де Монтепен Ксавье. Рауль, или Искатель приключений. Книга 1

   – Совершенно, – отвечал Жак.
   – Хозяин гостиницы, – продолжал Рауль, – тотчас окажет тебе самое почтительное внимание и приведет в комнату во втором этаже, где оставит тебя одного. Вокруг этой комнаты ты увидишь большие шкафы, в которых висит множество костюмов разного сорта, всяких цветов, на всякий рост. Вместо своей ливреи надень полный костюм комиссионера.
   Кавалер замолчал на минуту, потом вынул из черепаховой шкатулки железный ключ, сделанный чрезвычайно замысловато, и продолжал:
   – В этой самой комнате, возле камина, находится большой сундук, с виду как будто из старого прогнившего дерева, но он только выкрашен таким образом, а на самом деле это сундук железный; он привинчен к полу. Отопри сундук этим ключом и положи в него пакет по номером 2, а пакет под номером 1 спрячь в карман и ступай в улицу Св. Доминика, в отель маркиза де Тианжа.
   – Я знаю это имя, – сказал Жак, – знаю, где и отель маркиза.
   – По всей вероятности, швейцар тебя не пропустит. Поручи ему сказать маркизу, что тебя прислал номер 5, и маркиз де Тианж тотчас тебя примет.
   – Что же я должен сказать ему?
   – Отдай ему пакет и обрати его внимание на то, что печать цела… Он станет расспрашивать тебя обо мне, где я и почему сам не приехал. Не отвечай на эти вопросы, а скажи только, что на другой день, в какое время будет ему угодно, ты придешь за ответом, если он сочтет нужным отвечать на бумаги, которые успеет до тех пор прочесть.
   – Не забуду ни одного слова, – сказал Жак.
   Рауль продолжал:
   – Оставив отель Тианжа, вернись на улицу Шерш-Миди, в гостиницу «Царь Соломон», возьми пакет под номером 2 и ступай в Пале-Рояль…
   – В Пале-Рояль? – повторил Жак.
   – Да, – ответил Рауль, – спроси Максима, камердинера регента, отдай ему перстень, попроси показать регенту и сказать ему, что принесший этот перстень требует немедленной аудиенции…
   – Регент меня примет? – вскричал Жак с изумлением.
   – Не только примет, но еще и не заставит ждать ни минуты, если только ты застанешь его в Пале-Рояле.
   – А если его там нет, что мне делать?
   – Дождись его возвращения, чтобы исполнить поручение как можно скорее.
   – Как я должен себя вести в присутствии регента?
   – Отдай ему бумаги и отвечай на все вопросы, какие он задаст тебе обо мне, только умолчи о том, в каком месте я нахожусь, и ни слова не говори об опасности моего положения… попроси его, кроме того, дать тебе ответ на другой день.
   – Слушаю, кавалер.
   – Получив оба письма, сними костюм комиссионера, надень опять свою ливрею, дай десять луидоров хозяину гостиницы, сядь на лошадь и возвратись как можно скорее сюда…
   – О! Будьте спокойны! – сказал Жак. – Я не потеряю ни одного часа, ни одной минуты, ни одной секунды.
   – Если ты застанешь меня в живых, – продолжал Рауль, – все будет к лучшему, и мы тогда посмотрим, что нам придется делать; если же напротив… если, я должен буду умереть…
   Жак невольно перебил своего барина энергичным восклицанием. Кавалер знаком велел ему успокоиться и продолжал:
   – Если, по возвращении, ты уже не застанешь меня в живых, сожги письма, которые регент и маркиз де Тианж дадут тебе, и возьми себе все деньги, находящиеся в чемодане; там несколько тысяч луидоров и я отдаю их тебе в наследство; пожалей обо мне, если хочешь, или забудь меня, если не будешь иметь времени думать обо мне…
   Жак плакал. Рауль протянул ему руку, которую слуга поцеловал несколько раз и облил слезами.
