Страница:
Рауль же, рассеянный, как поэт или как влюбленный, не видал и не слыхал их. Счастливец! Зачем мы не наслаждаемся, подобно ему, такой же драгоценной способностью в этом Париже, где беспрестанно подвергаешься на тротуарах неприятной встрече с лавочниками и с академиками?!.
Однако как медленно и рассеянно ни идешь, наконец дойдешь-таки немного раньше или позже. Рауль приближался к углу Сент-Онорэ, как вдруг наткнулся на кого-то, поспешно идущего ему навстречу. Первым движением Рауля было вскричать:
– Какой неловкий!
Но человеком, на которого он наткнулся, была хорошенькая девушка. Она так мило вскрикнула, что Рауль поспешно взглянул туда, откуда раздался этот крик, и тотчас же поднес руку к шляпе, потом вместо того что намеревался произнести, прошептал самым смиренным голосом:
– Ах! извините… извините… тысячу раз извините!
Отчего произошла такая резкая и неожиданная перемена в обращении нашего героя? Это можно легко угадать. Ослепленный взор Рауля остановился на самом очаровательном личике, какое только он мог вообразить, и хотя это лицо принадлежало простой гризетке (судя, по крайней мере, по одежде девушки), но Рауль подвергался влиянию, которое красота неоспоримо производит на человека с тех пор, как существует свет. Гризетка со своей стороны подняла на Рауля большие черные глаза, которые тотчас же прикрылись сетью бархатных ресниц, и пунцовые губы ее произнесли, улыбаясь:
– Боже мой! это ничего…
– Право я не могу выразить, как мне досадно, – пролепетал молодой человек, – что я был так неосторожен, мне так неловко, что я толкнул вас…
Девушка опять улыбнулась, и эта улыбка заставила сверкнуть восточные жемчужины, служившие ей зубами.
– Повторяю вам, это ничего, – еще раз сказала она.
При этом девушка сделала легкий поклон, ловко поправила капюшон мантильи и складки платья, улыбнулась еще раз и продолжала свой путь.
Рауль почтительно посторонился, чтобы пропустить ее, но, когда она прошла, обернулся посмотреть на нее. Девушка удалялась походкой хорошенькой серой мышки, выбирая, куда ступить своей маленькой ножкой. Когда она прошла шагов сто, походка ее сделалась медленнее, она поступила точно так же, как и Рауль: повернула голову назад и заметила Рауля, все еще стоявшего на том же месте, с шляпой в руке.
«Боже мой! – подумала она, – как он хорош и как он на меня смотрит… Что, если он пойдет за мной?!»
Однако в этой мысли, вероятно, не было для нее ничего страшного, потому что она не ускорила своих шагов.
«Какая она хорошенькая! – подумал Рауль в то же время. – Не пойти ли мне за ней?»…
Одну секунду он был в нерешимости; но сон прошлой ночи вдруг пришел ему на память: он вспомнил о Деборе с ее бледным и гордым личиком и арабскими глазами.
«К чему мне следовать за этой гризеткой? – спросил он себя. – Не увижу ли я через минуту существо еще более прелестное?..»
Однако его нерешимость еще продолжалась, и если бы он заметил, что молодая девушка еще обернулась взглянуть на него, то, без всякого сомнения, пошел бы за нею. Но это движение ускользнуло от него, толпы зевак заслонили от него незнакомку и он вдруг потерял ее из виду. Этого было достаточно, чтобы изгладить из головы Рауля мимолетное впечатление. Он надел шляпу на голову и поспешно обогнул угол улицы Сент-Онорэ. Между тем, незнакомка, удаляясь, еще повторяла:
– Что, если он пойдет за мною? Что, если он пойдет за мною?..
Но Рауль не пошел за девушкой по имени Луцифер…
V. Рауль и Натан
VI. Натан и Дебора
VII. Как Рауль провел вечер
VIII. Портшез
Однако как медленно и рассеянно ни идешь, наконец дойдешь-таки немного раньше или позже. Рауль приближался к углу Сент-Онорэ, как вдруг наткнулся на кого-то, поспешно идущего ему навстречу. Первым движением Рауля было вскричать:
– Какой неловкий!
Но человеком, на которого он наткнулся, была хорошенькая девушка. Она так мило вскрикнула, что Рауль поспешно взглянул туда, откуда раздался этот крик, и тотчас же поднес руку к шляпе, потом вместо того что намеревался произнести, прошептал самым смиренным голосом:
– Ах! извините… извините… тысячу раз извините!
Отчего произошла такая резкая и неожиданная перемена в обращении нашего героя? Это можно легко угадать. Ослепленный взор Рауля остановился на самом очаровательном личике, какое только он мог вообразить, и хотя это лицо принадлежало простой гризетке (судя, по крайней мере, по одежде девушки), но Рауль подвергался влиянию, которое красота неоспоримо производит на человека с тех пор, как существует свет. Гризетка со своей стороны подняла на Рауля большие черные глаза, которые тотчас же прикрылись сетью бархатных ресниц, и пунцовые губы ее произнесли, улыбаясь:
– Боже мой! это ничего…
– Право я не могу выразить, как мне досадно, – пролепетал молодой человек, – что я был так неосторожен, мне так неловко, что я толкнул вас…
Девушка опять улыбнулась, и эта улыбка заставила сверкнуть восточные жемчужины, служившие ей зубами.
– Повторяю вам, это ничего, – еще раз сказала она.
При этом девушка сделала легкий поклон, ловко поправила капюшон мантильи и складки платья, улыбнулась еще раз и продолжала свой путь.
Рауль почтительно посторонился, чтобы пропустить ее, но, когда она прошла, обернулся посмотреть на нее. Девушка удалялась походкой хорошенькой серой мышки, выбирая, куда ступить своей маленькой ножкой. Когда она прошла шагов сто, походка ее сделалась медленнее, она поступила точно так же, как и Рауль: повернула голову назад и заметила Рауля, все еще стоявшего на том же месте, с шляпой в руке.
«Боже мой! – подумала она, – как он хорош и как он на меня смотрит… Что, если он пойдет за мной?!»
Однако в этой мысли, вероятно, не было для нее ничего страшного, потому что она не ускорила своих шагов.
«Какая она хорошенькая! – подумал Рауль в то же время. – Не пойти ли мне за ней?»…
Одну секунду он был в нерешимости; но сон прошлой ночи вдруг пришел ему на память: он вспомнил о Деборе с ее бледным и гордым личиком и арабскими глазами.
