де Монтепен Ксавье. Рауль, или Искатель приключений. Книга 1

   – «Боже мой! – спрашивал себя Рауль, видя эту неподвижность и бледность. – Боже мой!.. Уж не мертва ли она?»
   Сомнение его скоро разрешилось. Вероятно, шум, неуловимый для слуха Рауля, послышался в подземелье, потому что заключенная медленно повернула голову. Взор ее принял необъяснимое выражение и обратился к двери, находившейся под лестницей в шесть ступеней. Рауль также взглянул в ту сторону. Дверь отворилась. В тюрьму вошел мужчина в черном бархатном платье. Он нес в одной руке глиняную кружку, наполненную водой, а в другой небольшой кусок хлеба. Несмотря на все свое внимание, Рауль не мог различить в темноте лица этого человека. Однако, приближаясь к заключенной, незнакомец непременно должен был пройти под слабым лучом света, который окно пропускало в тюрьму как милостыню. Рауль ожидал этой минуты со странным и лихорадочным беспокойством, потому что этот человек шел медленно. Наконец он дошел до освещенного места, и лицо его как будто отделилось от мрака.
   Рауль глухо вскрикнул и выронил из рук волшебный графин, который разбился вдребезги. В человеке, одетом в черное бархатное платье, он узнал самого себя!..

XVI. Рауль и Венера

   Крик Рауля, стук разбитого графина пробудили Молох от летаргического сна, который овладел ею. Голова ее, наклоненная на грудь, приподнялась, глаза раскрылись. Она взглянула на Рауля с беспокойством и испуганным видом, как будто не узнала его, и спросила:
   – Кто вы?.. что вы здесь делаете?.. чего от меня хотите?
   Рауль отвечал. Но старуха, казалось, его не понимала и два или три раза повторила вопрос. Очевидно, она находилась еще под влиянием галлюцинации, смущавшей ее мысли. Рауль ожидал, чтобы Молох оправилась от нравственного расстройства, причиненного слишком сильным потрясением. Мало-помалу ворожея успокоилась, провела рукой по лбу и прошептала:
   – Ах, да!.. помню… Вы меня спрашивали… Я призвала того, кто знает все… настал экстаз… дух отвечал мне и я говорила, не правда ли?
   – Да, – отвечал Рауль, – вы говорили…
   – Стало быть, вы знаете теперь то, что хотели знать?..
   – Нет еще… не совсем…
   – Это жаль, но я не могу сказать вам ничего более.
   – Не можете ли объяснить по крайней мере?
   – Не могу! – вскричала старуха, – я ничего не знаю… ничего не понимаю… Не настаивайте и не спрашивайте меня. Усталость утомляет меня. Я страдаю, умираю… Докажите, что вы великодушны, и оставьте меня…
   «Пусть так! – подумал Рауль, – на сегодня довольно, но я еще возвращусь к ней, и тогда она должна будет объясниться… Я должен узнать до конца эту мрачную историю, в которой, кажется, буду играть ужасную роль!.. Я должен узнать, неужели мне в самом деле придется сделаться когда-нибудь тюремщиком и палачом?»
   Молодой человек сказал себе, кроме того, что он обязан щедро вознаградить старуху, не только за ее предсказания, но и за уход, который она оказала ему в прошлую ночь. И со щедростью, которая свойственна почти всем игрокам, много выигравшим, Рауль вынул из кармана три банковских билета в тысячу ливров каждый и положил их на стол перед старухой. Молох бросила дикий взгляд на драгоценные бумажки и, очевидно, не могла поверить своим собственным глазам. Она протянула костлявые пальцы к билетам, схватила их и сжала в руке с судорожной жадностью и радостью, потом начала испускать бессвязные восклицания, делать безумные движения, наконец схватила руку Рауля и покрыла ее поцелуями.