   – Ступай же, друг мой, – сказал кавалер. – Ступай скорее! Нельзя терять ни минуты, притом я так долго говорил, что совсем ослабел…
   В самом деле, когда Рауль произносил последние слова, голос его уже начинал ослабевать, и ему казалось, что какое-то покрывало опускается между его глазами и окружающими предметами. В утомлении Рауль опустил голову на подушку, и Жак вышел из комнаты, напрасно стараясь обуздать свое горе.

IX. Секрет Мадлены

   По мере того, как голова Рауля становилась тяжелее и возвращалась горячка, взгляд его невольно устремился на ту часть обоев, которая находилась прямо перед его кроватью. Кроткое и прелестное личико царицы Савской навеяло на него непреодолимое очарование. В странном состоянии, в котором Рауль находился и которое не походило ни на сон, ни на бодрствование, ни на спокойствие, ни на бред, это лицо являлось ему утешительным и покровительственным видением. Разгоряченное воображение кавалера представляло ему молодую царицу не как безжизненную фигуру на картинке, но как живое существо, и он верил, что это существо действительно находилось перед ним. Ему казалось, что она улыбается ему и протягивает руку; он не сомневался, что она подойдет к нему и принесет с собою выздоровление и счастье. Видно, что бред, исчезнув на мгновение, начинал возвращать свои права.
   Но вдруг – странное дело! – вымысел сделался истиной. Сквозь прозрачный туман помутившихся глаз Рауль ясно увидел, что обои движутся. Фигура царицы медленно отделилась от окружающей ее группы. Походка ее была так же грациозна, как и красота. Маленькие ножки едва касались пола, но шума шагов не было слышно. Она вплотную подошла к молодому человеку. Рауль закрыл глаза, ослепленный блеском этого чудного явления.
   – О!.. – пролепетал он почти невнятным голосом, – если бы вы не были царицей по вашей диадеме, вы были бы царицей по вашей красоте.
   Едва он прошептал эти слова, как рассудок его совершенно помутился под жгучим давлением горячки, охватившей его мозг. Однако Раулю не пригрезилось ничего. Он видел действительно то, что мы рассказали.
   В ту минуту, когда ему показалось, что обои движутся, дверь комнаты в самом деле отворилась. Когда он думал, что царица подходит к нему, Жанна действительно приблизилась к его постели. Преданность и сострадание, мы уже говорили, удивительным образом подготавливают к любви сердце женщины. Условия, в которых находилась Жанна, не позволили бедной девушке составить исключение из общего правила. Одинокая в жизни и свете, живя в уединении с матерью, раздражительный и жестокий характер которой мы уже знаем, Жанна вела жизнь однообразную и бесцветную, никуда не выходила и никого не принимала; стало быть, не было ли в порядке вещей, что она легко могла влюбиться в первого приличного мужчину, которого случай сведет с ней. А случай устроил именно так, что вероятность непременно должна была сделаться несомненностью. Образ Рауля соединял в себе непреодолимое очарование красоты, молодости и страдания. Как могло устоять против этого бедное сердце Жанны? И оно не устояло, тем более что это невинное и простодушное дитя не ведало жизненных опасностей и целомудренно предавалось грустному удовольствию окружать наивной нежностью умирающего молодого человека. Итак, Жанна страстно полюбила Рауля, который даже не знал ее.
   В ту минуту, когда кавалер приметил ее в первый раз, она вошла в комнату, заперев дверь за Жаком, отправлявшимся в Париж. По обыкновению, она тихо проскользнула за занавесками кровати, чтобы прислушаться к дыханию Рауля. Ей показалось, что молодой человек спокойно спал. Тогда она вышла из комнаты так же осторожно, как вошла туда, и отправилась к матери, которая приходила в негодование на слишком частое и слишком продолжительное, по ее мнению, отсутствие дочери.