«К чему мне следовать за этой гризеткой? – спросил он себя. – Не увижу ли я через минуту существо еще более прелестное?..»
Однако его нерешимость еще продолжалась, и если бы он заметил, что молодая девушка еще обернулась взглянуть на него, то, без всякого сомнения, пошел бы за нею. Но это движение ускользнуло от него, толпы зевак заслонили от него незнакомку и он вдруг потерял ее из виду. Этого было достаточно, чтобы изгладить из головы Рауля мимолетное впечатление. Он надел шляпу на голову и поспешно обогнул угол улицы Сент-Онорэ. Между тем, незнакомка, удаляясь, еще повторяла:
– Что, если он пойдет за мною? Что, если он пойдет за мною?..
Но Рауль не пошел за девушкой по имени Луцифер…
V. Рауль и Натан
Через несколько минут Рауль дошел до дома Эзехиеля Натана. Как и накануне, он прошел три ступени, которые вели к единственному входу в этот дом, как накануне, поднял молоток и громко им стукнул. Ему показалось, что молоток, стукнув по бронзовой дощечке, на этот раз извлек из нее более веселый звук и что эхо, пробудившееся внутри дома, приветствовало его как дружеский голос. Прошло минуты две. Большая абруццская собака, сидевшая на цепи на дворе, бешено завыла. Рауль думал о Деборе.
«Она придет», – говорил он сам себе.
Но походка, нимало не похожая на ее шаги, раздалась в коридоре. Растворилась форточка и из нее выглянуло желтое и пергаментное лицо. Голос вовсе не свежий и не молодой спросил:
– Кто вы и чего вам нужно?
Рауль задрожал. Натан заменил Дебору. Однако молодой человек отвечал:
– Я дворянин, которого вы принимали вчера вечером, мне нужно видеть вас…
– А-а! В самом деле, теперь я вас узнал. Извините меня, но я вижу такое множество людей каждый день, что иногда смешиваю лица. Притом я старею и память у меня уже не так хороша, как прежде.
– Хорошо… хорошо, но отворите же мне дверь…
– Сейчас, сейчас, – отвечал жид, отодвигая запоры.
Дверь растворилась. Рауль вошел.
– Пожалуйте за мной, – сказал жид, – мы поговорим о делах наверху.
Рауль пошел за Натаном и дорогой смотрел повсюду, не приметит ли Деборы, но девушка оставалась невидимой, и ничто не обнаруживало ее присутствия. Рауль и ростовщик пришли в ту комнату, которую мы уже знаем. Жид сел в старое кресло, положил на прилавок свои хищные и крючковатые руки с желтыми пальцами и черными ногтями и сказал:
– Если вы пришли за новым займом, то вы уже знаете, что я не могу дать ничего без залога… Посмотрим, каков залог…
– Я пришел не занимать, – отвечал Рауль.
– Чего же вы желаете?
– Возвратить вам свой долг.
– Шестьдесят луидоров?
– Да.
– Но вы брали у меня эти деньги на шесть недель…
– Я предпочитаю расплатиться с вами сейчас.
– Вы, конечно, не забыли нашего условия, что проценты будут одинаковы, заплатите ли вы деньги через два дня или через шесть недель?
– Помню, помню и не спорю. Я вам должен шестьдесят луидоров, вот они…
И Рауль положил перед жидом небольшую кучку золотых монет.
– Счет верен, – сказал Натан, взвесив каждый луидор в своих ястребиных когтях. – Золото хорошее и не обрезанное! Черт побери, как вы аккуратны!..
– Это вас удивляет?
– Нисколько. Я не удивляюсь ничему. Я говорю только, что с вами приятно иметь дело. Поверьте, что моя касса будет всегда к вашим услугам. Вам стоит только сказать слово.
Рауль сделал головой знак, который, пожалуй, мог быть принят за благодарность.
– Вы должны отдать мои часы, – сказал он потом.
– Справедливо, а я было и забыл!.. Это очень смешно… но будьте спокойны, они здесь…
Натан встал с кресла, подошел к сундуку и растворил его. Часы Рауля действительно лежали в сундуке, посреди груды вещей всякого рода. На каждой вещи был привязан ярлычок, на котором обозначались число, условия и имя владельца. Этот порядок, по всей вероятности, служил основным началом при устройстве заемного банка, известного у нас под именем mont-de-piete, того филантропического заведения, которое дает взаймы деньги работникам, студентам и девицам, живущим на содержании, за такие проценты, в которых не захотят признаться даже ростовщики. Но таковы уж наши нравы и законы.
Натан взял часы, снял ярлык и подал их Раулю, говоря:
– Те самые, не так ли?
– Да, – отвечал молодой человек.
– Они очень хороши, если бы вы предложили мне купить их, так как бриллианты чудесной воды, то я, кажется, сделал бы глупость и заплатил бы вам за них сто луидоров… Да, право, сто луидоров… не отпираюсь…
– Надеюсь, что я никогда не буду иметь надобности продавать их, – отвечал молодой человек, желая продолжить разговор, надеясь, что скоро явится Дебора.
– Тем лучше для вас. О! тем лучше, – прошептал Натан с умилением.
– Благодарю, – сказал Рауль.
– Позвольте мне задать вам вопрос?
– Охотно.
– Может быть, вы найдете его нескромным?
– Нисколько.
– Вероятно, вы получили наследство после вчерашнего дня?
– Почему вы спрашиваете меня об этом?
– Потому что вчера вы занимали деньги, а сегодня у вас, кажется, их достаточно.
– Нет, – отвечал Рауль с улыбкой, – я не получил наследства, а выиграл.
– А! вы последовали моему косвенному совету?
– Какому?
– Пойти в игорный дом?
– Да, и мне посчастливилось.
– Фортуна вам улыбалась?
– Целую ночь.
– Стало быть, вы выиграли много?
– Очень.
– А сколько?
– Двести тысяч ливров.
– Двести тысяч! – повторил жид, задрожав на своем кресле.
– Да, именно столько.
– Знаете ли, это бесподобно!
– Конечно.
– А вы не находите, что, взяв с вас десять луидоров взамен мысли сесть за игорный стол, я взял с вас за эту мысль не слишком дорого?
– Я готов согласиться с этим…
– Тогда позвольте же мне дать вам второй совет, такой же хороший, как первый, и за который я ничего не возьму с вас…
– Какой?
– Теперь, когда вы разбогатели, не ходите более никогда в игорный дом.
