Страница:
«Пятая колонна», насчитывавшая, по позднейшим подсчетам, не менее 40 000 человек, приступила к решительным действиям. В сумерках на улицах все чаще гремели выстрелы из окон и с крыш, взрывались гранаты. На стенах зданий среди плакатов Народного фронта появлялись листовки националистов и девиз Фаланги «Воспрянь, Испания!» Ночами по городу носились «машины-призраки» с сиренами, слепившие патрульным дружинникам глаза фарами и на бешеной скорости исчезавшие за поворотом. Нередко из таких машин обстреливали прохожих.
Население пролетарских кварталов в ярости вершило самосу д над подлинными и мнимыми вражескими агентами. Г руппы разъяренных мадридцев вламывались в квартиры или особняки, откуда, по их мнению, доносилась стрельба. Ворвавшись в дом, они ломали и крушили все на своем пути, людей нещадно избивали и уводили в тюрьмы, а здание поджигали.
Многие предусмотрительные владельцы столичных магазинов выставляли в витринах таблички с текстом: «Предприятие предано режиму…», после последнего слова оставляя свободное место. «Сменой вех», как правило, занимались граждане, которые в июле приветствовали подавление мятежа в Монтанье.
В ноябре часть отрядов милиции сражалась с завидным упорством. Несколько дней шла жестокая борьба вокруг пригородных поселков Вальдеморо и Торрехона. Националисты дважды захватывали их и дважды под натиском неприятеля оставляли. Но прочие колонны отступали или откровенно разбегались. « Посте пенная, но неумолимая деморализация охватывала фронт», – писал один из участников событий. Другой фиксировал: « …даже коммунистические войска Модесто и Листера тают и расползаются». Остальные части безразличной толпой шагают к городу. Единственной на всем Центральном фронте надежной единицей оказывалась лишь советская танковая рота, количество машин в которой сократилось до десяти.
Танкисты Дмитрия Павлова и Поля Армана валились с ног от усталости. У них не было смены, им приходилось самим заботиться о пополнении запасов. Рота круглосуточно перемещалась вдоль Центрального фронта, затыкая то и дело появлявшиеся в нем многочисленные бреши. Ночами «Т-26» изображали из себя артиллерию, наугад стреляя в сторону вражеских позиций. Наблюдатели отмечали, что там, где в данный момент действовали танки Армана, республиканская пехота была настроена бодро и держалась стойко. Но стоило танковой роте уйти – и пехота вскоре оставляла позицию.
4 ноября националисты овладели Хетафе в 10 километрах от города. Мадрид лишился одного из аэродромов. Вскоре Африканская армия, преследуя расстроенного неприятеля, без боя захватила две господствующие высоты – гору Ангелов в 20 километрах южнее Мадрида и холм Гарабитас к западу от него, с которых хорошо просматривалась вся столица. На Гарабитасе националисты немедленно начали установку артиллерии.
Во взятом после короткого боя Хетафе довольный генерал Ва-рела устроил штаб-квартиру и сообщил корреспондентам: « Со общите всему миру – Мадрид берем на этой неделе», а через день небрежно бросил: « Мадрид все равно что взят». По сообщениям международной печати, Варела в эти дни даже в постели не снимал орденов и перчаток, чтобы не пропустить торжественного момента взятия столицы.
« Падение Мадрида будет означать потрясающее и унизи тельное поражение Москвы», – торжествовали правые европейские и американские газеты. В Африканской армии готовились к празднествам в честь взятия столицы. Радио Бургоса и Саламан-ки ввело рубрику «Последние часы Мадрида» и сообщало слушателям подробное расписание праздника. Оно прежде всего предполагало въезд каудильо в столицу «на белом коне». Генерал Мола намеревался проехать на автомобиле по Гран Виа и произнести затем перед микрофоном слова: «Я – здесь».
Итальянское радио и дикторы Лиссабона 6 ноября сообщили, что националисты уже занимают Мадрид. Военный корреспондент британского «Обсервера» Генри Бакли позже рассказывал, что когда он в эти дни позвонил в редакцию и стал рассказывать об обстановке в республиканской столице, его удивленно перебили: « А откуда вы говорите?» « Из Мадрида». – « Стран но. Из полученных нами сообщений видно, что Франко уже в цен тре города».
Натиск солдат Молы и Варелы не ослабевал, с каждым шагом они приближались к цели. 5-6 ноября стрельба загремела в Карабанчеле и Леганесе, где находились конечные остановки мадридского трамвая. Части Африканской армии все же просочились в пределы столицы, их не остановило даже неожиданное вступление в бой утром 5 ноября советских истребителей «И-15» и «И-16», самоотверженно атаковавших бомбовозы неприятеля. «Курносые» и «Мухи», как прозвали эти машины испанцы, пресекли тогда в зародыше очередную бомбардировку столицы, чем привели мадридцев в восторг. Отражен был и налет 6 ноября. Германские и итальянские летчики впервые с начала войны встретили достойного противника.
Между тем наземные силы Франко подтягивали резервы и занимали исходные позиции для «финального удара». А республиканское командование умудрилось потерять связь с уцелевшими отрядами милиции, плохо снабженными и беспорядочно разбросанными вдоль ее западной и южной окраин.
«Если только не произойдет чуда, – писал 6 ноября славящийся трезвостью и продуманностью анализа лондонский еженедельник «Экономист», – то франкисты возьмут Мадрид».
Позже многие военные эксперты упрекали Франко и Молу в медлительности. По их мнению, 5-6 ноября у националистов были все шансы на плечах отступавшего неприятеля ворваться в Мадрид и овладеть им.
Но, во-первых, они вышли к столице на очень узком фронте и только с юга. Оба их фланга были порядочно растянуты и обнажены. Во-вторых, у Африканской армии перед самым Мадридом ухудшилось боевое снабжение. Причиной стали ежедневные удары «воздушных крейсеров» республиканских ВВС по ее базам и коммуникациям.
Франко и Мола решили действовать наверняка. Живой силы у них было гораздо меньше, чем у республиканцев. Штурм миллионного города без должного количества боеприпасов, горючего и оружия они считали авантюрой.