   Мадлена де Шанбар после перемены, совершившейся в ней, когда она узнала о богатстве больного, спрашивала о нем по нескольку раз в день и, казалось, принимала живейшее участие во всем, что касалось молодого человека. Ее заботливое любопытство простиралось даже до желания знать, что говорил и делал Жак, слуга Рауля. В этот день она поспешила спросить у Жанны:
   – Ну! Как твой больной?
   – Ему лучше, гораздо лучше; по крайней мере, мне так кажется, – отвечала молодая девушка.
   – Слава Богу! – вскричала больная с притворной радостью, закусив себе губы до крови, чтобы скрыть гримасу обманутого ожидания. Потом она прибавила через минуту: – Мне показалось утром, что дверь улицы отворяли и затворяли два раза… Не ошиблась ли я?
   – Нет, матушка.
   – Кто же это выходил?
   – Сначала доктор, а потом слуга.
   – Куда уходил доктор?
   – Он вернулся в Сен-Жермен.
   – Надолго?
   – Ему заплатили и отказали.
   – Стало быть, он не вернется?
   – Нет, если только его не позовут снова.
   – А слуга куда послан?
   – В Париж.
   – Когда он должен вернуться?
   – Он мне сказал, что через два или три дня.
   – Не раньше?
   – Нет, господин дал ему поручения, требующие, по крайней мере, столько времени.
   – Итак, мы одни в доме с этим молодым человеком?
   – Да, матушка.
   – Это тебя не пугает, дитя мое?
   – Меня, матушка?.. Чего же мне пугаться? Кавалер де ла Транблэ опасно болен; притом, если бы он даже и выздоровел, нам нечего его бояться… напротив! Если бы какая-нибудь опасность угрожала нам, он, наверно, защитил бы нас!
   Жанна произнесла эти последние слова с необыкновенным жаром.
   – Как ты разгорячилась!.. – заметила мать с улыбкой.
   Жанна очень покраснела. Больная продолжала:
   – Ты, кажется, принимаешь участие в этом молодом человеке, и я нахожу, что это очень естественно…
   – Да, матушка… – пролепетала молодая девушка.
   – Так слушай же: в эту ночь мне пришла в голову одна вещь…
   – Какая?
   – Что от меня зависит вылечить его гораздо скорее, нежели могут сделать это все доктора на свете…
   – Что вы хотите сказать? – с живостью вскричала Жанна. – От вас зависит вылечить его? Каким это образом?
   – Я вспомнила драгоценный секрет, который в моей молодости сообщил мне один иностранный доктор, знаменитый по своему искусству… В свете много было шума и толков о чудесах, какие он делал со своими больными…
   – Какой же это секрет, матушка?
   – Сейчас узнаешь. Отопри шкаф, вделанный в стену за изголовьем моей кровати.
   – Отперла…
   – Взгляни на третью полку, с левой стороны, если я не ошибаюсь… что ты там видишь?
   – Тут есть несколько небольших глиняных горшочков, есть сухие цветы и разные медные инструменты, которые мне неизвестны.
   – А другие вещи есть?
   – Есть много кое-чего.
   – Посмотри, нет ли между этими вещами пузырьков?
   – Есть много, различной формы и величины.
   – Один из пузырьков должен быть наполнен темной жидкостью.
   Жанна искала с минуту, потом отвечала:
   – Вот он.
   – Подай его мне; я хочу удостовериться, не ошибаешься ли ты.
   Молодая девушка исполнила приказание матери. Мадлена де Шанбар внимательно осмотрела пузырек, откупорила его, поднесла к ноздрям и вдохнула запах с удовольствием, вероятно, очень сильным, потому что радостная молния сверкнула в ее глазах и улыбка раскрыла на минуту ее бледные губы.
   – Да, – прошептала она потом. – Это именно то, что мне нужно… В этом пузырьке заключается надежное лекарство… – прибавила она вслух.