– Почему?
– Просто потому, что, если вы выиграли эти деньги в четыре часа, то проиграете их в два…
– Этого нельзя знать наверно.
– По крайней мере, это довольно вероятно. Я видел много людей, которые были в положении, подобном вашему, исключая огромность выигранной вами суммы, успех опьянял их, они возвращались к игре, чтобы удвоить свое богатство, и на другое утро прибегали ко мне заложить что-нибудь и снова отправляться пытать счастья, которое насмехалось над их усилиями, как молодая кокетка…
– Благодарю вас за советы, но люди, о которых вы говорите, все были безумцы, терявшие голову, упорствовавшие против несчастья, не имевшие хладнокровия и твердости, необходимых для игрока…
– А имеете ли вы это хладнокровие и эту твердость?
– Думаю, что так.
– Итак, вы еще будете играть?
– Не знаю… Может быть.
– Если так, то не пройдет и недели, как эти часы, которые я возвратил вам, опять займут место в моем сундуке.
– Увидим.
– Не забудьте, что, если вам будет нужно продать или заложить, я предложил вам и опять предлагаю сто луидоров.
Рауль пожал плечами. Натан проводил его до двери. Дебора не показывалась.
«Она придет», – говорил он сам себе.
Но походка, нимало не похожая на ее шаги, раздалась в коридоре. Растворилась форточка и из нее выглянуло желтое и пергаментное лицо. Голос вовсе не свежий и не молодой спросил:
– Кто вы и чего вам нужно?
Рауль задрожал. Натан заменил Дебору. Однако молодой человек отвечал:
– Я дворянин, которого вы принимали вчера вечером, мне нужно видеть вас…
– А-а! В самом деле, теперь я вас узнал. Извините меня, но я вижу такое множество людей каждый день, что иногда смешиваю лица. Притом я старею и память у меня уже не так хороша, как прежде.
– Хорошо… хорошо, но отворите же мне дверь…
– Сейчас, сейчас, – отвечал жид, отодвигая запоры.
Дверь растворилась. Рауль вошел.
– Пожалуйте за мной, – сказал жид, – мы поговорим о делах наверху.
Рауль пошел за Натаном и дорогой смотрел повсюду, не приметит ли Деборы, но девушка оставалась невидимой, и ничто не обнаруживало ее присутствия. Рауль и ростовщик пришли в ту комнату, которую мы уже знаем. Жид сел в старое кресло, положил на прилавок свои хищные и крючковатые руки с желтыми пальцами и черными ногтями и сказал:
– Если вы пришли за новым займом, то вы уже знаете, что я не могу дать ничего без залога… Посмотрим, каков залог…
– Я пришел не занимать, – отвечал Рауль.
– Чего же вы желаете?
– Возвратить вам свой долг.
– Шестьдесят луидоров?
– Да.
– Но вы брали у меня эти деньги на шесть недель…
– Я предпочитаю расплатиться с вами сейчас.
– Вы, конечно, не забыли нашего условия, что проценты будут одинаковы, заплатите ли вы деньги через два дня или через шесть недель?
– Помню, помню и не спорю. Я вам должен шестьдесят луидоров, вот они…
И Рауль положил перед жидом небольшую кучку золотых монет.
– Счет верен, – сказал Натан, взвесив каждый луидор в своих ястребиных когтях. – Золото хорошее и не обрезанное! Черт побери, как вы аккуратны!..
– Это вас удивляет?
– Нисколько. Я не удивляюсь ничему. Я говорю только, что с вами приятно иметь дело. Поверьте, что моя касса будет всегда к вашим услугам. Вам стоит только сказать слово.
Рауль сделал головой знак, который, пожалуй, мог быть принят за благодарность.
– Вы должны отдать мои часы, – сказал он потом.
– Справедливо, а я было и забыл!.. Это очень смешно… но будьте спокойны, они здесь…
Натан встал с кресла, подошел к сундуку и растворил его. Часы Рауля действительно лежали в сундуке, посреди груды вещей всякого рода. На каждой вещи был привязан ярлычок, на котором обозначались число, условия и имя владельца. Этот порядок, по всей вероятности, служил основным началом при устройстве заемного банка, известного у нас под именем mont-de-piete, того филантропического заведения, которое дает взаймы деньги работникам, студентам и девицам, живущим на содержании, за такие проценты, в которых не захотят признаться даже ростовщики. Но таковы уж наши нравы и законы.
Натан взял часы, снял ярлык и подал их Раулю, говоря:
– Те самые, не так ли?
– Да, – отвечал молодой человек.
– Они очень хороши, если бы вы предложили мне купить их, так как бриллианты чудесной воды, то я, кажется, сделал бы глупость и заплатил бы вам за них сто луидоров… Да, право, сто луидоров… не отпираюсь…
– Надеюсь, что я никогда не буду иметь надобности продавать их, – отвечал молодой человек, желая продолжить разговор, надеясь, что скоро явится Дебора.
– Тем лучше для вас. О! тем лучше, – прошептал Натан с умилением.
– Благодарю, – сказал Рауль.
– Позвольте мне задать вам вопрос?
– Охотно.
– Может быть, вы найдете его нескромным?
– Нисколько.
– Вероятно, вы получили наследство после вчерашнего дня?
– Почему вы спрашиваете меня об этом?
– Потому что вчера вы занимали деньги, а сегодня у вас, кажется, их достаточно.
– Нет, – отвечал Рауль с улыбкой, – я не получил наследства, а выиграл.
– А! вы последовали моему косвенному совету?
– Какому?
– Пойти в игорный дом?
– Да, и мне посчастливилось.
– Фортуна вам улыбалась?
– Целую ночь.
– Стало быть, вы выиграли много?
– Очень.
– А сколько?
– Двести тысяч ливров.
– Двести тысяч! – повторил жид, задрожав на своем кресле.
– Да, именно столько.
– Знаете ли, это бесподобно!
– Конечно.
– А вы не находите, что, взяв с вас десять луидоров взамен мысли сесть за игорный стол, я взял с вас за эту мысль не слишком дорого?
– Я готов согласиться с этим…
– Тогда позвольте же мне дать вам второй совет, такой же хороший, как первый, и за который я ничего не возьму с вас…
– Какой?
– Теперь, когда вы разбогатели, не ходите более никогда в игорный дом.
– Почему?
– Просто потому, что, если вы выиграли эти деньги в четыре часа, то проиграете их в два…
– Этого нельзя знать наверно.