   Молодой человек несколько задрожал от этих поцелуев, запечатленных холодными губами. Такой восторг и упоение от денег казались ему отвратительными. Он взял шляпу, лежавшую на постели, надел шпагу, отстегнутую Венерой, растворил дверь и вышел. Сойдя на первый этаж, он услыхал внизу легкий шшум двух маленьких ножек и шелест платья. Это была Луцифер, проворно всходившая на лестницу. Молодые люди очутились лицом к лицу и оба остановились в одно время. Сама не зная почему, Луцифер покраснела до ушей и прошептала своим нежным голосом:
   – Как, вы уходите?.. уже?
   Рауль был озабочен, растревожен; самые мрачные мысли, самые печальные предчувствия наполняли его. В ушах его еще раздавались зловещие предсказания старухи Молох. Ему все представлялось странное и фантастическое зрелище, как он опускался в тюрьму и нес хлеб и воду бледной и умирающей женщине. Это достаточно объясняет, как далеко находился он от всякой охоты любезничать. Он даже не примечал уже, что Луцифер была прелестна; даже не помнил, как накануне готов был следовать за нею, до того находил он ее тогда обольстительной и привлекательной. Потому он отвечал сухо и кланяясь с церемонной холодностью:
   – Да, ухожу… Я оставил вашу матушку очень усталой и нездоровой, и, кажется, вы хорошо сделаете, если пойдете к ней как можно скорее, потому что вы очень ей нужны.
   При этом холодном ответе Луцифер побледнела и сердце ее сжалось. Однако она боролась сама с собой и спросила почти трепещущим голосом:
   – А вы как чувствуете себя сегодня?
   – Хорошо, очень хорошо, – отвечал Рауль, – благодаря попечениям вашим и вашей матушки. Благодарю вас тысячу раз и умоляю не сомневаться в моей благодарности…
   «В его благодарности, – подумала Венера. – Боже мой! Разве я прошу у него благодарности?»
   Потом, когда Рауль сделал движение, чтобы пройти мимо нее, она пролепетала:
   – Вы возвратитесь?
   – Непременно.
   – Чтобы опять спросить о будущем мою мать?
   – Да, я хочу, чтобы она докончила начатые предсказания…
   – И скоро вы придете?..
   Рауль был так озабочен, что вовсе не заметил, как странна была эта настойчивость в девушке. Он отвечал просто:
   – Да, скоро, через несколько дней, а, может быть, и завтра…
   Поклонившись снова Луцифер, он прошел мимо нее по коридору на улицу и продолжал идти прямо, не зная, куда идет, и думая совсем не о том, куда направить свои шаги. Эта рассеянность продолжалась долго. Рауль опомнился только на бульварах, увидев себя вдруг посреди толпы гуляющих зевак, кокеток, гризеток, шутов и прочих. Уже с полчаса погруженный в задумчивость, он почти совершенно потерял отчет в своих поступках. Когда же наконец наш герой пришел в себя, первым движением его было вскрикнуть от досады и ударить себя по лбу. Он вспомнил, что не заметил номера того дома, в котором жила старуха Молох, и даже не знает, как называется та улица, где находился этот дом.
   В это время Луцифер, немного утешившись последними словами Рауля, повторяла самой себе:
   – Он скоро придет, через несколько дней!.. а может быть и завтра!..

XVII. Переход

   Когда Рауль вернулся домой, то есть в гостиницу «Золотое Руно», он почувствовал с огорчением и даже с некоторым испугом, что был нездоров гораздо более, чем думал. Кровопускание облегчило голову только на первое время. Молодой человек вдруг почувствовал сильную боль в верхней части черепа. Раулю казалось, будто все члены его разбиты, все суставы недвижимы. Он лег в постель. Началась горячка. Она была жестокая и продолжалась три дня. В конце этого времени доктор, которого позвал верный Жак, объявил, что опасность прошла и начинается выздоровление. Доктор не ошибался. Рауль поправился в одну неделю. От его непродолжительной болезни в нем осталась только какая-то странная беспамятность относительно того, что происходило у ворожеи. Как будто густое покрывало опустилось между мансардой старухи Молох и воспоминаниями молодого человека. Если Рауль иногда и старался вызвать какое-нибудь воспоминание о видении, представившемся его взорам в волшебном графине, он никак не успевал в том, а в скором времени и последние следы этого видения изгладились в смутном и непроницаемом тумане, как утро изглаживает сон.