   Жанна сделала радостное движение. Больная продолжала, обратившись к ней:
   – Сегодня вечером, когда стемнеет, налей треть этой жидкости в лекарство этого прекрасного дворянина, которого ты называешь, кажется, Раулем де ла Транблэ… Постарайся, чтобы он выпил эту смесь, и завтра утром… завтра он перестанет страдать…
   Услыша это, Жанна не могла произнести ни слова; она была так счастлива, что, казалось, это счастье некоторым образом парализовало ее. Она взяла пузырек из рук матери и хотела выйти из комнаты, чтобы скрыть свое волнение. Мадлена удержала ее.
   – Еще одно слово, дитя мое.
   – Что прикажете, матушка?
   – Слуга кавалера де ла Транблэ не увез ли в Париж золота, о котором ты мне говорила?
   – Нет, матушка, – отвечала Жанна, – но к чему этот вопрос?
   – Просто из любопытства… какое нам дело, есть ли деньги у этого дворянина или нет?.. Ведь мы, конечно, не потребуем от него платы за то, что можем сделать для него…
   – Конечно, нет! – вскричала Жанна, не замечая, с каким странным выражением говорила ее мать.
   – Теперь, – продолжала больная, – ступай, дитя мое, ступай, ты мне более не нужна.
   Жанна вышла.
   Оставшись одна, Мадлена вскричала с энергией, к которой нельзя было считать ее способной, глядя на ее исхудалое тело и поблекшее лицо:
   – Довольно нищеты! Довольно страданий… Раз и навсегда я хочу положить этому конец, и если случай бросил богатство к моим ногам, оно от меня не ускользнет, хоть бы мне пришлось поднимать его из крови!..

X. Видение

   Рауль провел день то в тяжелой дремоте, то в лихорадочном волнении. С утра одна постоянная идея примешивалась к его бреду. Образ царицы Савской поглощал все его мысли. Взор его не оставлял ее ни на минуту. Сердце его призывало ее, а губы безмолвно говорили с ней. Несколько раз, так же, как и утром, грациозное видение подходило к нему: эта мечта тотчас возобновлялась, когда Жанна входила в комнату.
   Между тем приближался вечер. Молодая девушка приготовила успокоительное лекарство, прописанное доктором, и к этому лекарству примешала третью часть темной жидкости из пузырька. Она осторожно отворила дверь и подошла к кровати потихоньку, чтобы не разбудить кавалера. У Рауля в самом деле были закрыты глаза. Жанна поставила на столик фарфоровую чашку, в которую был налит чудесный напиток, и так как сумерки распространились уже по комнате и не позволяли хорошо различать предметы, наклонилась так близко к спящему Раулю, что ее лицо почти касалось лица молодого человека.
   «Как он бледен», – подумала она.
   В эту минуту кавалер раскрыл глаза и вскрикнул от радости. На этот раз он не ошибался: его милое видение было так близко от него, что ему стоило только протянуть руку, чтобы прижать его к груди и удостовериться, что он не был игрой какого-нибудь обманчивого призрака. Рауль протянул руки и тотчас опустил их, ощупав пустоту, Жанна, угадав его движение, вдруг отступила со страхом и находилась уже в трех или четырех шагах от кровати.
   – Ангел или фея, – прошептал Рауль, – зачем вы бежите от меня?
   Жанна тотчас подошла и отвечала:
   – Я не бегу от вас; напротив, я ухаживаю за вами…
   – Ухаживаете за мною? – повторил Рауль с изумлением.
   – Конечно…
   – Стало быть, вы женщина?..
   – Чем же я могу быть, позвольте спросить? – спросила молодая девушка с улыбкой.
   – Феей, ангелом, добрым гением, как я сейчас вам говорил…
   – Увы! Я не могу иметь притязаний ни на одно из этих сладостных названий… хотя и надеюсь сделаться для вас добрым ангелом, принеся вам выздоровление…
   – Вы женщина! – повторил Рауль недоверчиво. – Нет, вы не женщина!..
   – Вы думаете? – сказала Жанна с новой улыбкой.
   – Я в этом уверен.
   – Каким образом?
   – Я видел.
   – Что?