– По крайней мере, это довольно вероятно. Я видел много людей, которые были в положении, подобном вашему, исключая огромность выигранной вами суммы, успех опьянял их, они возвращались к игре, чтобы удвоить свое богатство, и на другое утро прибегали ко мне заложить что-нибудь и снова отправляться пытать счастья, которое насмехалось над их усилиями, как молодая кокетка…
– Благодарю вас за советы, но люди, о которых вы говорите, все были безумцы, терявшие голову, упорствовавшие против несчастья, не имевшие хладнокровия и твердости, необходимых для игрока…
– А имеете ли вы это хладнокровие и эту твердость?
– Думаю, что так.
– Итак, вы еще будете играть?
– Не знаю… Может быть.
– Если так, то не пройдет и недели, как эти часы, которые я возвратил вам, опять займут место в моем сундуке.
– Увидим.
– Не забудьте, что, если вам будет нужно продать или заложить, я предложил вам и опять предлагаю сто луидоров.
Рауль пожал плечами. Натан проводил его до двери. Дебора не показывалась.
VI. Натан и Дебора
«Боже мой! – думал Рауль, выходя из дома Натана, – как этот старый жид неприятен со своими советами и предсказаниями!.. Пусть бы себе занимался своим ремеслом и брал огромные проценты, лишь бы только не осмеливался давать уроки благоразумия тем, кого бесстыдно грабит! Безумец! Он не понимает влияния звезд! Он не понимает, что я вступил на путь счастья и богатства и что с прошлой ночи все должно мне удаваться! Если бы дочь его не была так хороша, я никогда не возвратился бы в логовище этого лихоимца! Но эта божественная Дебора, эта смуглая девушка с глазами газели и с бархатными ресницами, расшевелила мне сердце! Я хочу ее увидеть и увижу!»
Легко понять, что Рауль, обвиняя других в сумасбродстве, сам не отличался слишком большим благоразумием. Легко также понять и то, что если он не был еще влюблен в Дебору, то, по крайней мере, был близок к этому.
Затворив дверь за Раулем, Натан отправился на первый этаж продолжать свои счеты, прерванные приходом посетителя. Он уже переступил первые ступени лестницы, когда его позвал голос, звуки которого, кроткие и звучные, заставили забиться его сердце. Голос этот принадлежал Деборе. Жид поспешно вошел в нижнюю залу, где находилась его дочь.
Дебора, казавшаяся утомленной, лежала на широком диване. По странной прихоти, молодая девушка надела в этот день вместо вчерашнего простого платья ослепительно богатый восточный костюм. Жемчужное ожерелье обвивало ее гибкую шею. Цехины сверкали в ее черных волосах. Руки, закинутые назад, поддерживали томную голову. Легкие синеватые круги окружали ее веки и доказывали, что она провела бессонную ночь. Ни один из этих признаков страдания не избег нежных родительских взоров Натана.
– Дитя мое, дитя мое, – прошептал он с беспокойством. – Ты нездорова? Ты страдаешь?
– Небольшая мигрень, мой добрый батюшка, может быть, расстройство нервов, но это ничего, решительно ничего, – отвечала Дебора.
– Точно?
– Да, добрый батюшка, завтра утром все пройдет…
– Да услышит тебя Бог! – сказал он, несколько успокоившись. – Но скажи мне, ты сейчас звала меня?
– Звала…
– Чего ты хотела?
– Видеть вас и поговорить с вами, вот и все…
– Не хочешь ли ты спросить меня о чем-нибудь особенном?
– Решительно ни о чем.
– Тогда давай поговорим, но сначала объясни мне, зачем, против своего обыкновения, сегодня ты нарядилась так блистательно?
– Зачем!.. Право, сама не знаю… Просто прихоть, фантазия. Я убирала в шкафах, и этот костюм попался мне на глаза; мне пришло в голову надеть его, а так как я тотчас же почувствовала себя нездоровой, мне уже не хотелось переодеваться…
Натан не настаивал. Объяснение дочери показалось ему совершенно правдоподобным.
Наступило молчание. Без сомнения, Дебора искала средства привести разговор к тому предмету, к которому она давно желала приступить. Наконец она заговорила:
– Батюшка, у вас кто-то сейчас был?
– Да, тот молодой человек, которого ты приводила ко мне вчера.
Щеки Деборы покрылись легким румянцем, которого Натан не заметил.
– А, – прошептала она, – этот молодой человек опять приходил…
– Да, приходил.
– Зачем?.. Верно, опять занимать!
– Ошибаешься: он принес мне деньги, которые я дал ему взаймы вчера.
– Уже?
– О, этот дворянин очень торопился расплатиться.
– Вы говорите: дворянин?
– Да.
– Почему вы так думаете?
– Я не могу в этом сомневаться.
– Вы знаете его имя?
– Нет, не знаю.
– Ну, так на чем же вы основываете свое мнение?
– Дитя мое, вещь, которую он оставил мне в залог, фамильная драгоценность; заметь хорошенько, часы с гербом, с великолепным гербом, на котором представлена золотая осина в красном поле, притом маркизская корона.
– Но, батюшка, – сказала Дебора с притворным равнодушием, – нетрудно было бы отыскать в гербовнике, какой фамилии принадлежит этот герб.
– Конечно, это было бы легко, но к чему? С какой целью отыскивать его?
– Вы правы, с какой целью! Наверно, вы никогда уже не увидите этого дворянина!
– О! в этом ты ошибаешься, – возразил Натан, улыбаясь.
– Он вернется?
– И даже скоро.
– Занимать у вас денег?
– Именно.
– Однако, если он заплатил вам сегодня?
– Ты предполагаешь, что он не будет уже иметь надобности во мне?
– Мне кажется…
– Знаешь ли, какие деньги принес он мне сегодня?
– Откуда мне знать?
– Деньги, которые он выиграл в игорном доме. Он выиграл огромную сумму… двести тысяч ливров! Но эту сумму он приобрел ужасной ценой, он сделался игроком на всю жизнь… я это прочел в его глазах… Карточная лихорадка течет теперь в его жилах вместе с кровью; он опять будет играть, проиграет все выигранное и принесет мне в залог эти самые часы или какую-нибудь другую вещь…
Дебора уже не слышала отца.
«Игрок! – думала она. – Как жаль!..»
