Чарльз де Линт
Зелёная мантия
Посвящается Джоан и Джону Гаррис
Пролог
Ио, Пан! Ио, Пан! Из-за моря приди, Из Сицилии и Аркадии!
Алистер Кроули. «Гимн Пану»
Пан? Умер Пан.
Или тот Пан – «дю пайн» – хлеб – или «пайн» – боль – плоть Христова?
Танит Ли. «Кровавая мантия»
Мальта, август 1983
Через пять часов после смерти Эдди Душителя Пинелли «Боинг-747» с Валенти на борту был на полпути через Атлантику. Валенти отхлебнул принесённого стюардом пива и уставился в тёмный иллюминатор. Обычно он искренне сожалел, когда дело заходило так далеко, но тут – другое. Пинелли – capo[1] нью-йоркской семьи Чероне, числился у дона Чероне в особых любимчиках, а теперь подонок мёртв, и ничего «особенного» в нем уже нет, кроме того обстоятельства, что его пресловутые пальчики больше никого не придушат. Валенти это вполне устраивало.«Заказал» его дон Магаддино – босс Валенти. «Тут дело личное, – сказал он тогда. – Потому-то я и обращаюсь к тебе, capita[2]? Это между нами, Тони. Договорились? Этот pezzodimerda[3] нужен мне мёртвым, и не будем больше говорить о нем.
Эдди малость разошёлся и основательно одурел, если решился придушить одну из девиц, которых дон держал при себе. Валенти все понимал. Это дело и для него было личным. Не так давно Эдди вздумалось провести время с его женщиной, с Биверли Грант. Только Бив не пожелала просто встать и уйти, как поступила девка, с которой Валенти застал его нынче вечером. Бив предпочла выход из окна двадцатого этажа. У Валенти до боли чесались руки разобраться с Эдди, но дон не давал разрешения, a soldato не полагается убирать capo без согласия сверху. Cosifantutti – таков порядок вещей. Но Валенти был терпелив. Он знал, что Эдди, по природной подлости, рано или поздно доиграется. Надо только подождать.
После раскалённой духовки нью-йоркского лета Мальта казалась раем. Воздух такой прозрачный, что пологие холмы с желтеющими, разгороженными каменными стенами полями видны на много миль вокруг. Он остановил такси в начале проезда и неторопливо направился к вилле. Перед дверью снял тёмные очки, пальцами расправил густые чёрные волосы. Потом постучал. Марио открыл ему сам.
– Иисусе, Тони! – проговорил он, метнув взгляд за спину друга и снова уставившись на его смуглое лицо. – Какого черта ты тут делаешь?
Валенти ухмыльнулся:
– Ciao[4], Марио. Вот это тёплый приём! Сам же приглашал заглядывать в любое время, вот я и заглянул, и…
– Ты покойник, – перебил Марио. – Понимаешь?
– О чем это ты? Перегрелся на солнышке?
Марио сгрёб его и втолкнул в дом, тут же захлопнув за собой дверь.
– У меня здесь женщина, – сказал он, – и двое ребятишек. Когда за тобой придут, что с ними будет, а?
– У тебя проблемы, Марио?
– Всего одна. Ты, Тони. – Он отступил назад и всмотрелся в лицо гостя. – Да ты ещё не знаешь?
Валенти нахмурился:
– Ничего не знаю, кроме того, что я добрался к тебе через полмира, а ты, кажется, не слишком мне рад.
– Не знаешь, что Душитель мёртв? – спросил Марио.
– Это, конечно, знаю. Я же его и убрал.
– Madonna mia[5]! Да ты с ума сошёл!
– Ну, ещё не совсем, – возразил Валенти. – Я выполнял заказ Магаддино.
– Ах, вот как! А кто заказал его самого?
– Что?
– Твой padrone[6] убит, Тони, и говорят, убрал его ты. И его, и его подружку – ту, рыжую, – и Душителя тоже. И позволь тебе сказать, многие тобой не слишком довольны, capital . Им нужны твои яйца, Тони. Мне позвонили. Я отошёл от дел – сколько уж? Пять лет? И при том они звонят мне, спрашивают, не виделся ли я с тобой. Предлагают немного заработать. Ты понимаешь, что это значит?
Валенти медленно прошёл в просторную гостиную. Опустился в кресло и принялся изучать старого друга.
