Данн Доминик. Строптивая

   – Ты здесь, Фил? – спросил Каспер.
   – Да, – ответил Филипп, – мою лицо.
   – Ванная для гостей находится рядом с холлом, – сказал Каспер. По его голосу Филипп понял, что совершил ошибку. – Я не люблю, когда кто-то пользуется моей ванной комнатой.
   – Я не знал, – ответил Филипп. В этот момент он заметил на верху шкафов какие-то странные предметы. На первый взгляд они походили на подставки для шляп, которыми пользуются в магазинах галантереи, но, присмотревшись, он понял, что это были подставки для париков. Он сосчитал их. Их было тридцать один, и каждый из них был цельный, по стилю они варьировались от аккуратно подстриженных до тех, чьи удлиненные волосы требовали стрижки.
   – Через минуту буду готов, – сказал Филипп.
   За стеной гардеробной он услышал девичий смех Ины Рей и Дарлин, находящихся в прилегающей спальне.
   – Где расширители? – спросила Ина Рей.
   – Я думала, ты взяла их, – ответила Дарлин.
   – Да нет же, глупая, ты должна была захватить их, Каспер будет в ярости.
   – А зачем тебе вообще расширитель?
   – У парня член, как «Тампекс», – сказала Ина Рей. Дарлин захихикала.
   Филипп вышел из ванной комнаты. Рядом стоял Каспер. Вид его был встревоженный, и Филипп понял, что Каспер догадался, что он видел парики.
   – Интересный у вас дом, мистер Стиглиц, – сказал Филипп.
   – Когда я купил дом, пришлось уйму всего переделать: избавиться от всего этого испанского дерьма и придать дому французский вид. Дом построила Тельма Тодд, – сказал он. – Ее убили. Припоминаете?
   – Нет, – сказал Филипп.
   – Задолго до вашего рождения. Впрочем, и до моего тоже. Собирался сделать фильм об этом деле когда-то. Фей Конверс должна была играть Тельму, но все оказалось впустую. Не мог собрать все элементы воедино.
   Они помолчали.
   – Вернемся к разговору о фильме про наркотики, – сказал Каспер.
   – Думаю, я для этого не подхожу, мистер Стиглиц, – сказал Филипп.
   – Пятьдесят тысяч наличными. Пятьдесят тысяч за сценарий, еще пятьдесят тысяч, когда запустим в производство. Неплохие бабки для молодца вроде тебя. Ты получил всего пятьдесят за всю дерьмовую книжку, которую написал о пройдохе Резе Балбенкяне.
   Филипп засмеялся.
   – Я остановился в «Шато». Позвольте мне переговорить со своим агентом, а потом я позвоню вам.
   – Позвонишь когда? Мне надо дать знать об этом парню из общественной службы, или мне несдобровать.
   – Сегодня вечером. В крайнем случае завтра утром.
   – Некоторые парни в ногах бы у меня валялись и целовали мне руки за такое предложение.
   – Вполне допускаю, – сказал Филипп, – но я также уверен, что такие парни вам для данной работы не нужны.
   Он прошел через гостиную и холл к выходу. На улице ярко светило солнце. Он прикрыл глаза рукой. «Надо купить темные очки», решил он, хотя чувствовал антипатию к ним. Уже садясь в машину, он услышал, как его окликнули. Обернувшись, он увидел стоящего у двери дворецкого Каспера Стиглица. Филипп опустил стекло, и дворецкий подошел к нему.
   – В чем дело? – спросил Филипп. Он не запомнил имени дворецкого.
   – Конечно, это не имеет никакого значения, – сказал дворецкий.
   – О чем вы?
   – О доме.
   – Что именно?
   – Он был построен вовсе не Тельмой Тодд. Он всегда все путает. – Дворецкий потряс головой с раздражением. – Тельма жила и умерла, упокой Боже, ее душу, на Пасифик-Коаст Хайвей в Санта-Монике.
   Филипп удивленно уставился на него.