Жид продолжал:
– Видишь ли, мое бедное дитя, игрок соединяет в себе посредством этой дьявольской страсти все пороки, которые обыкновенно не идут рядом. Игрок! Ах! по-моему, лучше быть вором или развратником. Для игрока нет ничего священного. Он продаст жену, мать, чтобы достать денег для игры! Если бы он располагал такими сокровищами, какие я накопил в этом доме и которые со временем будут принадлежать тебе, он проиграл бы их в несколько часов!.. А когда у него не осталось бы ничего, он стал бы красть, чтобы только играть!..
Натан замолчал и закашлялся. Эта длинная тирада, сказанная с жаром, взволновала его до крайней степени. Одышка заставила его почувствовать в эту минуту, что он должен был воздерживаться старательно от декламации и излишнего воодушевления.
Дебора встала с дивана и побежала приготовить для отца стакан сахарной воды, в которую налила несколько капель лекарства. Натан опорожнил стакан залпом и почувствовал тотчас облегчение.
– Милая дочь, – прошептал он, – дорогое дитя, твой старый отец благодарит тебя…
– Зачем вы так горячитесь? – отвечала Дебора своим кротким голосом. И прибавила мысленно во второй раз:
«Игрок! Как жаль!..»
Отец и дочь обменялись еще несколькими незначительными словами. Потом кто-то постучал в дверь с улицы и Натан оставил Дебору, чтобы принять нового посетителя.
Как только жидовка осталась одна, она уселась опять на диване в своей прежней небрежной позе. Скоро глаза ее закрылись и она как будто заснула, но она не спала, она думала. О чем? Ах, Боже мой! О том молодом незнакомце, который со вчерашнего дня занимал ее таким странным образом.
«Батюшка проклинает игроков, – думала она, – и думает, что они неисправимы!.. Но говорят, что нет такого неисправимого недуга, который не могла бы излечить любовь!..»
Потом, долго мечтая на эту тему, она прибавила:
«Где найти гербовник, чтобы узнать его имя?..»
Легко понять, что Рауль, обвиняя других в сумасбродстве, сам не отличался слишком большим благоразумием. Легко также понять и то, что если он не был еще влюблен в Дебору, то, по крайней мере, был близок к этому.
Затворив дверь за Раулем, Натан отправился на первый этаж продолжать свои счеты, прерванные приходом посетителя. Он уже переступил первые ступени лестницы, когда его позвал голос, звуки которого, кроткие и звучные, заставили забиться его сердце. Голос этот принадлежал Деборе. Жид поспешно вошел в нижнюю залу, где находилась его дочь.
Дебора, казавшаяся утомленной, лежала на широком диване. По странной прихоти, молодая девушка надела в этот день вместо вчерашнего простого платья ослепительно богатый восточный костюм. Жемчужное ожерелье обвивало ее гибкую шею. Цехины сверкали в ее черных волосах. Руки, закинутые назад, поддерживали томную голову. Легкие синеватые круги окружали ее веки и доказывали, что она провела бессонную ночь. Ни один из этих признаков страдания не избег нежных родительских взоров Натана.
– Дитя мое, дитя мое, – прошептал он с беспокойством. – Ты нездорова? Ты страдаешь?
– Небольшая мигрень, мой добрый батюшка, может быть, расстройство нервов, но это ничего, решительно ничего, – отвечала Дебора.
– Точно?
– Да, добрый батюшка, завтра утром все пройдет…
– Да услышит тебя Бог! – сказал он, несколько успокоившись. – Но скажи мне, ты сейчас звала меня?
– Звала…
– Чего ты хотела?
– Видеть вас и поговорить с вами, вот и все…
– Не хочешь ли ты спросить меня о чем-нибудь особенном?
– Решительно ни о чем.
– Тогда давай поговорим, но сначала объясни мне, зачем, против своего обыкновения, сегодня ты нарядилась так блистательно?
– Зачем!.. Право, сама не знаю… Просто прихоть, фантазия. Я убирала в шкафах, и этот костюм попался мне на глаза; мне пришло в голову надеть его, а так как я тотчас же почувствовала себя нездоровой, мне уже не хотелось переодеваться…
Натан не настаивал. Объяснение дочери показалось ему совершенно правдоподобным.
Наступило молчание. Без сомнения, Дебора искала средства привести разговор к тому предмету, к которому она давно желала приступить. Наконец она заговорила:
– Батюшка, у вас кто-то сейчас был?
– Да, тот молодой человек, которого ты приводила ко мне вчера.
Щеки Деборы покрылись легким румянцем, которого Натан не заметил.
– А, – прошептала она, – этот молодой человек опять приходил…
– Да, приходил.
– Зачем?.. Верно, опять занимать!
– Ошибаешься: он принес мне деньги, которые я дал ему взаймы вчера.
– Уже?
– О, этот дворянин очень торопился расплатиться.
– Вы говорите: дворянин?
– Да.
– Почему вы так думаете?
– Я не могу в этом сомневаться.
– Вы знаете его имя?
– Нет, не знаю.
– Ну, так на чем же вы основываете свое мнение?
– Дитя мое, вещь, которую он оставил мне в залог, фамильная драгоценность; заметь хорошенько, часы с гербом, с великолепным гербом, на котором представлена золотая осина в красном поле, притом маркизская корона.
– Но, батюшка, – сказала Дебора с притворным равнодушием, – нетрудно было бы отыскать в гербовнике, какой фамилии принадлежит этот герб.
– Конечно, это было бы легко, но к чему? С какой целью отыскивать его?
– Вы правы, с какой целью! Наверно, вы никогда уже не увидите этого дворянина!
– О! в этом ты ошибаешься, – возразил Натан, улыбаясь.
– Он вернется?
– И даже скоро.
– Занимать у вас денег?
– Именно.
– Однако, если он заплатил вам сегодня?
– Ты предполагаешь, что он не будет уже иметь надобности во мне?
– Мне кажется…
– Знаешь ли, какие деньги принес он мне сегодня?
– Откуда мне знать?
– Деньги, которые он выиграл в игорном доме. Он выиграл огромную сумму… двести тысяч ливров! Но эту сумму он приобрел ужасной ценой, он сделался игроком на всю жизнь… я это прочел в его глазах… Карточная лихорадка течет теперь в его жилах вместе с кровью; он опять будет играть, проиграет все выигранное и принесет мне в залог эти самые часы или какую-нибудь другую вещь…
Дебора уже не слышала отца.
«Игрок! – думала она. – Как жаль!..»