Марио Папале исполнилось пятьдесят восемь, но он легко нёс свои годы. Волосы выкрашены серебром – но это у него с тридцати лет. Загорелая кожа стала ещё темнее, чем помнилось Тони. Широкие белые хлопчатобумажные брюки и расстёгнутая рубаха без рукавов. Глядя, как он идёт через гостиную, Тони убедился, что старый Лис ничего не растерял, хоть и отошёл от дел. Наверно, это уже навсегда.
– Они тебе звонили? – переспросил он. – Так быстро?
– А ты как думал, Тони? – отозвался Марио, усаживаясь напротив. – Мы говорим о сапеgrosso – о больших сволочах. Это не то что простые солдаты вроде нас с тобой.
– Я его не убирал. Эдди – да. Но не для себя. Может, работа пришлась мне по вкусу, но действовал я по приказу.
– Здесь разговор не о нем, а о padrone, Тони. Чего стоят приказы, если Магаддино убит и тебе светит срок?
– Меня подставили.
Марио довольно долго молчал, неторопливо разглядывая Валенти, и наконец медленно наклонил голову.
– Chilosa? – проговорил он. – Кто знает? Но я тебе верю. Ты никогда не мог мне соврать, Тони. И что ты теперь думаешь делать? Нужно что-нибудь? Деньги? Пушку?
Валенти покачал головой:
– У меня есть домик в Канаде – надёжное место. Там все чисто. Никто меня не знает.
– Слишком близко, – заметил Марио. – Bastardi[7] увяжутся за тобой, как кобели за течной сукой. Тебе бы забраться в такое местечко, где, когда ты назовёшь себя soldato[8], спросят: «Какой армии?», а не «Из какой семьи?», capito?
— Я приготовил то место много лет назад – по твоему же совету, помнишь? «Даже в fratel-lanza[9] человеку нужно место, где ему не придётся беспокоиться о своей семье». Там у меня есть деньги. И оружие.
– Они от тебя не отстанут.
Валенти передёрнул плечами:
– Все равно я стал уставать.
– Чушь!
– Ладно. Пусть чушь. По-твоему, вернуться и надеяться на правосудие Рикки?
Рикке Магаддино, старшему сыну дона, предстояло унаследовать его империю. Марио невесело рассмеялся.
– Сегодня останешься у меня, – сказал он. – Ночью подкину к берегу и вышлю с острова контрабандой. У людей найдётся лодка. Документы нужны?
Валенти покачал головой.
– А эти люди с лодкой?..
– Друзья, а не… родственники.
– Ладно. Grazie[10], Марио. Я не стал бы так тебя подставлять, если бы знал.
– Думаешь, я не понимаю? Ладно, забудем. Come vai[11], а? Года два не виделись. Поговори со мной, Тони. Может, мы больше не увидимся, так что не будем терять времени.
Жена Марио была вдвое моложе его. Застенчивая темноволосая женщина говорила на мальтийском диалекте. Представляя её Валенти, Марио усмехнулся:
– Марио и Мария – как тебе нравится, а?
Когда двое мужчин собрались покинуть виллу, Мария с детьми отправилась погостить пару дней у сестры в Марсакале.
– Ночи здесь тихие, – сказал Марио. – И тёмные. Следуй за мной и не потеряйся, capital.
Он прошёл в спальню, отпер сундук и достал два американских револьвера тридцать восьмого калибра. Протянул один Валенти, и тот благодарно кивнул, засовывая револьвер за ремень:
– Надеюсь, не понадобится.
Марио кивнул.
– Машина у меня без рессор, а дороги здесь дерьмо, – предупредил он, – так что береги семейные драгоценности.
– Понял, – ухмыльнулся Валенти.
Марио щёлкнул выключателем, погрузив прихожую в темноту. Валенти открыл дверь, и ночь взорвалась. Первый выстрел ударил Валенти в плечо, развернув на месте. Вторая и третья пули ушли в косяк, осыпав обоих щепками. Четвёртая продырявила правую ногу Валенти. Он упал на пол.
– Bastardi – взревел Марио. Выпустив пару пуль в темноту, он захлопнул и запер дверь. – Вот это влипли, – пробормотал он, кинув взгляд на друга. Засунул пистолет за ремень, движением опытного пожарного взвалил Валенти на плечо и понёс к задней двери.
Взломав переднюю, soldati нашли пустой дом с пятнами крови на полу.
– На ту сторону! – приказал один из одетых в тёмное мужчин, хотя люди были расставлены вокруг дома и пройти мимо них, казалось, было невозможно.
Незваные гости рассыпались по комнатам, стреляя в шкафы и тут же распахивая дверцы, срывая одеяла с кроватей, обыскивая каждый угол, где мог бы укрыться человек. И никого не нашли. Потом выбежавшие в заднюю дверь вернулись с известием, что Джимми Сивелла и Счастливчик Манци убиты, так что не прикажет ли Фуччери поискать снаружи.
