить Ягуэ начальником моей дворцовой охраны».
Историки и публицисты с упоением писали о «слепоте» республиканских правителей, об их неумении сопоставить факты. Но левые республиканцы были опьянены триумфом над «санкурхи-адой» и уверены в провале нового мятежа.
Ключом к разгадке следует считать разговор генерала Франко с Асаньей в марте, когда генерал уезжал на Канары. Разговор происходил по телефону – премьер Республики и ее будущий президент отказал генералу в приеме. Несмотря на это, собеседники были довольно откровенны. Франко в учтивой форме пригрозил Республике тяжкими последствиями, но тут же намекнул, что готов сотрудничать, если ему сохранят прежний пост или дадут равноценный: « Зря вы отсылаете меня. В Мадриде я был бы куда полезнее армии и правопорядку». Ответ премьера, тоже содержавший замаскированную угрозу, указывал на его понятливость: « Я не боюсь развития событий. О заговоре Санкурхо я был осведомлен и мог предотвратить его мятеж. Я предпочел, что бы он сам рухнул».
16 июля прибывший в Бургос Эмилио Мола был встречен дивизионным командиром генералом Батетом. Выяснилось, что верный конституции Батет и близкие к нему офицеры догадываются о заговоре. Генерал доверительно сообщил «Директору» о намерениях анархистских «пистолерос» убить его, и учтиво посоветовал Моле покинуть Наварру, что означало оставить службу. Ба-тет потребовал также от Молы честного слова, что тот не выступит против Республики.
Вечером в Памплоне Молу навестил его брат, который привез из Барселоны тревожные известия – восстание в Каталонии может провалиться. Но «Директор» выразил уверенность в победе, и Рамон Мола выехал обратно в Барселону.
В этот же день Франко на спортивном самолете тайно вылетел в Испанское Марокко.
ГЛАВА 2
«НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ НЕБО ЧИСТОЕ»
Эта романтическая фраза попала во все учебники истории, энциклопедии и аналитические работы. Если верить многочисленным авторам, именно она, переданная в эфир из марокканского городка Сеуты (по другим сведениям – из Мадрида), послужила сигналом к началу военного мятежа и гражданской войны в Испании. Но в первоисточниках – архивах радиостанций найти ее не удалось, как и не удалось выяснить, кто мог передать ее в эфир.
Настоящим сигналом к восстанию военных считается разосланная 16 июля из Памплоны телеграфная директива Молы. Она была замаскирована под лаконичную коммерческую телеграмму: « Семнадцатого в семнадцать. Директор».
Восстание в Испанском Марокко вспыхнуло на час раньше предписанного срока. Офицеры-заговорщики гарнизона Мелильи, опасаясь раскрытия их планов командующим войсками Восточного Марокко генералом Ромералесом, вывели войска на улицу. Здесь, в старинном, но малопримечательном африканском портовом городе, которым Испания владела с XV века, суждено было начаться испанской гражданской войне. Грянули первые выстрелы. Через два-три часа сопротивление сторонников правительства прекратилось. Всех пленных восставшие расстреляли на месте. Погиб и генерал Ромералес, отказавшийся подать в отставку. Победители тут же составили списки «враждебных элементов» – республиканцев, профсоюзников, масонов и приступили к арестам.
Вечером 17 июля жителям пропахшей порохом, заполненной солдатами Мелильи уже не верилось, что еще в полдень генерал Ромералес, прохаживаясь по улицам, уверенно говорил адъютанту:
«Видите, ничего не происходит. Мы можем спать спокой но!»
Из Мелильи восстание с огромной скоростью распространилось по всему Испанскому Марокко. Сеуту восставшие захватили без боя. Бои шли в Тетуане и Лараче. Против армии выступили рабочие, полиция и летчики майора Лапуэнте. Но на стороне восставших были неожиданность нападения, численное превосходство и продуманный план действий. Восставшими войсками расторопно распоряжались не знавшие сомнений «африканисты» – майор Кастехон и полковник Ягуэ. К 19 июля в их руках было все Испанское Марокко. Схваченный мятежниками Лапу-энте был казнен. Его не спасло даже родство с самим генералом Франко (они были двоюродными братьями).
С захватом очередного города мятежники давали телеграммы сообщникам с заранее условленным, стандартным текстом – « Все спокойно. Никаких новостей».
Утром 19 июля к мятежникам присоединились гарнизоны Канарских островов. Восставшие захватили столицу архипелага – безмятежный курортный Лас-Пальмас. Провинциальный губернатор сдался. Из Лас-Пальмаса Франко передал по радио короткий манифест, составленный в пафосно-патриотических, но крайне уклончивых выражениях. В нем ничего не говорилось о планируемой диктатуре, заканчивался он вполне демократическим лозунгом, неожиданным в устах кадрового военного: «Свобода, равенство и братство».
Днем 18 июля в Сеуте восставшие приступили к посадке Иностранного легиона на суда. Эсминец «Чуррука», экипаж которого не подозревал о мятеже, уже перевез через Гибралтарский пролив одно подразделение легиона в морские ворота Южной Испании – Кадикс.