Коммуникации Африканской армии удалось наладить к 7 ноября. Вечером 6 ноября, когда передовые части националистов отделяли от центра столицы всего два-три километра, правительство покинуло город и направилось в Валенсию. Мера, пожалуй, была оправданной – Мадрид превращался во фронтовой город. Оставаясь в нем, правительство не могло рассчитывать на свободу действий.
Нужно отдать должное Ларго Кабальеро, который до последней минуты противился отъезду, понимая, что ситуация слишком напоминает трусливое бегство. Долгое время часть историков так и расценивала данные действия. Например, коллектив авторов советского учебника «Новейшая история», выходившего под грифом Высшей партшколы, писали: «Члены правительства, за исключением коммунистов, в панике сбежали из Мадрида». Только в 1968 году из воспоминаний участника событий, советского военного деятеля К.А. Мерецкова стало ясно, что правительство не бежало, на его отъезде настояли военные советники из СССР. Из других источников – скажем из «Испанского дневника» М.Е. Кольцова – видно, что министры-коммунисты и анархисты возражали против отъезда, но подчинились воле правительства и уехали вместе с остальными.
Стоит обратить внимание на расхождения в первоисточниках. Почти все авторы настаивают, что отъезд был осуществлен вечером 6 ноября сразу после очередного заседания кабинета и застал врасплох даже министров и генералов. Однако Мерецков сообщает, что ему пришлось специально ездить домой к премьеру, разбудить его и посоветовать эвакуироваться. А Ларго соблюдал четкий распорядок дня – подъем в 9 утра и отход ко сну в 10 вечера. Привычки спать днем у него не было, поэтому если премьера будили, то дело было уже ночью, причем ночью с 5 на 6 ноября. Стало быть, или премьер-министр еще полдня хранил решение об отъезде втайне от коллег, или заседания кабинета 6 ноября не было вовсе.
Все источники сходятся только в одном – отъезд правительства проходил в беспорядке. От народа его скрыли, дабы не вызывать паники, а высокопоставленных чиновников оповещали как попало. Начальнику генштаба майору Эстраде, например, сообщили, что кабинет уезжает, но не сказали, когда и куда.
Как часто бывает, тайна перестала быть тайной уже через два-три часа. Несколько человек видели, как правительственный лимузин Ларго выехал из военного министерства по направлению к восточной окраине. В городе началось сильное замешательство, тысячи граждан, в особенности беженцев, плотной толпой двинулись на восток к Валенсийскому шоссе. Остановить людской поток было некому, министр внутренних дел Галарса, отвечавший за поддержание правопорядка, выехал раньше всех.
Покинули столицу также почти все чиновники министерств, командующий Центральным фронтом, начальник генштаба, командующий штурмовой гвардией, начальник городской полиции, советский посол и т.д. (По свидетельству Эмиля Клебера, посол СССР тоже не верил в возможность отстоять город.) Уехали и руководители почти всех партий. Мадрид оставался в беспомощном положении.
Обязанность отстаивать столицу Ларго и Асенсио Торрадо возложили на Хунту (комитет) обороны Мадрида, которую еще нужно было создать. Премьер-министр назначил только председателя Хунты – малоспособного 58-летнего генерала Миаху, который разделил с нерадивыми дружинниками вину за поражение под Кордовой. Ему Асенсио Торрадо вручил пакет с приказом главы правительства «защищать город любой ценой». Требование звучало внушительно и грозно, но после вскрытия пакета, оказалось, что в приказе есть оговорка: если отстоять Мадрид не удастся, то… оставить столицу и отступать на Куэнку. Указание высшим начальством путей отхода накануне битвы закономерно настраивает не на борьбу «любой ценой», а именно на отступление. Вполне логичным в этой ситуации выглядит решение командующего фронтом генерала Посаса, который уехав в Таранкон, тут же отдал дружинникам Гвадаррамского фронта (около 15000 человек) приказ поворачивать назад. Если уж планировалось оставить Мадрид, то удерживать Гвадарраму не имело смысла – ее защитники рисковали быть уничтоженными внезапным ударом с юга.
В распоряжении Хунты, которую сердито называли «мифическим органом», не было ни войск, ни транспорта, ни аппарата. Не было ей дано и оперативной самостоятельности – Ларго подчинил Хунту командованию Центрального фронта. Единственное, что было в распоряжении растерянного Миахи к ночи 7 ноября, – изобилие пустых служебных помещений во всех министерствах.
Находившийся в центре событий Кольцов вспоминал: « У подъезда военного министерства нет караула, а все окна освещены… Анфилада комнат. Широко раскрыты все двери, сия ют люстры, на столах брошены карты, документы, сводки, карандаши, исписанные блокноты. Кабинет военного министра, его стол. Тикают часы на камине. Десять часов сорок минут. Ни души.
Дальше – генштаб, его отделы, штаб Центрального фрон та, его отделы, главное интендантство, его отделы – анфила да комнат… Ни души. Как в заколдованном царстве.
На площадке сидят два старичка-служителя в ливреях, чис то выбритые. Такими я их никогда не видел. Они сидят, поло жив руки на колени, и ждут, пока их звонком позовет началь ство – старое или новое, все равно какое».
Злые языки в мадридских гостиных говорили, что Миахе доверили войти в историю, сдав неприятелю Мадрид.
По совпадающим сведениям всех первоисточников, вакуум власти был заполнен усилиями пришедших Миахе на помощь трех сил – коммунистов, социалистической молодежи и беспартийных кадровых военных. В считанные часы Хунта обороны была образована и приступила к работе. Ее состав отражал состав кабинета, однако идейно преобладали в ней коммунисты. Вдохновляющей силой Хунты, по определению британского историка Хью Томаса, первое время был находившийся в Испании уже четвертый месяц советский гражданин – корреспондент «Правды» Кольцов, игравший роль политического советника. Обосновалась Хунта в здании военного министерства. Немногим было известно, что в подвалах того же здания разместился «генерал Гришин»…
К рассвету 7 ноября защитники столицы воссоздали ядро генштаба. Оно включало двух подполковников – Рохо и Фонтану, двух майоров – Касадо и Матальяну и не имевшего военного звания коммуниста Ортегу. Начальником штаба назначили Рохо.
