Страница:
– С удовольствием, – наконец решилась девочка.
– Пошли. – Он, прихрамывая, двинулся вперёд, и Али пристроилась рядом. – И как тебя зовут, детка?
Али покосилась на него.
– Почему бы и дальше не звать меня «деткой»?
– Не знаю. – Они подошли к крыльцу. – Присаживайся. Я вынесу лимонад. Тебе с кубиками?
– Как?
– Со льдом?
– Да, спасибо.
– Эй, погоди благодарить, пока не попробуешь лимонад. Я тебе не какая-нибудь Бетти Крокер[12].
Он скрылся в доме, а Али присела на ступеньку. «Надо же такое сказать, – думала она. – А вообще-то, неплохая шутка. Надо будет испытать на маме в следующий раз, как ей случится готовить обед». Она пыталась припомнить, как он повёл плечом, говоря это, когда дверь со стуком распахнулась и хозяин вернулся.
Он успел надеть белую рубашку, которая ещё больше подчёркивала его загар. В протянутом ей стакане позвякивал лёд. Она уже открыла рот, чтобы поблагодарить, но припомнила его слова и решила сперва попробовать напиток. Мужчина усмехнулся, словно прочитал её мысли, и Али едва не захихикала. Пришлось срочно глотнуть, чтобы скрыть смешок.
– Спасибо, – сказало она, отведав. – Очень вкусно.
Он тоже отхлебнул лимонада и поставил стакан на ступеньку между ними.
– Да, ничего. Так как же тебя зовут?
– Алиса Трежур – но все зовут меня Али.
– Тебе не нравится имя Алиса?
– Уж лучше бы назвали Тупица, как по-вашему?
Он пожал плечами:
– Не знаю. По мне, и Алиса неплохо. А меня зовут Тони Гаронне.
– Вы здесь давно живёте, мистер Гаронне?
– Тони. Зови меня Тони, хорошо? А я буду звать тебя Али. Да, довольно давно. Не все время, понимаешь, но дом я купил лет пятнадцать назад.
– А мама выросла в том доме, куда мы въехали.
– Кроме шуток? И что? Получила наследство от своего старика или как?
– Нет. Она не слишком ладила со своими родителями. Ушла от них совсем молодой, но к тому времени её мама уже разошлась с папой, и… Ну, мы просто получили много денег, вот она и выкупила старый дом и привела его в порядок.
«Что это я так разболталась?» – спросила она себя.
– Вот как? Ну, его здорово вычистили. – С минуту оба молчали, занятые лимонадом. – Так вы здесь поселились вдвоём с мамой?
Али кивнула:
– Да. Мой папа… мы о нем почти не говорим.
– Эй, извини!
– Ничего. Я его и не помню. Он ушёл, когда я была ещё маленькой. Но с мамой… он был довольно груб.
– Таких парней… – начал, насупившись, Тони, но тут же улыбнулся. – Откуда же вы переехали?
– Из Оттавы.
– Здесь тебе будет непривычно. Я хочу сказать, город-то недалеко, но здесь по-настоящему тихо. И темно. Не всякий привыкнет.
– По-моему, мне это понравится. – Али допила лимонад и поставила стакан. – Мне пора идти, мистер… э-э… Тони.
– Мистер ЭТони? Мне нравится. Неплохо звучит, как по-твоему?
Али рассмеялась.
– Слушай, – добавил он. – Ты приходи, когда захочешь, я буду рад. Я тебя почему так неласково встретил? Тут по дороге то и дело катаются ребятишки. Я хочу сказать, кому это понравится? И ещё залезают во двор безобразничать, а я этого не люблю. Но ты моя соседка, и, по-моему, с тобой все в порядке. Приходи как-нибудь с мамой, я угощу вас спагетти. Что скажешь?
– Я у неё спрошу.
– Вот и хорошо. Провожу тебя до дороги.
– Что вы, не надо, – отказалась Али, покосившись на его хромую ногу.
Тони перехватил её взгляд.
– Да все в порядке. Её надо больше упражнять. И хотя у меня нет теперь былой прыти, я справляюсь.
Али хотелось спросить, где он был ранен, но она решила подождать до следующей встречи. На сегодня хватит. Сосед пока кажется вполне дружелюбным, но, уж конечно, он предпочёл бы обойтись без надоедливых девчонок.
– Приходи ещё. – Он опять словно читал её мысли. – И если вам с мамой что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне, ладно?
– Ладно. Спасибо… Тони.
– Ciao! – отозвался он.
– Что это значит?
– Это по-итальянски «пока» или «всего хорошего», а ещё и «привет».
Али улыбнулась.
– Ciao! – повторила она и выбежала на дорогу.
Обернувшись на повороте, она увидела, что Тони так и стоит на обочине, и махнула ему рукой. Когда он помахал в ответ, девочка побежала дальше.
– Али, это невежливо!
– Но ведь это правда! И я не собираюсь над ним смеяться. Он мне понравился.
– Смотри, не надоедай ему.
– Он приглашал нас на обед. Сказал, приготовит спагетти.
– Что же ещё? – рассмеялась Френки. Потом положила недоеденный гамбургер на тарелку и наклонилась к дочери. – Тебе не показалось, что он из тех… ну… что с ним будут неприятности?
– Заранее ведь никогда не знаешь.
– Али!
– Ладно, ладно! На вид он хороший. Кроме того, со мной моя верная дубинка.
– Да, но…
– И кроме того, я его обгоню в два счета! Френки покачала головой:
– Ты неисправима.
Они вместе вымыли посуду и провели вечер, расставляя и переставляя мебель в гостиной и столовой. К половине одиннадцатого у обеих слипались глаза.
– Спок-ночи, – пробормотала Али, шаркая ногами по направлению к спальне.
Френки взъерошила ей волосы и поцеловала в лоб.
– До завтра, детка.
«Кажется, все налаживается, – думала Френки, раздеваясь у себя в комнате. – Слава богу, кажется, все налаживается. Наконец-то нам начинает везти». Она пригляделась к ещё незнакомым теням в своей новой спальне, натянула на себя одеяло и уснула с улыбкой на лице.
Звёздный свет блеснул то ли в маленьких рожках, торчащих из густых кудряшек, то ли в костяных украшениях на голове незнакомца. В тусклом свете рассмотреть было нелегко, да и смотреть-то некому.
Кивнув самому себе, ночной гость вытащил из-за пояса шляпу и нахлобучил её на голову. Отступил в лес и помчался между деревьями легко и грациозно, как лань.