– Да, да, – согласился Фуччери. Папале прозвали Серебряным Лисом не только за цвет волос. Фуччери не удивился бы, узнав, что беглецы уже на полпути к Милану. Отыскав телефон, который чудом не раскурочили его люди, он позвонил своему capo, чтобы доложить о провале.
Графство Ланарк, февраль 1985
Шина лопнула, когда пикап Ланса Максвелла оставил за собой полмили просёлка, отходившего от шоссе Дарлинг – Лавант. Фургончик въехал в лужу у грязной обочины и встал, а Ланс, ругаясь про себя, вылез разбираться.– Сиди, Дукер, – велел он крупной немецкой овчарке, занимавшей пассажирское кресло. Он нырнул под брюхо пикапа и тут же вылез, отряхивая колени. Господь распятый! Чтоб этой дряни продержаться пару миль до дому!
– Ладно, Дукер, – окликнул он пса. – Вылезай, малыш. – Пёс выскочил из кабины и ткнулся носом в хозяйскую ладонь. – Ладно, ладно, валяй! Можешь погонять белок, если отыщешь. Я занят.
Он выкатил из кузова запаску, прислонил её к борту и откопал в куче проволоки, тряпья и инструментов домкрат и гаечный ключ. Оглянулся на пса и увидел, что Дукер уже вынюхивает что-то на повороте к Французскому проезду. Они со своей шиной застряли как раз напротив старого участка Трежуров. Выцветший плакат «ПРОДАЁТСЯ», выставленный Фрэнком Клейтоном, так и торчал на покрытой снегом лужайке.
– Как же, Фрэнк, – усмехнулся Ланс. – Плачу два к четырём, если тебе удастся сбыть кому-нибудь эту дыру.
Когда он установил домкрат и начал поднимать машину, Дукер подбежал посмотреть, как дела.
– Не лезь под руку, – прикрикнул на него Ланс.
Ему не довелось отыскать старое сокровище Трежура – это счастье выпало Фреду Гамблу, который привёз счёт из бакалеи и вместе со всеми оказался в доме, когда копы вынесли тело. Было на что посмотреть. Бадди Трежур, видать, начал копить газеты ещё до войны и не выкинул ни листочка.
Груды газет у стен доросли до потолка. Тысячи жёлтых, воняющих, заплесневелых пачек. Да ещё журналы. Старые еженедельники «Стар» – где их теперь увидишь. И «Лайф», «Маклинз», «Тайм» – ещё тех времён, когда они выходили в простой красной обложке. Чего там только не было. Но это не все.
Похоже на то, что в последний год старик Бадди уже не выносил мусор и ленился подниматься на второй этаж в сортир. Кухня была грязней городской свалки. Сплошная плесень и дерьмо. Да уж, насчёт дерьма… Бадди повадился гадить по углам гостиной, а зад подтирал старыми газетами. Жуткий тип – что там говорить. Неудивительно, что хозяйка прихватила дочурку и слиняла, ни словечка никому не сказав.
Прошло уже лет девять-десять, вспоминал Ланс, снимая дырявую шину. А хозяйка сбежала и того раньше. Вилли Фуллер выкупил дом у банка и пытался привести его в порядок, да только вонь вывести так и не смог. Тогда он сплавил его какому-то приезжему, и тот уже начал сносить стены, задумав все перестроить. Да тоже бросил на полдороге, и с тех пор дом так и торчит в списке агентства Фрэнки. И если Фрэнк сумеет его сбыть…
– Дерьмо, – пробормотал Ланс, разглядывая запаску.
Протектор гладкий, как попка младенца. Ну, до дому дотянет. Он наспех пристроил колесо, забросил старый обод со свисающими обрывками резины в кузов. Домкрат и ключ полетели следом.
– Дук! – выкрикнул Ланс, оглядываясь по сторонам. – Эй, Дукер! Гони сюда, живо!
Овчарка оказалась в поле за домом Трежуров. Пёс навострил уши, словно прислушивался, затем припал к земле, присматриваясь к лесу за лугом. Ланс открыл рот, чтобы крикнуть погромче, и тут он тоже услышал. Тихая мелодия дудочки, мягкая и задыхающаяся. Звуки вызвали странное чувство – этакий жар, какой бывает, когда приходит тепло и весна хватает тебя за яйца, напоминая, что пора мастерить ребятишек.