Жид продолжал:
– Видишь ли, мое бедное дитя, игрок соединяет в себе посредством этой дьявольской страсти все пороки, которые обыкновенно не идут рядом. Игрок! Ах! по-моему, лучше быть вором или развратником. Для игрока нет ничего священного. Он продаст жену, мать, чтобы достать денег для игры! Если бы он располагал такими сокровищами, какие я накопил в этом доме и которые со временем будут принадлежать тебе, он проиграл бы их в несколько часов!.. А когда у него не осталось бы ничего, он стал бы красть, чтобы только играть!..
Натан замолчал и закашлялся. Эта длинная тирада, сказанная с жаром, взволновала его до крайней степени. Одышка заставила его почувствовать в эту минуту, что он должен был воздерживаться старательно от декламации и излишнего воодушевления.
Дебора встала с дивана и побежала приготовить для отца стакан сахарной воды, в которую налила несколько капель лекарства. Натан опорожнил стакан залпом и почувствовал тотчас облегчение.
– Милая дочь, – прошептал он, – дорогое дитя, твой старый отец благодарит тебя…
– Зачем вы так горячитесь? – отвечала Дебора своим кротким голосом. И прибавила мысленно во второй раз:
«Игрок! Как жаль!..»
Отец и дочь обменялись еще несколькими незначительными словами. Потом кто-то постучал в дверь с улицы и Натан оставил Дебору, чтобы принять нового посетителя.
Как только жидовка осталась одна, она уселась опять на диване в своей прежней небрежной позе. Скоро глаза ее закрылись и она как будто заснула, но она не спала, она думала. О чем? Ах, Боже мой! О том молодом незнакомце, который со вчерашнего дня занимал ее таким странным образом.
«Батюшка проклинает игроков, – думала она, – и думает, что они неисправимы!.. Но говорят, что нет такого неисправимого недуга, который не могла бы излечить любовь!..»
Потом, долго мечтая на эту тему, она прибавила:
«Где найти гербовник, чтобы узнать его имя?..»
VII. Как Рауль провел вечер
День кончился в ту минуту, когда Рауль оканчивал мысленно последние фразы монолога, переданного нами в прошлой главе. Густой туман, поднимавшийся от земли к небу, окружал Париж. Прохожие как будто терялись в этом тумане, все более и более сгущавшемся. Слабый свет начинал мелькать за узкими и темными окнами лавок улицы Сент-Оноре – печальное и жалкое освещение, предшественников газа, который ныне блистает в этих же местах. Рауль смотрел направо и налево.
– Куда идти? – спросил он сам себя.
На этот вопрос отвечал ему голос его собственного желудка, кричавшего, что он голоден и что давно пора обедать. Рауль, как нам известно, встал очень поздно и вышел из гостиницы, не позавтракав. Человек никогда не отказывается повиноваться желудку, разумеется, когда состояние кошелька позволяет исполнять его приказания. А мы знаем, что кошелек Рауля был туго набит.
Молодой человек пошел в ту знаменитую гостиницу, о которой мы уже говорили с заслуженными похвалами и которая была известна под вывеской «Золотой Колесницы». В этой гостинице хорошо кормили, подавали превосходные вина, словом молодые дворяне и богатая буржуазия часто посещали ее. Конечно, она нисколько не походила на те, которые ныне носят названия «Братьев Провансальцев», «Золотого Дома»и «Английской Кофейной». Чтобы найти теперь что-либо ей подобное, надобно отправиться в те многочисленные харчевни, которые процветают у Мон-Парнасской и Менской застав. Разумеется, мы говорим только о внешности заведений, а не о качестве кушаний.
Чтобы дойти до обширных зал, где обедали посетители «Золотой Колесницы», надо было идти через кухню. В этой кухне осуществлялись гомерические торжества камачовых свадеб и пиров Гаргантюа. Двенадцать вертелов, длинных, как реи трехмачтового корабля, беспрерывно вертелись над огромным костром, подобным тому, о котором говорит «Илиада»и которого достаточно было бы для того, чтобы изжарить на нем целого быка на обед героям. Ягнята, поросята, бараны, индейки жарились вместе, орошаемые каждые три секунды потоками растопленного жира. Об этом заботился целый батальон внимательных поварят. Несколько далее фазаны, куропатки, перепелки, словом, дичь всякого рода, даже винноягодники и овсянки, разливали приятный запах, золотясь перед менее жарким огнем. Смешанный запах трюфелей и пряных кореньев приятно ласкал обоняние лакомки. С противоположной стороны шесть поваров в белых колпаках и передниках наблюдали за бесчисленным множеством кастрюль, в которых кипели изысканные рагу. Конечно, все это было не изящно, но имело свою хорошую сторону, с этим нельзя было не согласиться. Не приятно ли было для гастронома, имеющего притом хороший аппетит, наслаждаться гармоническими подробностями таких успокоительных приготовлений и заказать свой обед.
Рауль вошел и велел подать себе обед, от которого не отказался бы Брилья Саварен. Бутылка старого испанского вина, другая бутылка превосходного «помара»и наконец третья «сильери» оросили вкусные яства, которые вместе с винами скоро привели молодого человека в то состояние нравственного блаженства, которое гораздо ближе к экстазу, чем к опьянению. Желудок Рауля был удовлетворен, сердце довольно, мысли свободны, и он смотрел на весь человеческий род с такой благосклонностью, что мы готовы предложить пари, что он охотно подал бы руку и бокал шампанского даже Бенуа, если бы Бенуа в эту минуту сел возле него. Но Бенуа не пришел, а Рауль, расплатившись золотом за обед, вышел из ресторации с намерением приходить в нее каждый день. Потом молодой человек задал себе новый вопрос: «Куда мне идти?»
Но этот вопрос остался без ответа. Было уже слишком поздно, чтобы искать в этот день квартиру, и Рауль решился идти прямо, предоставив случаю распорядиться его вечером. Случай – большой лукавец! Он привел нашего героя прямо к высоким и широким воротам игорного дома. Двор был так же великолепно освещен, как и накануне, и загроможден лакеями, которые потрясали факелами, и вельможами, выходившими из портшезов. Рауль невольно остановился. Он хотел было продолжать дорогу, но невидимый магнит как будто удерживал его и не допускал удалиться.
«А почему бы мне и не войти?»– подумал он.