2
3
– Пошли. – Он, прихрамывая, двинулся вперёд, и Али пристроилась рядом. – И как тебя зовут, детка?
Али покосилась на него.
– Почему бы и дальше не звать меня «деткой»?
– Не знаю. – Они подошли к крыльцу. – Присаживайся. Я вынесу лимонад. Тебе с кубиками?
– Как?
– Со льдом?
– Да, спасибо.
– Эй, погоди благодарить, пока не попробуешь лимонад. Я тебе не какая-нибудь Бетти Крокер[12].
Он скрылся в доме, а Али присела на ступеньку. «Надо же такое сказать, – думала она. – А вообще-то, неплохая шутка. Надо будет испытать на маме в следующий раз, как ей случится готовить обед». Она пыталась припомнить, как он повёл плечом, говоря это, когда дверь со стуком распахнулась и хозяин вернулся.
Он успел надеть белую рубашку, которая ещё больше подчёркивала его загар. В протянутом ей стакане позвякивал лёд. Она уже открыла рот, чтобы поблагодарить, но припомнила его слова и решила сперва попробовать напиток. Мужчина усмехнулся, словно прочитал её мысли, и Али едва не захихикала. Пришлось срочно глотнуть, чтобы скрыть смешок.
– Спасибо, – сказало она, отведав. – Очень вкусно.
Он тоже отхлебнул лимонада и поставил стакан на ступеньку между ними.
– Да, ничего. Так как же тебя зовут?
– Алиса Трежур – но все зовут меня Али.
– Тебе не нравится имя Алиса?
– Уж лучше бы назвали Тупица, как по-вашему?
Он пожал плечами:
– Не знаю. По мне, и Алиса неплохо. А меня зовут Тони Гаронне.
– Вы здесь давно живёте, мистер Гаронне?
– Тони. Зови меня Тони, хорошо? А я буду звать тебя Али. Да, довольно давно. Не все время, понимаешь, но дом я купил лет пятнадцать назад.
– А мама выросла в том доме, куда мы въехали.
– Кроме шуток? И что? Получила наследство от своего старика или как?
– Нет. Она не слишком ладила со своими родителями. Ушла от них совсем молодой, но к тому времени её мама уже разошлась с папой, и… Ну, мы просто получили много денег, вот она и выкупила старый дом и привела его в порядок.
«Что это я так разболталась?» – спросила она себя.
– Вот как? Ну, его здорово вычистили. – С минуту оба молчали, занятые лимонадом. – Так вы здесь поселились вдвоём с мамой?
Али кивнула:
– Да. Мой папа… мы о нем почти не говорим.
– Эй, извини!
– Ничего. Я его и не помню. Он ушёл, когда я была ещё маленькой. Но с мамой… он был довольно груб.
– Таких парней… – начал, насупившись, Тони, но тут же улыбнулся. – Откуда же вы переехали?
– Из Оттавы.
– Здесь тебе будет непривычно. Я хочу сказать, город-то недалеко, но здесь по-настоящему тихо. И темно. Не всякий привыкнет.
– По-моему, мне это понравится. – Али допила лимонад и поставила стакан. – Мне пора идти, мистер… э-э… Тони.
– Мистер ЭТони? Мне нравится. Неплохо звучит, как по-твоему?
Али рассмеялась.
– Слушай, – добавил он. – Ты приходи, когда захочешь, я буду рад. Я тебя почему так неласково встретил? Тут по дороге то и дело катаются ребятишки. Я хочу сказать, кому это понравится? И ещё залезают во двор безобразничать, а я этого не люблю. Но ты моя соседка, и, по-моему, с тобой все в порядке. Приходи как-нибудь с мамой, я угощу вас спагетти. Что скажешь?
– Я у неё спрошу.
– Вот и хорошо. Провожу тебя до дороги.
– Что вы, не надо, – отказалась Али, покосившись на его хромую ногу.
Тони перехватил её взгляд.
– Да все в порядке. Её надо больше упражнять. И хотя у меня нет теперь былой прыти, я справляюсь.
Али хотелось спросить, где он был ранен, но она решила подождать до следующей встречи. На сегодня хватит. Сосед пока кажется вполне дружелюбным, но, уж конечно, он предпочёл бы обойтись без надоедливых девчонок.
– Приходи ещё. – Он опять словно читал её мысли. – И если вам с мамой что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне, ладно?
– Ладно. Спасибо… Тони.
– Ciao! – отозвался он.
– Что это значит?
– Это по-итальянски «пока» или «всего хорошего», а ещё и «привет».
Али улыбнулась.
– Ciao! – повторила она и выбежала на дорогу.
Обернувшись на повороте, она увидела, что Тони так и стоит на обочине, и махнула ему рукой. Когда он помахал в ответ, девочка побежала дальше.
* * *
– И ещё он хромает, – рассказывала Али за ужином, – и говорит немножко забавно, как будто… ну, не знаю. Как будто он не очень грамотный.– Али, это невежливо!
– Но ведь это правда! И я не собираюсь над ним смеяться. Он мне понравился.
– Смотри, не надоедай ему.
– Он приглашал нас на обед. Сказал, приготовит спагетти.
– Что же ещё? – рассмеялась Френки. Потом положила недоеденный гамбургер на тарелку и наклонилась к дочери. – Тебе не показалось, что он из тех… ну… что с ним будут неприятности?
– Заранее ведь никогда не знаешь.
– Али!
– Ладно, ладно! На вид он хороший. Кроме того, со мной моя верная дубинка.
– Да, но…
– И кроме того, я его обгоню в два счета! Френки покачала головой:
– Ты неисправима.
Они вместе вымыли посуду и провели вечер, расставляя и переставляя мебель в гостиной и столовой. К половине одиннадцатого у обеих слипались глаза.
– Спок-ночи, – пробормотала Али, шаркая ногами по направлению к спальне.
Френки взъерошила ей волосы и поцеловала в лоб.
– До завтра, детка.
«Кажется, все налаживается, – думала Френки, раздеваясь у себя в комнате. – Слава богу, кажется, все налаживается. Наконец-то нам начинает везти». Она пригляделась к ещё незнакомым теням в своей новой спальне, натянула на себя одеяло и уснула с улыбкой на лице.
* * *
Когда погас последний свет, в лесу за домом что-то шевельнулось. Человек? Он поднял голову, ловя запахи, принесённые ветром, и медленно прокрался к дому. Добравшись до крыльца, провёл пальцами по дверным доскам. Дверь тихонько заскрипела и подалась.Звёздный свет блеснул то ли в маленьких рожках, торчащих из густых кудряшек, то ли в костяных украшениях на голове незнакомца. В тусклом свете рассмотреть было нелегко, да и смотреть-то некому.