Поскольку Хунта получила свободу действий, лимиты на численность военных сил отпали. Радиостанция Мадрида каждые две минуты призывала мадридцев встать на защиту родного города. Агитаторы Хунты всю ночь на 7 ноября обходили дома и вербовали добровольцев. «Ночная мобилизация» дала неожиданно хороший результат – около 12 000 новобранцев. Приказано было отключить большинство городских телефонов и усилить затемнение. Остатки разбитых колонн Хунта заменяла свежими силами. Мадридская молодежь под обстрелом воздвигала прочные цементированные баррикады.
Старые танки «Рено» и «Шнейдер» были направлены на дежурство к мостам через реку Мансанарес. На Гран Виа сосредоточили небольшую группу старых броневиков – единственный резерв Республики.
Миаха собрал в военном министерстве командиров милиции и профсоюзных работников. Взволнованный, похожий на Санчо Пансу, генерал оказался неплохим оратором. В краткой, пересыпанной крепкими народными выражениями речи он объявил о решимости Хунты сражаться в Мадриде и потребовал за сутки найти еще 40 000 новобранцев.
План Молы и Варелы состоял в том, чтобы решающий удар нанести с запада, через пригородные парки Каса-дель-Кампо и Западный, где республиканская оборона отсутствует и откуда ближе всего добраться до городского центра. Овладение парками позволяло развить наступление через Университетский городок, непосредственно вторгаясь в пределы Мадрида. Вспомогательный, отвлекающий удар националисты планировали провести на юге столицы, наступая через наполовину занятый Карабанчель.
Атаки националистов начались в 6 часов хмурым и дождливым утром 7 ноября. От 10 000 до 12 000 уверенных в победе националистов, имевших вдосталь патронов и снарядов, наступали на 40 000 почти не имевших боеприпасов республиканцев. У Ва-релы имелось 50-60 танков и бронемашин – вдвое больше, чем у Миахи, и в два-три раза больше самолетов. На весь Мадрид имелось не более 500 снарядов (менее десяти штук на пушку) и патронов на три часа боя. Поэтому 50 республиканских орудий почти все время молчали, а командиры пехотных колонн раздавали дружинникам холостые патроны под видом боевых.
Туман и дождевая мгла к счастью для защитников несколько суток не позволяли националистам использовать авиацию, а текущая по западной окраине Мадрида и имеющая каменистые берега речка Мансанарес сильно ограничивала использование бронетехники, что практически уравнивало шансы сторон.
Поначалу удары Африканской армии напоминали разведку боем, но сила их непрерывно нарастала. 7-12 ноября вошли в историю как время решающих боев за Мадрид.
Инициатива полностью была у националистов, республиканцы едва успевали отбиваться. «Одна за другой уходили к фронту пестрые толпы, чтобы растаять под огнем. Они шли на смерть добровольно, готовые погибнуть за идею», – писала позже газета «Таймс». В Карабанчеле и в Каса-дель-Кампо шли упорнейшие бои. «Мятежники засыпали огнем… Грохот взрывов не смолкает. На набережных бушуют настоящие огненные вихри», – писали очевидцы. Часть баррикад была разрушена.
9 ноября у националистов, казалось, появился серьезный шанс. Марокканская кавалерия Ягуэ, дождавшись обеденного времени дружинников, разгромила сторожевую охрану Толедского моста и ринулась прямо к центру города. В здании военного министерства поднялась паника. Генерала Миаху члены Хунты силой волокли к автомобилю. Но прочие командиры Африканской армии, скованные на других участках, были не готовы поддержать Ягуэ. Республиканцы сумели закрыть прорыв и отбросить кавалерию, потрепав ее пулеметным огнем. Паника улеглась.
Ценой жестоких потерь необученные и кое-как оснащенные мадридцы тормозили наступление врага. Звучали мрачные приказы: «Оружие брать у мертвых, не теряя ни секунды». Мадрид расходовал последние боеприпасы. Связи с правительством в Валенсии не было. О резервах не было ни слуху ни духу. На взволнованные телеграммы Миахи о необходимости помощи военный министр через несколько суток отбил брезгливый ответ – «Хунта обороны Мадрида пытается прикрыть свое поражение».
За три самых напряженных дня фронтального штурма столицы единственным подкреплением, полученным республиканцами, стала 11-я и 12-я интернациональные бригады (в совокупности – 8000 штыков). Парадным строем, отбивая шаг, под звуки
военных маршей они прошли по городу с востока на запад. Вид хорошо обмундированных и вооруженных новыми винтовками интербригадовцев заметно поднял боевой дух мадридцев.
Интернациональные бригады тут же были направлены в самую гущу событий – на поляны и в перелески парка Каса-дель-Кампо, где не было ни траншей, ни окопов, ни даже наблюдательных пунктов. Интербригадовцы тем не менее вступили в бой дружно и с воодушевлением, озадачив тем самым националистов.
К 10-11 ноября Мола и Варела убедились, что фронтальный штурм столицы проваливается. Окрыленная легкими победами в Эстремадуре и имевшая богатейший опыт боев в горах и долинах, но не в мегаполисе, Африканская армия пробуксовывала на мадридских окраинах, плохо знакомых и непонятных ее солдатам и даже генералам. Ударные ее соединения не смогли сокрушить вражескую оборону. На глазах сокращались боезапасы артиллерии и количество наступающих.
Не сумев прорваться в Карабанчеле, националистическое командование заметалось. Оно обрушило серию ударов на Каса-дель-Кампо, потом вторично атаковало Карабанчель, затем снова перенесло основные усилия к северу. Националисты медленно теснили неприятеля, но так и не продвинулись дальше Мансана-реса, несмотря на отважные и решительные атаки. У мостов их встречали пулеметные и танковые заслоны, а переправа вброд оборачивалась огромными потерями.
Количество мостов через Мансанарес, годных к переправе, с каждым сражением сокращалось. Сеговийский мост по ошибке разрушили германские бомбардировщики, старавшиеся уничтожить республиканский заслон на восточном берегу реки. Французский мост дружинники взорвали, когда на него яростным броском ворвались пехота и конница националистов.