Он сделал пару шагов в сторону, откуда доносился звук, и его прошиб пот. Твёрдый член распирал ширинку джинсов. В графстве Ланарк, как и по всему Онтарио, стояла та февральская оттепель, которая подразнит пару дней и свалит, словно в насмешку, так что причин заводиться вовсе не было. А член распирало до боли. В груди встал комок, Ланс едва дышал. Звук флейты, доносившийся с луга, гудел в ушах – не громко, но пробирая насквозь.
Лансу уже казалась, что он вот-вот кончит прямо здесь, на обочине, себе в штаны, но тут звук отпустил так же внезапно, как появился. Пошатнувшись, Ланс опёрся на борт пикапа.
«Иисусе, – подумалось ему. – Вот оно. Первый самый что ни на есть настоящий сердечный приступ».
Он так ослаб, что с трудом поднял голову, чтобы взглянуть на Дукера, который все стоял на лугу, вслушиваясь и вглядываясь во что-то, невидимое для хозяина. Наконец пёс встряхнулся, огляделся и прыжками бросился через заснеженный луг к фургончику. Ко времени, когда пёс ткнулся носом ему в ладонь, Ланс успел отдышаться.
– Надо бы к доктору, – сказал он сам себе. – Хватит выпендриваться. Скажет сидеть на диете – буду сидеть. Господи.
Он зазвал Дукера в кабину, медленно вскарабкался на водительское сиденье и завёл мотор. Последний раз задумчиво оглянулся на луг за домом Трежуров и включил сцепление.
Торонто, март 1985
Из динамиков неслась современная европейская попса, но танцовщица просто притопывала ногами в такт и вертела задом. Конферансье объявил её как Тэнди Горячку. «А горячка всегда даст жару – понимаете меня, ребята?» Хови Пил, сидя за столиком над стаканом пива, прикинул, что вроде понимает.Ей не больше семнадцати, а какая фигурка! И танец что надо. Дразнящие движения завели его так, что хотелось орать вместе с остальными, да только он держался, чтоб не выглядеть юнцом перед новым приятелем. Эрл Шоу вовсе не интересовался шоу. Просто сидел, склонив над столиком голову на бычьей шее, и листал старый выпуск «Торонто Стар». И пил чистое виски из пивного стакана.
Хови повстречался с Эрлом в тюрьме. Они оба отбывали срок в Доне за пьянство и хулиганство. Хови был слабоват по части драки и не слишком хорошо соображал. Чтобы продержаться на улице, приходилось цепляться за тех, у кого были сила и мозги. Он готов был служить на побегушках и браться за все подряд, лишь бы угодить тому, кто заправлял делом. На этот раз заправилой оказался Эрл.
Эрл был из той породы людей, которую нельзя не уважать. Башковитый, с крутым нравом и никого в грош не ценит. Его даже вертухаи в тюряге побаивались. В первый же вечер на свободе они с Эрлом обчистили бензоколонку и сделали 243 доллара, не считая мелочи. Всего-то и дела – сунуть пушку под нос пухлощёкому сопляку. Да ещё Эрл поделился! «Держись за него покрепче», – сказал себе Хови.
Тэнди Горячка, на которой осталась всего пара ленточек, медленно двигалась по сцене прямо перед их столиком.
– Ничего себе девочка выступает, а, Эрл? – проговорил Хови, поворачивая голову, чтобы заглянуть танцовщице между ног.
Эрл хмыкнул, бросив на сцену короткий взгляд.
– На хрен любая сгодится, – буркнул он, – лишь бы делала, что ей сказано.
Хови кивнул. Танцовщица отошла на другой край сцены, а он пытался представить себе, каково это – иметь такую женщину и чтобы она делала то, что он скажет. Оказаться бы с ней наедине в номере отеля или ещё где… Резкое движение сидящего напротив Эрла спугнуло порыв мечты.
– Гляди-ка, – сказал Эрл, разворачивая к нему газету.
На фотографии чиновник вручал чек хорошенькой женщине. «Не такая пышка, как Горячка Тэнди, – решил Хови, – но тоже ничего».
Он прочёл заметку. Женщину звали Френсис Трежур, и она выиграла в лотерею двести штук. Хови покрутил головой. Иисусе, двести штук! И не придумала ничего лучше, как выкупить халупу, в которой выросла, и привести её в порядок.
– Слушай, Хови, – сказал Эрл. – Кто-то обо мне заботится.
– О чем это ты?
Эрл ткнул пальцем в фото:
– Видал красотку?
– Угу. Везучая сучка.
– Это моя бывшая, – сказал Эрл. Хови снова взглянул на фотографию.