   Мы знаем, что у Рауля находилось в руках четыреста тысяч ливров. Сумма эта составляла настоящее богатство, весьма значительное в ту эпоху, и в особенности огромное, если сообразить, что она свалилась как будто с неба на молодого человека, который накануне не имел ни копейки.
   Мы помним, что кавалер де ла Транблэ хотел оставить как можно скорее гостиницу, в которой квартировал с приезда своего в Париж. Как только он смог выходить, он поспешил осуществить это желание. Он начал искать. После нескольких поисков, он нашел в самом аристократическом квартале, в улице Па-де-ла-Мюль, в Марэ, дом именно такой, какой искал. Дом этот был не слишком велик, не слишком мал и находился между двором и садом. В нем было только нижнее жилье и первый этаж. Внизу находились приемные комнаты, спальня, кабинет и библиотека занимали первый этаж. Кухни были в подвале. Рауль заключил с хозяином дома контракт на девять лет, потом занялся меблированием своей новой квартиры.
   Мы не будем описывать этой меблировки, которая была великолепна. Достаточно будет сказать, что повсюду красовались драгоценные китайские куклы и то розовое дерево, которое так любили наши добрые прадеды, а в особенности наши прелестные прабабушки. В несколько дней Рауль истратил около шестидесяти тысяч ливров. Впрочем, надо признаться, что эти деньги были истрачены с толком.
   Окончив устройство квартиры, Рауль купил карету и пару красивых буланых лошадей, нанял толстого кучера, который вместе с поваром, двумя лакеями и Жаком, занимавшим должность камердинера, составляли всю прислугу Рауля.
   Потом молодой человек занялся важным делом: вздумал отыскивать себе любовницу.
   Наши читатели вправе раскричаться и обвинить нас и нашего героя в непростительной непоследовательности. Мы точно показали Рауля жаждущим мщения более всего, как слепой желает света, как умирающий желает жизни. Теперь же мы видим его занятым совсем другим.
   Логично ли это? Да. Каким образом? Боже мой, очень просто. Рауль презирал мщение обыкновенное, поспешное, бесцветное. Ему хотелось чего-нибудь полнее, замысловатее. Он хотел поразить своих врагов в самое чувствительное место их сердца и провернуть нож в ране. Но каким образом и какими средствами мог он достигнуть этой цели? Этого Рауль еще и сам не знал. Вот почему он решил повременить. Молодой человек изобретал свой план, как художник изобретает свой идеал, как поэт изобретает свою драму.
   Скоро ли он должен был найти его? Это покажет нам будущее.
   Мы сказали выше, что Рауль решился взять любовницу. Не то, чтобы он повиновался пылким страстям. Напротив, разврат вовсе не был в числе главных пороков молодого человека, но в ту эпоху дворянин без любовницы был, как тело без души, существо неполное, аномалия, невозможность. Надо было подвергнуться общему закону, и Рауль признавался себе внутренне, что в этом законе не было ничего тягостного.

XVIII. Рауль и Натан

   Однако выбрать любовницу было нелегко. Где найти ее?.. Рауль не мог удовольствоваться первой встречной. Ему нужна была женщина, которой он мог бы похвастаться, женщина молодая и прелестная, которую он окружил бы изяществом и великолепием, которая составляла бы часть его роскоши, которую он мог бы показать с гордостью своим друзьям и врагам, как показывают бриллиант в шестьдесят тысяч ливров на мизинце левой руки или на эфесе шпаги. Ему нужна была женщина настолько прекрасная, чтобы ее заметили везде, настолько хорошо воспитанная, чтобы сумела держать себя повсюду, словом, такая женщина, как Эмрода, исключая, разумеется, ее сообщества с ворами.