   – Мистер Стиглиц мало на деле интересуется историей Голливуда. Этот дом был построен Глорией Свенсон, когда она вышла замуж за маркиза Де ла Фалэс. Когда они развелись, мистер Херст пытался купить его для Мэрион Дейвис, но мисс Свенсон по некоторым причинам не хотела, чтобы он принадлежал Мэрион Дейвис и продала его Констанции Беннетт. Именно мисс Беннетт надстроила мансарду. Насколько мне известно, Тельма Тодд никогда даже не бывала в этом доме.
   – Я думаю, что дом принадлежал Тоти Филдз, – сказал Филипп.
   – Это было позже. Намного позже, – сказал Уиллард, тем самым перечеркнув вклад Тоти Филдз в отделку дома.
   Филипп почувствовал, что не этот разговор был причиной, по которой дворецкий окликнул его.
   – Как я сказал, это не имеет значения, – повторил дворецкий.
   – Тем не менее, интересно. Извините, забыл ваше имя.
   – Уиллард.
   – Ах да, Уиллард. Вам приходится приводить в порядок все эти парики, когда не чистите серебро?
   У Уилларда перехватило дыхание.
   – Вы видели парики мистера Стиглица? Он умрет, если узнает. Он думает, что никто не знает, что носит искусственные волосы.
   – Я никому не скажу.
   – Я видел вас на похоронах Гектора Парадизо.
   – Все-то вы видите, все-то вы знаете, Уиллард.
   – Ужасное событие.
   – Вы были другом Гектора?
   – Знакомым, так точнее.
   – Утверждают, что это самоубийство, – сказал Филипп.
   – Вы ведь не верите этому, мистер Квиннелл?
   – Так говорят, даже прозектор подтвердил это в заключении, – сказал Филипп.
   Уиллард оглянулся на дом.
   – Мне лучше вернуться, а то мистер Стиглиц подумает, что со мной что-то случилось.
   – Сдается мне, что Ина Рей и Дарлин хорошенько присматривают сейчас за мистером Стиглицем, хотя они забыли расширители, – сказал Филипп.
   – Ну не дешевки ли они? – спросил Уиллард, неодобрительно покачав головой.
   Филипп включил зажигание.
   – Я запомню то, что вы сказали о Глории Свенсон и Констанции Беннетт, – сказал он.
   Неожиданно Уиллард торопливо заговорил:
   – Слышали ли вы о баре под названием «Мисс Гарбо»? – спросил он.
   – Нет, – ответил Филипп, хотя название этого бара упоминала Фло в разговоре на собрании анонимных алкоголиков.
   – На Астопово, между Санта-Моникой и Мелроуз?
   Филипп отрицательно покачал головой.
   – Не ваш маршрут, сдается мне.
   – Что за бар?
   – А такой, что обслуживает после полуночи джентльменов определенного возраста, подыскивая им, э… компаньонов за, хм, определенную цену.
   – Понимаю. Почему вы говорит мне об этом?
   – Гектор Парадизо заходил туда по дороге домой с приема у Паулины Мендельсон.
   – Я считал Гектора Парадизо большим поклонником дам, – сказал Филипп.
   – Гектор Парадизо был такой же мужчина, как я – чернильница с розовыми чернилами, мистер Квиннелл, – сказал Уиллард.
   – Откуда вы знаете, что он был в «Мисс Гарбо» в ту ночь? – спросил Филипп.
   – Я сам был там той ночью, – сказал Уиллард. – Видел его. Даже разговаривал с ним. Джоэль Циркон, агент, что работает на Мону Берг, познакомил меня с ним.
   – Почему вы уверены, что это было именно в ту ночь?
   – Он был в смокинге. Был на приеме у Паулины Мендельсон. Сказал, что Паулина была одета в черный бархат и с жемчугом на шее и выглядела как Мадам X. на картине Сарджента.
   – Гектор сказал так?
   – Да.
   – Вам?
   – Мэннингу Эйнсдорфу.
   – Кто такой Мэннинг Эйнсдорф?
   – Владелец бара. Он тоже был на похоронах. Седые волосы, зачесанные на лоб, вспоминаете?
   – Уиллард! – послышался голос из дома.
   Уиллард, услышал голос, повернулся и посмотрел на дом. Затем наклонился к Филиппу и быстро зашептал:
   – Гектор ушел около двух часов с блондином. Я видел его.
   – Блондином? Как Дарлин?
   – Светловолосым парнем, зовут его Лонни.

* * *

   За исключением нескольких личных завещательных распоряжений, написанных от руки на голубой бумаге от «Смитсона» в Лондоне, Гектор Парадизо умер без завещания. «Типично для него», – сказал Жюль Мендельсон, раздраженно покачав головой, когда эта информация дошла до него. Все знали, что Гектор не был человеком дела. По личным завещательским распоряжениям, которые не были удостоверены ни нотариусом, ни свидетелями, он оставил все семейное серебро Камилле Ибери, китайский фарфор Паулине Мендельсон, свою собаку Астрид, названную в честь актрисы и звезды конькобежного спорта, с которой он был когда-то помолвлен, Роуз Кливеден, тысячу долларов Раймундо, его слуге. «Более фигового завещания я не видел», – сказал Жюль Симсу Лорду, адвокату, ведающему всеми делами Жюля, бросив листок голубой бумаги на письменный стол Симса. Не кто иной, как Паулина подсказала Жюлю, что будет хорошим жестом, если Симсу Лорду будет представлено право распорядиться имуществом Гектора и ускорить формальности, чтобы все было решено как можно быстрее.
   Спустя несколько дней Симсу Лорду позвонила женщина, назвавшаяся Мерседес Сандоваль. Она произнесла имя «Мерзедес» с кастильским акцентом. Выполняя работу секретаря Гектора многие годы, она, в частности, писала приглашения на его приемы, оплачивала его счета, следила за его расходами. Мерседес сообщала Симсу Лорду, что чек, подписанный Гектором в ночь его смерти, был представлен к оплате на следующий день. Чек был выписан на имя человека, о котором Мерседес никогда не слышала. Звали его Лонни Эдж.
   – Должна ли я переслать его полиции? – спросила Мерседес.
   – Пошлите его мне, – сказал Симс Лорд. – Я решу, нужен ли он полиции.
   – О, благодарю вас, мистер Лорд. Не знаю, что бы мы делали без вас.
   Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 8.
   «Не помню, замечала ли я это раньше, но сейчас, чем больше я думаю, обо всем, что случилось, тем больше прихожу к выводу, что Жюль начал стареть прямо на глазах. На него свалилась масса проблем, и все одновременно. Но я этого незнала. Я давила на него тоже, хотела, чтобы он купил мне дом, но только сейчас поняла, что совсем другие проблемы были у него на уме. Когда Жюль был молодым, он попал в переплет, еще в Чикаго, в 1953 году, я думаю. Не хочу чернить его память, хотя догадаться не трудно, что все равно она запятнана тем, как он умер, но это важная деталь моего рассказа. Была девушка, которую он привел в гостиницу. Я помню, он говорил «Рузвельт отель». Она не была проституткой или чем-то в этом роде, но она была из низшего класса. Он подцепил ее в баре. Вроде меня, вероятно. Главное, что ты должен понять в Жюле, так это то, что он был очень сексуальным мужчиной, хотя не выглядел таковым. Девушка испугалась его. У него был член, как у быка. Я тебе это уже рассказывала? Думаю, да. Как бы там ни было, девушка выбежала на балкон, он схватил ее за руку, чтобы вернуть в номер, и как-то так получилось, что он сломал ей руку, а она каким-то образом упала с балкона. Это дело замяли. Семья Жюля была вынуждена заплатить бешеные деньги. Позаботились и о семье девушки, взяли ее на содержание. Никакого дела в полиции незавели. Но об этом знал Арни Цвилман. И Арни Цвилман шантажировал Жюля.»