– Не свистишь?
– Никакого свиста. – Эрл посмотрел Хови в глаза. – И знаешь что, миляга Хови?
Тот покачал головой.
– По-моему, Френки мне кое-что задолжала, – продолжал Эрл. – Понятно, её ещё надо найти. Это займёт немного времени. Но потом… – На его лице медленно расплылась злобная улыбка. Сейчас он выглядел совершённым психом. Хови ухмыльнулся в ответ. Ясно, у парня в башке полно тараканов, но это не повод его упускать. В кои-то веки удача привалила…
– И что мы будем делать? – спросил Хови. Эрл улыбнулся ещё шире:
– Отправимся в гости.
Вечерние загадки
Лишь флейта Пана зазвучит, Тотчас запляшет лес.
Джошуа Стэнхолд. «Мальчик-козёл»
И вдруг им стало ясно, что тайна холмов и глубокое очарование сумерек обрели голоса и готовы заговорить с ними.
Лорд Дансени. «Благословение Пана»
1
Френки проводила мебельный фургон до дороги и посмотрела ему вслед, потом обернулась к дому. Просто чудо, во что превратилась выпотрошенная развалина, которую она купила. Дом чуть маловат, пожалуй, но им с Али места хватит.
Дел ещё полным-полно. Рабочие, как всегда, оставили за собой кучи мусора, но Френки настроилась сделать кое-что и собственными руками. Боже, скажи ей кто-нибудь, что она снова окажется здесь, хоть за день до розыгрыша в Винтарио…
Она улыбалась во весь рот. Все ещё не верится в случившееся. Двести тысяч долларов! Даже после выплаты двадцати шести тысяч за участок с руинами дома и ещё что-то около шестидесяти за ремонт на счёту в банке осталось больше ста тысяч. Ей все время казалось, что вот-вот кто-то явится и скажет, мол, произошла ошибка, и деньги придётся вернуть. Нет, конечно, этого не будет. Она не позволит. Только не теперь.
Френки медленно вернулась по дорожке к дому. Открыла дверь и чуть не столкнулась с дочерью, которая несла вниз по лестнице груду пустых коробок.
– Смотри, куда идёшь, детка! – воскликнула она.
Али вынырнула из-за картонной пирамиды:
– Грузчики уехали?
– Угу. Мы теперь совсем одни – в глуши лесов Ланмарка, куда не ступала нога человека!
– Ох, мамочка!
Френки рассмеялась и перехватила у неё коробки. От матери Али унаследовала светлые вьющиеся волосы, но дочь стригла их коротко, а не распускала пушистой волной по спине, как Френки. И резкие германские черты лица у неё тоже от Френки – широкий нос, широкий лоб, большой рот – и глаза такой тёмной синевы, что в них почти теряется зрачок. Их часто принимали за сестёр – к радости тридцатичетырехлетней Френки и смущению её четырнадцатилетней дочки.
– Убрала комнату? – спросила Френки.
– Для начала. Я думала помочь тебе на кухне, а потом, может, сходим на разведку?
Френки через кухонную дверь выкинула коробки на просторное закрытое крыльцо.
– Вот что я тебе скажу, – предложила она. – Давай я тут закончу, а ты сходи все разведай. Потом перекусим, и ты покажешь мне самое интересное.
– А можно? – Али явно разрывалась между желанием выбраться на солнышко и сознанием, что нечестно сваливать всю работу на мать.
– Не сомневайся.
– Ну ладно. – Она наградила Френки коротким поцелуем и выскочила за дверь, пока та не передумала.
Облокотившись на подоконник, Френки смотрела, как дочь по колено в сорняках пробирается через задний двор. Та подобрала какую-то палку и сшибала ею головки одуванчиков, оставляя за собой пушистый хвост белых парашютиков. И выглядела совершенно счастливой. Френки надеялась, что это надолго.
Впервые увидев дом, Али только и выговорила: «Ничего себе!» Но она охотно сидела с Френки над эскизами перестройки, да и к переездам ей не привыкать. Бедняга. Они с Али меняли квартиру чуть ли не каждый год. И обеим хотелось осесть наконец где-нибудь надолго. Когда Али скрылась за деревьями, Френки вернулась на кухню, выбрала одну из коробок и принялась расставлять её содержимое по шкафам.
Али была счастлива. Здорово просто так идти и размахивать палочкой. Шмяк! Парашютики одуванчика возносятся вихрем, а потом медленно плывут к земле. Некоторым удаётся приземлиться. Другие запутываются в траве. Иные подхватывает ветерок, и они уплывают вдаль. Шмяк! Она знала: мама беспокоится за неё. И зря. Этот переезд – первая удача за много лет.