   Но, еще раз, где найти такую женщину? Взять оперную танцовщицу? Рауль не хотел об этом думать. Эта продажная нежность, эти ласки, беспрестанно готовые к услугам того, кто больше даст, эти губы, вечно готовые для поцелуев, возмущали благородные инстинкты и деликатные чувства, еще остававшиеся в нем. Взять гризетку? Но в таком случае надо было опуститься слишком низко, чтобы возвысить потом до себя какую-нибудь истасканную рожицу, которая будет сожалеть о лавочниках и украдкой будет гореть незаконным пламенем к какому-нибудь красивому солдату. Знатную даму? Это было для Рауля невозможно. Мы уже знаем, что он не был знаком ни с кем, кто мог бы ввести его в аристократический круг.
   Велико было недоумение молодого человека, когда внезапная мысль пробежала в голове его. Мысль эта была великолепна, или по крайней мере показалась ему такой. Он вспомнил жидовку Дебору, и начало любви, которую почувствовал, встретив ее один раз. Рауль не знал огромного богатства Эзехиеля Натана, которого считал ростовщиком самого низшего разряда, и потому не сомневался, что прелестная жидовка с готовностью, исполненной упоения, уступит обольщению, которому он намеревался подвергнуть ее. Только для этого надо было ее видеть, но чтобы видеть, требовалось снова попасть в дом жида; а чтобы попасть в этот дом, нужен был предлог, которого у Рауля еще не было. Без сомнения, ничего не могло быть легче, как занять деньги и отдать какую-нибудь вещь в залог ростовщику… Но Рауль знал, что бедность не обольщает молодых красавиц, и ему не хотелось, чтобы Дебора считала его бедным и вынужденным прибегать к займам.
   Как же быть?.. Случай помог нашему герою и доставил ему предлог, которого не могло придумать воображение.
   Прошло три недели после происшествия, случившегося с Раулем, а еще ни разу он не был в игорном доме. Однажды вечером он почувствовал непреодолимую потребность посмотреть, как золото блещет на зеленом сукне, которое два раза принесло ему столько счастья. Вследствие этого он после обеда отправился в игорный дом. В то время, как молодой человек входил в ворота, которые вели на обширный двор, кто-то дернул его за полу платья. В ту же минуту голос, не совсем ему знакомый, сказал ему гнусаво и с немецким произношением:
   – Извините… извините за такую смелость…
   Рауль обернулся и увидал возле себя смешную и тщедушную фигуру жида Эзехиеля, широкий и беззубый рот которого улыбался ему. В любом другом случае Рауль рассердился бы на него, как он осмелился подойти к нему в публичном месте, обнаружив таким образом сношения, которые должны были остаться тайными. Но ростовщик был отцом божественной Деборы. Он первый заговорил с Раулем, стало быть, имел до него дело. По всей вероятности, предлог быть в доме жида, тщетно отыскиваемый молодым человеком, наконец ему представился.
   Между тем Натан, которому Рауль еще не ответил, кланялся до земли и повторял свою фразу:
   – Извините… извините за великую смелость…
   Все размышления, приведенные нами выше, Рауль сделал гораздо скорее, нежели мы написали. Поэтому вместо того, чтобы показать жиду неудовольствие от его неуместной фамильярности, Рауль отвечал с самым дружелюбным видом и благосклонным тоном:
   – Здравствуйте, любезный месье Натан, что вам угодно?
   – Не удостоите ли поговорить со мною несколько минут?
   – Ничего не может быть легче.
   – Можете вы выслушать меня сейчас?
   – Очень хорошо.