   – Ваше преобразование… ваше превращение…
   Жанна повторила оба эти слова, которые не имели для нее никакого смысла. Рауль продолжал:
   – Я вас видел, как сначала из неодушевленной и безмолвной фигуры вы вдруг сделались передо мной таинственным и могущественным дыханием, одушевленным, живым существом…
   Жанна все слушала и не понимала.
   – Что вы хотите сказать?.. – прошептала она.
   – Наконец, я видел, – продолжал кавалер, – я видел, как вы оставили таинственные обои, где вы находитесь в числе многих других фигур…
   При странном и сумасбродном заблуждении молодого человека невозможно было оставаться серьезной. Жанна перебила Рауля громким смехом.
   – Ах! – вскричала она, – я угадываю теперь!
   – Что вы угадываете? – спросил кавалер.
   Вместо ответа Жанна сказала только:
   – Посмотрите!
   С этими словами она сделала несколько шагов в сторону, и стала таким образом, что Рауль мог видеть в одно время лица ее и царицы Савской. При виде этого поразительного сходства молодой человек был изумлен так сильно, что его ослабевший рассудок не позволил ему тотчас отделить заблуждение от действительности: глядя в одно и то же время на Жанну и на царицу, он не мог понять, какая из них была изображением и какая живым существом. Движение молодой девушки нарушило обман. Рауль понял все.
   – Моя бедная слабая голова делает меня почти сумасшедшим, – прошептал он. – Извините же меня и позвольте узнать то, чего я еще не знаю; объясните мне, где я и кто вы?
   В разговоре своем с Жаком Рауль, озабоченный поручением, которое давал ему, даже не подумал спросить у него, где он и у кого находится. Жанна отвечала с простотой, исполненной грации:
   – Вы находитесь в доме, который называется Маленьким Замком и хозяева которого были так счастливы, что могли предложить вам скромное гостеприимство. Дом этот принадлежит моей матери, Мадлене де Шанбар, вдове дворянина. Я единственная дочь ее и зовут меня Жанной…
   – И вы простерли свою доброту до такой степени, что сами ухаживаете за мной? – вскричал Рауль.
   – Я сделала бы это в любом случае, – отвечала Жанна, – даже, если бы в моем распоряжении находилось много слуг… но теперь, мне кажется, нет никакой заслуги в том, что я ухаживаю за вами сама, потому что мать моя очень бедна и, несмотря на ее болезнь, ей уже давно некому служить, кроме меня…
   Услышав этот трогательный ответ, Рауль бросил удивленный взгляд на меблировку комнаты, в которой находился. Мы уже знаем, что эта меблировка была роскошна, хотя и старомодна. Жанна поняла значение взгляда молодого человека.
   – Вы правы, – продолжала она, – здесь ничто не показывает бедности, и это очень просто: прежде мы если и не были богаты, то, по крайней мере, не терпели недостатка… Теперь же мы совершенно разорились, и все, что вы здесь видите, уже не принадлежит нам… Из прежнего состояния у матери моей осталось только одно: право жить и умереть в этом доме…
   – О! Боже мой! – вскричал Рауль. – Какая ужасная и незаслуженная бедность!
   Он, казалось, колебался с минуту, потом прибавил:
   – Если бы я осмелился…
   – На что? – спросила Жанна.
   – Я богат… очень богат и…
   Рауль остановился.
   – Что вы хотите сказать? – спросила молодая девушка. – Докончите!
   – Может быть, – продолжал кавалер, – может быть, сумма, за которую ваша матушка согласилась бы продать этот дом, не огромна… и тогда…
   Рауль опять остановился.
   – Тогда? – повторила Жанна.
   – Если бы я осмелился… предложить вам…
   – Да что же?
   – Необходимую сумму, чтобы выкупить дом.
   – Но, – перебила девушка, – с какой стати, позвольте вас спросить, сделаете вы нам это предложение?
   – Разве признательность, которой я вам обязан, не дает мне достаточного права?..