Не то чтобы она так уж несчастливо прожила свои четырнадцать лет. Просто здесь нет её сверстников, и не надо будет прикидываться, будто ей нравится то же, что и всем. Шмяк! Если бы мама знала, каково ей, у неё и вправду были бы причины беспокоиться, но Али не собиралась болтать.
Ну как объяснить, что ей скучно с ровесниками? Скучно болтаться без дела, пить, курить сигареты или травку, бегать за мальчиками, тискаться на заднем сиденье автобуса или на диванчике в гостиной, пока родителей нет дома… Кому это нужно? Шмяк! Может, она не умела объяснить словами, что ей кажется важным, зато точно знала, что не кажется.
А здесь можно делать, что нравится. Гулять. Читать. Разобраться, какой ей хочется стать, когда на неё не давят сверстники или мамино страстное желание, чтобы её приняли в компанию и все бесконечные переезды с места на место не повлияли на её «сформировавшуюся психику».
Али усмехнулась и сшибла очередной одуванчик. «Расформировавшуюся…» Ещё одна тема для пересудов в ребячьей компании. Она, видите ли, до сих пор тощая как жердь, не оформилась, как остальные девочки. Шмяк! И кому это надо? Посмотрели бы, много ли радости её маме от хорошей фигуры. Она нацелилась палкой на высокий сорняк – вот что ещё надо сделать: узнать названия всех местных растений, деревьев и прочего – и замерла на месте, с высоко поднятой рукой. На неё с обочины дороги смотрел кролик. Али затаила дыхание. Зверёк глядел на неё влажными тёмными глазами, подёргивал носом. Ой, какой славный! Она медленно, боясь спугнуть, опустила палку, но при первом же движении кролик развернулся и шмыгнул в кусты. Ух ты! Здесь, наверно, прямо у дома полно зверей. Кролики, еноты, олени… может, даже лисы.
Дома у неё лежали несколько «Путеводителей по дикой природе» Тома Брауна-младшего, и ей захотелось вытащить книги из коробки и полистать. Лето будет что надо!
Шмяк! Шмяк! Она сбила ещё пару травинок и, напевая себе под нос, вышла на дорогу. Интересно, куда она ведёт? Али свернула за поворот, впереди показались какие-то постройки. Дорога, кажется, огибала их и уходила в лес, и девочка решила дойти до опушки, а заодно и рассмотреть дома. Подходить близко не станет – вовсе незачем в первый же день нарываться на сердитого фермера. Ещё разорётся, мол, она залезла на чужой участок – а все-таки взглянуть хочется. Только бы там не было детей!
Дорога чем ближе к лесу, тем становилась хуже. Похоже, когда-то по ней ездили, но теперь все заросло, и в лес уходила только узкая тропа. «Хорошо гулять по ней», – подумала Али, поворачиваясь к жилью. Это оказалась перестроенная ферма – новый коттедж и потемневшее от времени здание амбара, нависшее над подсобными сараюшками. Участок ухоженный – не то что у них с мамой. Вдоль дороги тянется изгородь, у амбара несколько яблонь, перед крыльцом – клумбы, пестревшие яркими цветами. С трех сторон к участку подступал лес, густой и таинственно-тёмный – на взгляд горожанки Али. Пахло скошенной травой. Она шагнула ближе, волоча палку по грязной дороге.
– Что тебе надо, детка?
От неожиданности у неё мурашки по спине побежали. Обернувшись, Али увидела стоящего по другую сторону невысокой изгороди мужчину и подивилась, откуда он вынырнул. Она и не видела, как он подошёл. Одет в джинсы, на лбу красная ленточка, чтоб пот не стекал в глаза. Густые чёрные волосы и сильное тело, покрытое тёмным загаром, на котором ярко выступают белые полоски и пятнышки. А глаза голубые, как у Пола Ньюмена. Али совсем недавно в сотый раз пересмотрела «Бутч Кэссиди и Санденс Кид». Когда человек шагнул к ней, оберегая правую ногу, Али сообразила, что белые отметины у него на теле – шрамы. И сколько же их!
– Я спросил, что тебе надо.
– Ничего, – смутилась Али. – Я просто… э-э… гуляла, понимаете?
– Здесь частная собственность, – сказал он. – Может, ты погуляешь где-нибудь в другом месте, ладно?