   – Этот двор, наполненный множеством народа… Прогуляемся по улицам?
   – Как хотите.
   Они удалились на несколько шагов.
   – О чем хотите вы поговорить со мною, любезный месье Натан? – спросил Рауль.
   – О деле, касающемся вас…
   Рауль с удивлением взглянул на него.
   – Меня? – повторил он.
   – Вас.
   – Что ж это за дело?
   – Я вам скажу, и вы уже знали бы это давно, если бы я мог найти вас… Так как я не знал ни вашего имени, ни адреса, то мне пришлось ждать случая встретиться с вами…
   – Это правда.
   – Пять или шесть раз подстерегал я вас у ворот игорного дома, и все понапрасну.
   – Я не был здесь три недели.
   – А! Так вот отчего я вас и не видал!.. Но приступаю к делу, касающемуся вас…
   Любопытство Рауля было возбуждено. Жид продолжал:
   – Вас обокрали?
   Рауль вздрогнул.
   – Откуда вы знаете? – вскричал он.
   – Ничего не знаю, решительно ничего, но делаю предположения и считаю их справедливыми… Вас обокрали, не правда ли?
   – Да, меня обокрали и чуть было не убили в придачу.
   – Что у вас взяли?
   – Все золото, какое только было в карманах.
   – А еще что?
   – Часы с гербом, которые я выкупил у вас за несколько часов перед тем.
   – Это-то мне и хотелось узнать.
   – Я вас не понимаю.
   – Сейчас объяснюсь: ведь эти часы – фамильная драгоценность?
   – Я вам уже говорил.
   – Вы очень ими дорожите?
   – Чрезвычайно.
   – Стало быть, вы будете рады найти их.
   – Я дам охотно вдвое против того, что они стоят.
   – Я знаю человека, который предоставит их вам.
   – Полноте, это невозможно!
   – Нет очень возможно.
   – Кто же это?
   – Я.
   – Вы, – повторил Рауль с изумлением.
   – Да я сам…
   – Но каким образом…
   Рауль остановился. Натан кончил его фразу:
   – Вы хотите знать, каким образом ваши часы находятся в моих руках?
   – Именно.
   – О! Это целая история.
   – Можете вы мне рассказать ее?
   – Конечно. Она очень проста.
   – Я слушаю.
   – Представьте себе…
   Но жид не успел договорить фразы, его прервал маленький африканский негр, довольно жалко одетый. Негр этот служил Натану слугой или скорее комиссионером. Он подошел к своему господину, шепнул ему несколько слов на ухо и удалился, выслушав ответ его.

XIX. Часы

   – Сегодня, – сказал Натан Раулю, как только негр ушел, – я не могу ни отдать вам часов, ни рассказать, вследствие каких происшествий они попали в мои руки.
   – Почему же вы не можете? – спросил Рауль.
   – Мне сейчас сказали, что меня ждет человек, с которым я должен увидеться сию же минуту… Я должен вас оставить.
   – Если вам необходимо, ступайте…
   – Когда я буду иметь честь видеть вас?
   – Могу я прийти завтра к вам?..
   – Прекрасно.
   – В котором часу я застану вас дома?
   – Когда вам будет угодно. Я буду ждать вас целый день…
   – В таком случае до завтра, любезный месье Натан, прощайте…
   – Имею честь кланяться…
   Жид поклонился до земли и ушел так скоро, как только позволяли ему маленькие ноги, по направлению противоположному его дому. С минуту Рауль следовал за ним глазами. Губы его улыбались и шептали:
   – И этот смешной пигмей, этот хилый выродок, отец прелестной Деборы – этого великолепного создания, самой ослепительной, самой пленительной из дочерей Евы!.. О природа, природа, как ты прихотлива и сумасбродна!