   Жанна побледнела.
   – Невозможно, – сказала она, – невозможно, чтобы вы говорили это серьезно!
   – Клянусь вам… – прошептал кавалер.
   – Не продолжайте, – заключила Жанна, – невозможно, говорю вам, чтобы дворянин осмелился предложить дочери другого дворянина заплатить ей за гостеприимство, которое он получил от нее; это предложение было бы оскорблением, а признательность, если вы думаете, что обязаны мне ею, не выражается оскорблениями!..
   Девушка замолчала. Рауль смотрел на нее с восторгом.

XI. Преступный умысел

   Наступила минута молчания между двумя действующими лицами из рассказанной нами сцены. Жанна потупила глаза; яркая краска сменила бледность на ее щеках; сердце ее сильно билось, грудь, целомудренно закрытая темным шерстяным корсажем, приподнималась. Она была восхитительна своей непринужденной грацией к величественной гордостью. Повторяем, Рауль смотрел на нее с восторгом. Однако он заговорил первый:
   – Простите меня, умоляю, простите, если я невольно оскорбил вас…
   – Охотно прощаю, – отвечала молодая девушка.
   – Правда ли это?..
   – Да, клянусь вам… я уже ничего не помню…
   – Благодарю!.. Тысячу раз благодарю! – вскричал Рауль.
   И он протянул Жанне свою руку, горевшую лихорадочным огнем. Жанна задрожала от его прикосновения и поспешила отдернуть свою руку.
   – Неужели я вас пугаю? – горестно прошептал кавалер.
   – О! Нет!.. – вскричала молодая девушка с живостью, выдававшей тайны ее сердца.
   Наступило молчание; потом Жанна продолжала:
   – Я сказала, что надеялась быть вашим добрым ангелом и принести вам выздоровление…
   – Помню… – сказал Рауль.
   – Я сдержу слово…
   Говоря таким образом, Жанна взяла со столика фарфоровую чашку и подала ее больному.
   – Что это такое? – спросил Рауль.
   – Обещанное выздоровление, – отвечала молодая девушка.
   Рауль взял чашку и поднес ее к губам, но почти тотчас же отдернул руку.
   – Это странно! – прошептал он.
   – Что такое?
   – По запаху этого питья можно подумать, что в нем заключается огромная доза опиума…
   – Я не знаю, что вы хотите сказать, – возразила Жанна, которая и понятия не имела об опиуме.
   – Это лекарство, – спросил Рауль, – не то, которое до сих пор приготовляли для меня?
   – То самое, с прибавкой нескольких капель жидкости, которую я влила в него.
   – Какой жидкости?..
   – Не знаю. Матушка хранила ее старательно и посоветовала мне дать вам, расхвалив ее чудесные свойства. Если вы выпьете сегодня вечером, сказала она, то завтра перестанете страдать… Почему же вы не хотите выпить?
   – О! – сказал Рауль восторженно, – я охотно выпью даже яд, если этот яд подадите мне вы!..
   Он снова поднес чашку к губам и разом выпил все.
   – Я знал, – прошептал он тихо, – знал, что это опиум!..
   Голова молодого человека почти тотчас же опустилась на подушку; еще несколько минут глаза его оставались открыты, но смотрели неподвижно и без всякого выражения.
   – Вы страдаете? – спросила Жанна с беспокойством.
   Рауль не отвечал. Через минуту веки его опустились на глаза, и он, казалось, заснул спокойным и глубоким сном. Жанна возвратилась к матери.
   – Ну! – спросила больная, – он выпил?
   – Выпил, – отвечала девушка.
   – А теперь?
   – Теперь спит.
   Молния торжества осветила лицо Мадлены.
   – Спит… – повторила она. – Это добрый знак!..
   Было около полуночи. Небольшая лампа, зажженная Жанной, слабо освещала утомленное лицо кавалера де ла Транблэ. Молодой человек лежал точно в таком же положении, как и несколько часов назад, не сделав ни малейшего движения с тех пор, как непреодолимый сон овладел им.