ГЛАВА 9

   Несколько дней спустя Камилла Ибери спросила Паулину, нельзя ли пригласить Киппи сыграть несколько сетов в теннис в игре двое на двое. «Я рассказала Филиппу, что боковую подачу Киппи делает лучше всех», – сказала Камилла. Паулина сообщила, что Киппи вернулся во Францию, в лечебницу в Лионе, которую очень рекомендовал директор школы «Ле Росей» в Швейцарии, откуда Киппи дважды исключали, несмотря на то, что Жюль предложил построить новую библиотеку для школы в Гштаате. Паулина казалась спокойной, как всегда, и даже не напряглась при упоминании имени Киппи, и Камилла решила задать несколько вопросов о Киппи в перерывах между игрой в триктрак.
   – Я думала, что он закончил лечение в Лионе, – сказала она.
   – О нет. Он должен пробыть там, по крайней мере, еще три месяца. Это входит в программу, – сказала Паулина.
   – Зачем же он приезжал домой? – спросила Камилла.
   – Посетить дантиста. Он случайно сломал передний зуб. Подрался, я думаю, ведь он такой некоммуникабельный. Ты же знаешь его. И он наотрез отказался идти к этим французским дантистам, особенно в Лионе, и я не виню его. Доктор Шей всего за несколько приемов имплантировал ему новый зуб, ни за что не подумаешь, что это не его. Затем он уехал.
   – Как у него дела?
   – О, ты знаешь Киппи. Такой обаятельный. Блонделл ужасно его балует. Повариха обожает его, готовила ему картофельное пюре с рубленной курицей и всякие блюда, которые он мог есть без зуба. Дворецкий не знал, как угодить ему. Жюль и Киппи вечно не ладят. Так уж получилось. А я пыталась играть роль миротворца. – Она помолчала, потом добавила, – Но он ведет себя хорошо. Ему, кажется, не терпелось вернуться во Францию, для меня это сюрприз.
   – Чем он собирается заниматься, когда выйдет из лечебницы? – спросила Камилла.
   – Он подумывает открыть ресторан, можешь себе представить? Во всяком случае, таковы были его планы на этой неделе.
   И они вернулись к игре в триктрак.

* * *

   Неделю назад, в вечер приема у Мендельсонов, Киппи Петуорт позвонил матери, чтобы сообщить, что он вернулся в Лос-Анджелес. Эта новость была для нее полной неожиданностью. Паулина в этот момент слушала бывшего президента, сидевшего справа от нее и рассказывавшего длинный анекдот о перебранке его жены и жены советского лидера, который Паулина слышала уже несколько раз, когда к ней подошел дворецкий Дадли. Положив локти на стол и грациозно подперев подбородок одной рукой, она все внимание сосредоточила на своем госте, будто слушала его историю впервые, улыбалась и смеялась в подходящих местах рассказа. Она показала рукой дворецкому, чтобы он помолчал, пока бывший президент не дойдет до кульминации анекдота.
   – Действительно, очень смешно, – сказала она, когда рассказ был закончен, смеясь от души вместе с другими гостями. Президентский анекдот вызвал веселье, соответствующее его положению, хотя та же история, будь она рассказана менее значительным человеком, осталась бы незамеченной и показалась бы насмешкой. Наконец она повернулась к Дадли, ожидая, что он сообщит ей о проблемах на кухне или с оркестром, приглашенным для танцев.
   – Это Киппи, – шепнул ей на ухо Дадли.
   – Киппи? – спросила она. В голосе ее прозвучало удивление, но даже ее другой сосед по столу, Симс Лорд, адвокат ее мужа, не догадался, что Паулина предчувствует семейные неприятности.
   – Звонит по телефону, – прошептал Дадли. – Я сказал ему, что у вас прием, но он настаивает на разговоре с вами.
   – Он звонит из Франции?
   – Не думаю. Скорее всего, он здесь, – ответил Дадли.
   – Извините, мистер президент, – сказала Паулина, кладя салфетку на стол и поднимаясь, – кажется, на кухне небольшие проблемы с суфле.
   – Женская работа никогда не кончается, – сказал экс-президент, и все рассмеялись, оценив его шутку.