Все удлинявшийся фронт наступления Варелы достиг к середине ноября 20 километров, что ухудшило положение националистов, как более малочисленной стороны. (По данным националистов, в штурме с их стороны участвовало не более 8000 человек.) Полной неожиданностью для них также оказалось воодушевление республиканцев, с которым те отстаивали столицу. В полуокруженном, полыхавшем пожарами Мадриде на смену растерянности и беззаботности пришли собранность, решимость и духовный подъем.
Летописец событий Генри Бакли писал:
« 7 ноября Мадрид лишился правительства. Мадридцы впол не могли выразить собственную волю, какой бы она ни была в тот день… Я не люблю громких фраз «Народ – то», «Народ – се», но это была ситуация, в которой твердая решимость боль шинства народа привела ко временной его победе».
А вот мнение участника военных действий – тогда подполковника, позже генерала Висенте Рохо:
« Перемена была громадной. Казалось, правительство, уехав в Валенсию, взяло с собой плащ пессимизма и неверия. Мадрид хотел сражаться. Он был лишен организации, укреплений, вож дей, военных навыков. Зато он в избытке обладал воодушевлени ем… И это была величайшая из всех сил, находившихся в нашем распоряжении».
Почти то же самое другими словами выразил французский наблюдатель войны, правый журналист Луи Делапре:
« Мадрид больше не спит и не ест досыта. Мадрид живет впроголодь и топит печи обломками мебели… но Мадрид дер жится и будет держаться».
Через несколько дней Делапре, вылетевший в Париж, погиб. По мнению французских дипломатов, журналист погиб в авиакатастрофе. По мнению республиканцев, гражданский самолет, на котором летел журналист, был сбит истребителем националистов…
Хунта обороны постепенно наводила порядок в городе. Она приступила к конфискации оружия у частных лиц, увеличила количество постов и патрулей, упорядочила уличную торговлю, наладила карточное снабжение мадридцев, вывезла из города часть мирного населения. К декабрю в городе стало меньше едоков и больше защитников.
В осажденной столице Хунта ввела нечто подобное круговой поруке. По радио периодически объявляли, что жители каждого дома отвечают за террористические акты, совершенные любым из его жильцов. Бессудные расправы над членами «пятой колонны» не пресекались. Повсеместно создавались домовые комитеты, члены которых несли вахту в подъездах. В результате, через одну-две недели в городе стало спокойнее, чем до начала штурма.
Хунта перехватила и отменила приказ Посаса об отводе войск с Гвадаррамы, выполнение которого позволило бы Моле безнаказанно двинуться к столице с севера. Вместо этого с бездействовавшего Гвадаррамского фронта часть отрядов удалось перебросить на Центральный фронт, где республиканцы несли жестокие потери.
Прибытие двух интербригад и энергичные действия танкистов и летчиков несколько изменили ситуацию в пользу республиканцев. 13 ноября они по инициативе советских военных и политических советников нанесли первый за полмесяца контрудар юго-западнее Мадрида, стараясь окружить ударную группировку националистов. У далось собрать 6000 штыков и немало только что прибывшей из Картахены бронетехники – свыше 50 танков и бронемашин, что было равноценно бронетанковой бригаде.
В штабе Миахи и в окружении Берзина и Горева на наступление возлагали большие надежды. Одни приводили в пример «чудо на Марне» 1914 года – внезапный и успешный удар французов по надвигавшимся на Париж германским войскам. Другие вспоминали «чудо на Висле» 1920 года – отражение польскими войсками наступления Красной армии на Варшаву.
Окружение националистов Рохо планировал замкнуть у Хе-тафе и у географического центра Испании – возвышающейся над окрестностями горы Ангелов. Поскольку в Хетафе находился командный пункт Варелы, захват городка мог дезорганизовать все управление Африканской армией.
Смело задуманный, но слабо подготовленный удар завершился провалом. План был хорошим только на бумаге. Его составители больше надеялись на успех, чем руководствовались расчетом. Артогонь республиканцев из-за нехватки орудий и снарядов закономерно оказался очень слабым. Плохо действовала бронетехника, превосходство в которой казалось Хунте обороны гарантией успеха.
За рычагами танков впервые в жизни оказались кое-как обученные добровольцы из мадридских таксистов. Многие танки попросту заблудились среди каменистых холмов и неприятельских укреплений. Бригада понесла потери (главным образом в авариях) и большей частью не дошла до назначенного района. Часть бронемашин с испанскими водителями самовольно повернула назад из-за легко устранимых технических поломок.
Не оправдала надежд штаба и 12-я интербригада, обессиленная кровавыми боями на Мансанаресе и не получившая отдыха перед наступлением на Хетафе. Ее усталая пехота залегла, едва националисты открыли огонь, и не продвигалась вперед. К вечеру наступление захлебнулось. Усилиями советских танкистов мятежников удалось оттеснить на два-три километра.
На следующее утро националисты нанесли с юга удар под основание наметившегося республиканского клина и окончательно отразили наступление. Однако нападение на Хетафе отвлекло внимание штаба Варелы, и натиск националистов на Мадрид с запада сразу уменьшился.
Середина месяца прошла под знаком невиданных воздушных бомбардировок Мадрида. 16-19 ноября налеты германо-итальянских «легионариев» на центр города были особенно сильными. Они сбрасывали бомбы всех калибров и типов – от мелких зажигательных до новейших 300- и 500-килограммовых фугасных, которые прямыми попаданиями разрушали многоэтажные дома.
Когда же ВВС республики нанесли бомбардировщикам заметный урон в дневных боях, те перешли к ночным налетам.
Все бомбовые рекорды Первой мировой с ее эпизодическими налетами на Париж и Лондон были побиты. Трое суток в Мадриде стоял гром взрывов, треск пламени и звон бьющихся оконных стекол. Ревели сирены пожарных машин, угрожающе росло количество бездомных и душевнобольных. 16 ноября было ранено и убито свыше 500 человек, 19-го – более 1000. Среди раненых оказались три британских дипломата. Один из них во время перевязки сказал репортерам:
« Ночные бомбардировки центральной части открытого го рода – отвратительное преступление».
Сочувствовавший мадридцам Луи Делапре писал:
« Христос сказал: «Отец, прости их, ибо не ведают, что тво рят. Но в данном случае их никто не простит, ибо они прекрас
Население пролетарских кварталов в ярости вершило самосу д над подлинными и мнимыми вражескими агентами. Г руппы разъяренных мадридцев вламывались в квартиры или особняки, откуда, по их мнению, доносилась стрельба. Ворвавшись в дом, они ломали и крушили все на своем пути, людей нещадно избивали и уводили в тюрьмы, а здание поджигали.
Многие предусмотрительные владельцы столичных магазинов выставляли в витринах таблички с текстом: «Предприятие предано режиму…», после последнего слова оставляя свободное место. «Сменой вех», как правило, занимались граждане, которые в июле приветствовали подавление мятежа в Монтанье.
В ноябре часть отрядов милиции сражалась с завидным упорством. Несколько дней шла жестокая борьба вокруг пригородных поселков Вальдеморо и Торрехона. Националисты дважды захватывали их и дважды под натиском неприятеля оставляли. Но прочие колонны отступали или откровенно разбегались. « Посте пенная, но неумолимая деморализация охватывала фронт», – писал один из участников событий. Другой фиксировал: « …даже коммунистические войска Модесто и Листера тают и расползаются». Остальные части безразличной толпой шагают к городу. Единственной на всем Центральном фронте надежной единицей оказывалась лишь советская танковая рота, количество машин в которой сократилось до десяти.
Танкисты Дмитрия Павлова и Поля Армана валились с ног от усталости. У них не было смены, им приходилось самим заботиться о пополнении запасов. Рота круглосуточно перемещалась вдоль Центрального фронта, затыкая то и дело появлявшиеся в нем многочисленные бреши. Ночами «Т-26» изображали из себя артиллерию, наугад стреляя в сторону вражеских позиций. Наблюдатели отмечали, что там, где в данный момент действовали танки Армана, республиканская пехота была настроена бодро и держалась стойко. Но стоило танковой роте уйти – и пехота вскоре оставляла позицию.
4 ноября националисты овладели Хетафе в 10 километрах от города. Мадрид лишился одного из аэродромов. Вскоре Африканская армия, преследуя расстроенного неприятеля, без боя захватила две господствующие высоты – гору Ангелов в 20 километрах южнее Мадрида и холм Гарабитас к западу от него, с которых хорошо просматривалась вся столица. На Гарабитасе националисты немедленно начали установку артиллерии.
Во взятом после короткого боя Хетафе довольный генерал Ва-рела устроил штаб-квартиру и сообщил корреспондентам: « Со общите всему миру – Мадрид берем на этой неделе», а через день небрежно бросил: « Мадрид все равно что взят». По сообщениям международной печати, Варела в эти дни даже в постели не снимал орденов и перчаток, чтобы не пропустить торжественного момента взятия столицы.
« Падение Мадрида будет означать потрясающее и унизи тельное поражение Москвы», – торжествовали правые европейские и американские газеты. В Африканской армии готовились к празднествам в честь взятия столицы. Радио Бургоса и Саламан-ки ввело рубрику «Последние часы Мадрида» и сообщало слушателям подробное расписание праздника. Оно прежде всего предполагало въезд каудильо в столицу «на белом коне». Генерал Мола намеревался проехать на автомобиле по Гран Виа и произнести затем перед микрофоном слова: «Я – здесь».
Итальянское радио и дикторы Лиссабона 6 ноября сообщили, что националисты уже занимают Мадрид. Военный корреспондент британского «Обсервера» Генри Бакли позже рассказывал, что когда он в эти дни позвонил в редакцию и стал рассказывать об обстановке в республиканской столице, его удивленно перебили: « А откуда вы говорите?» « Из Мадрида». – « Стран но. Из полученных нами сообщений видно, что Франко уже в цен тре города».
Натиск солдат Молы и Варелы не ослабевал, с каждым шагом они приближались к цели. 5-6 ноября стрельба загремела в Карабанчеле и Леганесе, где находились конечные остановки мадридского трамвая. Части Африканской армии все же просочились в пределы столицы, их не остановило даже неожиданное вступление в бой утром 5 ноября советских истребителей «И-15» и «И-16», самоотверженно атаковавших бомбовозы неприятеля. «Курносые» и «Мухи», как прозвали эти машины испанцы, пресекли тогда в зародыше очередную бомбардировку столицы, чем привели мадридцев в восторг. Отражен был и налет 6 ноября. Германские и итальянские летчики впервые с начала войны встретили достойного противника.
Между тем наземные силы Франко подтягивали резервы и занимали исходные позиции для «финального удара». А республиканское командование умудрилось потерять связь с уцелевшими отрядами милиции, плохо снабженными и беспорядочно разбросанными вдоль ее западной и южной окраин.
«Если только не произойдет чуда, – писал 6 ноября славящийся трезвостью и продуманностью анализа лондонский еженедельник «Экономист», – то франкисты возьмут Мадрид».
Позже многие военные эксперты упрекали Франко и Молу в медлительности. По их мнению, 5-6 ноября у националистов были все шансы на плечах отступавшего неприятеля ворваться в Мадрид и овладеть им.
Но, во-первых, они вышли к столице на очень узком фронте и только с юга. Оба их фланга были порядочно растянуты и обнажены. Во-вторых, у Африканской армии перед самым Мадридом ухудшилось боевое снабжение. Причиной стали ежедневные удары «воздушных крейсеров» республиканских ВВС по ее базам и коммуникациям.
Франко и Мола решили действовать наверняка. Живой силы у них было гораздо меньше, чем у республиканцев. Штурм миллионного города без должного количества боеприпасов, горючего и оружия они считали авантюрой.
Коммуникации Африканской армии удалось наладить к 7 ноября. Вечером 6 ноября, когда передовые части националистов отделяли от центра столицы всего два-три километра, правительство покинуло город и направилось в Валенсию. Мера, пожалуй, была оправданной – Мадрид превращался во фронтовой город. Оставаясь в нем, правительство не могло рассчитывать на свободу действий.