Кивнув самому себе, ночной гость вытащил из-за пояса шляпу и нахлобучил её на голову. Отступил в лес и помчался между деревьями легко и грациозно, как лань.
2
Проводив Али, Валенти снова взялся подстригать газон. Он работал медленно и думал о девочке. Бог весть, что в ней такое, но с ней ему было спокойно впервые за два года, с того дерьмового дня. Славная девчушка – худышка, правда, но ведь он не из тех, кто интересуется маленькими девочками. Просто она ему понравилась. Как-то ей удалось снять напряжение, которое в последнее время он ощущал в присутствии других людей. Он мысленно перебрал весь разговор и улыбнулся, вспомнив «мистера ЭТони». Хорошо бы, она снова зашла; хорошо бы, её старушка не заподозрила в нем какого-нибудь pervertito[13] который нацелился на её дочурку.
«Хорошо бы увидеть её ещё», – думал он, наваливая скошенную траву на тачку. Обычно он держался с местными жителями дружелюбно, да только все это было напоказ. Приходилось остерегаться – у fratellanza везде и всюду своя рука. Ему ли не знать. И если пройдёт слух, что он здесь… Но и забиваться в нору нельзя: об отшельниках сплетничают не меньше, чем о выскочках. Надо держаться серёдки, со всеми ладить и быть начеку.
«Не стоит себя выпячивать, – учил его Марио. – Никто не любит выскочек, понимаешь, о чем я? Но и не скромничай через меру, а то перестанут уважать. Веди себя вежливо, не замыкайся, тогда всем придёшься по нраву и болтать о тебе не станут. В нашем деле, Тони, иначе нельзя. Cosifarttutti».
Если живёшь с семьёй, все просто, а вот парню в его положении временами бывает одиноко. Иногда хочется просто посидеть с кем-нибудь и поговорить спокойно – не выворачивать душу, конечно, а поболтать о том о сём. Пусть даже с тощей девчонкой. Что ж, в таком мире он живёт.
У амбара Тони вывалил траву, убрал внутрь тачку и грабли и пошёл в дом принять душ.
Закончив, протёр запотевшее зеркало и стал разглядывать своё отражение. Он заметил, как девчушка глазела на шрамы. Неосторожно появляться так перед кем-либо, ну да какого черта. Если в собственном доме надо расхаживать в вечернем костюме, то чем он лучше каталажки.
Разошёлся слух, что полиция скрывает его как ценного свидетеля, что ему не предъявляют обвинения, потому что он заложил кое-кого поважнее. Поверить этому мог только тот, кто не знал Тони Валенти. Он не ссорился с fratellanza. Узнать бы только, кто его подставил, и уж когда он доберётся до этого pezzodimerda…
Валенти вздохнул и разжал кулаки. Он старался забыть обо всем, и ему это неплохо удавалось. Что толку вспоминать? Все равно ничего не поделаешь. Но, старательно забывая, он чувствовал, как что-то в нем меняется, как тает прежняя твёрдость, а ему не хотелось, чтобы кто-то мог сказать, будто Тони Валенти размяк. Мысли об этом и о том, что у него отняли, – вот все, что у него осталось. Последнее время он что-то запутался в этих мыслях. Понятно, fratellanza всего лишь продавала людям услуги, давала то, что им требовалось, но чем дольше Валенти жил вне семьи, тем больше появлялось заноз в гладких мыслях.
Братство представляло собой систему sistema-zione – организации порядка в хаосе. Оно выросло из западносицилийских compagniad'armi[14] одиннадцатого века. Землевладельцы оплачивали маленькие армии, чтобы защитить себя и семьи от разбойничьих шаек, и армии эти превратились со временем в cosche, которые и по сей день правили островом. В старину эти войска были своеобразным крестьянским рыцарством. Современная сицилийская cosca, или семья, носила название, происходящее от искажённого местным диалектом слова «артишок» – отдельные листки, собранные в твёрдый кочан. Они сохранили лишь поверхностное сходство со своими предками, а уж между современными cosche и их американскими двойниками лежала пропасть.
То, что криминальные семьи Северной Америки – заморские отпрыски сицилийской мафии, что все они подчиняются некоему capoditutticapi – боссу боссов, проживающему на родном острове, – выдумки журналистов. Для такого интернационального fratellanza пришлось бы ввести строгую дисциплину и централизацию, и полиция без труда внедрилась бы в подобную организацию, раскрыла и уничтожила её. Однако борьба с братством осложнялась именно тем, что оно существовало во многих ипостасях – многоголовый зверь, способный иногда обходиться и вовсе без головы.
На самом деле североамериканское братство разрослось из кучки тех иммигрантов с Сицилии, которые у себя на родине были мелкими мафиози. Они принесли с собой неподражаемую способность cosche уживаться с писаными законами и одновременно обходить их, мгновенно приспосабливаться к изменениям, находить выходы из запутанных положений, безошибочно выбирать сильнейшую из соперничающих группировок, разрабатывать поразительно сложные интриги и хладнокровно контролировать каждое движение врага, позволяя себе в то же время порой отпустить вожжи на ровной дороге и дать выход общему энтузиазму.
В североамериканских fratellanza уже немного осталось потомков этих первых иммигрантов, но семья Магаддино, к которой принадлежал Валенти, относилась к их числу. Дон Магаддино довольствовался тем, что защищал свою семью, её собственность и деловые предприятия и покровительствовал, не пачкая рук, проституции и торговле наркотиками.
Валенти с колыбели учили, что его долг – всегда поддерживать семью. Сперва учил дядя, заменивший покойного отца, а потом Марио, который и ввёл его в братство. Его учили защищать друзей семьи и сражаться с общими врагами, даже если друзья были неправы, а враги правы; учили любой ценой защищать своё достоинство и не оставлять безнаказанным ни малейшего оскорбления; учили хранить тайну – omerta, закон молчания – и всегда остерегаться служителей закона.
И он поступал, как его учили, но теперь в глазах fratellanza он стал отступником, обернувшимся против своих, сперва убрав по личным причинам Эдди Пинелли, а потом собственного padrone. И то и другое – ложь, но fratellanza поверила клевете, и он стал отверженным. Никакой суд его не оправдает. Приговор вынесен, а в братстве выносились только смертные приговоры. И теперь, волею судеб оторванный от всего, что знал, Тони начал задавать себе вопросы.