   – Я попрошу Роуз Кливеден пересесть сюда и покараулить мое место, – сказала Паулина и пошла через комнату к выходу. – Я пройду в библиотеку, Дадли. Не постоишь ли ты у двери, чтобы никто не вошел? – Несколько гостей оказались на ее пути, когда она проходила через атриум, и на каждое приветствие или поклон она отвечала очаровательной улыбкой, но не остановилась. «Какое прелестное у тебя платье, – сказала она Мэдж Уайт, чья дочь забеременела от ее сына, когда им было только по четырнадцать. – Спасибо, Сэнди, я рада, что тебе здесь нравится, – сказала она Сэнди Понду, чья семья владела «Лос-Анджелес Трибьюнэл» – Фэй, если в дамскую комнату выстроилась очередь, можешь воспользоваться моей ванной комнатой наверху. Блонделл проводит тебя», – сказала она Фэй Конверс.
   – Паулина, я должен поговорить с тобой, – сказал Гектор Парадизо, схватив ее за руку.
   – Ах, ты, озорник, Гектор, поменял карточки, – сказала она ему на ходу. – Зачем ты сделал это? Жюль будет в ярости.
   – Я чувствую себя лишним на том месте, где ты меня посадила, – сказал Гектор.
   – Я перестану сердиться, если ты пообещаешь мне потанцевать с Роуз. Мне кажется, что бы обидел ее.
   – Но, Паулина, я должен тебе что-то сказать.
   – Не сейчас, Гектор. – Она вошла в библиотеку и закрыла за собой дверь, оттолкнув его, когда он попытался войти вслед за ней. Как всегда, она первым делом посмотрела на картину Ван Гога «Белые розы», висевшую над камином, и чувство беспокойства вернулось к ней. Она взяла телефонную трубку.
   – Алло? Алло? Киппи, это мама.

* * *

   Киппи звонил из дома Арни Цвиллмана, хотя матери об этом не сказал. Если бы даже и сказал, то она все равно не знала, кто такой Арни Цвиллман, хотя Жюль Мендельсон, отчим Киппи, наверняка знал. Арни Цвиллман в глазах таких людей, как Мендельсоны и их друзья, был нежелательным лицом, возможно, поэтому-то Киппи и тянуло к нему. Когда-то Арни был владельцем гостиницы «Вегас Серальо» в Лас-Вегасе, и страховка, полученная после пожара в «Вегас Серальо», оказалась начальным капиталом состояния Арни. Если кому-нибудь вздумалось бы вызвать гнев у Арни, а в гневе Арни был страшен, то достаточно было сказать, что Арни сам поджег «Вегас Серальо» ради получения страховки. Многие поступали так, и многие потом сожалели об этом. Но в остальном Арни был, как говорили его друзья, «хорошим парнем, какого редко встретишь».
   Когда гости восхищались его домом, Арни всегда говорил, что дом – старый особняк Чарльза Бойера, но люди, знавшие особняк при Чарльзе Бойере, с трудом узнавали его, так как все архитектурные детали исчезли, целые стены заменили на стеклянные раздвижные двери, деревянную обшивку – на зеркала от пола до потолка, на месте библиотеки соорудили сауну с бассейном. Бирюзовый, розовый и оранжевый – любимые цвета Глэдис Цвиллман, четвертой жены Арни, доминировали в «декоре» – как выражалась Глэдис. К данному моменту Глэдис исчезла, ее сменила Адриенна Баскетт, которая питала надежду сохранить внимание и нежные чувства Арни до того времени, когда все юридические формальности по разделу имущества с Глэдис будут закончены, и она станет пятой миссис Арни Цвиллман.
   Услышав звонок в дверь, Адриенна подошла и включила наружное освещение. Дверь была сделана из пуленепробиваемого стекла, высотой в пятнадцать футов, и снаружи украшена металлической узорчатой решеткой. Сквозь нее Адриенна увидела красивого юношу со светлыми волосами. Изо рта у него текла кровь. «Обаятельный», – подумала про себя Адриенна. Женщины всегда находили Киппи Петуорта обаятельным.
   – Где Глэдис? – спросил юноша, когда она открыла дверь.
   – Где ты был? – спросила Адриенна, тоном давая понять, что Глэдис уже давно исчезла из этого дома.