Али поспешно кивнула:
– Конечно. Извините. Просто я… мы с мамой теперь будем жить здесь, чуть дальше по дороге. Вот я и хотела осмотреть местность.
Пока она говорила, что-то в его взгляде переменилось, и он уже не казался таким грозным.
– Вот как? В том доме, где ранней весной работали ремонтники?
Али снова кивнула. Он насторожённо взглянул на неё и вдруг улыбнулся.
– Я как раз собирался выпить лимонаду, детка. Хочешь?
Али не слишком хотелось заходить в дом к незнакомому мужчине, но ведь они теперь соседи, так что не стоит начинать знакомство с недоразумений. К тому же он хромает, подумалось ей, так что она всегда успеет удрать.
Дел ещё полным-полно. Рабочие, как всегда, оставили за собой кучи мусора, но Френки настроилась сделать кое-что и собственными руками. Боже, скажи ей кто-нибудь, что она снова окажется здесь, хоть за день до розыгрыша в Винтарио…
Она улыбалась во весь рот. Все ещё не верится в случившееся. Двести тысяч долларов! Даже после выплаты двадцати шести тысяч за участок с руинами дома и ещё что-то около шестидесяти за ремонт на счёту в банке осталось больше ста тысяч. Ей все время казалось, что вот-вот кто-то явится и скажет, мол, произошла ошибка, и деньги придётся вернуть. Нет, конечно, этого не будет. Она не позволит. Только не теперь.
Френки медленно вернулась по дорожке к дому. Открыла дверь и чуть не столкнулась с дочерью, которая несла вниз по лестнице груду пустых коробок.
– Смотри, куда идёшь, детка! – воскликнула она.
Али вынырнула из-за картонной пирамиды:
– Грузчики уехали?
– Угу. Мы теперь совсем одни – в глуши лесов Ланмарка, куда не ступала нога человека!
– Ох, мамочка!
Френки рассмеялась и перехватила у неё коробки. От матери Али унаследовала светлые вьющиеся волосы, но дочь стригла их коротко, а не распускала пушистой волной по спине, как Френки. И резкие германские черты лица у неё тоже от Френки – широкий нос, широкий лоб, большой рот – и глаза такой тёмной синевы, что в них почти теряется зрачок. Их часто принимали за сестёр – к радости тридцатичетырехлетней Френки и смущению её четырнадцатилетней дочки.
– Убрала комнату? – спросила Френки.
– Для начала. Я думала помочь тебе на кухне, а потом, может, сходим на разведку?
Френки через кухонную дверь выкинула коробки на просторное закрытое крыльцо.
– Вот что я тебе скажу, – предложила она. – Давай я тут закончу, а ты сходи все разведай. Потом перекусим, и ты покажешь мне самое интересное.
– А можно? – Али явно разрывалась между желанием выбраться на солнышко и сознанием, что нечестно сваливать всю работу на мать.
– Не сомневайся.
– Ну ладно. – Она наградила Френки коротким поцелуем и выскочила за дверь, пока та не передумала.
Облокотившись на подоконник, Френки смотрела, как дочь по колено в сорняках пробирается через задний двор. Та подобрала какую-то палку и сшибала ею головки одуванчиков, оставляя за собой пушистый хвост белых парашютиков. И выглядела совершенно счастливой. Френки надеялась, что это надолго.
Впервые увидев дом, Али только и выговорила: «Ничего себе!» Но она охотно сидела с Френки над эскизами перестройки, да и к переездам ей не привыкать. Бедняга. Они с Али меняли квартиру чуть ли не каждый год. И обеим хотелось осесть наконец где-нибудь надолго. Когда Али скрылась за деревьями, Френки вернулась на кухню, выбрала одну из коробок и принялась расставлять её содержимое по шкафам.
Али была счастлива. Здорово просто так идти и размахивать палочкой. Шмяк! Парашютики одуванчика возносятся вихрем, а потом медленно плывут к земле. Некоторым удаётся приземлиться. Другие запутываются в траве. Иные подхватывает ветерок, и они уплывают вдаль. Шмяк! Она знала: мама беспокоится за неё. И зря. Этот переезд – первая удача за много лет.
Не то чтобы она так уж несчастливо прожила свои четырнадцать лет. Просто здесь нет её сверстников, и не надо будет прикидываться, будто ей нравится то же, что и всем. Шмяк! Если бы мама знала, каково ей, у неё и вправду были бы причины беспокоиться, но Али не собиралась болтать.