Мужчина должен соблюдать законы чести, это верно. И уважения. Тони хорошо помнил, как все было, когда он только вступил в дело, и во что оно превратилось теперь. Он понял, как устрашение – орудие власти fratellanza – легко обратилось против него. Он больше не знал, кто прав.
– Chilosal – обратился он к своему отражению. – Кто знает?
Он и жив-то был до сих пор только потому, что работал когда-то с Марио Папале.
«Доверяй семье, – сказал ему как-то Марио, – но прежде всего полагайся на себя, capito? Потрать немного денег, капельку времени и заготовь надёжное местечко, где никто тебя не знает, где никому тебя не достать – ни мне, ни твоему дядюшке, ни даже padrone. Понимаешь, о чем я?»
Может быть – и я молю Бога, чтобы для тебя так и вышло, – тебе никогда не понадобится такое место. Можешь ездить туда в отпуск. Но настанет день, когда только это место будет стоять между тобой и смертью, Тони. Так что береги его. Когда ездишь туда, хорошенько прикрывай задницу. Купи его на имя, которым никогда не пользуешься в делах. Держи там небольшую артиллерийскую батарею и побольше наличных, и тогда у тебя будет то, чем не может похвастаться обычный soldato, – надёжный тыл, Тони.
Солдатам, которые не запаслись таким местечком, приходится каждую минуту быть настороже. А ты сможешь позволить себе быть терпеливым. Тебе не придётся никому лизать задницу. Тем больше тебя будут уважать, Тони. Тебя всегда будут уважать. Ты не станешь дерзить capi, не будешь выставляться перед другими солдатами, а все же будешь чем-то выделяться, capito ».
– Конечно, – ответил Валенти самому себе. – Теперь-то я это отлично понимаю.
Он отвернулся от зеркала, оделся и спустился вниз приготовить чего-нибудь поесть. Потом вышел на крыльцо с чашкой крепкого cappuccino и стал смотреть на закат. Давно уже стемнело, а он все сидел, не жалуясь на судьбу, а просто вспоминая.
Тридцать восемь лет, никогда не был женат, и хорошо, что так, если подумать, как все обернулось. Однако пора немного расслабиться. Понятно, никаких глупостей, просто ему иногда одиноко. Если девчушка снова заглянет, надо спросить, что думает её мама о приглашении на обед со спагетти. А может, и самому к ним зайти.
Он попытался представить, как выглядит её мать, и тут же покачал головой. «Это уж лишнее», – сказал он себе. Дружба дружбой, но не стоит осложнять себе жизнь шашнями с соседкой. Прежде всего потому, что ему некуда будет смыться, когда любовь скиснет. А любовь, как подсказывал богатый опыт, всегда со временем скисает.
Он уже встал, чтобы уйти в дом, но замер, не дотянувшись до пустой чашки. Звук был еле слышным.
Он донёсся из леса к северу от дома – шёпот флейты, от которого зазвенело сердце. Грусть, одолевшая его после ухода Али, отступила, сменившись тихим блаженством. Тони медленно опустился обратно в кресло и прикрыл глаза.
Былая жизнь закончилась, а с ней и все тревоги, говорила ему мелодия, но в нем ещё довольно сил, чтобы уйти от преследующей стаи. И не надо ни о чем жалеть, нужно просто направить силы в другое русло. Пусть ему никогда не знать полного покоя, но радость где-то ждёт его.
Тони вздохнул, шевельнулся. Движение нарушило сосредоточенность, и в тот же миг музыка оборвалась. Он открыл глаза и взглянул на полосу леса.
– Как-нибудь, – тихо проговорил он, – когда нога станет получше, я тебя отыщу.
Впервые услышав этот звук, Тони принял его за птичью песню, но позже понял, что никакой птице такого не спеть. Мелодия переливалась от лёгких задыхающихся вздохов к высокому щебету, но всегда оставалась тихой, на грани слышимости, и притом охватывала широкую гамму, недоступную птичьему горлу. И всегда такая далёкая, такая тихая.
Иногда она звучала так тихо, что Тони и не слышал её. Но всегда чувствовал её зов. В ней была не просто тайна. Она обещала что-то тому, кто сумеет открыть её источник. Что, он не знал. Но что-то обещала. И Тони знал, что никогда не пожалеет, если сумеет отыскать.
Он ещё долго сидел, прислушиваясь, но на этот вечер все кончилось, и он наконец ушёл в дом. Его сны в ту ночь были полны скрытого присутствия существ, таившихся от взгляда, как таилась от слуха музыка. Кажется, ничего подобного не снилось ему до последнего приезда сюда с Мальты. А теперь такие сновидения являлись часто, и он никогда не забывал их, просыпаясь.
«Хорошо бы увидеть её ещё», – думал он, наваливая скошенную траву на тачку. Обычно он держался с местными жителями дружелюбно, да только все это было напоказ. Приходилось остерегаться – у fratellanza везде и всюду своя рука. Ему ли не знать. И если пройдёт слух, что он здесь… Но и забиваться в нору нельзя: об отшельниках сплетничают не меньше, чем о выскочках. Надо держаться серёдки, со всеми ладить и быть начеку.
«Не стоит себя выпячивать, – учил его Марио. – Никто не любит выскочек, понимаешь, о чем я? Но и не скромничай через меру, а то перестанут уважать. Веди себя вежливо, не замыкайся, тогда всем придёшься по нраву и болтать о тебе не станут. В нашем деле, Тони, иначе нельзя. Cosifarttutti».
Если живёшь с семьёй, все просто, а вот парню в его положении временами бывает одиноко. Иногда хочется просто посидеть с кем-нибудь и поговорить спокойно – не выворачивать душу, конечно, а поболтать о том о сём. Пусть даже с тощей девчонкой. Что ж, в таком мире он живёт.
У амбара Тони вывалил траву, убрал внутрь тачку и грабли и пошёл в дом принять душ.
Закончив, протёр запотевшее зеркало и стал разглядывать своё отражение. Он заметил, как девчушка глазела на шрамы. Неосторожно появляться так перед кем-либо, ну да какого черта. Если в собственном доме надо расхаживать в вечернем костюме, то чем он лучше каталажки.
Разошёлся слух, что полиция скрывает его как ценного свидетеля, что ему не предъявляют обвинения, потому что он заложил кое-кого поважнее. Поверить этому мог только тот, кто не знал Тони Валенти. Он не ссорился с fratellanza. Узнать бы только, кто его подставил, и уж когда он доберётся до этого pezzodimerda…
Валенти вздохнул и разжал кулаки. Он старался забыть обо всем, и ему это неплохо удавалось. Что толку вспоминать? Все равно ничего не поделаешь. Но, старательно забывая, он чувствовал, как что-то в нем меняется, как тает прежняя твёрдость, а ему не хотелось, чтобы кто-то мог сказать, будто Тони Валенти размяк. Мысли об этом и о том, что у него отняли, – вот все, что у него осталось. Последнее время он что-то запутался в этих мыслях. Понятно, fratellanza всего лишь продавала людям услуги, давала то, что им требовалось, но чем дольше Валенти жил вне семьи, тем больше появлялось заноз в гладких мыслях.
Братство представляло собой систему sistema-zione – организации порядка в хаосе. Оно выросло из западносицилийских compagniad'armi[14] одиннадцатого века. Землевладельцы оплачивали маленькие армии, чтобы защитить себя и семьи от разбойничьих шаек, и армии эти превратились со временем в cosche, которые и по сей день правили островом. В старину эти войска были своеобразным крестьянским рыцарством. Современная сицилийская cosca, или семья, носила название, происходящее от искажённого местным диалектом слова «артишок» – отдельные листки, собранные в твёрдый кочан. Они сохранили лишь поверхностное сходство со своими предками, а уж между современными cosche и их американскими двойниками лежала пропасть.
То, что криминальные семьи Северной Америки – заморские отпрыски сицилийской мафии, что все они подчиняются некоему capoditutticapi – боссу боссов, проживающему на родном острове, – выдумки журналистов. Для такого интернационального fratellanza пришлось бы ввести строгую дисциплину и централизацию, и полиция без труда внедрилась бы в подобную организацию, раскрыла и уничтожила её. Однако борьба с братством осложнялась именно тем, что оно существовало во многих ипостасях – многоголовый зверь, способный иногда обходиться и вовсе без головы.
На самом деле североамериканское братство разрослось из кучки тех иммигрантов с Сицилии, которые у себя на родине были мелкими мафиози. Они принесли с собой неподражаемую способность cosche уживаться с писаными законами и одновременно обходить их, мгновенно приспосабливаться к изменениям, находить выходы из запутанных положений, безошибочно выбирать сильнейшую из соперничающих группировок, разрабатывать поразительно сложные интриги и хладнокровно контролировать каждое движение врага, позволяя себе в то же время порой отпустить вожжи на ровной дороге и дать выход общему энтузиазму.
В североамериканских fratellanza уже немного осталось потомков этих первых иммигрантов, но семья Магаддино, к которой принадлежал Валенти, относилась к их числу. Дон Магаддино довольствовался тем, что защищал свою семью, её собственность и деловые предприятия и покровительствовал, не пачкая рук, проституции и торговле наркотиками.
Валенти с колыбели учили, что его долг – всегда поддерживать семью. Сперва учил дядя, заменивший покойного отца, а потом Марио, который и ввёл его в братство. Его учили защищать друзей семьи и сражаться с общими врагами, даже если друзья были неправы, а враги правы; учили любой ценой защищать своё достоинство и не оставлять безнаказанным ни малейшего оскорбления; учили хранить тайну – omerta, закон молчания – и всегда остерегаться служителей закона.
И он поступал, как его учили, но теперь в глазах fratellanza он стал отступником, обернувшимся против своих, сперва убрав по личным причинам Эдди Пинелли, а потом собственного padrone. И то и другое – ложь, но fratellanza поверила клевете, и он стал отверженным. Никакой суд его не оправдает. Приговор вынесен, а в братстве выносились только смертные приговоры. И теперь, волею судеб оторванный от всего, что знал, Тони начал задавать себе вопросы.
Мужчина должен соблюдать законы чести, это верно. И уважения. Тони хорошо помнил, как все было, когда он только вступил в дело, и во что оно превратилось теперь. Он понял, как устрашение – орудие власти fratellanza – легко обратилось против него. Он больше не знал, кто прав.
– Chilosal – обратился он к своему отражению. – Кто знает?
Он и жив-то был до сих пор только потому, что работал когда-то с Марио Папале.
«Доверяй семье, – сказал ему как-то Марио, – но прежде всего полагайся на себя, capito? Потрать немного денег, капельку времени и заготовь надёжное местечко, где никто тебя не знает, где никому тебя не достать – ни мне, ни твоему дядюшке, ни даже padrone. Понимаешь, о чем я?»
Может быть – и я молю Бога, чтобы для тебя так и вышло, – тебе никогда не понадобится такое место. Можешь ездить туда в отпуск. Но настанет день, когда только это место будет стоять между тобой и смертью, Тони. Так что береги его. Когда ездишь туда, хорошенько прикрывай задницу. Купи его на имя, которым никогда не пользуешься в делах. Держи там небольшую артиллерийскую батарею и побольше наличных, и тогда у тебя будет то, чем не может похвастаться обычный soldato, – надёжный тыл, Тони.
Солдатам, которые не запаслись таким местечком, приходится каждую минуту быть настороже. А ты сможешь позволить себе быть терпеливым. Тебе не придётся никому лизать задницу. Тем больше тебя будут уважать, Тони. Тебя всегда будут уважать. Ты не станешь дерзить capi, не будешь выставляться перед другими солдатами, а все же будешь чем-то выделяться, capito ».
– Конечно, – ответил Валенти самому себе. – Теперь-то я это отлично понимаю.
Он отвернулся от зеркала, оделся и спустился вниз приготовить чего-нибудь поесть. Потом вышел на крыльцо с чашкой крепкого cappuccino и стал смотреть на закат. Давно уже стемнело, а он все сидел, не жалуясь на судьбу, а просто вспоминая.
Тридцать восемь лет, никогда не был женат, и хорошо, что так, если подумать, как все обернулось. Однако пора немного расслабиться. Понятно, никаких глупостей, просто ему иногда одиноко. Если девчушка снова заглянет, надо спросить, что думает её мама о приглашении на обед со спагетти. А может, и самому к ним зайти.
Он попытался представить, как выглядит её мать, и тут же покачал головой. «Это уж лишнее», – сказал он себе. Дружба дружбой, но не стоит осложнять себе жизнь шашнями с соседкой. Прежде всего потому, что ему некуда будет смыться, когда любовь скиснет. А любовь, как подсказывал богатый опыт, всегда со временем скисает.
Он уже встал, чтобы уйти в дом, но замер, не дотянувшись до пустой чашки. Звук был еле слышным.
Он донёсся из леса к северу от дома – шёпот флейты, от которого зазвенело сердце. Грусть, одолевшая его после ухода Али, отступила, сменившись тихим блаженством. Тони медленно опустился обратно в кресло и прикрыл глаза.