   – Во Франции, – ответил он.
   – О, ля-ля, – сказала Адриенна. – Рот у тебя выглядит хреново.
   – И чувствую я себя хреново, – сказал Киппи. – Арни дома?
   – Как мне сказать, кто его спрашивает?
   – Киппи.
   – Он ждет тебя?
   – Спроси у него и узнаешь. – Он улыбнулся улыбкой, которая как он знал, была обольстительной, но не открывая рта. Один из передних зубов у него был выбит.
   Адриенна закрыла дверь, оставив его стоять снаружи. Он оглянулся, чтобы убедиться, что за ним не наблюдают, и сплюнул кровавую слюну на терракотовый вазон с японским деревцем, стоявший рядом с дверью. Когда Адриенна вернулась, она широко распахнула дверь и впустила его.
   – Арни выйдет через минуту, – сказала она, – он в сауне. Могу я что-нибудь тебе предложить?
   – Коробочку с пластырем, – сказал Киппи.
   – Что случилось? – спросила она, указывая на его рот.
   – Не могла бы ты принести пластырь, а потом мы поболтаем? – спросил Киппи, теряя терпение.
   – Ты ведешь себя как избалованный отпрыск, – сказала она.
   – Я и есть избалованный отпрыск, – ответил он.
   Она вошла в туалетную комнату, дверь которой выходила в холл, и вернулась с бирюзовой коробочкой, в которой был розовый пластырь.
   – Ради Бога, не капни на ковер, – сказала Адриенна, – Арни взбесится.
   В этот момент в комнату вошел Арни. Он был очень загорелый, одетый в махровый халат. Расческой он приглаживал мокрые седые волосы. Бриллиант поблескивал в кольце на мизинце. Киппи находил его красивым, типичным красавцем из Лас-Вегаса. Он пристально посмотрел на Киппи.
   – Представить не могла, кто может придти в десять вечера, – сказала Адриенна, прерывая молчание.
   – Оставь нас, – прорычал Арни, кивком головы и взмахом руки показывая, чтобы она ушла. Адриенна скрылась в другую комнату, не сказав ни слова. – Пойдем в сауну, – сказал он Киппи, – там поговорим, и, ради Бога, не капни кровью на мой белый ковер. Идя впереди Киппи, он поправил две висящие на стене в пластиковых рамках картины и стер пылинку со столика, сделанного из стекла и бронзы.
   – В какую переделку попал? – спросил Арни, когда Киппи разделся и вошел с ним в сауну.
   – Кто тебе сказал, что я попал в переделку?
   – Не дури мне голову, юнец.
   – Тебе-то что?
   – Могу помочь тебе выбраться, вот что мне.
   – Каким образом?
   – На предварительном допросе был судья Кварц, верно?
   – Да, откуда ты знаешь?
   – Знать такие вещи – мое занятие. Я узнал все через десять минут после того, как они тебя повязали. Мой приятель летел тем же самолетом из Парижа. Они искали то, что вез он, а вместо этого обнаружили то, что вез ты.
   – Не могу понять, почему они прицепились ко мне, – сказал Киппи, – У меня, собственно, ничего и не было, так, пара сигарет с марихуаной, а они вцепились в меня, будто у меня целый груз из Колумбии. Ты бы видел, что они сделали с моим багажом.
   – Эти задницы схватили не того парня, вот и все, – сказал Цвиллман.
   – Мои родители убьют меня.
   – Сломал зуб?
   – Да.
   – Как?
   – Полицейский ударил меня.
   – Полицейские обычно не бьют школяров вроде тебя. Ты, небось, начал перед полицейскими разыгрывать богатенького сынка.
   – Что-то в этом роде.
   – Обозвал его рыжим или латинос? Киппи кивнул.
   – Рыжим.
   Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   – Я вижу тебя насквозь, Киппи.
   – Там были два здоровенных полицейских, которых позвал таможенник. Они схватили меня за руки и поволокли так, что даже ноги не касались пола, и протащили через зал ожидания Пан-Американ. Не очень приятное зрелище, понимаешь? После этого заставили меня раздеться и запихнули свои пальцы мне в задницу, ища наркотики. Я взбеленился.