Ну как объяснить, что ей скучно с ровесниками? Скучно болтаться без дела, пить, курить сигареты или травку, бегать за мальчиками, тискаться на заднем сиденье автобуса или на диванчике в гостиной, пока родителей нет дома… Кому это нужно? Шмяк! Может, она не умела объяснить словами, что ей кажется важным, зато точно знала, что не кажется.
А здесь можно делать, что нравится. Гулять. Читать. Разобраться, какой ей хочется стать, когда на неё не давят сверстники или мамино страстное желание, чтобы её приняли в компанию и все бесконечные переезды с места на место не повлияли на её «сформировавшуюся психику».
Али усмехнулась и сшибла очередной одуванчик. «Расформировавшуюся…» Ещё одна тема для пересудов в ребячьей компании. Она, видите ли, до сих пор тощая как жердь, не оформилась, как остальные девочки. Шмяк! И кому это надо? Посмотрели бы, много ли радости её маме от хорошей фигуры. Она нацелилась палкой на высокий сорняк – вот что ещё надо сделать: узнать названия всех местных растений, деревьев и прочего – и замерла на месте, с высоко поднятой рукой. На неё с обочины дороги смотрел кролик. Али затаила дыхание. Зверёк глядел на неё влажными тёмными глазами, подёргивал носом. Ой, какой славный! Она медленно, боясь спугнуть, опустила палку, но при первом же движении кролик развернулся и шмыгнул в кусты. Ух ты! Здесь, наверно, прямо у дома полно зверей. Кролики, еноты, олени… может, даже лисы.
Дома у неё лежали несколько «Путеводителей по дикой природе» Тома Брауна-младшего, и ей захотелось вытащить книги из коробки и полистать. Лето будет что надо!
Шмяк! Шмяк! Она сбила ещё пару травинок и, напевая себе под нос, вышла на дорогу. Интересно, куда она ведёт? Али свернула за поворот, впереди показались какие-то постройки. Дорога, кажется, огибала их и уходила в лес, и девочка решила дойти до опушки, а заодно и рассмотреть дома. Подходить близко не станет – вовсе незачем в первый же день нарываться на сердитого фермера. Ещё разорётся, мол, она залезла на чужой участок – а все-таки взглянуть хочется. Только бы там не было детей!
Дорога чем ближе к лесу, тем становилась хуже. Похоже, когда-то по ней ездили, но теперь все заросло, и в лес уходила только узкая тропа. «Хорошо гулять по ней», – подумала Али, поворачиваясь к жилью. Это оказалась перестроенная ферма – новый коттедж и потемневшее от времени здание амбара, нависшее над подсобными сараюшками. Участок ухоженный – не то что у них с мамой. Вдоль дороги тянется изгородь, у амбара несколько яблонь, перед крыльцом – клумбы, пестревшие яркими цветами. С трех сторон к участку подступал лес, густой и таинственно-тёмный – на взгляд горожанки Али. Пахло скошенной травой. Она шагнула ближе, волоча палку по грязной дороге.
– Что тебе надо, детка?
От неожиданности у неё мурашки по спине побежали. Обернувшись, Али увидела стоящего по другую сторону невысокой изгороди мужчину и подивилась, откуда он вынырнул. Она и не видела, как он подошёл. Одет в джинсы, на лбу красная ленточка, чтоб пот не стекал в глаза. Густые чёрные волосы и сильное тело, покрытое тёмным загаром, на котором ярко выступают белые полоски и пятнышки. А глаза голубые, как у Пола Ньюмена. Али совсем недавно в сотый раз пересмотрела «Бутч Кэссиди и Санденс Кид». Когда человек шагнул к ней, оберегая правую ногу, Али сообразила, что белые отметины у него на теле – шрамы. И сколько же их!
– Я спросил, что тебе надо.
– Ничего, – смутилась Али. – Я просто… э-э… гуляла, понимаете?
– Здесь частная собственность, – сказал он. – Может, ты погуляешь где-нибудь в другом месте, ладно?
Али поспешно кивнула:
– Конечно. Извините. Просто я… мы с мамой теперь будем жить здесь, чуть дальше по дороге. Вот я и хотела осмотреть местность.
Пока она говорила, что-то в его взгляде переменилось, и он уже не казался таким грозным.
– Вот как? В том доме, где ранней весной работали ремонтники?
Али снова кивнула. Он насторожённо взглянул на неё и вдруг улыбнулся.
– Я как раз собирался выпить лимонаду, детка. Хочешь?
Али не слишком хотелось заходить в дом к незнакомому мужчине, но ведь они теперь соседи, так что не стоит начинать знакомство с недоразумений. К тому же он хромает, подумалось ей, так что она всегда успеет удрать.