Нужно отдать должное Ларго Кабальеро, который до последней минуты противился отъезду, понимая, что ситуация слишком напоминает трусливое бегство. Долгое время часть историков так и расценивала данные действия. Например, коллектив авторов советского учебника «Новейшая история», выходившего под грифом Высшей партшколы, писали: «Члены правительства, за исключением коммунистов, в панике сбежали из Мадрида». Только в 1968 году из воспоминаний участника событий, советского военного деятеля К.А. Мерецкова стало ясно, что правительство не бежало, на его отъезде настояли военные советники из СССР. Из других источников – скажем из «Испанского дневника» М.Е. Кольцова – видно, что министры-коммунисты и анархисты возражали против отъезда, но подчинились воле правительства и уехали вместе с остальными.
Стоит обратить внимание на расхождения в первоисточниках. Почти все авторы настаивают, что отъезд был осуществлен вечером 6 ноября сразу после очередного заседания кабинета и застал врасплох даже министров и генералов. Однако Мерецков сообщает, что ему пришлось специально ездить домой к премьеру, разбудить его и посоветовать эвакуироваться. А Ларго соблюдал четкий распорядок дня – подъем в 9 утра и отход ко сну в 10 вечера. Привычки спать днем у него не было, поэтому если премьера будили, то дело было уже ночью, причем ночью с 5 на 6 ноября. Стало быть, или премьер-министр еще полдня хранил решение об отъезде втайне от коллег, или заседания кабинета 6 ноября не было вовсе.
Все источники сходятся только в одном – отъезд правительства проходил в беспорядке. От народа его скрыли, дабы не вызывать паники, а высокопоставленных чиновников оповещали как попало. Начальнику генштаба майору Эстраде, например, сообщили, что кабинет уезжает, но не сказали, когда и куда.
Как часто бывает, тайна перестала быть тайной уже через два-три часа. Несколько человек видели, как правительственный лимузин Ларго выехал из военного министерства по направлению к восточной окраине. В городе началось сильное замешательство, тысячи граждан, в особенности беженцев, плотной толпой двинулись на восток к Валенсийскому шоссе. Остановить людской поток было некому, министр внутренних дел Галарса, отвечавший за поддержание правопорядка, выехал раньше всех.
Покинули столицу также почти все чиновники министерств, командующий Центральным фронтом, начальник генштаба, командующий штурмовой гвардией, начальник городской полиции, советский посол и т.д. (По свидетельству Эмиля Клебера, посол СССР тоже не верил в возможность отстоять город.) Уехали и руководители почти всех партий. Мадрид оставался в беспомощном положении.
Обязанность отстаивать столицу Ларго и Асенсио Торрадо возложили на Хунту (комитет) обороны Мадрида, которую еще нужно было создать. Премьер-министр назначил только председателя Хунты – малоспособного 58-летнего генерала Миаху, который разделил с нерадивыми дружинниками вину за поражение под Кордовой. Ему Асенсио Торрадо вручил пакет с приказом главы правительства «защищать город любой ценой». Требование звучало внушительно и грозно, но после вскрытия пакета, оказалось, что в приказе есть оговорка: если отстоять Мадрид не удастся, то… оставить столицу и отступать на Куэнку. Указание высшим начальством путей отхода накануне битвы закономерно настраивает не на борьбу «любой ценой», а именно на отступление. Вполне логичным в этой ситуации выглядит решение командующего фронтом генерала Посаса, который уехав в Таранкон, тут же отдал дружинникам Гвадаррамского фронта (около 15000 человек) приказ поворачивать назад. Если уж планировалось оставить Мадрид, то удерживать Гвадарраму не имело смысла – ее защитники рисковали быть уничтоженными внезапным ударом с юга.
В распоряжении Хунты, которую сердито называли «мифическим органом», не было ни войск, ни транспорта, ни аппарата. Не было ей дано и оперативной самостоятельности – Ларго подчинил Хунту командованию Центрального фронта. Единственное, что было в распоряжении растерянного Миахи к ночи 7 ноября, – изобилие пустых служебных помещений во всех министерствах.
Находившийся в центре событий Кольцов вспоминал: « У подъезда военного министерства нет караула, а все окна освещены… Анфилада комнат. Широко раскрыты все двери, сия ют люстры, на столах брошены карты, документы, сводки, карандаши, исписанные блокноты. Кабинет военного министра, его стол. Тикают часы на камине. Десять часов сорок минут. Ни души.
Дальше – генштаб, его отделы, штаб Центрального фрон та, его отделы, главное интендантство, его отделы – анфила да комнат… Ни души. Как в заколдованном царстве.
На площадке сидят два старичка-служителя в ливреях, чис то выбритые. Такими я их никогда не видел. Они сидят, поло жив руки на колени, и ждут, пока их звонком позовет началь ство – старое или новое, все равно какое».
Злые языки в мадридских гостиных говорили, что Миахе доверили войти в историю, сдав неприятелю Мадрид.
По совпадающим сведениям всех первоисточников, вакуум власти был заполнен усилиями пришедших Миахе на помощь трех сил – коммунистов, социалистической молодежи и беспартийных кадровых военных. В считанные часы Хунта обороны была образована и приступила к работе. Ее состав отражал состав кабинета, однако идейно преобладали в ней коммунисты. Вдохновляющей силой Хунты, по определению британского историка Хью Томаса, первое время был находившийся в Испании уже четвертый месяц советский гражданин – корреспондент «Правды» Кольцов, игравший роль политического советника. Обосновалась Хунта в здании военного министерства. Немногим было известно, что в подвалах того же здания разместился «генерал Гришин»…
К рассвету 7 ноября защитники столицы воссоздали ядро генштаба. Оно включало двух подполковников – Рохо и Фонтану, двух майоров – Касадо и Матальяну и не имевшего военного звания коммуниста Ортегу. Начальником штаба назначили Рохо.