Былая жизнь закончилась, а с ней и все тревоги, говорила ему мелодия, но в нем ещё довольно сил, чтобы уйти от преследующей стаи. И не надо ни о чем жалеть, нужно просто направить силы в другое русло. Пусть ему никогда не знать полного покоя, но радость где-то ждёт его.
Тони вздохнул, шевельнулся. Движение нарушило сосредоточенность, и в тот же миг музыка оборвалась. Он открыл глаза и взглянул на полосу леса.
– Как-нибудь, – тихо проговорил он, – когда нога станет получше, я тебя отыщу.
Впервые услышав этот звук, Тони принял его за птичью песню, но позже понял, что никакой птице такого не спеть. Мелодия переливалась от лёгких задыхающихся вздохов к высокому щебету, но всегда оставалась тихой, на грани слышимости, и притом охватывала широкую гамму, недоступную птичьему горлу. И всегда такая далёкая, такая тихая.
Иногда она звучала так тихо, что Тони и не слышал её. Но всегда чувствовал её зов. В ней была не просто тайна. Она обещала что-то тому, кто сумеет открыть её источник. Что, он не знал. Но что-то обещала. И Тони знал, что никогда не пожалеет, если сумеет отыскать.
Он ещё долго сидел, прислушиваясь, но на этот вечер все кончилось, и он наконец ушёл в дом. Его сны в ту ночь были полны скрытого присутствия существ, таившихся от взгляда, как таилась от слуха музыка. Кажется, ничего подобного не снилось ему до последнего приезда сюда с Мальты. А теперь такие сновидения являлись часто, и он никогда не забывал их, просыпаясь.
3
Льюис Датчери читал при свете керосиновой лампы. Он беззвучно шевелил губами, пробегая взглядом печатные строчки. Книга лежала на кухонном столе, а он сидел на простом стуле с жёсткой спинкой. Стул сколотил ещё его отец. Лампа отбрасывала небольшой круг света, оставляя большую часть комнаты в тени. Стены закрывали корешки тысяч книг, и кое-где свет лампы блестел на тиснёных золотых буквах. Стоявшая под рукой чашка чая давно остыла. Углубившись в чтение, Льюис не сразу расслышал, как кто-то скребётся в дверь.
Бросив взгляд на старинные часы на каминной полке, он снял очки и заложил ими страницу. Начало двенадцатого. Он медленно поднялся, чувствуя, что ночью груз восемьдесяти шести лет лежит на плечах тяжелее, чем утром, и пошёл открывать.
– Глянь-ка, Льюис, – сказала гостья.
Она вошла по-кошачьи: сделала несколько проворных шагов в комнату и остановилась, оглядывая тёмные углы хижины. Обвисшие края широкополой шляпы скрывали лицо, а в ниспадающих тёмных кудрях запутались веточки и листья. На джинсы налипли колючие семена и кусочки коры. Большая, не по размеру, куртка завершала наряд.
Гостья заняла слишком большой для неё стул, только что оставленный хозяином. И тут же приняла такой вид, словно это она провела здесь весь вечер, а Льюис заглянул на огонёк. Льюис улыбнулся и раздул поярче огонь в железной печурке. Подбросил дров и поставил чайник. Гостья терпеливо следила за его размеренными движениями и не торопилась нарушить молчание. Только когда чайник вскипел и перед ней появилась горячая кружка, она заговорила.
– Вот, нашла для тебя, – сказала она, извлекая из кармана куртки книжку в мягком переплёте.
Он поблагодарил улыбкой и взял подарок. Книга выглядела почти новой. На переднем плане обложки был изображён белый волк. Падал снег. За волком стояла полуобнажённая женщина с пышной грудью. Дальше виднелись сатир и полная луна. Называлась книга «Волчья зима», имя автора было Томас Барнет Сван. Льюис не стал спрашивать, где «нашлась» книга.
– Походит на псину Томми – этот волчище.
– И впрямь похож на Гаффу, верно? – согласился Льюис.
Она кивнула.
– Хорошая?
– Ну-ну. Я же ещё не читал.
– Почитаешь мне?
Льюис улыбнулся:
– Конечно. Только за одну ночь всю не одолеем.
– Вот и хорошо.
Льюис снова надел очки, заменив их в недочитанной книге, которую отодвинул в сторону, настоящей закладкой. Положил в круг света томик в мягком переплёте, прочистил горло и начал читать вслух.
– Мне нравится, – сказала гостья, когда у Льюиса от долгого чтения запершило в горле и он решил прерваться.
– Ты все поняла? Она пожала плечами:
– Имена забавные, но мне нравится. Почитаешь ещё завтра вечером?
– Конечно.
Она окинула его взглядом зелёных глаз, а потом одним неуловимым движением оказалась у самой двери.
– Теперь мне пора, Льюис, – сказала она, отворила дверь и обернулась на ходу, чтобы добавить:
– Видела тех. В доме Тёмного Человека.
– Ты входила в дом? – спросил Льюис.
Он все ещё сидел лицом к столу, но, не получив ответа, медленно обернулся. Никого не было. Дверь осталась распахнутой настежь. Покачав головой, он встал и пошёл закрывать. Но прежде чем запереть дверь, долго стоял, глядя в темноту и прислушиваясь. Вернувшись к столу, взял принесённую гостьей книгу и повертел в руках.
Иногда она могла двигаться как призрак. Он задумался, каково будет новым жильцам ощущать на себе её внимание.
Он посидел ещё немного, размышляя о гостье и о том, что за люди эти новые жильцы, потом отложил книгу. Оставил кружки в раковине, чтобы вымыть утром, когда принесёт воды. Взял лампу и пошёл наверх. Спал он на чердаке.
Все воскресенье Али с матерью провозились, расставляя вещи. В понедельник на целый день отправились в Перт, чтобы сделать покупки и оглядеться, пообедали к вечеру в кафе «Кленовый сироп» и поехали домой. Только к полудню во вторник, просидев несколько часов над учебниками, Али вышла на просёлок, ведущий к дому Тони. Подходя, она услышала стук молотка и по звуку отыскала Тони, мастерившего забор вокруг огорода.
– Привет, детка! Как дела?
– В порядке. Все утро готовилась к экзамену. По истории. – Она наморщила нос. – Зато теперь весь день могу делать, что хочу.
– А чем тебе не по вкусу история? – спросил Тони. – Историю надо знать. Как ты решишь, что заслуживает уважения, а что нет, если не знаешь, откуда что пошло? Все занимает своё место, но только история расскажет тебе, как оно на это место попало.