   Эхо улицы повторило юмористическое замечание Рауля, и он отправился в игорный дом. На этот раз никто его не остановил на пороге, молодой человек вошел. Часа два прохаживался он по залам, бросая и направо и налево золотые монеты на зеленое сукно, не столько затем, чтобы выиграть, сколько для того, чтобы развлечься. Однако благоприятствусмый тем изумительным счастьем, с которым он, казалось, заключил обязательный контракт, молодой человек и на этот раз ушел в полночь домой, унеся с собой двенадцать тысяч ливров – золотую дань его счастливого рудника.
   Нам не нужно говорить, что, возвращаясь домой, он не нанял портшеза.
   На другой день Рауль рано отправился к Натану. Его побуждала двойная причина: во-первых, сильное и почти страстное желание увидеть Дебору; во-вторых, желание, не менее сильное, услышать рассказ о часах с гербом, обещанный Натаном накануне.
   На этот раз опять сам жид отворил Раулю дверь. Немного раздосадованный, Рауль последовал за хозяином на первый этаж. Часы лежали на дубовом столе, который служил Натану прилавком и конторкой.
   – Видите?.. – сказал жид, указывая на часы Раулю.
   – Точно, – отвечал последний, взяв часы и осмотрев их. – Точно, это они… Бедные часы, вы опять возвратились ко мне… Отчего не может вернуться ко мне тот, кому вы принадлежали!..
   Говоря это, Рауль думал о Режинальде; глаза его наполнились слезами, и он благоговейно поднес часы к своим губам. На несколько секунд Натан почтил уважением скорбь молодого человека, потом продолжал:
   – Вы, конечно, никак не думали, что найдете эту вещь, не правда ли?
   – Не думал нисколько и готов был побиться об заклад, что золотой корпус давно расплавлен в воровском тигле.
   – Это действительно легко могло случиться, но вы счастливец.
   – Да, – возразил Рауль, улыбаясь, – даже очень счастлив… Мне посчастливилось даже тогда, когда я не последовал вашим превосходным советам…
   – Что вы хотите сказать? – спросил жид.
   – Я хочу сказать, что вы уверяли меня, будто я погибну, если вернусь в игорный дом…
   – И вы таки были в нем?
   – Еще бы!..
   – И опять выиграли?
   – Выиграл.
   – Много?
   – Очень.
   – Однако какую сумму…
   – Почти двести тысяч.
   – Стало быть, у вас теперь более четырехсот тысяч ливров?
   – О! Вы умеете прекрасно считать.
   – Хорошие денежки! – вскричал Натан, кланяясь. – Хорошие, честное слово. Далеко вы уйдете с ними, если только сумеете распорядиться.
   – Сумею, – отвечал Рауль с несколько насмешливым видом. – Но не об этом идет речь, возвратимся к часам… Каким образом, украденные из моего кармана, они находятся теперь на вашем столе?
   – Я вам уже говорил вчера, что все это случилось очень просто. Видите ли… У меня есть собрат, имя и адрес которого я вам не скажу по весьма основательной причине… Этот собрат делает в малом виде то, что я делаю в большом, то есть покупает всякого рода товары и дает взаймы деньги под залог. Только я имею сношения с людьми светскими, с дворянами и вельможами, между тем как его клиенты все простолюдины. Мне часто приносят под заклад вещи в тысячи луидоров… Он же берет в залог лохмотья и тряпье. Поэтому моя торговля идет лучше, чем у него. Злые языки уверяют – наверно, лгут! – что бедняга охотно принимает вещи от самых низких мошенников, которые обкрадывают провинциалов и иностранцев. Так говорят, но я не верю. Намедни собрат мой пришел ко мне рано утром. На этот раз, в физиономии его было какое-то необыкновенное выражение. Я это приметил, расспрашивая его о причине раннего посещения.
   «Натан, – сказал он мне, – хотите устроить со мною дельце?»
   «Охотно, – отвечаю я, – если только дело хорошее».
   «Отличное».
   «В таком случае я согласен… О чем идет речь?»