И тотчас же ответил себе:
«В самом деле, почему не войти? Чего мне бояться?.. Разве я не могу, не дотрагиваясь даже до карт, провести приятный вечер, глядя, как сыплется золото по зеленому сукну, как оно сияет при свете сотни свеч?.. Какая музыка! очаровательные звуки катящихся луидоров, из которых брызжут мириады искр? Притом, если я захочу играть, чем я рискую?.. У меня в карманах не более тридцати луидоров… Если я и проиграю эту безделицу, какая беда?.. К тому же, почему я непременно должен проиграть?.. Прошлую ночь пятьдесят луидоров доставили мне двести тысяч ливров… Несмотря на слова старого Натана, я могу выиграть столько же и сегодня!..»
Когда рассуждаешь таким образом с самим собой, можно быть уверенным заранее, что поддаешься искушению. Рауль действительно поддался. Он ступил за ворота и через минуту входил уже в блестящие залы первого этажа. Хотя было еще не поздно, но игроки собрались уже во множестве. Приход Рауля произвел между ними волнение. Только и говорили, что о его изумительном счастье и огромном выигрыше накануне. Его присутствие в высшей степени подстрекнуло общее любопытство. Будет ли он играть? много ли выиграет? или, напротив, все проиграет? Вот о чем каждый спрашивал себя.
Характер человека почти всегда так странно проникнут ребяческим тщеславием, что Рауль, заметив общее внимание к себе, был внутренне польщен этим и сожалел, зачем не принес с собой тысяч двадцать, чтобы в случае надобности поддержать свою репутацию большого игрока. В эту минуту молодой человек был готов вернуться в гостиницу за деньгами, но от улицы Сент-Онорэ до Паради-Пуассоньер было далеко, и Рауль решился остаться и попытать счастья.
В тех залах, куда мы ввели наших читателей, играли в фараон, в бириби, в бассет, в ландскнехт и проч. Рауль подошел к тому столу, где шла игра в ландскнехт, к тому самому столу, у которого, через несколько лет, он будет так жестоко оскорблен виконтом д'Обиньи. Ему тотчас дали место. Рауль первый раз видел, как играют в ландскнехт, и потому минуты две или три присматривался к игре, чтобы понять ее сущность. Наконец, когда дошла до него очередь метать, он взял карты и бросил на стол двадцать пять луидоров.
– Ва-банк! – поспешно подхватил сосед его справа, прибавив тихо: – Я вперед знаю, что выиграю… два раза кряду не бывает подобного счастья, как то, которое благоприятствовало этому молодому человеку вчера.
– Куда идти? – спросил он сам себя.
На этот вопрос отвечал ему голос его собственного желудка, кричавшего, что он голоден и что давно пора обедать. Рауль, как нам известно, встал очень поздно и вышел из гостиницы, не позавтракав. Человек никогда не отказывается повиноваться желудку, разумеется, когда состояние кошелька позволяет исполнять его приказания. А мы знаем, что кошелек Рауля был туго набит.
Молодой человек пошел в ту знаменитую гостиницу, о которой мы уже говорили с заслуженными похвалами и которая была известна под вывеской «Золотой Колесницы». В этой гостинице хорошо кормили, подавали превосходные вина, словом молодые дворяне и богатая буржуазия часто посещали ее. Конечно, она нисколько не походила на те, которые ныне носят названия «Братьев Провансальцев», «Золотого Дома»и «Английской Кофейной». Чтобы найти теперь что-либо ей подобное, надобно отправиться в те многочисленные харчевни, которые процветают у Мон-Парнасской и Менской застав. Разумеется, мы говорим только о внешности заведений, а не о качестве кушаний.
Чтобы дойти до обширных зал, где обедали посетители «Золотой Колесницы», надо было идти через кухню. В этой кухне осуществлялись гомерические торжества камачовых свадеб и пиров Гаргантюа. Двенадцать вертелов, длинных, как реи трехмачтового корабля, беспрерывно вертелись над огромным костром, подобным тому, о котором говорит «Илиада»и которого достаточно было бы для того, чтобы изжарить на нем целого быка на обед героям. Ягнята, поросята, бараны, индейки жарились вместе, орошаемые каждые три секунды потоками растопленного жира. Об этом заботился целый батальон внимательных поварят. Несколько далее фазаны, куропатки, перепелки, словом, дичь всякого рода, даже винноягодники и овсянки, разливали приятный запах, золотясь перед менее жарким огнем. Смешанный запах трюфелей и пряных кореньев приятно ласкал обоняние лакомки. С противоположной стороны шесть поваров в белых колпаках и передниках наблюдали за бесчисленным множеством кастрюль, в которых кипели изысканные рагу. Конечно, все это было не изящно, но имело свою хорошую сторону, с этим нельзя было не согласиться. Не приятно ли было для гастронома, имеющего притом хороший аппетит, наслаждаться гармоническими подробностями таких успокоительных приготовлений и заказать свой обед.
Рауль вошел и велел подать себе обед, от которого не отказался бы Брилья Саварен. Бутылка старого испанского вина, другая бутылка превосходного «помара»и наконец третья «сильери» оросили вкусные яства, которые вместе с винами скоро привели молодого человека в то состояние нравственного блаженства, которое гораздо ближе к экстазу, чем к опьянению. Желудок Рауля был удовлетворен, сердце довольно, мысли свободны, и он смотрел на весь человеческий род с такой благосклонностью, что мы готовы предложить пари, что он охотно подал бы руку и бокал шампанского даже Бенуа, если бы Бенуа в эту минуту сел возле него. Но Бенуа не пришел, а Рауль, расплатившись золотом за обед, вышел из ресторации с намерением приходить в нее каждый день. Потом молодой человек задал себе новый вопрос: «Куда мне идти?»
Но этот вопрос остался без ответа. Было уже слишком поздно, чтобы искать в этот день квартиру, и Рауль решился идти прямо, предоставив случаю распорядиться его вечером. Случай – большой лукавец! Он привел нашего героя прямо к высоким и широким воротам игорного дома. Двор был так же великолепно освещен, как и накануне, и загроможден лакеями, которые потрясали факелами, и вельможами, выходившими из портшезов. Рауль невольно остановился. Он хотел было продолжать дорогу, но невидимый магнит как будто удерживал его и не допускал удалиться.
«А почему бы мне и не войти?»– подумал он.