– Наверно, так. Только вот зубрить все эти даты… Я, должно быть, провалюсь. Ничего не могу запомнить.
– Ты же умница. Отлично сдашь.
Будь это в Нью-Йорке, размышлял он, когда он ещё не потерял своего места в fratellanza, ей бы не пришлось ни о чем беспокоиться. Просто поговорил бы с её учителем, и тот, если не совсем безмозглый, поставил бы ей «отлично». Кто знает? И учителю когда-нибудь может понадобиться услуга. Связи никогда не помешают. Но здесь не Нью-Йорк.
– А что вы делаете? – спросила Али.
– Да всё кролики, – пояснил Валенти. – Вообще-то, кролики мне по душе, но я тут пытаюсь вырастить кое-что для себя и не так уж люблю кроликов, чтобы скормить им весь огород, ничего не оставив себе, понимаешь? Вот я и мастерю изгородь, чтоб их отвадить. Может, надо выставить запрещающий знак? Ты не знаешь, как пишется «кролик»?
– У меня переменка!
– Ладно. Наверное, они все равно не умеют читать. – Он пожал плечами. – Как тебе нравится новый дом?
– Ох, здорово! Мы с мамой поставили у меня в спальне большой стеллаж. Все мои книжки поместились. Вот бы вам посмотреть!
– Может, и посмотрю, но только с cicerone[15]. Не всякого стоит приглашать к себе в спальню, детка. Не все же джентльмены вроде меня.
– Насчёт вас я не беспокоюсь.
Валенти серьёзно взглянул на неё.
– Это хорошо, – сказал он, – потому что ты мне нравишься, и, по-моему, мы можем подружиться, но я не хочу, чтобы кто-то понял это как-нибудь не так. Хотя лет через пять-шесть – все может быть. – Он улыбнулся покрасневшей Али и сменил тему. – Ты любишь книги? А что читаешь?
– О, всякое. Сейчас читаю одну книгу Парка Гудвина. Это…
– Что это за имя – Парк?
– Не знаю. А что за имя – Тони?
– Итальянское.
– Кроме шуток? – усмехнулась Али. – В общем, книга хорошая. Там про Гвеневеру и что с ней было после смерти Артура. Понимаете, все от неё отвернулись, и потом она попала в плен к саксам…
Валенти забивал гвозди, слушал её голос и улыбался. Ему было хорошо. Пересказав, сколько успела прочитать, «Возлюбленную изгнанницу» Гудвина, Али перешла к другим любимым писателям. Диана Уинн Джонс, Тони Хиллерман, Кейтлин Мидхир, Орсон Скотт Кард…
– Ты не принесёшь мне одну в следующий раз? – попросил Тони, когда девочка заговорила о «Путеводителях по дикой природе» Тома Брауна. – Я бы хотел узнать побольше о здешних лесах, понимаешь?
Али кивнула и тут же заметила, что между землёй и проволочной сеткой большой зазор.
– Все равно пролезут.
– Только самые сообразительные, – возразил Тони. – И пусть их. Я просто не хочу кормить целый лес.
Али рассмеялась.
– Тони, – заговорила она, когда стук молотка на минуту стих. – Помните, вы рассказывали о ребятах, которые здесь развлекаются?
– Конечно. И что?
– Ну, что они делали?
Валенти отложил молоток и взглянул на неё.
– Что случилось? К тебе кто-то приставал?
– Да нет… Просто я вчера рано проснулась и выглянула в окно, и мне показалось, кто-то прятался за деревьями у нашего дома.
– И как этот «кто-то» выглядел?
– Да я и не разглядела. Маме я не сказала, потому что она вечно беспокоится, а я даже не знаю, есть ли тут о чем говорить. Не хочется никого тревожить, только это как-то жутковато, правда, когда кто-то за тобой подглядывает?
Валенти задумчиво кивнул.
– Да, это нехорошо. Только на ребятишек не похоже. Они просто приезжают сюда по вечерам в субботу или в воскресенье, гоняют на своих машинах, немножко шумят. А на неделе их не видно.
– Тогда кто же, по-вашему, за нами следит?
– Не знаю. Когда я сюда приехал, мне тоже поначалу чудилось, будто кто-то или что-то на меня смотрит.
– А теперь?
Валенти подумал о далёкой мелодии флейты, но, кажется, он ещё не готов был об этом говорить.
Бросив взгляд на старинные часы на каминной полке, он снял очки и заложил ими страницу. Начало двенадцатого. Он медленно поднялся, чувствуя, что ночью груз восемьдесяти шести лет лежит на плечах тяжелее, чем утром, и пошёл открывать.
– Глянь-ка, Льюис, – сказала гостья.
Она вошла по-кошачьи: сделала несколько проворных шагов в комнату и остановилась, оглядывая тёмные углы хижины. Обвисшие края широкополой шляпы скрывали лицо, а в ниспадающих тёмных кудрях запутались веточки и листья. На джинсы налипли колючие семена и кусочки коры. Большая, не по размеру, куртка завершала наряд.
Гостья заняла слишком большой для неё стул, только что оставленный хозяином. И тут же приняла такой вид, словно это она провела здесь весь вечер, а Льюис заглянул на огонёк. Льюис улыбнулся и раздул поярче огонь в железной печурке. Подбросил дров и поставил чайник. Гостья терпеливо следила за его размеренными движениями и не торопилась нарушить молчание. Только когда чайник вскипел и перед ней появилась горячая кружка, она заговорила.
– Вот, нашла для тебя, – сказала она, извлекая из кармана куртки книжку в мягком переплёте.
Он поблагодарил улыбкой и взял подарок. Книга выглядела почти новой. На переднем плане обложки был изображён белый волк. Падал снег. За волком стояла полуобнажённая женщина с пышной грудью. Дальше виднелись сатир и полная луна. Называлась книга «Волчья зима», имя автора было Томас Барнет Сван. Льюис не стал спрашивать, где «нашлась» книга.
– Походит на псину Томми – этот волчище.
– И впрямь похож на Гаффу, верно? – согласился Льюис.
Она кивнула.
– Хорошая?
– Ну-ну. Я же ещё не читал.
– Почитаешь мне?
Льюис улыбнулся:
– Конечно. Только за одну ночь всю не одолеем.
– Вот и хорошо.
Льюис снова надел очки, заменив их в недочитанной книге, которую отодвинул в сторону, настоящей закладкой. Положил в круг света томик в мягком переплёте, прочистил горло и начал читать вслух.