   «А вот о чем».
   Говоря таким образом, он вынул из кармана ящичек, завернутый в толстую серую бумагу. В этом ящичке лежали ваши часы. Я узнал их с первого взгляда и, удивившись, как они могли попасть к нему, спросил:
   «Откуда вы взяли эти часы?»
   «О! – с живостью отвечал мой собрат, – можете быть спокойны, это вещь не краденая…»
   «Вы уверены в этом?»
   «Как в себе самом».
   «Но я спрашиваю вас, откуда вы взяли эти часы?»
   «Вы непременно хотите знать?»
   «Непременно».
   «Эти часы были найдены…»
   «Кем?»
   «Одним честным человеком, которого я знаю давно».
   «Кто он таков?»
   «Носильщик портшеза…»
   – Носильщик портшеза!.. – перебил Рауль. – А! Теперь я начинаю понимать.
   Натан продолжал:
   «Этот честный человек, – сказал мой собрат, – время от времени находит в своем портшезе вещи, забытые его клиентами… он приносит их ко мне, а я их покупаю».
   «Зачем же вы теперь не хотите купить?»– спросил я.
   «Потому что негодяй уверяет, будто эти часы стоят двадцать пять луидоров».
   «Он прав, они стоят даже пятьдесят».
   «Я знаю, что он прав… знаю очень хорошо! Но он не хочет сбавить ни копейки, а так как у меня нет двадцати пяти луидоров, то я и пришел занять их у вас; оставьте у себя часы, продайте их и разделите барыш со мной… Теперь мне нужны всего только двадцать луидоров, потому что я отдал уже пять в задаток этому честному носильщику…»
   Я молчал.
   «Хотите? – спросил мой собрат. – Скажите только да или нет».
   Я не отвечал ни да ни нет, а начал расспрашивать:
   «Он украл их».
   «Почему вы предполагаете это?»
   «Я не предполагаю, а утверждаю».
   «Наудачу?»
   «Нет, я знаю законного владельца этих часов».
   Собрат мой почесал ухо.
   «Черт побери!.. Черт побери!.. – сказал он потом, – это затруднительно, очень затруднительно!..»
   «Я не нахожу…»
   «Потому что вы не на моем месте… Подумайте, что носильщик ждет меня на улице».
   «Ну так что ж!»
   «Он силен как Геркулес, этот разбойник!.. И груб… Груб как носильщик портшеза!»
   «Какое вам дело!»
   «Как какое дело?.. Он у меня потребует двадцать луидоров!»
   «Не давайте их. Это легко…»
   «Легко сказать…»
   «Легко и сделать…»
   «Но как отвязаться от него?»
   «Всего-то и делов! Уж признайтесь лучше, что вы боитесь…»
   «Немножко…»
   «Ну хорошо, я беру все на себя…»
   «И прекрасно! Что же мне надо делать?»
   «Ступайте к вашему честному носильщику, как вы его называли прежде, или к вашему разбойнику, как вы его назвали сейчас, и скажите ему, что человек, к которому вы обратились за деньгами, хочет дать их ему самому, но прежде желает знать, где он нашел эту вещь».
   «Он не пойдет со мной…»
   «Это вероятно».
   «Наделает шума…»
   «Не думаю… Однако, если это случится, вам стоит только сказать ему: Пойдем, дружок, объясниться в полицию… Ваш носильщик убежит со всех ног…»
   «Иду…»
   «Скорее».
   Собрат мой вышел и возвратился через несколько минут.
   «Ну, – спросил я, – что сказал этот человек?»
   «Он начал кричать, уверять, что имеет дело со мной, а не с вами… потом вдруг успокоился, спросил ваше имя и ушел, ворча: меня обокрали; хорошо, не будем говорить об этом; но поплатятся же они мне за это!»
   «Он верно говорил это обо мне?»
   «О вас и обо мне, об обоих нас. Разве это вас не тревожит?»