Поскольку Хунта получила свободу действий, лимиты на численность военных сил отпали. Радиостанция Мадрида каждые две минуты призывала мадридцев встать на защиту родного города. Агитаторы Хунты всю ночь на 7 ноября обходили дома и вербовали добровольцев. «Ночная мобилизация» дала неожиданно хороший результат – около 12 000 новобранцев. Приказано было отключить большинство городских телефонов и усилить затемнение. Остатки разбитых колонн Хунта заменяла свежими силами. Мадридская молодежь под обстрелом воздвигала прочные цементированные баррикады.
Старые танки «Рено» и «Шнейдер» были направлены на дежурство к мостам через реку Мансанарес. На Гран Виа сосредоточили небольшую группу старых броневиков – единственный резерв Республики.
Миаха собрал в военном министерстве командиров милиции и профсоюзных работников. Взволнованный, похожий на Санчо Пансу, генерал оказался неплохим оратором. В краткой, пересыпанной крепкими народными выражениями речи он объявил о решимости Хунты сражаться в Мадриде и потребовал за сутки найти еще 40 000 новобранцев.
План Молы и Варелы состоял в том, чтобы решающий удар нанести с запада, через пригородные парки Каса-дель-Кампо и Западный, где республиканская оборона отсутствует и откуда ближе всего добраться до городского центра. Овладение парками позволяло развить наступление через Университетский городок, непосредственно вторгаясь в пределы Мадрида. Вспомогательный, отвлекающий удар националисты планировали провести на юге столицы, наступая через наполовину занятый Карабанчель.
Атаки националистов начались в 6 часов хмурым и дождливым утром 7 ноября. От 10 000 до 12 000 уверенных в победе националистов, имевших вдосталь патронов и снарядов, наступали на 40 000 почти не имевших боеприпасов республиканцев. У Ва-релы имелось 50-60 танков и бронемашин – вдвое больше, чем у Миахи, и в два-три раза больше самолетов. На весь Мадрид имелось не более 500 снарядов (менее десяти штук на пушку) и патронов на три часа боя. Поэтому 50 республиканских орудий почти все время молчали, а командиры пехотных колонн раздавали дружинникам холостые патроны под видом боевых.
Туман и дождевая мгла к счастью для защитников несколько суток не позволяли националистам использовать авиацию, а текущая по западной окраине Мадрида и имеющая каменистые берега речка Мансанарес сильно ограничивала использование бронетехники, что практически уравнивало шансы сторон.
Поначалу удары Африканской армии напоминали разведку боем, но сила их непрерывно нарастала. 7-12 ноября вошли в историю как время решающих боев за Мадрид.
Инициатива полностью была у националистов, республиканцы едва успевали отбиваться. «Одна за другой уходили к фронту пестрые толпы, чтобы растаять под огнем. Они шли на смерть добровольно, готовые погибнуть за идею», – писала позже газета «Таймс». В Карабанчеле и в Каса-дель-Кампо шли упорнейшие бои. «Мятежники засыпали огнем… Грохот взрывов не смолкает. На набережных бушуют настоящие огненные вихри», – писали очевидцы. Часть баррикад была разрушена.
9 ноября у националистов, казалось, появился серьезный шанс. Марокканская кавалерия Ягуэ, дождавшись обеденного времени дружинников, разгромила сторожевую охрану Толедского моста и ринулась прямо к центру города. В здании военного министерства поднялась паника. Генерала Миаху члены Хунты силой волокли к автомобилю. Но прочие командиры Африканской армии, скованные на других участках, были не готовы поддержать Ягуэ. Республиканцы сумели закрыть прорыв и отбросить кавалерию, потрепав ее пулеметным огнем. Паника улеглась.
Ценой жестоких потерь необученные и кое-как оснащенные мадридцы тормозили наступление врага. Звучали мрачные приказы: «Оружие брать у мертвых, не теряя ни секунды». Мадрид расходовал последние боеприпасы. Связи с правительством в Валенсии не было. О резервах не было ни слуху ни духу. На взволнованные телеграммы Миахи о необходимости помощи военный министр через несколько суток отбил брезгливый ответ – «Хунта обороны Мадрида пытается прикрыть свое поражение».
За три самых напряженных дня фронтального штурма столицы единственным подкреплением, полученным республиканцами, стала 11-я и 12-я интернациональные бригады (в совокупности – 8000 штыков). Парадным строем, отбивая шаг, под звуки
военных маршей они прошли по городу с востока на запад. Вид хорошо обмундированных и вооруженных новыми винтовками интербригадовцев заметно поднял боевой дух мадридцев.
Интернациональные бригады тут же были направлены в самую гущу событий – на поляны и в перелески парка Каса-дель-Кампо, где не было ни траншей, ни окопов, ни даже наблюдательных пунктов. Интербригадовцы тем не менее вступили в бой дружно и с воодушевлением, озадачив тем самым националистов.
К 10-11 ноября Мола и Варела убедились, что фронтальный штурм столицы проваливается. Окрыленная легкими победами в Эстремадуре и имевшая богатейший опыт боев в горах и долинах, но не в мегаполисе, Африканская армия пробуксовывала на мадридских окраинах, плохо знакомых и непонятных ее солдатам и даже генералам. Ударные ее соединения не смогли сокрушить вражескую оборону. На глазах сокращались боезапасы артиллерии и количество наступающих.
Не сумев прорваться в Карабанчеле, националистическое командование заметалось. Оно обрушило серию ударов на Каса-дель-Кампо, потом вторично атаковало Карабанчель, затем снова перенесло основные усилия к северу. Националисты медленно теснили неприятеля, но так и не продвинулись дальше Мансана-реса, несмотря на отважные и решительные атаки. У мостов их встречали пулеметные и танковые заслоны, а переправа вброд оборачивалась огромными потерями.
Количество мостов через Мансанарес, годных к переправе, с каждым сражением сокращалось. Сеговийский мост по ошибке разрушили германские бомбардировщики, старавшиеся уничтожить республиканский заслон на восточном берегу реки. Французский мост дружинники взорвали, когда на него яростным броском ворвались пехота и конница националистов.