– Мне нравится, – сказала гостья, когда у Льюиса от долгого чтения запершило в горле и он решил прерваться.
– Ты все поняла? Она пожала плечами:
– Имена забавные, но мне нравится. Почитаешь ещё завтра вечером?
– Конечно.
Она окинула его взглядом зелёных глаз, а потом одним неуловимым движением оказалась у самой двери.
– Теперь мне пора, Льюис, – сказала она, отворила дверь и обернулась на ходу, чтобы добавить:
– Видела тех. В доме Тёмного Человека.
– Ты входила в дом? – спросил Льюис.
Он все ещё сидел лицом к столу, но, не получив ответа, медленно обернулся. Никого не было. Дверь осталась распахнутой настежь. Покачав головой, он встал и пошёл закрывать. Но прежде чем запереть дверь, долго стоял, глядя в темноту и прислушиваясь. Вернувшись к столу, взял принесённую гостьей книгу и повертел в руках.
Иногда она могла двигаться как призрак. Он задумался, каково будет новым жильцам ощущать на себе её внимание.
Он посидел ещё немного, размышляя о гостье и о том, что за люди эти новые жильцы, потом отложил книгу. Оставил кружки в раковине, чтобы вымыть утром, когда принесёт воды. Взял лампу и пошёл наверх. Спал он на чердаке.
Все воскресенье Али с матерью провозились, расставляя вещи. В понедельник на целый день отправились в Перт, чтобы сделать покупки и оглядеться, пообедали к вечеру в кафе «Кленовый сироп» и поехали домой. Только к полудню во вторник, просидев несколько часов над учебниками, Али вышла на просёлок, ведущий к дому Тони. Подходя, она услышала стук молотка и по звуку отыскала Тони, мастерившего забор вокруг огорода.
– Привет, детка! Как дела?
– В порядке. Все утро готовилась к экзамену. По истории. – Она наморщила нос. – Зато теперь весь день могу делать, что хочу.
– А чем тебе не по вкусу история? – спросил Тони. – Историю надо знать. Как ты решишь, что заслуживает уважения, а что нет, если не знаешь, откуда что пошло? Все занимает своё место, но только история расскажет тебе, как оно на это место попало.
– Наверно, так. Только вот зубрить все эти даты… Я, должно быть, провалюсь. Ничего не могу запомнить.
– Ты же умница. Отлично сдашь.
Будь это в Нью-Йорке, размышлял он, когда он ещё не потерял своего места в fratellanza, ей бы не пришлось ни о чем беспокоиться. Просто поговорил бы с её учителем, и тот, если не совсем безмозглый, поставил бы ей «отлично». Кто знает? И учителю когда-нибудь может понадобиться услуга. Связи никогда не помешают. Но здесь не Нью-Йорк.
– А что вы делаете? – спросила Али.
– Да всё кролики, – пояснил Валенти. – Вообще-то, кролики мне по душе, но я тут пытаюсь вырастить кое-что для себя и не так уж люблю кроликов, чтобы скормить им весь огород, ничего не оставив себе, понимаешь? Вот я и мастерю изгородь, чтоб их отвадить. Может, надо выставить запрещающий знак? Ты не знаешь, как пишется «кролик»?
– У меня переменка!
– Ладно. Наверное, они все равно не умеют читать. – Он пожал плечами. – Как тебе нравится новый дом?
– Ох, здорово! Мы с мамой поставили у меня в спальне большой стеллаж. Все мои книжки поместились. Вот бы вам посмотреть!
– Может, и посмотрю, но только с cicerone[15]. Не всякого стоит приглашать к себе в спальню, детка. Не все же джентльмены вроде меня.
– Насчёт вас я не беспокоюсь.
Валенти серьёзно взглянул на неё.
– Это хорошо, – сказал он, – потому что ты мне нравишься, и, по-моему, мы можем подружиться, но я не хочу, чтобы кто-то понял это как-нибудь не так. Хотя лет через пять-шесть – все может быть. – Он улыбнулся покрасневшей Али и сменил тему. – Ты любишь книги? А что читаешь?
– О, всякое. Сейчас читаю одну книгу Парка Гудвина. Это…
– Что это за имя – Парк?
– Не знаю. А что за имя – Тони?
– Итальянское.
– Кроме шуток? – усмехнулась Али. – В общем, книга хорошая. Там про Гвеневеру и что с ней было после смерти Артура. Понимаете, все от неё отвернулись, и потом она попала в плен к саксам…
Валенти забивал гвозди, слушал её голос и улыбался. Ему было хорошо. Пересказав, сколько успела прочитать, «Возлюбленную изгнанницу» Гудвина, Али перешла к другим любимым писателям. Диана Уинн Джонс, Тони Хиллерман, Кейтлин Мидхир, Орсон Скотт Кард…
– Ты не принесёшь мне одну в следующий раз? – попросил Тони, когда девочка заговорила о «Путеводителях по дикой природе» Тома Брауна. – Я бы хотел узнать побольше о здешних лесах, понимаешь?
Али кивнула и тут же заметила, что между землёй и проволочной сеткой большой зазор.
– Все равно пролезут.
– Только самые сообразительные, – возразил Тони. – И пусть их. Я просто не хочу кормить целый лес.
Али рассмеялась.
– Тони, – заговорила она, когда стук молотка на минуту стих. – Помните, вы рассказывали о ребятах, которые здесь развлекаются?
– Конечно. И что?
– Ну, что они делали?
Валенти отложил молоток и взглянул на неё.
– Что случилось? К тебе кто-то приставал?
– Да нет… Просто я вчера рано проснулась и выглянула в окно, и мне показалось, кто-то прятался за деревьями у нашего дома.
– И как этот «кто-то» выглядел?
– Да я и не разглядела. Маме я не сказала, потому что она вечно беспокоится, а я даже не знаю, есть ли тут о чем говорить. Не хочется никого тревожить, только это как-то жутковато, правда, когда кто-то за тобой подглядывает?
Валенти задумчиво кивнул.
– Да, это нехорошо. Только на ребятишек не похоже. Они просто приезжают сюда по вечерам в субботу или в воскресенье, гоняют на своих машинах, немножко шумят. А на неделе их не видно.
– Тогда кто же, по-вашему, за нами следит?
– Не знаю. Когда я сюда приехал, мне тоже поначалу чудилось, будто кто-то или что-то на меня смотрит.
– А теперь?
Валенти подумал о далёкой мелодии флейты, но, кажется, он ещё не готов был об этом говорить.