   В сауне через переговорное устройство послышался женский голос.
   – Вы готовы для массажа, мистер Цвиллман? Арни повернулся к аппарату и нажал кнопку.
   – О'кей, Ванда. Буду через минуту. Подготовь стол. – Потом повернулся к Киппи. – Как насчет массажа?
   – Нет, спасибо, – сказал Киппи; ему не то что массаж, а даже сауну не хотелось принимать.
   – Эта Ванда хороша, – сказал Арни. – Она приведет тебя в чувство, если тебе плохо.
   Киппи пожал плечами.
   – Хорошо, – сказал он.
   – Как я понял, ты не сообщил Жюлю и Паулине о своем маленьком приключении? – Он произнес имена с преувеличенной четкостью, как бы намекая на их положение.
   Киппи отрицательно покачал головой.
   – Ты лучше позвони им отсюда, – сказал Арни, – только не говори, что произошло. Вообще никому не рассказывай, кроме своего адвоката. Я найду тебе его для защиты. Тебе обойдется это в десять косых.
   – Ты собираешься одолжить мне десять косых? – спросил Киппи.
   – Достаточно того, что я помогу тебе выпутаться, сынок. Моя щедрость не беспредельна.
   – Где же я возьму десять косых?
   – У богатенькой мамочки.
   – Она не даст. Я знаю. Она сказала так в последний раз.
   – Будь обаяшечкой, Киппи, ведь знаешь, как это делается, и она не устоит. А когда предстанешь перед судьей Кварцем в понедельник утром, дело прикроют. Рассчитывай на меня.
   – Что ты за это хочешь, Арни? Не думаю, что ты борешься за это только потому, что я такой мировой парень.
   – Смекалистый малыш.
   – Чего ты хочешь?
   – Познакомиться.
   – С кем, черт возьми, я могу тебя познакомить?
   – С отцом.
   – С отцом? Мой отец живет в Лонг-Айленде, сейчас женат на бывшей Шейле Бошамп и играет в бридж все дни напролет в Саутгэмптоне или на Палм-Бич, или в «Ракке Клаб» в Нью-Йорке, или в «Пайпин-Рок», или еще где-нибудь. По какой причине тебе вдруг захотелось встретиться с Джонни Петуортом?
   – Не пудри мне мозги, маменькин сынок. Я говорю о Жюле Мендельсоне.
   – Он мне не отец. Он отчим.
   – Хорошо, отчим. Я хочу встретиться с твоим отчимом. Киппи заколебался. По своему опыту он знал, что обещать встречу с отчимом он не может.
   – Отчим обо мне не очень высокого мнения, – сказал он спокойно.
   – Ты хочешь, чтобы твое дело прикрыли, и родители не узнали об этом, хочешь?
   – Арни, пожалуйста. Мой отчим никогда не придет в твой дом. Точно знаю.
   – Я знаю это, молокосос. Единственное, чего я от тебя хочу, чтобы ты уговорил родителей придти пообедать и посмотреть фильм в доме Каспера Стиглица. Я тоже там буду, но об этом им ни слова.
   – Кто такой Каспер Стиглиц?
   – Кинопродюсер.
   – Но мать с отчимом не знаются с такими людьми. Не скажу, что это правильно, но это так.
   – Уговори их, задница. Ты же не хочешь, чтобы твое имя попало в газеты из-за того, что тебя повязали на рейсе номер три Пан-Амэрикан из Парижа? Не думаю, что Жюлю и Паулине понравится это, особенно накануне конференции в Брюсселе.
   Киппи стоял, смущенный, и только смотрел на Арни Цвиллмана.
   – Что такое «Пайпин-Рок»? – спросил Арни.
   – Клуб, – ответил Киппи.
   – Где?
   – На Лонг-Айленде.
   – Что за клуб?
   – Такой, куда тебя не пустят.
   – Ты имеешь в виду в члены клуба?
   – Даже как гостя члена клуба. Даже на ленч.
   – Как так?
   – Ты – не из их класса. Арни кивнул.