Все удлинявшийся фронт наступления Варелы достиг к середине ноября 20 километров, что ухудшило положение националистов, как более малочисленной стороны. (По данным националистов, в штурме с их стороны участвовало не более 8000 человек.) Полной неожиданностью для них также оказалось воодушевление республиканцев, с которым те отстаивали столицу. В полуокруженном, полыхавшем пожарами Мадриде на смену растерянности и беззаботности пришли собранность, решимость и духовный подъем.
Летописец событий Генри Бакли писал:
« 7 ноября Мадрид лишился правительства. Мадридцы впол не могли выразить собственную волю, какой бы она ни была в тот день… Я не люблю громких фраз «Народ – то», «Народ – се», но это была ситуация, в которой твердая решимость боль шинства народа привела ко временной его победе».
А вот мнение участника военных действий – тогда подполковника, позже генерала Висенте Рохо:
« Перемена была громадной. Казалось, правительство, уехав в Валенсию, взяло с собой плащ пессимизма и неверия. Мадрид хотел сражаться. Он был лишен организации, укреплений, вож дей, военных навыков. Зато он в избытке обладал воодушевлени ем… И это была величайшая из всех сил, находившихся в нашем распоряжении».
Почти то же самое другими словами выразил французский наблюдатель войны, правый журналист Луи Делапре:
« Мадрид больше не спит и не ест досыта. Мадрид живет впроголодь и топит печи обломками мебели… но Мадрид дер жится и будет держаться».
Через несколько дней Делапре, вылетевший в Париж, погиб. По мнению французских дипломатов, журналист погиб в авиакатастрофе. По мнению республиканцев, гражданский самолет, на котором летел журналист, был сбит истребителем националистов…
Хунта обороны постепенно наводила порядок в городе. Она приступила к конфискации оружия у частных лиц, увеличила количество постов и патрулей, упорядочила уличную торговлю, наладила карточное снабжение мадридцев, вывезла из города часть мирного населения. К декабрю в городе стало меньше едоков и больше защитников.
В осажденной столице Хунта ввела нечто подобное круговой поруке. По радио периодически объявляли, что жители каждого дома отвечают за террористические акты, совершенные любым из его жильцов. Бессудные расправы над членами «пятой колонны» не пресекались. Повсеместно создавались домовые комитеты, члены которых несли вахту в подъездах. В результате, через одну-две недели в городе стало спокойнее, чем до начала штурма.
Хунта перехватила и отменила приказ Посаса об отводе войск с Гвадаррамы, выполнение которого позволило бы Моле безнаказанно двинуться к столице с севера. Вместо этого с бездействовавшего Гвадаррамского фронта часть отрядов удалось перебросить на Центральный фронт, где республиканцы несли жестокие потери.
Прибытие двух интербригад и энергичные действия танкистов и летчиков несколько изменили ситуацию в пользу республиканцев. 13 ноября они по инициативе советских военных и политических советников нанесли первый за полмесяца контрудар юго-западнее Мадрида, стараясь окружить ударную группировку националистов. У далось собрать 6000 штыков и немало только что прибывшей из Картахены бронетехники – свыше 50 танков и бронемашин, что было равноценно бронетанковой бригаде.
В штабе Миахи и в окружении Берзина и Горева на наступление возлагали большие надежды. Одни приводили в пример «чудо на Марне» 1914 года – внезапный и успешный удар французов по надвигавшимся на Париж германским войскам. Другие вспоминали «чудо на Висле» 1920 года – отражение польскими войсками наступления Красной армии на Варшаву.
Окружение националистов Рохо планировал замкнуть у Хе-тафе и у географического центра Испании – возвышающейся над окрестностями горы Ангелов. Поскольку в Хетафе находился командный пункт Варелы, захват городка мог дезорганизовать все управление Африканской армией.
Смело задуманный, но слабо подготовленный удар завершился провалом. План был хорошим только на бумаге. Его составители больше надеялись на успех, чем руководствовались расчетом. Артогонь республиканцев из-за нехватки орудий и снарядов закономерно оказался очень слабым. Плохо действовала бронетехника, превосходство в которой казалось Хунте обороны гарантией успеха.
За рычагами танков впервые в жизни оказались кое-как обученные добровольцы из мадридских таксистов. Многие танки попросту заблудились среди каменистых холмов и неприятельских укреплений. Бригада понесла потери (главным образом в авариях) и большей частью не дошла до назначенного района. Часть бронемашин с испанскими водителями самовольно повернула назад из-за легко устранимых технических поломок.
Не оправдала надежд штаба и 12-я интербригада, обессиленная кровавыми боями на Мансанаресе и не получившая отдыха перед наступлением на Хетафе. Ее усталая пехота залегла, едва националисты открыли огонь, и не продвигалась вперед. К вечеру наступление захлебнулось. Усилиями советских танкистов мятежников удалось оттеснить на два-три километра.
На следующее утро националисты нанесли с юга удар под основание наметившегося республиканского клина и окончательно отразили наступление. Однако нападение на Хетафе отвлекло внимание штаба Варелы, и натиск националистов на Мадрид с запада сразу уменьшился.
Середина месяца прошла под знаком невиданных воздушных бомбардировок Мадрида. 16-19 ноября налеты германо-итальянских «легионариев» на центр города были особенно сильными. Они сбрасывали бомбы всех калибров и типов – от мелких зажигательных до новейших 300- и 500-килограммовых фугасных, которые прямыми попаданиями разрушали многоэтажные дома.
Когда же ВВС республики нанесли бомбардировщикам заметный урон в дневных боях, те перешли к ночным налетам.
Все бомбовые рекорды Первой мировой с ее эпизодическими налетами на Париж и Лондон были побиты. Трое суток в Мадриде стоял гром взрывов, треск пламени и звон бьющихся оконных стекол. Ревели сирены пожарных машин, угрожающе росло количество бездомных и душевнобольных. 16 ноября было ранено и убито свыше 500 человек, 19-го – более 1000. Среди раненых оказались три британских дипломата. Один из них во время перевязки сказал репортерам:
« Ночные бомбардировки центральной части открытого го рода – отвратительное преступление».
Сочувствовавший мадридцам Луи Делапре писал:
« Христос сказал: «Отец, прости их, ибо не ведают, что тво рят. Но в данном случае их никто не простит, ибо они прекрас