И тотчас же ответил себе:
«В самом деле, почему не войти? Чего мне бояться?.. Разве я не могу, не дотрагиваясь даже до карт, провести приятный вечер, глядя, как сыплется золото по зеленому сукну, как оно сияет при свете сотни свеч?.. Какая музыка! очаровательные звуки катящихся луидоров, из которых брызжут мириады искр? Притом, если я захочу играть, чем я рискую?.. У меня в карманах не более тридцати луидоров… Если я и проиграю эту безделицу, какая беда?.. К тому же, почему я непременно должен проиграть?.. Прошлую ночь пятьдесят луидоров доставили мне двести тысяч ливров… Несмотря на слова старого Натана, я могу выиграть столько же и сегодня!..»
Когда рассуждаешь таким образом с самим собой, можно быть уверенным заранее, что поддаешься искушению. Рауль действительно поддался. Он ступил за ворота и через минуту входил уже в блестящие залы первого этажа. Хотя было еще не поздно, но игроки собрались уже во множестве. Приход Рауля произвел между ними волнение. Только и говорили, что о его изумительном счастье и огромном выигрыше накануне. Его присутствие в высшей степени подстрекнуло общее любопытство. Будет ли он играть? много ли выиграет? или, напротив, все проиграет? Вот о чем каждый спрашивал себя.
Характер человека почти всегда так странно проникнут ребяческим тщеславием, что Рауль, заметив общее внимание к себе, был внутренне польщен этим и сожалел, зачем не принес с собой тысяч двадцать, чтобы в случае надобности поддержать свою репутацию большого игрока. В эту минуту молодой человек был готов вернуться в гостиницу за деньгами, но от улицы Сент-Онорэ до Паради-Пуассоньер было далеко, и Рауль решился остаться и попытать счастья.
В тех залах, куда мы ввели наших читателей, играли в фараон, в бириби, в бассет, в ландскнехт и проч. Рауль подошел к тому столу, где шла игра в ландскнехт, к тому самому столу, у которого, через несколько лет, он будет так жестоко оскорблен виконтом д'Обиньи. Ему тотчас дали место. Рауль первый раз видел, как играют в ландскнехт, и потому минуты две или три присматривался к игре, чтобы понять ее сущность. Наконец, когда дошла до него очередь метать, он взял карты и бросил на стол двадцать пять луидоров.
– Ва-банк! – поспешно подхватил сосед его справа, прибавив тихо: – Я вперед знаю, что выиграю… два раза кряду не бывает подобного счастья, как то, которое благоприятствовало этому молодому человеку вчера.
VIII. Портшез
Однако выиграл Рауль. Сосед его справа, казалось, был очень раздосадован и в особенности очень удивлен, что проиграл двадцать пять луидоров, но утешился, думая:
«Ба! Если этот дворянин будет продолжать игру, я буду держать против него пятьдесят луидоров и на этот раз уж непременно выиграю!»
Рауль действительно продолжал играть.
– Ва-банк! – опять сказал сосед.
Рауль выиграл снова. На губах соседа образовалась очень заметная гримаса.
«Черт побери! черт побери! – думал он. – Неужели счастье будет постоянно ему благоприятствовать?»
И, вдруг сделавшись осторожным, он не стал рисковать ничем против ставки Рауля.
«Осторожность – мать безопасности»– говорит пословица. Эта пословица, чрезвычайно мудрая, заключает в себе весьма полезный совет. Сосед хорошо сделал, что последовал этому совету. Счастье Рауля было и на этот раз не менее изумительно, чем в прошлую ночь. Семь раз подряд случай помогал молодому человеку.
Интерес, внушаемый партией в ландскнехт, был так велик, что все игроки, игравшие в фараон, бассет и прочие игры, оставили их и столпились у стола, за которым играл наш герой. В эту минуту на зеленом сукне лежала огромная сумма в сто пятьдесят три тысячи шестьсот луидоров золотом и банковыми билетами – ослепительный результат первой ставки в двадцать пять луидоров.
– Кто хочет держать? – сказал Рауль. – Я не снимаю ничего.
Легкий трепет пробежал по зале. Неслыханная смелость молодого человека, который с беззаботным видом рисковал целым состоянием на одну ставку, внушила всем игрокам лихорадочный восторг, смешанный с каким-то испугом. Один Рауль был спокоен, и мы утверждаем, что с его стороны не было никакой заслуги в том, что он оставался хладнокровным. Его вера в свою звезду была так слепа, что он даже и не подумал, что мог бы проиграть хоть одну ставку. Это суеверное доверие мало-помалу разделили все присутствующие, так что в ту минуту, когда Рауль произнес слова, приведенные выше, никто не отвечал на его вызов, и ни один луидор не был положен на стол. Рауль удивился страху, который внушал.
«Ба! Если этот дворянин будет продолжать игру, я буду держать против него пятьдесят луидоров и на этот раз уж непременно выиграю!»
Рауль действительно продолжал играть.
– Ва-банк! – опять сказал сосед.
Рауль выиграл снова. На губах соседа образовалась очень заметная гримаса.
«Черт побери! черт побери! – думал он. – Неужели счастье будет постоянно ему благоприятствовать?»
И, вдруг сделавшись осторожным, он не стал рисковать ничем против ставки Рауля.
«Осторожность – мать безопасности»– говорит пословица. Эта пословица, чрезвычайно мудрая, заключает в себе весьма полезный совет. Сосед хорошо сделал, что последовал этому совету. Счастье Рауля было и на этот раз не менее изумительно, чем в прошлую ночь. Семь раз подряд случай помогал молодому человеку.
Интерес, внушаемый партией в ландскнехт, был так велик, что все игроки, игравшие в фараон, бассет и прочие игры, оставили их и столпились у стола, за которым играл наш герой. В эту минуту на зеленом сукне лежала огромная сумма в сто пятьдесят три тысячи шестьсот луидоров золотом и банковыми билетами – ослепительный результат первой ставки в двадцать пять луидоров.
– Кто хочет держать? – сказал Рауль. – Я не снимаю ничего.
Легкий трепет пробежал по зале. Неслыханная смелость молодого человека, который с беззаботным видом рисковал целым состоянием на одну ставку, внушила всем игрокам лихорадочный восторг, смешанный с каким-то испугом. Один Рауль был спокоен, и мы утверждаем, что с его стороны не было никакой заслуги в том, что он оставался хладнокровным. Его вера в свою звезду была так слепа, что он даже и не подумал, что мог бы проиграть хоть одну ставку. Это суеверное доверие мало-помалу разделили все присутствующие, так что в ту минуту, когда Рауль произнес слова, приведенные выше, никто не отвечал на его вызов, и ни один луидор не был положен на стол. Рауль удивился страху, который внушал.