   Жанна давно спала в своей комнате. Из трех обитателей Маленького Замка не спала одна Мадлена. Эта женщина, изнуренная болезнью и страданиями, представляла в настоящую минуту живой и зловещий образ преступления и угрызений совести, поскольку одно обыкновенно следует за другим. Освещаемая печальным светом ночной лампы, горевшей в ее комнате, старуха приподнялась на своей постели. Ее длинные седые, растрепанные волосы покрывали шею и исхудалые плечи; глаза ее сверкали, она прислушивалась и вздрагивала при малейшем шуме.
   Вдруг она решилась, откинула одеяло, спустилась с кровати и два или три раза попробовала удержаться на ногах. Но она давно уже потеряла привычку ходить, и притом одна ее нога была почти разбита параличом. Она упала сначала на колени и приподнялась только через несколько минут, после неслыханных усилий, походя на изрезанную змею, старающуюся соединить разбросанные куски своего тела.
   Поднявшись на ноги, Мадлена, опираясь руками на мебель и скорее тащась, нежели идя, добралась кое-как до дверей комнаты дочери и заперла ее задвижкой, так что Жанне невозможно было выйти. Сделав это, Мадлена опустилась на ковер и, ползком пробираясь вдоль стены, потому что не могла более держаться на ногах, доползла до того места, где, в виде трофея, находилось оружие, принадлежавшее Гильйому де Шанбару. Тут она приподнялась, схватила первое попавшееся ей под руку оружие и снова упала на ковер, судорожно сжимая свою добычу.
   Мадлена не могла не улыбаться, увидев, как удачно поспособствовал ей случай. Оружие, которое она держала в руках, был кинжал, клинок которого почти в целый фут длины и чрезвычайно тонкий и острый, имел посередине небольшой желобок для свободного истечения крови. Малейшая рана, нанесенная этим кинжалом, была смертельна. Мадлена взяла в зубы рукоятку и, опираясь на руки и на колени, дотащилась до двери, ведущей на лестницу. Эта дверь была полуоткрыта, и чтобы отпереть ее совсем, Мадлене стоило только притянуть ее к себе.

XII. Божье правосудие

   По мере того, как старуха продвигалась вперед, движения ее становились медленнее и болезненнее: очевидно, силы изменяли ее энергической решимости. Однако она не приходила в отчаяние, в ней не возникала мысль отказаться от адского поступка, который она поклялась совершить. Было как-то странно и вместе с тем страшно видеть в эту минуту, при слабом свете лампы, эту полумертвую женщину, этот живой труп, одушевленный остатком жизни, ползущий таким образом по полу с резкими и прерывистыми движениями, сообразно тому, как боль давала себя чувствовать более или менее сильно. Наверное, люди с самым твердым умом, увидав Мадлену в этом положении, приняли бы ее за какой-нибудь фантастический и ужасный призрак.
   Она отворила дверь и очутилась на площадке лестницы. Тут силы ее совершенно оставили и страдания сделались почти невыносимы; чтобы заглушить крик, который ежеминутно готов был вырваться из груди ее от сильной боли, она должна была стиснуть зубами ручку кинжала и села на первую ступень, дожидаясь облегчения. Кризис нестерпимых мук продолжался несколько минут; наконец она почувствовала себя немного лучше и тотчас же снова начала спускаться. В том состоянии, в каком находилась эта гнусная женщина, намерение сойти с лестницы было гигантским трудом. Мадлена все еще держала кинжал в зубах, чтобы сохранить свободными руки, поддерживала себя ими и таким образом спускалась, мало-помалу, со ступеньки на ступеньку. Прикосновение больной ноги к каменным плитам лестницы обдавало Мадлену смертельным холодом до самых костей, и страдания все более и более замедляли ее движения. Она начала дрожать при мысли, что предприняла труд, который вряд ли сможет довести до конца. Уже не раз спрашивала она себя с возрастающей тоской: